Тишина была извечно и будет всегда. Она царствовала ещё до начала времён, задолго до того, как по всей Мультивселенной одновременно и абсолютно везде разрывались космологические сингулярности, а кварк-глюонная плазма неистовыми потоками Больших Взрывов обрушивалась в мир, образуя бесконечное количество Вселенных. В одной из них появлялись знакомые нам физические силы, в кипящем котле из материи и антиматерии синтезировались элементарные частицы – протоны, электроны и нейтроны. Немыслимой мощи излучение сопровождало создание изотопов, а гравитация неумолимо набирала силу, становясь локомотивом всех последующих преобразований и трансформаций.
Спустя полмиллиона лет после Взрыва в нашем Универсуме температура упала настолько, что стало возможным появление его краеугольного камня – атомарного водорода. Ещё четверть миллиарда лет понадобилось на то, чтобы возгорелись бесчисленные огни первых звёзд. Стягивая в себя протоматерию и одна за другой запуская термоядерный синтез, в пожарах и взрывах немыслимой силы они рождали всё новые и новые химические элементы, выбрасывали их в окружающее пространство и создавали строительный материал, на котором было суждено вырасти новому миру.
И всё это – в полной тишине.
Привычные человеку звуковые колебания внутри газовой среды и органы чувств, способные эти колебания фиксировать – занятная закономерная случайность, случайная закономерность, порождённая длинной цепью переходов из жизни в смерть и обратно в жизнь, когда на прахе стремящихся к выживанию существ вырастали новые, изменённые виды, и вновь обращались в прах. Звуки – это то, к чему мы настолько привыкли, что не мыслим себя без них, теряем без них опору под ногами, застываем и впадаем в ступор. Но даже глухой человек способен различить звуки собственного тела, скитающегося под этими небесами…
На той стороне мира, за пределами бытия, за границами тела – оглушительно тихо. Точно так, как было до появления всего сущего, и так, как будет после конца времён. Я это точно знала. Как знала и то, что моё сердце мерно и глухо билось где-то посреди тишины. Необъяснимо черпая откуда-то силы, оно всё ещё сокращалось, упорно толкало сквозь себя жизнь. Оно наотрез отказывалось сдаваться…
* * *
… — Мой милый, дорогой Джей, как я обожаю наши с тобой прогулки, — прошептала я и ещё крепче прижалась к косматой собачьей голове.
Сколько мы с ним здесь? Неделю? Год? Тысячелетие? Мы были где-то посреди безвременья, но я всё равно не могла надышаться этим воздухом, насытиться покоем и умиротворением. Не было больше кошмаров. Не было пауков, тёмных подвалов, ржавых решёток, страшных химер и чудовищ. Всё это исчезло, растаяло без следа, потому что со мной наконец-то был Джей.
Высунув алый язык, белым мохнатым изваянием он лежал рядом и смотрел вперёд, на противоположный берег ручья. Он внимательно наблюдал за маленькой длинноухой лисицей, которая припала к воде, утоляя жажду. Её тёмные глаза, в свою очередь, были устремлены прямо на нас – она была готова в любой миг сорваться с места и скрыться среди зарослей, стоило нам только пошевелиться.
Я часто бывала на берегу этого ручья. Нужно было всего лишь отойти от дома на край поля и нырнуть в тёмный лес, казавшийся бесконечным, пройти пару сотен шагов, обогнуть кусты скумпии, и передо мной открывался изгиб тихой речушки, поросший по берегам ковром сочной зелёной травы. Вода неторопливо шла мимо, увлекая вниз по течению редкие опавшие листья, лёгкие ветки и шустрых водяных паучков…
Лёжа на животе и болтая в воздухе ногами, я читала свою любимую книгу – «Маленького Принца». Старые, пожелтевшие от времени страницы с тихим шелестом сменяли одна другую, а мой верный Джей внимательным и зорким стражем надёжно оберегал меня от всех опасностей этого бесконечного мира.
Сзади затрещали кусты, но я даже не обернулась. Я уже знала, кто это – она часто приходила сюда, к тихой и чистой воде, текущей в неведомые дали, назло былому. Здесь она забывала, выдавливала из своей памяти зелёную жижу, в которой окончила свой путь. Иногда она садилась на самом берегу и свешивала ноги вниз, едва касаясь подошвами безмятежной воды. Прозрачный поток стягивал с грубых башмаков бурую ряску, забирал и уносил вниз по течению душные видения, а юркие кораблики листвы сновали меж расплывавшихся трясинных пятен и полосовали их бортами…
Зашелестела трава, и рядом со мной, скрестив ноги, присела Элизабет Стилл, одетая, как и всегда, в свои привычные пыльные полусапоги, джинсы и куртку с меховым воротом. Она подкидывала в воздух и сноровисто ловила красноватую шишку дерева гинкло.
— Всё ещё валяешься здесь? — задумчиво спросила она. — Никак не решишься? То там, то тут, бродишь неприкаянная. Дома-то, наверное, уже обед остыл…
— Слушай, Элли, ты прости, — пробормотала я. — У меня ничего не получилось. Я не смогла тебе помочь…
— Тсс… Смотри, Лиза. — Элизабет указала пальцем на лисичку, которая оторвалась от воды и, глядя на нас, застыла, словно статуя. — Фенёк вышел из леса именно к нам. И не впервые – я уже видала его раза три или четыре. Мне кажется, они с твоим псом подружились бы. Джей уже совершенно привык к такой компании и делает вид, что ничего необычного не происходит.
Она ласково потрепала собаку за загривок.
— Лис поселился здесь недавно, и если его никто не спугнёт, он вполне может остаться тут жить, — негромко сказала я.
Украдкой взглянув на длинноухую лисичку, которая лежала, вытянув вперёд лапки, до мельчайших подробностей копируя позу Джея, я вновь вспомнила о том, что хотела сказать.
— Элли… — начала было я.
Элизабет положила ладонь на моё запястье – совсем как тогда, на самом берегу топкого болота.
— Оставь это, — твёрдо и уверенно приказала она полицейским тоном. — Не кори себя, твоей вины нет и быть не может. Ты обещала не забывать меня, и ты выполнила обещанное. Что в этом мире может быть ценнее, чем сдержанное слово?
Я не ответила и машинально уткнулась в книгу, чтобы скрыться, сбежать на страницы от неловких фраз и проникновенных взглядов.
«… Лис замолчал и долго смотрел на Маленького Принца. Потом сказал:
— Пожалуйста… Приручи меня!
— Я бы рад, — ответил Маленький Принц, — но у меня так мало времени. Мне ещё надо найти друзей и узнать разные вещи.
— Узнать можно только те вещи, которые приручишь, — сказал Лис. — У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня!
— А что для этого надо делать? — спросил Маленький Принц.
— Надо запастись терпеньем, — ответил Лис. — Сперва сядь вон там, поодаль, на траву – вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но ты с каждым днём садись немножко ближе…»
Я подняла глаза – противоположный берег был пуст, фенька и след простыл. Элли Стилл тоже куда-то испарилась, лишь лежала рядом со мной на траве бордовая нераскрывшаяся шишка дерева гинкло. Вскоре, окутанная теплом, она распахнётся и освободит заточённые в ней семена. Прорастут ли они? А может, утонут в воде или будут унесены ветром и найдут конец где-нибудь в мёртвых песках?
Я закрыла книгу, поднялась и направилась в сторону дома. Сень деревьев укрывала меня своей тенью, я упивалась утренней прохладой и разглядывала тонкие искрящиеся серебром нити паутинок под золотистыми брызгами косых солнечных зайчиков, проникавших к земле сквозь густую зелёную листву. Огромный кремовый пёс, высунув длинный язык, вальяжно семенил рядом.
Вскоре деревья расступились, разворачивая передо мной жёлтое колосящееся поле, в котором чуть в отдалении тонул маленький белый домик. Впереди из колосьев вспорхнула птица, и тут же Джей громко залаял и азартно бросился в погоню, с треском и шумом протаптывая во ржи тропу. Улыбнувшись собачьей беззаботности, я пошла следом за ним по вновь проторённой дороге – в который уже раз, – проводя рукой по колосьям, щекотавшим ладонь. Вместе со мной сверху улыбалось Солнце, пригревая и лаская своими кроткими лучами всё вокруг…
— Вот и ты, Лизка! — сказал мой одноклассник и хороший приятель Руперт, внезапно возникший рядом. Веснушек на его рябом лице под золотистым Солнцем, казалось, стало ещё больше, хотя куда уж было больше-то… — А я по тебе скучал, давно мы с тобой в лазертаг не ходили.
— Привет, Рупи! — Я обрадовалась нежданной и столь волнующей встрече и спросила с надеждой в голосе: — Тебе удалось тогда выбраться с лётного поля, правда же?
— Нет уж, какое там… — С досадой в голосе он махнул рукой, ухватил ближайший стебель и дёрнул жменю жёлтых соцветий. Во все стороны брызнули канареечные колоски и полетели прочь, подхваченные ветром. — Я там и замёрз вместе с Марией Семёновной, у забора… Вообще-то очень глупо получилось. Мы ведь с тобой так и не слетали на Землю. Билеты зазря пропали…
— Как жаль, — сказала я, отрешённо глядя куда-то вдаль – снова чувство вины подкрадывалось, заволакивая облаками небо над головой. — Я всё-таки надеялась, что кто-то спасся, кроме меня… А я всё-таки была на Земле, и не раз, но мне там не очень-то понравилось. Там мало по-настоящему счастливых людей, как и везде. Люди теряют себя в каких-то миражах – то в одном, то в другом… И вечно боятся. Всего. Самих себя.
— Ну, это ведь люди, — задумчиво протянул Руперт. — Путаются, блуждают в собой же созданных лабиринтах…
— Я вот как раз угодила в такой лабиринт, а потом всю оставшуюся жизнь боялась, что из этих лабиринтов нет выхода, — сказала я. — Потому что эти лабиринты и есть мы сами. Безвыходные лабиринты с миллионами зеркал…
— Но всё это неважно, когда есть куда вернуться из долгого странствия по лабиринтам.
— Ты сейчас про этот дом?
Я кивнула на приземистый домик, над крышей которого уже таяла облачная пелена, затянувшая небо несколько секунд назад. Таяла, подвластная моему изменчивому настроению.
— Сегодня ты тоже пройдёшь мимо? — спросил мой одноклассник. — Не войдёшь внутрь?
— Не знаю, не уверена. — Я пожала плечами. — Я совсем не помню лиц родителей. Помню только застывшие ледяные маски и очень боюсь увидеть их вновь. Вдруг их лица навсегда теперь изо льда?
Молчание было мне ответом – лишь ветер бежал по шафрановому полю, прокатываясь волнами вдоль бесчисленных колосьев, да где-то в отдалении заливисто лаял Джей. Дом был рядом, и я пошла вперёд, раздвигая перед собой заросли пшеницы, протаптывая робкую, тут же затягивавшуюся за спиной тропинку в жёлтом море. Я уже слышала звон посуды и лёгкий, беззаботный, неразборчивый разговор, доносящиеся сквозь открытое окно.
Колосья раздались в стороны, и рядом выросла белоснежная стена. Я сделала ещё несколько шагов и очутилась у самого крыльца, рядом с которым на лавочке сидел Марк. Как обычно, худой и подтянутый, лениво развалившись на всю скамью и вытянув ноги, он, словно довольный кот, с закрытыми глазами нежился под лучами послеполуденного солнца.
— Мне кажется, ты ошибаешься, Лиза. Выход из лабиринта есть, — сказал он, открыл глаза и взглянул на меня со своей фирменной ироничной улыбкой. — Последний выход. Тот самый порог, через который ты, хочешь-не хочешь, но обязательно переступишь в своём последнем сне – уж поверь мне. Как ты ни нарезай круги вокруг…
Я села рядом с ним, протянула руку и коснулась его тёплой загорелой щеки. Что-то вдруг сжало грудь, стало тяжело дышать, глаза намокли.
— Так давно это было, словно вечность прошла, — прошептала я. — Мне было очень одиноко без тебя, как будто… Кусок души вырвали, и на его месте осталась только холодная пустота…
— Это тебе только так кажется, Лизуня, — произнёс он и мягко похлопал ладонью по моей бледной коленке. — В твоей горячей душе есть место для всех нас. Поэтому мы здесь, с тобой, и пробудем с тобой ровно столько, сколько потребуется, пока ты не решишься сделать выбор. А что касается вечности… Говорят, что недолгая разлука идёт на пользу.
— Последнее, что я помню о тебе – твоё разбитое лицо, сломанную руку, из которой торчала кость… — Я больше не могла сдерживаться, слёзы потекли по щекам. — И кровь, кровь повсюду…
Марк нежно обнял меня и прижал к своей большой груди, от его тёмной рубашки пахло лесным орехом и сиренью.
— Тише, родная, тише, — приговаривал он. — Это всё уже неважно, оно осталось в прошлой жизни. Всё уже позади.
Утонув в его объятиях, я потеряла счёт времени, а когда открыла глаза, Марка уже не было. Он исчез без следа, скамья была пуста, но я необъяснимо чувствовала его незримое присутствие в жёлтых лоснящихся колосьях, в дарующем ласковую прохладу ветерке, в пронзительном крике одинокой птицы, парящей в недостижимой вышине.
Поднявшись со скамьи, я осторожно взялась за потёртые деревянные перила и ступила на лестницу. Пять ступеней. Всего лишь пять ступеней, отделявших меня от порога дома, но я никак не решалась их преодолеть – в который уже раз. В сотый? Тысячный? Сколько кругов я сделала по этому полю? Сколько раз я отдалялась от дома к совершенно пустынной дороге или уходила в лес, чтобы посидеть у ручья?
Впрочем, я и сама не заметила, как стояла уже на середине лестницы, и мне оставалось сделать всего два шага – и теперь я не отступлюсь и не сбегу, как раньше…
… — Состояние крайне тяжёлое, — донеслось небесно-голубое эхо электрических помех откуда-то сверху.
Я обернулась. Бескрайнее пшеничное поле было совершенно пустым, бегущие по нему волны вселяли спокойствие и безмятежность. Они текли размеренно – слева направо, одна за другой. Они текли вечно – и они будут течь всегда, пока будет длиться это бесконечное лето…
… — У молодого организма огромный запас прочности, но, честно сказать, я удивлён, что она до сих пор жива. — Эхо бежало откуда-то из-за невидимой и непреодолимой межи. — Полный разрыв лёгкого и печени… Второе подряд кровоизлияние в мозг – здесь не до шуток.
— В каком смысле – второе подряд?
— Вы не знали? У неё довольно свежая огнестрельная рана головы, скрытая умелой пластикой. Судя по всему, пуля прошла по касательной и раздробила кость, но гематома повредила мягкие ткани.
— Господи боже, — печально выдохнуло небо необъяснимо знакомым бархатным голосом. — Она не говорила мне об этом… И что же теперь будет?
— Трудно сказать, София. Хирурги Конфедерации, конечно, постарались на славу, но такое даром не проходит. Мы залатали её, как могли, однако пока неясно, когда можно будет снять её с аппарата, и можно ли будет вообще. Чтобы вы понимали – вегетативное состояние такого рода невозможно прервать принудительно – велик риск фатального исхода. Теперь всё зависит только от неё. Она сейчас на перепутье, и нам остаётся лишь уповать на то, что она найдёт в себе силы вернуться самостоятельно…
… Лишь страх последнего кошмара удерживал меня здесь, на крыльце – зыбкий страх увидеть смёрзшиеся маски вместо лиц. Молочными стенами мой дом нависал надо мной, сквозь приоткрытое окно слышался беззаботный разговор мамы с папой и позвякивание столовых приборов. Я снова слышала разговор и снова не могла разобрать слов. Казалось – ещё чуть-чуть, ещё капельку напрячь слух, и я смогу услышать, о чём они говорят. Но нет, не получается, звук был приглушённым, будто они говорили в подушку.
Постояв несколько секунд на середине лестницы, я вновь спустилась вниз и уселась на пыльную нижнюю ступень. Червячок страха всё елозил внутри меня, тревожно копошился, но понемногу успокаивался, и я для себя решила, что спешить некуда – впереди всеми своими яркими красками разворачивалось бесконечно длинное лето. Моё собственное лето. Можно будет целыми днями носиться с Джеем в полях, гулять по лесу в поисках грибов и ягод, ходить к ручью и читать любимые книги, ловить сачком бабочек…
Но больше всего мне хотелось дождаться темноты, взобраться на крышу по приставной лесенке, лечь на остывшую черепицу и просто смотреть вверх, на звёзды. Я могла часами лежать на голом колючем шифере, представляя себе огромные, невообразимых размеров горячие шары, свет от которых летел сквозь года и столетия. Нёсся, преодолевая триллионы километров, мчался прямо ко мне для того, чтобы именно я в эту самую минуту увидела его. Свет для меня. В эту тихую, нарушаемую лишь стрёкотом сверчков ночь…
— Спасибо тебе, Лиза, что не дала мне умереть в одиночестве, — сказал Рамон – крепкий, молодой, в самом расцвете сил.
Он сидел на подоконнике распахнутого чердачного окна, свесив ноги вниз, и тоже глядел ввысь, на мерцающие искорки далёких звёзд. Бритая наголо, его голова отражала робкий отсвет лампы, льющийся из окошка.
— Я оказался намного удачливее того парня, Джона, — усмехнулся он. — Страшно представить, каково ему было превращаться в чудовище. Одному в этой тюремной камере, без надежды, без кого-нибудь, кто был бы рядом…
— Я не могла иначе, Рамон, ведь ты мой друг, — сказала я, и мой неизменный спутник – призрак вины – вновь положил мне руку на плечо. — Но я не успела освободить тебя до того, как это случилось…
— Знаешь, я бывал строг к тебе, иногда даже чересчур, — нахмурился мой наставник – юный двадцатипятилетний парень с серьёзным лицом. — Не позволял себе сказать лишнего, похвалить лишний раз. И я уверен – это пошло тебе на пользу. Но я хочу сказать – может, слегка запоздало, – что горжусь тобой. И всегда гордился.
Мягкость для него была непозволительной роскошью, слабостью, и проявил он её лишь один раз – встав лицом к лицу с неминуемой гибелью. Такое признание тронуло меня, ведь я почти никогда не слышала от него ничего подобного. Однако, мне казалось, что любой на моём месте не оставил бы друга в беде, был бы с ним до конца – это само собой разумеющееся.
— Я просто оказалась в нужном месте в нужное время, — ответила я, пожав плечами. — Так совпало, Рамон, это не моя заслуга.
— Ты была со мной до конца несмотря ни на что, — твёрдо сказал он – отрок лет семнадцати, жилистый и спортивный. — Я ждал тебя, и ты пришла ко мне. И она… Она тоже ждёт тебя…
— Она?
— Да, — кивнул юный черноволосый школьник Рамон Гальярдо. — Она ждёт тебя там, далеко, но это другое ожидание, изматывающее, беспощадное. То самое, когда надежду сменяет отчаяние, а потом вновь приходит надежда. И так до бесконечности, пока не высохнет, не истлеет сама душа, неспособная больше держаться и ждать.
Я вспомнила о Софи, и мне стало невыразимо грустно оттого, что она целыми днями, не зная сна и отдыха, просиживает возле койки, слушая монотонный писк приборов жизнеобеспечения. Милая Софи, я знаю, что ты меня поймёшь. Ты примешь любое моё решение, но ты смертельно устала, я это знаю. Потерпи немножко, скоро всё закончится…
… — Ты же помнишь Игнасио? — донёсся из ночного звёздного мрака любимый и родной голосок. — Мне вот только вчера утром передали от него сообщение. Говорит, открыл с ребятами школу единоборств, чтобы помочь потерявшимся людям найти точку опоры в жизни. После твоей расправы над теми арабами… Подумать только – я же перепугалась до смерти, а он вдохновился, будто какой-то мальчишка. Ты его, идеалиста, вдохновила… Я ему завидую иногда – мне не хватает такого вот искреннего и до наивности простого взгляда на мир… Жаль, ответить ему не могу, тут связь односторонняя…
Ритмично пиликал какой-то прибор. Тяжело дышала машина, наполняя мои лёгкие кислородом и избавляя их от углекислого газа. Софи немного помолчала, а затем продолжила:
— Папа писал. Говорил, что был не прав, и что очень ждёт меня домой, представляешь? Не имеет значения, говорит, что и кого ты выбираешь в этой жизни. Важно, что ты моя дочь, а остальное всё – ерунда… Не знаю, что на него так повлияло, но ты была права – он, кажется, что-то пересмотрел… Слушай, а может, ну её к чёрту, эту космическую романтику? Осядем с тобой где-нибудь в тихом уголке, переберёмся к берегу океана… Туда, где нет этого шума постоянно садящихся и взлетающих кораблей…
… Голос растворился в искрящемся ночном небе. Я сидела на скамейке у крыльца с раскрытой книгой в руке и дочитывала последние страницы под рассеянным светом из оконца. Дочитаю и пойду домой. Дочитаю и пойду…
«… — Вот мы и пришли. Дай мне сделать ещё шаг одному.
И он сел на песок, потому что ему стало страшно.
Потом он сказал:
— Знаешь... Моя роза... Я за неё в ответе. А она такая слабая! И такая простодушная. У неё только и есть что четыре жалких шипа, больше ей нечем защищаться от мира.
Я тоже сел, потому что у меня подкосились ноги. Он сказал:
— Ну… Вот и всё…»
… — Лиза, как ты думаешь, что сильнее – смерть или любовь? — раздался над самым ухом голос, вырывая меня со страниц книги, и я подняла глаза.
Рядом на скамейке сидел Отто, мой добрый интернатский товарищ. На нём была тёмно-синяя рабочая роба, лицо его было задумчиво-сосредоточенным, а на коленях он держал белую подушку. Самую обычную подушку, набитую перьями. Внимательно глядя на меня, он ждал ответа.
— Я думаю, смерть сильнее, — честно ответила я. — Она меняет всё, после неё всё становится неважным, даже любовь. Смерть забрала у меня всех, и я ничего не смогла сделать.
— Но ведь смерть – это всего лишь прекращение жизни. — Отто потёр затылок, словно помогая себе сформулировать мысль. — Какая сила может быть в том, что что-то было, а потом вдруг перестало быть? То ли дело любовь – огромная созидающая мощь, способная творить шедевры, преодолевать любые сложности, сдвигать с места горы… Мы ведь не исчезаем, пока нас кто-то любит и помнит, даже если нас настигла смерть…
— Может быть, ты и прав, Отто, но я знаю только смерть, — сказала я. — Я так хорошо изучила её, узнала со всех сторон, прониклась её гранями. А моя любовь к смерти делает её непобедимой, — выдохнула я последние слова, и облачко ледяного пара поплыло над ночным пшеничным полем.
— Ну что ж, раз ты любишь смерть, тебе, наверное, не терпится встретиться с ней? — спросил мой друг.
— Пожалуй, так, — согласилась я. — Не могу же я вечно бегать от своей любви. Однажды нужно шагнуть ей навстречу.
Чувство упокоения сливалось в странных объятиях с гнетущим ощущением неизбежности. Бесконечные, озарённые то ярким Солнцем, то незнакомыми звёздами поля и рощи вокруг дома были пустынны – лишь шумел одинокий ветер среди колосьев. Здесь, среди своих старых воспоминаний я никого больше не встретила и никогда не повстречаю. Этот мир был совершенно пуст. Он был моим целиком и безоговорочно, и единственным местом, где я ещё не побывала, оставался дом. Но когда-то мне всё равно придётся вернуться домой – и увидеть лица.
Я не видела, но точно знала – за тонкой дверью, у обеденного стола сидят мама с папой и о чём-то беседуют. Рядом с третьим, пустующим местом стоит ещё одна полная супа тарелка, а под столом, подложив лапы под морду, разлёгся Джей. Вот он поднял голову и высунул смешно подрагивающий язык. Он выжидающе смотрит на дверь – он знает, что я здесь. Как все собаки в мире, он чувствует хозяйку задолго до того, как она покажется на глаза. Джей терпеливо ждал. Мой дом ждал меня.
— Мне пора, Отто. — Я закрыла недочитанную книгу, встала и взялась за деревянные перила…
… — Я очень скучаю по тебе, — тихо прошептало небо. — Мне без тебя так одиноко... Вот держу сейчас твою руку, неподвижную, безвольную, но я знаю – ты же всё чувствуешь. И лоб у тебя такой сухой… Должна же быть в этом мире справедливость, ну хоть малейшая! — Небо всхлипнуло, голос ветра дрогнул. — Хотя бы малость… Сейчас придёт доктор. Я пойду немного посплю, а потом снова вернусь, ладно?..
… Ветер прокатил по полю бескрайнюю тёмную волну и скрылся вдали. Я готова. Наконец, я готова, что бы там ни было, что бы меня ни ждало. Если понадобится, я буду целую вечность отогревать лёд с их лиц своим дыханием. Третья ступень, четвёртая, пятая… Деревянный порог был прямо передо мной…
— Так что сильнее, Лиза? — раздался позади меня скрипучий голос профессора Мэттлока. — Смерть или любовь?
— Я не знаю, — ответила я. — И не хочу знать. Единственное, чего я хочу – это наконец вернуться домой и встретиться с родителями – какими бы они ни были.
— С родителями, — пробормотал Рональд Мэттлок. — Тебе, наверное, интересно, почему мы с тобою целую вечность здесь, снаружи, а твои родители ни разу не вышли из дома?
Я обернулась. У самого крыльца стояли все мои воспоминания. Слегка сгорбился седой профессор в своём старомодном костюме, очках в простой оправе, с тросточкой на запястье. Марк, сунув руки в карманы, стоял с каким-то тревожным ожиданием на щетинистом лице. Элизабет Стилл в пилотской куртке с меховым воротом держала на руках младенца, укутанного в белоснежные пелёнки. Стояли бок о бок рыжий Руперт и высокий сухощавый Отто, чем-то неуловимо похожие друг на друга, словно братья… Все они – даже кроха Рамон в смешном чепчике и с соской во рту – внимательно смотрели на меня.
— Я знаю, почему, — отозвалась я и обвела взглядом эту большую и странную семью, которая сопровождала меня долгую-долгую вечность в золотистом пшеничном поле, пока я наматывала круги вокруг своего дома, не решаясь войти внутрь. — Мама с папой остались дома и ждали меня, но тогда я не пришла, и они замёрзли. И они до сих пор ждут. Теперь же я наконец свободна и могу встретиться с ними.
— Ты знаешь, что за этой дверью? — спросил Марк.
— За ней мой дом, что же ещё?! — воскликнула я. — Моя семья!
Повернувшись лицом к двери, я сделала шаг и протянула руку к бронзовой рукояти.
— Прежде, чем ты откроешь эту дверь, ты должна дать себе правильный ответ, — тихо, но настойчиво сказал Мэттлок.
— Я не хочу, профессор! Пожалуйста! — взмолилась я. — Я очень устала! Меня утомили вопросы и ответы, я просто хочу домой! Всё это должно, обязано закончиться!
— Лиза, ещё не поздно всё исправить, — сказал Марк.
— Что? Что я могу исправить?! — Голос мой сорвался на крик, отчаяние забилось в груди. — Я ничего не смогу исправить, я всё потеряла! Я никого из вас не смогла спасти, вы все умерли и теперь бродите за мной по пятам! Я любила и до сих пор люблю вас всей душой, но я не могу так больше! Оставьте меня наконец в покое!
— Зачем ты так? — тускло обронила Элизабет Стилл. — Неужели ты ещё не поняла? Мы живы, пока жива твоя память о нас.
— Но что толку от памяти, когда всему суждено раствориться во времени, исчезнуть?! И тогда даже памяти не останется – некому будет её хранить!
Моя ладонь легла на рукоять. Внутри, за дверью тепло улыбались мои родители, а Джей в нетерпении колотил по полу хвостом. Ведь так? Они же действительно там?
… — Я помню твои… Нет, не последние… Твои слова – ты сказала мне, что любишь меня, — шептала ночная тишина голосом Софи, роняя на спелые колосья солёные капли дождя. — Ты так долго молчала… Я уже не надеялась, но ты всё-таки сказала это. А я… Я просто хочу всегда быть с тобой рядом, потому что я тоже очень люблю тебя. И я не хочу без тебя жить…
… Что-то жарко вспыхнуло в моей груди, и вдруг тысячей молний сверкнуло страшное осмысление – вернувшись домой, я останусь там навсегда. Я больше никогда, никогда не увижу мою Софи, наши пути разойдутся навеки, необратимо, до самого конца времён, и больше не пересекутся.
Я отпустила медную ручку, в безотчётном порыве развернулась, стремглав соскочила с крыльца на землю и побежала. Сзади кто-то закричал:
— Всё правильно! Вот он, верный ответ!
Я бежала вперёд, прорываясь сквозь бесконечное поле, оскальзываясь, спотыкаясь и падая. Я вставала и снова бежала, отчаянно неслась прочь от дома-ловушки, а вокруг палящим пламенем разгоралась пшеница. Огонь обступал меня со всех сторон, жёлтые колосья пылали миллиардами факелов. Жар обжигал тело, треск сгорающих зарослей заполнил собою весь трясущийся и дрожащий мир, и стремительно чернеющее небо навалилось на меня всем своим весом…
… Сиплым судорожным вдохом сознание вернулось в свинцовое тело. В глаза ударил слепящий свет, а мир вокруг продолжал мелко дрожать, словно Вселенную знобило от холода. Мучительно, постепенно размыкала я веки, мелкими порциями пропуская обжигающие с непривычки зарницы света. Рядом никого не было. Тело пронизывал ритмичный, едва различимый вибрирующий гул, нарушаемый мерным и монотонным писком приборов.
Где я? Почему всё дрожит и трясётся? Белый потолок… Сколько раз я видела его? Он словно преследовал меня, шёл по пятам, и стоило мне только дать слабину – он разворачивался над головой и загораживал собою всё…
— Где я? — едва слышно прохрипела я, не узнав звук собственного голоса.
— Вы вышли из комы, — констатировал чей-то голос, и на стене передо мной возникло мерцающее бледное, острое лицо. Внимательные прозрачные глаза пожилой женщины пристально изучали меня. — Вы находитесь дома, на стационаре. Если вам что-то понадобится, умный дом управляется мысленно, всё интуитивно. Интерфейсная метка у вас на левом виске… Если понадобится уход, вы можете вызвать дежурную медсестру, я приду в течение пяти минут. Настоятельно прошу не покидать кровать без санкции медперсонала и дождаться обхода… И да, по поводу тряски – не обращайте внимания, здесь всегда так. Землетрясение скоро закончится. У вас, возможно, есть вопросы?
Вопросы… Какие тут вопросы? Прийти бы в себя…
Я отрицательно мотнула головой. Лицо исчезло, а его место на стене заняли разноцветные узоры, плывущие сквозь пустоту. В воздухе царила приятная смесь синтетических запахов – неопределённый освежитель воздуха, чистая постель, озоновая прохлада. Сбоку от меня мерно пищал аппарат, из которого под простыню уходила дренажная трубка. Я попыталась набрать полную грудь воздуха, и не смогла. Внутри меня что-то хрипело и сипело, словно кто-то досасывал остатки молочного коктейля из пластикового стакана сквозь трубочку.
Организм самовольничал. С некоторым усилием я приподнялась на кровати и огляделась вокруг. Округлая комната в светлых тонах источала футуристический блеск, стена плавно загибалась и переходила в потолок. Кровать, на которой я возлежала, занимала уютную нишу посреди комнаты, а больше в помещении кроме медицинского аппарата не было никакой мебели – лишь по стенам перетекали абстрактные проекции, плыли куда-то прозрачные мыльные пузыри, вращались ленты Мёбиуса, наперегонки сквозь молочно-белое пространство ползали геометрические фигуры, заставляя кружиться и без того ватную голову…
Вибрация постепенно стихала, гул превращался в шёпот, и через минуту землетрясение сошло на нет – как и обещала медсестра. Только сейчас, пошевелив сухим, липнущим к нёбу языком, я почувствовала, как сильно пересохло во рту. Огляделась в поисках воды, попыталась привстать, но ничего не вышло – мышцы тела были слабы от долгого пребывания без движения.
Как же хочется пить… Послышалось тихое жужжание, и в стене напротив, расползаясь в стороны, образовалось отверстие. Оттуда высунулся суставчатый манипулятор и потянулся сквозь комнату прямо ко мне. К самому лицу приблизился оконечник трубки. Мне только и оставалось, что дотянуться до него губами, и прохладная жидкость тут же устремилась вниз по пищеводу. Я пила и никак не могла напиться. Несколько жадных глотков – и горло начало саднить, я поперхнулась и закашлялась, разбрызгивая воду на белоснежную простыню.
Узоры на стене передо мной растворились, и вспыхнуло полупрозрачное голографическое полотно, на котором гигантскими чёрными буквами было написано:
«Аккуратнее, не подавись. Ты мне ещё пригодишься».
Что за идиотские приколы… Чья это неостроумная шутка? Я небрежно отпихнула оконечник, который с тихим жужжанием деликатно убрался обратно в стену. Огляделась, но никого не увидела. Надпись на полотне сменилась:
«Можешь не искать. Я на кухне, в биоконтейнере. Скажи-ка мне что-нибудь».
Я тупо таращилась на импровизированный экран. Слова рассы͐пались, исчезли, и буквы принялись выстраиваться в новый порядок:
«Ты что, окончательно голову отбила? Не узнаёшь старика?»
— Дядя Ваня? — глухо спросила я и недоумённо нахмурилась. — Что ты тут делаешь?
«Сторожу твой сон, что же ещё? Отбиваю от ретивых принцев, которые тут ошиваются в попытках поцеловать спящую царевну».
— Каких ещё принцев? О чём ты? Как вообще ты тут оказался?
«Где твоё чувство юмора? Видать, хорошо тебя приложило… Ты ведь сама меня отыскала в пылу заварушки и притащила на корабль».
Точно. Кажется, я что-то вспоминала. Нечто мутное, бесформенное, будто чужой устный пересказ старинного фильма. Яростный вой ветра, стрельба, борьба и звенящие по железному полу ампулы и пузырьки. А ещё боль. Адская, нечеловеческая боль в животе…
Я машинально коснулась себя под простынёй. Хоть и слегка притуплённые, ощущения были на месте. Но боли не было.
— Значит, ты так и сидишь в чемодане? — спросила я, оглядывая пустую комнату. — И как тебе там живётся?
«Не жалуюсь, — загорелась надпись. — Переноску вовремя заряжают и заправляют глюкозой, регулярно обновляют кровезаменитель, поэтому мне вполне комфортно. К тому же, у меня здесь в каждому углу глаза и уши. Мне дали доступ к паре камер, но ты же понимаешь – где доступ к паре, там доступ ко всем…»
Я рефлекторно стрельнула глазами в угол. Оттуда, из-под самого потолка на меня смотрел зрачок камеры видеонаблюдения. Точно такая же висела в противоположном углу – помещение полностью просматривалось. Дед, как невидимый паук, вновь сидел в центре очередной паутины. Старый плут даже без рук и ног был способен выкрутиться всюду и везде.
Мне, впрочем, тоже нужно было постепенно осваиваться в окружающем пространстве. Вспомнив слова медсестры про мысленное управление палатой, я подумала:
«Поднять изголовье кровати».
С тихим жужжанием подголовник пополз вверх, и я приняла полусидячее положение. В голове вертелась уйма вопросов к старику, и я собралась было задать один из них. Но… Неосторожный вдох – и рвущий лёгкие кашель сдавил грудную клетку. Заходясь в приступе, я судорожно хватала ртом воздух.
«Неважно выглядишь, — заметил дядя Ваня. — Почти как я, только я хотя бы не перхаю, словно чахоточный».
— Не скажи, дед, — отдышавшись, слабо парировала я. — Меня по крайней мере ещё не разбил Альцгеймер… Но я ничего не помню, только какие-то обрывки, кусочки… Я уже почти готова списать это на начинающийся склероз… Где я нахожусь? Мы на Земле?
«Ты на Ковчеге, Лизонька. На том самом Россе, о котором сложили так много легенд и страшилок».
— И давно мы здесь?
«Сейчас двадцать седьмое февраля две тысячи сто сорок пятого… Месяц с небольшим ты провалялась в коме. Они уже успели проводить в последний путь твою бессмертную душу и готовились отключать от аппарата бренное тело. Не думали, что выберешься, а вот поди ж ты…»
Целый месяц… Я ведь всё пропустила… Всё? А что, собственно? Мир рассыпался на осколки? Похоже, что нет. Скорее всего, всё вокруг привычно крутится и вертится, и моё отсутствие никем не замечено. Люди плачут, смеются, рождаются и умирают. Бедные беднеют, богатые – богатеют, а планеты вертятся на своих осях и накручивают обороты вокруг звёзд.
Вот только какова моя роль во всём этом? Из фрагментов воспоминаний постепенно собиралась цепь событий, последним звеном которой было лицо моей Софи в кровавом мареве. Мой ангел пытался меня спасти, и ей это удалось… Милая Софи, где же ты сейчас? И где «Книга судьбы», за которой я так долго гналась?
Я попыталась свесить вниз ноги, чтобы встать, но ничего не вышло – чугунное тело было буквально приковано к постели, даже мехапротезы взбунтовались и отказывались слушаться. Спустя пару минут моих безуспешных попыток покинуть ложе стена беззвучно расползлась в стороны, и в помещение через разверзшийся прямоугольник вошла худощавая и неестественно высокая седовласая женщина с узким и добрым лицом. Белоснежной скульптурой возвышаясь надо мной, она участливо спросила:
— Как вы себя чувствуете? Ничего не болит?
— Всё на месте, всё в порядке. Даже та кошмарная рана… — Я вновь дотронулась до бока. — Её нет. Я полностью здорова. Если честно, я уже хочу куда-нибудь уйти, вот только тело не слушается.
— После месяца, проведённого в горизонтальном положении, это нормально. Вам нужны постепенные нагрузки, — сообщила женщина, нажала пальцем на миниатюрный браслет, и в центре комнаты вспучилась объёмная голографическая проекция.
В воздухе плавал безликий человеческий силуэт, лежащий в пустоте, выброшенный в космический вакуум. Бархатная тьма растворялась, таяла, словно обведённого по контуру человека просвечивали насквозь яркой натриевой лампой. В недрах силуэта пульсировали разноцветные органы, светились изнутри переплетения тканей, разворачиваясь перед глазами слой за слоем, будто обнажавшаяся капуста сбрасывала с себя многочисленные листья.
Я смотрела на собственную тень и всё силилась понять, что же не так. И вдруг меня словно обухом по голове ударило – точно срубленные топором под самый корень, заменённые пустотой, у силуэта отсутствовали ноги и одна рука, но вот вторая-то рука была на месте! По ней бежали алые плети сосудов и серебристые пучки нервных волокон, оканчиваясь пятью пальцами.
Под простынёй и на голограмме пальцы, послушные мысли, согнулись и разогнулись.
— Это что, моя рука? — ошарашенно спросила я, не веря глазам.
— Да, ваша, — улыбнулась медсестра. — Самая настоящая, живая рука. Один из ваших протезов полностью вышел из строя, поэтому мы приняли решение воспроизвести конечность на матриксе и сделали реимплантацию.
— И сколько я теперь вам должна?
Я не отрывала взгляда от проекции, словно сделай я это – и моё собственное тело превратится в чужой и незнакомый кусок железа.
— Нисколько, — отрезала женщина. — Наше общество преодолело товарно-денежные отношения, поэтому единственное, что от вас требуется – это посильное участие в его развитии.
Картина переливалась, тело приближалось и поворачивалось, подставляя под внимательный взор медсестры малейшие изгибы, дрожащие лёгкие, стучащее сердце – я чувствовала каждое его сокращение внутри этой странной голографической куклы, сливаясь с ней едином жизненном ритме. Я силилась согнуть локоть – и он согнулся. Мягкая, будто пористая, простыня, послушная движению, сползла вниз.
Рука была бледная и аккуратная, хрупкая на вид, словно фарфоровая. Я поворачивала её так и этак, разглядывая проступающие из-под кожи связки, едва заметные синеватые изгибы вен, розовые ногти. Рука… Настоящая, живая, моя собственная…
Голографическое тело пропало, а его место заняли разнообразные цифры и графики. С полминуты медсестра молча разглядывала всевозможные показатели, а затем сообщила:
— Я передам доктору, что вы в сознании.
Свернув изображение, она приподняла простыню и аккуратно вынула дренажную трубку у меня из-под ребра – и тут же на коже будто бы закрылся глаз, скрывая свежее отверстие от трубки. Медсестра проследила за моим взглядом и сообщила:
— Не трогайте это место пару дней, органический клапан затянется и сам заживит кожу.
Поморщившись от болезненных ощущений, я спросила:
— Где я нахожусь? Чей это дом? Мой?
— Вы дома у Софии Толедо, а я обеспечиваю уход по месту жительства.
— А где она сама? — вопросила я, рефлекторно оглядываясь по сторонам.
— Госпожа Толедо долгое время дежурила у вашей кровати, но несколько дней назад отбыла в поездку, — ответила женщина, сцепив руки. — Когда она вернётся, ей будет очень отрадно узнать, что вы очнулись.
— В какую ещё поездку?
— Я не владею информацией, вопрос не по адресу, — прохладно ответила медсестра. — Итак, если верить данным диагностики, вы в полном порядке. Сегодня отдохните, а завтра мы начнём реабилитацию. Приходите в себя, осваивайтесь, не буду вам мешать…
Вежливо кивнув головой, медсестра покинула помещение, оставляя меня наедине с собой. Я лежала и отрешённо рассматривала живую руку, шевелила запястьем, ощупывала шелковистую простыню, водила по ней пальцами. Это были очень странные ощущения – отлично знакомые и одновременно давно позабытые. Не симуляция, а настоящее прикосновение к живой коже – тканью, пластиковым подлокотником кровати, моим собственным лицом. Я никак не могла насытиться этими ощущениями и осторожно трогала рукой всё, до чего могла дотянуться…
Я вновь мысленно попросила воды, а когда вдоволь напилась из манипулятора, вылезшего из отверстия в стене, напротив развернулась проекция, и в воздухе, словно мыльные пузыри, начали проявляться буквы:
«Ты и есть можешь так же – не вставая с кровати. Настоящая страна-Нехочухия, большинство землян обзавидовались бы… Внутренние стены домов здесь из каких-то электропроводимых биополимеров с изменением жёсткости и вязкости, и ещё чего-то… Очень занятные технологии».
— Дед, где Софи? — спросила я. — В какую поездку она укатила?
«Твоя подруга сидела тут днями и ночами. Она слишком истощилась и извела себя, чтобы продолжать ждать. Неделю назад напросилась в штурмовой отряд, и её забрали куда-то в Сектор. Им там, похоже, есть чем заняться, так что для неё это будет хорошей терапией. Всё лучше, чем сидеть рядом с овощем и ждать у моря погоды…»
Значит, она ушла, не дождавшись моего пробуждения. Сразу вдруг захотелось увидеть её, ощутить пряный запах волос и лесных ягод, заглянуть в карие глаза, коснуться её своей новой, живой рукой. Стало вдруг очень одиноко и тоскливо. Я была одна, но что ещё хуже – на меня через свои камеры таращился дед. Вдобавок мне снова, в который уже раз предстояло пройти сквозь мучительное восстановление – ещё со времён интерната я помнила, каких усилий стоило преодоление собственной немощи.
Отгоняя подальше тёмные мысли, я спросила Ваню:
— Расскажешь, что с тобой приключилось после Алтая?
По развернувшемся вновь полотну поползли буквы:
«Представь себе на минутку, каково это – ослепнуть, оглохнуть и лишиться всех остальных чувств. Выключиться из мира… Когда меня взяли на корабле, для меня наступила ночь. Бесконечная, вечная, чёрная ночь, но это была не смерть – я всё ещё мог думать. Поначалу мне казалось, что я сойду с ума в этой пустоте… Что творится вокруг? Когда я увижу свет? Смогу ли я когда-нибудь ощутить хоть что-нибудь? А может, я и вправду умер? Неведенье сводило с ума, и я буквально колотился воображаемой головой о воображаемую стенку. А когда устал, начал вспоминать стихи, сказки, рассказы, фильмы – всё, что когда-либо читал или смотрел… Вспоминал прочитанное, увиденное. К моему удивлению, это было неожиданно легко и приятно – мне ничто не мешало, не отвлекали никакие внешние ощущения… Через какое-то время полной депривации я перестроил сознание. Отключённый от внешнего мира, я сочинял рассказы, поэмы, рисовал воображаемые картины и даже придумал собственную фундаментальную религию».
— Когда порадуешь меня выступлением в местном литературном кружке? — полушутливо спросила я.
«Не дождёшься. Я творю в стол, исключительно для себя… Так вот, о чём это я? Да… Потом интегровцы стали подключать меня к компьютеру, чтобы побеседовать. Давали насладиться какой-никакой, а компанией. Особо не наседали, потому как я человек пожилой, у меня с сердцем плохо, к тому же я теперь апогей беспомощности. Но поговорить я люблю, поэтому рассказывал им всё подряд – всё, что они и без меня знали. Где сели на меня, там и слезли, а потом опять выключили, и я вернулся к привычному уже одиночеству. А всплыл на поверхность уже здесь, в этом самом доме».
— А чем окончилась история с артефактом? Тебе удалось что-нибудь выяснить?
«Сними-ка таблеточку с головы», — приказал дядя Ваня.
Я послушалась, отлепила похожее на монету устройство от виска и положила его на подлокотник рядом с собой.
«Я выключил запись, так что у нас с тобой есть минутка для откровенного разговора. Есть кое-что, что я не могу держать при себе – мало ли что может случиться. Но и доверять здесь я могу только тебе… Перед тем, как террористы вскрыли корабельный шлюз, старина Рональд бормотал что-то малопонятное. Про пластины эти дурацкие, про шанс всё исправить, про ключ к «Книге». Запоминай, говорит… Сар’ит Ракт’а… С санскрита это переводится как «красная река»… У одинокой сущности будет ключ, и он поможет открыть артефакт».
— Прямо поэзия… На красной реке нужно искать одинокую сущность? — скептически спросила я. — И где же эта река и находится?
«Вот ты это и выяснишь. Похоже, он сам до конца не понимал, что это означало… Мэттлок сбивчиво тараторил, а потом скрылся в своей каюте, и больше я его не видел. Что было дальше – ты уже знаешь… А теперь цыц – я подключаю комнату обратно к системе… Теперь твоя очередь рассказывать – что с тобой приключилось в моё отсутствие? Софию я уже допросил с пристрастием, но хотелось бы услышать твою версию».
Сколько времени прошло, сколько всего за это время случилось… Весь рассказ занял бы целую вечность, поэтому я скупо ограничилась парой фраз:
— Я побывала в Москве, успела вернуться на Пирос, похоронить Рамона и разочароваться в Альберте. Теперь и Врата возле Пироса закрыты, так что дороги туда больше нет. А Марк… Его убила Вера, — сообщила я.
«Вера во что? Насколько я знаю, его убили террористы».
— Да не во что, а девочка, которая жила со мной в одной комнате в каптейнском интернате. Я тебе рассказывала о ней… Мир очень маленький, как оказалось. — Я вздохнула и закрыла глаза. — Сегодня вы подруги, а завтра она вступает в «Интегру» и раз за разом пытается тебя убить. Кстати, я нашла тебя на том же астероиде, что и её – Альберт дал наводку. — Я машинально повела затёкшими плечами. — Ума не приложу, откуда у него была информация, но если бы не он… Чёрт… Если бы не он, Мэттлок бы выжил. А его тоже больше нет – он невероятно странным образом появился в самый последний момент, чтобы спасти нас от гибели, а нашу затею – от провала.
«Очень, очень жаль. Хорошие люди уходят слишком рано», — появились и растаяли в воздухе буквы.
Дядя Ваня молчал, и мне было непонятно – то ли он разглядывает меня через камеру, то ли прорабатывает детали своей новой религии. Время ползло неторопливой улиткой, я смотрела в точку, а потом вспомнила про лежащую рядом со мной «таблетку», нацепила её на висок и мысленно попросила перечислить доступные функции умного дома.
Постепенно осваиваясь, я игралась с цветовым оформлением комнаты – освещение менялось с белого на аквамарин, с желтоватого на угольно чёрный, призывно-розовый уступал место сдержанно-бежевому. На просьбу включить телевизор голографическое полотно нарисовало фигуру пожилого мужчины в пиджаке и брюках, который стоял у старомодной зелёной школьной доски, испещрённой формулами. В углу значилась надпись: «6-й класс, Теория Поля».
… — Благодаря существованию интервала, который одинаков во всех системах координат, — монотонно вещал мужчина, — мы можем сформулировать, что суть Теории Относительности заключается в следующем: пространство и время образуют вместе неразделимый четырёхмерный континуум, в котором мерой расстояния между событиями служит квадрат интервала…
Мысленное усилие – и на голограмме цветастая компания забавных животных поскакала по дороге, напевая:
… — Играть во все игры нельзя одному ни мне, ни тебе, никому-никому, ведь столько на свете весёлых друзей, весёлых друзей…
Ещё один мысленный приказ – и в полутьме роскошно обставленных апартаментов возле камина появились двое мужчин. Сидя в кресле и покуривая трубку, один из них хриплым голосом заметил:
… — Ватсон, люди вообще очень ненаблюдательны.
— Все погружены в себя, — ответил второй таким тоном, словно решил собственным примером проиллюстрировать свою мысль.
— Да. Но и о себе люди очень мало знают. Вот вы, например, Ватсон… Вы можете сказать, сколько ступенек на лестнице у нас в прихожей?..
Я отключила экран и погасила освещение в комнате. На проекции тут же возникли буквы:
«Зря. Отменное кино, тебе стоит посмотреть. В Конфедерации такого не сыщешь».
Я мысленно приказала открыть окно в комнате – и округлая стена сбоку от меня лопнула и расползлась в стороны, открывая скошенный прямоугольник лилового полотна за толстым стеклом. В завораживающей, девственно-чистой сирени не было ни единого облачка, ни малейшего движения, и мне в голову пришла мысль о том, что это всего лишь декорация – ещё одна голограмма, а то и вовсе растянутый за перегородкой холст.
Лёжа на боку в полутьме, я всё смотрела в одну точку, то сонно отключаясь, то приходя в себя. Тянулись длинные монотонные минуты. Нехотя и незаметно они складывались в часы. Таращась в лиловый прямоугольник, я так и не смогла дождаться, пока за окном стемнеет, а единственным, что вносило разнообразие в моё возлежание в роскошной чистой койке – это периодические лёгкие толчки откуда-то снизу, из-под пола, да мелкая вибрация.
Наконец, я провалилась в тёмный беспокойный сон. Мне снились какие-то смутные тени, ржавые грязные коридоры и запертая облезлая дверь, за которой, – я это точно знала, – затаилось и поджидало меня что-то ужасное…
Деликатная трель выдернула меня из пучин дрёмы. Сбоку мерцал всё тот же лиловый прямоугольник. Снова раздался звук соловьиного напева, и на стене напротив меня сложились слова:
«Это дверной звонок. Там к тебе твои новые приятели пожаловали».
По мысленному велению дверь в дом открылась, и где-то внизу зазвучали приглушённые голоса. По лестнице приближались шаги, через минуту стена растворилась, и в комнату вошли двое – Василий и профессор Агапов лучезарно улыбались.
— А вот и моя давняя слушательница, — сказал профессор. — Здравствуйте, Лизавета, рад видеть вас в добром здравии.
— С пробуждением, соня! — воскликнул Василий. — Как насчёт прогуляться?
— Если поможете мне сбежать из заточения, я буду только рада, — ответила я.
— Тогда вот, держи. — Вася выудил из-за спины пару странных приспособлений. — С шагающими костылями всяко сподручнее будет.
С помощью друзей я выбралась из кровати, отметив про себя очень низкую силу притяжения – голова ощутимо закружилась, а тело было совершенно лёгким. Перемещения давались с трудом, но причудливые устройства вмиг взяли на себя всю нагрузку, а мне только и оставалось, что направлять их лёгкими движениями рук. Агапов заботливо накинул мне на плечи полушубок из синтетического меха, по телу пробежали щекотные статические разряды.
— Гулять долго не будем, — сообщил Василий. — Медсестра велела тебя не перегружать. Через час будет завтрак, а потом они начнут восстановление…
Неужто уже наступил завтрашний день? Но ночи не было – я совершенно точно это знала. Я чувствовала себя потерянной. Чувство времени, кажется, исчезло окончательно – я не понимала, сколько прошло минут или часов с момента моего пробуждения.
В сопровождении друзей я покинула помещение и оказалась в коридоре с единственной дверью. Домик был двухэтажным, чистым и уютным, а на первом этаже располагались ещё две двери – итого, четыре квартиры. Внизу, у самого выхода стоял вазон с причудливым лазурно-синим фикусом внутри, а к стене была примагничена голографическая доска с бегущими по ней объявлениями на моём родном русском языке:
«Преподаватель диалектики по Гегелю, набор в группу от пяти лет…», «Мастер-фломастер…», «Продаю серьёзный свадебный мужской костюм…», «Собутыльник на час…», «Расскажу шутку, которую сам придумал…», «Маяковские чтения в артистическом подвале, историко-голографическая реплика…», «Интерактивные миры Рязанова, Данелии и Захарова: полное присутствие…».
И новые объявления, адреса, номера… Жизнь на Ковчеге кипела во всех её проявлениях, сплетая далёкое прошлое с настоящим, и будто бы открещиваясь от прошлого недавнего, земного, в котором всю общественную жизнь заместила собою агрессивная корпоративная реклама. Прошлого, в котором уже давно не было места Маяковскому и Рязанову…
Широкая пешеходная улочка, мощёная разноцветными гранитными блоками, укрывалась под прозрачным сводчатым потолком и по широкой дуге уходила прочь, скрываясь за поворотом. С обеих сторон в улочку словно бы врастали белоснежные юрты. Однотипные двухэтажные полусферы с чернеющими прямоугольниками окон двумя шеренгами исчезали вдали. Над головой разворачивалось яркое аметистовое небо, тёмно-пурпурное в зените, а по бокам, меж белоснежных юрт вырастали иссиня-чёрные зубастые стены скал – обветренные, обкусанные временем и непостижимыми геологическими процессами, вызывающие подспудный страх своей злобной остротой и недружелюбностью.
— Часто вы ко мне в гости заходили, пока я валялась мешком? — спросила я, оглядывая неуловимо изменившихся друзей – было непонятно, то ли они стали меньше ростом, то ли постарели.
— Получасовые визиты строго раз в земные сутки, — махнул рукой капитан «Разведчика». — Мы раз в недельку захаживали, но, если уж откровенно – обрыдла мне твоя палата после третьего визита. Тесно, скучно, прибор этот в тишине тоску навевает… Так что, когда мне позвонили и сдёрнули с рабочего места, мы с Володей решили вытащить тебя на природу несмотря на всяческие запреты…
Было зябко, по галерее гулял ветер. Редкие, укутанные в три слоя, чересчур долговязые и молчаливые прохожие с какой-то настороженностью поглядывали на нас, пока мы двигались по коридору. Над головой и под ногами чёрные продолговатые панели рассыпа͐ли электрическую пыль, которая тут же стягивалась в голограммы. Указатели и стрелки, схемы и предупреждения – все они будто ждали нашего появления, возникая из ниоткуда.
Вдоль стеклянных стен возникали полупрозрачные существа. Атлеты, космонавты, звери и живые растения – они то стояли у дверей юрт, то двигались рядом. Они смотрели на меня, подмигивали и улыбались. Вытяни руку – и коснёшься протянутой лапы диковинного зверя. Почти коснёшься – рука пройдёт насквозь, окунувшись в едва заметную электрическую прохладу.
Где-то далеко впереди слышался детский смех – несколько детишек прыгали вокруг двух голографических белых медведей, которые кружились, взявшись за лапы. Такие настоящие, почти живые – но едва пропускающие льющийся отовсюду свет, отчего сразу становилось понятно – это миражи…
За очередной белой юртой выросла рекреационная зона. Спрятанная в скалистой низине и укрытая высоким яйцевидным куполом, под нами разворачивалась большая поляна, покрытая невероятным травяным ковром цвета морской волны. Тут и там из ковра торчали кусты и деревья – низкие, крючковатые, усеянные пучками синей листвы. Казалось, листочки жались и льнули друг к другу, пытаясь согреться.
Сквозь тёплую вуаль воздушной завесы мы проследовали внутрь и очутились в огромном пространстве. Посреди покрытой морозным инеем бирюзовой травы мостились каменные дорожки, по саду гуляли длинные, будто растянутые огромным шринкером люди и о чём-то тихо беседовали. Вдоль тропок стояли монументальные садовые скамьи на ажурных ножках, странные, ни на что не похожие мраморные скульптуры и разноцветные ненавязчивые фонари, а снаружи, за стеной купола открывался вид на горную гряду цветом чернее базальта, с высокими щербатыми пиками острее ножей. В холодном воздухе царил аметистовый полумрак, и было непонятно, утро сейчас или вечер.
— Сколько сейчас времени? — вопросила я.
Василий опустил взгляд на браслет.
— Полдесятого утра. А что?
— Я совсем потерялась в этих вечных сиреневых сумерках…
— Ты освоишься, — заверил он. — Тут очень долгие сутки, и время считается не так, как мы привыкли. Я, к примеру, ориентируюсь по рабочему графику. Сейчас полтора часа, как моя смена закончилась.
— Значит, вы здесь уже и на работу устроились? — протянула я. — И как, хорошо платят?
— Вообще не платят, — пожал плечами Вася.
— А какой тогда смысл работать?
— Вот и я сразу также подумал, — усмехнулся он, — но виду не подал. Мы, люди, не привыкли к такому. Нам стимул подавай – да такой, чтобы звенящий был, шуршащий. Чтобы можно было в руках его повертеть да под подушку спрятать.
— Деньги не дураки придумали, тут не поспоришь, — согласилась я.
— Изначальный смысл денег люди извратили до неузнаваемости, — подал голос Агапов. — Когда-то деньги были средством обмена в обществе с сильно ограниченным производством, но в конце концов стали инструментом угнетения одних другими. Поэтому здесь мы решили пока отложить денежный вопрос в сторону. Пока что есть более насущные дела.
— Например, строительство коммунизма? — спросила я.
— Скорее, эквитизма – общества, основанного на справедливости.
— Справедливости не бывает, — возразила я. — Справедливость – это миф, сказка.
— Сказка, говорите? — Агапов хитро прищурился. — В таком случае, какой же моральный императив избрал вас своим орудием, Лизавета, в вашем вояже по дождливому Каптейну? Не справедливость ли?
Откуда-то повеяло холодком, и я зябко поёжилась – неподвижный морозный воздух сдвинулся и пробирал до костей. Оглянулась. Вокруг нас словно циркулем было очерчено пустое пространство метров десяти – никто не подходил, все сторонились нашей маленькой компании.
— Я была юна и глупа, и оттого перепутала справедливость с обычной жаждой мести, — ответила я. — Мир не стал чище, а я погубила хорошего человека. Из этой истории можно сделать только один вывод – что ни делай, не видать тебе справедливости. А вы, профессор, неужели надеетесь её достичь?
— Да. — Агапов утвердительно кивнул. — И я рассчитываю в этом преуспеть. Ведь это мой дом, а дома и стены помогают.
— Вот как? — удивилась я. — Мне казалось, ваш дом – Земля.
— В каком-то смысле да, но я оттуда съехал больше, чем полвека назад. Главную задачу моя экспедиция выполнила, и мне больше не нужно мотаться по Сектору, — сказал он и как-то виновато пожал плечами. — К тому же, перелёты даются мне уже не так легко, как раньше. Конечно, я буду скучать по земным студентам, по их горящим глазам, но пора уже встретить старость. И сделать это здесь, в цитадели прогресса… Постепенно передам свою Группу Внешней Разведки, так сказать, «по наследству». А когда уйду на покой, у меня будет уйма времени – вот тогда-то, может, ещё и сгожусь на третью докторскую…
Мы неторопливо следовали по каменистой тропке. Тёмной костлявой лапой ко мне подался жухлый бирюзовый куст, и я вытянула руку – новую, живую, настоящую, – чтобы сорвать один из редких листочков. Жёсткий, словно наждачная бумага, он был острым, подобным лезвию ножа. Таким листочком при желании можно убить, мельком подумала я – достаточно полоснуть по сонной артерии.
За водянистой стеной купола разворачивалась тёмная долина, на которой ровными шеренгами выстроились многоярусные зиккураты. Между ними протягивались тонкие перешейки проходов, а под их прозрачными сводами всеми оттенками и полутонами искрилась бирюза. На вершинах зиккуратов мерцали красные сигнальные огни. Долину опоясывали всё те же чёрные бритвы скал, глотавшие мертвенно-прозрачный свет невидимого отсюда солнца.
— Там, снаружи, жизни нет? — спросила я.
— Это сложный вопрос, — уклончиво ответил профессор Агапов. — Скажем так: на поверхности планеты жизнь в нашем привычном земном понимании почти отсутствует – там только четыре вида растений и три вида млекопитающих, которые смогли адаптироваться. Но постепенно всё изменится – процесс терраформирования набирает силу, и в атмосфере всё больше кислорода. Двадцать пять лет назад здесь была голая каменная пустыня, а теперь кое-где уже прорастают брошенные нами семена новой жизни. Терраформирование – очень небыстрый и энергоёмкий процесс…
— Что означает жизнь «в нашем привычном земном понимании»? — Я уцепилась за его мимолётную фразу, в которой таилось что-то зловещее. — Есть ещё какое-то понимание?
— Мы здесь гости, — расплывчато сказал Агапов. — И нас терпят, пока мы не нарушаем правила пребывания. Давайте оставим этот вопрос на потом.
Владимир Алексеевич огляделся по сторонам, а я обдумывала сказанное. Василий же ткнул пальцем в прозрачную перегородку и нарушил повисшее молчание:
— Теперь ночью можно выходить наружу, а раньше только в подземельях и ютились. Правда, Владимир? — Агапов молча кивнул, а Василий сделал широкий жест: — Диагональные фермы под открытым небом – это уже совсем не так плохо, как было раньше, когда планета буквально выжигалась радиацией. У нас тут есть всё для жизни – даже свежие фрукты и овощи. Мелковаты, конечно, кисловаты, но вполне съедобные и почти не фонят.
— Я видела нечто подобное на Марсе, — сказала я. — Там тоже все живут под куполами.
— В отличие от Марса, здесь нет матушки-Земли под боком, — заметил профессор Агапов, потирая подбородок. — Так что приходится обходиться самостоятельно, но надо сказать, у местных жителей это отлично получается…
— Это всё, конечно, безумно интересно, но лучше скажите мне, что будет дальше? — попросила я. — Для меня Росс всегда был какой-то легендой, и я никогда не предполагала, что попаду сюда. И сейчас я точно также не понимаю, зачем я здесь, и что мне теперь делать.
— Вашей основной задачей было выследить «Книгу судьбы», и вы эту задачу выполнили. Сбором артефакта сейчас активно занята группа Горячева, — сказал Агапов. — Вашу эстафету подхватила София Толедо, а у вас наконец появился шанс отдохнуть и прийти в себя после последних событий.
— Я не смогу отдыхать, пока моя подруга подвергает себя опасности, — заявила я.
— София в надёжной команде. Посвятите себя созиданию, Лиза. — Владимир Агапов снисходительно улыбнулся. — Здесь для этого есть все возможности…
Звезда Росс-154 – красный карлик, названный в честь открывшего её Фрэнка Элмора Росса, – с самого начала космической разведки транзитным методом подавала большие надежды. Возле неё, на самом краю обитаемой зоны радиотелескопами была обнаружена планета, которая вполне могла быть пригодной для жизни. Путь туда был неблизким, но самым коротким среди маршрутов к потенциально пригодным для человека мирам.
Большая Евразийская Экспедиция, отправленная вскоре после Третьей Мировой Войны, должна была положить начало экспансии человечества. Тридцать лет межзвёздный караван прокладывал себе путь в неизвестность. Сорок тысяч человек, бо́льшая часть которых пребывала в анабиозе с криогелем в венах вместо крови, неслись навстречу судьбе по заданному курсу…
По мере того, как в ходе полёта экспедицией уточнялись параметры целевой звёздной системы, стало ясно – в ходе планирования полёта кто-то либо допустил фатальную ошибку, либо утаил критически важную информацию. Характер маленькой бордовой звезды в пункте назначения оказался вздорным и крайне непростым. Непредсказуемый Росс яростно вспыхивал, в сотню раз усиливая интенсивность ионизирующего излучения, и разбрасывал вокруг себя зашкаливающее количество радиации. В ходе вспышек, которые могли длиться от считанных минут до долгих часов, на освещённой части планеты температура повышалась на добрый десяток градусов, что, впрочем, никак не влияло на состояние поверхностных ледников, однако человек в скафандре на открытой местности почти мгновенно получал дозу облучения, близкую к смертельной.
Разворачиваться было уже поздно, манёвр в сторону другой звезды был исключён – запасы дейтерия, трития и продовольствия не позволяли пробыть в полёте ещё несколько десятков лет, поэтому было принято решение сделать всё возможное, чтобы подготовиться к холодному приёму в пункте назначения…
Во власти постоянного ускорения массивные корабли класса «Алоксилон» жались друг к другу, сцепляясь в огромные, летящие сквозь пустоту города, а остававшиеся на страже флотилии члены экипажа, подчинённые единой общей цели, беспрестанно сновали сквозь шлюзовые переходы. Люди не сидели сложа руки – в корабельных лабораториях учёные активно работали над перспективными проектами, закладывая технологический фундамент будущей цивилизации.
Модификация ДНК и культивация сверхвыносливых видов растений; новый тип энергии, способный заместить собой термоядерный синтез; проработка плана по терраформированию планеты, которая, по уточнённым данным, была намного менее дружелюбной, чем ожидалось – всё это было лишь малой частью непрестанно кипящей в недрах кораблей работы.
С чудовищной психологической нагрузкой в замкнутом пространстве терраинвенторы справлялись стоически, полностью отдавая себя труду. Случались и трагедии – некоторые не выдерживали и сводили счёты с жизнью, оставляя коллег и друзей залечивать душевные раны. Умирали и отправлялись в свой последний путь к звёздам старики, но рождалась дружба, создавались семьи, а люди держались друг друга несмотря ни на что…
Последние полгода пути изрядно разросшийся и «помолодевший» экипаж реанимировал костяк новой колонии – погружённых в гибернацию «рабочих пчёл», которые заново учились ходить, овладевали мелкой моторикой, восстанавливали когнитивные функции и со ржавым скрипом мозговых шестерёнок входили в курс дела после продолжительного медикаментозного забытья…
* * *
Причудливое сообщество, сплочённое общей целью и закалённое суровым бытом, строго по плану сближалось с новым домом, и когда в поле зрения показался мёрзлый каменистый шар, в разобранном на составляющие и рассредоточенном на тысячу километров гигантском межзвёздном городе началась самая ответственная часть работы.
Огромные неповоротливые корабли расходились в стороны и угловатыми свинцовыми облаками курсировали вдоль опорных орбит планеты, сбрасывая к поверхности десятки исследовательских дронов. Корабельные генераторы искусственного магнитного поля работали на пределе, беспрестанно уточнялись климатические данные и геодезические профили отдельных районов, инженеры планировали коммуникации будущих подземных поселений средь скал и ущелий. Разумный выход был только один – поглубже зарыться в землю, чтобы обезопасить колонию от спорадической звёздной сверхактивности…
Планета обращалась вокруг своей оси за шесть земных дней. С гравитацией вдвое ниже земной, она была недружелюбна, но чрезвычайно богата ледниками и подземными минералами. Геологи и автоматические дроны сканировали каменистые грунты и открывали обширные залежи руд – осмия, платины, палладия, – однако самые невероятные открытия затмили любые ожидания терраинвенторов.
Первый Объект был обнаружен в глубинной подземной пещере под одним из предполагаемых мест посадки. Гигантская, метров пятидесяти в поперечнике каменная сфера, словно ломоть швейцарского сыра испещрённая бессчётными червоточинами диаметром с кулак, покоилась на возвышении из торчащих в разные стороны облупленных кадмиевых зубцов прямо посреди сводчатой каверны. В этом месте царила ужасающая, звенящая тишина.
В прямой видимости Объекта любой, даже самый громкий звук исчезал без следа, не оставляя шанса быть услышанным на расстоянии миллиметра. Учёные, забыв обо всём, обставили «Сферу Тишины» многочисленными приборами, приёмниками и акустическими датчиками, однако долгие недели наблюдений не принесли никаких результатов – шар недвижимо покоился на своём месте, не проявляя никакой активности и не испуская никакого излучения. Внутри каменной толщи объекта скрывалась пятиметровая полость – совершенно пустая, не содержащая в себе ничего, кроме разреженного кислорода…
Пока физики ломали головы и пытались решить неразрешимую задачу, на орбите шли напряжённые бессонные недели расчётов, вычислений и их бесконечных перепроверок, и наконец к поверхности устремились десятки транспортных челноков, чтобы расчистить посадочные площадки для громоздких кораблей. Ковчеги один за другим начинали снижение – дрожащие от перенапряжения машины опускались сквозь реликтовую атмосферу и огромными чёрными китами ложились на разрозненные плато меж острых скалистых гор, ледяных торосов и бездонных каньонов. Межзвёздные корабли класса «Алоксилон» были спроектированы и построены для единственного приземления – недаром класс был назван в честь древа саксаула, обладающего самыми глубокими корнями…
Работа кипела. Расползались в разные стороны планетоходы, собирая и передавая информацию в радиоцентры. Алмазные буры вгрызались в твёрдые скалы, пробивая проходы к обширным пустотам под поверхностью планеты – чем глубже, тем меньшую опасность представляло смертоносное излучение звезды. Непредсказуемые вспышки буйного светила можно было предугадать всего за считанные минуты до их начала, и многие колонисты стали жертвами острой лучевой болезни, пока разведывали местность на вездеходах или тщательно разбирали завершившие свой полёт «Алоксилоны» на модули, призванные послужить целям новой подземной колонии.
Просторные каверны осваивались и, словно муравейники, обрастали модульным жильём; привезённые семена сельскохозяйственных культур давали робкие всходы, произраставшие под триодными фитолампами, а проходчики с каждым днём углублялись в разветвлённые сети пещер, обнаруживая новые «Сферы Тишины» – на момент полного переселения колонии под землю их числилось уже полдюжины только на пятачке в десять тысяч квадратных километров, занятых поселениями. Сколько таких сфер таили в себе недра всей планеты – оставалось лишь гадать…
* * *
Новое открытие не заставило себя ждать – изучая лона округлых, вымерзших проходов «второго уровня», уходящих глубоко под землю и уже на глубине полукилометра затопленных ледяной водой, руководитель изысканий пришёл к шокирующему выводу: эти пещеры имеют искусственное происхождение.
Плавные изгибы овальных каменных коридоров и почти идеально ровные края – туннели походили на давно заброшенные норы земляных червей невообразимых размеров. Хозяева этих коммуникаций себя не проявляли – либо давно вымершие, либо затаившиеся где-то глубоко, в бездонной толще мутных ледяных вод. Однако, после утечки этого предположения в массы сообщество всколыхнулось.
Началась подготовка к отражению возможной угрозы. Укрепляя обитаемые сводчатые пещеры, геологи подрывали и баррикадировали туннели и обставляли завалы охранными системами. Долгие месяцы колония жила в страхе, но любой страх, как известно, сходит на нет, если его источник так и не являет себя воочию. Было тихо, и, постепенно успокоившись, все вернулись к планомерной работе…
Шли недели, складываясь в месяцы. Кое-как освоившись, объединив и изолировав полдюжины пещерных городов сетью туннелей и наладив снабжение колонии пищей и оборудованием, колонисты развернули бурную промышленную деятельность. Был построен термоядерный сталелитейный завод, фабрика для печати механизмов и электронных компонентов и автоматический сборочный цех. Роботы самого различного назначения сходили с конвейера и включались в работу, высвобождая людские ресурсы для всё новых задач.
Появилась возможность начать наполнение пещер кислородом, чтобы избавиться от необходимости постоянного ношения скафандров. Плавление ледников на поверхности подходило для этой цели как нельзя лучше, и промышленным источником льда было избрано огромное насквозь промёрзшее озеро к северу от первого подземного поселения. Глубиной почти в три километра с ровными краями, формой мутный водоём до боли напоминал практически идеальный конус, который сужался по мере спуска. Причудливое озеро было названо «воронкой Новикова» в честь учёного, который и предложил использовать его в качестве ресурсной базы…
В ходе изысканий и подготовки к началу рециркуляции группа буровиков совершенно случайно обнаружила радиоволновую активность, исходящую с самого дна «воронки» и забивающую все радиочастоты. Было отставлено в сторону буквально всё – в том числе проект по терраформированию. Вся имевшаяся на тот момент роботизированная мощь была брошена на раскопки заледеневшего водоёма. Карьер рос вглубь и вширь, буровые автоматы всё ближе подбирались к заветному дну, пока бур наконец не упёрся в иссиня-чёрную поверхность неизвестного рукотворного устройства. Двухсотметровое кольцо из невообразимой комбинации сплавов идеально опоясывало каменное дно вымерзшего озера.
Иноземная конструкция лишила сна и покоя всю колонию. Сообщество стояло на ушах и жужжало, словно разворошённое осиное гнездо – тянулись бессонные ночи совещаний руководящего состава, под открытым небом килогрэями впитывали в себя радиацию роботы, выставленные на усиленную круглосуточную охрану «воронки», а в пещерах не прекращались взволнованные разговоры…
Руководящий совет разделился во мнениях – половина его членов настаивали на том, чтобы запечатать находку и больше никогда к ней не возвращаться. Другая же половина, движимая духом авантюризма, ратовала за подключение устройства к энергосистеме колонии. Недели томительных обсуждений ни к чему не привели, и тогда до последнего момента молчавший Первый Администратор колонии вынес свой вердикт. Кирилл Разумов, бессменно руководивший полётом, а затем и колонией, встал на сторону авантюристов.
Группа отчаянных учёных, по наитию разобравшихся в конструкции, были готовы подать на устройство всю имевшуюся на тот момент мощность энергоузлов колонии. Рискнуть всем, что есть, ради утоления любопытства – таким было проявление истинной сущности человека разумного…
* * *
В назначенный час в аппаратном зале энергоцентра колонии собралось всё руководство и все энергетики – от главного инженера до последнего электрика. До финальной команды оставались считанные секунды, рука технолога уже взялась за рубильник, и в этот момент посреди зала появился продолговатый светящийся силуэт. Он возник буквально из ниоткуда и повис под потолком, распространяя вокруг себя бледное свечение, обдавая замерших с открытыми ртами людей волнами статического электричества, от которого дыбом вставали волосы на коже и топорщился ворс на одежде.
Первым вышедшим из оцепенения был пожилой Кирилл Разумов. В гробовой тишине он подошёл к абрису и нерешительно протянул руку. Статика искрами потрескивала на его сером свитере, а сам он бесконечные две минуты неподвижно стоял, выпучив глаза и приоткрыв рот. Затем силуэт бесшумно растворился в воздухе, Разумов потерянно огляделся вокруг, дрожащим голосом приказал отменить запуск энергоконтура и убыл в неизвестном направлении…
Вечером того же дня по земному времени люди оправились от первичного шока и вспомнили про Разумова, который перестал выходить на связь по внутренним каналам. Его не было нигде – ни дома, ни на производствах, ни на электростанции, ни в одном из социальных центров. Камеры наблюдения показали, как он прошёл к переборке, отделяющей технический выход из колонии от одного из туннелей, облачился в скафандр и вышел через шлюз. На камере снаружи шлюза Кирилл Разумов уже не появился.
Начались поиски руководителя. Дроны-автоматы носились по туннелям, поисковики заглядывали под каждый камень, но Разумова и след простыл. Спустя двое суток, когда спасатели сбились с ног и были готовы начать разборы заваленных туннелей, на главный коммуникационный узел поступил сигнал, источник которого находился под землёй, на недосягаемой глубине.
Инициатор мощнейшей широковолновой трансляции, используя двоичную систему, представился «посредником», в котором присутствующие по стилю общения распознали Кирилла Разумова, и без предисловий приступил к передаче информации. В пересылаемых двоичных данных воспроизводились сложнейшие электронные схемы и чертежи, комбинации сплавов, химические формулы и описания цепочек трансформации веществ. Трансляция шла круглосуточно и без перерывов, а полученные записи изучались всем научным коллективом колонии.
За считанные недели учёные совершили теоретический прорыв, дополнив новыми сведениями давние наработки, и результаты этих работ позволили взять под контроль крайне нестабильный процесс кваркового синтеза. Колонисты взялись за возведение первого сооружения на поверхности планеты. Кварковая электростанция строилась опережающими темпами, и уже через полгода долгожданный переход на новый тип энергии наконец состоялся…
Превратившийся в первого «бога из машины» Кирилл Разумов – или то, что выдавало себя за него, – всё это время передавал всё новые технологии: схемы невиданных ранее корабельных узлов и агрегатов, архитектурные планы и настоящие пособия по модернизации колонии. Сразу после строительства энергоузла над районом был развёрнут магнитный купол, и искусственный энергетический щит позволил без опасений пережидать вспышки Росса-154. Под куполом тут же началось строительство корабельной верфи, а затем и первого корабля, основанного на принципиально новых технологиях…
В какой-то момент «посредник» передал в центр сообщение, гласившее о том, что люди наконец готовы к тому, чтобы использовать так называемый «Аэрон» – находку на дне «воронки Новикова».
«Пришла пора открыть новую эпоху в развитии этой углеродной формы жизни», — подытожил своё сообщение исчезнувший Первый Администратор.
Новое руководство колонии вяло посопротивлялось, но всё же решилось на эксперимент – уж больно плодотворным было сотрудничество с «посредником» в течение последних месяцев.
Кольцо было запитано от отдельного энергоконтура, и вскоре восхищённые учёные узрели пульсирующую белоснежную мембрану – как выяснилось позже, первый в истории человечества гиперпространственный туннель. Колония застыла в напряжении, но вопреки всем ожиданиям из «Аэрона» не полезли чудовища, не началось инопланетное вторжение, и вообще – было совершенно тихо.
В воздухе витал насущный вопрос – куда же ведёт открытый портал? Первый смельчак, рискнувший нырнуть в белое марево, пропал бесследно. Его возвращения напряжённо ждали без малого пару месяцев, и в конце концов снарядили две экспедиции на вспомогательных кораблях, которые, опустившись на дно замёрзшего озера, точно также безвозвратно исчезли. Кирилл Разумов или тот, кем он стал, на связь больше не выходил, таинственный силуэт с момента своего единственного визита также не появлялся, поэтому посоветоваться было не с кем.
Рисковать людьми, отправляя их в неизвестность поодиночке и группами, никто не хотел, поэтому были продолжены теоретические изыскания. Портал отключили, и очень аккуратно, с использованием полученных чертежей воссоздали сначала одну копию, а затем и вторую. Расположенные на испытательных стендах посреди каменистой равнины устройства работали, создавая энергетическую мембрану, сквозь которую можно было без последствий пройти и оказаться с другой стороны. В таком виде механизмы были бесполезны, поэтому впереди ожидала самая сложная часть – синхронизация пары…
Легенды гласят, что идея того, как связать два устройства, пришла генконструктору Илларионову во сне, но скорее всего, это была очередная красивая история наподобие той, что сочинили вокруг Менделеева и его невероятными усилиями выстраданной периодической таблицы химических элементов. Десятки тонн сгоревшей электроники, поседевшие волосы и красные от недосыпа глаза целого коллектива – вот та цена, которую пришлось выплатить божеству прогресса.
В конце концов, синхронизация врат прошла успешно. Камни, люди и даже колёсная техника преспокойно проникали в одно устройство и выходили из другого, одномоментно перемещаясь на сотни метров. Врата были готовы, источник энергии для них имелся, и что делать дальше, было очевидно всем – нужно было наладить связь с большой Родиной. Впрочем, отправляться в многолетний обратный полёт никто не спешил – теоретические выкладки подсказывали возможность одностороннего гиперперехода…
* * *
Огромные объёмы данных, оставшиеся от «духа Разумова», перерабатывались долгие годы, вырастая в осязаемые проекты – звёздную систему навигации, ловушку для тёмной энергии, её преобразователь в энергию классическую, механизм сдвига пространства «на уровень выше». Технологическим же венцом этих разработок стал первый в истории гиперзвёздный двигатель, сконструированный людьми. Всеми этими узлами и многочисленными вспомогательными элементами полные энтузиазма россы набивали брюхо огромного межзвёздного тягача, стоявшего на стапеле под одним из защитных куполов…
В момент первого тестового прожига подъёмных двигателей прямо под куполом, посреди верфи беззвучно открылся пульсирующий серостью пространственный разлом, из которого появился уже несколько позабытый и покрытый дымкой мифа сияющий многометровый силуэт. Колонна света посредством массового телепатического внушения представилась Созерцающим и попросила вызвать к ней тогдашнего Первого Администратора Ивана Илларионова, который тут же примчался на место в окружении целой свиты.
Точно также, как и несколько лет назад, бывший конструктор, а ныне руководитель колонией Илларионов постоял пару минут рядом с силуэтом, затем сказал: «Я должен идти», и без объяснений скрылся в ветвистых подземных туннелях. Попытка коллег проследить за ним не увенчалась успехом – за одним из поворотов он буквально растворился в воздухе без следа…
Спустя день штаб колонии получил двоичное послание, из которого следовало: планета под звездой Росс-154 должна оставаться в тени для остального человечества. Никаких чужаков ни на поверхности, ни в атмосфере, ни даже в звёздной системе – все контакты должны происходить на чужой территории. Шутить с неведомой силой никому не хотелось, поэтому руководство колонии разработало подробные инструкции по взаимодействию с Землёй. Инструкции эти исключали визиты чужаков, и исполняться должны были под страхом смерти…
Выбравшийся наконец на орбиту буксир со звучным названием «Следопыт» повис «на приколе», втягивая в изолированный от нашего пространства накопитель тёмную энергию для своего первого прыжка – прямиком к Земле, где люди на тот момент хватались за любую возможность спасти свою планету от перенаселения обитаемых районов и отсрочить социальный катаклизм. Производство Гелия-3 на Луне, колонии на Марсе и Церере, аванпост и тюрьма на Энцеладе – этих робких ростков не хватило бы, чтобы расселить даже один город средних размеров. Что уж говорить о целой планете…
* * *
Когда в пустоте под эклиптикой Солнца, в полусотне миллионов километров от Земли мощнейшая вспышка вспорола тьму, выбрасывая из-под пространства неизвестный космический корабль, человечество захлебнулось паническим ужасом. Все давно уже позабыли об экспедиции, десятилетия назад затерявшейся в космосе – отправленные после обустройства колонии радиотрансляции были всё ещё где-то в своём многолетнем пути к Земле…
На улицах земных городов надрывно выли сирены, по всей планете мобилизовывались войска, а в воздух поднимались стратосферные истребители, готовясь к отражению инопланетной угрозы. Полчаса безвестия и спазматических приготовлений к войне за будущее человечества закончились столь же стремительно, как и начались, когда от неизвестного корабля был получен радиосигнал: «Братья люди, мы вернулись с Росса-154».
Забытые блудные сыновья возвратились в отчий дом…
Земляне и россы с трудом находили общий язык – десятилетия раздельного проживания породили такие различия в мышлении, что понять друг друга было нелегко. Однако, переговоры велись, и было достигнуто соглашение о строительстве сети гиперпереходов, ключевым узлом которой станет Солнечная система, а от неё во все стороны должны были разойтись туннели к новым мирам.
Процесс был небыстрым, но россы исправно «прыгали» домой и обратно к Земле, доставляя бесценный груз – модули врат, которые стыковались друг с другом в стороне от эклиптики, приближая начало межзвёздной экспансии человечества. Энергии для гиперпрыжков требовалось колоссальное количество, поэтому прототип межзвёздного буксира россов по три месяца стоял в ожидании, чтобы накопить достаточно заряда для прыжка в родной мир, и столько же – для перемещения обратно. За четыре года были переброшены все элементы конструкции, где их собрали воедино, «запитав» Врата от энергии звезды. С помощью первых Врат были доставлены другие – покрупнее, а к первому инженерному кораблю подключился второй – изрядно модернизированный грузовик под названием «Первопроходец».
Процесс возведения врат пошёл по накатанной, и началось постоянное сообщение Земли и Росса. В колонию, которая постепенно выбиралась из-под каменной толщи под магнитные купола и обосновывалась в разветвлённой сети небольших поселений, завозились продукты, оборудование и всё то, чего не хватало для облегчения и украшения быта. Специалисты Росса же в свою очередь занимались строительством ещё нескольких переходов для колонизации недавно обнаруженных сверхмощными телескопами и подтверждённых планет земного типа…
Шли долгие годы благополучного сотрудничества. Колонисты помогали в развитии новоиспечённой Конфедерации, а Конфедерация, занятая экспансией, в свою очередь не лезла в дела Росса, жизнь и быт которого так и оставались тайной за семью печатями. Раз в несколько лет в колонию являлся столп света и рутинно забирал с собой очередного руководителя, чтобы сделать его «посредником» между людьми и хозяевами планеты. Но однажды наступил день, изменивший жизнь колонии навсегда…
* * *
«Первопроходец» возвращался из очередного рейса, который ознаменовал собой завершение врат напротив Омеги Волос Вероники – звезды, вокруг которой вращалась дикая и необузданная Джангала, ставшая новоиспечённым миром в составе Конфедерации.
По случаю этого знаменательного события на борт буксира поднялась правительственная делегация Сектора с намерением осуществить дружеский визит – первый визит землян в колонию на Россе за всю совместную историю. В делегацию эту входили полтора десятка высокопоставленных лиц – члены межпланетного правительства, военные чины, представители Всеединой Церкви, а также сотня человек из числа охраны и обслуги. Древние инструкции были благополучно забыты россами, словно какой-то досадный атавизм…
Когда межзвёздный буксир выходил на глиссаду, готовясь к посадке, в бордовом небе над колонией разверзлась рваная дыра, червоточина в ничто, из которой хлынула чернильная тьма, за полминуты скрывшая планету плотной непроглядной вуалью. В этот же момент на борту корабля, словно гром среди ясного неба, разразилась страшная и стремительная резня – обуянные неведомой силой, члены экипажа и гости колонии накинулись друг на друга, в результате чего погибли все высокопоставленные персоны, а несущая потери охрана ответила ураганным огнём. Экипаж судна был частично перебит, частично взят под стражу, но пилоты, запершиеся в кабине и отключившие все средства связи, развернули корабль в сторону поверхности планеты и обрушили его на один из непроходимых горных хребтов Росса.
Одновременно с этим мощнейший психический шторм, порождённый в глубинах каменного шара, в течение долгих часов раз за разом оглушительно вонзал в умы обитателей колонии единственную короткую мысль:
«Общность не вняла предупреждению и открыла двери хитрому врагу. Общность не готова ко встрече с ним, а потому пришла пора уходить».
Люди буквально лезли на стену и сходили с ума. Некоторые, не зная, куда себя деть, в приступе ужаса бежали прочь, под злобное чёрное небо, чтобы пропасть без вести, провалившись в один из разломов, задохнуться от нехватки кислорода или замёрзнуть на ледяном воздухе…
Однако, Великая Тьма и гибель «Первопроходца» были лишь началом – и следом за её уходом ожили многочисленные Сферы Тишины. Десятки и сотни пористых каменных шаров в огромных кавернах загудели стройным хором, насквозь пронизывая планету нарастающей низкочастотной вибрацией. Неведомые машины во чреве планеты, дотоле спавшие крепким сном, пробудились и заработали в полную силу.
И проснулись Стражи.
Ветер, несущий промозглую сырость из глубин затопленных пещер, поднимался и толкал перед собой утробные звуки, ранее неслыханные, повергая в ужас тех, кто ещё оставался под землёй – шахтёров, учёных, разведчиков. Из нескольких тысяч человек, работавших в тот момент под землёй, выжили единицы – те, кто каким-то чудом оказались недалеко от подъёмных механизмов, без промедлений и без оглядки вскочили на платформы и устремились ввысь, к поверхности. Остальные же погибли почти мгновенно – раздавленные и разорванные волной ультразвука, предварившей появление огромных существ.
Последние видеокадры, полученные в штабе буровых работ, изображали стремительные каменные тела размером с карьерный самосвал – длинные, хрустящие и вибрирующие, словно гигантские буры, просверливались они сквозь ими же когда-то проделанные туннели, не замечая ничего на своём пути. Они просто двигались, сминали и перемалывали в кашу всё – людей, технику, оборудование, – и порождали землетрясения. Колония, однако, устояла под ударами подземных толчков – не считая незначительных разрушений на одном из энергоблоков кварковой электростанции с последующим её аварийным отключением.
Через считанные минуты небо над колонией вспыхнуло бесшумным, выжигающим глаза световым взрывом и изменило цвет с бордового на аметистовый. Навигационные системы пришли в смятение, локаторы излучений всех диапазонов сошли с ума от столь резкой перемены в фоне, а когда наконец специалисты поняли, что к чему, изумлению их не было предела.
На небосводе более не мерцала бордовая мачеха-звезда, убивающая всё живое за пределами магнитных куполов – её место занял дуэт сплющенного синевато-фиолетового светила, раскрученного до неимоверных скоростей, и спокойно-меланхоличного белого гиганта, заливавшего поверхность планеты своим ровным молочным сиянием.
Планета изменила своё местоположение…
* * *
Оправившись от шока, колонисты сели за долгие расчёты, которые показали – этот невообразимый планетарный манёвр был совершён идеально. Планету не сорвало с орбиты и не унесло в глубины безжизненного космоса – лишь неизменно холодный год увеличил свою протяжённость вчетверо. Радиационный фон не сильно превышал норму – почти все гибельные лучи фиолетовой звезды, укрытой позади гиганта на другой стороне гигантского балансира, гасились магнитным полем бриллиантово-белого владыки этой системы. Росс, переехавший к новым «родителям», исправно крутился со своей прежней скоростью.
Через непродолжительное время «дух Илларионова» вышел на связь и сообщил о пресечённой попытке инфильтрации на Росс и о том, что перенос планеты стал вынужденной мерой, дабы предотвратить заражение. Заражение чем или кем? Неужели людьми Земли? На этот уточняющий вопрос «посредник» ответил отрицательно, после чего вновь пропал из эфира…
Итак, связь с большой Родиной была прервана. Радиационная обстановка возле новой звезды позволяла разворачивать купола под открытым небом и экономить энергию на искусственных магнитных полях. Лишь раз в несколько недель фиолетовый пульсар выглядывал из-за белого гиганта, но это вполне поддавалось предсказанию. Появилась возможность возобновить терраформирование, и первым шагом на этом пути было насыщение атмосферы кислородом из расплавленных ледников. Планета же была переименована в Ковчег.
Очень скоро был разработан и запущен проект «Опека» – тихий и незаметный присмотр силами агентурной сети за оставленной Конфедерации сетью гиперпереходов на случай, если что-то пойдёт не так. Работу проекта обеспечивала созданная для этого Группа Внешней Разведки Росса, получившая в своё распоряжение всю немногочисленную флотилию кораблей и добрую четверть промышленных мощностей Ковчега…
Вооружившись несколькими челноками и переделанным под специальные операции «Следопытом», ветераны колонии вернулись в Сектор – на этот раз тайно, под прикрытием, с тщательно проработанными легендами. Началась долгая и кропотливая работа – встречи со старыми знакомыми, переговоры, осторожное создание новых связей. В числе первых агентов были Агапов, Мэттлок, Дегтярёв и некоторые другие старожилы. Опираясь на личные связи, они выстроили разветвлённую агентурную сеть, которая насчитывала сотни представителей в самых разных сферах деятельности Конфедерации – начиная со спецслужб Сектора и ячеек Ассоциации Вольных Пилотов, заканчивая помощником шеф-повара верховного матриарха Всеединой Церкви и главой службы информационной безопасности Правления Сектора.
Четыреста световых лет, отделявшие теперь Ковчег от внешней границы Сектора, стали первым и последним предупреждением от хозяев планеты, так что новоиспечённая колония затаилась, словно мышь под плинтусом, бросив всяческие попытки открытого взаимодействия с остальным человечеством. Благо, было чем заняться и без того…
* * *
На Ковчеге в тридцати купольных городах жили около полутора миллионов человек, из которых примерно три четверти были детьми и подростками. Каждого с младых ногтей учили управляться с робототехникой, поэтому на любом производстве при необходимости всегда хватало юных помощников. Многотысячная армия инженеров управляла легионом промышленных роботов, десятки тысяч человек обслуживали и развивали хозяйство всепланетной колонии, немыслимая треть взрослых занималась научными изысканиями и просветительской работой, а сравнительно комфортную, но по-спартански простую жизнь сообщества почти полностью обеспечивали роботы.
Особняком стояли военные – закрытое общество внутри закрытого общества обеспечивало обороноспособность каменистой планеты, имело в своём распоряжении полностью автономные воздушные посёлки, сеть оружейных заводов, сеть орбитальных корабельных верфей с космодромами и испытательными полигонами. Сказать точнее, вся планета была их полигоном…
Испещрённый горами и ущельями каменно-ледяной шар неторопливо полз по самой кромке обитаемой зоны звёздного дуэта. Год на Ковчеге длился девять земных, а полный оборот вокруг своей оси планета совершала за земную неделю, поэтому температура на здешней поверхности падала ночью до минус девяноста по Цельсию.
С того момента, как человечество развернуло свой первый форпост за пределами Солнечной системы, прошло немногим более полувека…
Пол под ногами вновь задрожал. Агапов перевёл дух после долгого монолога и снял старомодные очки. Затем достал из кармана тряпочку и принялся сосредоточенно протирать линзы.
— После Земли и экзопланет Конфедерации входить в жизненный ритм Ковчега будет нелегко, — заметил он. — Организм уже много часов бодрствует, и вроде пора бы отходить ко сну, а светило ещё даже не достигло зенита… Первое время с непривычки тяжело, но вы справитесь, Лиза, я в этом не сомневаюсь.
— А эти землетрясения… Это то, о чём я думаю? — Я многозначительно уставилась на профессора.
— Что до землетрясений… — Агапов посмотрел на линзы сквозь свет и нацепил очки на нос. — Дрожь земли – это верный признак того, что под колонией сейчас перемещается Страж. Огромный вермид. — Он на секунду замолк, прислушиваясь. — Нет, пожалуй, двое.
Я живо представила себе эту картину – где-то в бесконечных подземных туннелях прохладный влажный воздух на огромной скорости рассекают исполинские каменные чудовища – стремительные, безразличные и всесокрушающие. Самый страшный ужас – тот, что не замедлится ни на мгновение и даже не заметит, как превратит в пыль зазевавшуюся случайную жертву…
Погружённая в думы рассказом профессора, я отрешённо глядела в кружку с чаем. Белоснежные стены небольшой кухоньки едва освещались тусклым аметистовым свечением, струящимся из прямоугольного окошка.
— Получается, всё это время вы живёте бок о бок с чудовищами, — сказала я. — Такими чудовищами, которые способны за считанные часы разнести всю колонию. Каково это – пребывать в постоянном страхе?
— Тридцать лет – это достаточно долго, чтобы привыкнуть к ним, — пожал плечами Агапов. — Свои издержки, конечно, есть во всём… Приходится быть аккуратными при планировании и бурении скважин, чтобы не вторгнуться в один из их туннелей. Такое, к сожалению, случается. Колония теряет по полсотни буровиков ежегодно…
— Это всё похоже на большую пороховую бочку, — заметила я, — которая может взорваться в любую секунду… Кроме того, вы сильно рисковали, доставив нас сюда. Вдруг мы тоже заражены тем, от чего в прошлый раз защищалась эта планета?
— Я настоял на том, чтобы вас привезли сюда, иначе вы, Лиза, с высокой вероятностью погибли бы. У меня была одна теория, и она подтвердилась – против вашего присутствия планета не возражала.
— Хорошо, с планетой ясно, — ответила я, хотя ясности не добавилось – лишь появлялись всё новые вопросы. — А люди? Как думаете, меня здесь примут за свою?
— Этого я не обещаю. Здесь очень прямые, конкретные, в чём-то даже суровые люди. И они сторонятся чужаков. Но если вы сможете принести пользу этому миру, как знать – может быть, станете одной из них. — Профессор взглянул на часы. — Прошу меня простить. Мне пора на летучку по корректировке…
— Корректировке? — переспросила я.
— Движения планеты, — буднично ответил он. — В строго определённое временно́е окно с периодичностью в сутки движение планеты корректируется каскадом плазменных двигательных установок на экваторе. Нужно аккуратно уменьшить радиус орбиты, увеличить скорость вращения и движения, чтобы хотя бы частично приспособить естественную среду под наши, земные растения… Теплиц недостаточно, орбитальных фокусирующих зеркал – тоже, и мы выходим на предел численности населения. Впереди ещё много работы, Елизавета. Дом требует обустройства…
— Вы что же, разгоняете планету? — Брови мои непроизвольно поползли вверх. — О таком могуществе землянам остаётся только мечтать…
— Мы кое-что умеем, но мы далеко не всемогущи, — усмехнулся профессор. — Слухи сильно преувеличены. Там снаружи думают, что это мы переместили планету. Пускай думают. — Он хитро подмигнул, словно мальчишка, и поднялся со стула. — Всего хорошего и, надеюсь, до скорой встречи. Приходите в форму.
Владимир Агапов пожал руку Василию, всё это время молча сидевшему рядом, и вышел из крошечной кухоньки. Входная дверь растворилась белоснежной мембраной, профессор скрылся в коридоре, и стена сомкнулась за его спиной.
Василий закурил и осведомился:
— Что думаешь?
— Не знаю даже, что и думать. Теперь, выходит, это наш новый дом?
— Получается, так. — Вася пожал плечами. — Здесь хорошо, спокойно, а к тряске ты быстро привыкнешь. Зато чего тут нет – так это ненужной суеты. И рекламы нет, никто никому не пытается что-то впарить…
— Нет рекламы, нет денег. — Я стала загибать пальцы на живой руке – делала это с удовольствием, медленно, наслаждаясь каждым микродвижением. — Нет преступности, жадности, зла… Наконец-то кому-то удалось построить идеальное общество.
— Нет, Лиз, здесь всё совсем не идеально. Здесь нет шоколада. Нормального такого, земного. Не растут здесь какао-бобы, не прижились.
— Социум здешний построен на пороховой бочке, — повторила я. — И я не про отсутствие шоколада.
— А что, быть может, именно в этом всё и дело? — Василий задумчиво почесал затылок. — Человек закаляется и становится лучше, когда ему трудно. Когда над ним висит какой-то меч – будь это внутренний цензор, какой-нибудь страх упасть в собственных глазах, моральный компас или ещё чего… Внешние факторы работают не хуже – даже если такой фактор находится глубоко под землёй и не показывается на глаза. Главное, чтобы он периодически напоминал о себе.
Идеальное общество…
И кто же нужен идеальному обществу? Учитель, врач, пекарь, художник… А что я умею, кроме как калечить людей? Мои таланты здесь не пригодятся, но, может быть, я смогу помогать на кухне. В своё время пыталась же устроиться подмастерьем в пекарню, но тогда не задалось. Может, в этот раз получится? И что же потом? Всю жизнь месить тесто и закладывать лепёшки в печь?
— Мне нечего тут делать, — сказала я. — Я в местной экосистеме лишняя.
— Тоже мне – удивила, — заметил Вася и откинулся на белоснежном пластиковом стуле. — У беспокойных людей вроде тебя вечное шило в заднице. Я знал, что ты, встав с постели, будешь порываться сбежать. Может, у тебя уже есть идея, куда и на чём? А то отсюда вообще-то не на чем улететь.
Я задумчиво потёрла подбородок.
— Мы могли бы использовать твоего «Разведчика», — неуверенно обронила я. — Он ведь здесь? Они забрали его с астероида?
— Какое там! — Он махнул рукой. — «Разведчика» я сдал «Системе». Еле успел к отлёту этих чертей, а то так бы и остался дома. Теперь, правда, и сам не знаю, зачем увязался за вами. Моча мне тогда в голову ударила… Улететь на «Разведчике», — хохотнул он чуть погодя. — За четыреста световых лет у нас на нём гальюн переполнится.
— И что мне теперь делать? — спросила я, почувствовав вдруг какую-то отрешённость, оторванность от мира.
Легко было отворачиваться от всего и всех, когда привычное окружение было рядом – только руку протяни. Совсем другое дело, когда мир отвернулся от тебя самой.
— Если ты о работе, не переживай – мы тебя куда-нибудь пристроим. Завтра со своим старшим поговорю, что-нибудь придумаем.
— А ты кем здесь трудишься, кстати? — удосужилась поинтересоваться я наконец.
— Садовником работаю. — Василий просиял и потёр ладони. — Я здесь намного ближе к своей мечте, чем когда-либо! Узнай узкоглазый Шен об этом, он бы, наверное, под землю от зависти провалился!
Как мало нужно некоторым для счастья, подумала я. Странный человек передо мной обладает спецподготовкой, всегда собран, готов к любому повороту событий и никогда не задаёт вопросы. Под этими добрыми глазами, простыми чертами лица и щуплой фигурой скрывается настоящая машина для убийств – я всегда была в этом подспудно уверена… Чёрт подери, я ведь, оказывается, ничего не знаю о нём, кроме того, что его мечта – торчать в огороде кверху задницей от зари до заката. Я даже фамилию его не знаю! Для меня он всегда был просто Василием.
А какая мечта у меня? До конца своей жизни выпалывать сорняки и поливать баклажаны мне совершенно не улыбалось. Это – не моя мечта. Моей мечтой было сбежать с Софией куда глаза глядят, но её рядом нет, а мой путь к нормальной жизни пролегал ещё через добрый десяток сеансов реабилитации, из которых я несколько часов назад с трудом пережила первый. Да и то, скорее всего, я себя обманываю, и никакой мечты у меня нет и быть не может…
— Скажи, Василий, а где Софи? Агапов говорил что-то про какого-то Горячева и его группу, — припомнила я слова профессора. — Она примкнула к военным?
— София – беспокойная душа, прямо как ты. — Вася залпом допил свой чай и крякнул. — На месте ей сидеть невмоготу, вот и подалась в рейд. Благо, на камне она себя показала бойцом – за минуту освоилась с роботом, вытащила попавших в окружение ребят, а потом и тебя с того света достала.
— И когда она вернётся?
— Без понятия, — пожал плечами Вася. — Меня не посвящали.
Ну что ж, переждём. Шаг за шагом, минута за минутой – вперёд, к цели, туда, где меня ждёт встреча с дорогим человеком. Это – единственный ориентир и флаг, который реял над горизонтом в мутной дымке. Больше мне ничего не оставалось…
Девятое марта две тысячи сто сорок пятого. Первый рабочий день после реабилитации…
Тридцатисантиметровый металлический шар с небрежно намалёванной на боку четвёркой перемигивался всеми огнями и пронзительно пищал – так, что закладывало уши, а из головы вылетело всё, что Василий рассказывал раньше.
— У меня уже башка раскалывается! — вскричала я, держа механизм на вытянутых руках. — Вася, не вырубается он по кнопке!
Кнопка выключения не работала. Ещё тёплый антиграв, бешено вращающийся глазок камеры, и ни одной щели, ни единого технического отверстия, куда можно было бы воткнуть хотя бы отвёртку…
На уши давила какофония звуков, а я вертела в руках круглого бота-контролёра и боролась с желанием отфутболить его в приоткрытую дверь. Несколько минут назад в первом же обходе территории я поймала глючный механизм. Потерявшийся робот кружил у стены купола и издавал непередаваемый шум, поэтому я поспешила с ним сюда, в техничку.
В сердцах грохнув верещащей железякой об заваленную инструментами столешницу, я обернулась было, чтобы выскочить под купол, и тут же нос к носу столкнулась с Василием. Он одним махом оказался у стола, сноровисто поднял контролёра, хлопнул ладонью по его боку, и в сторону откинулась крышечка, под которой засеребрились провода-потроха. Спустя секунду мерцающие на круглой бестелесной голове огоньки потухли, робот замолчал – и воцарилась звенящая тишина.
— Ты, значит, меня совсем не слушала, — раздражённо проворчал Василий. — Перед режимом обслуживания их всех надо прогонять через док-станцию. Должна быть отметка о возвращении.
— Этот, кажется, вообще забыл, где станция, — обличающе указала я пальцем на робота. — Ты сказал следить за порядком – я и следила. Поймала его и принесла сюда.
— Поймала она его и принесла, — буркнул он. — Надо аккуратно работать, а не тяп-ляп. Тут техника…
— Да что ты с ними возишься? Семь бед – один ресет. — Я пожала плечами. — Их на складах небось немеряно лежит, а ты им тут чуть ли не колыбельную поёшь. Или делаешь это втайне, пока никто не видит?
— Вожусь потому, что так надо! Машины – они как дети и есть, — наставительно поднял палец Василий. — Порождения! Пусть и неживые. Но если ты хорошо относишься к машинам, они отплатят взаимностью. Будут так же относиться к тебе, служить верой и правдой.
— Что-то у меня большие сомнения на этот счёт. — прищурилась я. — Сколько, говоришь, контролёров ты за эту неделю перепрошил? Двадцать или тридцать?
— Сколько-сколько? Погоди, надо поднять журнал. — Голографический браслет на запястье у Васи пиликнул, и в воздухе замерцала полупрозрачная зеленоватая таблица. — Семнадцать.
— Почти два десятка слетевших поведенческих алгоритмов только за неделю. И один контролёр вообще пропал бесследно, когда я в первый раз гостила у тебя на работе. — Я начертила в воздухе узор рукой, словно взмахнула волшебной палочкой фокусника. — У тебя тут полный бардак. Раз уж мы теперь работаем вместе, может, ты наконец меня послушаешь и запросишь ревизию оборудования второй линией?
— Раньше такого не было. — Вася задумчиво чесал затылок. — Наверное, пульсар разыгрался. Такое бывает иногда, из-за этого боты с катушек слетают.
— Пульсар выглядывал дней десять назад. То есть, полтора местных. Будь это он – тогда и у сборщиков были бы проблемы, притом ежемесячно. — Я пожала плечами. — И на других участках тоже. Но клинит только контролёров – и только здесь.
— Ну, значит, эт твоё влияние, — пробормотал Василий и заковылял к выходу из технички.
Выбравшись следом за ним под купол, я ждала, что он скажет. Старшим в нашей паре был он, а я только с сегодняшнего дня числилась подмастерьем. Сменщики же во время передачи вообще сделали вид, что не заметили меня – для них я была бесплотным призраком.
Тёплый воздух был наполнен разноголосым жужжанием, словно на пасеке – в высоте, точно пчёлы, неспешно летали шары-контролёры, анализируя обстановку в теплице, то спускаясь к растениям, то поднимаясь ввысь. Дроны деловито курсировали над головой, присматривая за температурным режимом, влажностью и ходом созревания растений, обменивались данными с сервером, который регулировал на клумбах подачу воды и яркость фитоламп, а когда было необходимо – отправлял на линию сборщиков.
Сами сборщики стояли тут же – дюжина кургузых гусеничных роботов с круглыми ухватами и сетчатыми корзинами, словно собаки на привязи, терпеливо торчали на подзарядке. Где-то в поле работали ещё три, добирая созревшие грублоки – сизо-лазурные гибриды груш, яблок и слив – жёсткие, пресные, но с приятным мятным привкусом. Рядом возвышался большой, наполненный фруктами охлаждённый контейнер, который вскоре должны будут забрать в переработку.
Василий задумчиво скользил взглядом по ровным, уходящим вдаль рядам голубоватых кустов с овощами и низкорослых деревьев, лицо его расплывалось в тёплой улыбке, приобретая какую-то пьяную отрешённость.
— Да, заткнул я за пояс Шена с его огородиком, — вполголоса промурчал он.
— Что? — спросила я.
— Вон, говорю, какое раздолье! Триумф автоматизации садоводства. И как я раньше не додумался на даче такое сделать?
— Ты опять о своём, — фыркнула я. — Пресловутый Сяодан, наверное, к тебе по ночам приходит. Вынимает свой светящийся цветок и давай дразнить да вертеть им у тебя перед носом. Так и этак… — Встретив взгляд Василия из-под вздёрнутой брови, я демонстративно прокашлялась. — В общем… Давай к делу – надо что-то предпринять. Если так дальше пойдёт, однажды все боты крякнут, и мы окажемся вообще без контролёров. Тогда будем сами меж грядок бегать и показатели снимать.
Василий поднял голову – туда, где белый столб титанического опорного пилона с тремя рядами док-станций у основания, сплошь увешанный датчиками и антеннами, исчезал под сводом стометрового купола. Над полупрозрачным стеклом в серо-персиковом небе уже несколько часов кряду серебрились едва различимые сполохи всё никак не наступающего рассвета. Белыми мерцающими нитями они были продеты сквозь небесное полотно.
— В общем, так, — протянул Василий, взглянул на голографический наруч и цокнул языком. — Я сейчас перезапущу всю сетку для верности, а ты пока заканчивай со своим пациентом. Нужно его перепрошить, а потом прогнать по периметру для уточнения карты. Передадим смену в относительном порядке, а там уже пусть другие ковыряются.
— Так точно, начальник. — Я взяла под козырёк и скрипнула дверью в техничку, где меня покорно ждала успокоенная железяка.
Рухнув на табурет, я схватила со стола настроечный модуль и сунула штекер в разъём. Микробатарейка ядра покинула гнездо, а прошивка была сброшена. После включения и полной очистки памяти кусок железа на столе начал принимать в себя информацию. Своё место заняли драйверы и карта фермы, замигали лампочки, заелозили лопатки двигателей – машинка ушла на самодиагностику.
Через несколько секунд на стоявшем рядом мониторе исчезла и вновь возникла россыпь огоньков – сгусток света жался к самой середине окружности, а по его площади разбегались тусклые жёлтые лампочки – контролёры вновь «нащупали» центральный узел и переподключились к сети.
Пиликнул условным сигналом робот на столе. Дождавшись, пока я отключу его от провода и поставлю на попа͐, он весело воспарил над стальным столом, разбрасывая вокруг себя синеватое свечение тонко зудящего антиграва.
— Ну, давай проверим, как ты сориентируешься на местности, — пробормотала я, выискивая нужного бота на схеме.
Нажатие на матовую прохладную поверхность сенсора – и команда на визуальный облёт отправилась боту. Следующим заданием – возврат на док-станцию.
Словно бы подпрыгнув в воздухе, робот аккуратно облетел техничку и завис напротив закрытой двери, как пёс в ожидании прогулки. Я любезно распахнула створ, робот выплыл наружу и по восходящей спирали принялся огибать центральный пилон. Вот он взлетел под самый потолок, а с той стороны пилона раздался голос Василия:
— Лиз, ты не помнишь, у нас там не завалялись целые релюшки для сборщика? Оно, конечно, не очень сподручно мастерить шасси из говна и палок, но за неимением палок совсем тоскливо становится.
— Проверь в куче, — бросила я в ответ, не отрывая взгляда от петляющего в воздухе контролёра. — Мне некогда – надо приглядеть за пациентом.
Василий шумно вздохнул. Уже почти месяц он ковырялся в подотчётном железе, сооружая хоть какое-то средство передвижения для дяди Вани. Перекапывая ворохи механического мусора, сваленного в огромную кучу за пилоном, что-то он разбирал и перебирал, что-то перепаивал, и постепенно в уголке под навесом вырастала причудливая гусеничная машина…
Тем временем контролёр спикировал вниз и сделал медленный полукруг, словно выбирая, в какую сторону ему двинуться. Наконец избрал направление, спустился к самым макушкам приземистых деревьев и поплыл вперёд. Я устремилась следом, стараясь не потерять его из виду среди других контролёров, резво проносившихся мимо.
Было непривычно и очень легко двигаться в условиях сниженной гравитации. Спустя двое местных суток я уже без посторонней помощи передвигалась на своих двоих, а утром и вечером по земному времени по полчаса крутилась в центрифуге и занималась на тренажёрах, стараясь вернуть мышцам тела былую форму. Организм на удивление быстро восстанавливался, так что я уже вполне ощущала в себе силы для новых свершений.
Ускоряя шаг, я шла вперёд меж двух грядок и отдалялась от опорного пилона, а круглая машинка набирала скорость – она словно играла со мной в догонялки, приближаясь к кромке купола, в сторону запертых спускоподъёмных ворот. Через несколько секунд бот вновь завис прямо перед воротами, решая, в какую сторону свернуть.
А над воротами тем временем вспыхнули красно-жёлтые огни, створка отделилась от верхушки проёма и медленно поползла вниз. Понизу, по ногам дохнуло холодком. Судя по времени, прибыла транспортная машина, чтобы забрать контейнер. Ёмкость с урожаем была заполнена едва ли на две трети – показатели буксовали.
Но меня волновало вовсе не это.
С замиранием сердца, в каком-то оцепенении я смотрела, как мой контролёр деликатно протиснулся в расширяющуюся щель и растворился в бледном предрассветном небе. Я схватилась за запястье, чтобы перехватить управление – но браслета на руке не было.
— Василий! — заорала я и ринулась в обратном направлении. — Дай голо-браслет скорее, пока бот далеко не ушёл!
Вася тут же сообразил, что к чему, и уже издалека принялся меня распекать:
— Тетеря, пока ты здесь, твоя управляйка всегда должна быть на руке! Где ты её посеяла?!
— Нет времени! — Я уже была рядом с садоводом, и в мою протянутую ладонь лёг крошечный многофункциональный компьютер на ремешке. — Мой в техничке поищи, а мне пора бежать!
Через распахнутые ворота закатилась открытая пустая платформа-погрузчик на массивных колёсах, впуская за собой волну стужи. Машина аккуратно поползла по борозде меж двух стройных рядов деревьев, а верхом её корме, свесив ноги, сидел покрытый инеем долговязый Мирослав Каштанов – наш бригадир. Укутанный в толстый слой одежды, он разматывал толстый и длинный шарф.
Сняв защитные очки, он смерил меня насмешливыми прозрачными глазами на разрумянившемся лице и невпопад заметил:
— Любовь бежит от тех, кто гонится за нею.
— Ты его выпустил! — ответила я, огибая погрузчик и подбегая к шкафу со снаряжением возле закрывавшихся грузовых ворот. — Тебя тут вообще быть не должно! Я ловлю, а ты выпускаешь!
— Знаю, знаю, — легко согласился Каштанов, отдаляясь. — У меня обход сегодня, и я решил с вас начать. Если поймаешь мячик – дам тебе три выходных! Идёт?!
Не успела устроиться, как уже выходные предлагают…
Если… Вот только насколько далеко он улетит без подзарядки? Голо-дисплей развернулся над запястьем, и я увидела маленькую точку, неторопливо ползущую прочь от теплицы.
Распахнув створку шкафа, я впопыхах влезла в шерстяной тулуп, натянула на лицо кислородную маску и подняла капюшон. Тёплые рукавицы легли на запястья. Снаружи было минус семьдесят, но термокомбинезон согревал отлично, а в тулупе с автоподогревом мне и вовсе были не страшны никакие морозы…
Хлопо͐к ладонью по кнопке – и небольшая дверца рядом с воротами отъехала в сторону, разворачивая передо мной стылую каменистую поверхность. Словно серо-фиолетовая шагрень, холодная твердь была недружелюбной и колючей даже на вид.
Маленькая точка на голо-проекции мерцала где-то впереди, за неровностью – и она отдалялась. Я кинула взгляд на парковочную площадку – та была пуста. Уедь сменщики чуть попозже, можно было бы воспользоваться глайдером, но теперь, похоже, придётся догонять пешком.
Значит, туда! Пока далеко не улетел…
Я трусцой побежала по камням в сторону подножия холма. Звуки шагов был глухими, отрывистыми, острые камешки так и норовили предательски прокусить подошву, а подъём под уклон тут же пробудил натруженные вчерашней многокилометровой пробежкой мышцы живота и бёдер.
Вперёд, вперёд, наверх! Острая, зубчатая кромка холма приближалась, высота поддалась, и через секунду я замерла на каменистом гребне…
Под ногами разложилась чёрно-фиолетовая каменистая равнина, рассечённая широкими, ленивыми рифтами. Меж щербатых увалов из камней торчали редчайшие куцые облезлые кустики, угловатыми полосками резали пейзаж на части серебристые плети труб оросительной системы, петляли проторённые большими промышленными машинами колеи, а между колеями, словно наполовину вкопанные в землю мячи, торчали купола.
Круглые и продолговатые, высокие и низкие, они вспучивались бледными полупрозрачными призраками посреди казавшихся вечными сумерек, а внутри них кипела жизнь – синели и голубели диковинные растения, едва заметными тенями ползали угловатые силуэты роботов. Людей видно не было – в царстве машин они стали вспомогательными, второстепенными.
От одного из куполов отделилось чёрное пятно гружёной грузовой платформы и поползло вдоль горной гряды, аккуратно протискиваясь под хрупкими трубами, чтобы вскоре нырнуть в жерло туннеля, обрамлённое сияющим нагромождением ярких огней. Правее, далеко позади низкого и длинного купола, похожего на вытянутый черепаший панцирь, с линии горизонта ввысь уходило дрожащее марево. Постепенно краснеющий горизонт извивался от жара, и чем выше поднималась эта фата-моргана, тем гуще становился воздух, тем заметнее были облачка пара, лениво расползавшиеся в стороны и тающие в остром, как нож, небе, готовом взорваться рассветным светом Матери-звезды…
Там, впереди плавили подземные льды. Огромные раскалённые вольфрамовые стержни впивались в толщу вечной мерзлоты, пробуждали жидкость от крепкого сна в миллионы лет, решая сразу две задачи – насыщая атмосферу паром и вытягивая воду наверх, чтобы разнести по обширной сети надземных труб и напитать влагой многочисленные теплицы. Через многочисленную сеть пещер и пещерок, в которые едва ли можно было протиснуться, гигантские каверны, как чудовищные бани по-чёрному, источали из себя в холодную атмосферу горячий водяной пар…
Что-то я здесь увлеклась… Он же сейчас сбежит…
Точка на голограмме почти пропала из зоны покрытия браслета – она тускло мерцала где-то впереди. Напрягая взгляд, я пыталась разглядеть серебристую искру на фоне тёмных камней. Вот она! Убегает – да как резво…
Оскальзываясь на камнях, я начала спуск, перескакивая от валуна к валуну, перепрыгивая рытвины и пару раз съехав на боку по особо крутым сходам, а тулуп предательски потрескивал рвущимися о наждак камня синт-волокнами. Мне было плевать – я должна была догнать сбежавшего бота. Судя по телеметрии, заряда у него оставалось минут на десять, поэтому мне нужно было просто не отставать, чтобы не потерять сигнал…
На горизонте в мареве показался едва размытый ослепительно-белый серп – прозванная Матерью звезда, укрывавшая Ковчег от электромагнитного гнева сурового Отца, наконец показалась из-за горы. Небо вспыхнуло и моментально окрасилось ровным нежно-лососевым оттенком, словно кто-то щёлкнул огромным выключателем в тёмной комнате.
И тут же Мать-звезда скрылась за косогором – скатываясь вниз, я преодолевала последние метры склона. Ещё один неверный шаг – и нога моя соскальзывает с предательского валуна, а я лечу кубарем вниз, на острые камни. Сгруппировавшись в последний момент, я всё же отхватила удар в бок сквозь толстый тулуп – и вот я лежу и извиваюсь, насквозь прошитая острым болевым копьём. Сразу же дали о себе знать ещё не до конца зажившие послеоперационные шрамы…
Оправившись от удара, я ощупала маску – пластиковый визор не пострадал, фильтр работал. Поднявшись, я отряхнулась и заковыляла к расщелине, что лежала впереди. Судя по высоте, контролёр ушёл именно туда. Расстояние до метки увеличивалось, но точка на плоскости перестала отдаляться, а значит робот, вероятнее всего, спускался сквозь пористую литосферу.
Дело приобретало опасный оборот.
Мне ещё ни разу не доводилось спускаться под землю. Где-то внизу её толща была изрыта подземными ходами, сквозь которые, словно гигантские кроты, прорывались неведомые существа. Я уже представляла себе круглую, перемалывающую всё на своём пути пасть, алмазные прутья оглушительно скрежещущих резцов, зубодробительный звук крошащейся горной породы…
А на браслете шёл обратный отсчёт. Четыре с небольшим минуты. Четыре минуты, отделявшие меня от дополнительных выходных. Я смогла бы побродить, погулять в парке, почитать книгу, а то и посмотреть по местному голо-видению шахматный турнир или древние, словно мир, мультфильмы про странную команду шарообразных зверят, путешествующих по Вселенной… Из пяти каналов планетарной сети вещания развлекательными были два – и их хватало за глаза…
Но больше всего мне хотелось выспаться – я никак не могла привыкнуть к разгоравшемуся дню, который будет тянуться почти семьдесят земных часов. Пройдёт смена – и на дворе всё ещё будет день. Через «не могу» ляжешь спать, проснёшься – за окном по-прежнему светло. Завтракаешь, обедаешь, ужинаешь – вечер даже и не думает приближаться, а впереди, через считанные часы уже маячит следующая смена на ферме. И всё это время я буду ползать между сном и бодрствованием, словно отравленная дихлофосом муха, пока хоть как-то не привыкну…
Ну держись, мелкий гад! Я иду за тобой!
Три десятка шагов привели меня к дыре в бугристом слое камня. Отверстие постепенно сужалось, но со своей комплекцией я вполне могла пролезть. На мгновение мелькнула шальная, колючая мысль – бот не случайно залез в эту кроличью нору. Зачем я пустилась в погоню? Что ждёт меня внизу? Ведь ещё не поздно вернуться…
Три минуты до разрядки батареи. За эти три минуты он не должен уйти далеко…
Я подошла вплотную к дыре и с опаской заглянула в непроглядную темень. Оттуда веяло теплом, доносились какие-то странные звуки, будто пещера глубоко и мерно дышала. Нащупав сквозь рукавицу крошечную кнопку, я включила фонарик на браслете. Метнулась из-под самых ног каменная полёвка – далёкий потомок выпущенных когда-то на волю мышей, за годы эволюции изрядно усохший в размерах… Они научились согреваться в пещерах, но чем они тут питаются? Обкусывают именуемые кустами голые прутья, торчащие средь камней? А может, грызут сами камни?
Луч фонаря выхватывал из кромешной тьмы острые угловатые стены узкого извилистого прохода. Аккуратно цепляясь рукавицами за грубый камень и сгибаясь в три погибели, я двигалась вниз. Выбраться без снаряжения обратно я бы уже вряд смогла бы, но азарт тянул меня всё дальше. По мере продвижения становилось теплее, и в какой-то момент маска стала запотевать от поднимавшегося снизу плотного пара. Сигнал бота был слабым, но точка остановилась где-то впереди, метрах в ста.
Проход окончился небольшой пещерой, где я смогла наконец перевести дух. Гулким эхом отдавались мои шаги в туннеле, а сердце замирало – из тьмы, за границей света фонарика раздавались какие-то охи, стоны и клацанье. Визор маски запотевал, покрываясь тёплым конденсатом, и я ежесекундно протирала его рукавом тулупа, в котором уже взопрела. Наощупь двинулась я вперёд, мелкими шажками, чтобы ненароком не свалиться в случайную яму.
Поворот туннеля… Ответвление… Направо. Десять метров, растянувшиеся на километр – и ещё одно ответвление. Снова направо… Правило правой руки – это единственное, на что я могла положиться, чтобы не заплутать во тьме и не остаться здесь навсегда. А сигнал бота приближался. До цели – тридцать метров…
Земля под ногами задрожала. Сначала мелко, едва ощутимо, потом всё сильнее и сильнее, пока наконец не заходила ходуном. Схватившись за стену, я прильнула к шершавому камню и внутренне сжалась в комок, задержала дыхание. Что же это там такое?
Распалённое воображение рисовало существ одно страшнее другого, а пещеру наполнял гул – ни с чем не сравнимое утробное гудение камней, словно вся скальная толща затянула монотонный напев, встречая солиста этой партии.
Солист шёл – я подошвами ботинок чувствовала, как где-то внизу с чудовищной силой трутся друг о друга две каменные глыбы, стёсываются и шлифуются, превращаясь в два плотно подогнанных друг к другу элемента, словно цилиндр и поршень в моторе. На голову сыпалась пыль, а гул перешагнул через какую-то невидимую отметку и стал стихать. Существо прошло подо мной и теперь отдалялось…
Когда я наконец выдохнула, с меня сходила десятая вода. Сбросив с себя тулуп, я осталась в одном комбинезоне, снова протёрла визор и взглянула на проекцию, висящую над браслетом. Сигнал пропал – лишь последнее расположение контролёра робкой точкой помигивало впереди. Значит, всё-таки сел…
Пещера сделала резкий поворот и по спирали устремилась вниз, а я, проклиная влажное марево, залеплявшее лицевой щиток маски, почти вслепую пробиралась по лазу… Треснул подо мной камень – подломился, будто корка снежного наста, и я, зажмурившись и сжимаясь в комок, полетела во тьму. Плашмя рухнула на твёрдую поверхность, раздался сухой и отрывистый хруст визора маски, и перед глазами пробежала извилистая продольная трещина.
Обнаружив себя на бугристом каменном полу, я забыла о боли и лихорадочно шарила фонариком по сторонам, силясь высмотреть неизбежный источник опасности, подстерегающий меня во тьме. Никаких ориентиров вокруг – но там точно кто-то есть, я чувствовала незримое присутствие.
Стен было не видать – всё было скрыто жарким водяным туманом, а сразу со всех сторон на меня сыпался равномерным шепчущим конфетти шум, гул, шелест, как будто вокруг меня закипали сотни чайников и шуршали тысячи конфетных обёрток…
Где вы, мои выходные?! Точки на проекции видно не было, как, собственно, и саму проекцию – она скрывалась в жарком дыхании пещеры. Окутанная горячим паром, я поднялась на ноги, несколько раз с силой зажмурилась и огляделась по сторонам – не видно ни зги.
Как теперь отсюда выбраться? Зачем я попёрлась сюда, для чего погналась за этой дурацкой железякой?! На кой чёрт мне сдались выходные, если я даже ещё работать не начала толком? Чтобы валяться в постели или опять бродить, не замечая всех этих странных чужих людей, по полупустой крытой галерее меж одинаковых белых юрт? Бродить кругами, пытаясь скрыться от наваждения, от воспоминаний об ощущении спокойствия, в котором я утонула, окружённая родными людьми возле отчего дома.
А ведь клиническая смерть, которая снова рассекла жизнь на «до» и «после», тянула к себе и была такой манящей и желанной, что я не знала, куда себя деть. Медленно и мучительно умирая внутри, я наматывала километры по мощёным дорожкам в одиночестве, в ожидании, когда эта острая горечь возвращения отхлынет. Бродила в ожидании той, с кем могла поделиться самым сокровенным. С Софи, которая вернула меня обратно в этот мир, а затем куда-то ушла.
Её не было рядом уже несколько недель, но она должна была вернуться со дня на день – и я очень надеялась, что смогу провести с ней лишний денёк. Вот, зачем мне будут нужны выходные – если она вернётся. Почему если? Она должна вернуться, к чёрту дурные мысли!..
Я шла на звук. Медленно, шаг за шагом, к миллионам кипящих чайников, обдаваемая горячим паром, напитавшим влагой комбинезон, насквозь пропитавшим его. Тьма вокруг меня нехотя отступала под немощным лучом фонарика. Уступала лишь настолько, чтобы я могла сделать следующий шаг, и когда нога моя зависла над чёрным провалом пустоты, я застыла.
Я замерла на самом краю обрыва, а под подошвой ботинка, далеко внизу клокотала вода.
Гигантскую каверну топило в кипятке и пару͐ бурлящее озеро – один из исполинских сообщающихся сосудов этой бесконечной сети разветвлённых пещер. В сотнях метров отсюда в одну из таких заполненных водой каверн был погружён рукотворный автоматический кипятильник чудовищных размеров. Освобождённый жаром термоядерной реакции пар поднимался наверх, под дырявый свод полости. С почти недостижимой вышины падал робкий рассеянный свет, которого хватало только для того, чтобы явить передо мной беспросветную серость…
Стянув с лица маску, я смотрела вниз, в сизый танцующий туман и медленно, полной грудью вдыхала обжигающий воздух, освобождённый из вековых льдов. Пар шипел, присвистывал, что-то шептал мне сотнями сиплых голосов, будто ракушка, прижатая к уху.
Один шаг вперёд – и я полечу в раскалённую бездну. Как глубоко разлеглась бурлящая поверхность воды? Сколько я буду лететь до того момента, как окунусь в кипяток, и каково это – свариться в нём заживо? Одно было очевидно – это будут не самые приятные ощущения. Оставалось лишь шагнуть, чтобы в этом убедиться…
— Оставаясь в одиночестве, ты становишься опасной для себя самой, — раздался приглушённый голос из-за моего плеча, и тут же слабый отсвет браслета потух, оставляя меня в полнейшей тьме.
Я резко обернулась.
В паре метров от меня, на границе видимости стоял серый продолговатый силуэт. Инстинктивно согнув запястье, я с детским удивлением не обнаружила луч плазменного резака – вместо него под промокшим слоем перегретого комбинезона до боли сжался живой кулачок. Как же мне не хватает сейчас моего резака…
— Человеческое тело такое уязвимое, — шелестяще усмехнулся голос из тьмы. — Надо отдать должное мягкотелым любителям куполов – они недаром разоружили тебя, странница.
— Кто ты? — выдавила я из себя, отступая от края и двигаясь в полутьму, по дуге вокруг силуэта.
— Гонец. Роль довольно непривычная для меня, но что уж поделать. — Странный механический смешок раздался из-под маски. — Мы давно наблюдаем за тобой и ищем встречи, и наконец нам удалось её устроить.
— Устроить? — переспросила я, а разум озарила догадка. — Так это ты заманил меня сюда с помощью дрона?
Теперь понятно, почему спятивший контролёр целенаправленно ломился в пещеру – он был под внешним управлением. Сюда же, наверное, отправился и тот, что исчез на прошлой неделе…
— Пропажа бота неделю назад – тоже твоих рук дело? — спросила я, уже уверенная в ответе.
— Я полагал, что всё это сильно затянется, но получилось со второй попытки.
Серая хламида шевельнулась, в чёрной руке блеснуло небольшое устройство, похожее на пульт управления.
— Что тебе нужно от меня? — Я оценивала ситуацию, выжидая момент для нападения – как всегда, я должна была бить первой.
— Не бойся, я не собираюсь причинять тебе вред. Я бы не пришёл, если бы мой, скажем так, протеже не захотел увидеть тебя.
— Что за протеже? И почему мы не можем встретиться с ним наверху, по-человечески?
Я напрягала глаза, пытаясь высмотреть позади серого силуэта его подельников, но, похоже, он был один.
— По-человечески… — Вновь механический смешок. — Тех, кто живёт на поверхности, лучше лишний раз не посвящать в эти не совсем человеческие дела.
— Давай сделаем вот как, — предложила я. — Я найду железяку, ты покажешь мне выход наружу, и я уйду. Мне не хочется лезть в чужие дела. Да и без выходных, в крайнем случае, преспокойно обойдусь, благо устать от работы я ещё не успела.
— Я не могу тебя отпустить, — холодно отрезал силуэт.
Я пыталась рассмотреть незнакомца. Высокий, больше двух метров ростом, как и все здешние обитатели, он был с ног до головы укутан в бесцветную хламиду. Руки скрывались под полотном, из-под капюшона торчала дыхательная маска во всё лицо. Над ней тлели два немигающих тусклых пятнышка, словно застывшие в воздухе жёлтые светлячки.
— И что теперь будет? — спросила я.
— Распряжение, — глухо прошелестел незнакомец и шевельнулся. — Но ты можешь назвать это сном, так тебе будет привычнее.
— Стой, где стоишь! Не смей приближаться ко мне! — выкрикнула я, собирая тело в стойку, чтобы дать отпор. Секундой позже пришло беспамятство, а тело моё растворилось в мокром тумане…
* * *
Я стояла возле огромного каменного шара, изрытого круглыми отверстиями, и рука моя судорожно хваталась за шершавую поверхность, за воздух, за всё вокруг. Над головой в бесконечной вышине чернел потолок огромной каверны. Было тихо, словно в космическом вакууме. Я не слышала даже своего дыхания, а стальной воздух холодом обжигал гортань.
Призрак незнакомого ранее ощущения возник в голове, призывая к жизни животный страх неизвестности. Что-то происходило вокруг меня, в полной тишине и непоколебимости.
«Углеродная сущность вернулась в оболочку», — подумала тишина прямо внутри моей головы. — «Я буду говорить с тобой на твоём языке, чтобы ты понимала меня».
— Кто ты? — спросила я у пустоты.
В глубине каверны родился свет – робким дрожащим огоньком он озарил темноту. Разгораясь, распаляясь, он вырастал и приобретал очертания, отдалённо похожие на человеческие. По спине моей побежали зябкие мурашки. Рядом не было никого, я была один на один со странным существом, намерений которого не знала.
«Впрочем, видала я существ и пострашнее», — мысленно попыталась я себя успокоить.
«Слишком привычные для углеродной сущности формы вызывают всплески энергии, поэтому я принял эту. Ваш вид зовёт меня Созерцающим».
«Почему я здесь?» — промыслила я. — «Тебе что-то нужно от меня?»
«Почувствовать. Изучить. Запомнить. Углеродная сущность пришла издалека. Она тоже хранит в себе загадку, но слепо тянется к вечности. Я хочу узнать, почему».
Силуэт приближался, озаряя пещеру, а вцепилась в кромку пористой каменной сферы. По неровному полу и далёким щербатым стенам скакали серебристые блики, быстрыми солнечными зайцами разрезая темноту на куски. Я закрыла глаза, но блики не исчезли – напротив, они бежали всё быстрее, смазываясь, превращаясь в бешеный круговорот цветов, на воздушной карусели унося меня ввысь, сквозь потолок каверны. Снаружи, через плотное полотно век пробивался ещё более яркий свет – красный, как кровь, бегущая по артериям…
«Теперь я знаю, что сокрыто в этой углеродной сущности», — мерцал источник свечения. — «Две жизни вместе и порознь. Вторая сторона одной медали… Сейчас ты узришь мои смыслы и постигнутые масштабы, но лишь крупицу, потому что целое извне постичь не дано».
Годы, по кирпичикам сложенные из дней, склеивались в десятилетия. Одна к другой декады выстилали тропу длинною в век, крохотным отрезком ложащуюся на нить тысячелетий. Множились и множились годы – условные обозначения, придуманные крошечными, полубезумными от страха людьми для того, чтобы познать собственную ничтожность и огромность всего окружающего, и при этом не сойти с ума…
Каменная планета висела на чёрном небесном покрывале. Она была мне знакома – когда-то она вращалась вокруг злобной красной звезды, выжигавшей всё окрест себя. Одна из многих, планета оказалась на пути в Вечность, на бесконечной дороге Познания.
Любопытство, общее для всего живого, толкало странников мира вперёд, от того бесконечно далёкого места, где они зародились и окрепли, прошли через взлёты и падения и однажды вышли за пределы самих себя. Странников больше не стало. Возник Он – единый и бесконечно множественный, словно энергетический мицелий, расползающийся под тканью пространства. В его силах – быть нигде и везде одновременно, где он хоть раз побывал. В его силах – созерцать всё, скрываясь от пугливых белковых и кремниевых существ, остающихся позади, и одной лишь мыслью менять саму структуру бытия…
Знания – собранные, усвоенные, переработанные, – преумножались и дополнялись ежесекундно, полыхая электрическими разрядами вдоль нитей растянутой над миром энергетической паутины Любопытства. У сверхразума не было предела – было лишь стремление. Желание бесконечно познавать Вселенную, доказать и опровергнуть каждый её закон, возвысить и низвергнуть всех, кто способен двигаться, нести изменения сквозь время…
Очередной занятной находкой среди бесчисленного множества гравитационных формаций стала планета возле жёлтой звезды. Третья по счёту, она нежилась в умеренных потоках света, подогревая на своей поверхности биологический бульон, состоящий из целого сонмища ингредиентов – живых сущностей.
Можно было оставить нетронутым, нераспечатанным, понаблюдать за ходом развития крошечной замкнутой системы, но Любопытство решило вмешаться – лишь один раз. Это было занятно, из этого обязательно получилось бы что-то интересное. Сотни тысяч лет эволюции заслуживали снисхождения, старания недолговечных белковых прямоходящих на пути прогресса заслуживали награды, и Любопытство решило поделиться крупицей собранных знаний.
Было достаточно одной человеческой руки, которая внесла незначительные изменения в астрономические данные, и отчаянная попытка землян спастись, основав колонию за пределами своего мира, была направлена в иную сторону. Любопытство подправило результаты расчётов и указало путь к месту, где от Древних остался забытый след. Одна из многочисленных дверей, найденных безмолвным Любопытством.
Общность хрупких недолговечных существ получила шанс к выживанию, однако рано или поздно, но неизбежно они будут стёрты с лица Вселенной. Вопрос заключался лишь в том, насколько долго проработают их инстинкты выживания, и что или кого создадут они себе на смену – будет это новый собеседник или же радиоактивная пыль…
Любопытство поглотило и меня, словно сквозь невидимую мембрану впустив внутрь какого-то бесконечного информационного пузыря. Спустя мгновение вокруг меня трещали, слетались и отскакиваюли друг от друга бесчисленные голубые искры нервных импульсов. Над разумом завис девятый вал информации – столь мощный, что я моментально растворилась в нём. Обрывки собственных и чуждых мыслей мельтешили ураганом, и мой разум, словно мечущиеся глаза, едва успевал выхватить из потока один образ из миллиона. Линии времени пересекали бесконечные хронологические полотна, вспыхивали разноцветные пейзажи с чужими звёздами над горизонтами, жизнь множилась во всём её разнообразии, порождая на свет удивительных созданий…
Видения исчезли столь же стремительно, как и появились, сбрасывая меня сверху, с высоты звёздных орбит сюда, в огромную безмолвную пещеру. Дрожащий силуэт терял яркость, превращался в белёсое бесформенное облако, в недрах которого пробегали торопливые синие молнии. Казалось, он кружится вокруг, рассматривает меня, ошеломлённую и застывшую, со всех сторон, выворачивает карманы и разглядывает их содержимое, хотя ни он, ни я не двигались с места.
В оглушительной тишине вновь возник электрический шёпот:
«Теперь сущность знает, кто я. Любознательность. Вечный поиск и созерцание, сотканные из энергии. Теперь я знаю, кто ты, и мне известны чужие следы, что я читаю в тебе. Отпечатки», — промолчала тишина, и силуэт загорелся ярче. — «Следы тех, кого я держу на границе моих миров. Оттиски борьбы и фантомные шрамы. Я уже видел тех, кто подчинился им, не было им числа. Но раньше они были далеко. Теперь они в пограничье – и общность людей стала их пищей».
— Кто это – они? — только и выдавила я из себя, смутно догадываясь, о ком говорил мой собеседник.
«Они – Ненасытность. Вечный поиск и поглощение более слабых, податливых. Они нашли новую общность и заполняют её своими порождениями. Но они совершили ошибку, ведь общность людей способна к непредсказуемым изменениям».
По силуэту скользнула рябь, и я каким-то чувством… Нет, не шестым – у этого чувства не было номера, его просто не могло быть у человека, – я отчётливо поняла – это был смех. Существо передо мной насмехалось над ночными кошмарами, что сейчас в человеческом обличии разгуливали среди моих соплеменников, внедрялись во все властные структуры, поближе к рычагам управления человечеством, шарили длинными пальцами в чужих головах и подчиняли людей своей воле. Зачем они пришли? Неужели только затем, чтобы питаться людьми?
«Живое всегда движется», — ответствовал аморфный силуэт. — «Порождения Ненасытных предсказуемы и идут по своему пути, с которого им не свернуть. Они созданы, чтобы готовить почву для своих голодных хозяев».
— Они готовят вторжение в Сектор, — прошептала я, выискивая образы в электрических вспышках, что полыхали в мозгу, и находя их.
«Вторжение… Слияние… Охота… Это лишь умозрительные конструкты». — По пещере пробежал ветер, и я впервые почувствовала ощущение на коже – озноб. — «Человек получит свой шанс на выживание. Но сумеет ли он им воспользоваться?».
«Зачем я здесь?» — спросила я.
«Любопытство. Я удовлетворил его и понял то, что попало в твою сущность извне. Это необычно. Из этого может что-то получиться, но ты мнишь себя слишком слабой, чтобы что-то изменить, ведь век твой скоротечен».
— Я пытаюсь понять, о чём говоришь, но едва получается, — пробормотала я.
«Последнее. Ты – следуешь своей дорогой вдоль кромки Пустоты. Шагай осторожно…»
Мелькнула вспышка тьмы – и я распростёрлась на холодных камнях. Над головой вовсю занимался рассвет нового долгого дня, а лицо сквозь трещину в покрытой инеем маске обжигал извечный холод.
Что за дьявольщина? Как я тут оказалась?! Это что, был какой-то сон? Нет, я же вся продрогла до костей…
Руки мои машинально прижимали металлический шарик к комбинезону – смёрзшемуся и заиндевевшему. Насквозь пропитавший его водяной пар теперь остыл, а ткань хрустела с каждым движением, будто ломающийся наст. Выпав из рук, контролёр стукнулся о заледеневший камень, прокатился вперёд и замер, а я приподнялась на локте и огляделась.
В двадцати метрах от меня к небесам тянулся белоснежный купол плантации, возле которого были небрежно брошены два невзрачных тёмных кирпича казённых глайдеров. В этот момент дверь в подножии купола распахнулась, и на пороге возник Василий.
— Где тебя черти носили?! — воскликнул он, устремляясь прямо ко мне. — Мы за неделю тебя уже похоронить успели!
— Какую ещё неделю?! — махнула я рукой. — Меня не было полчаса от силы!
Поднявшись на ноги, я схватилась за голову – приступ головокружения накрыл меня тёмной волной. Рядом уже стояли Василий, бригадир и пара сменщиков – молчаливые, рослые, на две головы выше моего друга, рядом с которыми мой друг казался подростком, они с хмурым напряжением разглядывали меня.
Как и подавляющее большинство местных обитателей, они нас несколько сторонились, общаясь с нами исключительно по рабочим вопросам. Исключением был бригадир Каштанов, с которым мы сразу как-то нашли общий язык.
— Где форменную куртку потеряла? — спросил он. — Почему вся мокрая? Ты что, в подземные резервуары лазила?!
— Парилка у вас там что надо, — ткнула я пальцем вниз, в камень под ногами. — Баня по-чёрному…
Схватив под локотки, мужчины чуть ли не внесли меня через дверь под купол, где я, тут же завёрнутая в многослойную тёплую ткань, застучала зубами от промозглого холода.
— Семь земных дней! — воскликнул Василий. — Где ты пропадала всё это время?!
— И за каким чёртом туда сунулась вообще? — добавил Каштанов.
— За контролёром. Ты обещал мне выходные. — Я указала пальцем на лежащий рядом шар, на котором поблёскивали замёрзшие ледяные дорожки. — Я нашла робота, но какие ещё семь дней? Вы меня разыграть решили, чтобы выходные не давать?
— Не, ну ты на неё посмотри! Прогуляла целую неделю, да ещё хватает наглости просить выходные! — Нахмурившись, Каштанов почесал затылок и пробормотал: — Между тем, с меня безопасники все шкуры содрали, а снаряженная экспедиция ищет тебя до сих пор!
— Вы серьёзно? — спросила я уже без тени иронии – шутка либо затянулась, либо вовсе не была шуткой.
— С самого исчезновения и до сего момента, — сообщил бригадир.
— Слушай, давай я переоденусь и пойду работать, — сказала я и вразвалочку, не вылезая из тёплого одеяла, направилась к двери в раздевалку.
— Ну уж нет, — заявил Каштанов. — Василий, возьми отгул и отвези её домой, ребята здесь за всем присмотрят. Пусть придёт в себя, а я буду думать, что с ней делать.
— Обещаю, я больше никуда не полезу, — честно призналась я. — Готова искупить вину кровью.
— Лучше иди переоденься. — Василий нажал кнопку на браслете, и один из глайдеров снаружи ожил и загудел. — Минут через десять салон прогреется, и полетим домой…
* * *
… Автоматизированная теплица осталась позади, а под нами проплывали лысые скалы. Будто шампиньоны, из них вспухали купола – редкие, разрозненные, сцепленные серыми колеями в извилистых ложбинах. Под кромкой горизонта постепенно вырастал город по имени «Пушкин-второй».
Белели несколько светлых кругов, словно нарисованные белым пунктиром – жилые «кольца». Тут и там к ним примыкали продолговатые пузыри рекреационных зон, а в самом центре расползшегося по камням города застыла серая, словно сложенная из детских кубиков, конструкция, вмещавшая в себе излучатель магнитного купола, теплоцентраль, узлы водо- и теплоснабжения, кондиционирования и чёрт знает, чего ещё, необходимого для жизни…
— Слушай, пока мы не долетели, — сказал Василий, и я, погружённая в себя, вздрогнула. — Может расскажешь мне, где ты болталась целую неделю?
Рассказать всю правду? Там делов было на полчаса – по крайней мере, если меня не подводили мои ощущения. А они, определённо, подводили, потому что часы с календарём на приборной панели подтверждали правоту ребят.
Я нутром чувствовала, что о встречах с таинственным незнакомцем и с Любопытством лучше не распространяться. Тем более, что остального я не помнила, а в том, что помнила – ежесекундно сомневалась. Впрочем, было понятно, что я «засветилась». Будучи гостьей на Ковчеге, я наверняка была под ещё более тщательным наблюдением, чем аборигены – однако, если меня безуспешно искали уже неделю, я не знала, что и думать.
— Я же сказала – я была под землёй, — тихо ответила я. — Всё, что помню – камни и водяной пар. А неделя… Я скорее всего просто отключилась, но через какое-то время пришла в себя и сама добралась к выходу.
— Слушай, ну за идиота-то меня не держи, а? — покачал головой Василий.
Щёлкнула зажигалка. Мой друг затянулся самокруткой и выпустил клуб сизого дыма. Кабина тут же окуталась им, почти бесцветно запахло местным табаком, бирюзовые листья которого Вася доставал через Каштанова.
— Ладно. Захочешь – сама расскажешь. А я тебе вот, что скажу… Помнишь войнушку на апатитовом руднике Пин Вэлли на севере Индии? Там ещё в стародавние времена был национальный парк, пока его не вырубили под корень. — Он выжидающе уставился на меня, не дождался реакции и вновь обратил взор вперёд, на надвигавшиеся «кольца» «Пушкина-второго». — Хотя, тебя ещё на свете тогда не было… В общем, это был последний настоящий профсоюз горняков на Земле. Они хорошенько закусились с владельцами шахты. Сначала их хотели тихо-мирно выпнуть с работы, заменив более покладистыми неграми, но они не согласились и упёрлись рогом. Оцепили территорию, вооружились, прогнали охранку, и решили отстаивать свои права…
— Дай-ка угадаю, — прервала его я. — Ты там был. Тебя, «миротворца», послали, чтобы перебить их.
— Три батальона, шесть сотен ребят, — невозмутимо сказал он, пропустив едкое замечание мимо ушей. — Мы с ними пытались по-хорошему – всё ж таки люди, как никак, но трёхдневные переговоры ни к чему не привели. Начался штурм, во время которого почти две тысячи рабочих отступили в шахты и устроили нам небольшую партизанскую войну. С ловушками и засадами – всё как положено. Сотня километров туннелей, и они там, в этих катакомбах, чувствовали себя как дома. Откатившись, мы взяли шахту в осаду, и задача стояла простая – уморить их голодом и заставить сдаться.
— Обычно в таких случаях пускают газ…
— Мы же не звери, Лиз. Наш командир до последнего упирался и шёл на компромисс, за что его потом судили, как предателя интересов корпорации. Отделался за свою «мягкотелость» в итоге относительно легко, ушёл на пенсию – связи помогли… Ну так вот, осада длилась две недели. А потом как-то сразу стало уж очень тихо – подозрительно. Мы потихоньку пошли вниз по шахтам, метр за метром. И что ты думаешь?
— Споры с корпорациями всегда заканчиваются одинаково – горой трупов, — пробормотала я, отмахиваясь от клубов дыма, затуманивших тесную кабину.
— А вот и нет! Они исчезли! — Вася всплеснул руками, роняя на приборную панель пепел с сигаретного огарка. — Все до единого. Как сквозь землю провалились – в прямом смысле… И я не вру, не смотри на меня так. Никаких потайных ходов мы не нашли. Всё облазили, не было их вовсе!
— Лабораторию ты, я так понимаю, тоже всю тогда облазил, — не преминула я ткнуть Василия в больное. — Но я здесь причём? Что ты хочешь мне этой историей сказать?
— Этих людей больше никто никогда не видел, — негромко сказал Вася. — А доношу я до тебя простую мысль – есть люди, которые меньше всего на свете хотят твоего исчезновения. И это я не про себя. Я-то, хоть изрядно опечалюсь, но уж как-нибудь переживу…
Обширный военный космодром отстоял к северу от городка с оригинальным названием «Северный» на несколько сот километров. Путь туда был только один – по скоростному пневмотуннелю, в котором цилиндрические транспортные капсулы разгонялись до сверхзвуковых скоростей. Воздушные подступы к лётному полю наглухо перекрывались охранными комплексами, гражданским путь к воздушной гавани был заказан, а пневмостанция и туннель управлялись военными…
«Арку́да» – военный корабль, который несколько недель назад штурмом брал Асканий, совсем недавно сел на поверхность планеты, а мы с Василием, расположившись на верхнем ярусе станции на противоположном конце линии, ждали прибытия его экипажа. Внизу, на платформе, отрезанной от ложбины путепровода высоким ограждением, толпились другие ожидающие. В самой середине продолговатого вестибюля станции, прямо над небольшой стайкой разноголосо щебечущих и переминающихся с ноги на ногу женщин и детей свисал цветастый плакат, гласящий на родном мне русском языке: «К звёздам упрямо и смело! Нет героизму предела!» Двое мужчин – совсем низенький старик, прибывший на Ковчег, очевидно, уже зрелым мужчиной, и рослый, худощавый, словно жердь, юнец – явно чувствовали себя среди женщин и детей не в своей тарелке…
Единственное, что осталось от недельного провала – встреча с Созерцающим – не давала мне покоя, и теперь я таскала в себе хаотичные обрывки образов, которыми щедро поделилось со мной существо. Миновало два цикла сна, первичный шок давно прошёл, оцепенение уступило место долгим размышлениям, а мысли очерчивались, проявлялись на поверхности неокортекса, словно фотоизображение на клочке глянцевой бумаги в щелочном растворе. Крошечными фрагментами эти клочки склеивались друг с другом, постепенно образуя целостную картину.
Эта встреча не была случайной, и организована она была не только для утоления любопытства, а скорее – вовсе не для этого. Намерением Созерцающего было поделиться информацией, но всё остальное было скрыто от меня, однако было очевидно: он давно уже участвует в процессах межзвёздного масштаба. В этих процессах были замешаны такие силы, о существовании которых даже догадываться было страшно, и с какого-то момента – раньше, чем я попала сюда – я оказалась втянута в эти события. С какого? Когда согласилась стащить диковинный артефакт из Джангалийского орбитального музея?
А может быть, ещё раньше, задолго до этого? В какой момент я впервые увидела инопланетного монстра в деловом костюме? Два года назад? Три? Кажется, это было на Каптейне… После комы память подводила, подробности прошедшей жизни таяли, как в тумане. С переменным успехом попытавшись вспомнить детали своих скитаний по Каптейну, я бросила это занятие. Одно мне было известно точно – эти непостижимые процессы происходят прямо сейчас, пока я брожу по коридорам чужого мне мира и копошусь в теплице под куполом…
— Вася, — тихо позвала я, решив начать издалека. — А что, если я скажу тебе, что мы не одиноки во Вселенной? И я сейчас не про Созерцающего, который жил тут задолго до людей.
Василий всхохотнул, и снизу бледными пятнами на звук обернулись несколько овальных лиц.
— Тоже мне, новость! Я где-то вычитал, что за последние три десятка лет в Секторе открыли – держись крепче – семьдесят два миллиона видов живых существ!
— Я не о животных. Я про разумную форму жизни, враждебную человеку. То чучело, что ты подстрелил на пирсе…
Мой друг оторвался от разглядывания висящего под потолком панно с изображённой на нём стремительной ракетой на алом фоне и уставился на меня.
— Что за чучело? Ты про того мужика, что стоял и таращился на вас с Софи, пока вы улепётывали в лодке?
— Да, в тёмных очках.
— В тёмных очках? — тупо переспросил он. — Не помню никаких очков. Обычный такой мужик в рыбацком комбинезоне.
— Ты, кажется, шутишь? Чёрные очки, деловой костюм, рост под два метра, худощавый, с бледным вытянутым лицом, — проговорила я, как наизусть заученную мантру.
— Нет. — Вася уверенно замотал головой. — Это кургузый рыбак в комбинезоне с самым обычным, типичным лицом. Типическим таким. — И он скорчил нелепую гримасу, попытавшись изобразить типическое лицо.
— Значит, ты видел то, что тебе хотели показать, — пробормотала я. — Это было нечто другое, не человек даже. Оно влезло к тебе в голову и попыталось внушить, что перед тобой самый обычный человек. И если бы у него получилось – всё закончилось бы трагедией. Отсюда у меня к тебе вопрос – как ты догадался? Почему выстрелил в него? Ведь оперативники были намного опаснее…
— Да хрен его знает. — Он пожал плечами. — Помню, подумал: а что обычный рыбак делает посреди перестрелки? Такая хорошая мишень – стоит себе спокойно, как в тире, лапки по швам, а вокруг пули свищут. Ну, я без задней и шмальнул – чтоб не стоял. — Указательный палец Василия непроизвольно дёрнулся, будто он нажал на спуск. — Человек, не человек – тогда как-то, знаешь ли, не до такой мелочи было… Ноги бы унести.
— Чтоб ты знал – это спасло нам всем жизнь. Этих притворщиков зовут Эмиссарами, — впервые произнесла я это слово. — Но я, кажется, вижу их такими, какие они есть. Эмиссары…
Словно шарик, я покатала это слово на языке. Странное слово, зловещее. Впрочем, только так я могла наречь тот образ, что уже пару дней крутился в моей голове вместе с остальными вызревающими мыслями и картинками. За две бессонные ночи, проведённые в раздумьях, я не успела осмыслить и тысячной доли того, что за минуту показал мне Созерцающий. Бесконечные, бессчётные миры, неведомые растения и животные под непредставимыми небесами – всему этого не хватало слов для описания…
— Эмиссары, значит посланники? — Василий подозрительно прищурился. — Откуда ты знаешь?
— Не спрашивай, — попросила я. — Просто знаю, и всё… Я уже не в первый раз сталкиваюсь с ними. Они нечто вроде агентов чуждой нам внеземной цивилизации. Работают тут и там, протягивают свои щупальца везде, где только можно – в правительства, в научные проекты, даже в торговлю людьми…
— Теории заговоров. — Мой друг таинственно понизил голос. — Дай угадаю… Они готовят вторжение в Сектор.
Он выпучил на меня глаза, полные горящих задорных искр. Ага, ясно… Долбанный юморист.
— Тьфу на тебя! — буркнула я.
— Никогда не произноси подобное вслух и с серьёзным видом, — наклонившись поближе, прогудел Вася. — Этим уже никого не удивишь, а вот на принудительное лечение загреметь можно запросто. Кроме того, мы, людишки, подспудно каждый день ждём вторжения. Мы к нему настолько морально готовы, что, когда это случится, никто ничего не заметит. Все продолжат залипать в своих гаджетах и смотреть фильмы про… Про очередное вторжение пришельцев, да.
— Так ты всё-таки мне веришь? — Я с сомнением покосилась на него. — Я и сама-то себе не особо верю, но, знаешь ли, приходится, чтобы не спятить.
— А почему, собственно, нет? Помимо Земли существует целое сонмище обитаемых планет. Почему бы на одной из них не завестись разумной цивилизации? Благо, за примерами далеко ходить не надо…
— Предположим, что где-то в галактике совпали все условия для возникновения разумной формы жизни, — рассуждала я, пытаясь проверить на прочность то, что знала – я очень хотела, чтобы теория о «вторжении» рассыпалась в прах. — Предположим даже, что их жизненный цикл совпал с нашим – они, к примеру, не вымерли миллиард лет назад, а технологическое развитие позволяет им путешествовать меж звёзд. Но как они оказались так близко? Как попали в наш Сектор? Ведь в одной только нашей галактике звёзд не счесть, а вероятность возникновения жизни чудовищно мала в принципе!
— Слушай, космос давно уже стал проходным двором, все летают туда-сюда, как на машинах по шоссе. — Василий похлопал себя по карманам в поисках сигарет, потом вспомнил, что курить можно только в специально отведённых для этого местах, а станция таковым не была, и повернулся ко мне: — Вот, что мне известно: первое – вокруг Земли, как оказалось, целая куча пригодных для жизни планет, на которых что-то растёт, летает и ползает – притом очень активно. Где-то биомы разнообразны, где-то не очень… Второе – существуют технологии, которые позволяют сильно расширить скоростной предел.
Он замолчал, а я спросила:
— А третье?
— Третье – нет ничего невозможного. Поэтому, раз ты уверена в том, что говоришь – я тебе верю. Но ты мне скажи, зачем тебе всем этим забивать себе голову? Ты ведь никак не сможешь на это повлиять. А если попытаешься – чего доброго, какое-нибудь сверхсущество тебя расплющит, как козявку…
— Помнишь историю о Великой Тьме, что рассказывал Агапов?
— Ну? — заинтересовался Вася. — Как по мне, больше на легенду какую-то похоже.
— «Первопроходец» был уничтожен Созерцающим, чтобы оградить свою личную чашку Петри от Эмиссаров. Это было пресечением попытки инфильтрации. Поэтому здесь, на Ковчеге, мы в безопасности, и никакие чудовища сюда не доберутся, но есть одном маленькое «но»
— Которое?
— Это не мой дом, — заключила я. — Мой дом – это Сектор, каким бы он ни был. Он далеко отсюда, и они уже почти готовы прибрать его к своим рукам.
Я вдруг поймала себя на мысли, что словосочетание «мой дом» в связке с Землёй и её окрестностями стало для меня совершенно естественным. Когда это вдруг место, где я всегда чувствовала себя чужой, стал моим домом? Вероятно, в тот момент, когда я открыла глаза в триллионах километрах от чужой земли здесь, на ещё более чужой земле…
— Что-то мне обратно в деревню вдруг захотелось, — пробормотал Василий. — Как представлю, что они мой домик кверху дном переворачивают… Тьфу на тебя, задурила мне голову!
Снизу в лицо дохнуло прохладой, зашелестел ветер, плавно переходя в нарастающий гул. Сразу отовсюду бесстрастный голос из репродукторов, раскатываясь эхом по просторному помещению, сообщил:
— Скоростной пневмопоезд прибывает на второй путь. Всем встречающим – отойти от края платформы!
Толпа внизу заметно оживилась, загалдели дети, защебетали на разные лады женщины. Пневмокапсула приближалась, холодная заверть принялась трепать длинные платья женщин, копаться в волосах рослых ребят и девчонок. Спустя полминуты, выдавливая из туннеля гулкую воздушную пробку, на платформу почти бесшумно вкатилась вереница обтекаемых цилиндров. Василий уже спускался на эскалаторе вниз, а я предпочла остаться сверху, подальше от толпы.
«Ещё несколько секунд – и она появится», — думала я, ощущая, как сердце радостно подпрыгивает в груди. — «Вот-вот это случится».
Все мысли куда-то улетучились, и я задержала дыхание. Целая вечность прошла с тех пор, как я видела над собой ангела. Целая жизнь минула с тех пор…
Двери вагонов разъехались в стороны. Появились первые люди в парадной форме – в идеально выглаженных синих мундирах со сверкающими знаками отличия и звёздами на погонах. Подтянутые, уверенные в движениях, с объёмными рюкзаками на плечах, они улыбались. Внизу нарастал радостный гомон, а бойцы побросали поклажу и тут же оказались в плену у родных. Дети и женщины обступали мужчин, заглядывали им в лица, трогали их за руки, что-то говорили.
Объятия, поцелуи, потрёпывания детей по головам. Словно встреча победителей, вернувшихся с войны – думаю, это было недалеко от истины.
Старик и юнец взволнованно встречали единственную женщину в форме… Нет, не единственную. Вторая женщина, совсем маленькая, словно ребёнок на фоне рослых великанов, появилась в дверях капсулы одной из последних.
— Софи! — радостно крикнула я и помахала рукой.
Она подняла голову, и лицо её озарилось улыбкой, осветилось изнутри. Василий принял из её рук рюкзак, а Софи, словно птица, порхнула в сторону эскалатора. Несколько секунд спустя я стискивала её в объятиях, щупала прохладную материю мундира и живой рукой трогала её рассыпанные по плечам каштановые волосы с неизменной цветастой прядью.
— Живая, — тихо прошептала она и прижалась к моей щеке.
— Как же я скучала по тебе, — пробормотала я. — Если я тебя сейчас отпущу, ты не исчезнешь?
— Нет уж, хватит с меня разлук. И прости меня, пожалуйста. — Она сжала меня ещё крепче. — Я ведь потеряла веру. Я думала, что ты уже не вернёшься обратно.
— Меня так просто не возьмёшь! — с напускной бравадой ответила я. — Многие пытались, да зубы пообломали.
Пообломали… Если бы не Софи и «Анкилон» под её управлением, я бы дрейфовала, холодная, по орбите Юпитера до конца времён. Мы обе это понимали, и обе промолчали, замерев в объятиях друг друга…
Воссоединившиеся семьи поднимались по эскалатору и шли мимо нас. Один из великанов задержался и подошёл к нам. Его лицо, наискось рассечённое шрамом, показалось мне смутно знакомым. Он едва заметно кивнул мне, глянул на Софи сверху вниз и хорошо поставленным командирским басом заявил:
— Младший сержант Толедо, жду тебя завтра вечером на сходку. Не забудь перед этим как следует поужинать.
— Entendido, camaradacoronel, — задорно сверкнув глазами, отчеканила она на родном испанском. — Могу привести с собой друзей?
— Приводи кого хочешь, места всем хватит.
Две девочки, мальчик-подросток и высокая белокурая женщина мягко, но настойчиво увлекли полковника в сторону выхода со станции. Софи провожала его каким-то горящим, полным восхищения взглядом, затем повернулась ко мне. Улыбка на её лице была усталой, и мне показалось даже, что возле глаз появились новые отчётливые морщинки.
Внизу, в вестибюле остались лишь старик, юноша да женщина в форме. Они молча стояли рядом, а старик тихо вытирал платком глаза. Лица не было видно, но он, похоже, плакал.
— Что с ними, Софи? — спросила я. — Радоваться надо, а они скорбят.
— Агата потеряла сестру-близняшку, — вполголоса сказала Софи, с сочувствием глядя на траурную троицу. — При штурме Гиппарха прямо на её глазах Агния попала в лазерную ловушку… В общем, лучше об этом даже не вспоминать. За эти пять недель мне многое пришлось увидеть…
— Пять недель? Мне показалось, что прошла целая жизнь, — пробормотала я.
Василий, стоявший рядом, прокашлялся и подал голос:
— Девчонки, я всё понимаю – вы долго не виделись, и всё такое. Но хорош уже тискаться, и пошли домой. Я голоден, как волк…
* * *
Мы сидели вокруг небольшого столика на втором этаже полимерной юрты. Стена с прямоугольным окошком плавно загибалась кверху, встречаясь над моей головой с межкомнатной перегородкой, а сквозь устремлённое в небо окно на нас проливались холодные пурпурные сумерки, повисшие над этой частью планеты.
Чашки вновь были наполнены до краёв, а на кухонном столе в полупустой банке вальяжно плавал чайный гриб, разбрызгивая деликатные изумрудные блики по стенам и лицам. В углу, подключённый к розетке, громоздился контейнер с дядей Ваней внутри.
Я украдкой разглядывала лицо Софи. Та, какой я помнила её раньше, до комы, растаяла на дне тёмного колодца. Я заново изучала все чёрточки её лица, но была твёрдо уверена – она сильно изменилась за время отсутствия. Почему так? Может, сказывался трёхнедельный напряжённый марафон по небесным телам? Или всему виной была акклиматизация? А быть может, она всегда была такой, и я попросту забыла, как она выглядит на самом деле?
… — Работать с «Анкилонами» учат полгода, — увлечённо вещала Софи. — После этого положена сдача нормативов. А у меня как-то всё само вышло – стащила с тела оператора интерфейс, за минуту разобралась, что к чему, раз-раз и в дамки… Стресс, наверное. — Она перевела задумчивый взгляд на меня. — Один из роботов как раз стоял за углом в режиме охраны, прикрывая тыл группы, вот я им немного и попользовалась. Помогла ребятам выйти, а потом нутром почуяла, что тебе нужна помощь. Часто ведь тишина – это верный признак беды…
И еле успела, подумала я. Ещё чуть-чуть – и всё. Лицо её приобрело отрешённость, она уже задумчиво изучала приволочённый Васей колыхавшийся в сосуде чайный гриб, который, казалось, тоже смотрел на неё.
— София вообще держалась молодцом, — сказал Василий, покивав мне. — Всю аптечку извела, пока с того света тебя тащила. А я только и успел движки включить, как что-то там рвануло, в глубине камня, и швартовочный узел завалился вниз. Чуть нас с собою не утянул… Потом мы экстренно пристали к «Аркуде», а там уже военные медики, оборудование, все пироги… Они Софочку от тебя чуть ли не волоком оттаскивали. Вот, что значит дружба.
— Когда всё кончилось, командир замолвил за меня словечко, и меня определили в операторы. Как раз одна позиция освободилась… — София вдруг встрепенулась, полезла за пазуху, достала смятую, сложенную вчетверо карточку и протянула мне. — Вот, я её держала у себя. Знаю, она дорога͐ тебе, как память.
Со знакомой фотокарточки на меня глядели едва знакомые лица – Алехандро, Марк, и я сама.
— Храни её у себя, — попросила я. — Мне тяжело на них смотреть. И ещё тяжелее будет, если я потеряю фотографию.
— Хорошо, — легко согласилась Софи и убрала карточку обратно.
Я провела по руке Софи живой ладонью, почувствовав тепло нежной кожи, и сказала:
— Не знаю, что бы я без тебя делала. Я почти умерла… — В памяти всплыло наваждение – люди, рядом с которыми на границе жизни и смерти я провела тёплую и мягкую вечность. — Но ты не представляешь, как мне было спокойно и хорошо. Страшно сказать – я до сих пор мечтаю туда вернуться.
— Да не торопись, — бросил Василий. — Ты рановато заглянула за кулисы этого мира. Мы все уйдём со сцены в своё время.
— Там, во тьме, я видела странные сны, встречала всех своих друзей. Казалось, я прожила там всю свою жизнь, а прошёл какой-то месяц…
Подумать только, целый месяц. А что я вообще здесь делаю? И что будет дальше? И где, в конце концов, пропадала Софи? Очнувшись от нахлынувших воспоминаний, я спросила:
— Слушай, а где ты была?
— На секретном задании. — Софи замотала головой. — Если расскажу, с меня полковник Матвеев три шкуры сдерёт!
— Серьёзно? — разочарованно протянула я. — Даже от нас, от своих друзей будешь скрывать?
София впала в раздумья. По лицу её пробежала тень сомнения, она вздохнула, едва заметно пожала плечами в безмолвном диалоге с собой, и наконец сказала:
— Всё то же самое, пресловутая «Книга судьбы». На Аскании была только часть, остальное пришлось собирать по кусочкам. Хитрые интегровцы раскидали «страницы» по своим базам, но после Аскания у нас появился хороший «язык», так что дело пошло по накатанной. Сначала немного попетляли по ложному следу, но по итогам четырёх вылазок все двенадцать элементов в сборе. Так что ты очень вовремя вернулась в мир живых. Я надеюсь, эта суета скоро закончится – слишком много нервов забрал этот артефакт.
— Хотелось бы и мне, чтобы вся эта история наконец разрешилась.
Я мысленным взором пробежалась по приключениям последних недель и на ум пришёл занятный случай, с которого и началась вся эта история. Почему-то он мне очень хорошо запомнился.
— Однажды, — сказала я, — мне довелось иметь дело с вашим «Анкилоном». Это было в Музее над Джангалой и, признаюсь, когда сверху на тебя летит эта громадина, ощущения не из приятных. Вся жизнь успела промелькнуть перед глазами. Он тогда меня чуть не раздавил, а потом устроил погром в зале с экспозицией и умыкнул часть артефакта… Кстати, Софи, зачем этим роботам оператор? Компьютерные алгоритмы могут работать вообще без вмешательства людей.
Софи отхлебнула из чашки и ответила:
— У всех боевых единиц штатный компьютер работает на полную мощность, но только его защитные алгоритмы – машина уходит от опасности, от прямой угрозы, и отвечает огнём, если другие способы противодействия не сработали.
— Получается, их не используют как роботов в полном смысле этого слова? Конфедераты, например, не гнушаются посылать целые рои в свободную охоту.
Перед мысленным взором возник гудящий истребитель, светлым пятном плывущий сквозь визор подзорной трубы. Окно заброшенного гаража и шорох материи рядом – моя тёзка доставала бинокль…
— «Анкилоны» однажды использовали в автономном режиме – и тогда погибло много людей. — Софи нахмурилась. — Непозволительно много. От такого способа ведения боевых действий отказались по этическим соображениям. Если вкратце – человек всегда должен контролировать военного робота, потому что робот этот самим своим существованием нарушает первый закон робототехники Азимова. Был когда-то такой писатель…
— Очень странный подход, — заметила я. — Мне казалось, что в бою все средства хороши, разве нет? Зачем сковывать себя условностями и держать одну руку за спиной?
Софи наставительно подняла вверх аккуратный тонкий палец, уверенно чеканя слова:
— Оператор никогда не должен забывать о том, насколько разрушительно это оружие, и что оно делает с людьми. Это пусть и старомодный, но очень правильный подход. Я в этом воочию убедилась на Гиппархе, когда двоих боевиков натурально разорвало на куски. Они у меня первые и, надеюсь, последние… «Анкилоном» управлять легче, чем автомобилем, но эти скорость и мощь дают чувство безопасности и вседозволенности. А этого быть не должно.
Софи замолчала, уставившись в чашку. Может, это и есть оно – то, что её неуловимо состарило? Лишить кого-то жизни означало изменить свою собственную навсегда. Словно убиваешь часть себя, проходишь через невидимую дверь в тёмную мрачную комнату, из которой больше не будет возврата. Это неизбежно, даже будь убитый твоим злейшим врагом. И теперь Софи встретилась со смертью, скормила ей людей – подобных себе, – и вошла в эту тень…
В повисшем молчании я вспоминала наши похождения, затем всплыли из глубин памяти слова дяди Вани про некий ключ к «Книге судьбы» – к тому, что вело нас за собой всё это время. Мне казалось важным обсудить это с Софи, рассказать про позавчерашнюю встречу с пришельцем и его откровения, услышать её мнение, а может быть, и вместе подумать, что делать дальше.
— Софи, я должна тебе кое-что рассказать, — начала было я, собираясь поведать ей о своих подземных злоключениях. — Я встречалась с аборигеном…
Она вдруг зыркнула на меня неожиданно колючим и пронзительным взглядом и едва заметно помотала головой.
«Молчи», — прочла я в её глазах. — «Здесь не место и не время».
Василий сразу же смекнул, что к чему, сложил руки рупором и картинно позвал в воздух:
— Ваня, вернись, я всё прощу!
На белоснежной стене прямо над столом проявилась мерцающая надпись – дядя Ваня, всё это время молчавший и погружённый в какие-то свои размышления, подал голос:
«Я здесь. Чего хотел?»
— Я уже почти собрал тебе драндулет, — лениво свесив руку со спинки стула, сообщил Василий. — Осталось только пару проводов припаять и с Каштановым договориться. Как назовём твой болид? Есть идеи?
«Например, «Спасибо, что на ходу». Или «Если что-то отвалится, вернуть по такому-то адресу»».
— Нет, это слишком длинно. — Вася хмыкнул, оценив иронию. — Как насчёт «Уходящий в точку»? Прилепим тебе на передок наклейку «А ну, прижался вправо», поставим клаксон – и будешь рассекать по галерее, распугивая прохожих.
«Хорошая идея», — отозвался Ваня. — «Буду заезжать под твои окна после смены и скрашивать душевным гудком твой безмятежный сон».
— И чего ради я стараюсь? — наигранно оскорбился Василий. — Я ему транспорт мастерю, а он грозится лишить меня заслуженного сна… Неблагодарная ты скотина, Ваня, вот что.
— Лиз, как насчёт подышать свежим воздухом? — вполголоса предложила Софи.
Мне хотелось остаться с ней наедине, побыть рядом, обсудить наболевшее, поэтому я была счастлива такому предложению.
— С удовольствием. Куда пойдём?
— На улицу, конечно же. Я знаю пару мест, где можно беспрепятственно выйти, — сказала она и встала из-за стола…
* * *
… Неприметный служебный выход из купола рекреационной зоны остался позади, а над головой развернулось гиацинтовое небо, окрашивая холодные острые скалы в ещё более ледяные оттенки. Бок о бок мы с Софи шли по неровному подъёму, под ногами сухо похрустывали камешки.
— Знаешь, что мне не даёт покоя? — начала я, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться. — Здесь люди другие. Дело даже не в том, что они все длинные, словно жерди, бледные – к этому можно привыкнуть. Они просто какие-то не от мира сего, слишком серьёзные. Идёшь по галерее, а тебя со всех сторон рыбьими глазами пилят так, что хочется провалиться сквозь землю. Без всяких эмоций – без неприязни, интереса, любопытства. Хоть бы один улыбнулся, хоть бы глазом моргнул… Они почти не моргают, ты ведь заметила? Здесь на людей, а не на роботов похожи считанные единицы. Хотя бы Каштанов правильный дядька – с юмором…
— Я думаю, — сказала Софи, — дело в том, что они здесь привыкли ощущать себя частью большого механизма. Им не на кого надеяться, кроме самих себя. Вокруг суровая и опасная реальность, и преодолеть её можно только сообща, и лишь полностью мобилизовавшись. Прочь эмоции – они только мешают. Словно сжатые пружины, эти люди готовы в любой момент распрямиться, ведь космос не прощает безалаберности.
— Космос вообще не предназначен для людей, — заметила я. — Адские холода, радиация, невообразимые расстояния…
— Но люди всё-таки научились ладить с космосом, выживать и приспосабливаться, — возразила она, и я почти физически ощутила, как она воспряла духом, окрылённая этой вселяющей надежду мыслью, и даже ускорила шаг. — Того и глядишь, скоро мы начнём обуздывать сами звёзды.
Тропка впереди сужалась и выводила нас на склон, а из-за ближайшего холма проступали неровные гребни гор, подёрнутые морозным воздухом, словно тонкой, едва различимой стеклянной плёнкой.
— Мы ничего не смогли бы без всего этого. — Я обвела взглядом пространство вокруг.
— Без чего?
— Без посторонней помощи. Тебе рассказывали историю колонизации этой планеты?
— В общих чертах, — туманно ответила Софи.
— Да, я согласна – то, что сделала Экспедиция – это нечеловеческий подвиг. Я до сих пор не понимаю, как они выжили, но им это удалось. Однако только благодаря чужой, посторонней помощи у человечества появился шанс на развитие. Без этого оно было обречено на исчезновение. Его сюда привели буквально за руку.
— Я знаю про Созерцающего, — сказала подруга. — Будь я религиозна, я бы приняла его за бога, который наконец-то воочию явился людям. Но его помощь была лишь подспорьем. Главное, что люди сами смогли адаптироваться к здешним условиям. Нет ничего, что могло бы сломить стремление человека вперёд.
— Ничего, кроме страха, — сказала я. — Неужели ты не видишь, что здесь всё пропитано страхом? Бог идёт в комплекте с чертями и карами, и с тех пор, как разбился «Первопроходец», внизу, под землёй поселился ужас, который держит всех здешних обитателей на коротком поводке.
— Есть простое правило – не лезть под землю. Если его соблюдать, всё будет хорошо.
— Всё это чушь, — заявила я. — Я спускалась под землю и лично встречалась с этим Созерцающим.
Софи удивлённо приоткрыла рот и уставилась на меня.
— А как же гигантские черви? — невольно понизив голос, спросила она. — Они же там повсюду…
— Так называемые Стражи? Не было там никаких Стражей. Как по мне – это всё байки для того, чтобы скрыть от людей правду. А правда в том, что там, внизу живут люди.
— Каким образом?!
— А вот таким. Человек угнал садового бота, чтобы выманить меня из теплицы и заманить под землю. Он сказал, что не очень-то ладит с теми, кто живёт на поверхности, и что Созерцающий – это его, так сказать, работодатель. Или хозяин.
— Если мне не изменяет память, последний раз Созерцающего видели лет десять назад, — произнесла Софи. — И тебе вот так просто удалось его увидеть? Заливаешь…
— Я когда-нибудь врала тебе?
— Не припоминаю.
— Слушай, я видела его – вот как тебя сейчас. И общалась с ним. Не могу объяснить, как, но я отчётливо поняла – ему плевать на людей, и они для него нечто вроде забавных насекомых в стеклянном домике. Сила, которая способна перемещать планеты, никогда не признает нас равными себе. И будет в этом права…
Мы выбрались на гребень холма. Метрах в ста под нами по широкой, усеянной острыми валунами пустоши тянулся вдаль прямоугольный короб с коммуникациями. Неестественно прямой и ровной линией он уходил вдаль и упирался в метано-фреоновый завод, который чадил вхолостую, наполняя атмосферу метаном. Эта махина тоже была частью проекта по изменению планеты – метан должен был удерживать тепло возле поверхности.
— Здесь всегда ясно, — сказала моя подруга. — Удивительно. Ни дождей, ни снега – лишь мороз и кристально-чистое небо.
— Я тоже никак не могу к этому привыкнуть. Никогда не думала, что буду скучать по обыкновенному дождю.
— По ливню, по настоящему потопу, — вторила Софи, искоса с улыбкой взглянув на меня. — Когда-то и над этими камнями будут плыть облака. Нужно только время.
Густые столбы сизого дыма поднимались ввысь, упирались в невидимый потолок и расплывались гигантскими зонтиками, медленно тая и растворяясь на морозе. Шляпки белых, серых и чёрных «грибов» вздымались в белое небо то тут, то там, вызывая какой-то внутренний трепет. Было отчётливо видно, что идёт работа – кропотливая, чудовищно затратная и немыслимых масштабов работа по видоизменению планеты, и она не прекращалась ни на миг.
— И о чём же вы общались? — спросила Софи и аккуратно присела на камни, скрестив ноги. — С этим Созерцающим.
— Наш Сектор оказался меж двух миров – на границе ареалов обитания двух намного более развитых цивилизаций, — ответила я, удивившись, насколько легко мне даются эти слова – словно я годами проживала всё это, пропускала сквозь себя. — Эта граница теперь пролегает прямо по человечеству – с этой стороны Ковчег, его обитатели и Созерцающий, а с другой – Конфедерация и долговязые Эмиссары в деловых костюмах – существа, которые сейчас уже где-то на поздних стадиях подготовки к открытому вторжению.
— Эмиссар – это то, что преследовало нас на Земле? — нахмурившись, уточнила Софи. — Всё это похоже на какое-то фантастическое кино.
В её голосе звучала неуверенность – ей было сложно поверить в столь избитый сюжет, но ведь она всё это видела своими глазами. Её привычная картина мира трещала по швам.
— Вот и я так подумала, — сказала я. — И два дня шаталась, всё крутила в голове эти картинки. И всё сходится, пусть и очень хочется, чтобы это было обычными галлюцинациями.
— Но причём здесь ты? Почему он решил поговорить именно с тобой?
— Понятия не имею. — Я развела руками. — Но я теперь, кажется, его игрушка, муравей, которого он почему-то выделил среди остальных. Вызвать меня на свидание, чтобы сказать, что я – ничто, и звать меня никак, было бы бессмысленно. Он ведёт какую-то свою игру.
— Как ты это поняла? — усмехнулась подруга. — Что вообще ты знаешь об образе мысли инопланетных существ?
— Ровным счётом ничего, но это – пока. По всему выходит, есть тут и россы, которые покинули местное сообщество и ушли вниз – а значит, они поняли что-то, что до поры недоступно остальным.
— Я мельком слышала про отшельников, Матвеев обмолвился как-то. Они конкретно поругались с колонией и ушли. Поначалу совершали вылазки за едой, были даже инциденты со стрельбой, но потом всё стихло. Руководство сообщало, они там все померли от голода, но если ты и вправду видела одного из них…
Над нашими головами, заходя на посадку, с гулом и треском пролетел грузовой глайдер и скрылся за ближайшим куполом. Органы чувств подсказывали, что что-то неуловимо изменилось. Кажется, менялось освещение вокруг нас – тёмные скалы и даже сам воздух приобретали пурпурный оттенок. Я посмотрела вверх, на огромное фиолетовое небо. Цвет его становился резче, темнее. Я почти чувствовала, как вдоль кромки слабой атмосферы Ковчега бегут знойные сполохи заряженных радиацией ветров – так бывало, когда Отец выглядывал из-за белой Матери-звезды и на несколько часов окунал Ковчег в плотные потоки ионизирующего излучение.
— А почему они ушли? — спросила я. — Отшельники эти…
— Были какие-то разногласия сразу после крушения «Первопроходца». Всё довольно туманно. — Софи откинулась назад, опёршись на руки, и проследила за моим взглядом. — Насколько я поняла, руководящий состав разделился во мнениях, как дальше жить. Отшельники хотели полностью изолировать Ковчег от остального Сектора, но большинство решило создать проект «Опека», чтобы не сжигать мосты. Спорили настолько горячо, что дошло до кровопролития, и потому, чтобы не усугублять, решили разойтись…
Пространство вокруг нас приобретало резкость, и теперь даже смотреть на скалы было почти больно. Защитное стекло шлема приглушало сумеречный скользящий свет, и я чувствовала, как злое, беспощадное лицо этого мира, словно из-под маски, показалось из-за спокойного белоснежного светящегося шара, ушедшего недавно за горизонт. Неожиданно резко крякнул браслет, предупреждая о превышении норм излучения.
— Этот мир совсем не такой, каким хочет казаться, — пробормотала я. — У него тоже есть свои секреты, свои застарелые раны, готовые вспыхнуть в любую минуту. Он скрытный, не говоря уже о том, что здесь без защиты в два счёта обуглишься под ультрафиолетом или заледенеешь. Или сначала превратишься в ледышку, а потом обуглишься… Не думала, что когда-нибудь скажу это, но я хочу домой.
— Теперь у тебя есть повод вернуться. Кто-то же должен спасти мир от вторжения.
В глазах Софи под стеклом маски мелькнула задорная искра – напускная, призванная подбодрить меня.
— Да какое там, — буркнула я. — Я не смогу никого спасти. Много раз уже безуспешно пыталась. Я всего лишь человек…
Выглядывая из-за белого шара, следующие несколько часов фиолетовый Отец будет прицельно бить излучением по Ковчегу из-за плеча Матери. Находиться в такое время на открытой местности, путь даже вне прямой видимости звезды, становилось небезопасно, поэтому нужно было поспешить и вернуться обратно в городок. Снова под крышу, под тесные своды куполов, в прозрачную клеть под недружелюбным лиловым небом…
* * *
Встреча со смертью меняет людей. Оказавшись на грани, человек отчасти утрачивает связь с этим миром. Он будто делает шаг с твёрдой почвы на деревянный пирс, а в спину его неумолимо бьёт ветер времени, подталкивая, подгоняя. Назад, на сушу пути больше нет, и остаётся лишь выбрать – либо оставаться на шатком пирсе, прозябая под порывами ветра, всматриваясь в туманную даль в поисках несуществующих ответов на вечные вопросы, либо идти вперёд. Шаг за шагом приближаться к обрыву, под которым мутным зеркалом колышется чёрная вода.
В этой воде я увидела себя – подёрнутое рябью отражение собственных страхов и порождений сознания, притаившихся на дне до поры. Стоя на краю пирса, я готова была сделать последний шаг, чтобы рухнуть в воду, соскользнуть с обрыва в кипящую бездну, раствориться в ней без остатка. Но я не имела права этого сделать, пока со мной была Софи…
Лёжа в кровати, я не сразу открыла глаза. Я вспомнила, как замерзала по ночам, и как мы решили сделать из двух кроватей одну, сдвинуть их поближе, чтобы не мёрзнуть поодиночке. Я протянула руку, пошарила рядом с собой и нащупала тёплое, мягкое на ощупь. Оно шевельнулось под моей живой ладонью, и почти над самым ухом раздалось сонное мурлыканье:
— Лиз… Ты чего так рано?
— Софи, — произнесла я, — а вдруг ты мне всего лишь снишься? Вдруг я сейчас открою глаза, а тебя нет? Я цепенею при мысли о том, что ты исчезнешь, как только я проснусь.
— Я здесь, — ответила она, и моей щеки коснулся бархат её пальцев.
— Пожалуйста, не исчезай, — попросила я.
— Так и быть, уговорила.
Я открыла глаза. Софи улыбалась и гладила меня по волосам. Затем неожиданно села на кровати, с хрустом потянулась, щёлкнула пальцами и приказала:
— Включить дневной вид из окна и телевизор!
Тут же в стене материализовался прямоугольник, озаряя комнату белым сиянием – запись одного из дней, заменившая настоящий вид из окна в гиацинтовую ночь. На соседней стене появился профессор в пиджаке на фоне зелёной доски. Доисторическим куском мела он записывал сложные формулы и бесшумно двигал ртом – вновь шла трансляция какого-то курса для учащихся.
Снаружи, за окном до сих пор была долгая ночь. Ещё одна долгая ночь в бесконечной череде таких же долгих ночей.
— У тебя ведь сегодня заслуженный выходной? — жизнерадостно спросила Софи, каким-то шестым чувством улавливая мои мрачные вибрации. — Как насчёт прогуляться? Позавтракаем, возьмём твоего Ваню. Вася уже, наверное, его на шасси поставил. Сходим в парк, там заодно и проверим его ходовые качества. А вечером – к Матвееву на посиделки.
Я вымученно улыбнулась. Как скажешь, моя Софи. Как скажешь…
* * *
В парке было довольно людно – под растянутой по всей поверхности огромного купола имитацией дневного неба гуляли мамы с колясками, из-за синеватой рощи раздавался звонкий детский смех. Извилистый рукотворный ручей с тихим журчанием протекал сквозь парк, разрезая его на несколько частей, соединённых горбатыми мостиками, словно скрепками гигантского степлера. Где-то в куцых зарослях щебетала птица.
Мимо, со стороны Комплекса Физкультуры и Здоровья проследовала стройная процессия ребятишек с огромными рюкзаками на плечах и с хоккейными клюшками в руках. Шествие замыкал долговязый тренер, с подозрением косившийся на нашу маленькую компанию.
На спинке добротной дубовой скамьи, на которой расположились мы с Софи, калёным железом была выдавлена надпись: «Россу-154 от благодарного человечества, 2112 год». Рядом с нами стояла грубая и шаткая конструкция на гусеницах, которую венчал контейнер с дядей Ваней внутри. Периодически камера на суставчатом приводе с жужжанием поворачивалась, обозревая окрестности – старик осваивался со своим новым «телом».
— Знаешь, Софи, — сказала я, — до сих пор удивляюсь, как идеально здесь всё работает. Словно часы, без единого сбоя. Все имеют свой трёхразовый паёк строго по расписанию, причём у всех свои особенности. Мне раздатчик наваливает побольше мяса – или как оно тут называется, – а детям отсыпает двойную порцию творога… Да, я заглядываю в чужие тарелки, ничего не могу с собой поделать…
— Умная автоматизация, — усмехнулась Софи. — Тебя уже математически посчитали, определили твои потребности и в соответствии с ними поддерживают твою сбалансированную полноценную жизнедеятельность. Всё решили за тебя.
— Попробуй реши что-нибудь за землянина-патриота, — усмехнулась я. — Он тебе миску с салатом на голову наденет и закажет четверной чизбургер.
— Точно. Заботу они там называют «ущемлением прав». Но, с другой стороны, за заботой может скрываться что угодно – от коварного плана маркетологов какой-нибудь корпорации до коварного же плана правительства…
Кажется, конспирологические теории всегда жили в головах у людей. Только в разное время они назывались по-разному и имели разную атрибутику. Древние люди боялись и страшились стихийных бедствий, воспринимая их как божественные проявления. В средние века рядом с человеком жили разнообразные чудовища – сирены, лешие, черти и василиски. С приходом технологий и всеобщего образования всё, казалось, должно было измениться – но не изменилось нисколечко.
Эти самые технологии сами обросли мистическими наростами суеверий. Средневековые страхи перед вакцинами, нейроимплантами, НЛО и вышками связи до сих пор заставляют немалую долю человечества суеверно сходить с ума, опровергая все представления футурологов начала двадцатого века о людях будущего. Мир тогда грезил трансгуманизмом, и сейчас мы должны были бы жить в обществе роботов, которые творят сами себя из механизмов, но нет – большинство полагались на свои старые-добрые кости, сухожилия и органы, в которые никакой корпорат или правительственный злодей не сможет так просто зашить вредоносную программу…
Из зарослей с хрустом и треском вынырнули пара малолетних сорванцов, спугнув маленькую серую птичку, которая тут же упорхнула в другой конец парка. Громко хохоча и петляя между деревьями, дети быстро отдалялись и вскоре скрылись за кустами. Где-то приглушённо мяукала кошка – редкое явление в здешних краях. За проведённый здесь месяц я воочию видела настоящую кошку всего лишь раз – голографические были не в счёт.
— А ещё мне удивительно, что здесь нет богатых и бедных, — заметила я. — Я как-то к такому не привыкла. Любое общество, какое ни возьми, сразу же начинает делиться внутри себя по признаку благосостояния, а здесь этого нет…
Камера с жужжанием повернулась в мою сторону, и откуда-то из чрева колченогой машины хрипло зажужжал модулятор:
«Сдаётся мне, что здесь кроются вещи пострашнее. Я не склонен верить в то, что людей можно в корне поменять за пару поколений, сделав из них совершенных существ. Что ты, в сущности, видела, кроме своей фермы?»
— Я вижу, что люди обеспечены всем необходимым, но всё совершенно одинаковое. Выбрать здесь можно только компот на обед и, пожалуй, жилище раскрасить по вкусу.
«Старый, хорошо подзабытый механизм общественного устройства, придуманный ещё в позапрошлом веке. Называется – от каждого по возможностям каждому по потребностям».
— А если моя потребность в том, чтобы съесть за день не два грублока, а три? Или, например, платье новое купить?
«Не путай потребность с желанием. Если у тебя износилась одежда, у тебя появляется потребность в новой. А если тебе не нравится цвет новой – это уже твоя личная проблема. Потому что все излишки вложены в развитие общества в целом, а не в прихоти индивида».
— Но ты же сам мне рассказывал, дед, что нехватка синих штанов под названием «джинсы» может разрушить целую империю. Ни одно общество не может вечно жить, словно осаждённая крепость…
«Лиза, ты знаешь, что такое потребление?»
— Потребление – это… Потребление. Ношение одежды, поедание еды…
«Наша любимая Конфедерация – это империалистическая формация. В такой формации производство товаров не просто соседствует с нетоварным производством – оно полностью зависит от производства потребителя. Современного человека, как из глины, лепят из потребностей, которые нужны капиталистам, чтобы продавать свои свистелки-перделки и получать прибыль. Они производят потребности и создают образ жизни, которому ты, дорогой потребитель, должна соответствовать. А если ты не соответствуешь – ты станешь изгоем».
— Допустим.
Пока я переваривала сказанное, Ваня продолжал:
«У человечества, очевидно, есть более важная задача, чем расширять ассортимент штанов и платьев – это совершенствование человека. Здесь это понимают, поскольку ограничены в ресурсах, а там, снаружи, целостный человек не нужен. Он не выгоден, он излишний, поэтому человека там превращают в вещь, в товар. В конструктор, если угодно. Его затачивают под рефлексы, под простейшие раздражители – чтобы продать к этим раздражителям комплект дополнительных услуг… Надоели два раза ношенные новые штаны – сходи в магазин и купи новые, с биркой известного бренда, а заодно подпишись на рекламную рассылку. Не потому, что тебе это нужно, а потому, что тебе внушили это сделать».
— Если и здесь, и там люди – просто винтики в разных по своей сути механизмах, в чём тогда разница?
«Разница в том, что там сломанный винтик выбросят на помойку и заменят новым. А здесь ему найдут применение. Там в человека со всех сторон будут тыкать дофаминовыми палочками, развивая и стимулируя всякие системы вознаграждения, а здесь человеку привьют умение мыслить, умение работать и стремление двигаться к настоящей цели, а не за подвешенной перед носом морковкой. Там человек, превращённый в радостное цирковое животное, отслужит свой век и отправится на улицу, как только станет не нужен – или сгорит в топке очередного, неизбежного кризиса системы. А здесь сосредоточенная и собранная личность внесёт свой вклад в развитие общества. Пусть и без дебиловато-счастливой улыбки на лице».
— Разве человек не создан для счастья? — спросила я – неискренне, сама я в это не верила, но хотелось поддеть старика, вдруг перековавшегося в убеждённого марксиста.
«Человек создан для преодоления себя через страдания, через дискомфорт. Для того, чтобы вырасти во что-то большее, чем машина по переработке пищи и кислорода».
— Дай угадаю… Труд сделал человека из обезьяны, а из человека сделает сверхчеловека?
«Сверхчеловека – вряд ли. А вот сверхчеловечество из человечества – запросто. Нужды рабочего коллектива стоят выше прихотей индивидуума. Здесь рабочие коллективы пяти каст – учёных, промышленников, фермеров, учителей и военных – формируют органы власти на местах, а те в свою очередь формируют Совет. Все друг друга знают – это нетрудно, община небольшая, а если кто-то кого-то и не знает, социальный индекс сразу даёт понять, с кем общество имеет дело».
— Социальный индекс… — Я вспомнила свою твёрдую тройку-штрих из пяти – штрих здесь означал несмываемый признак чужака, – и цокнула языком. — Всех пометили. Для полного счастья не хватает только товарного кода на лбу…
— Если уж бунтовать, — протянула Софи, вклиниваясь в диалог, — то надо было начинать с паспортизации. Ещё двести лет назад всех нас промаркировали и рассортировали. Поздновато дёргаться…
Закинув ногу на ногу, я рассеянно водила пальцем по оттиску на древесине. «Благодарное человечество» настолько отличалось от местных людей, что порой складывалось впечатление, будто это разные биологические виды. Конфедерация, тонувшая в дрязгах и междоусобицах, и на её фоне – плотно сбитая, нацеленная на результат община технократов. Человечнее ли они при этом были? Смотря что считать качествами, присущими человеку…
Что-то привлекло мой слух. Мальчишеский голос задумчиво бормотал:
… — Начало есть не чистое ничто, а такое ничто, из которого должно произойти нечто: бытие уже содержится также и в начале… Светка, он же это про курицу и яйцо? Что было в начале? Курица или яйцо?
Я обернулась. За пару лавок от нас расположились девочка и мальчик в школьной форме. Рослые, но не старше восьми-девяти лет на вид, они сосредоточенно изучали какие-то учебники и делали записи в тетрадки старомодными шариковыми ручками.
— Гегель говорит о том, что в начало заложена суть процесса, — тонким голоском поучающе ответила Светка. — Как в моей ДНК, в последовательности её нуклеотидов уже записано то, как я буду расти и развиваться…
— Так. — Мальчик ковырялся ручкой в волосах и водил пальцем по книжному листу. — А вот дальше: начало, следовательно, содержит в себе и то, и другое; бытие и ничто. Оно есть единство бытия и ничто или, иначе говоря, оно есть небытие, которое есть вместе с тем бытие; и бытие, которое есть вместе с тем небытие… У меня уже голова кругом идёт, а ведь Вера Никифоровна меня завтра обязательно спросит…
— Это значит, что того, что начинается, ещё нет, — прозвучало в ответ. — Но его суть уже закодирована в начале. В яйце, как в начале курицы, самой курицы ещё нет. Но её будущее уже существует в этом самом яйце…
Дядя Ваня чирикнул каким-то хрипящим сигналом и затрещал:
«Вася с работы звонил. К нему приходили, спрашивали всякое. Интересовались, где ты была позавчера, Лиза».
— Кто приходил? — насторожилась я.
«Безопасники. Ты опять впуталась в какую-то историю? Не заставляй меня в очередной раз говорить: «Я же говорил»»
— Очень похоже на то…
Чёртов сбежавший дрон. Уже тогда, возле кроличьей норы я чуяла нутром, что всё это до добра не доведёт. Ну, вот и закономерные результаты.
— Если тобой заинтересовались крючковцы, — пробормотала Софи, — значит это не пустяк. Их вообще не видно и не слышно до поры.
«А вот как раз и они», — пиликнул дядя Ваня.
Мамочки с детьми куда-то пропали – словно растворились. Давешние дети, разбиравшие на соседней скамье гегелианскую логику, торопливо скрылись за одной из капитальных колонн, увитых плющом, а из-за деревьев вдалеке показались пара высоких мужчин. Ещё двое уже пересекли мостик с противоположной стороны и шли в нашу сторону. Бритые наголо, бледные, в одинаковых чёрных мундирах, они походили на близнецов.
«Сотрудники в штатском», — про себя отметила я. — «Не вооружены до зубов – значит, сразу не убьют. Уже хорошо…»
Мрачные здоровяки в чёрных душных мундирах полукругом обступили нас. Взглядом с лёгкой ноткой презрительного любопытства смерив нелепую гусеничную конструкцию дяди Вани, один из них пробасил:
— Елизавета Волкова, пройдите с нами.
Софи лишь успела открыть рот, как второй близнец подал голос:
— София Толедо, отправляйтесь домой и ожидайте. Мы свяжемся с вами, как только проясним все детали…
… Комнатушка для допросов была серой, тесной, с низким потолком и зеркальной стеной во всю ширь. Все комнаты для допроса были одинаковыми, все они предназначались для того, чтобы внушить уныние, дать почувствовать себя насекомым в коробке под пристальным взглядом энтомолога. Любое малейшее движение, взгляд, изменившийся ритм дыхания, учащённый пульс – всё контролировалось и отслеживалось с единственной целью: вытащить наружу правду.
Напротив меня сидел человек в чёрном мундире – совершенно лысый, бледный, с такими же серыми глазами, как и стены вокруг нас. Минутой назад он вошёл в комнату, осторожно – даже бережно – надел мне на голову лёгкий металлический обруч и уселся на стальной стул напротив. Ни единый мускул не двигался на его бесстрастном лице. Казалось, он даже не дышал, и когда он подал голос, я непроизвольно вздрогнула от неожиданности.
— Это была ваша первая встреча с изгоями? — едва шевеля губами, сухо полуспросил незнакомец.
— Первая.
— О чём шла речь в ходе беседы?
— Так… Ни о чём конкретном.
— Изгой, который встретил вас в верхних пещерах, сказал, что его хозяин давно ищет с вами встречи, — проговорил человек и взглянул на меня исподлобья. — Он сказал, для чего?
— Погодите, откуда вы знаете, что он сказал?
— У нас есть телеметрия с браслета и с чёрного ящика контролёра. Также информирую вас о том, что в данный момент мы снимаем омниграмму – когнитивный снимок вашей памяти. Ваш весьма интересный опыт мы декомпозируем и изучим в ближайшее время, но уже сейчас есть вопросы…
Он нахмурился, отрешённо погрузился куда-то в себя и выдержал паузу. Легонько покивал головой и спросил:
— Как вы объясните это?
Мужчина повернул ко мне планшет и указал пальцем на экран. Под камерой я узнала два серых невзрачных глайдера, на которых рабочие добирались от городка к ферме, а чуть сбоку через поле зрения протянулась проторенная неровная колея, исчезающая за поворотом.
Миг – и на обочине колеи из ниоткуда появляется лежащий силуэт, сжимающий в руках матовый круглый предмет. Девушка приподнялась, провела рукой по запотевшей кислородной маске и принялась потерянно озираться по сторонам. По колее уже бежали в её сторону четверо мужчин – трое высоченных и один низкорослый.
— Да быть такого не может, — пробормотала я.
— Мы сперва тоже не поверили, — согласился мой собеседник, развернул к себе планшет, сделал пару нажатий на экран и вновь повернул его в мою сторону. — Это вид со спутника.
Словно мячи для пинг-понга, по сизой поверхности экрана медленно проплывали белоснежные купола – десятки и десятки. Камера дала приближение. Куполов стало меньше, они приближалась, пока не остался один, и в итоге в поле зрения остался лишь кусочек подъездной дороги. Два прямоугольника глайдеров сбоку немного видоизменялись по мере того, как вдоль орбиты сдвигался всевидящий электронный глаз.
Через мгновение на дороге возник отчётливый силуэт. Приближение – и краткая перемотка назад, когда силуэта ещё не было. Раз – и я вновь лежу на каменной поверхности. Безопасник тем временем отвлёкся, выслушал кого-то невидимого и сообщил:
— Из ста пятидесяти часов отсутствия в омниграмме осталось только восемьдесят минут.
— И вы туда же?! — удивилась я. — Я ведь была внизу от силы час… Максимум – два!
— Нам нужно выяснить, что с вами произошло, — сказал человек. — Мы погрузим вас в искусственную кому и проведём рефрагментацию сознания, чтобы задействовать нетронутые амнезией участки церебрума. Как правило, удачная цепь воздействий позволяет раскрутить клубок воспоминаний даже в том случае, когда бо͐льшая часть образов потерялась при переносе в долговременную память. А затем мы вновь снимем омниграмму. Гораздо более полную.
— Но мне нужно домой, — пробормотала я.
— К сожалению, это придётся несколько отложить.
Он уставился на меня бесцветными глазами. Что и сказать – отличная задумка. Превратить меня в овощ, чтобы выудить из мозга то, о чём я даже понятия не имею. А это самое помещение было комнатой для допросов, в которой нет необходимости проводить допрос. Всё уже заранее известно, подсчитано и решено. Им не нужно даже пытать меня – правда у них уже есть. Вернее, скоро будет.
По помещению пошла нарастающая вибрация, задрожало зеркало за спиной незнакомца, мелко затрясся стол. Где-то далеко под нами сквозь каменные туннели вновь прогрызалось нечто – бесстрастное, бездушное, подчинённое какой-то неведомой, очень простой программе. Или землю сотрясало нечто другое? Может, всё это гигантский механизм обмана, призванный отвадить самых любопытных от посещения запретных катакомб?
— В чём вы меня обвиняете? — спросила я.
— Обвиняют прокуроры, а здесь в прокурорах нет необходимости, — холодно ответил мужчина, сверля меня пронзающим взглядом. — Вы оказались невовремя и не в том месте – и это очень плохо, поэтому хороший вариант у вас только один. Добровольное сотрудничество.
— Просто отпустите меня, — попросила я. — Верните домой. На Землю, на Марс, на Ганимед – куда угодно. Обещаю – я забуду обо всём, что видела здесь. Я всё равно ни черта не понимаю.
Дверь с лязгом открылась, в помещение вошёл ещё один здоровяк, затянутый в чёрный мундир, и поставил на стол металлический поднос. Словно десертный венец роскошной трапезы, посреди подноса на блюдце лежала прямоугольная белёсая пластинка, а рядом стоял стакан с водой.
— Что это?
— Препарат, который вам необходимо принять.
Следом третий службист вкатил в комнатушку поскрипывающую резиновыми колёсиками каталку и поставил её позади меня. В помещении моментально стало тесно, душно, а свинцовый воздух расползался вокруг, сдавливая лёгкие. Человек напротив меня едва заметно кивнул, и за мои предплечья крепко ухватились чьи-то лапищи. Обруч стащили с головы, а безопасник взял пластинку и протянул её к моему лицу.
— Отпустите меня! — Я дёрнулась в тщетной попытке вырваться.
— Расслабьтесь, будет совсем не больно. Напротив, вы окажетесь в волшебном мире грёз и удовольствий…
В зрачках вертухая мелькнули вдруг голубоватые искры, он замер и скосил глаза, принимая входящую передачу на нейрофон. Несколько секунд помедлил, бросил на меня последний молчаливый взгляд и мотнул головой своим напарникам. Хват разжался, а я, тяжело дыша, опустилась на стул.
Службист почти по-кошачьи бесшумно поднялся и вышел из помещения, увлекая за собой напарников, которые прихватили поднос, но оставили каталку. Вероятно, на тот случай, если придётся вернуться.
Дверь закрылась, и я осталась в одиночестве. Дрожь земли постепенно сходила на нет – как стихала и дрожь моего тела, – прекратилась, и наступила звенящая тишина. Не было порывов сбежать, не было мыслей о том, что будет дальше. В последний момент они передумали, но мне было уже наплевать. Наконец-то мне плевать на всё. Если сейчас обрушится потолок, и я буду похоронена под грудой обломков – я даже глазом не моргну. Если они вернутся и вновь будут пихать в меня свою таблетку, я проглочу её – и будь что будет…
Неизвестно, сколько я просидела за столом в пустой комнате для допросов, угрюмо глядя в отражение перед собой. С той стороны зеркала на меня глядела бледная полуистлевшая мумия, заточённая в глухом саркофаге собственного тела…
Где-то за стеной послышались шаги, скрипнула, открываясь, массивная входная дверь, и в комнату вошли всё те же трое наголо бритых здоровяков всё в тех же чёрных мундирах.
— Вытяните руки, — сказал один из близнецов и достал пару металлических браслетов.
Я послушалась. Со стальным щелчком оковы защёлкнулись, звонко сцепились силой магнитного притяжения, и под конвоем я покинула помещение…
* * *
Пневмотуннель, сияющие галогеновые фонари, яркие плакаты со смелыми лозунгами и смелыми героями… Широкая лестница, вереница коридоров, заполненных людьми в форме – высокими, бледными, сосредоточенными… Далёкие горные вершины под тёмным вечерним небом за бесчисленными слоями прозрачного стеклопластика…
Глаза будто засы͐пало песком, тело двигалось само по себе, преодолевая метры. Люди, вещи, стены мелькали вокруг, увлекая меня вперёд, навстречу судьбе. Я не сопротивлялась, будучи готовой к любому развитию ситуации – и точно в той же степени готовой его принять…
В сопровождении молчаливых стражников я оказалась у двойных дверей. В этой короткой остановке я взглянула влево, на панорамное окно. Из вырубленного, высеченного в вершине горы командного пункта открывался вид на ночное небо, а далеко внизу на плато раскинулся городок с его светящимися кольцами, слагавшими правильные геометрические узоры…
Безликий человек распахнул двери передо мной, и длинный коридор привёл меня в просторное круглое помещение с подковообразным столом в самом центре. По стенам бежали бодрые и живые цифры, разворачивались незнакомые схемы и планы, а в середине зала, внутри полукруга стола вокруг своей оси медленно вращался большой серый шар планеты. Голограмма была буквально усеяна условными обозначениями. Кружки, треугольники, линии, медленно ползущие по шарику точки – всё двигалось, подчинённое программам, планам и алгоритмам.
Возле стен стояли офицеры – в чёрной форме с синими врезками, с бордовыми погонами на плечах, все они сосредоточенно изучали изображения на проекциях и вносили что-то в планшеты.
А за огромным полукруглым столом сидели семеро. Коренастый бородач в возрасте, одетый в белый халат поверх костюма; затянутый в синий китель бледный долговязый тип с суровым лицом и сединой в чёрных волосах; наголо бритый офицер в бежевом мундире, во взгляде которого неожиданно читалось то ли смятение, то ли страх; два абсолютно одинаковых близнеца в штатском, сидящие по обеим сторонам женщины неопределённого возраста в белом же халате. И наконец – крошечный, едва заметный на фоне этих исполинов, выросших здесь, при низкой гравитации, профессор астрофизики Владимир Алексеевич Агапов.
Наручники щёлкнули, высвобождая мои запястья, и конвоиры встали по сторонам. Напротив этой разношёрстной компании, отделённый от стола голограммой планеты, стоял единственный металлический стул, и Агапов, совершив неопределённый жест рукой, предложил:
— Прошу вас, Лизавета, присаживайтесь.
Планета съёжилась и растворилась в воздухе. Я послушно опустилась на холодное железное сиденье и почувствовала на себе проникающие взгляды дюжины глаз. В воздухе висело свинцовое молчание.
Наконец, робкий голос профессора нарушил тишину:
— Уважаемые коллеги, это Лизавета Волкова. Именно она навела нас на верный путь в деле «Книги», благодаря чему сейчас в нашем распоряжении имеется полнокомплектный артефакт. Лизавета, это генерал Антон Крючков и адмирал Александр Горячев… — Военные в форме, не шелохнувшись, ещё глубже впились в меня немигающими взглядами – равнодушные у адмирала и едва скрывающие волнение у генерала. — Наш главный физик Самойлов, руководитель корпуса биоинженерии госпожа Островская… Нервная и кровеносная системы нашей колонии – братья Рудневы, главные технологи добычи и производства… К сожалению, Совет сегодня не в полном составе, несколько постоянных членов отбыли в другие поселения…
«Что это всё означает? К чему всё это, профессор?» — мысленно вопрошала я.
Взгляд Агапова был полон напряжения с ноткой вины. Он словно вынужден был делать то, чего не хочет. Бритый наголо генерал Крючков, кажется, взял себя в руки, сцепил перед собой белые, жилистые, покрытые венами руки и ледяным голосом сказал:
— Ну что ж, госпожа Волкова, вот мы и встретились лично. Ваше участие в истории с «Книгой» до сих пор на слуху. Оно чуть не стоило вам жизни, но нам удалось предотвратить самое худшее. Мы вернули вас с того света, а заодно сделали небольшой подарок. — Он скосил взгляд на бледную кисть руки, покоившуюся у меня на коленях. — Мы не требуем от вас благодарности, однако ожидали проявления лояльности. Недавно до нас дошла информация о том, что вы ведёте шпионскую деятельность в нашем сообществе.
— Шпионскую деятельность?! — Я поперхнулась словами – столь неожиданным было это обвинение.
— Пропав почти на неделю, вы вошли в контакт с ренегатами, а затем и с Посредником, — пояснил Крючков. — Он же – Созерцающий. Он же – энергетическая сущность, достаточно давно обитающая на Ковчеге. Не исключено, что вы передали им важную информацию, касающуюся артефакта.
— Какую ещё информацию? — устало вопросила я и вздохнула. — Я рассказала вашему агенту всё, что знала. Мне нечего больше добавить.
— Омниграмма, снятая с вашего сознания, сообщила намного больше, чем вы можете себе представить. А значит, вы пытаетесь скрыть то, что вам известно. Но прежде, чем вами займутся профильные специалисты, мы решили услышать вашу версию произошедшего.
Люди за столом выжидающе смотрели на меня. Что ж, мне нечего таить. Больше не придётся таскать с собой груз, бесполезным и тяжёлым ярмом висящий на шее последние два дня. Пусть этим всем занимаются другие, а с меня хватит. Я расскажу вам всё…
Что-то прорвалось внутри меня, и я начала говорить. Я выговаривалась, отпуская разум в свободное плаванье, изливала душу незнакомцам, сидящим напротив. Всё, что узнала о природе Созерцающего, о далёком месте, из которого он пришёл, о его могуществе и о том, что движет им; о противоборствующей силе, что столкнулась с ним в наших, человеческих мирах, пролагая незримую границу по необъятным космическим просторам, по звёздным системам, по существам, населяющим планеты в этих системах. О силе, которая посредством своих чудовищных порождений удобряла почву для скорой колонизации Сектора…
Скорой? В чём этот чуждый человеку Созерцающий измеряет время, что для него означает «скоро»? День? Неделя? Век? И что я на фоне всего этого? Как я оказалась в самом центре кипящего котла противоречий галактического масштаба? Зачем и почему?
Энергетические сущности, которых впору называть богами; безглазые псионики, ночными кошмарами скитающиеся по моему миру; дурацкий артефакт и рыскающие в его поисках «Интегра», «Базис» и боевой отряд с потерянной планеты; отшельники на краю Галактики и отшельники среди отшельников; бесчисленные мёртвые друзья, неизгладимая боль и бесконечное одиночество…
От всего этого хотелось убежать и спрятаться, но прятаться было негде. Я явственно ощущала, как весь Сектор превратился в одну большую муравьиную ферму – прозрачную, глухую, без возможности выбраться и вдохнуть свежий воздух, суетящуюся под пристальными взглядами наблюдателей.
Все мы здесь – подопытные муравьи, которых вытряхнут из пластикового контейнера в снег, как только устанут от нас или изведут на нас имеющийся запас корма. И в отличие от многих миллиардов людей-муравьёв, я это осознавала – и это было почти невыносимо. Внутри огромной прозрачной системы ходов я была заперта в маленькой клети под названием Ковчег, и передо мной маячила перспектива оказаться в другой клетушке – совсем крошечной. Чем эти застенки отличались друг от друга? Разве что размерами и количеством шагов, которые можно было сделать перед тем, как неизменно уткнёшься в стену…
Меня вдруг охватил ужасный, знобящий мороз, тело покрылось испариной, зубы стучали от холода. Я вглядывалась внутрь себя, в собственное отражение, покрытое трещинами и инеем. Ещё чуть-чуть – и оно лопнет под давлением, обрушится миллиардом осколков в чёрную бездну, и никто на свете – даже моя Софи – не сможет собрать осколки воедино…
Я подняла подёрнутые влажной пеленой глаза на людей напротив меня. Взгляд Крючкова несколько изменился – в нём появилось зыбкое замешательство. Генерал безликих войск ожидал упорного сопротивления. Он приготовился было стереть меня в порошок, но вместо этого угодил под девятый вал словоизвержения.
— Что ж, всё это весьма любопытно, — задумчиво пробормотал он. — Ваши слова предстоит проверить на прочность специалистам, но я хочу узнать ещё кое-что. Нам доложили о том, что отчётливые синаптические следы привели нас к нетронутому амнезией воспоминанию о некоем ключе, о котором вам поведал ваш функционально ограниченный друг, и с помощью которого можно расшифровать «Книгу судьбы». В том числе, о местонахождении этого ключа.
— Так вы об этом…
Стало быть, шила в мешке не утаишь. Наш со стариком секрет месячной давности был раскрыт, и мне оставалось лишь рассказать правду. Впрочем, что я знаю?
— Ключ, — он постучал указательным пальцем по столешнице. — Где он?
С некоторым трудом я выудила из памяти слова дяди Вани.
— Река Сар’ит Ракт’а, одинокая сущность. Так он сказал. Для меня это просто набор слов, но если это вам как-то поможет…
Крючков бросил взгляд куда-то в сторону – стоящий в тени офицер с планшетом в руке едва заметно кивнул.
— Как я и говорил, она предельно лояльна, — негромко произнёс Агапов.
— Владимир Алексеевич, вы ведь понимаете, что этого недостаточно? Доверие зарабатывается годами, но потерять его можно в одну секунду. Нам нужно нечто более существенное, чем чистосердечное признание.
— Вы имеете дело с профессионалом высшего класса, — сказал Агапов, наставительно подняв палец. — Она вытянула дело, которое считалось практически проваленным.
— Прекращайте клоунаду, господин Агапов. — Крючков криво усмехнулся, а профессор вздрогнул и сжался в комок – таким жалким я не видела его никогда. — Взятие Аскания случилось только благодаря таланту и смекалке Софии Толедо. Здесь и не пахло чьим-то профессионализмом. С точки зрения профессионала работа полностью завалена, и всё дело вытащила череда случайностей… Я вообще удивлён тому, что с такими боевыми потерями Матвеев до сих пор на должности. Пора уже прекращать эту практику с голосами большинства…
— Но если бы не Елизавета…
— Если бы не она, Агапов, часть «Книги» из Института не попала бы в руки террористов. И нам не пришлось бы устраивать всю эту беготню. Оставьте. — Он раздражённо махнул рукой. — Сейчас речь не об этом… Мне продолжить, или вы это сделаете то, ради чего вызвали её сюда?
— Хорошо. — Профессор болезненно поморщился и обратился ко мне: — Лиза, нам нужна ваша помощь. Нам необходимо вытащить одного человека из Сектора. Человек этот очень важен для «Опеки», и он нужен мне живым и невредимым.
— Завалить вам ещё одно задание? — горько усмехнулась я. — Это запросто…
— Похоже, вам, профессор, мигрень обеспечена. — Впервые адмирал в синей форме подал голос – хриплый, надтреснутый. — Я надеюсь, что мы ограничимся Фройде. Других… — Он сделал движение пальцами рук, изображая кавычки. — Крайне важных сотрудников придётся оставить «в поле». Мне хотелось бы закрыть вопрос с «Опекой», получить ключ и двигаться дальше, оставив в прошлом все эти «книжные» дела.
— Только он, — кивнул Агапов. — Остальные уже передали информацию, получили вводные и ушли в «спячку».
— В каком смысле – в спячку? — спросила я.
Дюжина глаз обратились на меня, а потом снова – в сторону Агапова.
— Проект «Опека» закрывается, — дребезжащим голосом сказал профессор. — Мы уходим из Сектора.
— Неужели вы решили, что это лучший момент, чтобы уйти?! — воскликнула я – теперь на меня смотрели почти все в этом зале, включая тех, кто сосредоточенно разглядывал графики и схемы на светящихся стенах. — Вот-вот случится вторжение – вы ведь знаете, что я это всё не выдумала… А история с Циконией? Неужели вы позволите чему-нибудь подобному повториться?.. Слушайте, я видела, на что вы способны – там, снаружи. У вас есть практически бесконечные ресурсы! У вас есть доступ к неслыханным технологиям! Вы можете изменить историю человечества, но вместо этого вы просто уходите?!
— Елизавета, вы знаете, что такое Ковчег? — поинтересовался главный физик Самойлов – полноватый, темноволосый, с живыми чёрными глазами под затенёнными стёклами очков. — Знаете, в честь чего назван наш мир?
Этот вопрос застал меня врасплох. Покопавшись в памяти, я выудила старую библейскую легенду.
— Это… Легендарный корабль, в котором люди и звери спаслись от всемирного потопа.
— Именно так, — кивнул Самойлов. — Наш Ковчег уже сошёл со стапеля, он снаряжён и готов к любым испытаниям. К сожалению, на нём спасутся не все, но в этом нет необходимости. Здесь собрались самые достойные – те, кто построит человечество будущего.
Я несколько растерялась от такой аллегории и спросила:
— Но как же остальные люди?
Крючков встал – высокий, статный, – заложил за спину руки и неторопливо пошёл вокруг стола в мою сторону.
— Оглянитесь в прошлое, — сказал он. — Загляните далеко за его горизонт, в период самого становления человека. Что сделала обезьяна, когда взяла в руки камень?
— Не знаю… Заточила деревяшку?
— Заточила деревяшку, а следом – убила этим камнем другую обезьяну. Человечество всегда соблюдало славную традицию разделения внутри себя. По убеждениям, цвету кожи, форме черепа. По сказкам, в которые верили люди, полагая чужую сказку неправильной. Тамерлан, Наполеон, Гитлер… Корея, Вьетнам, Аравия… Крестовые походы, три Мировых войны, две водных, Балканы, Иберийский кризис… За примером далеко ходить не надо – вспомните Каптейн, а теперь и Пирос… Старое человечество погрязло в противоречиях. Оно самозабвенно отпиливает от себя собственные конечности. Но кто мы такие, чтобы мешать ему истечь кровью и самоуничтожиться?
Признаться, подобные мысли иногда посещали и меня, но сейчас, услышав их от высокопоставленного военного, члена высшего органа Ковчега, я пребывала в недоумении. Параллель, которая теперь пролегала между руководителем колонии и андроидом-человеконенавистником, некогда разлагавшимся от облучения внутри покинутой базы на Дактиле, пролегала очень явно и отчётливо.
Не найдясь, что возразить, я спросила:
— А вы что же, уже не люди? Чем вы отличаетесь от них? Только средой обитания и воспитанием?
— Наше общество не лишено некоторых детских изъянов, — произнёс Крючков, обогнул мой стул и встал у меня за спиной. — Но оно организовано, как идеально работающий механизм. Его изначально строили на правильном фундаменте. Мы не делим людей по убеждениям или по уровню достатка. У нас нет преступности, безработицы или голода, наши технологии обеспечивают непрерывное развитие, здесь царствует наука. У нас у всех есть общая, высокая цель – построить на этой планете гармоничный техно-биологический рай. И мы его построим.
— Даже здесь есть те, кто не согласны с вашей высокой целью, — возразила я. — Эти люди под землёй… Они, наверное, хотят иного будущего. Вы об этом не задумывались?
— Мы уважаем их стремления, но такова уж природа настоящей демократии. — Генерал проследовал мимо меня и направился обратно к своему креслу. — Большинство диктует свою волю меньшинству, а меньшинство либо принимает эту волю, либо идёт своим путём. Рано или поздно мы с ренегатами придём ко взаимопониманию – это вопрос времени. В отличие от Конфедерации, мы не отказываем им в будущем, как она отказывает сейчас Пиросу с молчаливого согласия государств Земли. Влейся мы в дружную семью планет Сектора – с нами непременно сотворят то же самое.
— Кому отказывают в будущем? — Вдоль спины моей метнулся быстрый холодок. — Что это означает?
Крючков опустился в кресло, пробежался пальцам по сенсорной панели и обернулся к стене. Графики и схемы исчезли, и во всю ширь проекции развернулось изображение. На фотографии угадывался центральный бульвар пополуденной Ла Кахеты. Резные арки возвышались над извилистыми пешеходными дорожками, выкрашенными в ярко-оранжевый цвет. В стороне виднелась проезжая часть – совершенно пустая, что было дико и немыслимо в это время суток. Вообще, город на кадре производил впечатление вымершего – не было ни единой живой души.
Кадр сменился. Появились люди – военные, одетые в химические костюмы Армии Конфедерации и противогазы, с оружием в руках. Они деловито патрулировали широкий проспект, перекрытый стальными заграждениями. Перед самой оградой на асфальте зеленел военный гравилёт, сидящий на пузе.
От следующего кадра перехватило дыхание, а в животе зашевелился знакомый чёрный комок. На покрытой брусчаткой площади возле погасшего фонтана лежали продолговатые тюки, укутанные в чёрный пластик. Они были аккуратно уложены ровными штабелями. Новый кадр – и снова тела, лежащие вдоль одного из бесчисленных, украшенных цветочными узорами коридоров республиканской больницы…
Мелькнула перед взором затхлая галерея девичьего корпуса интерната, в нос ударил запах железа, а спину тут же прошиб холодный пот, пропитывая футболку. Я несколько раз моргнула, стряхивая наваждение…
Солдаты в мешковатых костюмах химзащиты стояли среди тел, один из них смотрел в серый невзрачный планшет – делал какие-то пометки.
— Что это за дьявольщина? — спросила я. — Зачем вы мне это показываете?
— Это хорошо известный вам город Ла Кахета. — Адмирал нажал на панель, и кадр сменился. — Город, в котором вам неоднократно доводилось бывать по рабочим вопросам.
За баррикадой, перекрывавшей улицу, возвышался шпиль здания телецентра, а над ним, почти в недостижимой вышине, но кажущийся таким близким чёрный силуэт «Голиафа» заслонял Мю Льва, накрывая мир своей тенью. Вдоль обочины стояла бесчисленная вереница грузовиков, а военные в химзащите грузили в кузова чёрные мешки…
Следующий кадр показывал дымящиеся остатки какого-то здания в центре столицы… Обрушенный свод станции метро… Снова мёртвые тела на тротуаре у многоэтажного дома… Догоревший остов броневика возле дорожной баррикады…
— Это настоящая резня, — пробормотала я. — Откуда у вас эти снимки?
Агапов повернулся ко мне и сказал:
— Есть ещё несколько видеороликов. Прежде чем исчезнуть, Рихард Фройде – тот самый человек, которого нам очень нужно вытащить – передал эту информацию связному. Фройде прибыл на Пирос на «Голиафе» в составе карательной экспедиции. Он работает по медицинской части. Не военный…
Или же всё это – большая фальсификация, подумала я. Видеоизображения и даже видеозаписи подделать ничего не стоит. Вот только зачем? А главное – кто осуществил эту подделку? Россы – чтобы заманить меня на Пирос? Не похоже, ведь я и так у них в кармане… Связной или агент, чтобы заманить на Пирос россов? Такое вполне может быть.
— По нашим сведениям, — сказал адмирал Горячев, — Космофлот Конфедерации распылил над Ла Кахетой боевые отравляющие вещества. Сорок тысяч погибших и двести тысяч беженцев – это так называемый «побочный ущерб» быстрой победы над превосходящими силами повстанцев в условиях города. Сейчас в городе плотно окопался десант флота…
— Форменное варварство, — едва слышно прошептал Агапов. — Я всё ещё уверен, что нам нужно обнародовать это в средствах массовой информации…
— Профессор, мы уже обсуждали этот вопрос, — нахмурился Крючков. — Мы не будем участвовать в конфликте – в том числе информационном. Проект закрывается на неопределённый срок…
А по экрану тем временем шли солдаты – они рутинно таскали чёрные мешки, забрасывая их в открытые грузовики. На присыпанном пылью тротуаре лежали бойцы с нашивками «Фуэрцы дель Камбио» – бледно-серые, наполовину раздетые, в нелепых позах, глядящие пустыми глазами в небо. А ещё – обычные люди в гражданской одежде, которых было намного больше, чем бойцов вооружённого крыла профсоюза, который когда-то создавал Альберт Отеро… И снова мешки всех размеров – большие, средние, маленькие. Кто же нашёл свой конец в этих маленьких мешках?
— Этого не может быть, — наконец выдавила я из себя. — Эти кадры – ненастоящие.
Крючков вздохнул и сжал губы. Впервые за всю беседу в нём промелькнуло что-то человеческое. Или мне только показалось?
Адмирал Горячев подал голос:
— Волкова, теперь вы понимаете, что они сделают с нами, если доберутся сюда? Проект «Чужие среди нас» с его массовыми арестами покажется утренником в детском саду. Этим существам нельзя было давать технологии гиперпереходов. Им нельзя давать технологию кваркового синтеза. Они и те, кто теперь их контролирует, всё используют во вред тем, кого из раза в раз назначают врагами…
В чём-то он был прав, этого не отнять. Хоть за всеми этими ужасами в итоге стоит тот, кто отдаёт приказ, никакой конечной роли это не играло – люди и внедрённые псионики работали заодно. Они вместе двигали рычаги этой машины, созданной для управления человечеством. Управления, а если привычные схемы давали сбой – то уничтожения. Незначительный нюанс заключался лишь в том, что с какого-то момента у рычагов машины появилась ещё одна пара рук – длиннопалых, иссиня-бледных, сухощавых.
— Вы хотите, чтобы я отправилась туда, — догадалась я. — Но почему именно я?
— Вы знакомы с местной спецификой. — Крючков начал загибать пальцы. — Вы умеете за себя постоять. Но главное – у вас нет выбора… Поэтому вот, что сейчас будет, Волкова: вам выдадут форму, и вы отправитесь на космодром. Группа уже готова, челнок скоро прибудет на лётное поле.
— Прямо сейчас? — Я затравленно оглянулась на Агапова – он сосредоточенно изучал голограмму на столешнице перед собой. — Но мне нужно домой, я должна перед отлётом хотя бы повидаться с друзьями.
— Пока вас не будет, мы проследим, чтобы с вашими друзьями не случилось ничего плохого. — Морщинки паучком пробежали по уголку рта Крючкова, в глазах мелькнул ехидный блеск. — Волкова, Агапов, вы свободны. Владимир Алексеевич, позаботьтесь о том, чтобы ваша протеже попала на корабль. Под вашу личную ответственность. — Затем обернулся к молчавшей всё это время женщине в халате: — Доктор Островская, завтра всех сюда, нужно принимать решение по конверсии избытков флота. А пока… Что у нас дальше на повестке?
— Вопрос цианобактерий, господин генерал, — бархатным голосом ответила женщина-учёный.
— Бактерии, бактерии… — Крючков устало протёр глаза. — Я обязан присутствовать?
— Лучше привыкайте сейчас – нам этим ещё долго заниматься, — заметил физик Самойлов. — Вероятно, нашим потомкам – тоже…
Про меня уже забыли, будто про какую-то досадную цианобактерию. Словно облитая ледяной водой с ног до головы, я поднялась с места и заковыляла к выходу из зала.
— Лиза, подождите меня возле лифта, — донёсся дребезжащий голос Агапова.
Рядом тут же очутились пара конвоиров в чёрном и сопроводили меня до двери, а когда я оказалась в коридоре, закрыли её и встали по сторонам…
Над Ковчегом царила ночь. В вестибюле возле лифтов под пристальными взглядами охранников я стояла у панорамного окна, с высоты созерцая гигантское пятно, расплывшееся по хаотичной россыпи белоснежных куполов, под которыми бирюзой отсвечивали плантации неведомых растений. Яркое пятно было поистине космических масштабов – где-то наверху висело древнее орбитальное зеркало, оставшееся почти с самых истоков, с момента выхода местной цивилизации на поверхность…
А может ну его всё? Оглушить вертухаев, прорваться к Софи и сбежать куда глаза глядят? В бескрайние лабиринты туннелей под холодными горами. Может быть, мы организуем вооружённое сопротивление…
Нет. Нужно найти и доставить на Ковчег человека. Очень важного – такого, на фоне которого можно было пренебречь остальной цивилизацией. Почему нужно? Потому что час назад я молилась о том, чтобы меня отпустили домой – и этот момент настал. Пирос сгорал в пламени войны, я обязана была быть там, и новое задание подвернулось как нельзя кстати.
И что, если Крючков прав? Может, на человечество и правда оставалось лишь махнуть рукой? Оно всё равно уничтожит само себя, и никакая сила не сможет ему помешать. Чёрные мешки на горячем асфальте Ла Кахеты… Белые простыни по бокам длинного коридора в интернате… Чёрные мешки… Белые простыни… Люди, которые больше никогда не будут дышать, говорить, думать, любить…
Двери откатились в стороны, в вестибюль вышел профессор Агапов, и выглядел он так, будто сразу постарел на два десятка лет. Сгорбленный пуще прежнего, он спустился по широкой лестнице, приложил ладонь к сканеру возле дверей лифта и сказал:
— Пойдёмте, Лиза. У нас мало времени.
— Знаете, я много слышала о Россе и его обитателях, — сказала я, разглядывая узорчатый потолок холла. — Ходили легенды… Я представляла этаких всемогущих и справедливых полубогов, которые где-то там, незримо наблюдают, а случись чего, в решающий момент придут на помощь и исправят всё.
— Всё дело в людях, — скрипуче ответил Агапов. — К сожалению, как и раньше, кадры решают всё. Адмирал Дегтярёв – военный космолётчик, один из тех, с кем мы бок о бок создавали эту экспедицию – безвременно покинул нас чуть больше месяца назад. Он был последним из могикан, имел свою точку зрения и всегда мог склонить Совета на свою сторону. Его позиция заключалась в том, что мы должны сообща нести груз ответственности за человечество – будучи его частью…
Створки лифта открылись, мы вошли внутрь, следом скользнули и наши постоянные спутники в форме. Похоже, местные главари всерьёз опасались, что я предприму побег.
— К сожалению, мы, люди, всё ещё не вечны, — тем временем продолжал профессор. — Горячев и Крючков родились и выросли здесь, всегда были отличниками службы, и сейчас они во главе колонии. Первый сделал карьеру во флоте и стал правой рукой Дегтярёва, а второй теперь заведует внутренней безопасностью. Я не могу сказать о них ничего плохого, они всегда делали всё на благо колонии, но, видите ли, жизнь в изоляции меняет. Чего уж говорить о тех, кто и не видел другой жизни? Все мы год за годом видели зверства, которые учиняют друг с другом люди. Читали исторические сводки, смотрели со стороны и ужасались, и в конце концов некоторые из нас пришли к выводу, что человечество недостойно спасения от самого себя…
— Но так нельзя, — сказала я тихо. — Нельзя отворачиваться от всех соплеменников только из-за того, что творят некоторые…
— Я тоже так считаю. Но в них больше нет чувства сопричастности к большой Родине, присущего уходящему поколению, к которому принадлежит и ваш покорный слуга. Помимо меня из старой гвардии остался только Самойлов, но он полностью занят инфраструктурными проектами… Мой голос в Совете становится всё слабее. А молодые решили, что оставят «Книгу» в хранилище и приберегут её для нового человечества, которое будет построено здесь. Если Земле повезёт не погибнуть, тем лучше для неё. Но проект «Опека» официально сворачивается, и теперь Конфедерация и Росс – сами по себе.
Лифт остановился, выпуская нас в просторный коридор, и наша процессия зашагала вперёд, в сторону пневмостанции…
Вот такие они, полубоги и строители светлого будущего – точь-в-точь такие же люди, которые буднично принимают управленческие решения о судьбах всего человечества. Ковчег снаряжён и готов к отплытию, а на берегу останутся миллиарды людей, брошенные на произвол судьбы. «Книгу» упрячут под замок, а из этой маленькой злобной планеты сделают рай для тех, кто останется в живых. И пойдут они вперёд широким шагом, пинком отбросив в сторону старый мир…
— А теперь, Лиза, абстрагируйтесь, — таинственно произнёс Агапов, сделав широкий взмах морщинистой рукой. — Поднимитесь над всем этим и оглядите картину целиком. Понимаете, за всей бытовой рутиной и суетой совершенно потерялись главные вопросы: почему люди двинулись именно сюда, к Россу? Почему первые корабли сели именно здесь, рядом с «воронкой Новикова»? Чья незримая воля нацелила Большую Экспедицию именно на это место? Я не верю в совпадения. И мы не задумывались об этом, пока не случился Великий Исход с Кенгено…
— Я уже знаю, почему люди оказались здесь, кое-кто мне рассказал. Но не думаете ли вы… — Смутная догадка молнией поразила меня в темя и теперь крутилась на языке – ещё чуть-чуть, и я смогу её сформулировать.
— О том, что найденные врата и появление «антипланеты» связаны? — завершил мою мысль Агапов. — Я в этом уверен. Я также уверен в том, что во всю эту историю гармонично вплетается как таинственный артефакт, очень вовремя найденный археологами, так и Созерцающий. Все события последних десятилетий складываются в одну картину. Скоро все эти линии сойдутся в одной точке – она уже маячит на горизонте.
— Всё это не укладывается в голове. — Я развела руками. — Я всего лишь человек, и всё это слишком крупно для меня. Я в этом мире прожила всего-то два десятка лет, этого времени слишком мало, чтобы что-то понять…
— Но что мы знаем о времени? — вопросил Агапов. — И уж тем более о том, как это время воспринимается другой разумной цивилизацией… Важно одно – вы, лично вы передвигаете кирпичики мироздания, пускай даже вслепую, наугад. Действия и события, которые кажутся незначительными, могут изменить ход истории. Вы должны помнить об этом.
— У вас гораздо больше возможностей, чем у меня. С вашими-то ресурсами…
— Если бы так. — Профессор добродушно усмехнулся и посмотрел на меня снизу вверх. — Те, с кем я создавал Экспедицию, выбывают из обоймы. Им на смену приходят новые лидеры, выросшие на этой планете. Молодые, решительные, целеустремлённые, с другими взглядами на жизнь…
— Так вы не просто участвовали, но и создали Большую Экспедицию?
Скромный профессор астрофизики Владимир Агапов, как выяснялось, скрывал за старым потёртым пиджаком много интересных деталей своей биографии.
— Сначала планировал, потом создал, потом участвовал, — мечтательно протянул он. — Нас было много, целый костяк теоретиков и практиков. Учёные – это так и не повзрослевшие, любознательные дети, овладевшие собственным разумом. Мы все были детьми долгие десятилетия, мы горели желанием свернуть горы, и в некотором смысле преуспели в этом. А потом, когда связь с Землёй наладилась, мы разработали надёжные легенды и вернулись с тем, чтобы построить сеть наблюдения. Как паук в паутине, Росс-Ковчег незримо находился в центре событий Конфедерации, чувствуя каждое дуновение ветра на краю своей пряжи, которую мы заботливо плели с другими «опекунами»…
— Я помню эти слухи. — В памяти всплывали обрывки новостей, статей и кривотолков. — В моём детстве все вокруг только и говорили о шпионах Росса, а потом всё постепенно сошло на нет. Выходит, вам удалось преуспеть и отвести от себя внимание. Но почему при всей хитрости вы не взяли власть в Конфедерации? Почему самоустранились? Можно же было избежать многих кровопролитных войн, обернуть вспять повальное скатывание людей в бедность…
— Если бы всё было так просто. — Агапов вздохнул и нахмурился. — История учит нас тому, что ничему не учит, но нас она научила хотя бы следующему: люди не готовы к справедливому обществу равных возможностей, они не хотят его. Миллионы лет эволюции не избавили человеческое существо от базового, исходного хватательного рефлекса, поэтому средневзвешенный человек всегда будет использовать любую возможность, чтобы возвыситься за счёт других. А значит, любая система в конечном итоге деградирует до так называемого «капитализма» в любой из его форм. А следом – до корпоративного фашизма, что мы с вами могли наблюдать воочию в Секторе… Как и двумя веками ранее, мы решили начать с создания альтернативы. Той, где ты можешь ткнуть пальцем вдаль и сказать: «Вот так жить не надо. Вот это – антипример». Теперь самое главное – правильно воспитать подрастающее поколение с сохранением преемственности, чтобы со временем можно было отбросить этот «костыль альтернативности»…
Я не была сильна в вопросах политики, поэтому мне нечего было ответить. Сложная тема справедливого миростроительства всегда бередила сердца людей, и то, что кто-то вновь всерьёз подступился к ней, уже было огромным достижением.
— Итак, я убедил Совет в том, что ты можешь быть полезной, — словно бы возвращаясь из далёкого умозрительного путешествия, сказал Агапов. — Правда, я не думал, что Крючков согласится так легко. Мне вообще показалось странным его поведение… В общем, теперь тебе нужно оправдать возложенные на тебя надежды.
— Однажды я уже согласилась вам помочь, и из этого не вышло ничего хорошего.
— Пойми, речь идёт о твоей жизни и смерти. — Морщинистая ладонь легла на моё запястье, старик придвинулся ещё ближе. — И не только о твоей. Подумай о своих друзьях.
— Пообещайте мне, — попросила я, — что когда я сделаю то, что вы хотите, вы поможете нам уйти – всем вместе.
— Обещать ничего не могу, но сделаю всё, что в моих силах, — твёрдо ответил Агапов…
* * *
Тут и там размеченная россыпями огней, территория космодрома простиралась на добрые полдюжины километров, втиснутых в плато средь расщелин и отвесных скал. На краю пространства торчал купол, с обзорной площадки которого сквозь стеклопластик я и глядела на десяток ангаров и высокую диспетчерскую вышку, призраком белевшую в стороне. Сбоку от ангаров, занимая без малого четверть площади, в шашечном порядке были брошены десятки кораблей. Над всей этой грудой железа исполинами возвышались два древних «Алоксилона». Полуразобранные, выпотрошенные, подсвеченные снизу прожекторами, с зияющими чернотой брешами в обшивке, словно выброшенные на берег киты, они создавали пейзаж, перерастая во тьму над лётным полем.
Рыбки поменьше были самыми разнообразными – в основном на морозе коротали свой век сервисные челноки Большой Экспедиции, маленькие и совершенно одинаковые глайдеры ранней постройки, но среди металла, к моему удивлению, оказались знакомые образцы производства Земли и даже пара экземпляров с почившего ещё до Исхода Кастельонского авиазавода на Кенгено.
Хорошо рассмотреть можно было только те, что стояли в первом ряду, и чьи очертания в лучах прожекторов я могла угадать – остальные же прятались за металлическими тушами своих собратьев, безмолвно протягивая к небу многочисленные кили, антенны и консоли двигателей.
Высокие продолговатые ангары в стороне были закрыты. Соединяясь друг с другом широкими арочными туннелями, они скрывали за собой ветку технической железной дороги – отсюда, из-за обзорного стекла верхушки спрятанной под землю пневмостанции я видела лишь краешек стоящего на рельсах громоздкого ярко-жёлтого локомотива…
Извилистые железнодорожные колеи, по которым двигались поезда на атомной тяге, были обширны, соединяли рудные прииски и заводы, а также все поселения между собой. В самых непроходимых местах подгорные технические туннели прорезали толщи скал, но не слишком глубоко – там, куда не поднимались вермиды, – и использовались исключительно для грузоперевозок, тогда как пассажирское сообщение обеспечивала сеть скоростных пневмотуннелей…
В тихую идиллию последних минут вкрадчиво вмешался гул снаружи, и краем глаза я заметила движение. Обернулась. Рядом со мной стоял великан в точно такой же бежевой форме, которую я получила перед отправкой на космодром. Глядя на меня сверху вниз, он прогудел:
— Как боевой настрой, Волкова? Не дрейфишь?
— Честно говоря, я счастлива свалить из этой дыры, — призналась я. — Здесь, на полевых работах я бы зачахла за полгода, если не быстрее. Я чувствую себя живой только в движении. Единственное, чего не хватает – это одного человека.
— Да, я наслышан про твою подругу, она отличилась, — кивнул мужчина. — Но это небольшая операция, и «Анкилоны» не задействуют. Не будет балласта в виде операторов, которых придётся защищать.
«А ещё Софи банально держат здесь в заложниках», — подумала я, но промолчала.
Рядом со мной уже стояли четверо в форме, и среди них я с удивлением обнаружила Агату – девушку, которую встречали на перроне юноша и старик. Ту, что, по словам Софи, потеряла в бою свою сестру.
Ни единый мускул на лице не выдавал её чувств. Казалось, будто ничего и не произошло, но исподволь я чувствовала некое напряжение, царившее в группе. Какая-то скрытая и очень сильная буря клокотала у неё внутри, буквально толкая её добровольцем вперёд, в новый поход чуть ли не на следующий день после возвращения из предыдущего. Я её прекрасно понимала – после такой потери сидеть на месте и вариться в собственных мыслях было равносильно самоубийству…
Гул усиливался, вырастая в рокот. Мелко завибрировал пол под ногами.
— Итак, Волкова, раз уж нам теперь вместе работать – давай знакомиться, — сказал здоровяк. — Андрей Макаров, позывной «Оникс», звание – майор, но мы обычно обходимся без официоза. — Он оглядел свою команду и сделал широкий жест рукой: — Это сержант-радист Агата Полякова, «Молния». — Коротко стриженная женщина с белоснежными волосами скосила в мою сторону голубые глаза и тут же устремила взор сквозь стекло, на лётное поле. — Это – лейтенант Аркадий Бесфамильный, «Бурят», наш штурмовик. — Хмурый и молчаливый боец с бакенбардами и густыми бровями, выглядевший сильно старше своих сослуживцев, коротко кивнул. — Младший лейтенант Архип Коньков, он же – «Умник», системщик и электрик…
— Привет, — дружелюбно сказал симпатичный «Умник», белозубо улыбаясь. — А ты…
— Я Лиза Волкова, но могу быть Анной Рейнгольд, тоже на «а» начинается, — сострила я.
— Так не пойдёт, — возразил Макаров. — Тебе нужен позывной.
Значит, приглашаете меня немного поиграть в войнушку? Что ж, я не против…
— В таком случае, можете звать меня «Фурия из Олиналы». — Моё старое прозвище пробуждало в памяти калейдоскоп размытых картинок – тех «подвигов», что я совершала под этим громким именем, известным каждому бедняку Ла Кахеты.
Агата «Молния» едва заметно фыркнула.
— Идёт, — кивнул майор, — но давай подсократим. Будешь «Фурией»…
Грузная тень легла на посадочную площадь, и через полминуты прямо в центр поля вальяжно опустился тупоносый, похожий на майского жука, исполин грязно-синего цвета – транспортный челнок, который должен будет доставить нас на крейсер межзвёздного класса «Арку́да», висящий на орбите Ковчега.
— Вот он, твой билет домой, — кивнул в сторону корабля «Умник».
— Домой ли? — скептически полуспросила я. — На Пиросе я тоже чувствую себя гостьей. Если подумать, мой дом – это дорога из одной точки в другую. Вот сейчас я, пожалуй, начинаю ощущать себя как дома…
Ворота ближайшего к кораблю ангара разъехались в стороны, оттуда выкатился сервисный вездеход на огромных колёсах с гружёной платформой на сцепке и неторопливо пополз в сторону пыхтящей и исторгающей из себя клубы горячего пара летающей машины.
— Вперёд, спецотряд «Стриж», — скомандовал майор. — Нас ждёт прогулка под чужим солнцем…
Надев респираторы, мы подхватили сумки с личным снаряжением и двинулись в сторону эскалатора. Воздух за тепловым экраном был охлаждён до минус семидесяти, ресницы мои тут же покрылись инеем, и я поспешила поднять ворот повыше, и поглубже спрятаться в капюшон.
Вездеход уже стоял под брюхом челнока, из которого свисали крепёжные тросы подъёмного механизма. Грузовые контейнеры исчезали во чреве корабля один за другим, пока мы шли по каменному лётному полю навстречу неуклюжему железному скарабею. Подъём по трапу – и нас встречают тёмные внутренности машины, в недрах которой как-то совсем по-домашнему гудели обогреватели, обдавая лицо волнами тёплого воздуха.
Словно добрые друзья, пара пилотов в причудливых противоперегрузочных костюмах тепло здоровались с бойцами. Они похлопывали друг друга по плечам и, очевидно, были давно и хорошо знакомы. Я же под шумок забралась в самый угол отсека для экипажа, к крошечному иллюминатору, за которым раскинулось обширное поле…
Вскоре все заняли свои места, властный голос велел пристегнуть ремни безопасности, и громоздкая туша челнока оторвалась от земли. Пейзаж поплыл вниз, а под «Алоксилонами» постепенно открывалось целое кладбище кораблей, подсвеченное разрозненными фонарями. Взгляд мой метался от одного к другому, и вдруг зацепился за что-то. Я не сразу поняла, что увидела, а ещё несколько мгновений понадобилось для того, чтобы поверить глазам.
В глубине отстойника, в окружении потускневших стальных развалин, сложив на узкой спине маневровые крылья, замер похожий на пчелу серебристый силуэт «Церамбики». Неужели «Виатор»? Быть того не может… Я напрягла глаза, силясь рассмотреть детали. Промелькнул в полумраке бортовой номер с единицей на конце, и по телу пробежал озноб.
Это не другой корабль. Это не может быть точно такая же машина или реплика, таких совпадений не бывает. Внизу, в отстойнике для кораблей стоял наш «Виатор» под номером четыреста одиннадцать…
Площадь ушла вниз и скрылась из виду, пряча от глаз мой старый корабль. Челнок, кренясь и подрагивая, поднимался всё выше, а вокруг открывались нереальные виды на укрытые чёрным ночным покрывалом антрацитовые зубья щербатых скал, протянувшиеся до самого горизонта…
… Волны времени вновь волокли меня к берегу, который я когда-то оставила за спиной. Величественная «Аркуда», абсолютно тихо и буднично совершив гиперпространственный манёвр, рассекала вакуум со скоростью чуть менее миллиона километров в час. Экипаж из полусотни человек и крошечная диверсионная группа приближались к жаркому Пиросу. Мой второй дом неумолимо надвигался, и я вновь – как и долгие недели назад на «Фидесе» – испытывала волнующую дрожь…
В грузовом ангаре «Аркуды» под днищем десантного челнока, висящего на массивных суставчатых ухватах, мы коротали время в ожидании прибытия. Где-то во тьме прятались ещё два челнока, а свет в обширном отсеке был приглушён, едва очерчивая контуры высоких стен и закреплённых тросами ящиков с оборудованием.
Наш небольшой отряд полукругом расположился прямо на сомкнутых створках высадочного люка, а в центре мерцал неяркий фонарь, вырисовывая причудливые узоры на лицах бойцов. Я необъяснимо чувствовала себя гёрлскаутом в лесном походе, сидящей у костра – стоило только прикрыть глаза, и где-то за ровным гулом стального зверя уже слышался треск горящих поленьев.
… — Почему для гиперпрыжка так долго собирается тёмная энергия? — спросил «Умник» Коньков и обвёл нашу маленькую компанию заговорщическим взглядом. — Потому что в диске галактики её довольно мало, и уж совсем мало в балдже. Зато очень много в гало.
— Напомни, что такое балдж? — попросила я, приоткрыв один глаз.
— Представь обычную игрушечную юлу, — увлечённо жестикулируя, сказал Коньков. — Она не плоская – она изрядно выпуклая сверху и снизу. И если плоскость вращения этой юлы и есть наша галактика, то яркий балдж – это выпуклый шарик в её центре, в котором сосредоточено ядро и основная масса старых звёзд. Гало же – это сфера с балджем в центре, в которую вписана галактика, и которая простирается на сотни тысяч световых лет «вверх» и «вниз».
— Вверх и вниз… Не пори чушь, умник, — фыркнула Агата Скворцова. — У галактики нет верха и низа.
— Это у тебя нет воображения, — огрызнулся Архип Коньков, глянул на меня, как преподаватель на единственную студентку, на которую возлагал все свои надежды, и продолжил: — Как ни странно, именно гало содержит основную массу галактики. И в нём же сосредоточена основная масса тёмной энергии. Там её столько, что концентраторы можно зарядить за считанные минуты!
— В гало тебя порвут на куски заряженные частицы, там им нечему помешать, и никакая корабельная защита не поможет, — сказал молчавший до этого майор Макаров. — Над плоскостью миллионы лет висят «пузыри» энергии, оставшиеся от обильного пиршества центральной чёрной дыры. А здесь, в диске, мы защищены звёздами, которые отделяют нас от ядра и гасят её излучение…
На этом спонтанном консилиуме учёных в военной форме я позабыла обо всём на свете. Далёкий холодный Ковчег, на котором мои друзья томились в золотой клетке, растаял, словно обрывки сновидения поутру.
— И заметь… — Коньков наставительно поднял вверх указательный палец. — Чёрная дыра в центре Млечного Пути не такая уж активная – наоборот, она даёт возможность формирования вокруг себя нескольких солнечных масс в год. Чем больше пыли и тяжёлых элементов пожирает дыра, тем больше выбрасывается разрушительной энергии, и тем сильнее подавляются процессы звёздообразования.
— И нам тут, на окраине, очень спокойно и комфортно, — кивнул Макаров. — И не только нам…
— С нашей классической галактикой нам повезло… Сколько там открыли Васнецовцы за последние десять лет? — Коньков повернулся к майору, и тот пожал плечами. — На участке небосвода размером с пуговицу телескопом обнаружили что-то около двух миллионов галактик. Получается, что в наблюдаемом нами пространстве – это в условной сфере, где мы находимся в центре, и с границ которой излучение за всё время существования Вселенной успело бы нас достичь – замечено одиннадцать триллионов галактик. В основном мелких, конечно, но их число постоянно растёт…
— Тормози, Архип, а то уж больно разогнался, — отрезала Агата. — Я знаю, что ты был отличником в школе и в учебке, но мы тут уже не воспринимаем эти потоки цифр.
— Просто я хотел сказать, что… В общем, Птолемей поставил Землю в центр мира. Коперник поставил в центр Солнце. Кеплер вновь убрал Солнце из центра, отправив его в путешествие по огромной галактике. А затем пришел Хаббл и сказал, что наш Млечный Путь – только одна из миллиардов галактик. Кто же будет следующим?
Повисла тягучая пауза.
— Ладно, скоро прибытие, так что давайте пройдёмся по вводным. — Макаров хлопнул себя по коленям и выкрутил яркость лампы – сразу стало светло. — Наша задача – разведать обстановку и определить местонахождение Рихарда Фройде, по возможности избегая контакта с войсками Конфедерации. Далее передаём информацию на «Аркуду», и там уже принимают решение о дальнейших действиях. Итак, что мы знаем? Архип?
— На Пиросе идут боестолкновения, — уверенно доложил Коньков. — Два месяца назад местная группировка «Фуэрца дель Камбио» подняла вооружённое восстание с целью выбить силы Конфедерации с планеты. Кое-что им даже удалось – были заняты оба военных космодрома, несколько баз, а штаб командования Космофлота на побережье Тантала полностью уничтожен бомбардировщиками.
— Верно, — подтвердил майор, — однако, спустя две недели Космофлот вытравил с воздуха столицу Соноры и забросил туда десант. Первая волна заняла аэропорт Ла Кахеты, со второй уже оккупировали центр опустевшего города и выставили блокпосты на въездах. Потом ещё три волны – всего примерно двадцать тысяч штыков, и теперь конфедераты чувствуют себя вполне уверенно. «Голиаф» сейчас на Земле – вероятно, готовится следующий заброс.
— Что по вооружению? Чего нам ждать? — спросил Аркадий «Бурят».
— Ничего тяжёлого нет – у них каждый килограмм веса на счету, поэтому в основном лёгкая колёсная техника. — Майор провёл рукой по седеющему «ёжику» на голове. — Но есть авиация. Оба космодрома у повстанцев отбили, а центр Ла Кахеты сейчас представляет собой неприступную крепость. У нас есть фото- и видеосвидетельства…
Майор положил рядом с лампой плоский блин голо-проектора, над которым развернулись уже знакомые мне апокалиптические кадры.
— Есть одно маленькое «но», — сипло протянул «Бурят». — Этим кадрам уже месяц, а больше у нас ничего нет. Негусто, прямо скажем.
— У нас есть данные сегодняшней разведки, — сказал Макаров, — которые меня несколько смущают. Блокпостов больше нет, а зона контроля ужалась до размеров правительственного квартала. Это разнится с тем, что мы получили перед вылетом.
— То есть, этот Фройде, которого мы ищем, исчез целый месяц назад? — вопросила я.
— Так точно, — кивнул Макаров. — Передал информатору фото- и видеоданные и пропал. А информатор на поверхность планеты даже не спускался – посчитал это слишком опасным делом. И я так понимаю, наше руководство ничего не предпринимало, пока шли поиски артефакта. А теперь вот решили запоздало послать нас за человеком, от которого целый месяц ни слуху, ни духу.
— А кто этот информатор? — спросила я.
— Мне не докладывали, — ответил «Оникс».
— Значит, по факту мы не знаем, что там происходит, — скептически заметила Агата. — Потому что внизу не было ни агентов, ни других информаторов.
— «Опека» прогадила Пирос на все сто процентов, — усмехнулся Коньков.
— У Агапова последние годы планомерно отжимают ресурсы, — словно оправдываясь, пробасил Макаров, — а когда у тебя нехватка ресурсов и кадров, приходится идти на сокращения… Кому нужна заштатная дыра, если все решения принимаются на Земле?
— Ну, теперь-то зашевелятся. — В полутьме блеснули глаза Архипа.
— Да всё уже, никто никуда не зашевелится, — раздражённо бросила Агата. — Раньше надо было. Дегтярёв хоть чем-то интересовался, а Горячеву, адмиралишке недоделанному, на всё положить. Кто теперь будет разгребать всё это? Как обычно – мы, ценой своих жизней. Вчетвером против двадцати тысяч.
— Лейтенант Скворцова, это обычная служба с обычными приказами, — сказал майор. — Мы – последняя инстанция, и всегда разгребаем за другими.
Агата впервые за весь полёт поникла, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Макаров с отеческой теплотой в голосе произнёс:
— Мы все разделяем твои чувства, и я пошёл тебе навстречу в твоём желании отправиться с нами, поэтому давай-ка сохранять самообладание. Нам нужен твой профессионализм, сосредоточься на деле. Это лучшее, что ты можешь сделать…
В полутьме мелькнула тень, и в центр круга, уперев руки в бока, вышел человек в синей форме пилота.
— Прости, майор, что нарушаю идиллию, но давайте-ка ещё по десять минут на центрифуге, — наставительно сообщил человек. — У вас есть где-то час. Гравитация внизу поблажек не даст. Это, ребята, вам не по вшивым астероидам скакать…
* * *
… Салон тяжёлого десантного глайдера, неуловимо похожего на кряжистую, хорошо откормленную ездовую собаку, был рассчитан на шесть человек – два ряда по два сиденья в головной части и ещё пара мест возле вспомогательных систем в корме. На вид машина, покрытая бронелистами внушительной толщины, была крепкой и надёжной – агрегат весил никак не меньше пяти тонн.
Кое-кто из моих напарников уже скрылся внутри, прихватив с собой по стволу, и в оружейной стойке при входе осталась лишь массивная снайперская винтовка. Я протянула было к ней руку, но сзади раздался голос майора.
— Не спеши. Для тебя у меня есть кое-что другое, — сказал он и протянул в мою сторону кобуру с пистолетом внутри.
— А почему так? — недоумённо вопросила я.
— Был приказ – не давать тебе ничего тяжёлого.
— Приказ? Кто же это, интересно, так заботится о том, чтобы я не надорвалась, таская тяжести?
— Если есть желание обсудить – дождись окончания операции и задай вопрос начальству, — отрезал Макаров, продолжая протягивать мне пистолет.
Молча взяв оружие, я плюхнулась в одно из сидений, защёлкнула ремни безопасности и опустила фиксирующие поручни. Сбоку возникла чья-то рука с невиданным ранее устройством.
— Кинетический щит, — сообщил майор. — Задерживает мелкие и быстрые объекты вроде пуль или осколков. Жилет защёлкивается на поясе, вот это – кнопка включения. Хватит его на час активного пользования.
Нацепив на себя устройство, я нажала на кнопку. Загорелся жёлтый огонёк на боку, в салоне повис низкий гул, но больше ничего не произошло. Посидев так с полминуты, я выключила кинетический щит – было неясно, работает он или нет. Что ж, надеюсь, в бою его проверять не придётся.
Макаров тем временем выудил из кармана небольшой пластиковый наруч.
— Это – многофункциональный браслет. Всегда носи его при себе, — сказал он. — В нём часы, навигация, биометрия, календарь. Выдерживает температуру от плюс ста до минус ста, можно не бояться промочить…
— Знаю, у вас дома я таскала такой на работе.
Я привычным жестом защёлкнула устройство на руке на последнее деление, впритык – устройство было великовато для моего запястья.
— В таком случае, проблем быть не должно, — заключил майор Макаров и пробрался вперёд салона машины…
Я сидела в ожидании и задумчиво разглядывала выданное мне оружие. Так себе, учитывая то, чем вооружились остальные члены отряда – автоматические карабины, шоковое ружьё… На ложементе до сих пор стояла снайперская винтовка, притягивая к себе мой жадный взгляд. Впрочем, старые, несколько подзабытые ощущения всё равно возвращались ко мне – ощутив в руке оружие, я почувствовала прилив сил и чувство защищённости.
— Сядем в трёхстах километрах от Ла Кахеты, — прозвучал в наушнике голос Агаты – она уже вглядывалась в мониторы в корме глайдера, покачиваясь в массивном вращающемся кресле. — Район тихий, людей там мало, в основном частные фермы и сельхозугодья. Столкновений не наблюдается, вокруг никто не летает и не ездит. Сейчас под нами вечер, поэтому сперва разложимся, переждём ночь, а наутро начнём действовать.
— Разложиться мы всегда успеем, лейтенант, — прохрипел Аркадий «Бурят». — Не торопи события.
Рухнувший на сиденье сбоку от меня Архип заметно нервничал, то и дело постреливая глазами через узкие окошки-бойницы наружу, в ангар «Аркуды», где развернулась вялая суета. Снаружи экипаж деловито сновал вокруг десантного челнока, осуществляя предполётную проверку узлов. Майор тем временем сел за управление, поднял глайдер в воздух и стал аккуратно заводить его по рампе в десантный отсек шаттла.
— Кстати, я тебя помню, — сказал Коньков, улыбаясь и стараясь спрятать дрожь в голосе. — Я был на Аскании с Матвеевым.
— Вот как? — без особого энтузиазма отозвалась я. — Матвеев – это тот, со шрамом? По правде говоря, я только его лицо и запомнила.
— Да, он самый. Тогда старую посудину чуть не размазали об астероид. Представляешь? Гиперпрыжок, потом меня бросило в сторону, боковые ворота поднимаются – и вот он, камень, на расстоянии вытянутой руки! — В подтверждение своих слов он вытянул вперёд руку в перчатке песочного цвета. — Даже думать страшно о том, что было бы, промахнись мы на пару метров… Коллапс, аннигиляция частиц…
Зажужжала и с лязгом запахнулась рампа, загудели двигатели шаттла, набирая обороты. Что-то скрипнуло под ногами, и глайдер лёг на пузо, прочно вцепившись в рифлёный пол. Сочно защёлкал металл – бойцы проверяли экипировку, экзоскелеты и оружие, по которому уже разу перезаряжая обоймы и клацая предохранителями. Посвистывали мультивизоры на шлемах, потрескивали, незримо натыкаясь на преграды, кинетические щиты.
В жилете и в форме с бронепластинами, прикрывающими живую руку, я чувствовала себя весьма комфортно и свободно в движениях, чего нельзя было сказать о моих попутчиках, закованных в экзоскелеты. Единственное, чего мне не хватало – это серьёзной огневой мощи. Повертев в руках пистолет, привыкая к его весу и габаритам, я машинально вынула и вновь защёлкнула магазин и сунула ствол в кобуру.
— Мы готовы, «Ястреб», — сообщил в переговорник Макаров. — Трогай.
— Отстыковка на счёт три, — раздался голос пилота в наушнике.
Что-то басовито загудело – под челноком открывался высадочный люк, а гигантский кронштейн опускал шаттл вниз, в горячее небо Пироса, готовясь разжаться и отправить летающую машину в свободное падение.
— Триста… Тридцать… Три!
Мир вокруг ухнул вверх, а ремни впились в плечи. Небольшой кораблик затрясся, как в агонии, и наш глайдер в его чреве – вместе с ним.
Я огляделась. Коньков притих и вжался в сиденье. Лейтенант Скворцова сидела с закрытыми глазами, а Аркадий с полным вселенского спокойствия лицом глядел в потолок и что-то расслабленно жевал.
Дрожь нарастала, всё кренилось, раскачивалось и громыхало, далеко снаружи гулко потрескивало – челнок нагревался, пробивая себе путь сквозь плотную атмосферу. Изрядно тряхнуло, снаружи взревели реактивные двигатели, и меня вдавило в кресло. Оглушительно хлопнул воздух вокруг десантного челнока, отдаваясь гулом в заложенных ушах – верный признак перехода на сверхзвук. Голова гудела и становилась легче и легче, перед глазами скакали белые блохи…
— Расчётное время прибытия – четыре минуты, — сквозь помехи вещал в коммуникаторе пилот. — Маскировочное поле в норме, над точкой чисто, на земле с цветами никто не встречает. «Стриж», готовьтесь к сбросу.
— Принято, «Ястреб», — отозвался майор. — Даю координаты точек эвакуации. Основная и две резервные. Ровно через трое суток, засекай время… Ребята, на всякий случай дублирую точки вам на браслеты…
За узким обтекателем глайдера чернела рампа челнока, едва подсвеченная бордовыми лампами по углам отсека. Машина летела вперёд и вниз, из глубин живота что-то подкатывало к горлу, а я покрепче вцепилась в страховочные поручни. Постепенно переползая с Архипа на соседнем сиденье, меня накрывал липкий страх – деваться из этой тесной коробчонки было некуда, и мне казалось, что мы сейчас просто рухнем оземь. Всё произойдёт мгновенно. Хрясь – и всё… Когда-то меня уже случались подобные приступы – и каждый раз был словно впервые…
Вираж, крен, резкий толчок – и тряска стихла, сменившись размеренным покачиванием. К гулу реактивных двигателей челнока примешалось деликатное пение антигравов.
— «Стриж», минута до цели, — сообщил наушник. — Дальше пойдёте своим ходом.
— Выгружай нас, — скомандовал Макаров. — С этого момента используем только позывные. Имена и фамилии – забыть. Передатчики, браслеты и щиты – не снимать. С оружием – не расставаться.
Я рефлекторно поправила миниатюрный наушник радиоустройства и похлопала ладонью по кобуре.
— Так точно, Оникс, — лениво отозвался Бурят.
— Как вы там, ребята, держитесь? Тебя не укачало, Фурия?
Я не успела ответить – через секунду в десантный отсек ворвался свет и ветер, подхватил глайдер и рывком выдернул его из тёмного нутра на волю. Кто-то радостно закричал и заулюлюкал, а сквозь окошки в салон боевой машины хлынули солнечные зайчики.
Планер задрал нос, за обтекателем парой фиолетовых факелов мелькнула отдаляющаяся корма десантного корабля. Несколько секунд свободного падения, новый удар перегрузки, распирающей голову – и воцарилась спокойная тишина, нарушаемая лишь воем антигравов, плавно несущих машину по дуге вниз, к земле…
Соскальзывающая к горизонту Мю Льва окутывала глайдер потоками оранжево-красного тепла, раскладывала по лоскутной поверхности под нами бордовое одеяло последних предсумеречных лучей. На горизонте, подёрнутом дымкой, угадывались далёкие холмы – наверное, где-то там окутанная смогом заводов, гигантским спрутом распласталась по земле Ла Кахета, протягивая в стороны щупальца пригородов, а ещё дальше, за тысячу километров отсюда, среди пожухлой травы и низкорослых деревьев пряталась старая-добрая Олинала с одиноким серым шпилем огромной неуместной гостиницы. Вдоль тротуаров бродили праздные пешеходы, сверкали жемчугом лучезарные улыбки, по горячему асфальту шуршали автомобильные шины, отрывистые гудки на перекрёстках подгоняли зазевавшихся на зелёном сигнале водителей…
Так было раньше, но я прекрасно понимала, что всё сильно изменилось…
— Мир вечного лета, — протянул бледный Умник, расстёгивая ворот спецовки. — Уже от одного вида мне становится жарко.
— Боюсь, ты здесь не выживешь, — бросила Молния, не отвлекаясь от приборов, — но если вежливо попросишь, я облегчу твоё существование и поделюсь кремом для загара…
Лоскуты под нами всё увеличивались в размерах, растягивались, вырастая в зернистые полотна полей, тут и там рассечённые взъерошенными холмами, разрезанные узкими ручейками и нестройными шеренгами куцых деревьев. Пара крохотных коробочек и бежевый цилиндр, отбрасывая длинные закатные тени на окраину одного из таких лоскутов, превращались в двухэтажный дом и окружённый деревянным забором амбар с торчащим в стороне зерновым элеватором…
Какое-то щемящее чувство вырастало у меня в груди – пейзаж под глайдером отдавал чем-то неуловимо знакомым. Такое бывает, когда взгляд скользит по окружающему пространству, подчинённый цели или выбранному пути, и вдруг комбинация света и тени складывает на периферии зрения картинку, которая запускает алгоритм дежавю. И если замереть на мгновение, прислушаться к внутренним ощущениям и ухватиться за это чувство – в памяти начнут вырастать картинки из прошедшей жизни. Приятные моменты – и только они, потому что плохие сложнее вспомнить. Для плохих нужна наживка, а хорошие всплывают на поверхности памяти сами. Бабочка в сачке, яркая вспышка света на выходе из тёмного кинотеатра, откушенный ломоть арбуза в руках…
Глайдер опустился на брюхо прямо напротив слегка покосившихся ворот бревенчатого амбара, и майор скомандовал:
— Бурят, Умник, проверьте дом на всякий случай – нам сюрпризы не нужны.
— Так точно!
Надвинув тактические маски на лицо, бойцы в мгновение ока скрылись снаружи.
— Фурия – со мной, поможешь загнать машину под крышу.
С этими словами Оникс распахнул дверь и спрыгнул на землю. В нос ударил парной воздух, наполненный ароматами сухого сена, коровьего навоза и освежающего вечернего ветра. Пахну͐ло слабым, едва ощутимым неприятно-сладковатым душком. Я поднялась с места и тут же почувствовала тяжесть в пояснице, словно на мне висели стальные гири весом в полсотни килограммов. Как же я отвыкла от привычной гравитации…
Исподволь позавидовав напарникам, закованным в экзоскелеты, я выбралась наружу, на подсохшую почву, некогда перемешанную многочисленными копытами, а теперь пораставшую мелкой травкой, и огляделась. Вокруг было совершенно пусто – ни единого человека, ни одной коровы или лошади. Лёгкий ветерок трепал порядком подросший сорняк, захвативший пшеничное поле за дощатым забором.
А в стороне, в самом углу загона лежала туша, и я сразу же поняла, откуда этот сладковатый запах тления. Клеть покатых рёбер обнажала уже порядком заветрившиеся внутренности, доносилось суетливое жужжание мух.
— Бедное животное, — тихо произнёс майор. — Хоронить его, похоже, никто не собирается.
— Наверное, хозяева сбежали, побросав всё, — пробормотала я. — А скотину загрызли степные койоты. Они боятся людей, но часто беспредельничают в их отсутствие.
— Ладно, пойдём, — раздался раздражённый голос Макарова. — Не на что тут смотреть…
Он уже стоял возле деревянных ворот с карабином на плече. Очутившись рядом с ним, я ухватилась за створ, в четыре руки мы сдвинули его с места и покатили по рейлингу в сторону. Потревоженные опилки колыхнулись и заплясали над сгнившим соломенным настилом – в амбаре было совершенно пусто. Я откатила второй створ, майор обвёл окрестности опущенным на глаза визором и взобрался за штурвал глайдера. Через несколько секунд машина аккуратно вплыла в полутьму сарая.
— В доме ни души, всё чисто, — сообщил Бурят в коммуникаторе. — Можете заходить.
— Принято, будьте начеку… Фурия, открой дверцу в корме. — Оникс стоял рядом со мной и вещал в коммуникатор, голос его двоился, рождая эхо. — Там припасы, надо бы что-нибудь на ужин сочинить. Мы с Молнией пока расставим сети… «Ястреб», ждём от тебя сигнал о готовности дронов.
— Два из семи сброшены, через полчаса закончу, — едва различимо сквозь помехи прогудел пилот челнока.
Встретив нетерпеливый взгляд майора, я направилась к задней части глайдера…
* * *
… Саморазогревающийся армейский паёк уютно расположился в желудке. Я слизала с пластиковой ложки остатки пюре и вытянула ноги. В гостиной, едва освещённой переносной лампой, было просторно, шторы были занавешены, а по ту сторону окна вальяжно развалилась тёплая ночь. Экзоскелеты серебристыми горками были аккуратно сложены в углу, периметр дома надёжно охраняли несколько детекторов движения, спрятанных в высокой траве, а мы коротали время перед отбоем. Последние полчаса Умник убаюкивающе вещал:
… — Если есть существа, подобные Созерцающему, значит наш, человеческий эволюционный путь далёк от завершения. Мы – всего лишь ещё одно звено в бесконечной цепи превращений.
— Пока все вокруг будут превращаться в высших существ, ты, умник, так и будешь болтать, — съязвила Агата. — Всю свою эволюцию проболтаешь.
— За мою эволюцию не волнуйся, — ухмыльнулся Коньков. — Сыновья позаботятся о том, чтобы моя эволюция продолжалась. А вот за свою тебе стоило бы посуетиться и найти себе наконец нормального мужика… Но вот, что по-настоящему меня волнует. Люди веками гнобят друг друга по любому поводу. — Глядя на меня, он стал загибать бледные сухощавые пальцы. — Из-за цвета кожи, из-за религии или даже просто потому, что ты русский… Я читал историю Земли, и все последние века в северном полушарии только и нападали на русских – душили экономически, обкладывали базами, натравливали приграничные карликовые государства…
— Дело не столько в том, что русский – это русский, — сказал майор. — Дело в том, что по мнению англосаксонских варваров русские заняли слишком много места. Слишком много ресурсов получили в своё единоличное распоряжение.
— Просто русские с виду такие же, как и они, но другие внутри, — протянул Бурят. — Им не простили того, что они всегда предлагали миру альтернативу порабощению.
— Всё верно, — согласился Умник. — Но варвары-проходимцы по своей узколобости не учли одного – сила действия равна силе противодействия. И гораздо эффективнее дать что-то взамен, чем пытаться отобрать чужое силой. В Европе многие это понимали, только в мире тотальной лжи голоса разума почти невозможно различить.
— Неудивительно, что Россия в конечном итоге растворилась в Содружестве, как кусок рафинада в воде. — Макаров развёл руками. — А что такое Содружество по факту? Большой Китай. Китайцы мягко постелили…
— Китай – не самый плохой вариант, — заметила я. — Могло быть и хуже. Вымирающие русские выбрали из двух зол меньшее. Всегда, когда они поворачивались лицом на запад, под сладкие речи приходили «цивилизованные белые люди» и по своему обыкновению устраивали геноцид. Впрочем, это в итоге сыграло с ними злую шутку. Кое-где белому европейцу даже на улицу выходить опасно – обнесут, изобьют, а потом ещё и засудят новые смуглые хозяева. История – штука медленная, но справедливая…
— А мы? — Архип обвёл окружающих взглядом. — Мы мало того, что потомки русских, так мы вообще другие – выросли в другом мире с другими законами. Вы, люди, нас за один наш рост поставите к стенке…
— Отставить базар, Умник, — жёстко скомандовал майор. — Она тут ни при чём, и не так уж она от нас отличается. — Он повернулся ко мне. — Фурия, расскажи-ка нам лучше, почему тебя сослали сюда вместе с нами? Я слышал, что ты сунула нос, куда не следовало.
— Немного прогулялась на свежем воздухе, — неопределённо ответила я и подняла глаза – все внимательно смотрели на меня. — В общем, я была в подземных туннелях недалеко от «кипятильника». И видела этого вашего Созерцающего воочию. Довольно интеллигентное существо.
— Что вы делали? — Архип подался вперёд и жадно впился в меня глазами. — Разговаривали? О чём?
— Скорее… Я бы назвала это… — Я пыталась подобрать подходящее слово. — Обменом опытом. Он показал мне то, что он есть на самом деле. Та его форма, в которой он является на публику – всего лишь упрощение для нас, людей. Сам он существует под… Или над пространством и является коллективным разумом. Там, за нашим пространством он путешествует между мирами, изучает их. Я бы даже сказала – коллекционирует.
Царила звенящая тишина – затаив дыхание, все слушали меня.
— Я видела картины… Даже сейчас я не смогу передать их словами, я просто неспособна понять их огромность, — тихо говорила я. — Там было так много всего… Понимаете, я иногда думаю – что мы такое по сравнению с коллективным разумом, который ходит от планеты к планете и расставляет тут и там свои ве͐шки – просто так, из любопытства. Он покрыл собой, вобрал в себя сотни и сотни самых разных миров, увидел дюжины живых видов, но ещё даже не охватил и сотой доли нашей галактики…
Закрыв глаза, я вызывала в памяти те мелькающие картинки, пересекающиеся потоки мыслеобразов, за которые просто невозможно было ухватиться – можно было лишь проваливаться в их бесконечность.
— Это пугает меня, — вдруг сказала Агата. — Я смертна, мой век короток – и вся эта огромность пугает меня.
— А меня пугает другое, — прохрипел Бурят, и все, как по команде, вопросительно уставились на него. — Знаете, что у меня на уме? Пустовато здесь как-то. В доме – никого, в округе – ни души. Ворота загона распахнуты настежь – значит, кто-то их открыл и выпустил животных. Зачем?
— Забрали с собой скотину и ушли, очевидно, — пожал плечами Умник. — А может быть, продали соседям и опять же ушли. Двести тысяч беженцев из Ла Кахеты – это не шутки. Увидев такую ораву, которая прёт через твои посевы, ты сам поневоле соберёшь вещи и дашь дёру вместе с ними.
— Дом, жители которого подались в беженцы, выглядит не так, — возразил Аркадий и обвёл помещение широким жестом. — Все вещи на месте, еды полно – пусть и протухшей уже. Консервы нетронуты. А наверху, в тумбочке даже кошелёк с деньгами остался, а уж деньги-то люди взяли бы в первую очередь. Дом не выглядит давно заброшенным.
— Здесь всё давно уже покрылось пылью, — пробормотала Молния. — Никого тут не было уже по меньшей мере несколько недель.
— Значит, он просто оставлен, — констатировал Умник.
— Ладно, ребята, пора на боковую, а то не выспимся, — сказал майор. — Бурят, дуй наверх, на дежурство. Через три часа я, потом Умник. Дамы сегодня отдыхают.
Макаров щёлкнул выключателем, и лампа потухла. В темноте зашуршала материя, бойцы поудобнее укладывались в спальных мешках. Едва слышно запищало, мелькнул зелёный огонёк – Аркадий, включив прибор ночного видения, прошагал через гостиную и, скрипя ступенями, отправился на второй этаж…
* * *
… Хлопнул выстрел, я вздрогнула и открыла глаза – вокруг была кромешная тьма. Тут же раздалось злобное шипение Молнии:
— Умник, ты что творишь, скотина?!
— Такая шикарная куропатка была, — вполголоса раздосадованно протянул Архип в переговорнике. — Жаль, не попал на взлёте, надо было чуть раньше… Неужели тебе не хочется настоящего мяса?
— Идиот, — где-то у меня под боком пробормотал Бурят, и вновь воцарилась тишина.
В предутренней темени я закрыла глаза в надежде досмотреть до побудки прерванный сон и вновь погрузилась в дрёму…
… Сквозь скомканное полупрозрачное сновидение в сознание протиснулся голос Молнии, сквозивший плохо скрываемым волнением:
— Оникс, к нам гости. На периметре со стороны поля движение, пеший, триста метров. Идёт прямо к ферме.
— Ага… Вижу, — отозвался в коммуникаторе Коньков. — Чапает сквозь сорняк. Безоружный. Фермер, что ли… Или рабочий. С балкона не разобрать.
Выбравшись из спального мешка, я уже сидела на полу и яростно растирала забитые песком глаза.
— Надо его выпроводить, он может нас скомпрометировать. — Агата напряжённо всматривалась в экран массивного лэптопа цвета хаки. — Бурят, займёшься?
— Никак нет, я километром севернее, за ручьём, — прошелестел Бурят. — Он до вас дойдёт быстрее, чем я вернусь из дозора.
Голос Оникса ворвался в эфир:
— Если это не хозяин – проводите его до ворот, он не должен совать нос в наши дела. В противном случае, готовимся к передислокации.
— Принято. Сами встретим. — Молния кинула в меня быстрый взгляд и впервые с момента сброса обратилась ко мне: — Фурия, пошли, поприветствуем гостя.
— Так или иначе, — заметила я, поднимаясь и разминая плечи, — нам, скорее всего, придётся отсюда сниматься и двигать в более глухие места, подальше от городков и ферм. Один свидетель быстро превращается в толпу зевак.
— Если только мы от него не избавимся. — Агата демонстративно щёлкнула рычажком индуктора на шоковом ружье.
— Мы не какие-нибудь бандиты. — Голос Оникса в наушнике был твёрд и не предполагал обсуждений. — Гражданских не трогать. И не запугивать. Приказ понятен?
Скрипнула дверь, Агата тенью скользнула на улицу, в предрассветную влажную дымку, разлитую под крыльцом двухэтажного дома. Небо было сине-розоватым, клочья прохладного тумана прятались под куцые деревца в отдалении, возвещая скорый восход. Далеко впереди, скрытый по пояс высокой сорной травой, в нашу сторону брёл человек.
С оружием наперевес Агата решительно спустилась на землю и зашагала вперёд, а я – следом за ней. Влажный, покрытый росой пырей тёрся о штанины, цеплялся за ботинки. Сближаясь с незнакомцем, я не спускала с него глаз – тёмные волосы, загорелая кожа, джинсовый комбинезон на лямках и коричневая куртка поверх покрытой грязными пятнами серой рубахи. Он шёл вразвалку, не торопясь, слегка подволакивая ногу – похоже, ранен. Общий вид у него был какой-то нездоровый…
Мужчину от нас отделяли полсотни шагов. Только сейчас я обратила внимание на то, что голова его слегка покачивалась из стороны в сторону, будто на шарнире. Лицо исхудавшее, болезненное, со впалыми щеками. И глаза…
Сердце подскочило к горлу и рухнуло в пятки, мгновенно вызывая приступ головокружения. Я буквально вросла в землю одеревеневшим телом, Агата сделала несколько шагов вперёд и тоже остановилась. Оглянулась на меня и нахмурилась – мой ступор, кажется, вогнал её в недоумение.
Всё также подволакивая ногу и буравя меня взглядом, человек поодаль осклабился, обнажил два ряда неровных жёлтых зубов. Лицо его собралось в ком морщин, наполнилось нечеловеческой злобой, которую буквально источали кроваво-бордовые выпученные шары глаз.
Бесшумно открывая рот, я пыталась что-то сказать Молнии, но голос не слушался, мысли покинули совершенно опустевшую голову. Порыв прохладного утреннего ветра донёс до меня прерывистый животный хрип.
Человек стремглав бросился вперёд, а руки его, как безвольные плети, болтались в такт широким скачкам.
— Стоять на месте! — скомандовала Молния и вскинула автошокер.
Тридцать шагов… Двадцать пять… Двадцать…
— Осторожнее, он опасен! — Голос наконец-то вернулся ко мне.
— Я сказала – стоять, или открываю огонь!
Крутой поворот головы – я почти услышала хруст шеи, – и человек переключил внимание на Молнию, сменил курс и метнулся в её сторону. Резкий хлопок остановил одержимого, будто невидимая рука дёрнула его за шиворот. Ухая и курлыча, порхнули из высокой травы напуганные птицы. Демон в человечьем обличье мелко затрясся, словно в конвульсиях, на гримасе его мелькнуло невероятное младенческое недоумение. Второй разряд из шокера – и тело с глухим шелестом нырнуло в заросли.
— Фиксирую применение оружия, — захрипел передатчик голосом Оникса. — Что за пальба? Молния, приём!
— Тут человек. — Молния с опаской шла сквозь траву туда, где упал одержимый.
— Гражданский?
— Так точно.
— Был приказ не трогать гражданских! В какой части ты его не поняла?!
— Он собирался напасть. Я оглушила его шокером.
— Он вооружён?
— Никак нет.
— Так какого же хрена вы делаете?! Не хватало нам вляпаться в разборки с местными!
Молния стояла рядом с проплешиной в траве, глядя на тело. Примяв пырей, человек в грязной одежде навзничь лежал лицом вниз. От него несло смесью запахов нечистот и застарелой гнойной раны, а из-под штанины выпирала кость. Открытый перелом. Словно нелепый и давно переросший себя младенец, он отчаянно копошился, пытаясь пошевелить обмякшими конечностями.
— Его искалечили… — Молния склонилась рядом с вяло шевелящимся телом. — Помоги, Фурия, надо сделать что-то с раной.
Пока я стояла рядом в полном ступоре, не в силах приблизиться, Агата перевернула его, и я увидела лицо. Оскалом жёлтых зубов застывшее в странном слиянии удивления и злобы, оно бешено крутануло глазами и устремило взор на меня. Алые кляксы, заменявшие ему глаза, взирали прямо мне в душу.
— Явно болен. — Напряжённо оглядывая человека, Молния бросила через плечо: — Какая-то лихорадка… Он просто пылает, температура под сорок! Дуй за аптечкой, Фурия, надо сбить жар. Таскать его опасно с такой травмой…
— Молния, это не человек, — просипела я. — Это уже не человек, это что-то другое…
— Что ты там бормочешь?!
— Это уже не человек!
— А кто? — раздражённо воскликнула Молния. — Мышь полевая?!
Я не могла оторвать взгляд от этого лица – одновременно человеческого и уже лица чего-то чуждого, жуткого и отталкивающего. Хотелось броситься наутёк куда глаза глядят. В памяти всплыл далёкий образ – Джон за мощной стальной дверью, его грязные пальцы меж прутьев узкой решётки, и эти глаза – будто внутри глазных яблок разом взорвались все капилляры…
Порыв ветра качнул траву, заставил меня поднять голову, и я увидела ещё один силуэт, отделившийся от кустарника в стороне.
— Вон ещё один! — Я указала рукой. — Видишь? Бежит сюда.
Молния вдруг оглядела меня с головы до ног и удивлённо вопросила:
— Ты почему без оружия?!
— Это ведь обычный человек, я не думала, что придётся стрелять…
— Это могла быть засада! Оружие всегда должно быть при тебе!
— Вижу в прицел ещё одного, — доложил Умник. — Что за хрень у вас там происходит?
Я наконец пришла в себя и крикнула:
— Стреляй в них, Умник, не болтай!
— Это же гражданские…
Размахивая руками, будто совершая последний рывок перед финишной чертой, одержимый нёсся в нашу сторону. Хрустел, ломаясь, низкий кустарник, взлетали в воздух фонтанчики песка, а я только и видела, что злобный угольно-кровавый оскал и алые бусины поверх него.
Треснул шокер Молнии. Придавленной осой коротко прожужжал заряд – и покрытое грязными пятнами чудовище споткнулось и рухнуло в ковыль. Через мгновение оно снова появилось и захромало в нашу сторону, изрядно растеряв прыть. А из кустов тем временем вырвались ещё двое. Быстрый взгляд назад – и я вижу ещё троих, быстро бегущих с другой стороны поля.
— Не хочу нарушать идиллию, — задумчиво проговорил коммуникатор голосом Умника у меня в ухе, — но на датчиках уже с полтора десятка целей, и все они идут к вам.
— Оникс, Бурят, надо убираться отсюда, возвращайтесь из дозора! — Молния сорвалась с места и дёрнула меня за рукав, увлекая в сторону фермы…
Мы неслись вперёд, продираясь сквозь сорную траву, и я слышала шелест и животные хрипы позади себя. Краем глаза я улавливала какое-то движение в стороне, но нужно было смотреть себе под ноги, чтобы не навернуться, поэтому я просто бежала вперёд – как бежала много-много раз до этого. Бежать было тяжело – сказывалось долгое пребывание на Ковчеге с его низкой гравитацией, поэтому приходилось прилагать дополнительные усилия, выкладываясь по полной…
Сверкнула вспышка на балконе, что-то взвизгнуло над самым ухом, и громыхнул выстрел. Свист, второй залп – хрипящие звуки у меня за спиной прервались хрустом примятой травы.
Дом стремительно вырастал передо мной, мимо отрывисто верещали пули, а Молния уже стояла на крыльце и с плеча один за другим отправляла в полёт поверх моей головы голубые разряды шокера.
Последний рывок, подъём по ступеням – и я, согнувшись в три погибели, перевожу дух на веранде. Быстрый взгляд назад – вот они, приминают высокую траву и протаптывают извилистые тропки, ручейками сходящиеся к фермерскому дому. Несутся, скаля чёрные зубы и брызгая слюной. Пять… Десять… А на границе поля словно из ниоткуда появлялись всё новые силуэты.
— Давайте-ка в дом, девчонки! — Умник на балконе выпустил короткую очередь, и его карабин затих. — Первая обойма у меня вышла!
Ввалившись в прихожую, мы с грохотом захлопнули дощатую дверь и, не сговариваясь, опрокинули поперёк прохода большой одёжный шкаф. Створки распахнулись, вываливая его содержимое на пыльный пол, а в деревянную дверь хрустко ударилось что-то тяжёлое. Мы с Молнией лихорадочно волокли к двери всё, что попадётся под руку – увесистые тумбочки, стулья из гостиной. С беспощадным скрежетом по половицам подтащили массивный дубовый стол и подпёрли им завал – адреналин хлестал через край, придавая сил.
Снаружи в дверь звонко колотилось множество ладоней и кулаков. Сверху, в полутьме лестничного проёма возник Умник и негромко спросил:
— Что с этими бедолагами? Они больны чем-то? Я никогда ничего подобного не видел.
— Уйди с дороги. — Молния отпихнула его и стала подниматься по лестнице.
— Они больше не люди, — сказала я. — Это теперь безмозглые хищники, у которых только одно на уме – жрать… Пошли наверх, пока эти черти не догадались вломиться через окно…
Торопливо, но тихо, стараясь не шуметь, я поднималась по ступеням. В голове моей ослепительно-яркими буквами мерцало последнее, телеграфно-короткое письмо, полученное от Альберта после отбытия с Пироса на «Фидесе». Пульсирующий постскриптум, так мало говоривший мне в тот момент, но столь выпукло-очевидным ставший сейчас:
«Ты была права. Не нужно было вскрывать этот ящик Пандоры…»
* * *
… Сидя в кабинете хозяина дома на втором этаже, я прислушивалась к горячечной суете, что царила внизу. Доносились хриплые взрыкивания и булькающее дыхание, шаркающие и грохочущие шаги, глухие удары по дереву – наши гости несколько успокоились, но всё ещё метались по веранде в поисках способа попасть внутрь. Очевидно было одно – они не собирались уходить…
— Весь эфир забит переговорами про каких-то бешеных, — почти шёпотом сказала Молния. — Я полночи слушала и пыталась понять, что за бешенство тут разыгралось. Оказывается, планету накрыл настоящий зомби-апокалипсис…
На экране спешно схваченного из гостиной лэптопа хаотично двигались многочисленные точки – оставленные снаружи датчики движения показывали всё новые цели вокруг дома. Десятки и десятки, они приближались с разных сторон – но в основном со стороны поля, с просёлочной дороги в отдалении.
Я нервно водила рукой по кобуре на поясе и бросала жадные взгляды на пару тяжёлых пушек, лежащих поверх застеленной кровати, которые перед заступлением в дозор приволок из глайдера Умник.
— Оникс, Бурят, как слышите, приём? — приглушённо позвал он в коммуникатор.
— Слышу вас нормально, — отозвался майор. — У вас там совсем всё плохо, да?
— Мы не сможем выйти из дома, под стенами собралась целая толпа. Они больны и агрессивны, человеческого в них уже ни на грамм. Проверять, сожрут или нет, у меня желание отсутствует. И покидать нас они пока не планируют.
— Есть идеи?
— Есть. — Голос Бурята был спокойным, меланхоличным и слегка хриплым, будто он каждый день попадает в подобные ситуации. — Я могу пробраться в амбар, взять мобильный штаб и забрать вас с крыши.
— Одного там тебя загрызут в два счёта, — прошипела Молния. — Это чрезмерный риск.
— Верно. Поэтому вы должны отвлечь зомби на себя. Справитесь?
Мы с Молнией переглянулись. Выбор-то всего и был – либо рискнуть и попробовать сбежать отсюда, либо ждать, пока чудовища вломятся в дом… По соседству с кабинетом, в котором мы окопались, располагалась спальня. Она представляла из себя огромную двуспальную кровать, вокруг которой, казалось, и был построен этот дом. Рядом с широким панорамным окном, задёрнутым плотным тюлем, примостилась дверка на балкон. Поклявшись не расставаться с оружием более ни на секунду, я на цыпочках вышла в соседнее помещение, чтобы навести шум.
— Блин, мы даже позавтракать не успели, — с досадой посетовал Умник. — Бурят, ты просто обязан спасти машину с нашими пайками.
— Если бы не ты со своими долбаными фазанами, мы бы спокойно провели разведку, — вполголоса распекала его Молния, — а теперь того и гляди позавтракают уже нами. Сиди тут ровно и сторожи оборудование, понял?
Я аккуратно сдвинула занавеску и выглянула через щёлочку. Грязно-разноцветная толпа хаотично разбредалась по участку возле дома. Сбоку, в загоне бродили полдюжины доходяг, без особого интереса курсируя мимо гниющей коровьей туши.
— Бурят, сколько тебе нужно времени? — спросил в радиопередатчике Оникс. — Смогу прикрыть минут через десять.
— Амбар у меня в прямой видимости, — отозвался Бурят. — Метров двести по открытой местности – и я на месте. Вижу пару зомби на пути – думаю, смогу обойти их скрытно. Ну а дальше по моему сигналу начинайте шуметь.
— Уверен? — В коммуникаторе Оникса трещали кусты, он тяжело дышал.
— Лучше рискнуть сейчас, потому что скоро их тут будет целый батальон.
— Мы готовы, ждём, — сообщила я.
Молния приникла к окну рядом со мной и ткнула мне в плечо массивной снайперской винтовкой.
— Бери, это будет явно получше твоей пукалки, — сказала она и напряжённо оглядела пожухлое травяное поле перед домом.
— Вообще-то, Оникс приказал…
— Я знаю, что приказал, — прошипела она. — Потом вернёшь… Предлагаю не тратить патроны впустую, а стрелять сразу наповал. Предупреждения закончились. Гражданские или нет – теперь это уже неважно…
Время почти застыло, ленивым метрономом отстукивая секунды. Превратившись в слух, я сидела возле узкой полоски утреннего света, теснившегося сквозь щель между занавеской и балконной рамой, и выжидала. Эти звуки… Неужели люди способны издавать подобные звуки? Самые разнообразные – утробное рычание умирающих животных, сиплые всхохоты двухсотлетних стариков, свистящее бульканье вспухающих над болотом пузырей…
— Давайте, ребята, я под стеной.
Голос Бурята вырвал меня из оцепенения, я собрала в кулак всё своё мужество, распахнула балконную дверь и в полный рост вышла к деревянным перилам.
Две дюжины голов дружно повернулись на шарнирах и вперили в меня немигающие взгляды кровавых мячиков для гольфа. С глухим стуком опустив тяжёлое оружие на балконную балюстраду, я направила дуло в одного из доходяг и нажала на спуск.
Оглушительный хлопок сотряс дом, из груди существа брызнул кровавый гейзер, и оно рухнуло, как подкошенное. Теперь на меня смотрели десятки лиц – измождённых, грязных, пучеглазых. Вся разношёрстная толпа, как по команде, кинулась под балкон, к дверям.
Молния была уже рядом. Отбойным молотком стучали короткие очереди – она прицельно била по заражённым из винтовки, а шокер болтался у неё на плече. Упал один, второй, третий… Один за другим в нелепых позах они валились в высокую траву. Я тем временем перегнулась через перила и глянула направо – туда, где Бурят уже откатывал в сторону одну из створок амбарных ворот. Двое чудовищ резво скакали в его сторону. Ещё одно вдруг выпрыгнуло из-за торца амбара, в считанных метрах от бойца.
— Бурят, сзади! — вскрикнула я, вскидывая оружие.
Мелькнул в прицеле оранжево-песочный камуфляж и тактическая маска – Аркадий скрылся в темноте амбара. Выстрел отдачей ударил в плечо, брызнул фонтан выбитой деревянной щепы – и следом за Бурятом в приоткрытый створ нырнул грязно-серый силуэт.
Я повела стволом левее, задержала дыхание и спустила курок. Толчок отдачи – и снаряд вгрызся в бок бегущего к амбару заражённого. Подсечённый, он сделал кувырок в воздухе и распластался в грязи. Из наушника доносились хрипы, шорох одежды и глухие удары, а на первом этаже, разлетаясь вдребезги, зазвенело стекло.
— Бурят, приём! — Несмотря на волнение в голосе, Агата размеренно и сосредоточенно, словно машина, выбивала одного заражённого за другим. — Что там у тебя происходит?!
Под полом балкона хрустело и грохотало по дощатому полу, рычало и хрипело на разные лады – твари вломились в дом и приступили к поискам пропитания.
— К нам гости пожаловали, — крикнул Умник из комнаты. — Что там с машиной?! Нам бы уже свалить отсюда!
— Дайте минуту, — отозвался наконец Бурят.
Умник был уже тут как тут, на балконе. Быстро оценив ситуацию, он ловко взмыл на хрустнувшие под его ногами перила, перелез на покатую крышу дома и стал карабкаться наверх.
— Придурок, ты что, компьютер оставил?! — Молния метнулась в комнату, я – следом за ней.
Грохочущие шаги за стеной сливались в какофонию. Молния шмыгнула в кабинет и, захлопнув ноутбук, схватила его со стола. Тут же в хлипкую межкомнатную дверь со стороны коридора врезалось тяжёлое тело. Треснули и жалобно завыли доски, а через секунду дверь провалилась внутрь.
Громко падая, оскальзываясь друг на друге и цепляясь за ковёр, грязные, нечленораздельно орущие безумцы на четвереньках ползли в нашу сторону. Следом за ними в узкий дверной проём, толкаясь и пихаясь, лезли всё новые – оскаленные, вонючие, шумные. Молния отступала к балкону, поливая груду движущихся конечностей непрерывным сверкающим и грохочущим огнём, а я, не целясь, от бедра разряжала обойму винтовки. Отдача колотила в бок и по рукам, уши заложило от грохота…
Секунды смешались в какой-то невнятный, суетливый, тарахтящий комок, мелькнула порхающая на ветру занавеска, яркое пятно солнца в белеющем небе, красно-бурая дранка – и вот мы втроём уже сидим на коньке крыши, а следом за нами, спотыкаясь о гонт и сползая со ската, рвётся стая чудовищ. Гром выстрелов и хриплые вскрики бешеных забивали голову протяжным свистом.
Почти бесшумно створы амбара в стороне от дома рывком выдернула из пазов огромная механическая сила, и из облака разлетающихся досок и щепок вверх метнулся чёрный рокочущий силуэт массивного глайдера.
Гильзы со звоном падали на черепицу, чудовища один за другим катились со ската и исчезали внизу, с балкона на кровлю с завидной ловкостью взбирались всё новые, а мы бок о бок пятились назад, на противоположную сторону крыши.
— Бурят, мы здесь, наверху! — Умник махал рукой нашей надежде на спасение.
— Перезаряжаюсь! — крикнула Агата, выщёлкивая очередную обойму.
Глайдер приблизился по дуге и завис напротив конька, над деревьями. Сдвижная дверь распахнулась, мы с Агатой переглянулись – без лишних слов, словно пушинку, она буквально забросила меня в просторный салон боевой машины, а я приняла из её рук оружие и помогла забраться ей. Умник нырнул в прохладную полутьму следом за нами – и с отчаянным хриплым воплем одно из чудищ сигануло за Архипом и серо-грязными руками вцепилось в его куртку. Плешивая голова злобно стучала гнилыми зубами в сантиметрах от его лица.
Машина вильнула в сторону, пара одержимых, прыгнувших было следом за первым, ухнули вниз, а Коньков, ухватив чудовище за руку, вывернул и дёрнул посильнее. Что-то хрустнуло, серый тюк потерял равновесие и завис над бездной, вцепившись в проём второй рукой.
— Сходи-ка погуляй!
Ухватившись за сиденье, Умник от души приложился ботинком по серой туше, и чудище, безумно вопя, вывалилось наружу.
От дома следом за глайдером бежали десятки доходяг – бежали упорно, пока не скрылись из виду. Спустя пару минут мы подобрали майора, и летающая машина понесла нас над заросшими полями, оранжево-жёлтыми коврами пожухлой травы и мелкими, почти пересохшими ручейками. Казавшиеся безлюдными земли таковыми не были – изредка под нами короткими чёрными тенями на сухой степной траве выделялись силуэты. Одинокие и нелепые, они бесцельно бродили внизу, останавливались и задирали голову с выпученными чёрно-красными глазами вверх, на звук пролетавшего планера…
* * *
… — Так запросто класть гражданских пачками… — Коньков хмуро вертел в руках фляжку с водой. — Я на такое не подписывался…
— Оникс, зачем ты взял на дело идиота? — Аркадий, сняв нарукавник, осматривал бронепластину – на её поверхности выделялись отчётливые следы зубов. — Вот же скотина, чуть рукав не прокусил… И всё из-за Умника.
— Он лучший системщик в соединении, — спокойно и рассудительно ответил майор, лениво придерживая одной рукой штурвал мобильного командного пункта. — И неплохой стрелок, кстати.
— Стрелок из него паршивый, прямо скажем, — заявила Молния. — Дичи он не добыл, да ещё и всю группу подставил под удар.
— Это верно, — согласился Макаров и бросил взгляд на Конькова. — Ты расслабился, Умник, и повёл себя беспечно. Твоя ошибка могла нас всех погубить. Тебе есть что сказать в своё оправдание?
— Виноват, исправлюсь. Такого больше не повторится.
— Чтобы не было двойных толкований, заявляю при свидетелях… — Командир был спокоен, как скала, твёрд и непоколебим. — Если твоя следующая оплошность приведёт к потерям в личном составе, я буду считать это преступлением со всеми вытекающими – с вынесением приговора и исполнением его на месте. Вопросы есть?
— Никак нет, — сказал хакер.
— Теперь ты, Молния. Ты ослушалась приказа и передала «Слепня» Фурии…
— При всём уважении, Оникс, разоружить бойца – это дебильный и вредительский приказ. — Агата говорила твёрдо, уверенная в своей правоте. — Это могло всех нас погубить.
— Разумно, — кивнул майор. — Приказ и правда сомнительный, поэтому, ввиду открывшихся обстоятельств к его нарушению отнесусь со снисхождением… Теперь то, что касается всех – у нас тут набор одиночек, а мне нужна команда. С этого момента держимся по двое-трое, в дозорах – в том числе. Исключений не будет. Понял, Бурят?
Аркадий молча кивнул.
— Хорошо… Кстати, Умник, давай-ка уже приходи в себя и займись делом. Охотиться на дичь будешь после задания, а пока начинай охоту за сведениями. Мы и так уже целую ночь потеряли.
Коньков выудил откуда-то прибор, похожий на шлем виртуальной реальности, и нацепил его на гладко выбритую голову. Он молча вертел головой туда-сюда, а Молния погрузилась в изучение аппаратуры в корме. Сидя в наушниках, она сосредоточенно орудовала сенсором в окружении дисплеев, по которым двигались какие-то точки, пролегали линии, разворачивались разнообразные карты. Бурят, что-то задумчиво жуя, прилаживал покусанную бронепластину к рукаву.
— Фурия, — наконец нарушил тишину Макаров и уставился на меня через зеркало заднего вида, висящее перед обтекателем, — расскажи-ка нам, что это сейчас было? Ходила информация о гражданской войне, но вот такое… Я с подобным ещё не сталкивался. Какой-то нейротоксин сделал это с людьми? Тебе что-нибудь известно?
— Да, я уже видела это раньше, — ответила я, вспоминая мрачные подвалы лаборатории на краю мира, озарённые красными огнями аварийного освещения. — Я знаю, как всё это началось. Люди Альберта Отеро с помощью вашей коллеги, капитана Юмашевой… Знаете её?
— Фамилия знакомая, — бросил майор, — но вместе не работали.
— Они… Мы обнесли лабораторию далеко на юге, — продолжала я. — В лаборатории проводили эксперименты, пересаживая людям паразитов от местной фауны. Наши друзья из «Фуэрцы дель Камбио» забрали оттуда всё, что не успели вывезти на Землю конфедераты, и притащили на материк. Случилась утечка, а потом всё это очень быстро распространилось. — Я смотрела через бойницу вниз, на проплывающие под глайдером безлюдные холмы, а ласковые лучи разгоравшегося дня нежили лицо, играли на коже. — Быстрее, чем пожар на сухом ветру.
— Похоже, передаётся контактным путём. — Бурят глухо постучал по вмятому нарукавнику. — Теперь следим в оба друг за другом. Что бы ни случилось, нас не должны покусать.
— Плохо дело, — пробасил Макаров, — очень плохо. Пока Врата отключены, эта дрянь за пределы Пироса не выйдет. Но, предположим, «Голиаф» вернётся за ранеными, и инфекцию притащат на Землю… Или того хуже – решат её поисследовать. Они это дело любят. Если произойдёт утечка за пределы Пироса – боюсь даже представить, что может случиться.
— Как знать, может уже произошла, — вполголоса пробормотала я и вдруг живо представила себе, как по Москве таскаются толпы безумных людоедов, пожирая всех подряд.
— Ла Кахету вытравили под корень, к центру ни один заражённый так просто не подберётся, — молчавший до того Умник подал голос. — Если только сами не принесут.
— Крепость стоит – значит, пока не принесли, — сказала Молния вполоборота, — но у нас сейчас есть проблема посерьёзнее. Вот, послушайте.
Она нажала несколько клавиш, провела пальцем по сенсору, и в салоне заговорили многочисленные голоса на английском языке.
— Там целый улей жужжит… Немного смикшировано, — будто извиняясь, произнесла Молния, сделала ещё несколько нажатий – и остался только один голос, искажённый помехами. Нейр любезно синхронизировал речь на мой родной русский, и я услышала:
… — Принято, «Метеор»-четыре. Возвращайтесь в расположение. Конец связи… — Пауза в несколько секунд – и голос отчеканил: — «Магистраль», на связи «Каскад».
— Слушаю вас, «Каскад». — В эфире появился второй голос – отчётливый и ясный баритон.
— Срезали воздушную цель над хордой в сто девятом… — Всплеск помех ворвался в эфир, почти заглушая слова, через секунду голос вновь набрал силу: — … не установлена, но таких у аборигенов нет. Модель не опознали, реестр молчит, но качество исполнения – на высоте. Мы его вообще чисто случайно засекли… Вооружения отсутствуют – скорее всего, связной или разведчик. Алгоритмы не вскроем – нужно оборудование. Приём.
— Принято, «Каскад». «Метеора» с неопознанным дроном – на базу. И пусть по маршруту захватят «Арбитра» с зачистки, они там для вас сотню бешеных угомонили. Опять… Откуда они только берутся?
— Предположу, что собираются в окрестностях глобалмаркета у Тарсодо – там запасов жратвы на полвека вперёд, поэтому кто-нибудь туда да забредёт на свою голову… Давно пора сровнять его с землёй.
— Пора, только ставка не даёт добро. Так что пока ждём и подметаем то, что просы͐палось.
— Принято, «Магистраль». Что по голозадым? Маршрут чист, сюрпризов не предвидится?
— Как сиротская слеза. Оборванцев с трассы изрядно пощипали и отогнали на север. Дохляков нет, заодно перещёлкали по пути всех гражданских. Тральщик прошёл рано утром, закладки отсутствуют, так что можете спокойно возвращаться… Всё, «Каскад», нас могут слушать. Переходите на петагерцовые частоты верхнего уровня, с этого момента все коммуникации – через «Берту». Отбой…
Голоса оборвались. Из причудливых словосплетений следовало следующее: войска Конфедерации чувствуют себя как дома, активно работают в полях и совершенно не стесняются выбираться из столичной крепости. Голозадыми и оборванцами, судя по всему, обзывали бойцов местного сопротивления, которым здесь приходится несладко. «Фуэрца дель Камбио» потеряла отвоёванные было позиции и теперь вела партизанскую войну, применяя мины и устраивая засады. Войну фактически без фронта и против всего мира. Пару месяцев назад в роскошном кабинете Альберта я представляла себе всё совсем иначе…
— Итак, — сказала Агата, до того погружённая в аппаратуру, сняла наушники и повернулась в кресле. — В нашей сети хорошая такая брешь. Один дрон из семи мы потеряли. Это не так страшно для разведработы, но теперь конфедераты будут целенаправленно искать владельцев. Считайте, что о нашем присутствии уже известно.
— Значит, наше время на исходе, — нахмурился майор. — Что-нибудь можешь сказать о характере радиопереговоров? Что-то примечательное есть?
— В основном – вялотекущие бои на севере и рейды на востоке – методично расчищают шоссе между Ла Кахетой и ближайшим космодромом от бывших людей… И от людей тоже, — добавила Молния.
— Гражданских убивают? — спросил Бурят.
— Да всех без разбору, — кивнула она. — Стреляют во всё, что движется. У них там нет задачи разбираться и спасать кого-то.
Рутинно, каждое утро выходят в дозор, словно дворники с лопатами на уборку снега после ночного снегопада, подумала я. Но зачем?
— Зачем им эта дорога? — спросила я. — У них же есть аэропорт под боком, там вполне хватит места, чтобы развернуться.
— Вопрос хороший. — Агата одобрительно посмотрела на меня и подняла вверх палец в перчатке: — На космодроме можно посадить целый флот или…
— Или здоровенный «Голиаф», — закончил фразу майор.
— Если эта махина сядет – в небо ей путь заказан, слишком тяжёлая. — Я покачала головой. — Тут что-то другое…
— А я тоже кое-что нарыл, — неожиданно заявил Умник. — Покопался в их насквозь дырявой сетке, и вот, что выходит: наш Рихард Фройде – перебежчик. Ушёл от конфедератов почти сразу после высадки. Не сошлись с руководящим составом в методах работы. Дальше два варианта – либо его съели, либо он примкнул к повстанцам. Его ищут и пока не нашли, поэтому я склоняюсь в пользу второго варианта – более того, они как-то узнали, что он наш агент, поэтому если найдут и расколют – ущерб сложно будет оценить.
— Молния, забудь про конфедератов, — приказал майор, мгновенно сориентировавшись в ситуации. — Пока они не посадили все наши дроны, слушай повстанцев. Что-то там было про север, верно? Теперь примерно понятно, куда нам обратить свои взоры.
— Ну вот, Умник, можешь же работать, когда захочешь, — с ленцой протянул Бурят…
* * *
Глайдер размеренно гудел антигравами, по широкой дуге огибая столицу с запада. Все вокруг, кроме меня, были заняты делом – Молния в наушниках, Умник в гарнитуре с лэптопом на коленях, Оникс за штурвалом. Лишь Бурят привычно прикрыл глаза – казалось, он использовал любую возможность для того, чтобы подремать…
А ведь это совершенно обычные люди, подумала я. Всю жизнь мне казалось, что легендарные россы – это какие-то сверхсущества, недосягаемые полубоги. Даже после прибытия на Ковчег они представлялись мне совсем другими, но стоило только познакомиться с ними поближе – я увидела самых обыкновенных людей. Склонных испытывать страх, совершать ошибки и лениться. Совсем как мы, земляне…
Периодически за обтекателем радужными переливами вспыхивало маскировочное поле нашего летающего командного пункта, а я задумчиво глядела через амбразуру вниз, на мёртвые холмы, оставленные поля с замершими на них тракторами, заброшенные дома и высохшие под палящим солнцем асфальтовые дороги с небрежно брошенными, покрывшимися пылью и песком машинами. А ещё на земле лежали тела. Тут и там они разноцветными горочками вспухали из оранжевой сухой травы – оборванные, растерзанные, брошенные на произвол судьбы в мире, где не осталось никого живого. Где даже некому их похоронить.
Может быть, где-то были люди, но под нами, в разорённом мире, где победила смерть, их просто не могло быть. Здесь всё было сожрано. Те, кто когда-то были людьми, сожрали здесь всё и всех и пошли дальше. Неутомимые, как волки. Ненасытные, словно саранча…
… — Оникс, я видела людей! — воскликнула я, прижимаясь к амбразуре, и дрёму, которая медленно окутывала разум монотонными пейзажами, моментально сдуло, будто резким порывом ветра.
Фигур было много, не меньше десятка – они бежали вдоль оврага, но людьми были только двое. Женщина и мужчина. Одетые в запылившиеся охотничьи комбинезоны, они неслись по кромке петляющей ложбины и, завидев глайдер, принялись прыгать и махать руками. Это были люди – и их последняя надежда на спасение только что пронеслась над их головами.
— Там люди! — повторила я. — Нам надо вернуться!
— Нет, Фурия, мы не будем никого спасать, — с ноткой сожаления в голосе сказал майор, неотрывно глядя вперёд сквозь обтекатель. — У нас есть приказ, и мы должны его выполнить.
— Но там же люди, за ними гнались…
— У нас только два варианта: помогать всем или не помогать никому. Мы не сможем спасти всех и каждого, поэтому должны быть беспристрастны. Поверь, я искренне разделяю твои чувства и желание помочь, но это не наша война.
— Если захочешь, — прохрипел Бурят, — сможешь заняться спасением мира после того, как найдём клиента. Но я бы тебе не советовал. Здесь всё слишком далеко зашло.
— Эверест, — внезапно сказал Умник. — Что испытывает человек, который совершил подъём на самую высокую гору вашего мира? Эйфорию, ощущение близости к богам. Знаешь, что убивает тех, кто покоряет Эверест? — спросил он и выжидающе уставился на меня. — Не подъём. Их убивает спуск. Гора обманывает, усыпляет, даёт почувствовать себя победителем, а потом забирает своё. Одно неаккуратное движение, утерянное равновесие, обычная усталость…
Он сделал паузу, а взгляд мой привлекло что-то яркое внизу. Далеко под нами проплывал дом, во всю шиферную крышу которого белели идеально ровные буквы, жирно начертанные белой краской: «ПОМОГИТЕ». Эту надпись наверняка отлично видно со спутника.
— Есть у альпинистов такая примета. Если на склоне видят умирающего – к нему не подходят. Потому что сами погибнут, — заключил Коньков.
Они были отчасти правы, мне нечего было возразить. Каждый день там, внизу – это сражение не на жизнь, а насмерть. Ткань привычной цивилизации распалась, превратив вчерашних соседей, коллег и друзей в бездушных кровожадных тварей, жаждущих только одного – рвать зубами мясо. И сейчас выхода из этой мясорубки на изолированной планете просто не было – а уж в нашем глайдере и быть не могло.
— Что мы теперь будем делать? — спросила я, чтобы отвлечься от мрачных мыслей о том, что ожидало тех мужчину и женщину.
— Мы пока не знаем, о чём говорят повстанцы, — сообщила Молния. — Они используют очень продвинутое шифрование, но мы знаем, где они находятся. Приблизительно. Триангуляция дронами показывает квадрат, куда сходятся множество направленных сигналов. С высокой долей вероятности там располагается штаб.
— Давай координаты, Молния, летим прямиком туда, — сказал майор.
— Это в лесах к северо-востоку от Ла Кахеты. Маршрут уже в бортовом, проверь…
Дремучие – по местным меркам, конечно, – леса, составлявшие самый обширный из дюжины гигантских лесных массивов Пироса. Многие акры малахольных деревьев, постоянно изнывающих от жажды. Среди таких же я когда-то наматывала сотни километров по тропинкам, оврагам и просекам, пока Рамон натаскивал меня для грязной работы киллера. Долгие часы размеренного бега, ещё более долгие часы физических упражнений в таких дебрях, где даже комары не летают – и всё это вдвоём с наставником. Поединки, отдых на соломе, древесный сок вместо воды – и снова поединки.
С тех пор миновала целая вечность…
* * *
В скупом на прохладу белом небе барственно развалилась Мю Льва, но салон летящей машины окутывала свежесть кондиционера. Несколько минут назад лес начался столь же внезапно, как включается свет в тёмной комнате. Вот под нами неторопливо тащились оранжевые степи с редкими скрюченными акациями и протянувшими в небо костлявые ветви наранами – неизменно одинокими, терпеливыми, смирившимися.
И вдруг степь обрывается, отсекается слоёным пирогом взгорья, с которого буквально свешиваются деревья, цепляясь корнями за склон, отчаянно держась под напором своих наседающих на кромку собратьев. Даже, кажется, немного посвежело от зелени – пусть и бледной, местами облезлой, но всё же зелени…
— Десять километров до точки, — сообщила Молния. — И у нас, похоже, хвост. Две воздушные цели к югу шли параллельным курсом, а теперь взяли на десять часов, и довольно скоро будут у нас.
— Быстрые? — спросил майор. — Сколько есть времени?
— Шесть тысяч в час. Минуты через четыре будут здесь. Через три они нас засекут.
— Шустрые ребята… — Прищурившись, он почёсывал могучий щетинистый подбородок. — Нам лишние встречи ни к чему. Будем садиться. Остаток пути пройдём пешком.
Машина плавно скользнула вниз, и за амбразурой замелькали утомлённые беспощадным светилом верхушки деревьев. Салатовая листва куцым ободранным ковром накрыла глайдер, отчаянно затрещали кусты, и гравилёт грузно опустился на брюхо.
— Вырубай всё, Оникс, гаси аппаратуру, — вполголоса сказала Молния. — Нутром чую, что они идут прямиком за нами.
— Оставим «Рарога» здесь, — сообщил майор, спешно выбираясь наружу. — Давай в темпе, Бурят, поможешь мне с масксетью.
Чуть накренившись, глайдер распластался в низине посреди всмятку раздавленной рощи. Перфорированными тенями сверху нас накрывали ветвистые деревья, над которыми висела бледно-жёлтая Мю Льва. Бойцы растягивали тёмно-зелёную сеть, Молния, отобрав у Умника ноутбук, сосредоточенно стучала клавишами под деревом, а с юга, из далёких далей, на самой грани слуха ветер доносил эхо канонады. Кто-то самозабвенно палил, не жалея патронов – кажется, из тяжёлого пулемёта. Периодически едва заметно вздыхали отзвуки чего-то потяжелее.
Громовой выстрел над самым ухом буквально швырнул меня вниз – прижав руки к голове, я лежала на плешивой траве, а сверху на нас накатывались волны грохота. Треск реактивных двигателей постепенно отдалялся. Перед мысленным же взором вставала яркая и рельефная картина, будто это случилось вчера – вездеход, несущийся сквозь расплавленный воздух, раскалённое белое небо над головой и точка реактивного беспилотного «Кондора», идущего на разворот, чтобы уничтожить свою цель – многоколёсную машину, оказавшуюся не в том месте и не в то время…
— Вовремя сели! — Сквозь забитые барабанные перепонки мой голос звучал словно бы издалека. — А то пришлось бы нас с деревьев соскребать.
— Скорее всего, они нас уже засекли, — сказал майор. — Умник, включай защитный алгоритм «Рарога». Безоружных игнорировать, вооружённых пеших бить на поражение. По проникновению в десятиметровую зону – подъём и отход на север, в приполярье, при вскрытии салона – самоподрыв.
— Есть, — отозвался хакер, забрался под маскировочную сеть и скрылся во чреве машины…
Когда всё было готово, мы гуськом двинулись вперёд, в глубь подлеска. Сверху, над самыми макушками деревьев громыхали «Кондоры», битые полчаса нарезая круги над местностью в поисках добычи, но, так и не получив её, они вскоре отбыли на юг. В наступившей тишине я шла следом за командиром отряда, наблюдая его широкую спину в экзоскелете. Сюда, в чащу леса с трудом пробирался даже послеполуденный зной…
— Всем стоять! — рявкнул Бурят так, что я подскочила от неожиданности, и наша маленькая процессия замерла, как вкопанная. — Здесь растяжка! Переступать осторожно.
Тонкая, едва заметная леска робко серебрилась в высокой траве. Словно сжатая пружина, следом за майором я перешагнула через смертельную ловушку, а Бурят тем временем проследовал вперёд и сообщил:
— Вижу капкан и мину чуть подальше. Мины древние, механические, технологии прошлого века. С ними сложнее, чем с современными, лучше к ним вообще не приближаться… Хозяева леса дают понять, что не очень-то рады незваным гостям.
— Включаем щиты. На тот случай, если кто-нибудь случайно сядет на мину. — Майор многозначительно посмотрел на Умника и щёлкнул тумблером на жилете. — Веди, Бурят, мы за тобой…
Едва слышно электрически гудел кинетический щит. Невидимой петляющей тропой мы продвигались вперёд, полагаясь на опытного следопыта Бурята. То ли мастерством, то ли с помощью каких-то нейроимплантов он умело определял растяжки, капканы и вкопанные мины и вёл нас вдоль самого острия многочисленных опасностей, словно чуткая собака-поводырь.
Вскоре в воздухе повеяло уже знакомым ароматом гнильцы, возвещавшим приближение к заветрившимся останкам. Их появление не заставило себя ждать – первое тело в грязной одежде лежало в стороне от тропы, наполовину скрытое в траве. Было не разобрать, человек это или заражённый – он просто лежал на животе лицом в овражек, всеми брошенный, облепленный суетливыми мухами, и источал вонь.
Ещё одно тело мы обнаружили чуть подальше – он, судя по всему, подорвался на мине, лишился ног и какое-то время полз, истекая кровью. Третье тело, четвёртое – в форме конфедератов, с расстёгнутыми камуфляжными куртками, обобранные, без снаряжения и обуви… Ни одного пулевого ранения, только рваные раны от капканов и взрывные травмы. Пятый труп, шестой, седьмой…
Чуть в стороне раздавались негромкие звуки, напоминавшие хруст рвущейся материи.
Я сделала несколько осторожных шагов на шум, аккуратно пересекла неглубокий овражек – звук был совсем близко, – и замерла, чуть не угодив в хорошо замаскированную ветками и травой яму. Снизу, из полутьмы доносилось хриплое прерывистое дыхание, и как только я приблизилась, кто-то страшно заорал. Шелестела, осыпа͐лась, земля, а прямо подо мной, под настилом бешено мелькала пара тянущихся вверх грязных рук.
Я отпрянула, рядом возник Оникс, схватился за первую попавшуюся ветку и дёрнул её на себя, открывая дневному свету глубокую прямоугольную яму. Внизу бесновался нелюдь, весь измазанный кровью – лицо, руки, рваная одежда были буквально пропитаны ею. А в другом углу западни в позе эмбриона лежало изорванное и растерзанное до мяса тело.
Мне вдруг стало плохо, закружилась голова, и я отошла прочь от этого живого капкана. Присела на поваленное бревно. Меня мутило, по лбу катились крупные градины пота. Я живо представляла себе, каково это – оказаться в яме один на один с чудовищем. Я вспоминала, каково было остаться с ним один на один взаперти, в тесной тюремной камере…
— Похоже, аппетита у этих ребят хоть отбавляй, — заметил майор. — Бери пример, Бурят, а то так и будешь болтаться на нижней планке весового норматива.
Бурят на шутку не ответил. Перед моим мысленным взором вращались безумные кровавые глаза Рамона, который уже отправился на тот свет, но тело его продолжало жить единственным своим инстинктом – голодом. Его мощный хват на шее, капающая с оскаленных зубов пена слюны…
Нет! Я помогла ему, спасла его от такой судьбы! Я должна была это сделать – обязана была закончить страдания. И я сделаю это снова!
Рывком вынув из кобуры пистолет, я вскочила и встала на краю ямы.
— Фурия, отставить! — прошипел Макаров, но я его не слышала.
Голова кружилась, воздуха не хватало, оружие ходило ходуном. Кое-как прицелившись в поднятый на меня серо-красный овал лица, я нажала на спуск, и громовой раскат резво побежал прочь меж деревьев. Доля секунды – и сильная рука выдернула из моей ладони пистолет, резко развернула меня, а Оникс, нависая сверху чёрной тенью, прорычал:
— Ты соображаешь, что делаешь?! Сейчас сюда весь Пирос на обед сбежится!
— Я поступила правильно, — борясь с головокружением, ответила я.
— Сейчас не время для правильных поступков! — выпалил майор. — И не время для риска, которому ты подвергаешь всех нас!
— Оникс, оказывается, ты взял на дело двух идиотов сразу, — флегматично заметил Бурят в коммуникаторе.
— Отставить разговоры, Бурят! Тьфу ты… Взял, взял… — Включив тепловизор, Оникс принялся медленно водить им из стороны в сторону. — Группа сформирована сверху. Если хочешь знать, Бурят, вас ко мне приставили. Почти всех – кроме Агаты, её я действительно взял сам.
— Кто приставил? Наш паук Крючков?
— Приказ был от его имени.
— Похоже, ты ему чем-то здорово не угодил, — хмыкнул Аркадий Бесфамильный.
— Приказы не обсуждаются, Бурят. Я следую этому правилу и тебе советую.
Молчание было ему ответом. Я почти услышала из динамика, как Бурят равнодушно пожал плечами…
* * *
Светило медленно сползало к верхушкам деревьев, размалёвывая небо оранжево-красным градиентом, а мы пробирались мимо ловушек и углублялись в чащу леса. По пути нам встретились не менее двух десятков бедолаг, угодивших в капканы и подорвавшихся на минах, но с какого-то момента ни мёртвые, ни живые нам больше не попадались – похоже, несколько валов из ловушек и растяжек отлично справлялись со своей задачей…
— За нами следят, — сказал Бурят. — Метрах в двухстах в стороне идут параллельно, не приближаясь.
Оникс зыркнул на меня насквозь пронзающим взглядом, но промолчал.
— Сколько до цели? — спросил Умник.
— Пятьсот метров, — отозвался Аркадий.
Что-то зашуршало в переговорнике, и раздался мужской голос – чужой и незнакомый:
— Боюсь, мы не сможем пропустить вас дальше, незнакомцы.
Майор чертыхнулся, бойцы нашей группы не сговариваясь бросились врассыпную, занимая низину меж деревьев и готовясь к бою.
— Приближаются, — бросил Бурят. — Отрезают нас спереди, их вчетверо больше, чем нас. Будем принимать бой?
— Огонь без моей команды не открывать, — скомандовал Макаров. — Они нас слышат. Верно я понимаю?
— Слышим отлично, — сообщил незнакомец на нашей частоте, — и сегодня удача на вашей стороне. Будь вы хоть отдалённо похожи на собак-наёмников, вместо меня говорили бы пушки… Кто я такой, чтобы перечить госпоже удаче? Давайте пообщаемся. По крайней мере, для начала.
— Мы согласны, — ответил майор.
— Итак… Кто вы такие и что здесь делаете?
— Кто мы – сказать не могу. Мы ищем человека.
— Почему ищете его здесь? — В голосе звучала едва скрываемая ирония. — Может, вам стоит поискать его где-нибудь в другом, менее опасном месте?
— Мы ищем перебежчика. Он ушёл из Ла Кахеты месяц назад и, вероятнее всего, примкнул к повстанцам. Нам нужно выяснить, где он находится.
— Своих людей мы не выдаём, — отрезал незнакомец. — Вам придётся уйти.
— К сожалению, уйти мы не можем, — возразил Макаров. — У нас приказ.
— И вы готовы погибнуть, выполняя его?
Повисло молчание. Нахмурившись, майор о чём-то тяжело размышлял. Потом повернулся ко мне и вполголоса сказал:
— Фурия, тебя ведь не зря отправили с нами, как знакомую с местной спецификой? Не умеешь пользоваться оружием – так хотя бы прояви свои переговорные таланты.
— Я попробую, — пообещала я, глубоко вдохнула и в полный рост поднялась из нашего импровизированного окопа. — Послушайте! Я и сама много лет прожила на юге, в Олинале. Я помню, как всё это начиналось. Помню несправедливость, которую несла Земля народам Пироса. Кто бы вы ни были, мы с вами на одной стороне…
За деревьями мелькнула тень, затем другая – бойцы приближались. Умник и Молния сосредоточенно прильнули к прицелам, сжатые в пружину и готовые в любую секунду открыть огонь.
— Земляки, значит? Ну что ж, это здорово, — ответил голос в коммуникаторе. — Нечасто теперь можно увидеть земляков, кроме тех, с кем ходишь в бой… Может, тогда ты и твои друзья примкнёте к сопротивлению? Лишние штыки нам никогда не помешают.
— Я бы с радостью, но не могу, — сказала я. — Там, откуда мы прибыли, нас ждут друзья и семьи. Мы не можем ввязаться в эту войну.
— Тогда я предлагаю вам развернуться и уйти к своей летающей бронемашине. — Из-за кустов, прижимая винтовку к груди, вразвалочку вышел боец, закутанный в масксеть. — Здесь вы не найдёте то, что ищете.
— Послушайте, нам нужно только знать, с вами ли тот, кого мы ищем. Его зовут Рихард Фройде.
— Допустим, вы узнаете. А что будет дальше? Дай-ка угадаю. — Мужчина картинно почесал подбородок сквозь балаклаву. — Сюда придёт ещё больше ваших людей, чтобы отбить его?
Я промолчала. Он словно в воду глядел, и теперь, скорее всего, раздумывал, не стоит ли покончить с нами прямо сейчас. Я скосила взгляд вниз, на индикатор заряда кинетического щита – энергии в батарее оставалось чуть больше трети. Несколько пуль он примет, но что потом?
— Скажи-ка, а как тебя зовут? — вдруг настороженно спросил незнакомец.
— Лиза.
— Лиза «Фурия»? «Фурия из Олиналы»?
— Да, — несколько оторопев, ответила я. — Ты меня знаешь?
— До чего же тесен мир, — артистически протянул человек, снял тактический визор и стянул с головы балаклаву.
Бритый наголо, с узким лицом, он смутно напоминал мне кого-то. Острые черты овального лица, впалые щёки, ничем не примечательные глаза – лицо, которое я могла видеть где угодно. И ведь я его видела – в полутьме заброшенной автомобильной свалки на окраине Олиналы этот человек привозил нам с Марком деньги после выполненной работы. Всегда скрытный и молчаливый, он был водителем у Рамона и Альберта.
Пако, вспомнила я. Разве такое может быть?
— Пако, это ты что ли?
— Собственной персоной, — ухмыльнулся он.
— Как тебя занесло в такую даль?! — удивилась я.
— Когда пришло время, мы все пошли за Альбертом. Ты же знаешь, как это бывает… Как там поживает родная Олинала?
— Последний раз я была там пару месяцев назад. Всё увядало. А сейчас – уж и не знаю, что предположить.
Наэлектризованная обстановка мгновенно разрядилась. Бойцы нашей группы уже стояли, опустив оружие, а из-за деревьев появлялись люди – не меньше полутора десятков. Они о чём-то негромко переговаривались и с любопытством разглядывали компанию великанов, в которой я, словно прибившийся ребёнок, была ниже всех ростом.
— Как поживает наш общий друг? — спросила я наконец.
— Как самый разыскиваемый преступник Сектора, — пожал плечами Пако. — Если у тебя есть желание, можешь сама у него всё узнать.
— Ты отведешь нас к нему?
— Не всех, — отрезал Пако. — Кто из вас главный?
— Я. — Оникс сделал шаг вперёд. — Представляться не буду. Надеюсь, понятно, почему.
— Сеньор «представляться не буду» и Фурия – сдайте оружие и идите за мной, — распорядился Пако, кивнув майору. — Остальные побудут вон с тем парнем, его зовут Лукас. И приготовьтесь к осмотру на наличие укусов. Это касается всех. Нам лишние сюрпризы ни к чему…
* * *
Облупленная стальная дверь, врезанная в торчащий из-под земли заросший кустарником холмик – вот и всё, что выдавало резиденцию одного из самых влиятельных людей на Пиросе, оперативный центр повстанцев и место, куда сходилась паучья сеть Альберта Отеро, растянутая по всей Соноре, а кое-где даже за её пределы.
Метрах в трёхстах отсюда в хорошо замаскированной землянке всех нас подвергли полному осмотру, предварительно раздев донага. К счастью, среди персонала нашлась женщина-медик, которой и поручили работу со мной, да ещё и выделили для этого отдельный занавешенный закуток. С остальными же бойцами отряда «Стриж» не церемонились, поэтому сейчас, заново облачившись в форму и экзоскелеты, они чувствовали облегчение, которое буквально читалось на их лицах…
Дверка скрипнула, пропустила через себя трёх человек в тёмный коридор и захлопнулась, отсекая тёплый поток косых вечерних лучей. Колодец с уходящей вниз спиральной лестницей казался бездонным, но вскоре мы очутились в узком коридоре. Освещение тускло мерцало, где-то мерно гудел генератор. Огромный, высоченный майор буквально протискивался сквозь коридор, гремя обвесом, словно костями, цепляясь одеждой за протянутые вдоль стены коммуникации и уворачиваясь от висящих под потолком плафонов.
Проход упёрся в хорошо укреплённый контрольный пункт. Два тяжёлых пулемёта смотрели прямо в проём гермодвери, не оставляя шансов незваным гостям на проникновение в штаб сопротивления, в его мозг.
Отдав Пако честь, караульные пропустили нас дальше, в ещё один коридор.
Здесь было много людей, но суета здесь царила какая-то вялая, и напоминала утомлённо гудящий пчелиный улей, окуренный дымом. Чувствовалась всеобщая усталость. Люди в форме, сросшись проводами с многочисленной аппаратурой, делали свою работу просто потому, что её нужно было делать. Мрачные и сосредоточенные, они передавали кому-то чьи-то координаты, принимали донесения, отдавали приказы и интересовались ситуацией, делая пометки на бумаге и на экранах мониторов.
Поворот коридора, новый блокпост и пара часовых с оружием наготове, перекрёсток – и мы чуть ли не лицом к лицу столкнулись со стариком. Сжавшись в сгорбленный комок, он нёс заполненный водой электрический чайник, из носика которого поднимался пар. Старик почти прижимал к себе горячий чайник, будто самую большую в мире драгоценность. Похоже, здесь, за семью замками жили люди, скрытые ещё глубже, чем узел управления.
Открытая гермодверь слева, а за ней – дюжина белых глаз, глядящих на меня из полутьмы, едва отступающей под тусклым светом пары газовых ламп. Испуганные и напряжённые, эти глаза источали молчаливую надежду. Женщины и дети, кто как, лежали и сидели на раскладушках, на деревянных ящиках, накрытых мешковиной. Слышалась чья-то негромкая беседа и почти неслышный говор грудного младенца. Казалось, даже грудничок понимал, что происходит в его мире – и не плакал.
Последняя пара часовых в конце коридора расступилась, массивная гермодверь со скрипом распахнулась, и мы очутились в центре бункера. Растянутая во всю стену карта региона была усыпана метками, а под ней расположился грубый железный стол фактического руководителя Соноры Альберта Отеро.
Сам партийный лидер и глава ассоциации профсоюзов, совершенно седой и одетый в ничем не примечательный камуфляжный масккостюм – точно такой же, как у бойцов сопротивления, – стоял возле карты, заложив руки за спину, и задумчиво разглядывал правую её часть, где толстая, лениво вьющаяся полоска магистрали упиралась в серое пятно космодрома. Помещение было буквально пропитано запахом застарелого табачного дыма.
— Генерал-губернатор Отеро, посетители доставлены, — отчеканил Пако, вытянувшись по струнке.
— Спасибо, полковник. Можете быть свободны. — Альберт Отеро наконец обернулся и посмотрел на нас – холодно, сухо, совершенно без эмоций, будто видит нас ежедневно.
Бледная до зеленоватости кожа, впалые щёки, морщины, испещряющие всё лицо – неужели этот старик и есть Альберт? Или, может, злую оптическую шутку играло тусклое освещение его подземного убежища?
— Как ты меня нашла? — устало обратился он ко мне. — Неужели мне не скрыться от тебя даже здесь, на севере? Мало того, ты снова таскаешь ко мне своих друзей-приятелей…
— Я тоже рада тебя видеть, Альберт, — ответила я, стараясь игнорировать его пренебрежение. — Мы пришли поговорить с тобой.
— Давай называть вещи своими именами. Вы пришли просить меня о помощи. — Он одним уголком рта ухмыльнулся и указал на пару стульев напротив стола, точно таких же, как и у него самого. — Присаживайтесь, уделю вам пару минут.
— Это правда, — кивнул майор, осторожно опускаясь на краешек одного из стульев. — Нам нужен человек, который сменил сторону в гражданском конфликте. Его фамилия Фройде.
— В гражданском конфликте… Я понял, можете не продолжать. — Генерал Отеро отошёл от карты и тяжело опустился на старый деревянный стул. — Рихард рассказал мне всё о себе и о том, какую роль он играет в этой вашей «Опеке». Он примкнул к нам почти сразу после геноцида в Ла Кахете.
Мешки, мешки, мешки… Всех размеров – от мала до велика…
— Геноцида? — переспросил Оникс, нахмурившись. — Разве конфедераты работали не по очагу эпидемии?
— Тогда ситуация была более-менее под контролем, вирус только начал распространяться и ещё даже не добрался до столицы. — Альберт вынул откуда-то сигарету и закурил. — Это сейчас с момента заражения до трансформации проходит не больше шести часов, а тогда инкубационный период составлял больше трёх суток. Наймиты правительства Сектора даже не пытались остановить вирус. Они работали по живым людям. Им нужно было сразу показать, кто тут главный, кого нужно бояться. И они показали… Впрочем, вернёмся к делу. У вас ко мне какое-то предложение?
— Давай обсудим варианты, — сказала я, не представляя, какие варианты здесь вообще могут быть. — Нам нужно местонахождение Рихарда Фройде. Что ты хочешь взамен?
— Что я хочу? А что вы, жалкая горстка бойцов, можете? — Альберт вдохнул и выпустил под потолок густой клуб дыма. — Очистить Ла Кахету от землян, чтобы развалины города наводнили мертвецы? Или, быть может, вернуть к жизни самих мертвецов – бродячих и упокоенных? Скажите-ка, какая мне от вас польза?
Майор молчал. Альберт был прав – никакой взаимовыгодной сделки здесь быть не могло. Ковчег не впишется в этот конфликт на стороне повстанцев, а нас, сыграй мы на его стороне, было слишком мало, чтобы что-то изменить. Это понимали все присутствующие.
Скрипнув стулом, Альберт откинулся на спинку и задумчиво изучал нас, сноровисто вертя в ладони старомодную металлическую зажигалку. Она проворачивалась в его руке и издавала тихие щелчки, будто затвор оружия – щёлк, щёлк. Тяжёлый взгляд генерала-губернатора скользил с майора на меня и обратно. Наконец, Оникс нарушил повисшее молчание:
— Мы не уйдём без информации, вы должны это понимать. Если придётся, мы получим его местонахождение силой.
— Силой? — Короткий хриплый смешок пробежал по гулким стенам. — Не берите на себя слишком много, солдат. Даже ваш хребет имеет предел прочности.
Оникс шумно выдохнул, но промолчал, а Альберт бросил взгляд куда-то в сторону и нажал на сенсор перед собой.
— Слушаю, генерал-губернатор, — раздался чей-то баритон из динамика.
— Позовите ко мне Рихарда.
— Есть, — отозвался голос.
— Я человек не злой, — хладнокровно сказал Альберт, обращаясь к Ониксу. — Иногда я подаю даже нищим, хоть им и нечего предложить взамен…
Через полминуты дверь отворилась, и в помещение вошёл невысокий лысеющий чиновник в изящном лорнете с прозрачной, невесомой оправой. Коротко кивнув Альберту, он подошёл к нам и протянул сухощавую руку.
— Рихард Фройде, военный врач «Фуэрцы дель Камбио» и второй замминистра медицины Конфедерации… Бывший замминистра, — поправился он.
— Лиза, — сказала я и осторожно пожала протянутую руку.
— Оникс, командир спецгруппы Ковчега. — Майор отдал честь. — Мы получили ваши снимки. Владимир Алексеевич передаёт вам привет.
— Спасибо за привет от Володи, но… О каких снимках идёт речь? — Фройде вздёрнул бровь и непонимающе уставился на Макарова.
— Как это каких? О тех, что месяц назад передал на Ковчег связной. Вот об этих. — Браслет на запястье Оникса выплюнул крошечную голограмму. Мелко мерцающие зеленоватые изображения сменяли друг друга в воздухе, подсвечивая наши лица и растворяющийся под потолком клуб едкого сигаретного дыма.
— Это не моё, — хмыкнул Фройде. — Я впервые вижу эти кадры.
— Так это не ваших рук дело? — Теперь уже брови Макарова поползли вверх, под потолок, покоряя недостижимые высоты.
— Нет, не моих… Да, месяц назад всё примерно так и было, но я не делал никаких снимков. И ни с каким связным я не встречался.
— Вот так дела, — протянул Оникс, расстёгивая ворот комбинезона, под которым светлел полосатый тельник. — Нам надо поговорить, господин Фройде. Наедине, если это возможно.
Рихард вопросительно глянул на Альберта, и тот едва заметно кивнул. Майор и агент покинули помещение, оставив нас с Альбертом в неловкой тишине. Вспоминая нашу с ним последнюю встречу, его высокомерность и уверенность в себе, его пренебрежение к ближайшим соратникам, я вдруг ощутила острое желание кольнуть его побольнее.
— Впечатляющий карьерный рост, Альберт, — сказала я, обводя помещение взглядом. — Из криминальных авторитетов в лидера партии, а теперь вот уже целый генерал. Кресло председателя Правления Конфедерации маячит буквально за поворотом.
— Селарио перебежал на сторону Земли сразу же после отключения врат, — махнул он рукой. — Сонора осиротела, и его место губернатора должен был кто-то занять. Пришлось, так сказать, сделать шаг из строя… Но ты забыла и про другие мои ипостаси, Лиза. Подмастерье в обувной мастерской. — Генерал-губернатор Отеро стал загибать пальцы. — Рабочий на конвейере. Полицейский. Бригадир, застройщик, глава совета промышленников… И ты забыла о самом главном – о надёжных товарищах из «Фуэрцы дель Камбио»…
— В организаторских талантах мне до тебя далеко, — призналась я. — И заменимых у тебя, как водится, не бывает.
— Я понимаю твоё желание язвить, — снисходительно усмехнулся он. — Но лучше скажи – ты нашла то, что искала?
— Как быстро летит время, — вздохнула я и закрыла глаза. — Буквально вчера я вышла из роскошного кабинета в здании правительства, попрощавшись с тобой навсегда…
— А сейчас сидишь в бункере напротив генерала обречённой армии, — продолжил он.
— Помнишь, ты написал о том, что я была права и про ящик Пандоры? Ты имел в виду всё это? — Я обвела рукой помещение.
— Верно говорят – беда не приходит одна. — Он со стуком опустил на стол потёртую стальную зажигалку. — Не нужно было лезть в этот гадюшник на краю света. Но ладно я… А тебе-то чего стоило прикончить этого Джона и выкинуть его в лаву вместо того, чтобы слушать мои бредни?
— Был там один любитель следовать инструкциям… Всё уже сделано, Альберт. — Я пожала плечами. — И мне хотелось бы узнать, как это случилось. Я уже кое-что видела, но ты явно через всё это прошёл и сможешь рассказать больше.
— Это хаос. Везде одно и то же – хаос. Люди перемещаются туда-сюда, нелюди – тоже. Одни постоянно бегут – куда угодно, куда глаза глядят. — Голос его был тихим и безжизненным – совсем не таким, каким он был у прежнего Альберта. — А другие безостановочно преследуют. Если первым везёт, они встречают наших людей. Мы стараемся доходить до магистрали и собирать всех, кого можем. Правда, далеко не все соглашаются.
— И куда вы отводите этих людей?
— В самом начале, после захвата гарнизонов у меня в Соноре было два десятка тренировочных лагерей, хорошо оборудованных и укреплённых. Как только стало ясно, к чему всё идёт, оккупанты стали переходить на нашу сторону. Достаточно было лишь заблокировать узел связи или блокпост и поставить их перед выбором – либо жизнь, либо смерть. — Он помедлил, разглядывая что-то на моём лице. — Обошлось почти без стрельбы. Они понимали, что без Врат подкрепления им ждать неоткуда, да вдобавок нужно было решать проблему понасущнее. Вирус начал распространяться, и об этом уже знали все. Но шло время – и всё менялось буквально ежечасно…
Взгляд его устремился куда-то внутрь, потускнел, невидяще заблуждал по тёмному помещению. Где-то внутри себя он раз за разом переживал всё случившееся, прокручивал в памяти прошедшие недели. И чётко осознавал свою роль во всём происходящем.
— После инцидента с одним из привезённых подопытных я приказал оцепить лабораторию, — глухо произнёс он, — но утечка всё равно случилась, и всё вышло из-под контроля. Буквально за неделю выросла такая проблема, по сравнению с которой даже конфедераты, высадившиеся с «Голиафа» в Ла Кахету, показались лишь назойливыми комарами…
— Началась эпидемия?
— Незадолго до десанта землян мы начали превращать наши базы в лагеря для беженцев – и вовремя. Когда эти сволочи вытравили Ла Кахету, людей было очень много, они буквально жались к стенам, разбивали целые палаточные городки, но всё всегда заканчивалось одинаково. Невозможно уследить за всеми. Невозможно создать непроницаемый периметр и подпускать только здоровых. Один раненый – даже легко, даже едва поцарапанный… Да что там, достаточно было сделать глоток воды с растворённой в ней каплей крови… — Альберт щёлкнул пальцами в воздухе. — И через часы всё вокруг вспыхивает, как спичка…
Тёплая ночь, робкие огоньки ламп, пробивающиеся сквозь серую материю армейских тентов, струящаяся отовсюду речь – взволнованная, испуганная, полная всё той же надежды. Где-то в темноте, за двумя рядами сетки-рабицы вокруг стихийного лагеря ходят внимательные часовые, охраняя рваный беспокойный сон беженцев – тех, кому не хватило места внутри ограды, под сторожевыми вышками.
Наспех растянутая колючка, сваленные в подобия брустверов мешки с песком, импровизированная ограда из автомобилей и прожекторы, тут и там рассекающие тьму подступов к лагерю – всё это давало лишь иллюзию защищённости. Иллюзию, которая была так нужна выжившим. Они спаслись из огромного города, добрались в безопасное место, и теперь всё обязательно будет хорошо – пусть даже они всё ещё снаружи стен…
С оружием наперевес дозорный закончил обход периметра, остановился и аккуратно, в кулак прикурил сигарету. Вряд ли здесь можно было опасаться снайперов противника, ищущих во тьме неосторожный оранжевый огонёк, но сигарета в кулаке – необходимая в дозорах и патрулях привычка. Одна из тех, что могут спасти жизнь…
Боец глянул наверх, на вышку, уловив в полутьме условный жест часового – всё спокойно, – и перед тем, как двинуться на новый круг, посмотрел сквозь сетку-рабицу вдаль, поверх новых палаток, возникших снаружи периметра за прошедший день. Там, в ночи было темно – где-то на той стороне шоссе позавчера сгорел трансформаторный узел, поражённый пикирующим дроном конфедератов. Вместе с подстанцией два дня назад потухло освещение бетонной магистрали, развалившейся в низине, и теперь ночами вокруг стало совсем темно. Хоть глаз выколи.
В этом ударе не было никакого военного смысла, и конфедераты об этом знали. Более того, им было прекрасно известно согласованное расположения лагерей беженцев, по которым они согласились не бить. Это было единственным результатом первых переговоров между местными и землянами. Но зачем было разбивать этот трансформатор…
Острой иглой отчаянный женский крик пронзил напряжённую тишину. Испуганно распахнулись сотни глаз, на матрасах и в спальных мешках бледнотой вспыхнули во тьме десятки лиц. Прожектор на вышке развернулся, выхватывая из темноты торец кирпичной казармы, где разместился полевой госпиталь. Внутри кто-то кричал, с той стороны пыльного окна метались тени.
Через оглушительный звон разбитого стекла на вытоптанную землю вывалился силуэт в заляпанном красными пятнами медицинском халате, вскочил, и сквозь луч, оскальзываясь и спотыкаясь, метнулась истошно визжащая тень. Следом за ней из окна, хрипло и тяжело дыша, кинулась вторая – сверкая нечеловеческим оскалом клацающих окровавленных зубов.
«Это же тот, с ангиной, которого привезли ещё утром!»
Боец проглотил полную горечи мысль и, сплюнув недокуренную сигарету, щёлкнул предохранителем…
… — Как лесной пожар, — сказал Альберт, и наваждение отхлынуло, возвращая меня в скрытый глубоко под землёй бункер. — Один человек, второй, пятый, десятый… Через полминуты люди, не помня себя от страха, напирают изнутри на ворота, лезут на колючую проволоку – они знают, что лагерь превращается в братскую могилу отложенного действия. Обратившийся, конечно, получит свою последнюю пулю, но мы не можем убивать всех подряд, а люди разбегаются кто куда, включая тех, кого успели укусить. И всё повторяется…
— Неужели вирус выкосил всех? — нахмурилась я.
— Сейчас мы оставили только пять бункеров, потому что в них безопаснее, чем снаружи. У нас есть связь с Чанну-Миан и Нова Параисо. В этих двух северных провинциях ещё теплятся очаги сопротивления на поверхности. Просто потому, что они не так заселены, как Сонора. Что дальше на юг и на запад, я не знаю, но судя по тишине в радиоэфире – там поверхность вымерла. Включая Олиналу, до которой мои люди уже не добираются. Слишком далеко и опасно… Мы больше не можем позволить себе спасать всех подряд. Квота исчерпана.
Протянутые отсюда за многие километры подземные кабели связывали штаб с десятками вышек сотовой связи, переоборудованными под ретрансляторы частот «Фуэрцы дель Камбио». Альберт давно готовил восстание, продумывал его до мелочей и даже довольно успешно его начал, но теперь был зажат в центре собственной паутины. Загнан в угол собственноручно выпущенным на свободу демоном…
— Контролируемый зомби-вирус всегда был мечтой человека, — сказал Альберт. — Такой вирус, который можно было бы использовать против своих врагов. Но никогда заразу не удавалось удерживать под контролем. Она всегда пожирала своих создателей – можно вспомнить искусственные вирусные эпидемии конца прошлого века, когда американцы в который уже раз пытались вытравить евразийцев, а в итоге погубили треть собственного населения. Жаль, что я, чёртов дурак, тоже попался в эту ловушку…
— И что ты думаешь теперь делать? — спросила я. — Есть план, как выиграть эту войну?
— Выиграть? — Он вонзил в меня штыки своих впалых глаз на усталом лице. — Эта война закончится только тогда, когда здесь не останется никого живого…
* * *
Мы с Альбертом разглядывали огромную карту региона. Северная сторона пестрила покрывавшими почти всю местность многочисленными синими крестиками, ещё выше торчали редкие красные флажки – всего пять штук. Тянулись в разные стороны серые пунктирные линии, огибая огромную зелёную кляксу столицы. Южнее магистрали, постепенно светлея, на сетке дорог мои глаза сами нашли точку с названием «Олинала». Хорошо знакомое место, где стоит мой дом, запустевший задолго до всех этих событий…
— Скажи, Лиза, ты считаешь меня разрушителем? — вдруг спросил Альберт.
— Да, — честно ответила я. — Ты приложил руку ко всему этому. Решил устроить революцию, но тебе показалось мало – нужно было вытащить на свет что-то страшное, чтобы явить это миру. И ты это сделал.
— Спорить не стану, всё это выглядит именно так. Вот только это должно было неминуемо случиться. Этот вирус ждал своего часа, но вырвался на свободу чуть раньше положенного срока.
— Почему ты так считаешь?
— Я не считаю, я знаю. Моя разведка хорошо работает, — туманно ответил Альберт. — Очагов распространения было три – в нашей лаборатории в Соноре, в Пилар-де-Саль, и на юго-западе, в Бока Гранде.
— Ты это серьёзно?
— Более чем, — сипло выдохнул Отеро. — Они лишь ждали отмашки, и когда случился наш «фальстарт», вскрыли заранее заготовленные сюрпризы. С первыми сообщениями о заразе. Пирос был уже обречён, как Калабуховский дом. Он должен был быть зачищен от нас, от людей. От тех, кто стал более не нужен – с нашими профсоюзами, стачками, забастовками, с семьями, которые нужно кормить… Заброс провокаторов на митинги и последующие стычки с полицией, освещение всего это в массмедиа, запугивания и убийства профсоюзных активистов – всё это в прошлом, всё это малоэффективно. Теперь мажоритарные акционеры Сектора решили сыграть по-крупному. Стереть всю планету и заселить по новой более неприхотливой рабсилой – вот это настоящий размах.
— И ты им помог – волей или неволей, — нахмурилась я.
— Какая разница, чей камень обрушит лавину? Мой, твой или доктора Адлер…
— Так ты знаешь про неё?
— Конечно знаю, — хмыкнул он. — Мне показались, скажем так, неубедительными результаты твоей работы, поэтому пришлось навестить эту чудесную лабораторию ещё раз. Адлер и её аспирант были там – ждали эвакуации, которая так и не случилась. У нас с Катрин был долгий и обстоятельный разговор, она рассказала мне много интересного. И, признаться, частично сняла с меня груз совести… Да, я тоже разрушитель, но я – разрушитель поневоле. Я свалял дурака и наступил в расставленные силки. Но ведь есть и другой род разрушителей…
— Это каких же?
— Идейных. Нет разрушителя, более преданного идее, чем тот, кто приложил руку к разрушению собственного дома… Есть поумнее – вроде Катрин Адлер. А есть и попроще… Как думаешь, кого прислали надзирать за тем, чтобы активы корпораций не слишком сильно пострадали? Кто должен будет взять порядок в свой железный кулак после того, как с людьми и эпидемией будет покончено?
Я пожала плечами.
— Две последние волны десанта Конфедерации – это исключительно добровольцы, — сказал Отеро. — Это даже не контрактники – просто отребье, которому выдали инструкции и оружие. И среди них подавляющее большинство – резиденты многочисленных тюрем Сектора… В древнем Риме союзные варварские племена называли федератами. Им после выслуги давали землю, пенсию и гражданство, но эти-то сюда приехали просто на сафари.
— Хочешь сказать, сюда целенаправленно свозят вооружённых зэков?
— Это те самые люди, которые методично уничтожали Каптейн. Мародёры, убийцы и торчки. А за спиной у них целые команды, которые обеляют в сетях убийц и бандитов, называя их мятежниками, навешивают ярлыки цепных псов режима на бойцов Комендатуры – а теперь вот и на наших ребят…
— Комендатура сама была насквозь прогнившей, так что в чём-то они были правы, —возразила я. — Но я не могу уследить за твоей мыслью.
— Это просто зачистка, Лиза. — Альберт снисходительно улыбнулся и сцепил руки. — Сначала – полностью зачистить Междуморье Пироса от людей, благо с такой эпидемией это будет втрое легче. Потом бесчисленную шваль со всего Сектора взять на короткий поводок и прикормом поставить себе на службу. Особо буйных пустить в расход, а остальных оставить для «поддержания порядка».
Генерал-губернатор изобразил в воздухе кавычки.
— Это какое-то дикое средневековье, — пробормотала я. — Кому нужна будет выморочная земля? Здесь же камня на камне не осталось…
— Заводы целы, производства нужно лишь перезапустить. Дальше наши друзья-бизнесмены завезут сотни тысяч люмпенов с Каптейна и Земли, из стран четвёртого мира, поставят их в рабские условия под пяту преданных надзирателей и будут годами снимать жирные сливки. И все довольны. Народ при деле, а жители Земли и Каптейна даже спасибо скажут за то, что их миры стали чуточку чище…
— Где ты всего этого набрался? — недоумевала я.
— Я же говорил – разведка у меня хлеба зря не ест, — устало усмехнулся он. — Так работает капитал, который более ничто не сдерживает… Кстати, ты знаешь, чем отличается идейный разрушитель от любого другого?
Я отрицательно помотала головой.
— Идейному разрушителю, уничтожившему свой дом или убившему своих, не нужно платить. Он будет рыскать по миру и сжигать всё, до чего дотянется – только ради того, чтобы его самого не так жгло изнутри проклятие братоубийцы. Чтобы не так давила на шею гиря собственного предательства. Он будет творить зло с неистовым рвением. Ему лишь нужно указать направление. Так было всегда. Примеров история хранит множество – а уж земная Россия насмотрелась на них сполна. Белогвардейцы, бандеровцы, погромовцы, так называемые «русские либералы»… Есть примеры и посвежее – послевоенный американский Демсоюз, каптейнские «разноцветные»…
— Я догадываюсь, что ты хочешь мне сказать, Альберт, — заметила я и встретилась с ним взглядом – он смотрел на меня сверху вниз, и в глазах его робким отсветом тлела какая-то странная надежда. — Признайся, ты хочешь, чтобы я тебя простила? Ждёшь искупления? Не будет его, я не в силах простить тебе твои ошибки. Не по Сеньке шапка…
— Грехи, Лиза. Прощают грехи, а ошибки исправляют.
— Тем более. Такие ошибки просто невозможно исправить.
— Я так давно не исповедовался, — сказал он и горько усмехнулся, — что, пожалуй, мог бы раскрыть душу даже убийце…
Позади нас скрипнула дверь, и Отеро вмиг преобразился, спрятав под привычным равнодушным спокойствием проглянувшее было из-под маски чудовищное отчаяние. Бывший второй замминистра медицины и командир спецгруппы «Стриж» вошли в кабинет и расположились на стульях. Вид у великана был несколько растерянный, а щуплый на его фоне Рихард Фройде – мрачный, словно туча – опустился на сиденье и кинул вопросительный взгляд на Альберта.
— Я никого не удерживаю, — сообщил генерал Отеро, мгновенно сообразив, к чему всё идёт. — Рихард, у вас есть право распоряжаться своей жизнью и свободой по собственному усмотрению. Если решите нас покинуть – значит, так тому и быть. Вы и так сильно помогли нашему движению.
— Откровенно говоря, Альберт, я хотел остаться, — выговорил Фройде, — потому как клятва Гиппократа и мои моральные императивы не позволяют мне бросить ваших людей в беде. Но теперь я считаю долгом отбыть вместе с этими людьми, которых, очевидно, водят за нос. Я чувствую, что меня втянули в какую-то грязную игру, и мне нужно в этом разобраться.
— Поделитесь с нами соображениями? — спросил Альберт.
— Даже не знаю, с чего начать. — Рихард глубоко вздохнул, пытаясь сформулировать мысль. Наконец, прокашлялся и сказал: — О том, что «Опеку» сворачивают, я узнал только сейчас – от Макарова. Но почему я не знал об этом раньше? Я всегда был на виду, но был крайне осторожен и не давал поводов зацепиться за мою подпольную деятельность, однако по некоторым признакам земляне вели меня уже пару месяцев. Поместив меня в информационный вакуум и последовательно отрезая от всех каналов информации, они, вероятно, лишь ждали моей оплошности. Но пришли тревожные вести с Пироса, и мне пришлось отбыть на «Голиафе» вместе со второй волной десанта. Началась эпидемия – и я должен был находиться в первых рядах…
— Почему вы решили покинуть Ла Кахету? — спросила я.
— Я врач, и моё призвание – помогать людям, а не травить их химическим оружием. Поэтому я решил, что больше пользы принесу, что называется, «в полях». Но была и другая причина. Перед самым отбытием я выяснил, что кто-то слил землянам часть нашей агентурной сети, и я стал опасен для «Опеки», а для спецслужб Конфедерации превратился в обузу, в отработанный материал.
— Контрразведка работает, — пробормотал Альберт Отеро и прищурился, обдумывая что-то своё.
— Однако, меня почему-то никто не арестовал. Мне даже дали покинуть Землю. Плюс к этому, — поднял вверх палец Фройде, — с третьей волной в Ла Кахету должен был прибыть некий особый отряд – настолько засекреченный, что лишь несколько самых высоких чинов знали о его существовании. Их цели были мне неизвестны, но я почуял неладное. Мне показалось, что здесь, в отдалённом уголке Сектора, отрезанном от всего мира, с их прибытием я таинственным образом исчезну. Буду укушен, попаду под шальную пулю или сведу счёты с жизнью на волне профессионального выгорания… Какая разница? Это война, и здесь смерть – обычное дело…
— Вы испугались за свою жизнь? — спросила я.
— Две причины – это больше, чем одна, — улыбнулся Фройде.
— А кто решил сворачивать проект «Опеки»? — спросил Альберт. — Крючков? Этот ваш новый руководитель?
Макаров кивнул. Фройде тем временем продолжал:
— Будь я убит – на этом бы всё и закончилось. Однако, моё незапланированное исчезновение дало возможность совсем другой стороне избавиться от другой, своей проблемы. — Рихард Фройде красноречиво взглянул на меня. — Елизавета, вы не думали, что вы стали костью в чьём-то горле?
— По правде говоря, подобные догадки мучают меня уже долгие годы, — пошутила я. — Наверное, меня пытается выкашлять сама Вселенная.
А если отложить шутки в сторону? Были этому подтверждения – пускай даже самые невероятные? А ведь кажется, что были.
Я вдруг вспомнила свой старый мехапротез с плазменным модулем, так деликатно заменённый на живую руку во время моего пребывания в коме. Что, если меня таким образом целенаправленно разоружили? Ограничили возможности сопротивления, когда это может потребоваться. Тогда я была так счастлива обрести настоящую, живую руку, что совсем не заметила подвоха. Наверное, потому, что всё остальное осталось на месте…
— Я более чем уверен, что ваша нынешняя миссия – это ловушка, — заявил бывший чиновник от здравоохранения, сверкнув линзами очков. — Майор рассказал мне о том, как вы, Елизавета, позволили себе некоторые вольности и увидели то, чего вам нельзя было видеть. Реакция последовала сразу же – вас деликатно выпроводили с Ковчега на поиски пропавшего агента, подсунув чьи-то снимки месячной давности. Интересно, чьи это были снимки…
Рихард задумчиво почесал подбородок, потом по очереди оглядел нас троих и продолжил:
— Что я знаю? Какой информацией обладаю? Почти всё, что мне было известно, давно уже известно руководству Ковчега, и меня официально «свернули» вместе с «Опекой». Но только не для старины Агапова, с которым мы знакомы почти полвека, и который ухватится за любую возможность – лишь бы вновь увидеться со мной. Они… Те, кто ведут эту игру, слепили фотопрезентацию и подделали разведданные, чтобы обвести вокруг пальца моего старого друга, убедив его убедить вас отправиться сюда, на убой.
— На убой? — переспросила я, пытаясь переварить услышанное.
— Вы живы лишь благодаря цепочке счастливых случайностей. — Фройде усмехнулся. — Укус заражённого, пуля от бойцов «Фуэрцы дель Камбио» или управляемый снаряд от конфедератов – неважно, что настигнет вас раньше. Важно, что здесь вы обязательно сгинете. Вместе с горсткой бойцов, которыми можно безболезненно пожертвовать в ходе выполнения невыполнимого задания. Это почти беспроигрышный вариант для Крючкова.
— Почему вы считаете, что всё это – дело рук Крючкова? — спросил майор Макаров.
— Никто не вызывает у меня столько подозрений, как он. Операцией по поимке «Книги судьбы» руководил именно он. И когда «Аркуда» висела над обратной стороной Луны, а группа Матвеева спускалась к новосибирскому Институту – как выяснится чуть позже, с некоторым опозданием… — Иронично прищурившись, он бросил в меня короткий взгляд. — Личный шаттл Крючкова беспрепятственно вышел на стационарную орбиту Земли и сблизился с судном Верховной Администрации Сектора. И всё это – под беспрецедентной охраной Космофлота. Так обычно происходят переговоры. Переговоры о чём? Как думаете?
Я пожала плечами. Макаров и Альберт молчали, сверля глазами агента Фройде.
— Вот и я не знаю, — вздохнул Рихард, — и никто не знает. Но очевидно – Крючков мог быть тем самым, кто сдал агентурную сеть «Опеки». И именно с момента его переговоров я стал терять связь с некоторыми своими коллегами. Я уверен в том, что он ведёт двойную игру, и её необходимо раскрыть.
— Теперь нам остаётся выполнить невыполнимое задание и вернуться на Ковчег. —Макаров вдруг замер и проговорил: — Секунду, вызывают… Докладывай, Умник… Так… Куда?.. Принято… Никаких подрывов, ждите моей команды.
Мы все вопросительно уставились на Макарова, и тот виновато развёл руками.
— Всё одно к одному, — пробасил он. — Сработал защитный протокол – к «Рарогу» пытались приблизиться вооружённые люди. Машина ушла по воздуху. Теперь остаётся надеяться, что робот выберет безопасное место для посадки, и его не собьют в воздухе по пути.
— Здесь рано темнеет. — Альберт демонстративно взглянул на свои чёрные наручные часы. — А ночью я вам бродить по лесам не советую. Повсюду ловушки и мертвецы.
— И что ты предлагаешь? — Оникс, похоже, здесь совсем освоился и уверенно перешёл на «ты».
— Оставайтесь здесь, а утром отправитесь в дорогу…
* * *
Пропахший нафталином серый от времени матрас, уложенный поверх деревянных паллет, был достаточно мягок по сравнению с бетонным полом. Жаловаться было грешно, и я не жаловалась – здесь, внизу множество людей ютились многие дни, и надежды на то, что им когда-нибудь удастся выбраться на поверхность, были весьма призрачными.
Альберт выделил нашему отряду небольшое складское помещение. Вдоль стен стояли стеллажи с крупами и консервами, а приглушённый свет лампы в углу освещал полдюжины керамических чашек, в которых полчаса часа назад дымился пресный чай. Кружки ждали утра, когда в бункере наступало время мыть посуду, экономно и бережно расходуя воду…
Я лежала, подложив руки под голову, и глядела в потолок. Где-то за стеной слышалось, как женщина баюкает ребёнка. Поснимав экзоскелеты и расположившись на потёртых матрасах, мои боевые товарищи молча слушали, а Рихард очень тихо говорил:
… — Поначалу на зачистку прилегающих к столице территорий пустили добровольцев. Тех самых, о ком говорил Альберт – отморозков и сорвиголов, к тому же подогретых погоней за его головой, за которую объявили кругленькую награду… — Фройде сделал паузу – далеко, в одном из ветвистых коридоров что-то звонко упало, кто-то кратко выругался. — За пределами зелёной зоны, на выездах из города земляне возвели аванпосты. Покинуть город было уже почти некому, а с беженцами, которые забредали в Ла Кахету из сельской местности, не церемонились – самых везучих разворачивали обратно, а кое-кого просто отводили в подвалы и там «списывали», как это у них называлось. Тела там и бросали…
«Какое пиршество для крыс», — подумала я.
— Наёмники грабили дома, выносили бытовую технику и даже мебель, грузовиками стаскивали наворованное в опустевшие спальные районы Ла Кахеты, — говорил Рихард Фройде. — Наверное, они хотели увезти всё это по домам, когда представится возможность – несмотря на очевидность того факта, что на «Голиафе» им это сделать никто не позволит, а других способов попасть к Земле не предвиделось. Они ехали поразвлечься, но очень быстро стало ясно, что иметь при себе оружие вовсе не значит находиться в безопасности. Неожиданное нападение из-за угла в очередном разграбленном доме, случайный укус или царапина – и военные медики получали нового пациента для исследований…
Первым испытуемым повезло. К тому моменту превращение занимало до полутора суток, но на ранней стадии симбионты выводились из организма убойным коктейлем из медикаментов, и казалось, что победа над заразой уже в кармане. Инфекционисты расслабились, обкатывая свой метод лечения на всё новых заражённых, но в какой-то момент схема дала сбой – и вместо того, чтобы одним прекрасным утром поправиться, пациент выдержал положенные тридцать шесть часов и даже чуть дольше, а затем неожиданно покусал своих соседей по палате и был насмерть забит сокамерниками с помощью подручных предметов.
Лабораторию перевели наружу, за периметр зелёной зоны, и лечение было продолжено, но трое соседей по палате, повторно заражённые «нулевым» пациентом, изменили всю картину. Спустя семь часов один небрежно застёгнутый ремень решил судьбу всего научного персонала, который трудился над образцами крови. Запаниковав, один из них открыл лабораторию, но запереть не успел – и по пригороду Ла Кахеты, пусть и несколько прореженная ротой охраны, разбежалась группа из полудюжины инфицированных…
Дальнейшие опыты показали, что вместо двух-трёх суток в самом начале заражённый человек менялся за пять-шесть часов – в зависимости от иммунитета, но неизбежно и необратимо, и буквально за ночь многочисленные подопытные превращались в обезумевших монстров. Они бесновались, беспрестанно и на разные лады хрипели, орали и бесконечно вырывались из оков. А снаружи прибывали всё новые пациенты, которым уже не хватало места, поэтому старых просто пускали в расход, словно отработанных подопытных крыс.
Когда все шесть фургонов-рефрежираторов забили телами до отказа, наёмники решили сворачивать лавочку. Несмотря на горячие протесты учёных, оставшихся «участников» исследований перебили, а лабораторию и рефрижераторы просто бросили под открытым небом. За символическим забором и предупреждающими знаками на местной жаре разразилась экологическая катастрофа. Почва напитывалась разложением, а сбегавшиеся со всей округи на запах звери и птицы-падальщики понесли эволюционировавшую заразу по округе…
Оболочка человека, в которой оставались лишь вечный голод и неистовая ярость, замещавшая разум – вот то, во что волнообразно, за какие-то две недели превратилось население целого региона. Сотни тысяч заразных кадавров вдобавок ко всему обладали свойствами суккулентов, а именно – в гораздо меньшей степени нуждались в воде, замещая её плотью и кровью. Хотя люди при этом прекрасно заражались и через воду.
Конфедераты и наёмники быстро смекнули, что единственный верный способ предотвратить заражение – это пуля в лоб. Наставления учёных уже никого не волновали. Никому не хотелось возиться с десятками тысяч трупов или потенциальных трупов. С тех пор, завидев чужака, они сначала стреляют, а уже потом задают вопросы. Блокпостов больше нет, заражённые бродят по большей части города, а наши «друзья» откатились в правительственный квартал, засели за высокими стенами и косят из пулемётов всё, что попадётся на глаза…
Где-то за стальными перегородками вяло возились и едва слышно разговаривали беженцы. В полутьме вокруг меня уставшие за день бойцы спецотряда занимались своими делами – Умник ковырялся с ноутбуком, Молния думала о своём, разглядывая тусклый огонёк лампы, а Бурят спал безмятежным сном. Под тихий монолог Рихарда веки мои постепенно смыкались, пока не закрылись совсем…
… Тишина. Беспокоящая, сжимающая сердце в испуганный комок, она заставила меня открыть глаза. Тёмный склад со всех сторон нависал надо мною полупустыми стеллажами, а гермодверь в чёрный коридор была распахнута настежь. Вокруг не было никого, ни единой души – ни моих собратьев по несчастью, отправленных на смерть вместе со мной, ни беженцев, обречённо бубнящих за стеной. Никого – лишь непроглядный зёв коридора напротив меня.
Завопить, завыть, забиться в истерике – что угодно, лишь бы нарушить эту густую тишину, но горло перехватило, и я не успела даже пискнуть, потому что появился звук. Он царапал тишину снаружи, из коридора, шаркал по тишине полустёртыми подошвами. Он приближался – словно кто-то подволакивал слабые ноги, поражённые старческими недугами. Всё ближе и ближе, он был уже за этим самым самым поворотом…
Не помня себя, я отползла в угол, нашарила рукой позади себя увесистую консервную банку и выставила её перед собой, словно щит. Ш-ш-шух… Ш-ш-шух… Звук уже здесь – только руку протяни.
Чьи-то серые пальцы появились из-за угла, схватились за косяк. Ш-ш-шух… В дверном проёме поверх угольно-чёрного кителя тускло мерцали два рубиновых глаза. Во тьме разверзся животный оскал, с искромсанных губ по подбородку поползли кровавые ручейки. Утробный рык Альберта Отеро до отказа заполнил крошечное помещение, мёртвый генерал поднял ногу и переступил порог. Ш-ш-шух…
«Пожалуйста, прошу тебя, только не это!» — колотилась изнутри о стенки черепа единственная неприкаянная мысль. В порыве отчаяния я швырнула банку куда-то перед собой. Существо страшно захрипело, вытянуло крючковатые руки и бросилось вперёд, прямо мне в лицо…
И я истошно закричала.
— Эй, ты чего?! — Умник тормошил меня за плечо, обеспокоенно заглядывая мне в глаза. — Тебе плохой сон что ли приснился?!
Он здесь! Они все здесь… Какое облегчение… Это только лишь сон, вязкий кошмар… Давненько мне не снились кошмары, я успела от них отвыкнуть. И снова привет, давно не виделись…
— Это всего лишь дурной сон, ничего страшного, — бормотала я.
Пытаясь стряхнуть с себя остатки липкой жути, я пыталась надышаться застоявшимся подземным воздухом.
— Приходи в себя и пойдём в центр управления, — позвал Умник. — Там уже все наши собрались…
Ночные кошмары… Говорят, если спать на левом боку, они обязательно придут. Сдавленное сердце рождает кислородное голодание, а следом возникает безотчётная тревога. И тогда мозг начинает свои страшные игры…
Миновав несколько поворотов коридора, мы очутились в просторном зале, уставленном аппаратурой. Гул компьютеров сливался с голосами, ведущими радиопереговоры – работа здесь не прекращалась ни на минуту. В дальнем же углу, возле одного из радистов с заспанным лицом я увидела всю нашу компанию, включая Рихарда и Альберта. Майор махнул нам рукой, и мы с Умником подошли поближе.
… — К чему спешка? — говорил Рихард. — Вас же должны забрать по плану только послезавтра.
— Вот к чему… — Молния ткнула пальцем в карту на лэптопе, примощённом тут же, рядом. — Нас ищут. Глайдер уже нашли, а из семи дронов у нас осталось только три. Наши приятели скоро оставят нас без связи и обложат со всех сторон, и вот тогда спешить точно будет некуда.
— В таком случае, медлить не стоит, — согласился Фройде.
— Запрос на эвакуацию нужно отправить в самое ближайшее время, и чем сильнее будет сигнал – тем лучше. — Командир спецгруппы сверху вниз посмотрел на генерала сопротивления. — Товарищ Отеро, нам бы не помешала ваша помощь в вопросе связи. Оставшиеся у нас дроны смогут добросить импульс до северного полюса, к «Аркуде», но чем сильнее он будет – тем сильнее мы сможем растянуть коммуникации. Сигнал можно отправить отсюда?
— Исключено, — отрезал Отеро. — Мы здесь будем как на ладони, если начнём чересчур фонить. И сесть сюда я вашим не позволю.
— Где «Рарог»? — спросил Оникс у Молнии.
— На севере, крутится туда-сюда вдоль шестидесятой параллели. Часа за четыре доберётся сюда, если нужно будет.
— Никакой техники в радиусе двадцати километров. — Альберт был непреклонен. — Касательно связи… Что мы можем предложить, Ильвес?
Окружённый людьми оператор, не снимая наушников, сообщил:
— К востоку есть старая радиовышка. Она в рабочем состоянии, оттуда ребята по широкой полосе координируют отряды на местности. Погода, ситуация с заражёнными на прилегающих территориях… Конфедераты её не трогают – сами слушают и пользуются информацией.
— Это максимум, что я могу вам предложить, — сказал генерал Отеро. — Дадите сигнал оттуда.
— Идёт. — Майор грохнул кулаком по столу, — Умник, перенаправь туда «Рарога» в автоматическом режиме, после этого выставляй пунктир из дронов для проброса сигнала, и будем выдвигаться. Через пять минут встречаемся на КПП. — Повернувшись к Альберту, он крепко пожал его ладонь и пробасил: — Спасибо за помощь, генерал. Вы оказали нам неоценимую услугу.
— Поглядим, что в итоге у вас выйдет, — ответил тот. — Не уходите без проводника, я сейчас кого-нибудь к вам пришлю. В нашем лесу опасно…
Стуча ботинками и гремя экзоскелетами, бойцы вместе с Рихардом Фройде устремились к выходу, а я осталась стоять под вопросительным взглядом Альберта, пытаясь найти правильные слова для прощания. В глубине души я была уверена, что это наша последняя встреча.
— Альберт, исходи из того…
— … Что имеется на руках, — закончил он фразу за меня. — Это и есть политика, Лиза. Без громких и звонких слов. — Отеческая теплота вдруг мелькнула в его усталых глазах, он протянул ладонь. — Мы с тобой и так всё понимаем без них.
В прошлый раз я целилась ему в лицо из оружия. Сейчас всё просто обязано быть иначе. Так, как в позапрошлый раз, когда мы расставались на невообразимо далёком крыльце дома дяди Алехандро…
Поддавшись порыву, я отстранила морщинистую руку и прижалась к его груди. Я чувствовала, как под слоем жёсткого камуфляжа двумя изношенными мехами мерно шелестят лёгкие. Отбивает свой ритм сердце человека, который всю жизнь стремился к вершинам власти, а оказался глубоко под землёй. Сухая ладонь мягко легла мне на затылок. В помещении стало тише – голоса полудюжины операторов звучали осторожно, приглушённо, словно опасались спугнуть редкую птицу странного, нежданного мгновения.
Альберт стоял, не шевелясь, и, наверное, впервые в жизни ни о чём не думал. Он всегда о чём-то размышлял, просчитывал варианты, ходы, манёвры, двигал по доске имеющиеся в наличии фигуры, разыгрывая бесконечную шахматную партию. А сейчас он просто поглаживал меня по затылку, и я чувствовала его тёплое прокуренное дыхание. Быть может, он мысленно представлял, каково это – навсегда прощаться с дочерью, которой у него никогда не было.
— У тебя есть неоконченные дела, — сказал он наконец и отстранился. — Тебе пора в путь.
Глаза его вновь приобрели привычную холодность. Последний раз взглянув на него, я устремилась к выходу из помещения…
* * *
Раннее утро было прохладным. Мю Льва ещё не успела раскалить небо, поэтому воздух был свеж, дышалось легко и свободно, и путь извилистыми лесными тропками был вполне комфортным. Проводник уверенно вёл нас одному ему известными дорожками, а я уже привычно ощущала на себе свою родную, обычную гравитацию – организм на удивление быстро адаптировался…
Встретив по пути и прикончив пару заблудших в лесу мертвецов, мы наконец выбрались из леса. Наш проводник приложил к уху рацию, назвал условный код-пароль, запросил доступ к радиооборудованию и получил согласие. Впереди из высокой травы и колючего кустарника произрастала красно-белая каркасная мачта. Усеянная пожелтевшими от времени и солнца спутниковыми тарелками, утыканная направленными антеннами и увешанная целыми гирляндами пластиковых блоков связи, она возвышалась на добрую сотню метров и удерживалась в небе полудюжиной толстых тросов-оттяжек.
Под вышкой ощетинился пулемётными гнёздами и мешками с песком небольшой дворик, в центре которого торчала двухэтажная кирпичная пристройка. Едва заметные глазу силуэты притаились тут и там за брустверами и колючкой, на крыше во весь рост стоял часовой, а в окне второго этажа засел снайпер. За нами приглядывали во все глаза.
— Что с «Рарогом»? — на ходу обратился майор к Умнику. — Уже должен был добраться.
— В получасе лёта отсюда, — ответил хакер.
— Молния, дуй в диспетчерскую, надо как можно скорее отправить сигнал. Пусть обеспечат челноку прикрытие и выдвигаются к нам навстречу.
— Есть! — Агата трусцой припустила сквозь ковыль в сторону окопов, миновала гостеприимно открытые ворота и скрылась внутри помещения…
Не сговариваясь, бойцы группы разошлись по территории небольшого двора, расчерченной гравийными дорожками. Умник тут же завёл с местными непринуждённый разговор, послышался добродушный смех – за считанные минуты он стал своим, присев на уши повстанцам с одной из своих околонаучных историй. Бурят изучал окрестности через оптический прицел, а майор вместе с Фройде следом за Молнией исчезли внутри здания. Словно из ниоткуда появился кряжистый бородатый боец и вручил мне едва тёплую жестяную тарелку серой и безвкусной солдатской каши.
Время лениво текло вперёд. Распухшая в небе Мю Льва постепенно разжигала новый день и уже прицеливалась в темя, чтобы ближе к обеду как следует ударить по неприкрытой голове. Слышались чьи-то разговоры, над головой электрически гудела радиовышка, а в углу площадки рядом с крошечным складом сыто потрескивал большой топливный генератор, питающий этот островок цивилизации…
Я расположилась у крыльца, скрестив ноги, и размышляла о том, как всё-таки будет хорошо вернуться на Ковчег, к моим друзьям. По сравнению с тем, во что превратился мой родной Пирос, отдалённая холодная планета казалась не таким ужасным местом. Почему? Наверное, потому что мир россов был живым, у него было будущее. Здесь же люди попросту выживали, опасаясь каждого шороха, прячась за высокими стенами или глубоко под землёй. С каждым днём таяла людская надежда на то, что когда-нибудь этот мир вновь будет жить своей жизнью. Каждый день был только хуже предыдущего…
В какой-то момент скрипнула дверь, и на гравий, тяжело топая башмаками, спустился Оникс, заслонил солнце своей огромной тенью и сказал:
— «Рарог» на подходе. Челнок с эскортом уже отбыл, ждать осталось недолго. — Солнце вновь плеснуло лучами мне в лицо, а майор неуклюже присел рядом. — Мы тут с ребятами поговорили. Решили оставить им весь наш запас пищи – все пайки, что у нас есть. Им еда явно пригодится.
— Это уж точно, — кивнула я, покосившись на полупустую тарелку серой безвкусной бурды. — Так какой у нас план? Вернёмся на Ковчег – а дальше что?
— Надо поднимать наших ребят. За Матвеевым все пойдут, он свой человек. Нужно только убедить его действовать, и Фройде сможет сделать это лучше всех – это ведь он, в конце концов, после одной из операций чуть ли не собрал Матвеева по кусочкам.
— Очередной переворот? — Я вздохнула и устремила взор вдаль. — Мне кажется, что этот мир никогда не обретёт покой. Кто бы ни взял в свои руки власть – почему-то всегда становится только хуже.
— Из этого правила есть счастливые исключения, — сказал майор. — Будем надеяться, так будет и в нашем случае…
Оранжевая степь таяла в дымке за горизонтом, спускаясь по пологому склону прочь от куцых деревьев, которые словно бы сторонились гудящей башни, обступив её с трёх сторон. Они осторожно, с почтительного расстояния глядели на людей из-за заточенных рогаток, ощетинившихся во все стороны кольями, из-за вбитых в землю свай с натянутой между ними колючей проволокой. Казалось, ловушки предназначались не для случайных мертвецов, забредших на свет или звук, а для самой природы, от которой люди здесь держали оборону.
— А вот и наш мул, целый и невредимый, — сказал невесть откуда взявшийся Умник и указал рукой вдаль.
Там, над самыми деревьями плыла чёрная точка. Она увеличивалась в размерах и приобретала силуэт уже ставшей родной «ездовой собаки».
Через минуту чёрная машина мягко опустилась на брюхо прямо напротив ворот и приветливо распахнула створ кормового отделения. Внутри, вдоль левой стены покоился целый арсенал оружия – несмотря на то, что половина ложементов была пуста, в машине оставалось немало смертоносных игрушек, включая массивную снайперскую винтовку, которой я уже успела попользоваться.
— Добротные у вас стволы, — с уважением заметил командир поста, стоявший рядом.
— К сожалению, отдать не можем, — сказал Оникс. — Зато пайки не подотчётные, поэтому забирайте всё.
Закипело движение. Одно за другим распахивая прямоугольные отделения справа, Умник принялся выуживать оттуда промаркированные пластиковые коробки, а пара бойцов местного сопротивления с благодарностью принимали их и относили под стену пристройки.
Появилась Молния и отчеканила:
— Ястреб сообщает о пятнадцатиминутной готовности, садиться не будет. Так что встречаемся в воздухе.
— Отлично, — крякнул Макаров, обвёл взглядом присутствующих и сообщил: — Пора нам прощаться, ребята. Никто ничего не забыл? Проверьте, всё ли на месте, потому что возвращаться мы уже не будем.
Молния скрылась внутри «Рарога», Умник сосредоточенно хлопал себя по карманам, а местные бойцы несли в сторону пристройки последнюю пару коробок. Я кинула взгляд на оранжевый горизонт. Что-то привлекло моё внимание – будто маленький серый вихрь рассекал степь, оставляя за собой пыльный шлейф. Вихрь приближался, вырастал в размерах, и я спросила:
— Оникс, ты видишь то же, что и я? Вон там.
— Да, вижу движение. — Глаза Макарова округлились. — Похоже, у нас незваные гости. Быстро, все к оружию! Берите всё, что есть, и занимайте оборону!
Рефлекторно схватив из ложемента снайперскую винтовку, я выщелкнула магазин и убедилась, что он полный. Спохватилась, вспомнив наказ Макарова, и вопросительно взглянула на майора.
— Раз взяла – не отбирать же её у тебя, — пробормотал тот.
— А как же ваш приказ?
— Приказ приказом, а голова на плечах должна быть.
Несмотря на изрядный для меня размер, винтовка была довольно лёгкая и хорошо лежала в руках – я прильнула к прицелу, высматривая вихрь, рассекающий степь.
В пылевом шлейфе, который поднимал за собой огромный бежевый джип, мелькали пятнистые борта и высокие колёса. Колонна военных внедорожников неслась во весь опор. Я насчитала как минимум пять джипов и пару бронетранспортёров потяжелее.
— Ну вот только этого не хватало, — раздосадованно протянул Умник. — Ещё несколько минут – и могли бы разминуться…
— Не расслабляться, это последний рывок! — Оникс несколько секунд оценивал ситуацию сквозь визор на шлеме, а затем принялся раздавать команды: — Умник и Молния, вы внизу на поддержке. Я с Фройде – внутри. Бурят, полезай на крышу. Фурия… Прикрывай с холма позади площадки. Ты у нас самая маленькая, сможешь слиться с местностью.
Ну что ж, прикрывать так прикрывать. Благо, не впервой.
Я рванула в обход периметра, огибая мотки колючки, перескакивая через траншеи и приминая траву между проплешинами, а майор глухо вещал мимо микрофона:
… — Надо бы правый фланг прикрыть, сержант, там погуще… Сделаете? Попробуем вызвать огонь на себя, а ваши ребята пускай посидят в засаде…
Последние слова было уже не разобрать. Позади, на грани слышимости вместе с вялым ветерком докатывался рёв многочисленных моторов, а из коммуникатора донеслось:
— Всем включить силовые щиты! Умник, врубай боевой протокол «Рарога»! Бурят, доложить о готовности!
— Я готов.
— Угроза с воздуха, Оникс, — процедил наушник голосом Молнии. — Приближаются с юга, сейчас накроют нас.
— Надо дотянуть время, помощь уже на подходе, — сообщил майор. — Огонь открываем по моей команде!
Под ногами шуршала сухая ломкая трава. Обогнув отвес, я взобралась по склону до самой кромки леса и рухнула под дерево – как раз вовремя. Внедорожники уже вышли на самый край поля. Один из броневиков, развернув башню в сторону форпоста, прокатился вперёд и застыл прямо перед дальним валом, а сбоку, под самыми деревьями из чрева второй бронемашины наружу посыпались бойцы.
От раскинувшейся в низине площадки с натужным гулом тут же отделилось чёрное пятно глайдера, и воздух взрезал душераздирающий треск. Возле броневика налётчиков взмыли в небо фонтаны земли, атакующие бросились врассыпную, а по боевой машине противника звонко забили снаряды, выколачивая из стали снопы искр. Глайдер, отрывисто шарахая из бортового орудия по броневику, пошёл на круг мимо высокой антенны.
— Огонь по машине! — рявкнул коммуникатор, и площадь озарилась жёлтым всполохом.
Взрыв подбросил ввысь один из раскуроченных джипов – и сквозь дым я увидела людей. Занимая позиции вдоль лесополосы, они валились на траву и стреляли в сторону радиовышки. Я прильнула к прицелу. В перекрестье показалась чья-то голова – и я нажала на спуск. Оружие в руках вздрогнуло – попадание, пробитую каску дёрнуло в сторону, человек замер. Чуть поодаль другой солдат целился из чего-то тяжёлого в летящий над деревьями глайдер. Выстрел, звонкий щелчок затвора, выбрасывающего дымящуюся гильзу – и второе тело распласталось по земле…
В низине дюжиной дятлов постукивали стволы, мелькали белые трассеры, очерчивая контуры скоротечного боя. Солдаты противника, попав под плотный беспокоящий огонь, прятались за деревьями, скрывались в куцых зарослях или возвращались сквозь кусты обратно к броне. Заприметив меня, пара бойцов перевели огонь в мою сторону.
Рядом, рассекая воздух, почти над самым ухом тонко захлопали пули. Как в покадровой съёмке, прямо мне под нос подплыл свинцовый комок смерти. Сплющившись, он застыл в нескольких сантиметрах от моего лица – и безвольно упал в траву. Щит жужжал и свистел, выкладываясь на полную мощность – ещё одна раскалённая пуля остановилась у меня над головой и тоже свалилась вниз. Щит оказался чертовски полезен, подумала я, передёргивая массивный затвор после очередного выстрела…
Моя винтовка мерно долбила в плечо отдачей, один за другим вражеские бойцы выбывали из строя, поражённые пулей или прижатые плотным огнём с баррикад. С той стороны долины из леса уже постреливали зашедшие с фланга бойцы сопротивления. Полыхнул расстрелянный броневик – задымил изо всех щелей. Вяло занялось пламя в десятке брешей, испещривших железный бок машины. Атака противника постепенно захлёбывалась.
Краем глаза я заприметила ещё один пыльный вихрь, стремительно приближавшийся к нам – подкрепление конфедератам шло справа, вдоль кромки леса. Какие-то большие и тяжёлые автомобили неслись во весь опор. Не танки, не броневики…
«Рарог» тем временем подскочил в воздухе и вознамерился уйти над деревьями в сторону поля, чтобы зайти противнику в тыл. Мелькнула вспышка – над вторым броневиком взвился столб огня, а следом – следующий сполох, чёрным шлейфом прочертив по небу, скрыл из виду повисший над деревьями глайдер.
Небо разорвалось сверхзвуковым хлопком – над головой проревел хищный силуэт «Кондора» и, показав всё своё оперение, нырнул в сторону, за лес. Там, где только что был «Рарог», на верхушки приземистых деревьев сквозь клубы чёрного дыма неторопливо летели сотни горящих осколков…
Внизу, за пеленой жирного чёрного дыма какофонию стрельбы разбавляло нарастающее яростное рычание двигателей. Стучало, грохотало, лязгало железо, дребезжащей разноголосицей наполняя поляну подо мной, и через несколько мгновений я узрела грязный, низкий беспилотный тягач, ползущий в центр площади – прямо под перекрёстный огонь многочисленных стволов. Искры отскакивали от стальных бортов машины, а она вывернула колёса, ещё полсотни метров невозмутимо протащила за собой глухой серый полуприцеп и застыла поперёк поля. Пальба внизу на мгновение стихла, словно все – и защитники, и нападающие – разом застыли в удивлённом оцепенении.
И случилось непредвиденное.
Чёрной полосой вдоль всей длины прицепа прорезалась щель, и бортовые секции одна за другой принялись с глухим стуком грохаться оземь. Внутри, в развеянной дневным светом пыльной полутьме стояли люди. Тесная серая толпа плечом к плечу, словно сельди в банку упакованная в этот огромный прицеп, как по команде ринулась вниз по пандусу – прямо на баррикады из мешков с песком и колючей проволоки.
Пространство внизу переполнилось рёвом, хрипом многочисленных глоток и дружным треском оружейных стволов, а толпа в смертельном забеге понеслась вперёд, за считанные секунды покрывая десятки метров между тягачом и укреплённым забором, натыкаясь на острые ежи-рогатки, продавливая сетку-рабицу. Вал из тел перед стеной вырастал буквально на глазах, а сквозь дым на открытую местность, чадя выхлопом, вырвалась ещё одна фура. Секунды спустя она уже вываливала на землю своё смертоносное содержимое. Оскальзываясь, спотыкаясь друг о друга, мертвецы стремились вперёд, к вожделенной пище, падали замертво и исчезали под шарнирными ногами всё новых заражённых…
— Оникс, у нас минус боец! — затрещал в коммуникаторе голос Умника. — Уходим за здание!
— Вторая волна идёт, берегите патроны! — кричал майор.
— В меня уже не стреляют, я гашу щит, он тут бесполезен, — сквозь зубы доложил Бурят.
Лёжа в траве под деревом и поводя стволом винтовки, я никак не могла выбрать цель – всё перемешалось, чудовища штурмовали блокпост, прорвавшись через продавленный забор. Сражённые, они падали на гравий уже внутри периметра, но им не было числа. Вот один из бойцов сопротивления рухнул, сбитый с ног грязным здоровяком – и на него тут же накинулась, облепила целая свора. Другой ополченец беспорядочно палил в толпу, затем бросил опустевший автомат – и был настигнут монстром. Возле забора жахнул взрыв, разбрасывая заражённых в разные стороны, словно нелепые тряпичные куклы.
Краем глаза замечаю блик света.
Резкое движение стволом – и на самой границе поля, возле дерева я заприметила большой чёрный джип. Двери его были распахнуты, бойцы стояли полукругом с оружием наготове, прикрывая безоружного человека. Возле машины по стойке «смирно», опустив вдоль тела длинные руки, вытянулся сухощавый конторский чиновник.
Белая рубашка с галстуком! Чёрные очки! Это он! Он!!!
Обезумевшей канарейкой сердце затрепыхалось, зашлось в моей груди. Чудовище не видело меня – оно целилось подбородком куда-то вперёд, в гущу боя, поверх снующих по двору мертвецов. Оно работало, выискивая свою цель, слабое звено – и оно нашло то, что искало.
— Вы мрази, — сквозь грохот и треск раздался тихий, но отчётливый голос Молнии. — Моя сестра погибла по вашей вине. И вы все мне за это ответите…
— Молния, стой! Стоять! — вскричал Умник.
Монстр внушал ей что-то, он совершенно точно копался у неё в голове! Или не он? Порывистым движением я переместила прицел правее, над вторым транспортёром и ротой бойцов, цепью опоясавшей въезд на поле. Внутри меня похолодело, а сердце вовсе замерло.
Ещё один джип стоял позади третьей приземистой фуры, разгружавшей мертвецов, а на крыше джипа вытянулась вторая долговязая фигура, точно также выставив вперёд острый бледный подбородок. В кого стрелять? В левого или правого? Того, что на земле или на крыше машины?!
— Скворцова, мать твою, ты чего творишь? — захрипел наушник. — Убери гранату!
Внизу раскатисто хлопнуло, меня окатило волной тепла, и в небо огненным джинном взметнулось пламя, разлилось по площадке, облизывая кирпичную пристройку, скрывая с глаз генератор, крошечный сарайчик и корявые силуэты бесноватых, заполонивших дворик. Сдувая мертвецов и бойцов сопротивления, полетели во все стороны куски металлочерепицы, какие-то стальные обломки и горящие доски. На всё поле протяжно застонала от напряжения огромная вышка, накренившись вершиной и зависнув в шатком равновесии.
— Это Молния! Она разнесла генератор вместе с собой! — сорвался на крик Бурят, впервые потеряв самообладание.
— Умник, приём! — басил Оникс. — Твоя биометрия на нуле! Архип, отзовись, мать твою!
Умник молчал, майор хрипло и витиевато выматерился, а я вновь припала к прицелу. Вот он, монстр в деловом костюме – стоит возле джипа, как ни в чём не бывало. Словно не разверзлась впереди огненная преисподняя, как будто не рвалась к добыче толпа мертвецов в какой-то сотне метров от него. Что ж, была не была…
Затаив дыхание, я надавила на курок, и уши заложил громовой раскат.
Лопнула иссиня-чёрными брызгами аккуратно стриженная голова, разлетелась, словно перезрелый арбуз. Конечно, если бы арбуз внутри был не красным, а чернильно-синим, его бы разнесло именно так – на мелкие ошмётки и миллион литров чернил. Я почти слышала чавкающий звук влажных брызг – воображение услужливо наложило его на гул в ушах, – а долговязое тело в пиджачной паре пошатнулось и медленно-медленно завалилось назад, под распахнутую дверь внедорожника.
И в этот момент что-то изменилось. Толпа заражённых внизу потеряла стройность, рассыпалась на группки, развалилась на рычащих кадавров, беспорядочно сталкивающихся друг с другом. Они брызнули сразу во все стороны – на забор, вокруг забора, обратно к фуре, прочь от укреплений к лесу – и прямо на меня.
Поднявшийся ветер рассеивал и сносил в сторону клубы дыма и доносил до меня посвистывания многих реактивных двигателей. Далеко наверху, в белом небе что-то гулко разорвалось – противоборствующие силы насмерть сшиблись в воздухе. Чёрные молнии на огромной скорости сошлись друг с другом и разошлись, уходя на круг. За одной из точек дугой простирался длинный дымный шлейф, небо рассекали алые разряды лазерных лучей…
— Уходите, Оникс! — донёсся голос Бурята из наушника. — Я их задержу, а ты уводи агента! Фурия, прикрой, если сможешь!
Крошечный силуэт на крыше кирпичной пристройки принял сидячее положение, сквозь дым замелькали трассеры, а я взглянула вниз – туда, где по полю разбегалась во все стороны толпа заражённых. Полдюжины оборванных доходяг карабкались в мою сторону по холму. Времени совсем не оставалось, и лучшее, что я могла сделать – это выбить самого опасного противника, второго телепата…
Огибая фуру, грязные оборванцы бежали по полю в сторону конфедератов. Мгновение – и бойцы попрыгали в чёрный джип, и машина резво сдала назад, поднимая клубы пыли.
Веду стволом вправо – туда, где стоял второй джип. Дымовая завеса подтаяла, и в просвете между пепельными лоскутами я увидела силуэт, стоящий уже внизу, возле машины.
Всё вокруг померкло, стало незначительным и неважным, и я видела только это бледное лицо. Оно, обрамлённое каштановыми волосами, смотрело на меня сквозь окуляр прицела – прямо как тогда, в лодке между смертью и спасением. Умоляющий взгляд больших карих глаз, беззвучно двигающиеся губы. С расстояния в добрые триста метров я слышала её проникновенный шёпот:
«Это не ты, Лиза, выброси его из головы».
Панический вихрь мыслей захлестнул сознание, палец сам собой соскочил с курка, и в следующую секунду Софи скрыла стена сизого дыма…
Этого не может быть, это полный бред… Нет, это он! Снова пытается одурманить меня, лезет в мою голову!
Вскочив с места и позабыв обо всём, я вглядывалась в серо-чёрную дымящуюся мглу. Внизу и справа мелькнули две фигурки – огромный майор и маленький агент петлёй бежали прочь в сторону деревьев, а в низине между ними и мной, словно на каком-то гротескном безумном митинге, раскинулась целая толпа заражённых.
Сверху на землю падало эхо воздушного боя, а ко мне по склону тем временем приближались чудовища, неистово стуча зубами, неуклюже цепляясь за торчащие корневища и оскальзываясь на траве. Добрый десяток – они были уже в считанных метрах от меня.
Выстрел, ещё, и ещё… Один из заражённых рухнул ничком. Отдача болезненно стучала в плечо, а я, словно машина, раз за разом передёргивала затвор и давила на курок. Четвёртое чудовище, пятое…
Следующего выстрела не произошло, лишь звонко щёлкнул затвор опустевшей винтовки, а совсем рядом фонтанчик земли выбила пуля – кто-то с той стороны обратил на меня внимание.
Швырнув оземь бесполезное оружие, я развернулась и пустилась наутёк между деревьями. Не разбирая дороги, я мчалась стремглав, перепрыгивая овражки, с треском прорываясь через колючие кусты, а позади меня хрипели и дурниной орали пустившиеся в погоню мертвецы.
— Оникс, приём, как слышно?! Где вы?! — кричала я на ходу в коммуникатор, которого не было – потеряла…
Обронила где-то там, позади, в зарослях, и вернуться я больше не могла. Пальба в низине заметно поутихла, а в вышине свистели реактивные двигатели, и доносились сквозь кроны деревьев отрывистые хлопки. Левее, левее, они должны быть где-то там…
Заражённый выскочил наперерез, споткнулся, упал, а я сиганула прямо через него. Впереди мелькнул второй – преградил путь и протянул ко мне грязные крючковатые руки. Не сбавляя темпа, я выдернула из кобуры позабытый было пистолет и высадила в него сразу половину обоймы. Впереди метались сполохи света, кромка леса приближалась – как приближался и хруст зарослей сзади, но оборачиваться было нельзя.
Вперёд, только вперёд!
Вырвавшись из подлеска под белое небо, я прибавила ходу под горку, насколько это было возможно. Высоко над головой кружили две чёрных точки победителей в воздушном сражении, а в стороне, оглушительно треща двигателями, над самой землёй в воздухе висел бежевый десантный корабль. Он ещё здесь!
— Подождите меня! — срывая связки, закричала я, и голос мой подхватил порыв ветра. — Я здесь! Подождите!
Какие-то триста метров… Я почти успела! Почти!
К челноку сквозь высокую траву проскакали два силуэта, гонимых неистово голосящей и тянущей руки погоней – один громоздкий, другой поменьше, будто подросток, – и слились с чёрным зёвом распахнутого отсека. Фигуры майора и агента растворились, грузовая рампа поднялась, корабль качнулся и стал отдаляться, набирая скорость, оставляя позади десятки бегущих трупов – всё выше и дальше, навстречу снижавшимся точкам истребителей сопровождения. Троица боевых машин, окатив меня напоследок рёвом двигателей и зычно перейдя на форсаж, растворилась в небесах…
Позади рычала и горланила стая голодных убийц. Притормозив на миг, я обернулась, прицелилась и выстрелила – одно из чудовищ упало. Второй меткий выстрел подсёк другого нелюдя. Да сколько их тут?! Десятки распахнутых пастей, добрая сотня безумных бордовых глаз… А от кромки леса отделялись всё новые силуэты…
Беги, дура, беги! Нет больше вариантов! Нет их, просто беги!
Задыхаясь, я отдавала движению последние силы. Откуда-то доносился мерный гул, но я его уже не слышала – он сливался с гулом в ушах от продолжительного бега на износ, в груди лучами разгоралась боль, мои артерии сгорали в огне.
Овраг… Небольшой холм… Вперёд, вперёд… Низкие колючие кусты, высокая трава – и запах. Его источник приближался, обжигая пылающие лёгкие, наполняя их отвратительной гнилью с едва заметной приторной ноткой. Вонь гниющего мяса, которую чувствуешь уже за сотню метров – так пахнет только смерть…
Я едва сумела затормозить, пыльно прочертив подошвами по земле, и застыла на краю бескрайнего котлована. Метрах в двух внизу, насколько хватало глаз, неровным слоем были свалены тела – десятки, сотни, тысячи. Пестрившие всеми возможными цветами блеклые пятна одежды, торчащие из захоронения тут и там конечности, навсегда замершие слепые бордовые глаза, жужжание миллионов мух…
Если ад существовал, то он выглядел именно так. И этот ад, похоже, был моим, личным, персональным. Тем, который я выстрадала и заслужила…
Сёрбающие хрипы, горловой клёкот, предвкушающие сладкую человечину взрыки прямо за спиной. Обернувшись, я ткнула пистолетом в воздух перед собой. Они уже здесь – пришли за мной, чтобы отправить меня в мой ад…
Палец сам давил на курок, ствол подскакивал в руке, а в тёмном туннеле над головами мертвецов, над высокой травой, над далёким лесом, прямо поверх торчащей в небо, смолкшей навсегда красно-белой радиомачты в воздухе парила аспидная хищная стрекоза с раздвоенным хвостом. Растопырив лапы и исторгая вниз фиолетовое пламя дюз, она висела в небесах, а из распахнутого брюха её низвергался на деревья рой чёрной жужжащей смерти.
Вот и всё, сейчас всё закончится…
Судорожными рывками втягивая в себя приторно-колючий воздух, я подняла пистолет и упёрла его себе в подбородок. Ещё мгновение… Сейчас… В этот раз я не имею права на ошибку…
Собирая в кулак остатки воли, чтобы наконец нажать на курок, я обречённо смотрела, как сотня мертвецов под предводительством косматого, лупоглазого, небритого здоровяка в драной бордовой рубахе несётся прямо на меня. Полубредовым видением мелькнуло на мгновение лицо Рамона – его последний смертный бой с заразой перед неминуемым поражением. Он проиграл, и я тоже проиграла. Это конец…
Мгновение спустя грузное тело врезалось в меня, всем своим весом сшибая с ног, обрушивая в котлован, в легион гниющих тел. В спину ударилось что-то податливое, резиново-упругое – и в это сверху меня вдавил огромный немытый монстр.
В титановое запястье с лязгом впились плотоядные зубы, саккады безумных багровых глаз, грозящих выскочить из орбит, выписывали чудовищные пируэты в сантиметрах от моего лица. С хрусткими шлепками где-то рядом в котлован сыпались всё новые мертвецы – они на четвереньках ползли ко мне, толкали и пихали друг друга оголодавшей стаей волков в борьбе за желанное мясо…
Где пистолет, в бога вашу мать?! И где мой резак?! Его нет, отобрали, обезоружили! Ничего нет! Получи, тварь, ногой, коленом… Ты не чувствуешь боли, нет! Ты можешь только рвать зубами плоть, до которой от тебя – всего лишь расстояние в мехапротез, но что я ещё могу?! Что?! Не могу я, не могу больше… Задыхаюсь…
Десятки окровавленных челюстей на цепких шарнирных руках приближались по рыхлым разлагающимся телам, и клацали, клацали, клацали гнилыми зубами… Уйди, прошу тебя, отстань и уйди… Сожрут, они сожрут меня, сожрут, слопают! Этот чудовищный, невыносимый смрад…
Вместе с десятками заражённых я рычала и кричала, обессиливающий тёмный туннель поглощал всё вокруг, беснующийся монстр тяжелел, челюсти его приближались, а воздух наполнял зудящий, шелестящий шум. Всё ближе и ближе подступали эти звуки, заволакивая уже почти невидимое небо чёрной тучей, разрезая его на мельчайшие лоскуты и проглатывая без остатка. Жужжащая и стрекочущая стая саранчи накрыла котлован, и что-то хрустко застучало по суетящимся на его поверхности телам, словно десятки пневматических молотков вбивали железнодорожные костыли в мясные туши – хрясь-хрясь-хрясь…
Сутолока вокруг меня угасала с каждым ударом, затихала, замирала, возвращая бескрайнюю открытую могилу во власть бесчисленных мух.
Хрясь! Неистовый мертвец на мне дёрнулся, коротко и недоумённо взвыл и распластался, расплылся поверх меня всем центнером своего веса. Лицом к лицу я встретилась с кровавыми озёрами его глаз, гнилостный смрад смешался с вонью немытого тела и недопереваренного мяса…
Я не могу дышать… Мне не хватает воздуха…
Мир почти сжался в точку, а я из последних сил пихнула тело, сталкивая его с себя. Ещё один жадный глоток прогорклого смрада – и силы окончательно покинули меня, обваливая разум в забытьё…
… Люди искали спасения, скитались по стремительно вымирающим землям. Человеческий силуэт вдалеке всё чаще означал одно – это нелюдь, готовый пуститься за тобой в погоню и преследовать, преследовать, преследовать, пока не кончатся твои силы. За людьми охотились мёртвые, в них стреляли солдаты, и бежать было почти некуда – только на север. Далеко-далеко на север, где даже зелёные мхи перестают обволакивать серые камни, где нет никакой живности, а каждая ночь – это игра в русскую рулетку с судьбой. Замёрзнешь ли ты следующей ночью? Или, быть может, умрёшь от жажды?
Людей перестали хоронить очень быстро – мёртвых стало слишком много. Поэтому их сваливали бульдозерами в братские могилы, а в какой-то момент перестали даже присыпать землёй и оставляли на растерзание солнцу, мухам и воронам. Словно выброшенные манекены, они заканчивали свой век на этих стихийных полигонах смерти…
Этот нечеловеческий смрад…
Проснуться, пробудиться, очнуться… Я отчаянно хотела проснуться, чтобы выбраться из кошмара и перестать чувствовать вонь, чтобы открыть глаза и оказаться в тихой кровати на далёкой холодной планете, где я навеки обречена быть чужой…
Я очнулась и открыла слипшиеся глаза. Бело-оранжевое небо висело сверху, мне на живот давил недвижимый мешок, а внизу, подо мной что-то вяло копошилось в податливом человеческом ковре. Сбросить его с себя, скорее, скорее… Перевернуться… Поднимайся, вставай… Мехапротез был покрыт коркой свернувшейся крови, живая рука утопала, вязла в чём-то склизком. Что-то намертво прилипло к ладони…
Только не дыши носом, дыши ртом – это единственный способ не захлебнуться смрадом… Не смотри, только не смотри… Закрой на замок и не открывай глаза, иначе сойдёшь с ума…
Мухи суетливо жужжали, потревоженные незваным вторжением в их безобразный банкетный зал, а я вслепую карабкалась на четвереньках, оскальзываясь в чём-то влажном и липком, продавливая что-то размяклое и скользкое, увязая в истлевшем на жаре, сгнившем тряпье. Дорога сквозь ад была бесконечной, невообразимой, ужасающей, я жмурилась до боли и пляшущих под веками разноцветных нитей, раскрыв рот, чтобы не дышать носом, и пропитываясь зловонием разложения, и карабкалась, карабкалась, карабкалась…
Земля под ладонями, песок… Спасительный песок утекал сквозь пальцы, сыпался в яму, но я по-пластунски лезла вверх по склону с одной только мыслью – не открывай глаза, не дыши… Не открывай глаза, старайся не дышать, а если не можешь не дышать – дыши ртом, иначе – смерть…
Быстро перебирая руками и ногами, я ползла на четвереньках вперёд, и в какой-то момент почувствовала жухлую траву. Открыв наконец глаза, сквозь сияющий туман я увидела свои руки – они были измазаны чем-то, что невозможно было описать словами. В животе уже поднимало голову что-то холодное, зубастое; запоздалый страх подкатывал к горлу, а вместе с ним горьким потоком наружу хлынуло всё моё нутро – серая масса съеденной накануне каши смешивалась с кусочками чего-то разноцветного.
Не в силах сдерживаться, я отчаянно, спазматически опустошалась, тело продирал и простреливал озноб, по коже ручьями и потоками струился пот, а время застыло на месте…
Обрывки мыслей летели по кругу, судорожно цепляясь за сознание, перед глазами мелькали яркие оранжевые картинки, тело двигалось само по себе – я больше не была ему хозяйкой. Я была словно пьяна вусмерть, меня шатало из стороны в сторону. Прочь ботинки, долой штаны… Трупный смрад повсюду… К чёрту волглую спецовку и насквозь промокший тельник… Избавиться от вони, уйти с собственных похорон… Жухлая трава то подступала вплотную, окружала, то убегала вдаль… Лети прочь, в кусты, проклятый лифчик, изыдите, бесполезные трусы…
Монета солнца, обжигая плечи, неумолимо ползла по коже…
Спустя бесконечность, почувствовав тёплую влагу, я обнаружила себя по колено в воде – совершенно нагую, не считая тактического браслета, мёртвой хваткой сжимающую в руке пистолет. Отмыться, срочно, безотлагательно смыть с себя весь этот мир!
Швырнув оружие куда-то за спину, я разбежалась и обрушилась в мутную воду, вздымая к небу фонтаны брызг. Я тёрла руки и ноги, обтирала лицо, отмывала тело, споласкивала и отжимала волосы. Раз за разом я ныряла под воду, хватала со дна ил и песок и тёрла, тёрла, тёрла… Кожа моя горела и, казалось, слезала, обнажая мышцы – до того я старалась стереть с себя всё пережитое. Я обдирала с себя весь впитавшийся в тело смрад до того рьяно, что не заметила, как браслет соскользнул с руки и исчез в мутной воде.
Чёрт подери! Да там же координаты точки!!!
Нырнув в воду, я стала лихорадочно водить руками по дну. Поднятая илистая взвесь не давала возможности что-либо разглядеть, ладони мои натыкались на какие-то предметы, и я раз за разом подносила их к лицу. Жестяная банка… Полная песка стеклянная бутыль… Пластиковый обломок… Моток ржавой проволоки… Кусок мятого железа…
Засорённый пруд выдавал мне мусор, какой-то осколок больно кольнул живую руку, но браслета и след простыл. Панический ужас подступил к горлу, заставляя душу сжиматься в отчаянный комок. Шаря по дну, я позабыла об осторожности, выныривала на мгновение, кричала и материлась на саму себя, и затем снова ныряла. Шли минуты, я выбивалась из сил, но найти устройство так и не получалось. Тщетно, всё было тщетно…
Я застряла здесь навсегда!
Выбравшись наконец на берег, я уселась прямо на землю. По порезанному пальцу стекала кровь и алыми каплями тонула в песке. Я взяла пропитанный рвотой и трупными жидкостями пистолет; брезгливо морщась, давя в себе тошноту пополам с отчаяньем, вытащила пустой магазин, вынула из казённика единственный патрон и сняла затворный механизм…
Элементы один за другим ложились на найденный тут же обломок доски, и я не успокоилась, пока не разобрала оружие – простое, надёжное и интуитивно понятное, – до мельчайшей пружинки. Я исступлённо и тщательно мыла детали, монотонно, неспешно натирала песком и споласкивала каждый элемент, а кровь тонкими рваными нитями расходилась по воде вдоль берега. Потом я снова споласкивала и с маниакальной бережностью выкладывала элементы на неровный обломок чёрного пластика, лежащий тут же.
Когда всё было закончено, я наконец вспомнила о том, что вокруг меня всё ещё есть мир, встала и огляделась. Где я? Что мне теперь делать? Нас должны были эвакуировать откуда-то, но откуда? Я ведь так и не удосужилась хотя бы проверить, где эти чёртовы точки эвакуации, а теперь и браслета нет. Ничего нет. Я погибну здесь…
Я взглянула вниз, на своё худое обнажённое тело – лучи неспешно ползущего к горизонту солнца роняли блики на кожу. Отрешённо посмотрела на окровавленный палец, на обломок пластика у ног, на котором был разложен разобранный конструктор пистолета. Огляделась по сторонам.
Вокруг не было ни души – лишь ветер подбрасывал в воздух горсти пыли и песка. Мутный проточный пруд окружала холмистая степь, берега были закиданы мусором – какими-то пустыми бутылками, замызганными деталями механизмов и осколками бытовой техники. Очевидно, здесь часто бывали люди, устроив стихийную свалку, а значит, цивилизация где-то неподалёку. Вернее, то, что когда-то было цивилизацией…
На всякий случай я мысленно вызвала интерфейс деки, которым за ненадобностью не пользовалась уже целую вечность, и включила коммуникатор, встроенный в нейр. Не было даже радиопомех – царила полнейшая, звенящая тишина…
На горизонте коромыслами висели ниточки линий электропередач, а с другой стороны, там, откуда я пришла, далеко-далеко из-за салатовой полоски леса в небо вздымалась стена дыма, окутывая и обволакивая едва различимую жёрдочку радиомачты. Похоже, начинался лесной пожар – страшное явление в этих жарких местах. И тем более страшное, что некому было тушить пламя, не было коммуникаций и связи, чтобы передать информацию ответственным службам, как не было больше ответственных служб. Жизнь оставила это место, и теперь огонь возьмёт всё, до чего дотянется.
Где-то там, в лесах, под землёй прятался бункер. Через какое время подземную резиденцию Альберта накроет верховой пожар? И что он будет с этим делать?
Побродив по берегу в безуспешных поисках одежды, я подобрала с земли грязный пакет и свалила в него запчасти разобранного пистолета, поднялась из низины с мутным засорённым водоёмом и заковыляла прямо – в сторону далёких опор ЛЭП…
* * *
Мю Льва пригревала, лёгкий ветерок ласкал обнажённое тело. Порезанный палец отдавался болью, но кровотечение прекратилось. Несмотря на потерянный браслет, я шагала и чувствовала, что полчаса назад родилась заново – от вони гниющих тел я готова была отправиться хоть на дно морское, хоть в холодный безвоздушный вакуум. И я избавилась от вони. Я непостижимым образом осталась жива и чудом сбежала из собственной могилы.
Несколько ошеломлённая этими простыми мыслями, я просто шла вперёд, размахивая полиэтиленовым пакетом, пока не завидела лежащее посреди песочной проплешины тело. С опаской, на цыпочках я приблизилась к мертвецу. В его спине алела относительно свежая рана, из которой торчало погнутое оперение снаряда – дрон-камикадзе настиг его здесь, в поле. Одежду с него снимать я побрезговала, поэтому обогнула тело и зашагала дальше. Впереди лежал ещё один труп с пробитой головой, а чуть подальше – другой. Скорее всего, все заражённые в округе были уничтожены роем, что было для меня как нельзя кстати. По крайней мере, хотя бы какое-то время я могла не опасаться нападения чудовищ…
На горизонте, приобретавшем морковный оттенок, стояли скелеты сотовых вышек с потухшими сигнальными огнями на верхушках. В небесах висели провода – тихие, мёртвые, бесполезные. Сидящие на них чёрные вороны внимательно и напряжённо смотрели на совершенно голую девушку, с пыльным полиэтиленовым пакетом в руке в полузабытьи бредущую на механических ногах сквозь высокую жёлтую траву.
Земля исчезала под ногами, трава мерно шелестела, и, преодолев насыпь, я выбралась на шоссе. Серая лента магистрали петляла меж оранжевых холмов, а я отмеряла метры шагами – и весь мой путь сопровождали тела, разрозненно и нелепо лежащие в стороне от дороги. Смертоносная механическая волна не пощадила ни живых, ни мёртвых. Она расчистила для меня путь, я всё ещё была жива, и поэтому обязана была использовать свой шанс и идти. Вперёд, вперёд по пустому шоссе вдоль стальных опор – неизменного маркера цивилизации…
Дорога скрывалась за косогором, а впереди, вывернув колёса и нырнув носом на обочину, стоял седельный тягач. Покрытый пылью, с распахнутой водительской дверью, грузовик был похож на погибшую морскую тварь, вынесенную на берег волнами.
С опаской приблизившись, я заглянула внутрь – никого, – вскарабкалась по подножке и принялась обшаривать салон. Из открытого бардачка на пол посыпались какие-то старые газеты, зарядник, бутылка воды… При виде жидкости я сразу же вспомнила, насколько сильно мне хотелось пить, вскрыла ёмкость и в три глотка наполовину опустошила её. А что это у нас под сиденьем? Монтировка? Увесистая, отлично лежит в руке – такой при желании можно как следует приложить по темени…
Кажется, мне везло. Впрочем, я моментально отогнала эту мысль, чтобы не спугнуть робкую удачу, и стала решать, что делать дальше. Для начала стоило попробовать завести машину…
Под рулём обнаружилась кнопка зажигания, которую я незамедлительно нажала. Ничего не произошло – то ли аккумулятор безнадёжно сел, то ли машине нужна была метка-брелок, которую мне совсем не улыбалось искать впотьмах на прилегающих полях. Даже если я найду её, не факт, что грузовик сможет выбраться из придорожной канавы – уж больно основательно он в неё въехал, так что поездка, очевидно, отменялась.
Тем временем близился вечер, и во весь рост поднимался вопрос ночлега. Оставаться здесь и заночевать в грузовике? Рискованно, сюда могут нагрянуть мертвецы или того хуже – патруль конфедератов. Идти вперёд? Это было меньшим из двух зол.
Но прежде нужно было смазать просохшие детали и собрать пистолет.
Вывалив содержимое пакета на пассажирское сиденье, я выскочила наружу, вскрыла фомкой технический отсек позади кабины и выудила оттуда полупустую канистру машинного масла. Как следует смазав механические детали оружия и попутно заляпав запылившуюся обивку сидений, я принялась за сборку – осторожно, неспеша, периодически оглядывая пейзаж снаружи, за стеклом.
Когда последний элемент занял своё место, я взвесила на ладони единственную оставшуюся пулю…
Я не верила в судьбу, но сейчас, глядя на матовый снаряд, была уже почти готова уверовать в её вмешательство. Я не ждала впереди ничего хорошего. Напротив – с каждым днём погружаясь в окружающую реальность – страшную, безнадёжную, – я знала: однажды, пусть не сейчас, может, не завтра и не следующей ночью… Однажды я буду загнана в угол и встану перед неизбежным выбором – либо превратиться в безумное голодное чудовище, либо умереть.
Эта пуля давала мне возможность совершить мой выбор самостоятельно. В решающий момент она станет моим выходом…
С какой-то обречённой лёгкостью на сердце я спрыгнула на землю. Забросив монтировку на плечо, с пистолетом и полупустой бутылкой воды в пакете я шагала посреди дороги навстречу багровеющему сполоху заходящего солнца. Ещё один спуск, очередной подъём – и за холмом открылся вид на привольную степь. Далеко впереди проступали тёмные квадратики зданий, оттенённые карминовым заревом – малоэтажный посёлок, мимо которого по касательной пролегало шоссе. Отсюда было видно легковушки, беспорядочно сгрудившиеся на подъездной дороге, уткнувшиеся одна в другую…
По Междуморью горстями рассыпаны десятки таких посёлков. Если держать собственную ферму могли и хотели не все, то свой коттедж по карману был почти каждому. В самом начале колонизации, когда полные воодушевления люди разворачивали на Пиросе свою бурную деятельность, это место походило на центральную Америку задолго до тотального опустынивания. Жаркий климат, степное раздолье и ровные просторы располагали к размашистому планированию. Лёгкий в постройке дачный домик – каждой семье. Нить одной из многих асфальтовых магистралей, паутиной опоясывающих Междуморье, словно наброшенное на степь клетчатое оделяло – сквозь каждый посёлок. Подвинься, природа, человек пришёл – пришёл надолго…
И где же ты теперь, человек?
Будто в кошмарном сне, я брела по гниющим останкам цивилизации в сторону двух-трёхэтажных домиков – безжизненных, серых, словно мраморные кладбищенские монументы. Лишь две задачи стояли передо мною – одеться, чтобы пережить прохладную ночь, и поесть, чтобы не упасть без сил где-нибудь в дороге. Таким теперь был мой горизонт планирования…
За белым указателем с красивым названием «Спинетта» в последних лучах заходящего солнца таяла вдали пустынная улица. Брошенные автомобили, покрытые пыльными наносами, чернели распахнутыми дверями. Где-то во дворе едва слышно поскрипывал несмазанный металл – наверное, колыхались детские качели, на которых теперь качался только ветер. У самого бордюра распласталась женщина в грязном платье – всё та же картина, всё та же рваная рана в спине, из которой торчало оперение механического убийцы. Застигнутые тут и там, на проезжей части и на обочине в самых разных позах лежали тела.
Интуитивно сжав покрепче монтировку, я шла посреди дороги и поглядывала по сторонам. Мёртвые глазницы разбитых окон провожали меня немотой, едва заметно колыхая веками занавесок; слепые бельма заколоченных досками оконных и дверных проёмов прятали за собой застоялую тишину, а я углублялась в вымерший посёлок…
В какой-то момент порыв прохладного вечернего ветра стеганул по телу, и я поняла – самое время всё же поискать одежду. Первый выбранный наугад дом – одноэтажный бежевый коттедж с распахнутой входной дверью – встретил меня кромешной тьмой. Мне чудилось, что за мной кто-то наблюдает, и по коже бежали зябкие мурашки. Я ждала, что вот-вот, прямо сейчас из темноты на меня кинется оскаленная багровая пасть…
Вместо этого из чёрной прихожей лишь дохнуло уже знакомым затхлым запахом разложения. Чудовищным волевым усилием переборов себя, я вошла внутрь. Глаза некоторое время привыкали к темноте, и вскоре я начала различать окружающую обстановку. Всё здесь было перевёрнуто вверх дном, вещи были беспорядочно разбросаны по полу – тут либо побывали мародёры, либо мертвецы.
Хозяин тоже был здесь – в самом центре гостиной, подвешенное под потолком за шею, безвольно опустив руки, висело тело. Судя по всему, висело уже достаточно давно. Старательно отводя взгляд от висельника, я миновала короткий коридор, вошла в спальню, почти наощупь добралась до шкафа и распахнула створки. Внутри было полно одежды – шифоновой, кашемировой, шёлковой. Мягкой, женской, насколько я могла определить наощупь.
Я вывалила на пол всё содержимое шкафа и стала перебирать тряпки под рассеянным светом из окна. Юбки, кофточки, блузки… Всё было немного велико – владелица дома оказалась несколько выше меня ростом. Одежда была лёгкая, воздушная, и она совсем не походила на то, что я привыкла носить. Откопав из груды леггинсы и джемпер попроще, я выудила из тумбы чешки, оделась и подпоясалась. Тут же нашлась холщовая наплечная сумка, куда я кинула бутылку с водой. Получилось вполне неплохо – и даже было куда заткнуть пистолет…
Что-то шаркнуло снаружи, у самого порога дома. Тут же спохватившись, я стиснула в руках монтировку и аккуратно выглянула в коридор.
В проёме входной двери стоял чёрный скособоченный силуэт. Он слегка пошатывался и издавал тихие утробные звуки. Нелюдь… Похоже, кое-кто всё-таки пережил зачистку дронами. От него до меня было метров пять, но он, похоже, не замечал меня. Может быть, почуял что-то, добрался до крыльца по запаху, но теперь потерял меня из виду?
Силуэт качнулся, хрипло зарычал и сделал шаг вперёд. Я отпрянула от выхода в коридор, отвела монтировку в сторону и приготовилась к встрече. Прошаркав по доскам, оборванный монстр ввалился в спальню, и я со всей силы обрушила лом ему на голову. Оглушительно хрустнуло, тело рухнуло на пол, и всё стихло. Замерев, я превратилась в слух. Снаружи шелестела куцая листва, тёрлась о дощатую стену, где-то на чердаке легонько подвывал ветер.
Только бы снаружи никого не было…
Поправив пистолет за поясом, я прокралась через тёмный коридор и вышла на крыльцо. На улице не было ни души – лишь пустынная проезжая часть серела во мгле да распластался мертвец на той стороне дороги. Было уже темно, однако далеко в вышине висел Арденум, подкрашивая скелеты домов и траурный асфальт улиц мертвенно-голубоватыми оттенками…
Здраво решив держаться подальше от середины дороги, я пошла по обочине, по самому краю, стараясь по возможности прятаться в тени деревьев. Улочка вела меня вперёд, к перекрёстку, посреди которого стоял брошенный седан с открытым багажником. Тихой поступью пантеры я добралась до угла, напрягла слух и воровато огляделась по сторонам.
Кто-то брёл вдали по поперечной улице. Один силуэт… Нет, два. Они просто ковыляли по синусоиде – слева направо, справа налево… Остановились. Один исчез в придорожных кустах, а другой постоял немного и побрёл дальше – прочь от меня. Движемся вперёд, трусцой, через перекрёсток, вдоль по улице… Молниеносный тихий бросок – и я затаилась в кустах на другой стороне дороги. Оглянулась – никого. Можно идти…
Совсем одна, подумала я. Блуждаешь по выжженной пустоши и безмолвно взываешь к ночи, но ответа нет – даже ветер стих…
* * *
Я двигалась сквозь посёлок под названием «Спинетта», один за другим преодолевая перекрёстки. Завидев впереди бесцельно бродящих заражённых, я ныряла в ближайшие кусты и по широкой дуге, крадучись, обходила мертвецов дворами.
Я пришла к обнадёживающему выводу – ночью их прыть заметно утихала, они вели себя словно сомнамбулы, и как будто спали на ходу, никак на меня не реагируя. По крайней мере, пока я к ним не приближалась. Возможно, они очень плохо видят в темноте – ведь их глаза залиты кровью полопавшихся капилляров. В любом случае, ночью передвигаться по улицам оказалось довольно безопасно. И далеко не в последнюю очередь потому, что львиная доля мертвецов в этом городке была выкошена авианалётом…
Превратившись в слух и зрение, в саму скрытность, я потеряла счёт времени и перестала замечать дома и перекрёстки. Спустя некоторое время посёлок оборвался, улица впереди превратилась в двухполосную дорогу и исчезла во тьме, а дома закончились. И в этот момент справа, на третьем этаже большого дома на самой окраине внимание моё привлёк тусклый, едва заметный свет. Я присела на корточки у деревянной оградки и стала наблюдать.
То появляясь, то пропадая, робкий свет мерцал в окне башенки, венчавшей дом с массивным крыльцом и верандой при входе. Рядом с башенкой торчала кирпичная труба, окна первого этажа были зарешёчены и закрыты изнутри чем-то очень плотным – ни единой щёлочки не было, ни одной дырочки, так что дом производил впечатление нежилого.
Так ничего и не дождавшись, я встала и, не отводя взгляда от окошка на третьем этаже, пошла наискосок через улицу, к крыльцу. На середине моего пути свет в башенке погас, за стеклом мелькнула чёрная тень, и серым полотном окно загородила занавеска. Меня заметили? Почти наверняка – я была в этом уверена – в доме уже знали о моём присутствии. Впрочем, меня могли принять за мертвеца и затаиться, как наверняка уже делали многократно. Меня беспокоило лишь одно – только бы по мне не стали стрелять…
Вот и крыльцо – высокое, основательное. Дом крепкий, добротный, из красного кирпича. На оградке стояли цветочные клумбы – земля была совсем сухая, разноцветные увядшие лепестки скукожились, как сгоревшие мотыльки, и уже вот-вот собирались опадать. В углу, под вьюном стояла деревянная скамья. Посреди крыльца возвышалась мощная стальная дверь с глазком, а узкие витражные окошки по бокам были забраны сантиметровыми решётками.
Собрав в кулак всё своё мужество, я постучала костяшками мехапротеза по двери. Звук был звонкий, хорошо слышный и внутри, и снаружи.
Тишина. Обманчивая тишина – я почти слышала чьё-то частое дыхание за дверью. Ещё пара ударов, вновь безответных…
Постояв у двери, я отошла и присела на ступеньки, и тут же прошедший изнуряющий день дал о себе знать – заныли все мышцы тела – плеч, живота, бёдер, шеи. Подкатило голодное изнеможение.
— Пожалуйста, уходите, — раздался приглушённый голос на чистейшем русском языке.
Детский. Девичий.
— Я не могу, мне некуда идти, — ответила я. Чуть помедлила и попросила: — Девочка, позови родителей, пожалуйста.
В ответ – молчание. Девочка не ушла. Она стояла за дверью и водила тонкими пальчиками по кожаной обивке. Вверх-вниз, вверх-вниз…
Откуда я это знаю? Просто чувствую, почти вижу.
— Ты одна в доме? — спросила я, и вновь молчание было мне ответом.
Шли минуты, Арденум постепенно переползал с одной стороны улицы на другую, а я легла на спину, подложив под голову руку, и прислушивалась к внутренним ощущениям. Я ни о чём не думала – голова была совершенно пустая.
— Вы хороший человек? — тихо спросил голос из-за двери, и я поперхнулась от неожиданности. — Вы русская, но папа сказал – открывать дверь можно только хорошим людям.
Прокашлявшись, я замерла и вслушалась в окружающий мир – где-то в кустах трещал сверчок. Только сейчас, отвлёкшись от биения собственного сердца, я это заметила.
— Я не знаю, — сказала я наконец. — Откровенно говоря, я совершила ужасно много плохих поступков… Я не могу сказать, что я хороший человек. О таких вещах можно судить только со стороны.
— Папа сказал, что скоро вернётся, — невпопад сообщил голос.
— Ну что ж, я могу подождать, — пожала я плечами, с трудом подавив зевоту. — Мне теперь некуда спешить, у меня в распоряжении всё время мира. Я просто буду сидеть тут и…
Шорох кустов поодаль заставил меня насторожиться. Подобрав под себя ноги, я нащупала монтировку и аккуратно выглянула из-за дощатой балюстрады. Через дом от кустов отделился тёмный силуэт и, пошатываясь, заковылял по тротуару в мою сторону.
Я спустилась с крыльца и изготовилась к встрече. Порыв ветра подтолкнул чёрную фигуру в спину и ехидно махнул в меня застарелым запахом испражнений, будто предупреждая о том, с кем я имею дело. Сделав десяток неуверенных шагов, существо захрипело, вытянуло вперёд крючковатые руки и устремилось на меня…
Размашистый удар монтировки в район грудины, следом второй куда-то в шею – и мертвец рухнул оземь. В свете луны я увидела старика – слабого, истощённого. Он рычал, бешено крутил чёрными глазами и барахтался на брусчатке, тщетно пытаясь подняться. Мой удар точно сломал ему пару рёбер. Будь он человеком, единственным его желанием было бы поскорее отправиться в больницу, но это существо с завидным упорством пыталось подняться и не могло – просто потому, что ослабленный организм не позволял.
Идеальный инструмент, подумала я. Совершенный солдат, игнорирующий боль, идущий вперёд до конца. Научи эту тварь пользоваться оружием – и любая вражеская армия обречена на поражение. Интересная мысль – сейчас мне почему-то казалось, что для лаборатории доктора Адлер не только опыты с водой имели второстепенное значение, но и планы по зачистке Пироса…
Посильнее размахнувшись, прицельным ударом в голову я прикончила несчастное создание и устало вернулась на крыльцо. Вдалеке по улице рассеянно бродила ещё одна тень. Влево, вправо… Влево – и куда-то в заросли, из поля зрения.
Позади послышался механический звук – щёлкнул замок. Следом раздался ещё один щелчок второго замка, и вновь воцарилась тишина. Обернувшись, я увидела всё ту же закрытую дверь. Поднялась, подошла, взялась за ручку и толкнула от себя. Дверь со скрипом отворилась.
Посреди тускло освещённой прихожей стояла девочка – долговязая, растрёпанная, в пижамном костюме и мохнатых тапочках. Обеими руками она держала кухонный нож, нацеленный прямо на меня. Взгляд исподлобья был невероятно сумрачен, глаз впотьмах было не разобрать.
— У вас есть вода? — глухо спросила она.
— Да, немного есть. — Я аккуратно вынула из сумки бутылку и протянула ей. — Вот…
Продолжая целиться в меня ножом, она схватила бутыль, сорвала крышку и моментально проглотила остатки жидкости. Позади, с улицы я слышала шарканье и хриплое дыхание. На брусчатку перед крыльцом наползла тень.
— Закройте, — неожиданно твёрдо приказала девочка, и я захлопнула входную дверь.
Щёлкнул мощный дверной запор, две щеколды вошли в пазы, и с той стороны в поверхность глухо ударилась пара рук. Девочка боязливо, всё также с ножом в руке обогнула меня, прикрыла внутреннюю деревянную дверь, завесила её толстой мохнатой шторой и вернулась на место. Только теперь я заметила царапины – ими были покрыты её руки, лицо. Свежие и не очень – она буквально вся была исцарапана.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Алиса.
— Меня зовут Лиза. — Я протянула руку живую руку навстречу лезвию ножа. — Будем знакомы?
Девочка немного помедлила, поглядела на протянутую ладонь и неуверенно опустила нож. Пожала – ручонка у неё была влажная, напряжённая, и мелко подрагивала.
— Сколько тебе лет, Алиса?
— По-пиросиански или по-земному?
— Пожалуй, по-земному будет удобнее.
— Восемь. А по-местному тринадцать с половиной.
Рослая девочка для своих лет, подумала я.
— Где твои родители?
— Папа сказал, что скоро вернётся, — вновь повторила она, развернулась и решительно направилась из прихожей в глубь дома.
Снаружи по входной двери вяло, едва слышно скреблись. Я аккуратно прислонила монтировку к стене, повесила сумку на крючок для одежды, кинула внутрь пистолет и прошла в гостиную.
Алиса, судя по звукам, орудовала на кухне, а я оглядывала помещение. Было чисто, прибрано, освещённая приглушённым верхним светом гостиная была выполнена скромно и со вкусом. Хозяин дома любил хорошее дерево – крепко сбитые массивные полки были уставлены деревянными фигурками слонов, карикатурных человечков и даже моделями парусников. За стеклом продолговатого шкафа виднелись разноцветные корешки книг, а два широких окна были наглухо забиты мощными досками – вдоль и крест-накрест. К изоляции дома подошли со знанием дела, и всё это – вдобавок к толстым решёткам снаружи.
По полу был расстелен благородный ковёр, на котором расположился основательный стол и полдюжины стульев. А вот и хозяин дома – огромный мужчина под два метра ростом улыбался мне с фотографии. Вот он держит на плече счастливую девочку, а здесь, на другом снимке расположилась целая семья – глава семейства с дочерью и женой, а рядом, очевидно, дедушка с бабушкой. Спокойные и уверенные лица. Уверенные в завтрашнем дне…
Из кухни появилась девочка с двумя тарелками. Подошла к столу, аккуратно, даже несколько манерно поставила тарелки напротив стульев, положила пару ложек и взгромоздилась на одно из сидений. Нахмурившись, она молчала и выжидающе смотрела на меня. Её немигающие пронзительно-голубые с красноватыми прожилками глаза были внимательными, маленький рот с изрядно обкусанными губами превратился в щёлочку.
Робко улыбнувшись, я села и взяла ложку. На тарелке лежала какая-то волокнистая масса вперемежку с зелёным горошком, и пока я пыталась угадать происхождение мяса по запаху, девочка сказала:
— Это говяжья тушёнка.
И в эту секунду я ощутила, как желудок буквально переваривает сам себя – ведь я с утра ничего не ела, а если учесть последовавшие приключения, можно считать, что и с предыдущего вечера. Отбросив в сторону стеснительность, я набросилась на тушёнку с горохом, которая показалась мне лучшим деликатесом на свете, и благодарный желудок тут же принялся за работу.
Алиса тем временем вяло ковырялась ложкой в своей тарелке. Посмотрела на меня. Затем на настенные часы – была почти полночь. Встала из-за стола, пододвинула свою тарелку ко мне и отрывисто проговорила:
— Ешьте, вы голодная, вам нужны силы. А я не хочу есть, к тому же мне давно пора спать.
С этими словами ребёнок бесшумной тенью скользнул мимо меня, и по лестничным половицам едва слышно заскрипели удаляющиеся шаги. Я же прикончила вторую порцию, взяла обе тарелки и проследовала в кухню.
Здесь царил бардак. Тот самый детский бардак, когда невозможно понять логику размещения тех или иных предметов, но всё было вроде бы на своих местах. Целые башни из мисок, кастрюль и тарелок вразнобой были сложены на полу возле плиты, на которой стояла ещё одна башенка из сковородок с чем-то пригоревшим. Очевидно, девочка пыталась что-то готовить самостоятельно.
Вдоль заколоченного окна выстроилась шеренга мультяшных пластилиновых фигурок, на столе – целая дюжина открытых детских книжек с картинками подпирала робкую пирамидку разнообразных банок с консервами. В раковине была свалена огромная гора немытой посуды, и на всё это с кухонного стола обречённо взирала огромная плюшевая черепаха.
Я поставила рядом две тарелки и крутанула кран с водой – ничего. Ни горячей, ни холодной. И эта часть цивилизации – централизованное водоснабжение – предсказуемо приказала долго жить. Распахнув холодильник, я обнаружила там аккуратно расставленные пустые банки из-под тушёнки и консервированных овощей. Рефрижератор работал – видимо, девочка догадалась сложить туда пустые банки, чтобы они не воняли.
Сочувственно покивав игрушечной черепахе, я покинула кухню и отправилась по лестнице прямиком на второй этаж. Во всём доме горел приглушённый свет – где-то неподалёку, видимо, находился автономный источник энергии. По стенам в коридоре были развешаны рисунки – птички, бабочки, зверюшки, голубое небо и зелёная трава. Вкривь и вкось, кое-как они держались на пластилиновых лепёшках.
Двери в комнаты были открыты. Заглянув в кабинет – столь же добротный и основательный, как и гостиная, – я увидела изящный камин и услышала странный, совершенно неуместный звук. Что-то тихонько позвякивало из черноты дымохода, и я подошла поближе. Прислушалась – тонкий звук был похож на перезвон колокольчиков, успокаивающий, убаюкивающий. Треньканье звучало будто бы из другого мира, где не было всего того ужаса, что творился за стенами. Там люди были счастливы, молодые родители гуляли по улицам с колясками, а радостные малыши протягивали к голубому небу пухлые ручонки, щупая колокольчики, изучая их, удивляясь новым звукам – таким тихим и деликатным…
Слабость накатывала волнами вместе с тоской по живым людям, по простому человеческому быту…
«Перестань думать», — сказала я себе. — «Ты просто устала. Очень сильно устала, вымоталась и вновь чуть не погибла, но теперь ты в безопасности. Теперь ты можешь наконец выдохнуть, ведь сюда никто не проникнет. Здесь рядом даже есть живой человечек, невероятная редкость в этом мире».
Сморгнув проступившую было слезу, я прошлась по коридору и заглянула во все комнаты. Все три спальни, включая детскую, пустовали. Алисы нигде не было – наверное, она ушла в башенку, на третий этаж.
Я выбрала ложе попросторнее, скинула с себя одежду и рухнула на бескрайнюю двуспальную кровать. Не помешало бы помыться – волосы всё ещё отдавали сладковатым зловонием, но я почти сразу закрыла глаза и забыла обо всём. Сон пришёл быстро, и я мгновенно выключилась, будто обесточенный электроприбор…
… — Нам нужна вода, — прозвучал детский голос над самым моим ухом, и я от неожиданности села на постели.
Девочка стояла рядом с кроватью – серьёзная, исцарапанная – и сверлила меня немигающим напряжённым взглядом, а рядом с ней на ковре стояли два жестяных вёдра.
— Где я возьму воду? — спросила я, приходя в себя после тяжёлого и глубокого забытья.
— В колодце. — Ребёнок сделал неопределённый жест рукой. — Я бы сама сходила, но первое правило – не выходить из дома.
Я поднялась с постели, аккуратно сдвинула занавеску и выглянула наружу, в пустой двор. Куцые деревья кидали разлапистые тени на пожухлую траву. За окном вовсю разгорался новый день – скорее всего, время было ближе к полудню. Определённо, я поспала от всей души, и к тому же выспалась. Давненько такого не было.
— Далеко колодец?
— Через три дома, — последовал ответ.
От мысли о том, чтобы покинуть эту неприступную крепость и выйти наружу, по спине побежали мурашки. Похоже, мягкая и удобная постель действует расхолаживающе. Но делать нечего, без воды мы долго не протянем.
— Ну что ж, в таком случае присмотри за мной с башенки, — сказала я, влезая в чужие штаны.
Начинался новый день, и мне предстояло сделать вылазку из нашего за͐мка и найти воду…
Припав к глазку на входной двери, я несколько минут прислушивалась – не стоят ли грязные оборванцы за дверью, не слышны ли шаркающие шаги, не хрипит ли кто-нибудь снаружи. Наконец, с монтировкой наперевес я приоткрыла входную дверь и вышла на крыльцо. Было пустынно и тихо, лёгкий ветерок доносил еле заметный запашок гари и эхо далёких выстрелов, которые отсюда казались лёгкими постукиваниями по деревяшке.
Солнышко пригревало, где-то вдалеке чирикала птица – прекрасный день для прогулки, который портили лишь выбитые окна дома напротив да лежащий сбоку от крыльца грязный труп с пробитой головой.
— Папа прятал их, чтобы я не видела, — раздался голос позади меня – Алиса, как водится, подошла совершенно бесшумно и стояла в дверном проёме. — Но я подсматривала из окна, как он уносил их в соседний двор…
Я взглянула на девочку, а та поспешно добавила:
— Но я не нарушала второе правило и не раздвигала шторы. Я только через уголок подсм…
Значит, уносил тела в соседний двор? Хоронил их, наверное, чтобы не валялись вокруг дома, не портили вид из окна, да и не воняли, заветрившись на солнцепёке.
— Поддерживать чистоту – дело правильное, — согласилась я.
Отец старался для своей принцессы, как мог. Что ж, раз уж здесь так повелось, то кто я, чтобы нарушать традиции? Придётся немного потаскать тяжести…
Ещё раз оглядевшись по сторонам, я ухватила мертвеца за руки и поволокла его, неожиданно тяжёлого для своей комплекции, по придомовой дорожке во двор. Укрытая тенью соседнего дома с заколоченными окнами и аккуратным штабелем досок вдоль стены, я протащила труп сквозь двор и прямо за домом обнаружила аккуратное кладбище.
Полтора десятка холмиков жались один к одному, в изголовье каждого из них был воткнут обрезок доски. На дереве были фломастером начертаны имена – Мэган, Стюарт, Эсперанса, Энрике… Значились и даты – все за последний месяц. Соседи? Друзья? Случайные попутчики в этом недружелюбном мире? Как знать…
Под стеной дома лежала старая, изрядно потрёпанная лопата. Схватив её, я прикинула место для будущей могилы и стала копать. Было тяжело, земля от жары пересохла, схватилась и сопротивлялась штыку, поэтому меня хватило лишь на то, чтобы выкопать полметра. Неподъёмное тело скатилось в яму, а я, закидывая его землёй, размышляла о том, сколько стоицизма должно быть в человеке, чтобы он занимался похоронами в такое время.
Стоя у свежей могилы, я переводила дух, и в голову вдруг пришёл почерпнутый из какой-то энциклопедии запылившийся исторический факт. Когда-то давно, полтысячи лет назад, когда в земной Европе бушевала чума, тела умерших лежали прямо на улицах вот точно также, как сейчас, отравляя инфекцией воздух вокруг себя. Именно тогда люди вывели рассчитанную из санитарных соображений глубину в шесть футов – то есть в два метра. Считалось, что на такой глубине тела не будут вымыты дождями, звери и птицы не смогут их выкопать, а продукты разложения не попадут в грунтовые воды. Наверное, по-хорошему стоило бы сделать всё по науке, однако я вообще изначально шла за водой.
Где там вёдра-то…
Я вернулась к крыльцу, подобрала вёдра и монтировку и вдоль самой окраины посёлка направилась в сторону, указанную девочкой. Один дом, другой, третий… Словно чёртик из коробочки, прямо на меня из-за угла выскочил заражённый, и рычащая оскаленная пасть бросилась вперёд. Вёдра грохнулись оземь.
Рефлекторный прыжок назад, размах монтировкой, гул рассекаемого воздуха – и твёрдое железо встретилось с грязной головой. Коротко хрустнув неестественно вывернутой шеей, нелюдь рухнул в пыльную колею…
Девочка не обманула – впереди, за изрядно разросшимся сорняком виднелся почерневший от времени барабан, закреплённый на паре досок. Не теряя времени, я устремилась прямо туда. Опасливо оглядываясь по сторонам, открыла крышку и принялась вращать ручку, раскручивая барабан. В тёмной гулкой глубине о воду плеснула кадка, наполнилась тяжестью – и с некоторым усилием ручка пошла в обратном направлении.
Бадья появилась на свет. Аккуратно, стараясь не пролить ни капли, я перелила её содержимое в свою ёмкость, долила остаток во второе ведро и собралась было уходить, как вдруг за моей спиной отчётливо щёлкнуло, и раздался мужской бас:
— Ты кто?
Метров с десяти от бедра из помпового ружья в меня целился заросший курчавой бородой плотный мужичок средних лет. Рядом с ним стояло пластиковое ведро – очевидно, он тоже пришёл на водопой.
— Меня зовут Лиза, — сказала я.
— Я тебя не знаю. — Мужчина пристально оглядывал меня с ног до головы, и дольше всего его взгляд задержался на биотитановом мехапротезе руки.
— Я не местная. Вчера вечером забрела в ваш городок, спасаясь от монстров.
— И откуда ты пришла?
— Из Микасы, это к западу от Ла Кахеты, — решила я соврать.
— Далековато забралась… А тут где остановилась? В гостинице на площади? — Крепыш криво усмехнулся одной ему понятной шутке.
— В большом доме на въезде в город, тут рядом.
— Дом кирпичный? Номер два по Морской улице? — Я кивнула, а Мужчина нахмурился и несколько расслабился, ствол ружья приопустился и уже не смотрел мне в лицо. — А где этот… охотник? Давно его что-то не видать.
Охотник? Наверное, он имел в виду отца девочки. Того самого, который «сказал, что скоро вернётся». Я замешкалась, не зная, что ему ответить, а глаз его хитро сощурился, лицо изменилось и расплылось в ухмылке. Секунду спустя он опустил ружьё, подхватил своё ведро и вразвалочку зашагал ко мне.
— Значит, ты его не встречала. И дома его, стало быть нет.
Мужик повесил оружие на плечо, деловито подошёл вплотную и поставил ведро на грунт.
— Я набрела на их дом, и там была девочка.
— Ага, ясно, ясно. — Поплевав на руки, он взялся за ручку барабана. — Ну иди, она тебя, наверное, заждалась уже.
— Да, я пойду. А вы будьте аккуратнее. — Я указала рукой в сторону поля, где поодаль в высокой траве качались на шарнирах две головы. — Вон та парочка, кажется, идёт сюда.
— Зоркий глаз, — усмехнулся мужчина и приналёг на рукоятку. — За меня не беспокойся, у меня полтора десятка патронов. Хватит на всех…
Обратный путь прошёл без происшествий. Оказавшись на крыльце, я занесла руку, чтобы постучать, но не успела – лязгнул замок, и дверь распахнулась. Алиса впустила меня внутрь и заперла дом.
Через минуту она уже жадно упивалась прохладной водой, а я разогревала кастрюлю на электроплитке. Нужно было помыться самой и помочь помыться девочке, которая, похоже, не встречалась с мылом и мочалкой по меньшей мере неделю…
* * *
Вооружившись целым арсеналом средств гигиены, мы привели себя в порядок и теперь, чистые и душистые, сидели на заправленной кровати на втором этаже. Банный халат ласкал моё тело, мокрые растрёпанные волосы благодарно падали на плечи, а я расчёсывала русую шевелюру Алисы. Она говорила – негромко, задумчиво. Мне даже не нужно было ей отвечать. Она хотела, чтобы её просто кто-нибудь послушал – и я слушала.
… — Очень долго работала сирена. С самого утра и до вечера. Кто-то из соседей сел в машину и уехал, но некоторые остались дома. Когда сюда пришли первые больные, папа уже заколотил окна… Вообще-то, у нас давно стоят решётки на окнах, поэтому соседи решили, что у нас дома будет безопаснее.
— Да, твой папа, кажется, давно готовился к чему-то подобному, — уважительно кивнула я.
— Иногда чужие люди, которые ходили мимо, стучались в двери, кричали, — продолжала девочка. — Многие называли папу плохими словами и требовали их впустить. А папа не хотел никого впускать. Я спрашивала, почему, но он не сказал. А потом мы всё время жили вдвоём, и я скучала по маме. Рядом ещё оставались соседи. Дядя Джордж из дома напротив остался, но заболел. Он ничего не говорил и тоже стучался в дверь…
— А где твоя мама? — вклинилась я в монолог.
— Она в больнице. — Спутанный клок волос под гребешком треснул, Алиса болезненно замерла, напряглась на секунду. — Когда всё началось, папа запер меня дома и поехал за ней, но туда его не пустили полицейские. Сказали, что в больницу свозят раненых, но там что-то случилось, и теперь она под оцеплением. Он вернулся домой, а потом поехал опять, а когда снова вернулся, был очень огорчён. Сказал, что маму куда-то увезли, но не сказали – куда. Никого не пускал в дом, даже сам не выходил. А потом, через много дней он сказал, что можно открывать дверь, но только хорошим людям – это третье правило… И он стал ходить на улицу. А хорошие люди были, интересные, добрые. Двое – дядя и тётя, молодые. Был ещё одинокий священник и большая семья. Они все через некоторое время уходили – говорили, что пойдут домой. Или туда, где безопасно. А мы с папой оставались.
— А твой отец… Он давно ушёл?
Алиса не ответила. Повисло тяжёлое молчание, и я стала заплетать косу – аккуратно, неспеша. Локоны ложились на спрятанные под банным халатом плечи. А ещё под ним были спрятаны ссадины и царапины, которые я видела, пока мыла девочку. Ими было покрыто почти всё тело – руки, бока, живот, бёдра и даже лицо. Она сама всё это делала с собой в течение времени, проведённого в полном в одиночестве. Наверное, когда всё очень-очень плохо, порой помогает вспомнить, что у тебя есть тело. Вспомнить, причинив ему боль.
— Чем ты занимаешься здесь? — спросила я.
— Играю с игрушками, рисую. — Она пожала плечами. — Иногда читаю, слушаю радио. Моя комната наверху, я почти всё время там. Раньше, пока воды было много, я поливала цветы.
— Говоришь, здесь работает радио? — поинтересовалась я.
— Да, хотите включу?
— Конечно.
Алиса вскочила и со всей прытью устремилась в коридор, к лестнице. Грохот шагов, полминуты ожидания – и она влетела обратно в комнату с небольшим радиоприёмником в руках. Включила его, нацепила на ухо пуговицу нейротранслятора и принялась прокручивать диапазон частот. Затем сообщила:
— Вот здесь тётя что-то рассказывает, но я не понимаю, о чём она говорит, хотя перевод есть…
Шипение помех – словно где-то на берег накатывались холодные пенные волны. И приёмник ожил. Женщина ласково, нараспев вещала глубоким голосом:
… — готовы в невинности встретить нашего славного Короля… И это есть у нас. Это есть в ваших потаённых окнах. И вы осознаете – нужно понять это, сродниться с этой мыслью. Это потребует внимания к мелочам. Это потребует безгрешной жизни. Это потребует эмоций и самоотверженности. Это потребует смерти, и только Бог сможет дать этому произойти. Вы не сможете сделать этого вопреки семени Господнему… И таков путь сквозь Его великие коридоры – путь через коридоры к Его совершенству. Коридоры, через которые шли пророки, через которые проникали они, ведомые ури͐мом и тумми͐мом в это великое море тьмы…
Женщина сделала паузу, затем продолжила несколько изменившимся голосом – глухим, потусторонним, словно из-под толщи воды. Какая-то пугающая, мечтательная нежность постепенно окутывала комнату, я почти слышала скрипичный смычок, ведомый этим голосом сквозь тьму:
… — И я проникла в эти коридоры и прошла сквозь последний из них, прошла через тёмные серпантины туда, где они сидели, где они были и есть… И когда вы проникнете к высшему Господу, вы уверуете в то, что лишились рассудка, что сошли с ума… Но я говорю вам – если вы войдёте в эту тайную дверь и погибнете ради природы Его, вы проникнете в эту тьму… Многие мужчины и женщины были помещены в дом скорби, когда это случилось с ними. И они до сих пор находятся там, их считают безумцами, но они увидели то, что есть на самом деле…
От этой гипнотизирующей проповеди по спине бежали мурашки.
— Это страшно, — сказала я.
— Ты понимаешь, что она говорит?
— Да.
— А где твой переводчик? — Девочка принялась заглядывать мне в ухо.
— Он внутри, в модуле нейроинтерфейса, — сказала я.
— У тебя много имплантов, — констатировала Алиса.
Она вновь сменила частоту – и я вздохнула с облегчением. Дальше были только помехи, под тонкими пальцами девочки приёмник пробежал сквозь весь диапазон и вернулся к самому началу.
— Это что же, всего одна радиостанция? — спросила я, с дрожью мысленно прокручивая в голове слова, провозвещавшие апокалипсис и страшный суд.
— Были ещё две, — сообщила Алиса. — Дядя говорил о погоде, передавал какую-то служебную информацию, рассказывал странные и интересные истории из жизни. А ещё работала музыкальная волна. Там крутили красивую музыку. Хорошую. Вот… — Щелчок, лёгкое движение пальчика – и снова одни помехи. — Но вчера они обе перестали работать.
Это была вышка повстанцев… Как это было по-человечески с их стороны – дать людям какую-то, пусть самую крошечную, отдушину… Пожалуй, останься я в одиночестве в компании радио-проповеди хоть на день – я наверняка свихнусь.
— Зато у меня есть колокольчики. — Алиса посмотрела на меня и впервые за всё время улыбнулась – но только одними глазами. — Когда дует ветер, они всегда звенят. Папа повесил их в печной трубе, чтобы я не слушала больных.
— Больных? — переспросила я.
— Да, он так называл тех, кто… Ну, поменялся…
— Ты хочешь чем-нибудь заняться? Например, поиграть, — предложила я. — Какие у тебя есть игры?
— Давайте, — тут же оживилась Алиса. — У меня очень много всяких игр. Есть настольные, конструкторы, пластилин… Даже игровая приставка, но она мне уже надоела – одной играть скучно…
Девочка вприпрыжку направилась к винтовой лестнице на третий этаж, и я последовала за ней. Лестница окончилась деревянным люком, за которым предстал полутёмный детский рай в пастельных тонах с наглухо занавешенными окнами. Двухэтажная кровать с письменным столом прямо под наклонным чердачным окном в небо тут же вызвала у меня острый приступ зависти.
Книжные полки были уставлены сказками, энциклопедиями и сувенирами, целый стеллаж буквально ломился от кукол и игрушек, а по полу протянулась извилистая железная дорога с многочисленными строениями из конструкторов.
— Будь у меня в детстве такая комната – я бы отсюда не вылезала, — мечтательно протянула я, глядя на дюжину глобусов, висящих под купольным сводом башни.
Вокруг люстры в виде воздушного шара с каким-то животным в люльке висел весь Сектор – оранжевый Пирос, цветущая салатовая Кенгено, пёстрая Земля, сетчатый оливково-голубой калейдоскоп Каптейна, синяя Цикония и даже Джангала. Я даже различала какие-то обозначения, чёрными стежками нанесённые на шарики.
— Вам нравится? — спросила Алиса с ноткой гордости.
— Безумно, — честно призналась я.
— Их можно опустить, а ещё в них есть подсветка, — сказала девочка, мигом оказалась у стола и нажала лишь ей известную кнопку.
Все шесть планет загорелись изнутри, проявляя на себе мельчайшие подробности рельефа и почти согревая комнату мягким светом. Кенгено бесшумно скользнула вниз и остановилась на уровне глаз. Вот и родная Симерийская равнина с её кристальными озёрами и вечной весной…
К горлу подступали воспоминания, но я тут же одёрнула себя и спросила:
— Во что будем играть?
— Давайте в «Каркассон». Умеете?
— Нет, но я быстро учусь. — Я подмигнула Алисе, которая уже выуживала откуда-то цветастую картонную коробку…
* * *
Я забыла обо всём на свете. Часы летели незаметно, и с четвёртого раза мне наконец удалось вытянуть партию в свою пользу несмотря на то, что Алиса в самом начале умело выставляла на поля крестьян, которые в итоге и обеспечивали ей решающее преимущество.
Закончив подсчёт очков, Алиса стала перемешивать картонные квадратики, а я размяла затёкшее тело и подошла к окошку, чтобы хотя бы приблизительно оценить, сколько прошло времени. Аккуратно приоткрыв уголок занавески, я выглянула наружу. Мю Льва привычно занимала самую середину небосклона.
Взгляд мой сдвинулся в сторону, поверх двухэтажных домов. Вдалеке, над россыпями крыш возвышалась какая-то пятиэтажка – то ли торговый центр, то ли административное здание, а за ним из земли восставала косматая стена чёрного дыма, проглотившая добрую половину неба. Трудно было определить, насколько далеко был дым, но одно я могла сказать с уверенностью – он был ближе и обширнее, чем вчера. За ночь огонь подобрался к окраине Спинетты.
— Что-то горит, — с тревогой в голосе сказала Алиса, бесшумно возникая рядом.
— Загорелся лес, — вскользь упомянула я недавние события. — Огонь с леса перекинулся на степь. Не думала, что он так быстро доберётся сюда
— Его некому потушить, — резонно заметила Алиса. — Что мы будем делать, если пожар доберётся до нас?
— Пока не знаю. — Я оглядывала двор, и глаз зацепился за неприметную серую пристройку, жмущуюся к жестяному забору. — А у твоего папы случайно нет машины?
Алиса на секунду замялась и отрицательно помотала головой.
— А тот гараж на краю участка – он разве не ваш? — Сквозь стекло я показала пальцем на укрытый тенью бокс.
Молчание.
— Ты не доверяешь мне? — Я встретилась с её взглядом, полным сомнений. — Мне можно довериться.
— Все так говорят, — тихо сказала Алиса, немного помедлила и добавила: — Кто-то взломал гараж и украл оттуда много вещей. Я видела из окна.
— Можно мне посмотреть? Я понимаю, мы с тобой едва знакомы, но нам надо держаться друг друга, чтобы выжить.
Смерив меня пристальным, проникающим в душу взглядом, девочка коротко кивнула и устремилась к люку…
* * *
Переодевшись и получив от хозяйственной Алисы связку ключей, я на цыпочках обогнула дом и направилась к серой коробке с подъёмными воротами.
Навесной замок на воротах был сломан и валялся поодаль, а внутри гаража я обнаружила огромный трёхдверный джип на высоких колёсах с тентованным верхом. Модель называлась «Райно», если мне не изменяла память. Носорог. Массивный хромированный кенгурятник и вседорожные шины с глубоким протектором внушали трепет и уважение. Беглый осмотр двигательного отсека машины тут же показал – не было пускового аккумулятора.
Стеллажи вдоль стен были разгромлены, по полу раскидана всякая мелочёвка – инструменты, крепежи, баллончики, – но всё самое ценное, очевидно, было украдено. В гараже похозяйничали, однако машина осталась нетронутой – только распахнутый бардачок и открытая «борода» были опустошены.
Бак, впрочем, тоже ожидаемо оказался пуст. Да ещё аккумулятор… Где же его взять? Обойти район в поисках брошенных автомобилей? Их было много по пути, но каков шанс найти подходящее заряженное устройство и не наткнуться при этом на заражённых? Вопрос риторический…
Размышляя над тем, где взять аккумулятор, я вернулась в дом. Алиса, держа за лапу плюшевую игрушку, сочувственно покачала головой и поинтересовалась:
— Она сломана, да?
— Очень может быть, — задумчиво пробормотала я. — Но сперва нужно решить другую проблему, иначе мы тут застрянем.
— Когда всё началось, я предложила уехать к дедушке, — сообщила Алиса. — Но папа сказал, что машина сломалась, и что больных много, поэтому надо переждать дома… А потом, когда он ушёл, в гараж забрались воры и украли всё, что смогли унести…
Девочка тихо щебетала, но я её уже не слушала. Во всей этой истории что-то не вязалось, и я всё пыталась сообразить – что. Следы взлома были только на внешних воротах – значит, машина была не заперта. В салоне тоже никто ничего не повредил – значит, завести авто без ключа и не пытались. А почему её не пытались завести? Потому что аккумулятора на момент взлома уже не было! Скорее всего, батарея была спрятана предусмотрительным хозяином в надёжное место, в самое сердце дома, работающее и дающее энергию для автономного существования.
Осенённая догадкой, я обратилась к Алисе:
— Проводишь меня в подвал?..
* * *
Глядя на массивный водородный генератор, целый стеллаж топливных брикетов и подключённый к системе тяжеленный пусковой аккумулятор, я думала о том, что владелец дома был готов ко всему в этой жизни – даже к зомби-апокалипсису. Дом свой он превратил в неприступный замок с собственной электростанцией.
Но самое, пожалуй, главное – в углу стояла целая канистра бензина. Отец Алисы рассчитывал провести здесь столько времени, сколько потребуется, а когда настанет время – собраться и отправиться в путь…
— Если загорается вот эта лампочка, — между делом сообщила Алиса, указав на аккумулирующее устройство, клубком проводов запитанное к домовому электрощиту, — то генератор включится сам. А если лампочка загорится на генераторе – нужно поменять топливный элемент. Вовремя менять топливо в генераторе – это четвёртое правило…
Сверху вдруг раздался уверенный и напористый грохот – кто-то колотил кулаком в дверь. Не заражённые – так могут стучать только люди. Алиса вздрогнула, втянула голову в плечи и попросила:
— Не ходите туда! Вдруг это плохие люди?
— Если это они, мы должны об этом знать.
— Тогда не открывайте. Не забывайте первое правило.
В несколько махов я преодолела лестницу, оказалась у входной двери и сквозь глазок увидела целую группу людей. Четверо. Двое с помповыми ружьями – включая давешнего мужичка у колодца, – один со старой потрёпанной двустволкой, и ещё один с вилами. Грубая, плотная одежда, мотоциклетная защита – наколенники, налокотники.
Что ж, значит, вы пришли с оружием? У меня оно тоже есть. Есть даже последний довод в патроннике, который покажет всю серьёзность моих намерений.
Выудив из висящей тут же сумки пистолет, я спрятала его сзади за пояс, щёлкнула замком и распахнула дверь. Четыре пары глаз пристально следили за тем, как я вышла на крыльцо. Взгляды их буквально спотыкались о мехапротез руки, но напряжение несколько сошло с их лиц.
— Чем могу? — коротко спросила я.
— А где хозяин дома? — спросил высокий молодой амбал с ружьём – по-видимому, главный в их группе.
— Я присматриваю за домом, пока его нет, — тихо ответила я.
— Не пригласишь нас внутрь? — Здоровяк прищурился, глядя на меня сверху вниз. — Как-то невежливо держать гостей на пороге, не кажется?
— Внутри маленький ребёнок. Девочка и так напугана, поэтому лишние стрессы ей ни к чему.
— Мы не собираемся никого пугать, — сообщил амбал. — Может, просто хотим познакомиться поближе.
— Если всё же собираешься войти в дом, тебе сперва придётся познакомиться вот с этим. — Выудив из-за спины пистолет, ни в кого не целясь, я демонстративно щёлкнула предохранителем.
Здоровяк замер, словно увидел ядовитую змею. Чуть ли не звеня от напряжения, мужчины постреливали взглядами то на оружие в моей руке, то на моё полное стальной решимости лицо. Вдоль улицы дохнул порыв ветра, коснулся волос, донося со стороны центра Спинетты отчётливый запах гари.
— Ты остынь, незнакомка, — подал голос из-за спины здоровяка тот, которого я встречала у колодца. — Мы никого не тронем. Нам нужна еда и энергия, а у вас есть топливо для водородника.
— Нам всё это тоже нужно, — парировала я.
— Мы знаем, что охотник – тот ещё хомяк, и запасов у вас наверняка на целый год, — нахмурился здоровяк.
— Не слишком ли много будет для двоих? — сказал третий, до сих пор молчавший. — Надо делиться – вас всего двое, а у нас три семьи. Мы ведь не звери какие-то. Мы нормальные люди, если захотите – вы даже можете жить с нами… А Нэнси любит детей, правда, Билл? — обратился он к соседу.
— Скорее терпит, но не без этого, — поддакнул тот, что с двустволкой.
— А может, вам вообще не придётся никуда уходить, — предположил коренастый бородач. — Мы сами могли бы к вам переселиться… Может, впустишь нас осмотреться для начала?
Здоровяк сделал шаг мне навстречу, а я тихо и зловеще произнесла:
— В этом полуавтомате шестнадцать патронов. Я умею с ним обращаться, так что, пока кто-то из вас передёрнет цевьё, я прострелю как минимум три колена и наверняка положу тебя. Подумайте. Если вас устраивает такой расклад – тогда вперёд.
Амбал нерешительно застыл, на лице его читались сомнения – то ли попытаться оказать сопротивление с риском словить пулю, то ли отступить. Ружьё его было опущено вниз – и он оценивал, насколько быстрее буду я с лёгким пистолетом. Звенящая пауза, казалось, длилась целую напряжённую вечность.
Наконец тот, которого я встречала у колодца, негромко сказал:
— Пошли, ребята. Нам здесь явно не рады.
— Всё с тобой понятно, — протянул амбал, неспешно развернулся и, скрипя ступенями, спустился с крыльца. — Опасный теперь мир вокруг. Если подумать, даже с домом может всякое случиться. Пожар, например. — Он демонстративно втянул носом воздух, постепенно тяжелеющий по мере приближения степного пала, обходившего посёлок по кромке. Юго-восточный ветер гнал не только запах, и над головами уже растворялись редкие дымные нити.
— Кстати, насчёт ружья, — бросил амбал и поднял ствол в небо одной рукой. — Ты сильно рискнула, потому что оно заряжено.
Оглушительно грохнул выстрел, распугивая загорланивших ворон. С карканьем они попрыгали с двускатных соседских крыш и принялись нарезать круги над головою, и я непроизвольно вздрогнула. Эхо выстрела побежало дальше по улице, отскакивая от домов.
Здоровяк подмигнул мне, и компания неторопливо скрылась за углом.
Только теперь я выдохнула и почувствовала мелкий тремор по всему телу. Нервное напряжение пробирало до костей, но мой блеф сработал. Как, впрочем, и его… Полученная передышка обещала быть недолгой, и вырисовывались сразу две проблемы: очень скоро на выстрел соберётся целая толпа мертвецов. Пожар ещё можно было бы переждать, но через какое-то время наверняка вернётся и эта прекрасная компания. Так что нужно было уезжать – и чем быстрее, тем лучше.
Алиса уже ждала меня в прихожей. Стискивая в руках плюшевого медведя, она спросила:
— Это плохие люди, да?
— Скорее всего. Но ты не волнуйся, они ничего нам не сделают. Мы уйдём.
— Как это – уйдём? — Она сжала медведя ещё крепче. — Куда?
— Мы должны уехать отсюда, потому что скоро здесь станет небезопасно.
— Но я не хочу уезжать. И я не хочу, чтобы вы уезжали.
— Я понимаю, Алисочка, но у нас нет другого выхода, — сказала я. — Пока есть возможность уйти, надо её использовать… Машина, как выяснилось, у нас имеется. Топливо и аккумулятор – тоже. А оружие в доме есть?
Обречённый вздох был мне ответом. Затем Алиса сообщила:
— Было много оружия, но папа всё раздал тем, кто у нас останавливался. Он говорил, что от ружей одни проблемы – они слишком шумные, поэтому не жалко ими поделиться с теми, кому они нужнее. У него ещё остался арбалет, но он отдал его мне и сказал использовать только в крайнем случае…
В кабинете на втором этаже, в оружейном шкафу и вправду нашёлся охотничий арбалет с полудюжиной болтов. Больше ни оружия, ни патронов не было – всё было выметено подчистую. Насколько правильным было решение отдать оружие, которое могло бы пригодиться самому – судить было сложно. Как знать – не достались ли в итоге его ружья этой самой компашке, которая только что намеревалась зайти с «дружеским визитом»?
Возможно, отец Алисы сориентировался в ситуации и знал, что делал. С помощью арбалета вполне можно было себя защитить, а вот ружьями – лишь привлечь под дом ещё больше заражённых. Нелюди совершенно точно ориентируются по звуку – я успела в этом убедиться на ферме сразу после прибытия. А значит, сейчас они уже ковыляют сюда со всей округи, и наше время на исходе.
Пора собираться в дорогу.
— Алиса, дай мне ключ от машины, пожалуйста, — попросила я.
Девочка, сжав в руках игрушку, мелко замотала головой.
— Поверь мне, — сказала я, присев на пол напротив неё, глаза в глаза. — Остаться здесь означает загнать себя в ловушку.
— Но это мой дом, — прошептала она, слёзы выступили на её глазах.
— Пожалуйста, я тебя прошу, дай мне ключи и оружие… Ведь мы так безнадёжно опоздаем.
Неуверенность, внутренняя борьба, отражённые в мельчайших движениях мышц лица. Алиса, преодолевая чудовищное внутреннее сопротивление, до солёных ручейков на щеках, тенью метнулась в сторону лестницы, и через минуту бесконтактный брелок оказался у меня в одной руке, а увесистый, вызывающий уважение профессиональный арбалет – в другой.
Стараясь сохранять самообладание, я распорядилась:
— Возьми для нас еду, свои вещи и всё, что тебе понадобится в дороге. Надень закрытую одежду – кроссовки, штаны и что-нибудь с длинным рукавом.
— А можно мне потом съесть конфету? — спросила она вдруг.
— Конфету? — Я несколько опешила от неожиданности. — А почему нельзя?
— Пятое правило – есть не больше двух конфет в день. Но я уже съела сегодня четыре…
— Хорошо, потом съешь ещё одну, — согласилась я и тут же сделала строгий вид. — Но только когда мы окажемся в безопасности. А правила… Они нужны, чтобы им следовать, но иногда без исключений не обойтись.
— Спасибо. — Алиса, казалось, немного ожила. — А куда мы поедем?
— Не знаю. Сбежим отсюда, а там видно будет.
— Папа говорил, что надо переждать, и что нам обязательно помогут.
— Пока что мы должны помочь себе сами, — сказала я. — А для этого нужно покинуть дом. Ты чувствуешь в себе силы сделать это?
Девочка коротко мотнула головой, но послушно побежала вверх по лестнице, а я быстро схватила пару пластиковых канистр и отправилась к колодцу…
* * *
По пути к водопою и рядом с ним никого не было, поэтому я беспрепятственно заполнила обе канистры, отволокла в гараж и погрузила в кузов джипа, а затем прихватила тачку и буквально прикатилась на ней к дому.
Появление первого доходяги не заставило себя ждать. Он ковылял по дороге со стороны поля, но был ещё далеко. А мне между тем нужно было доставить горючку и аккумулятор к машине…
Захлопнув дверь и ссыпавшись по лестнице, я очутилась в подвале. Взялась за удобные рукояти на корпусе и тут же пожалела о том, что не наняла здоровенных мужиков – весила эта громадина килограммов двадцать, не меньше. Здоровяки в два счёта помогли бы нам дотащить аккумулятор, но затем, скорее всего, попытались бы забрать машину… Так или иначе, придётся таскать эту тяжесть на себе…
Ступень за ступенью я поднимала тяжёлую ношу в фойе. Доволокла по полу до порога, а затем сделала вторую ходку за канистрой, которая после аккумулятора показалась пушинкой. Алиса тем временем выставляла в прихожей пакеты, в которые свалила буквально всё подряд.
— Зачем тебе так много всего? — удивилась я.
— Здесь игрушки, книги и альбомы, — сообщила она. — Ещё карандаши, пластилин… Мы ведь сюда больше не вернёмся, да?
С виду Алиса была совершенно спокойна. Казалось, она за эти десять минут с покорностью приняла судьбу и смирилась с неизбежным.
— Скорее всего, — честно призналась я. — Но мы не сможем забрать отсюда всё.
— Да, не сможем, — вздохнула девочка. — Я пойду переоденусь.
— Прихвати всё, что может пригодиться в пути, — напутствовала я. — Какую-нибудь карту, если есть…
Девочка скрылась на лестнице, через глазок я убедилась в том, что на крыльце никого нет и открыла входную дверь.
Выбравшись на крыльцо, я выволокла тяжеленный аккумулятор под лестницу и, едва не сорвав спину, взгромоздила его на тачку. Давешний мертвец завидел меня с расстояния в полсотни метров и ускорил шаг, а я, забросив следом за батареей канистру и прихватив монтировку, стремительно покатила тележку в обход дома к гаражу.
Ворота гаража с лязгом поднялись, и в этот момент из-за дома вышел скособоченный нелюдь. Покачивая головой туда-сюда, он заковылял ко мне, а я перехватила тяжёлый лом поудобнее. Плешивое чудовище приближалось, жадно клацало челюстями и зыркало красными глазами, и про себя я заметила, как непохожи они на людей при всей их похожести внешней. Наверное, недаром говорят, что глаза – это зеркало души. И я никак не могла разглядеть в тех глазах хоть что-нибудь отдалённо похожее на душу…
Спустя несколько секунд металл с размаху встретился с черепом. Хруст сломанной кости, распластанное по земле тело. А теперь ближе к делу – потому что за кустами мелькнул ещё один силуэт. Краем глаза я видела смутные тени, бредущие мимо забора через двор от меня – в поисках пищи сюда стягивались заражённые.
Тяжёлый аккумулятор был поднят на бампер, затем уже с бампера возложен в моторный отсек. Сгружая его в ложемент под капотом, я услышала отчётливый щелчок в спине, и всё тело пробил электрический разряд. Долгие секунды спустя защемлённый нерв отпустило, и, когда искры перед глазами рассеялись, я накинула клеммы, торопливо опрокинула канистру топлива в горловину и взгромоздилась в салон.
Стараясь не дышать, я включила зажигание. Четверти заряда должно было хватить для запуска двигателя, моторное масло было на месте, индикатор горючего показывал неуверенную десятину от полного бака.
Нажатие кнопки – и машина затряслась, двигатель взрыкнул и мерно заурчал, выходя на рабочие обороты. Окрылённая успехом, я в спешке вспоминала, как управлять наземным автомобилем с ручной коробкой передач…
На глазах у полудюжины грязных доходяг, бредущих со стороны колодца и конвульсивно подёргивающих руками, я медленно выкатила автомобиль из гаража и аккуратно пересекла двор. Обогнув дом, развернула «Райно» поперёк улицы и сдала назад, задней дверью вплотную к крыльцу. Корма ткнулась в перила, хрустнула надломанная доска, а силуэты перешли на вялую трусцу – они видели машину, но пока ещё не заметили меня.
Над городком тем временем разворачивалась смолянистая дымовая завеса, под которой вдоль улицы сюда шли всё новые доходяги. Спрыгнув на землю, я взлетела на крыльцо, впопыхах расстегнула тент и опустила заднюю створку.
Тут же распахнулась входная дверь. На пороге стояла Алиса, уже успевшая переодеться и с гружёным рюкзаком за спиной. Принимая из рук девочки неравномерно набитые сумки, словно баскетбольные мячи, я быстро побросала их в просторный кузов. Следом полетели пара упакованных спальных мешков и рюкзак. Чудо-ребёнок – Алиса отлично сориентировалась в ситуации, чего я никак не могла ожидать…
— Ещё не всё взяли, — заявила она и шагнула в сторону входной двери.
Стремительная секунда – и за балюстрадой возникла плешивая рычащая голова. В бок машины ударилось грязное тело и, сверля меня ненавидящим взглядом, ринулось вперёд. Ретировавшись в дом, я сгребла пискнувшую Алису в охапку и захлопнула дверь. С той стороны по поверхности застучали яростные ладони.
— Что ещё осталось? — повернувшись к девочке, спросила я.
— Арбалет, — сказала она.
— А ты умеешь из него стрелять?
Алиса мелко закивала, вложила болт в направляющую и попыталась натянуть тетиву – безуспешно, не хватило сил.
— Может, останемся здесь? — дрожащим голоском спросила она.
— Но как же мы останемся? Машина-то уже заведена…
Большие голубые глаза излучали неуверенность, страх, мольбу. На долю секунды я представила себе, что будет, останься мы в надёжном замке принцессы. Сколько мы просидим тут, в окружении чудовищ, и что будет, когда огонь доберётся сюда? И что потом? Но сперва нужно будет достать всё, что мы уже побросали в джип, брошенный под дверью.
Время стремительно таяло, пожираемое сомнениями. Стена чёрного дыма снаружи, легион чудовищ и вооружённые до зубов «соседи» не оставляли места для манёвра.
— Мы должны прорваться к машине и уехать. — Опустившись рядом с Алисой, я взяла её за хрупкие плечи. — Я понимаю, что это твой дом. Здесь очень много твоих вещей, к которым ты привыкла, но мы обязаны уйти. Потому что дальше здесь будет только хуже.
— А если папа вернётся, а меня нет? — Лицо её совершенно изменилось, погружаясь в тихие слёзы отчаяния.
Чувство обречённости буквально изливалось наружу. Прижав понурого ребёнка к себе, я гладила её по спине и не знала, что сказать. Снаружи в дверь стучали жадные руки, раздавались утробные хрипы.
Как давно ушёл её отец? Неделю назад? Две? Три? Неужели она думает, что он не вернулся бы до сего момента, если бы мог? Что сказать ей, как убедить действовать? Я не могла ставить её веру под сомнение, ведь это было бы слишком жестоко. Должен же быть способ оставить эту веру при ней…
— Давай сделаем так, — сказала я, осенённая простой мыслью. — Ты сейчас быстренько напишешь записку и оставишь её на видном месте. Напиши, что мы поедем…
Оставалось придумать – куда.
— К дедушке! — Воодушевление и надежда прорезались в голосе Алисы.
— Да, напиши, что мы у дедушки, — подтвердила я. — Когда отец придёт, он будет знать, где нас искать.
Ребёнок молнией взметнулся вверх по лестнице, а я под аккомпанемент рычания из-за двери прикидывала, что ещё можно было бы взять с собой. У нас оставалась последняя ходка до машины…
Беглый взгляд по стеллажам в гостиной упал на фотографии в рамках. Дочь и любящий отец, большая дружная семья – пожалуй, эти два снимка стоит захватить с собой. У ребёнка должен был остаться кусочек памяти о доме, поэтому обе фотографии отправились в наплечную сумку. Туда же последовала расчёска, десяток резинок для волос и небольшое зеркальце – необходимый минимум…
— Написала! — кричала Алиса, шумно спускаясь вниз по ступеням и размахивая клочком бумаги. — Я написала! Куда положить?
— На видное место, в гостиную. — Стараясь абстрагироваться от шума за дверью, я вспоминала вслух: — Еда есть?
— Консервы в сумке, — ответила она.
— Вода есть, еда тоже, топлива на первое время хватит. — Я загибала пальцы. — Термос есть?
— Сейчас, — вспомнила она и прогромыхала полным рюкзаком в комнату.
— Ничего не забыли?
— К-л-м-н есть. — Она встряхнула рюкзак.
— Что?
— Кружка, ложка, миска, нож.
— Вот как. — Я вскинула брови. — И как к дедушке ехать, ты, наверное, тоже знаешь?
Девочка кивнула.
— Ну что ж, пора выходить. И для этого мы будем работать сообща.
Увесистый лом лёг в мою руку. Девочка получила в руки заряженный арбалет, а я прильнула к глазку, оценивая ситуацию – у самой двери стояли двое оборванцев, водили грязными руками по металлу и слепо поглядывали в глазок. Позади них, зацепившись одеждой за деревянный поручень, в щель между машиной и дубовой балюстрадой неуклюже протискивался третий.
— Твоя задача – прикрыть меня, — распорядилась я. — Сейчас я открою дверь и постараюсь сбить с ног двоих. Ты выстрелишь в того, который будет ближе, а потом будем разбираться с третьим. Готова?
— Да, — пискнула Алиса.
Включив кинетику и взяв замах монтировкой, я щёлкнула замком и резко дёрнула дверь на себя. С рычанием и клёкотом на коврик у входной двери рухнуло потерявшее равновесие косматое чудовище, и я обрушила монтировку на его голову. Тут же в дом ворвался второй, получил подножку и тоже повалился на пол. Моментально переключившись, он бросился вправо, на девочку, и я с хрустом материи едва успела схватить его за шиворот, чтобы удержать.
Звонко хлопнула тетива, и мимо куда-то наружу, за дверь просвистел арбалетный болт. Девочка, взвизгнув от страха, выронила оружие и бросилась наутёк.
Третье чудище оторвало о перила кусок рубашки и на четвереньках кинулось по ступеням крыльца, а я изо всей силы вонзила лом куда-то в спину второго, что, лёжа под ногами, тянул растопыренные руки в сторону лестницы, где только что скрылась девочка. Лицо повернулось, искажённое яростью, залитые кровью глаза полезли из орбит. Свист кинетического усилителя, ещё один замах фомкой…
И грузное тело, сбивая с ног, опрокидывает меня через лежащий труп к самой лестнице в подвал. В который уже раз спас мехапротез – нелюдь клацнул о железо зубами и на секунду замешкался, а я схватила его за горло.
Чудище тянуло руки, хватало меня за джемпер, а я, уповая на сервоприводы, изо всех сил сжимающие толстую шею, шарила сбоку рукой в поисках оброненной монтировки. Наконец, нащупала её, дёрнула на себя и с размаху воткнула в ухо чудовища, которое крякнуло и расслабилось. В дверях тем временем появилась ещё одна тень. Да когда ж вы кончитесь?!
Коротко свистнул воздух – и в серый морщинистый лоб незваного гостя вонзился арбалетный болт. С застывшей гримасой ненависти кадавр замер на секунду, а затем плашмя повалился на пол.
Машина на холостом ходу чадила снаружи, прихожая наполнялась запахом выхлопных газов, а за деревянной балюстрадой полдюжины любопытных дохляков уже обступили урчащий «Райно», водя по его бокам замызганными ладонями.
Я скинула с себя безвольное тело и вскочила. Разом повернув головы, чудища завидели добычу и осклабились, а я схватила Алису за руку.
— Вперёд, это единственный шанс! — Увлекая девочку за собой, я устремилась к машине.
Новый монстр протиснулся в щель, прытко вползая на веранду.
— Нет! Я боюсь! — раздался детский визг на грани ультразвука.
Алиса опешила и замерла посреди веранды, как мышь, завидевшая удава. Отпустив детскую руку, я всей своей инерцией пробила нелюдю с ноги прямо в грудь, и тот полетел с лестницы обратно, прямо на своих собратьев.
— Двигаемся, не стоим!!! — закричала я, ухватила её за шкирку и буквально забросила в кузов, а в штанину вцепились чумазые пальцы. Косматый мертвец появился перед моим лицом, тут же получил монтировкой и со звоном опрокинул глиняную клумбу, стоявшую в углу террасы.
Рука пыталась затянуть меня вниз, и мой финальный рывок огласил веранду треском рвущейся материи. Заскочив в кузов следом за Алисой, я захлопнула заднюю створку и приложила монтировкой жадную зубастую голову, влезшую следом. Джип зашатался, и по металлу забарабанили ладони, суетливо застучали по стёклам, заелозили по толстой материи, словно в сюрреалистичном кино.
Я лезла через перегородку в салон, между высокими, массивными сиденьями. Плюхнувшись на водительское кресло, следом втащила ребёнка, выжала сцепление и воткнула передачу. Машина взревела, вскочила на дыбы – и тут же заглохла.
— Поехали, поехали! — отчаянно визжала девочка, вжимаясь в широкий подлокотник между сидений – подальше от искажённых голодом гримас и жадных рук, яростно барабанящих в стекло. — Почему мы не едем?!
— Да я стараюсь! — воскликнула я, в панике выискивая позабытую кнопку зажигания. — Никогда раньше такое не водила!
Вот она! Нажатие неверной рукой – и машина ожила, пробирая до костей басовитым рыком. Спереди, над кенгурятником показалось искорёженное злобой лицо, грязные лапы ухватились за стальную трубу, и оборванец, сверкая бордовыми глазами, влез на бампер. Упав на капот, он полез вперёд, к лобовому стеклу.
Сцепление, передача, газ…
Внедорожник рванул вперёд, прямо на деревянную оградку дома напротив. Монстра швырнуло в сторону, а я вывернула руль и с треском снесла забор и кусты, едва не угодив в стену дома. Вывела машину на дорогу, прямо в беспорядочную толпу заражённых. Гулко застучали костлявые тела о кенгурятник, «Райно» запрыгал, словно бык на родео, раскидывая заражённых, будто кегли, подминая их под себя, и устремился вперёд, прочь из посёлка…
Алиса, взобравшись коленями на сиденье, через прямоугольник расстёгнутого тента провожала взглядом свой дом, накрытый далёкой чёрной стеной дыма от подступившего к Спинетте степного пожара – высокий ковыль вдоль окраины посёлка уже поедали языки пламени. Неприступный замок принцессы уменьшался в размерах, пока совсем не скрылся из виду. Чёрная извилистая лента автодороги понесла нас вперёд, за холм меж высоких зарослей под оранжевым солнцем. Я вновь двигалась навстречу неизвестности.
Но теперь я была не одна.
— Алиса, — позвала я, прислушиваясь к утихающей боли в спине и постепенно усмиряя дыхание после пережитого шока. — Ты просто молодец.
— Вы так думаете? — тихо спросила она. — Я очень испугалась, и они чуть не достали нас.
— Напротив, ты очень смелая.
— Честно?
— Мы с тобой теперь настоящие боевые подруги. — Я мельком взглянула на неё, и в глазах ребёнка блеснуло что-то едва уловимое – то ли облегчение, то ли благодарность, а может быть всё вместе. — Так что давай-ка переходить на «ты». Идёт?
— Я согласна, — сказала девочка и наконец-то улыбнулась…
Спустя некоторое время, когда Спинетта оказалась позади, Алиса вновь ушла в себя. Она почти всю дорогу молчала, тиская мягкого белоснежного медведя, и отсутствующе глядела в окно на проползавшие мимо пейзажи.
Я поглядывала на дорогу и перебирала частоты радиоприёмника в поисках хоть какого-то сигнала, и наконец нашла его. Погружая в вязкий и упоительный транс, уже знакомый женский голос сквозь помехи воодушевлённо зачитывал из динамика страшную проповедь:
… — Разница в одном – они увидели это не через свет Божий, а так, как я учу вас. Я учу вас видеть свет Божий и пониманию Божьему, потому что, когда вы увидите лицо Бога, вы умрёте. И от вас ничего не останется, кроме божественного мужчины или божественной женщины или божественного дитя… День и ночь молитва будет на устах ваших, будет литься песнь Юбилея в ожидании вашего Короля, и более ничего вы не станете искать в этом мире. Кроме вашего Бога. Ибо всё это сон. Сон в смерти…
Волевым усилием я заставила себя выключить радио и риторически вопросила:
— Неужели это может стать для кого-то облегчением?
— Похоже на гипноз, — подала голос Алиса впервые за полчаса. — Он тоже когда-то задумывался, как лекарство. Только не для тела, а для души…
Встрепенувшись, она выудила из лежащего в ногах рюкзака компас, положила его в подстаканник, развернула на коленях карту и вооружилась линейкой с карандашом. Сжимая карандаш тонкими пальцами, девочка водила по бумаге грифелем и отмечала наш маршрут. Затем долго неслышно шевелила губами, подсчитывая результат.
— Четыреста девяносто. — С сосредоточенным лицом она повернулась ко мне, блеснули синие глаза, озарённые косыми лучами звезды. — Здесь очень много мест, где можно проехать через поля.
— В стороне от дороги?
— И мимо городов и деревень. Только один раз придётся выехать на дорогу, чтобы пересечь реку.
— Таракоа? — уточнила я, и Алиса кивнула.
Таракоа – самая полноводная река Пироса, которая брала своё начало на юго-западных холмах, извилистой змеёй пересекала почти всю Сонору и уходила в разлом, где исчезала в сети каньонов и котловин, по колено наполняя их мутной грязной водицей. Река жизни, которая питала добрую половину сельхозугодий региона.
— Лучше проехать через дамбу Эль Ремансо, — заметила девочка. — Есть ещё мост, но это далёкий объезд.
— Ну что ж, на этой машине мы можем ехать и без дороги. — Я опустила взгляд на панель за «баранкой» массивного джипа. — Но сейчас лучше поискать какую-нибудь отдалённую заправку. Судя по расходомеру, ехать нам осталось впятеро меньше, чем до твоего дедушки…
Пересечённая местность и узкие разбитые дороги сменяли друг друга, пока мы двигались на юго-восток, постоянно сверяясь с картой. Мотор мерно гудел, машина катилась сквозь поля по жухлому степному разнотравью, то сходя с сетки просёлочных дорог, то ненадолго возвращаясь на колею. Редкие акации размечали огромные пространства, поросшие сорняком. Местами среди хрустящей степной травы попадалась символическая деревянная изгородь или покосившаяся бытовка, но за всю дорогу мы так и не встретили ни единой живой души.
По пути иногда попадались брошенные легковушки, но все они были выжаты досуха, а из открытых горловин топливных баков уже давно выветрились последние пары бензина. Покрытые слоем песочной пыли, машины на сдутых шинах распластали свои раскрытые двери, словно крылья погибших птиц.
Порой в самых неожиданных местах лежали пыльные тела доходяг. Иногда в стороне, за придорожной канавой проплывали редкие тёмные силуэты. Скособоченные, с опущенными руками они шатались по округе без всякой цели и смысла, а когда видели машину, устремлялись в самоотверженную погоню, пока не отставали и не скрывались позади за очередным пригорком…
— Лиза, а какие правила у тебя? — вдруг спросила девочка.
Вопрос был неожиданным, но почему-то я знала на него ответ.
— Наверное, самое главное, — сказала я, — если ты потеряла опору и упала, вставай и иди. Не останавливайся.
— Никогда и ни за что? — уточнила она и внимательно, оценивающе посмотрела на меня.
Казалось, я сдаю какой-то экзамен.
— Пока можешь и даже если совсем не хочешь… А другое правило, которому учит жизнь – если драка неизбежна, бей первой. Все остальные правила, — продолжала я, — иногда становятся опасными или ненужными, и приходится их нарушать. Кроме этих двух.
— Взрослым людям часто приходится это делать, — снисходительно улыбнулась она.
— Что?
— Нарушать собственные правила и совершать ошибки. И мне кажется, что у тебя есть и другие правила. Просто ты не хочешь о них говорить.
Проницательные синие глаза изучали меня.
Никому не верь… Ни к кому не привыкай… Если тебя ударили по щеке, снеси обидчику голову… Да, говорить ей об этом совсем не хотелось. Эти правила были обманчивы. Иной раз они помогали двигаться вперёд, но затем отбирали последние силы.
— А всё-таки ловко мы с тобой удрали, — перевела я тему.
— Мне повезло, что ты пришла, — сказала Алиса. — И ты хорошо владеешь пистолетом. Настолько, что тебе даже не приходится стрелять.
— Пистолеты всегда были моим коньком, — призналась я. — Наверное, из-за их лёгкости и удобства.
— Но арбалет лучше, — протянула Алиса задумчиво. — Хотя, к нему ещё нужно привыкнуть.
Затем она выудила из рюкзака на свет рубиновый компакт-кристалл и вставила его в приборную панель.
— А это ещё что? — поинтересовалась я.
— Это папина музыка, — ответила девочка. — Тут ещё сказки, аудиокниги. Много всего, чтобы было нескучно в дороге. Мы всегда что-нибудь слушаем, когда куда-то ездим.
Несколько секунд тишины сменились гитарным напевом. Откуда-то издалека он неторопливо лился вместе с мягкими, деликатными ударными. Вкрадчивый и мелодичный мужской голос запел:
Кровь городов в сердце дождя,
Песни звёзд у земли на устах,
Радость и грусть, смех и печаль –
Всё в наших руках…
Мелодия эта зародилась давным-давно в далёком и чужом мире, где жили совсем другие люди, болели другими проблемами и боролись за своё, ведомое только им счастье. Бессмертная песня путешествовала по носителям информации, кочевала по мирам и по аудиосистемам, и наконец добралась сюда, вплыла в салон машины, движущейся через пустоши.
… Визг тормозов, музыка крыш,
Выбор смерти на свой риск и страх,
Битва за жизнь или жизнь ради битв –
Всё в наших руках…
— Очень жаль, что колокольчики забыли, — с горечью сказала Алиса.
— Жаль, — согласилась я, вспомнив деликатный перезвон из печной трубы. — Но зато нам с тобой теперь есть с кем пообщаться. Мы не одиноки.
— Ты тоже уйдёшь, — сказала она и устремила взгляд вперёд, на набегающее полотно дороги. — И я опять останусь одна.
— Почему ты так думаешь?
Она молчала. Я аккуратно, неспешно вела машину, периодически бросая на Алису взгляд, и воочию наблюдала, как она стискивает игрушку всё сильнее и вновь растворяется в каком-то собственном внутреннем сумраке.
… Что проросло – то привилось,
Звёзды слов или крест на словах,
Жизнь без любви или жизнь за любовь –
Всё в наших руках…
Мелодия осталась наедине с собой, поплыла по воздушным волнам – то вверх, то вниз, затихая, ослабевая. Инструменты выбывали один за одним, наконец музыка затихла и уступила место незнакомой инструментальной композиции.
— Глянь, далеко нам до бензоколонки? — спросила я, вытаскивая Алису из того, во что она погружалась в обнимку с плюшевым медведем. — Мы ведь правильно едем?
Алиса встрепенулась, отыскала на развёрнутой карте галочку, которой отметила заправочную станцию и, словно заправский штурман, сообщила:
— После поля поворот на десять часов. Потом направо, снова в поле и до следующей дороги…
* * *
Станцию я завидела издалека. Небольшая, лежащая в низине меж двух заросших пашень, она состояла из продолговатой выцветшей цистерны у торца пристройки и четырёх колонок, крытых навесом, а дорогу перед и за ней перекрывали целенаправленно выставленные поперёк машины, коих было не меньше дюжины. Перед заправкой по склону в сторону от асфальта уходил след примятой травы, который заканчивался опрокинутой легковушкой, лежащей на крыше колёсами в небо.
Пока магазинчик таращился на нас единственным тёмным провалом окна – остальные были заколочены фанерой, – наша машина медленно подкатилась к баррикаде, обогнула её и осторожно свернула к пристройке. В последние мгновения самим своим нутром я почуяла неладное, а как только остановила машину – на крыше заправки тут же возник тёмный силуэт человека с чем-то огнестрельным наперевес.
Рефлекторно я сгребла нас с Алисой в охапку вниз, в ниши перед сиденьями.
Тишина.
— Тебе повезло, что с тобой ребёнок, иначе я снял бы тебя ещё на склоне! — донёсся хриплый голос сквозь щель в приоткрытом боковом стекле. — Кто ты и что здесь ищешь?
Выдохнув, я медленно открыла дверь и спустилась на землю, держа руки на виду.
— Нам нужно горючее, — сообщила я. — Не поделитесь?
— Возможно, поменяюсь, — ответил заросший мужчина, внимательно рассматривая нас из-под козырька бейсболки. В руках он сжимал винтовку с оптическим прицелом. — Есть что-нибудь стоящее, кроме полноприводного «Райно»?
— Можем предложить воды. Канистру на десять литров.
— Вода и бензин один к одному? — ухмыльнулся мужчина. — У тебя хорошая машина, но тебе её не прокормить.
— Вода здесь всегда ценилась, а теперь и подавно, — заметила я. — Один к пяти.
Мужчина присвистнул и всхохотнул.
— А у тебя губа не дура!
— Нам хватит доехать туда, куда мы держим путь. Всё остальное – уже наша забота.
— И куда же вы собрались в столь неспокойные времена?
— Разве это важно? — парировала я.
— Необычно. Если твои цели не ограничиваются только выживанием – это уже необычно.
— Это всё неважно, мы разъедемся в стороны и больше никогда не увидимся. — Я покосилась на торчащую из-за угла дома массивную корму какого-то фургона – только сейчас я заприметила её. — Так вы дадите нам топлива или нет?
— Сначала покажи воду.
Я обогнула «Райно», подняла заднюю створку и выставила на землю одну из двух канистр. В тёмном провале окна тем временем показалась голова – женская, с короткими волосами. Из-за угла вышел лысый и загорелый крепыш с заточенным древком от лопаты и встал возле бампера фургона. Похоже, это был большой дом на колёсах, и эти люди приехали сюда именно на нём.
Блеснуло что-то в темноте. Тоже вооружённый и готовый в случае чего открыть огонь, кто-то настороженно выглядывал из-за магазинной витрины. Тем временем крепыш, прислонив древко к стене и похрустывая ботинками по битому стеклу, приблизился, молча обошёл меня, взял канистру и скрылся вместе с ней в пристройке.
Мужчина на крыше поудобнее перехватил ружьё и сообщил:
— Вам лучше уехать.
— То есть как это? — удивилась я. — Ты же сказал, что вы поменяете воду на топливо!
— И ты мне поверила? — в свою очередь удивился мужчина. — По-моему, ты слишком хорошего мнения о людях… Но сегодня у меня отличное настроение, и мне не хочется оставлять беззащитную девчонку без припасов и без машины чёрт знает где. Это я не про тебя, если что… Так что, сегодня с вас немного воды – и можете ехать дальше.
Гнев распирал меня изнутри, сдавливая грудную клетку. Я была готова рвать и метать, но незнакомцы не спускали с меня настороженных глаз. Один на крыше, один в окошке и ещё один – за прилавком в глубине здания. Плюс крепыш с дрыном тоже где-то внутри. Они были в большинстве, и умом я понимала, что вряд ли вывезу. Будь у меня полная обойма, можно было бы попробовать, но у меня и того не было…
Скрипнула пассажирская дверь, и я обернулась. Сжимая в руках плюшевого медведя, хмурая Алиса бесстрашно вышла на площадку перед пристройкой и звонко крикнула:
— Врать нехорошо!
— Я знаю, крошка, — снисходительно ответил мужчина с крыши. — Но таков уж этот мир. Когда перед тобой встаёт вопрос выживания, приходится врать и даже делать чего похуже. Это человеческая природа, от неё никуда не деться.
— Нет! — отрезала Алиса. — Если все будут думать так же, как и вы, никто не сможет выжить! И вы тоже!
— Практика показывает обратное, — усмехнулся мужчина.
«Просто везение до поры», — подумала я.
— Люди умеют договариваться, — продолжала девочка. — Хотя бы это отличает их от тех, кто заболел!
— От мертвецов? — задумчиво уточнил человек в кепке. — Но люди умеют и врать, и хитрить. Это тоже отличает их от мертвецов.
— От лжи человек тоже может заболеть и умереть внутри, — заявила Алиса. — И тогда разница будет не такая уж и большая.
На мгновение мужчина задумался.
— Что-то в этом есть, — уважительно протянул он. — Я подумаю над твоими словами, девочка… Эй, Пера͐льта! — крикнул он, и в глубине пристройки кто-то хмыкнул. — Поможем странникам?!
В дверном проёме показался хмурый молодой парень в запачканной и ободранной одежде. Вынув из-за спины метровый кусок зелёного резинового шланга, он протянул его мне, сделал пару шагов в сторону фургона и буркнул:
— Пошли, сцедишь с нашего «Гольфстрима». Но больше десяти литров не дам.
Я покосилась на резервуар в торце здания. Человек, проследив за моим взглядом, пробубнил:
— Забудь, его давно уже выбрали подчистую. А я вон с тех машин сливал. Язык уже не отмывается от этой дряни…
Тут же сообразив, что к чему, Алиса устремилась к багажнику за пустой канистрой, а я, благодаря её и Вселенную за то, что свела меня с ней, поплелась следом за незнакомцем к спрятанному за стеной здания фургону…
* * *
Яростно отплёвываясь от маслянистого привкуса во рту и обливаясь по͐том на жаре, я заливала драгоценное топливо в бак и старалась не проронить ни капли. Почти двенадцать литров – мне удалось выторговать чуть больше обещанного, и это было отличным результатом.
Мю Льва ползла медленно, но верно, собираясь спустя пару часов скрыться за горизонтом и подкрашивая окрестности оттенками бронзы. Алиса заперлась в машине и зорко следила за тем, как двое из наших новых знакомых, вооружившись выточенным из древка лопаты толстым копьём и пожарным топором, вышли из пристройки в поле, чтобы упокоить случайного мертвеца, бредущего сквозь осоку к заправке.
Я тоже неотрывно наблюдала за заражённым. Завидев людей, он выпучил красные глаза и стремглав понёсся вперёд, издавая жуткие гортанные звуки, подобные собачьему лаю. Спустя несколько секунд со всего маху он налетел на выставленный вперёд дрын, следом получил размашистый удар топором и рухнул в траву. Это сражение решилось в пользу людей.
Наконец, я закрутила крышку и захлопнула лючок бензобака, а на пороге пристройки появился старший с винтовкой на плече. Бейсболки на нём не было, и бледная лысина посреди седых волос странно смотрелась на фоне загорелого обветренного лица.
— Вечереет, — пространно заметил он, подняв глаза к небу. — Не хотите остаться на ночлег? Мы сейчас тут всё забаррикадируем до утра, ни одна мышь не проскочит. Место тихое, уже нагулянное. Завтра двинем на запад в одно местечко – и обратно на север. Подальше от… От всех.
— Спасибо, но нам пора ехать, — ответила я.
— Значит, решили держаться сами по себе? — хмыкнул он. — Уверены в своих силах?
— Просто нам с вами не по пути. Мы едем на юго-восток.
— Ну смотри, моё дело предложить. — Он плечами и посмотрел поверх меня, на «Райно». — Уверена, что сможешь защитить девчонку в одиночку?
— Уверена.
— Если с тобой что-то случится… Впрочем, ты и так всё понимаешь.
Прищурившись, он в последний раз смерил меня взглядом и скрылся в помещении. Почти сразу же вышла женщина, которая до того не показывалась на глаза.
— Вот, держите, — сказала она, протягивая две упаковки чего-то съестного. — Сухарики с томатом.
— Спасибо.
Я улыбнулась – меня вдруг тронула неожиданная щедрость незнакомки. Мелочь, но приятно.
Кивнув в знак благодарности, я устремилась обратно к машине, где меня ждала Алиса, с облегчением влезла за руль, кинула подарок в подлокотник и завела двигатель. Джип обогнул баррикаду, вновь выполз на дорогу и понёс нас вперёд, в горку.
— Дашь мне одну? — спросила Алиса, бросая взгляды на упаковки с сухариками, и уточнила: — Пачку.
— Нет уж, штучку, — ответила я, и мы обе улыбнулись…
* * *
По мере того, как темнота сгущалась над степью, мы вовсе перестали выезжать на дорогу. Путь наш пролегал через бескрайние поля, то под горку, то на возвышенность, и за следующие два часа мы покрыли ещё почти сто километров. В темноте впереди скакали лучи фар, выхватывая из темноты неизменную высокую траву, кусты и проплешины земли, а на приборной панели тем временем загорелась красная лампочка. Бензина оставалось ровно на то, чтобы попытаться найти ещё бензина.
Совсем стемнело, поэтому, когда склон вновь пошёл вверх, а впереди замаячили деревья, я подкатила машину к лесополосе и припарковала её на самой верхушке холма, аккурат между двумя приземистыми полуоблезшими деревцами.
Фары погасли, двигатель замолк, и воцарилась тишина – за секунду до нажатия на кнопку зажигания девочка выключила магнитолу. Тьма окружила этот небольшой островок жизни – даже Арденума не было видно, он гостил где-то над другой стороной Пироса.
— Темно как, — полушёпотом сказала Алиса.
— И очень спокойно, — кивнула я. — Непривычно после последних дней.
Опустив стекло, я прислушалась. Предночный ветерок гудел верхушками деревьев и шуршал жухлой травой, жмущейся к огрубевшим деревянным стволам. Я оглядывала привыкающими к темноте глазами пространство вокруг нас. С этой высоты можно было различить тёмные складки местности, силуэты деревьев и кустов, смазанные друг с другом, словно не успевшие засохнуть небрежные штрихи чёрной и синей гуаши.
И ни единого огонька, ни одного фонарика во тьме. А над этой тьмой небо застыло звёздным ковром, словно в первобытные времена. Сейчас это небо было точно таким же, как каких-то полвека назад, когда людей здесь ещё и в помине не было. А сам человек, едва успев прийти в этот мир, уже спустя мгновение стремительно покидал его…
Через перегородку мы перебрались в кузов пикапа, и Алиса включила фонарик. Молчавшая почти всю дорогу девочка вдруг заговорила – тихо, отрешённо, без видимых эмоций:
— Когда у нас остались только консервы, папа начал ходить за припасами. В соседних домах давно уже не было ничего съедобного, и он ходил далеко, в другие районы Спинетты. Говорил, что пришлось с кем-то договариваться. В Спинетте был кто-то ещё – такие же, как мы. И папа говорил, что нужно делиться. В один из дней он взял с собой немного нашей еды и ушёл…
До того скрытое, в синих глазах возникло напряжение.
— Он вернулся, да? — спросила я, чтобы хоть как-то сбить его.
— Вернулся, уже без еды. Видимо, отдал кому-то. — Девочка замолкла, погружаясь в воспоминания, отпустила медведя и одной рукой машинально провела по другой, с нажимом – на коже выступили красные полоски от ногтей. — Когда он пришёл, то был очень бледный и испуганный. Он очень спешил. Взял вёдра и пошёл к колодцу, отнёс воду на кухню и отдал мне арбалет. Он сказал, чтобы я ни в коем случае не забывала наши правила. Сказал, что вернётся, но я видела кровь у него на руке…
Я вдруг явственно представила себе чувства и эмоции отца в тот момент. Раненый нелюдем в результате трагической оплошности, зная о том, что обречён стать чудовищем, он ушёл, дабы не подвергать опасности малолетнюю дочь. Наверняка, он брёл по дороге вперёд и вперёд, всё дальше, уповая лишь на одно – что ему удастся пройти как можно большее расстояние прежде, чем случится кошмарная метаморфоза. А принцесса в своём замке с башней осталась одна, держась за строгие правила, завещанные ей отцом…
— А если и с тобой будет то же самое? — прошептала Алиса.
— Я не знаю, что будет дальше, — выдавила я из себя. — И предпочитаю об этом не думать. Но мы с тобой будем вместе, и я не брошу тебя, что бы ни случилось. Нам надо быть сильными и осторожными, нужно не дать загнать себя в угол. И для этого у нас есть всё, что нужно.
— Всё в наших руках? — повторила Алиса слова из песни.
— Да.
«Почти», — подумала я, ведь на двоих у нас была всего одна пуля.
Правильно ли я поступила, выдернув ребёнка из надёжной обители? В доме была еда, которой хватило бы на пару недель, воду можно было запасти, а то и вообще договориться с мужиками, чтобы они приглядели за девочкой. В конце концов, можно было остаться с теми, на заправке.
Но можно ли доверять незнакомцам? Я и в обычной-то ситуации всегда, сколько себя помнила, опасалась людей, не говоря уже о скоплении вооружённых людей в экстремальных условиях…
Нет. Я всё сделала правильно, и сомневаться было нельзя. Слишком много зла было в этом мире, слишком легко ломался добропорядочный с виду человек, одним щелчком пальца превращаясь в чудовище – даже быстрее, чем болезнь лишала человека всего человеческого. И только в одном месте мы были в безопасности – здесь, в машине. В движении.
Я вновь прислушалась к ночной тишине. Пока я напряжённо ловила органами чувств входящие сигналы, догорела дотла последняя робкая мысль:
«А что, если её отец вернётся и не сможет её найти? Ведь я забрала его машину…»
Почувствовав прикосновение на биотитановом запястье, я опустила взгляд – белая исцарапанная ладонь держалась за мехапротез. Я аккуратно взяла её в свою руку, а девочка отвернулась к перегородке и устремила взор за лобовое стекло, вдоль проплывающих над пустошью седых облачных перьев…
* * *
С арбалетом наперевес я обошла холм и ближайшие окрестности, не выпуская машину из вида. Затем вернулась, мы поужинали тушёнкой, и я помогла Алисе разложить в кузове спальный мешок и обложиться мягкими игрушками, которых у нас было два пакета. Со своим неизменным фонариком в руках она покопалась в одной из сумок с вещами, вынула альбом и коробку карандашей, разложила всё это вокруг себя и предложила:
— Давай порисуем?
— Я совсем не умею рисовать, — призналась я.
— Уметь вовсе и необязательно, — успокоила меня Алиса.
— Ну, тогда давай попробуем. Только ты потом не смейся над моим творчеством.
Отложив арбалет в сторону, я пододвинулась поближе, к лучу фонаря, падающему на лист бумаги. Карандаши россыпью лежали передо мной. Алиса уже раскрашивала на своём листочке какое-то причудливое животное, а я размышляла – что же нарисовать?
Светлые образы в голове не проявлялись. Лишь только лезли из тьмы чудовища, которых я вбирала в себя все эти месяцы и годы. Посидев немного с карандашом в руке, я вдруг вспомнила затонувший маяк.
Первые штрихи почти сами легли на бумагу, появился контур башни, какой я её помнила, и полоса водной глади по сторонам. Рисовать было легко – бо͐льшую часть изображения занимала синяя вода и голубое небо. Зеленоватые водоросли появились у основания башни, прозрачный купол с фонарём внутри занял своё место на верхушке.
Подумав немного, я решила дополнить картину и грубыми жёлтыми штрихами расчертила луч света, уходящий в сторону, к горизонту. Мой маяк должен быть живым. Оставалось только дорисовать фигурки людей, сидящих внутри фонаря…
Через некоторое время увлечённая процессом Алиса, старательно выводящая силуэт какой-то птицы, зевнула, отложила в сторону канцелярию и забралась в спальный мешок.
— А зубную пасту я взять забыла, — с грустью сказала она.
— Ничего, найдём где-нибудь по пути, — заверила я её.
— Учительница задала мальчику задание – разобрать предложение, — сказала вдруг Алиса. — «Девочка отдыхает». Учительница спросила – где в этом предложении глагол? Мальчик ответил: «Нигде». «Почему?» – спросила учительница. «Потому что глагол отвечает на вопрос «Что делает», а девочка ничего не делает. Она отдыхает».
— Но отдыхать-то можно по-разному, — усмехнувшись, заметила я. — Например, вырезать по дереву или рисовать.
— Или ничего не делать… Ты побудь со мной, пока я не усну, — попросила она.
Я легла рядом, придвинулась поближе и ощутила мерное, тёплое дыхание девочки. Она сразу же закрыла глаза, но периодически посматривала, рядом ли я, и я чувствовала, как мысли не отпускают её, не дают уснуть. Напряжённый день – наверное один из самых напряжённых в жизни – отдавался в её теле периодической дрожью.
— Спи, хорошая, — тихо сказала я. — А я буду охранять твой сон.
Довольно скоро в уютном спальном мешке её разморило, она расслабилась и засопела, а я размышляла о том, как бы мне хотелось, чтобы всё это оказалось просто кошмаром, от которого можно взять и проснуться поутру…
В тихой полудрёме, которая медленно окутывала крытый кузов джипа, что-то привлекло мой обострившийся слух, сквозь шелест гуляющего по пригорку ветра донёсся почти неуловимый звук. Не хруст ветки, не шорох примятой травы. Что-то отрывистое, гортанное. Тут же встрепенувшись, я схватила арбалет и выбралась наружу через заднюю дверь. Неожиданно прохладный ночной бриз принялся ощупывать моё тело сквозь одежду, а по телу побежали пронизывающие мурашки.
Чёрный обманчивый силуэт рисовался в двух десятках метров от меня, между деревьями. Он проявился на самой границе видимости и исчез, а я вскинула арбалет и прильнула к прицелу. Оставив джип за спиной, шаг за шагом я медленно двигалась навстречу деревьям.
— Гав! — гавкнула невидимая собака.
Чёрт возьми! Как же ты меня напугала…
Всё также удерживая деревья под прицелом, я приблизилась почти вплотную и увидела животное. Во тьме, сверкая глазами, сидел крупный пёс. Наклонив голову и высунув язык, он изучал меня умными глазами. Решал, можно ли мне доверять. Наконец, пришёл к какому-то своему выводу и сделал пару шагов навстречу. Овчарка чёрно-коричневого окраса с кожаным ошейником на нее.
Подойдя совсем близко, животное повернулось боком и сделало шаг назад, в сторону спуска с холма.
— Ты зовёшь меня? — спросила я. — И куда же?
Я бросила взгляд назад, на джип, стоящий на верхушке холма. Силуэт машины едва выделялся на фоне ночного неба, внутри было темно и тихо – Алиса спала. Пёс тем временем нетерпеливо крутился на месте и помахивал хвостом. Сделал два прыжка прочь, не отрывая от меня взгляда умных глаз.
— Только если это недалеко, — пробормотала я и устремилась следом за припустившей по склону холма собакой.
Было темно – хоть глаз выколи. Пробираясь сквозь бурьян следом за животным, пару раз я чуть не навернулась, зацепившись за корягу, споткнувшись о кочку. По мере того, как я отдалялась от машины, собака то пропадала из виду, то возвращалась и вела меня дальше. Едва заметная, пробитая в высокой траве тропка наконец вывела меня к узкой канаве, за которой возвышался одноэтажный деревянный дом.
Входная дверь была распахнута настежь. Было тихо, но я была уверена, что в доме кто-то был, и собака, которая только что скрылась в тёмном проёме входа, целенаправленно вела меня именно сюда. Я аккуратно приблизилась и почувствовала уже знакомый запах чудовищно запущенных тел, тут же подхваченный ночным ветром. Его источник был рядом – тёмной грудой лежал плашмя в паре метров от входа в дом.
— Кто здесь? — послышался голос из глубины дома. — Тебя привёл Оскар?
Испаноязычный, значит. Как и большинство на этой планете. Значит, транслятор не понадобится – язык был мне хорошо знаком ещё с тех пор, как мы жили на ферме дяди Алехандро.
— Если так зовут собаку – да, это он, — отозвалась я и шагнула внутрь дома. — У вас всё в порядке?
— Если честно, не особо, — сказал голос.
Из прохода в одну из боковых комната на стену падали неверные блики свечи. Внутри за столом, вытянув вперёд ноги, сидел молодой мужчина. На нём были полувоенные куртка и штаны, а рядом лежали окровавленные вилы. На светлом скуластом лице чернела курчавая борода, волосы были всклокочены. Одна из штанин была темнее и в чём-то испачкана.
— Ты ранен? — спросила я.
Мужчина оглядел меня с головы до ног и, морщась от боли, сообщил:
— Десять минут назад они припёрлись прямо сюда, в дом. Я свалил троих, и надо же было такому случиться, распорол ногу…
— Это нехорошо, — едва слышно пробормотала я.
— Вот только перевязаться успел, и ты зашла.
Он кивнул головой на лежащий рядом моток бинтов и аптечку, а я ощутимо напряглась, покрепче сжав арбалет. Собака всё также сидела возле своего хозяина и, свесив язык, поглядывала то на него, то на меня.
— Сделай одолжение, — попросила я незнакомца, — скажи правду. Если тебя укусили, я должна об этом знать. И тогда я просто пойду, потому что меня ждёт ребёнок.
— Ладно. — Незнакомец нахмурился и посерьёзнел. — Он и вправду меня тяпнул. Но я всё понимаю, так что иди своей дорогой.
Собака сдвинулась ближе ко мне и коротко заскулила.
— Что, не хочешь её отпускать? — спросил человек овчарку и легонько похлопал по её мохнатой спине. — Ты думал, что она мне поможет? Нет, Оскар, такое так просто не лечится…
Пёс вновь издал неожиданно высокий звук и забил хвостом по полу.
— Он почему-то решил, что ты сможешь помочь, — усмехнулся мужчина. — Кстати, меня зовут…
— Не надо, — отрезала я. — Я не хочу знать твоего имени.
— Ты уже поставила на мне крест?
Я промолчала. Тяжело было говорить такое в лицо даже незнакомцу. А перед глазами тем временем вставала сцена из прошлого, из богом забытой лаборатории на краю земли, где я обречённо ожидала метаморфозы своего друга, сидящего рядом.
Я сказала:
— Если то, что я знаю, правда, тебе осталось не больше шести часов. И в связи с этим у меня вопрос – что ты теперь планируешь делать?
— А что, есть варианты? — усмехнулся мужчина. — Вызовем скорую помощь? Или, может, до больницы прогуляемся?
— Сомневаюсь, что где-то в округе есть работающая больница. Всё умерло.
— Что есть – то есть… Кстати, ты говорила, что тебя ждёт ребёнок, — вспомнил он. — Где-то неподалёку?
— В машине, — сказала я.
Кажется, сболтнула лишнего, но он молча уставился куда-то в стену впереди себя.
Он осмыслял полученную информацию. Отсчёт уже шёл, биологические часы тикали и отмеряли оставшиеся ему пять-шесть часов. И что же теперь? Оставить его здесь? Или, может, поискать несуществующее противоядие в какой-нибудь больнице? В фильмах ведь именно так происходит, когда в случайной комнате находится спасительный шприц с чудо-раствором, а герои облегчённо уезжают в закат…
Что на самом деле творится в больнице? Некому уже ставить капельницы, некому делать уколы и менять повязку, а территория госпиталя наверняка представляет из себя бесцельно бродящее кладбище.
И всё же я не могла развернуться и уйти от его беды. Просто не могла оставить всё так, как есть. В худшем случае он должен был получить выбор. Ведь что может быть хуже покорного ожидания неизбежного?
— Если хочешь, мы закончим всё прямо здесь, — тихо предложила я. — Это будет быстро.
— Я не могу вот так оставить Оскара, — вздохнул тот. — К тому же, дар жизни слишком ценный, чтобы вот так просто от него отказаться.
Значит, решил надышаться перед смертью…
— Мне всё равно терять нечего, так давай я тебе помогу? — предложил мужчина. — Забирай медикаменты и еду. Ещё бы вот Оскара тебе пристроить – совсем было бы хорошо. Тем более, если ты на машине…
Мохнатая овчарка тем временем терпеливо гипнотизировала меня своими умными глазами, будто всё понимала и ждала какого-то решения. Единственно правильного.
— У меня когда-то уже была собака, но это в прошлом. А вот что сейчас точно пригодилось бы – это бензин.
— Серьёзно? — Мужчина буквально воспрял духом. — Здесь недалеко есть дом с сарайчиком, а в нём кто-то припрятал прицеп-генератор. От него отчётливо пахнет бензином. Дом пустой – я только одного дохляка рядом заколол.
— Далеко?
— Километров десять.
— А чего ж ты там не заночевал? С электричеством-то.
— Я пошёл дальше, потому что было ещё светло. А прицеп стоит себе и пусть стоит. Меньше внимания.
— Возможно, кто-то хотел им воспользоваться, но не успел, — предположила я.
— Может быть, — пожал он плечами. — Но там всё пылью покрылось, так стоит он, видимо, с самого начала.
— Похоже, мой сон откладывается, — буркнула я. — Собирай манатки, прокатимся. А я скоро вернусь.
Крякнув, он поднялся и принялся молча собирать вещи в рюкзак, а я тем временем вышла на улицу, под чёрное ночное небо. Где-то там, за канавой, за высокой травой в машине спал ребёнок. Прижимая к себе арбалет, я перешла на бег и устремилась вверх, по склону холма…
* * *
Джип всё так же стоял на пригорке.
Вопреки моим худшим опасениям, возле него не бродили доходяги, а Алиса безмятежно дремала внутри. Взобравшись за руль, я завела машину, аккуратно развернула её посреди поля и покатила с горки к дому. Алиса спросонья оглянулась щёлочками глаз, увидела меня и перевернулась на другой бок.
Тем временем внедорожник переполз канаву в самом пологом месте и остановился напротив входа в дом. Рядом, озаряемый прожекторами дальнего света, уже стоял незнакомец с рюкзаком за спиной. Оскар сидел подле.
— Хорошая у тебя машина, — протянул бородач.
— Это не моя, — бросила я и нажала кнопку открывания задней двери. — Впускай собаку и показывай дорогу.
Незнакомец запустил внутрь животное, которое тут же обнюхало Алису и клубочком свернулось на полу с другой стороны фургона. Затем вскарабкался на пассажирское сиденье и сообщил:
— Нам прямо, а затем чуть правее. Я скажу, где свернуть.
Я молча тронула машину вперёд, ткнула неприметную кнопку под рулём, и на раме, торчащей поверх крыши, включился прожектор. Белый луч разрезал воздух, в котором, будто в сияющем туннеле, заискрилась несомая ветром пыль, мелкие насекомые и бесконечные шеренги высокой травы, исчезающей под капотом.
— Не думал, что они меня здесь достанут, — пробормотал незнакомец. — Они собираются в городах, где пищи побольше. Некоторые, конечно, разбредаются по округе, но всё равно в степи их не в пример меньше. Поэтому я и пошёл через эти места.
— Пешком? — удивилась я.
— Машины иногда попадаются, но они шумные и ездят по дорогам, — пожал он плечами. — Как правило. И, как правило, заражённых меньше в полях и тихих уголках, а если ещё и по сторонам поглядывать, найти можно и еду, и воду. Мы с Оскаром полторы тысячи километров прошагали. В среднем по полсотни в день.
— Значит, идёшь уже месяц?
— Первую неделю мы пробыли на одном месте. — Его водянистые глаза поднялись на меня, на лице проявилась ироничная улыбка. — Ты не представляешь, как мне хотелось сменить компанию. Так что я собрался и двинул окольными тропинками к северу, а потом на восток. Заночевать можно в любом пустом доме по пути. Здесь, собственно, я и хотел переждать эту ночь.
— И куда ты идёшь? — спросила я, старательно избегая глаголов в прошедшем времени.
— На восток, к космодрому. Это же связь со внешним миром, там наверняка есть живые люди. А если не выгорит – пойду дальше, к морю. Пошёл бы, если точнее, — вздохнул он. — Можно было бы сесть на какое-нибудь судно и поискать уцелевший берег или остров…
— Может быть, мы бы так и сделали, — протянула я. — Но у нас есть цель на юго-востоке, и мы движемся к ней.
— Так нам с вами, оказывается, по пути. — Он вновь улыбнулся.
— Мне, если честно, не до шуток.
— Да я всё понимаю, — заверил он и тут же посерьёзнел. — Рисковать ребёнком нельзя… Вот здесь возьми правее, и скоро будем на месте…
* * *
Искомый дом стоял посреди поляны в жухлом подлеске. За исключением вездесущей пыли он производил впечатление, будто хозяева пять минут назад отошли в магазин. Внутри деревянной самодельной пристройки, как и обещал незнакомец, торчал одинокий топливный генератор, с которого мне удалось слить аж полсотни литров бензина. Теперь добраться до дома дедушки Алисы мы могли одним махом.
Алиса всё так же спала в закрытом фургоне. Пока я заливала вторую канистру в бак, незнакомец сидел на террасе и поглядывал по сторонам, сжимая в руке теннисный мяч.
— А вы ведь через дамбу будете проезжать? — спросил он вдруг.
— Вообще-то да. А что?
— Ты говорила, что у меня было шесть часов. Осталось пять с половиной. Давай засечём четыре, — предложил он. — А до дамбы отсюда езды часа три, если не спешить.
— Зачем тебе дамба?
— Я хочу встретить свой последний рассвет на дамбе, над каньоном, — заявил мужчина. — Это моё последнее желание в обмен на бензин. Что скажешь?
— А если начнётся раньше? — Я всплеснула руками. — Как же я узнаю об этом?
— Я тебе скажу.
— Ну-ну… Откуда мне знать, что ты вообще что-нибудь почувствуешь?
— Мне кажется, такое я уж точно не пропущу.
Как ни хотелось мне сесть в машину и просто уехать, я уже не могла. Как минимум, пришлось бы взять с собой собаку, потому что не хотелось думать о том, что будет через несколько часов, когда она останется наедине с тем, что некогда было её хозяином. И хозяина оставить здесь тоже не могла, ведь я понимала, что он чувствует. Когда на коже ощущается ледяное дыхание смерти, острее всего осознание того, что каждый момент жизни бесценен. Даже четыре часа жизни могут стать совсем разными, и всё определял лишь один единственный выбор.
В сердцах я грохнула кулаком мехапротеза по деревянной стене пристройки. А человек посмотрел на меня и улыбнулся. Просто, искренне и немного грустно.
— Тогда правила следующие. — Я нахмурилась, загибая пальцы. — Держишься подальше от Алисы. Даже не дышишь на неё. При малейшем изменении самочувствия сразу же говоришь мне. И не спишь. Я должна знать, что ты в сознании. Только так.
— Идёт, — твёрдо сказал он, достал из рюкзака две жестяные банки с кофейным напитком и протянул одну из них мне…
Интересно, плохие люди заводят собак? И если да – неужели ради плохого человека собака отыщет и приведёт хозяину подмогу? И если я строю умозаключение, в основе которого лежит собака, не совершаю ли я ошибку?
Так или иначе, теперь в машине находилась бомба замедленного действия. И моей главной задачей становилось вовремя распознать момент, когда она соберётся взорваться…
Они пели. Вместе с Алисой незнакомец мелодичным баритоном голосил каждую вторую англоязычную песню из тех, что доносились из стереосистемы «Носорога». Иногда, когда звучала русская песня, незнакомец молча кивал головой в такт. Иногда невпопад подвывал Оскар. Порой незнакомым припевам вполголоса подпевала и я, удивляясь странному кругу меломанов, в который угодила. Странному – это было мягко сказано.
Над линией горизонта постепенно проявлялся серебрящийся призрачный купол – предвестник нового дня, и с его ростом таяли звёзды на тёмном небосводе. Сквозь приоткрытое окно задувало прохладой. В любое время года и на любой планете рассвет нового дня знаменовал собой холод, и Пирос не был исключением. Возвращающаяся звезда спрессовывала и гнала перед собой накопившуюся за ночь над сухими землями прохладу…
Я вела машину по просёлочной дороге, приборная панель показывала надёжные полбака бензина, и всё было почти так, как должно было быть. Я находилась в пути – там, где я была дома. Погрузившись в ощущение движения, я уже почти поверила в то, что очнулась от какого-то странного кошмара, в котором приходилось постоянно от кого-то убегать, но меня очень скоро вернули обратно.
На границе тьмы на обочине мелькнула тень, и из канавы восстал серо-коричневый силуэт. Поднявшись в полный рост, он выпрыгнул прямо на середину дороги и понёсся, ускоряясь, навстречу трёхтонному металлическому снаряду. В последнюю секунду передумав объезжать его, я просто сжала руль покрепче. Стремительно надвинулся чёрный оскал, мелькнули красные глаза, сверкающие безумием, и с глухим ударом заражённый скрылся под кенгурятником.
Хоровая песня незнакомца и девочки оборвалась на полуслове, остался лишь звук из колонок, а Алиса вместе с Оскаром уже прятались в кузове, зарывшись в кучу игрушек.
Я пробормотала:
— Даже животные, ослеплённые огнями, просто встают как вкопанные. А эти бросаются в бешенстве.
— У тебя рука не дрогнула, — заметил незнакомец. — Взяла и размазала его по бамперу. Кстати, насчёт руки. Я всё никак не спрошу, вроде как неэтично, но всё же…
— Исход с Кенгено, — кратко ответила я.
— Вот как…
Я пожала плечами.
— К прошлому привыкаешь. Даже к такому. А уж к тому, что те существа уже перестали быть людьми, и подавно…
— Да, этих сразу видно. Их не спутать с живыми при всём желании.
— Я уже даже не замечаю, что на них надето, — сказала я, сосредоточившись на дороге и удерживая руль обеими руками. — До того всё посеревшее и одинаковое от грязи. Но те, кто обратился недавно, выглядят почище. И они, насколько я поняла, самые прыткие.
— Внешний вид не так уж важен, — протянул пассажир. — А вот походка, сама манера двигаться…
— Не говоря уже про выражение лиц, — вставила я.
— Знаешь, есть такая вещь – эффект «зловещей долины»? Это когда кукла или, скажем, робот внешне очень похож на человека, но выглядит как-то не так. Иногда даже непонятно, в чём подвох, но эмоциональная реакция человека на это существо тут же падает до отвращения или ужаса.
— А причём здесь долина? — спросила Алиса сзади.
— Так назвали провал на диаграмме эмоций, в который «падает» условная линия, — пояснил незнакомец. — Эти существа так неестественно двигаются, что их видно сразу. Они заметны издалека, и это очень хорошо.
— Если только не поджидают за каким-нибудь углом, — заметила я.
— Их и слышно прекрасно.
— И по запаху можно учуять за километр… Давай не будем продолжать, — предложила я. — Лучше расскажи о себе. Ты, значит, психолог?
— Нет, — мотнул головой мужчина. — Я архитектор-проектировщик.
— И что же ты проектируешь?
— Жилые дома. Больше десяти моделей прошли приёмку в столичном совете и активно строятся… В смысле, строились.
— Если честно, услышав слово «архитектор», я себе представила что-то грандиозное. Но жилые дома – это очень хорошо, — похвалила я его.
— Хоть и скучновато, — вставила Алиса.
— Если попадёте в новые кварталы Ла Кахеты, обратите внимание на семиэтажки с угловыми балконами. — Мужчина наставительно поднял палец вверх. — Это мои.
— Обязательно, — пообещала я. — Когда будет подходящий случай.
Незнакомец невесело усмехнулся.
— А как вас зовут? — спросила Алиса. — Вы ведь так и не представились!
— Кое-кто решил, что мне лучше оставаться инкогнито, — пожал плечами мужчина. — Наверное, чтобы вы не сильно ко мне привыкли, потому что скоро мне придётся сойти.
— Это неправильно, — решительно заявила девочка. — Мы знаем, как зовут Оскара, а вас – нет.
Мужчина вопросительно покосился на меня, и я хмыкнула:
— Валяй. Хуже уже не будет.
— Меня зовут Леонардо, но можно просто Лео. Ты – Алиса. — Он указал большим пальцем через плечо. — Ну, а ты? — спросил он у меня.
— Лиза.
— На мать с дочкой вы вроде не похожи… Сёстры?
— Почти.
— И куда держите путь?
— Воссоединяем семью, — уклончиво ответила я.
Добавить было нечего. У Алисы была призрачная надежда, а у меня – только Алиса. Единственная причина двигаться вперёд.
— Кто может быть ближе, чем семья? — согласно кивнул Лео. — Особенно в столь тяжёлые часы… А ты чем занималась до всего этого? Кем работала?
Сказать при Алисе всё, как есть, я не могла, поэтому снова расплывчато сообщила:
— Последние несколько лет только и делала, что летала с планеты на планету.
— Правда? — живо заинтересовалась девочка. — Это так здорово! Расскажи!
— Да ничего особенного, — замялась я. — Просто курьерская работа. Привези то, доставь это…
— Ничего особенного? — хмыкнул Лео. — Лао Цзы говорил: испытай один раз полёт, и твои глаза навечно будут устремлены в небо. Однажды там побывав, на всю жизнь обречён тосковать о нём.
— Наверное, ко всему привыкаешь.
— Я никогда ни на чём не летал, но я тебе не верю, — сказал он и иронично улыбнулся. — И ты сама себе не веришь. Просто, быть может, подзабыла. Чтобы это понять, просто вспомни момент полёта и прислушайся ко внутренним вибрациям.
Он был прав. Ощущение свободного падения было живо во мне, и никуда не девалось, лишь спрятавшись до поры. Оранжевый закат над дугой горизонта восставал перед мысленным взором, и стоило лишь вспомнить одну из деталей – мозг самостоятельно достраивал эту большую картину. Лёгкость в теле и яркие, невероятные краски, бьющие по глазам; шум ветра, гудящего в изгибах обшивки; раскинувшаяся под ногами бесконечность. И детская, беспечная радость. Всё вместе – это и есть полёт…
Небо за лобовым стеклом неумолимо светлело, отвоёвывая мир у непроглядной ночи. Алиса в кузове играла с собакой, словно они целую вечность были не разлей вода. Оскар шумно отбирал у ребёнка одну из игрушек и задорно скакал по кузову, а девочка заливисто хохотала, хватая собаку за уши, и громко упрашивала не слюнявить её имущество. Некогда тихая Алиса раскрепостилась и позабыла обо всех невзгодах.
— Знаешь, я всегда поздно вставал, — заговорил Лео. — Не мог заставить себя подняться пораньше. А потом весь день куда-то спешил, суетился, ездил по объектам, чертил и исправлял, исправлял и чертил… Но у меня был вечер. Я ждал его, чтобы взобраться на одну из крыш и проводить Льва за горизонт. Я обожал закаты…
— Ты решил предаться воспоминаниям? Жизнь уже проносится перед глазами?
— Вроде того, — рассеянно ответил он. — Как бы ни печально было оглядываться назад, это всё равно прекрасно, словно закат. Я запомнил много закатов.
— Что ещё остаётся, если ты проспал все свои рассветы? — риторически вопросила я. — Но когда мы видим закат, мы становимся ближе к концу.
— Однако было бы глупо обвинять закат в том, что он медленно нас убивает, верно? — усмехнулся Леонардо.
— Даже не знаю, что убивает быстрее – закат или рассвет, — задумчиво пробормотала я, обозревая светлеющее небо.
— Ни то, ни другое, — сказал он. — Просто время имеет свойство кончаться. А рассвет – это начало нового цикла, как и закат – лишь его окончание. Старый период завершился, новый наступил, но окончательный финал впереди. Не потому, что предначертанный путь не пройден, а потому, что просто пока ещё остаётся немного времени…
Некоторое количество этого самого времени назад внедорожник вышел на двухполосную трассу. Пренебрегая опасностью, я спешила к месту назначения. Болезнь, которая поселилась в Леонардо, была новая, неизученная и непредсказуемая, и что-то подсказывало, что обещанных шести часов у нас могло и не быть.
Ровная, почти прямая дорога вела нас вперёд. С высоты «Райно» я издали замечала брошенные посреди дороги и на обочине легковушки и фургоны, грузовики и автобусы. Машина будто сама помогала мне аккуратно объезжать эти препятствия то по соседней полосе, а то и по придорожной канаве. Доходяг стало заметно больше. Они растерянно бродили в траве, натыкались на колючие кусты, а когда замечали машину, пускались в исступлённую погоню, неизменно растворяясь в зеркале заднего вида.
Дамба приближалась. Все мы, включая Оскара, напряжённо всматривались в набегающую из сумрака разметку. Слева, поверх канавы, за насыпью и сотнями метров жухлой степной травы в полутьме вызревающего дня уже мелькали отдалённые стены кальдеры – оранжевые, грубые, покрытые белыми прожилками минеральных отложений. Четыре пары наших глаз выискивали за изгибом дороги дугу плотины, старательно избегая чудовищ, которые небольшими группками слонялись по канаве у обочины и вдоль дорожного полотна. Удары сухощавых тел о корпус автомобиля стали уже почти привычным атрибутом нашего путешествия.
А ведь я уже бывала здесь. Память вкинула в сознание далёкое путешествие по Пиросу, в которое я когда-то отправилась вместе со своим другом и сводным братом. Мы проезжали мимо этого места, но за рулём тогда был Марк…
Финальный подъём – и за последней горкой во всей красе разворачивается плотина.
Величественная дамба округлой серой стеной потянулась вдаль, а из прямоугольных отверстий по низу её небольшими, но многочисленными водопадами струилась вода. Плотина работала, как ни в чём не бывало. Левее же, уходя к горизонту, устье оскудевшей реки, в которое превратился древний тектонический разлом, разбивалось на полдюжины расходящихся каньонов с мелкими протоками на дне…
Кинув наконец взгляд на дорогу, коромыслом пересекавшую плотину, я ударила по тормозам и рефлекторно выключила фары.
Вся дорога, ограждённая бетонным парапетом, кишела мертвецами. Отсюда до них было метров двести, но в предутреннем полумраке запруда из огромного сходбища монстров была похожа на тёмно-серую колыхавшуюся массу с пеной светло-серых голов поверх. Разноцветными железными островками в толпе тут и там возвышались оставленные машины.
— Идём на таран? — спросил Леонардо.
— Увязнем, — пробормотала я. — Их слишком много, не пробьёмся.
— Зато у нас будет отличная компания, чтобы встретить рассвет, — улыбнулся Лео. — Ты согласен, Оскар?
Собака жалобно заскулила. По ту сторону металла в дверь ударила скрюченная ладонь, и в нижней части бокового стекла возникло серое лицо с бордовыми провалами глаз. Сморщенные, как у тысячелетней мумии губы заелозили по стеклу, оставляя на нём грязные разводы. Тем временем толпа в отдалении колыхнулась, и от неё стали отделяться силуэты – ближайшие мертвецы уже заметили машину.
— Двигаем к объезду. — Я воткнула заднюю передачу и попросила: — Алиса, сверься с картой, пожалуйста.
Машина резво сдала назад, развернулась посреди дороги и покатила в обратном направлении. Поворот на ближайшем перекрёстке был одобрен штурманом Алисой, и дорога побежала чуть в отдалении от берега, вдоль лениво ползущих к дамбе вод искусственного озера, терявшегося в туманной дали.
Лео опустил окно, впуская в салон зябкий утренний холод, и глубоко вдохнул.
— Не судьба мне встретить рассвет на дамбе, — разочарованно протянул он.
— Нет худа без добра, — сказала Алиса. — Зато мы её увидели, и она очень красивая. Если бы не больные…
Сжимая в руке бутылку воды, Леонардо смотрел в опущенное окно на бегущие мимо заросли, заборы и светлеющие опустевшие домики.
— Сверни здесь, — неожиданно потребовал мужчина, указывая рукой на неприметный съезд с дороги впереди.
— Зачем? — насторожилась я, замедляя ход автомобиля. — Куда?
— Вот здесь, на грунтовку… Я обещал сказать тебе, если что-то изменится, — произнёс он, внимательно разглядывая бутылку с водой. — Я чувствую… Что-то.
— Что чувствуешь?
— Слишком яркие краски… — Он принялся тереть глаза руками. — Всё как будто светится изнутри. И звуки… В голове как будто гуляет эхо каждого звука, усиливает его.
— Что, вот так сразу и началось? — Я вмиг стала подозрительной, а все мысли сосредоточились на пистолете, лежащем под сиденьем. — А память ты случайно не теряешь? Покопайся в закромах…
— Я всё ещё помню, как попал сюда… Но… Кажется, кое-что и впрямь потерялось… Оскар… Я забыл, как познакомился с тобой…
— Сколько собаке лет? — спросила я.
— Не помню, лет семь, может…
Такие вещи обычно не забывают. Значит, началось. Но у Рамона, по-моему, «катушка» воспоминаний сгорала с конца, а не от начала. Возможно, первыми пострадали другие участки мозга? Впрочем, если итог один – разницы никакой. Я опустила руку вниз и нащупала заранее припрятанный под водительским сиденьем пистолет.
А вот и съезд, прямо перед нами. Плавный поворот руля – и под колёсами шелестит гравий и замятая колёсами трава. Просёлочная дорога шла под разлапистыми, но куцыми деревцами. Впереди, за кустами маячил узор железной ограды и серое аморфное пятно стены.
— Эта вода… — Он смотрел на бутылку в руке, и взгляд его изменился, как будто он увидел ядовитую змею. — Я никогда… Никогда не испытывал ничего подобного. Вода вызывает отвращение и страх!
С этими словами он размахнулся и вышвырнул бутылку в открытое окно.
— Страх воды, — повторил он, отвернувшись от меня и глядя наружу. — И ненависть ко всему, что с ней связано – она прямо распирает меня!
Заросли внезапно расступились, и мы выехали на заросшую нестриженной травой площадку. Посреди пустыря, в окружении нескольких десятков холмиков земли с вкривь и вкось торчащими деревянными крестами, возвышалась выцветшая бревенчатая церковь.
— Останови, — попросил Лео. — Здесь моя конечная.
Машина замерла, двигатель затих.
— Почему мы остановились? — взволнованно вопросила Алиса из кузова.
— Алиса, останься здесь, пожалуйста, — попросила я.
— Я больше не буду подвергать вас опасности, — сказал Лео. — Моё время на исходе. Но я, кажется, только теперь кое-что понял в этой жизни…
Мужчина вышел наружу и сделал несколько неверных шагов к ограде. Пошарив за сиденьем, я нащупала лежащий в нише арбалет. Алиса в полной тишине помогла его достать, и в ладонь лёг тяжёлый приклад самострела.
Приоткрыв дверь, я спрыгнула на землю и огляделась по сторонам. Тотчас сбоку зашуршали кусты, сквозь ветви продрался заражённый в сером оборванном костюме и трусцой припустил в мою сторону. Я вскинула арбалет, прицелилась аккурат между глаз, выдохнула и отсчитала три секунды. Обезображенная гримасой голова в прицеле приблизилась, и я нажала на спуск.
Болт со свистом сорвался с направляющей и вонзился в череп доходяги по самое оперение. Тело рухнуло в пыль. Вытаскивать снаряд из убитого было опасно, поскольку кровь была заражена. А значит, у меня оставалось три болта.
А Леонардо даже не обернулся – он завороженно глядел на церковь. Потом опустил взгляд на руки. Они тряслись, словно у больного Паркинсоном.
— Моё предложение всё ещё в силе, — сказала я, натягивая тетиву и закладывая новый снаряд под прижимную пружину.
— Не надо, — не оборачиваясь, ответил Лео. — Не бери грех на душу.
Горький смешок сам сорвался с моих губ.
— Так хочется задержаться здесь подольше! — воскликнул он. — В этом прекрасном мире!
— Вот только главное не обещать себе слишком много, — заметила я.
Прикрытая водительская дверь вдруг распахнулась, из неё выпрыгнул Оскар и в три скачка оказался возле хозяина. Встав на задние лапы и опёршись на мужчину передними, пёс жалобно заскулил.
— Дружище, тебе придётся остаться с этими людьми, — сказал Леонардо. — Мне пора уходить, а ты дальше иди с Лизой.
Высунув язык, Оскар лизал человеку лицо, а человек ласково трепал животное за загривок.
Леонардо повернул голову, и я увидела его глаза. Вокруг карих зрачков проявлялась алая сетка капилляров. Зрачок постепенно терялся в ней, всё менее заметный, а глаза человека становились всё более отталкивающими, страшными. Белок должен быть именно белым. Эволюция распорядилась так неспроста.
— Теперь я не буду прятаться. — Он торжествующе улыбнулся и сделал пару шагов от нас в сторону церкви. — Наверное, в первый раз за долгие недели. А может быть, месяцы и годы, если посудить философски. Вот, что это такое – настоящая свобода. Отсутствие необходимости прятаться…
— Ты куда? — растерянно спросила я.
— Встречать свой рассвет, — ответил он и неровно зашагал к церкви, а на полпути воскликнул вполоборота: — Оскар, помни меня, не грусти и уезжай с этими людьми! С ними ты будешь там, где достаточно!
— Надеюсь, твои молитвы помогут, — пробормотала я вполголоса, но он услышал.
— Одной молитвой мир не починить! — Оказавшись возле крыльца, он обернулся. — Но любому делу она может быть в помощь!
Стоя у железных ворот и высунув розовый язык, собака провожала взглядом своего хозяина, который поднимался по деревянной лестнице на крыльцо. Скрипнула открывшаяся дверь, и Леонардо исчез под сводами молчаливой церквушки. Я же замерла возле водительской двери, никак не решаясь уехать. Мне казалось, что Леонардо сейчас выйдет как ни в чём не бывало, мы сядем в машину и поедем дальше. И они с Алисой будут всё так же петь песни, а собака – скакать по просторному кузову…
Но собака просто стояла, поглядывая на дверь и поворачивая голову то так, то этак.
— Пошли, Оскар, а то к нам уже гости идут, — позвала я и сделала шаг назад, к двери «Райно».
Справа, из-за колючих кустов показалась кособокая тень. Дверь в салон была уже открыта, Оскар кое-как, со второго раза запрыгнул внутрь и перебрался в кузов, а я нырнула за руль и завела двигатель.
Первый луч зари упал на шпиль церкви, венчавший серую башенку. И в этот момент грянул колокол. Разбивая на осколки тишину, поднимая с деревьев чёрных птиц и застарелую пыль, он сотряс воздух, и вдаль побежала незримая волна. Появившаяся было из-за кустов троица оборванных чудовищ встала, как вкопанная. Они смотрели наверх. Туда, где в колокольне свой новый разбег уже взял массивный язык из кованого железа.
Бом-м-м-м!
И тут я всё поняла.
Он решил открыть нам дорогу. Если заражённые просто следуют за любыми раздражителями, со звуком у него вполне может получиться. Есть учесть, что шум плотины и собрал там всю эту огромную толпу…
— Посиди пока что в кузове, хорошо? — предложила я Алисе. — Просто на всякий случай… Держись за эти ручки обеими руками и закрой глаза. Поняла?!
— Поняла!
Бом-м-м-м!
Протяжно завыл Оскар, я крутанула руль и дала по газам. Если дамба сзади и справа, мой путь лежал прямо через эту троицу дезориентированных доходяг. Я устремила машину вперёд, но в последний момент что-то заставило меня отвернуть руль и направить «Носорога» в кусты, мимо нелюдей.
Бом-м-м-м!
Ломая заросли, «Райно» лавировал между чучелами, бегущими лёгкой рысцой к источнику протяжного металлического звука. Лишь почти в упор завидев машину, они безуспешно пытались переключить внимание, но с новым ударом вновь устремлялись вперёд, мимо нас.
Напрягая пространственное мышление, я строила умозрительный маршрут. Предстояло сделать дугу радиусом в пару километров через подлесок и выйти к дамбе с той стороны, откуда мы двигались перед рассветом.
— Как думаешь, там уже расчистилось? — спросила я Алису, заваленную плюшевыми игрушками.
— Будем надеяться, они слышат, — ответила девочка.
— Ещё как слышат.
Колокол гремел на всю округу, Оскар подвывал в такт каждого удара, а Алиса в обнимку с собакой тряслась в кузове в окружении своих мягких приятелей. Машина лавировала между раскидистыми деревьями с позолоченными восходящим солнцем верхушками. Тут и там колючие кусты отвоёвывали себе целые площадки в разлапистой тени, которая будет спасать их в ближайшие часы…
Заросли закончились стремительно, и «Райно» выскочил на бугристый склон холма. Распахнулся вид на разлом, утопленный в тени стен каньона, очерченных рассветом. Полумесяц дамбы, накрытый утренним сиянием, заметно поредел.
Растянувшись в плотную вереницу, перемешиваясь и подталкивая друг друга, толпа смещалась правее и приминала заросли прибрежной осоки. Самые резвые добрались уже до первых домиков, стоящих вдоль объездной дороги.
Джип тем временем катился под уклон и заходил за крутой холм, на круг к трассе, по которой мы выбрались сюда получасом ранее…
Миновав уже знакомую и совершенно пустую канаву на обочине, машина устремилась под горку, чтобы затем подняться, перевалить через холм и выйти непосредственно к плотине.
На самой верхушке холма солнечный луч рассёк лобовое стекло и ударил в глаза. В низине, на плавном повороте дороги импровизированной полосой препятствий были раскиданы автомобили, а чуть правее огромная толпа мертвецов, растянутая в длинную вереницу, разом обернула головы на джип, с рычанием несущийся по асфальтовой дороге.
Колокол более не звучал.
Словно заправский гонщик мимо зрителей, я пронеслась вдоль засуетившейся толпы и принялась лавировать меж туш заброшенных машин. Многочисленные доходяги, которые не успели покинуть дамбу, колотились в бока джипа, с грохотом отскакивали от бампера, попадали под колёса. Пусть несколько прореженный, затор из людей и машин казался бесконечным, руль в моих руках двигался то влево, то вправо, а через боковое стекло меня слепило зарево нового дня.
Через какое-то время затор из автомобилей кончился, вместе с ним позади осталась добрая половина плотины, и я прибавила скорости. Удары по машине участились. Тут и там на дорожном полотне лежали разодранные, обкусанные тела – то ли съеденных себе подобными, то ли умерших от истощения. Как по кочкам и колдобинам, «Носорог» скакал по телам, и с очередным подмятым доходягой в подвеске что-то особенно громко стукнуло…
Метр за метром, удар за ударом, вираж за виражом – дамба, наконец, закончилась, выпуская нас на дорогу, на ровное набегающее полотно. Алиса, вцепившись в рукоятку обеими руками, сжалась в комок и спрятала голову, а Оскар, усевшись в корме фургона, тихонько завывал, провожая взглядом удаляющуюся плотину. Дорога вновь предстала перед нами, но что-то неуловимо изменилось, и я даже не сразу сообразила, что. В подвеске появился посторонний звук…
Полдень белым покрывалом накрыл выжженную степь. До фермы, где жил дедушка Алисы, оставались считанные километры. Я медленно вела машину вперёд через очередное бескрайнее поле, и осока исчезала под колёсами. Почти зелёная, она уже почти не пахла соломой, и сквозь шорох слышались лёгкие костяные постукивания.
Когда в отдалении среди ковыля мелькнула просёлочная дорога, я свернула на неё и решила уже больше нигде не объезжать. Джип мерно зашуршал шинами по гравию вдоль извилистой колеи средь кустиков и появлявшихся одиноких акаций.
Я не спешила.
Мне хотелось отсрочить прибытие к месту назначения. Я не могла себе представить то, что мы там увидим, да и не хотела. Сейчас Алиса жила движением и надеждой – пускай призрачной, по-детски наивной. Ей просто нужно было верить в то, что её дедушка ждёт нас, что он встретит и примет с дороги свою внучку и меня за компанию, и мы будем пить чай. А потом вместе дождёмся отца, который сейчас уже наверняка пришёл домой, прочёл записку и обязательно, непременно доберётся сюда.
Я знала, что где-то в глубине души девочка понимает всё, но нужно ли ей увидеть правду воочию? Ложные надежды строятся на неведении. Они очень живучи, теплятся до самого конца и догорают только тогда, когда перед глазами вырастает железобетонный факт…
Будто это было вчера, я помнила, как когда-то отправилась на замёрзшую Кенгено в поисках родителей, чтобы добровольно прикончить свою ложную надежду. Заранее представляя себе то, что увижу, я надеялась на освобождение, но вместо этого получила одну только пустоту в душе. Принесёт ли восьмилетнему ребёнку облегчение истинное положение вещей? Выяснить это придётся уже скоро…
«Райно» медленно вполз на холм.
За лобовым стеклом развернулось огороженное аккуратным частоколом безлюдное бугристое поле, по которому одинокий ветер таскал пыльную позёмку. Далеко впереди, почти в самом центре поля стоял коричневый бревенчатый дом с двускатным чердаком и небольшой пристройкой и аккуратный сарай сбоку дороги поближе. Обнесённые символическим деревянным забором на внушительном расстоянии, они не были маленькими, но посреди безмолвия казались немыслимо одинокими.
В полной тишине, задержав дыхание, мы сидели без движения. Я ломала глаза, разглядывая подробности довольно запущенного огорода сбоку от дома, огороженного зелёной изгородью внутреннего дворика между домом и сараем и пыталась высмотреть крючковатые силуэты бродяг, гонимые ветром. Взгляд метался из стороны в сторону, с одного края просторного поля на другой с полосой высоченных тополей, боковое зрение не прекращало свою игру, подсовывая воображению очередного мертвеца, но каждый раз это был лишь полуоблезлый куст, проплешина выгоревшей травы, а то и вовсе галлюцинация…
— Лиза, почему бог не заботится о людях? — вдруг спросила Алиса из кузова. — Он нас больше не любит?
Неожданно. Когда я в последний раз задумывалась о боге? Кажется, это было миллион лет назад. В легендарной Москве, которая осталась в памяти смазанным неоновым пятном. В церкви, где я случайно оказалась по пути из ниоткуда в никуда.
— Наверное, просто не замечает, — тихо пробормотала я, — ведь заботиться можно только о том, кого можно хотя бы разглядеть. А нас разве увидишь с такой высоты?
— А может, дело в том, что мы, люди в него больше не верим? — предположила Алиса. — И поэтому он не верит в нас… Ты веришь в него?
— Смотря кого понимать под богом, — ответила я уклончиво. — Если это условный всемогущий, умудрённый сединами мужчина, которого люди с разным вероисповеданием называют по-разному, тогда нет.
— Почему?
— Такой бог – это воображаемый друг, которого человек выдумал себе по своему образу и подобию. Он посчитал, что так легче жить. Выдумал для того, чтобы ему было не так страшно и одиноко во Вселенной. Человек и его воображаемый друг…
— А может, бог выглядит совсем по-другому? — спросила Алиса.
— Уж точно не как летающий диско-шар, за встречу с которым сбрасывают в пекло.
— О чём ты?
Нет, пожалуй, рассказывать ей про мои похождения на Ковчеге не следует. Странностей хватало и без этого.
— Обмануться можно с чем угодно, — сказала я. — С любым из того, что увидит человек, чем бы это ни было.
— Ты хочешь сказать, что богом можно назвать что угодно?
— Более того, этим активно пользуются люди, чтобы управлять другими людьми, — кивнула я. — И вот человек в основной своей массе уже совсем вырос, повзрослел, и воображаемый друг стал ему больше не нужен. Как костыли.
Я думала о том, не слишком ли откровенно выразила мысль. Впрочем, вокруг творится кошмар наяву, и мой нигилизм на фоне всего этого был просто незаметен. Лучше так, чем кормить её благозвучными сказками. Если ты говоришь то, во что не веришь сама, на каком основании тебе поверит кто-то другой?
— Но если человек сам отвернулся от бога, кто же тогда нам поможет? — обречённо вопросила Алиса.
Порыв ветра стеганул песком по стальному боку машины. Теперь эту мысль о высших силах я могла сформулировать, разбуди меня кто-нибудь в три часа ночи.
— Я не настаиваю и вполне могу ошибиться, — начала я, преисполненная ощущения ясности, — но мне кажется, что настоящий бог – это всё. Ты и я, деревья и птицы, поле и облака и дальше, и дальше… Бог – это Вселенная со всем её содержимым, правилами и законами. И настоящий бог, как бы он ни выглядел, не помогает тем, кто не пытается сам. — Я завела двигатель. — Нам нужно уповать на свои силы. Но даже к тем, кто не пытается, ветер Вселенной тоже что-то приносит – только это может быть совсем не то, что нужно…
Осторожно, крадучись, по заросшей колее джип покатился в долину. Поскрипывали рессоры, тихонько постукивало что-то в подвеске, издалека к нам приближалась бежевое пятно деревянного дома и коричневая стена сарая, а я, словно скрученная пружина, в любое мгновение ожидала увидеть грязный труп, несущийся навстречу и размахивающий руками. И желала только одного – лишь бы это был кто-то посторонний, а не дедушка Алисы.
В стороне стоял бревенчатый колодец, а аккуратно сбитое крылечко покрывал слой песочной пыли. Как и неприметный серый автомобиль, стоящий у пристроенной к дому зелёной изгороди с серой деревянной калиткой.
Скрипнув тормозами, машина замерла, нажатием кнопки двигатель был утихомирен. Я приопустила окно и прислушалась. Царила почти звенящая тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра и шуршанием песка. Никого вокруг…
— Машина дедушки? — кивнула я на седан.
— Да.
Покрепче сжав арбалет, я спустилась на землю и только сейчас обратила внимание на то, во что превратился «Райно». Весь покрытый бурой грязью, он вдобавок был изрядно побит, а кое-где даже помят. Пучки травы торчали из бампера и порогов.
Пообещав себе сделать с этим что-нибудь, я обошла дом и внутренний дворик кругом. Поле было пустым, дверь дома и ставни на окнах – закрыты. Ступени крыльца интеллигентно поскрипывали, пока я поднималась ко входной двери. Аккуратно взявшись за ручку, я прислушалась – за дверью ни единого шороха, тишина была мёртвой и незыблемой. Оглянулась на машину, за рулём которой уже сидела Алиса и в полумраке поблёскивала белками глаз.
Я повернула ручку, приоткрыла дверь в пыльную полутьму и втянула носом воздух. Застоявшийся, душный, он не был пропитан хорошо знакомой сладковатой гнильцой – лишь запахом пыли…
Крошечный трёхкомнатный домик был совершенно пуст. Прихожая, длинный коридор, кухня, гостиная и три спаленки – идеально прибраны и чисты, если не считать слоя пыли на мебели и полу. Не было здесь привычного для населённой местности беспорядка – место было глухое и вдалеке от больших дорог. Жители дома, наверное, покинули его неспеша и спокойно. Аккуратно убрали всё с поверхностей, подмели напоследок пол и ушли. Не уехали, потому что машина стояла на месте. Или же у них была другая…
Вернувшись к внедорожнику, я выпустила Алису и открыла створку багажника.
— В доме никого, — доложила я.
— Дедушки нет, — сказала девочка, словно прочла приговор. — Получается, мы теперь совсем одни.
— Может, то, что его здесь нет – это хорошая новость. Он может находиться в безопасном месте, жив и здоров.
— Ты правда в это веришь?
— Конечно. И тебе советую, — сказала я и ещё раз оглянулась на пустой двор. — Давай-ка обоснуемся тут, а потом поглядим, что можно сделать…
Вместе с Алисой мы занесли в дом канистру воды, рюкзак с едой и, конечно же, самое необходимое – сумки с игрушками и книгами, – а затем я отыскала в кухне под раковиной бытовую химию, разжилась тряпками с мочалкой и набрала в колодце мутной коричневатой водицы.
Замешав в ведре пенную смесь, я решила сначала отмыть салон. Распахнула пассажирскую дверь джипа, выкинула на траву резиновый коврик и принялась за дело. Крови от нашего недавнего попутчика осталось совсем немного, буквально пара капель, но я самозабвенно драила обивку, пока не избавилась от малейших потемнений, пятнышек грязи и катышков пыли. Затем взялась за кузов автомобиля, передняя часть которого представляла из себя жалкое зрелище и буквально вся была покрыта вмятинами, сколами и разводами крови пополам с засохшей грязью. Кажется, это самая грязная машина в мире…
* * *
Повыдирав пучки травы, я двигала руками, отжимая мочалку, с которой обильно пузырилась пена и растворялась в земле. Вода была заменена четырежды, а я, потеряв счёт времени, лихорадочно отмывала потрёпанный «Райно» от приключений прошедших дней, от Леонардо, который к текущему моменту наверняка уже представлял из себя бродячий труп, от других бродячих трупов… Пока в какой-то момент Мю Льва не перестала печь макушку.
Выпав из неистового забытья, я огляделась вокруг. Длинные серые тени протягивались по полю от редких кустарников, знаменуя собой приближение вечера. На крыльце, положив голову на лапы, возле полной миски с говяжьей тушёнкой лежал Оскар и флегматично глядел вдаль. Скорее всего, он был здесь уже очень давно.
— Охраняешь меня? — спросила я.
Пёс повернул карие глаза в мою сторону и вновь уставился вдаль.
Машина сверкала чёрными воронёными боками и отполированным хромом кенгурятника. Хорошо заметные вмятины и сколы смотрелись уже не так страшно. Я убила весь день, приводя её в порядок, но результат трудов был вполне ощутимым. Теперь я могла не бояться случайной капли крови, оставшуюся на одной из поверхностей, которую кто-нибудь из нас занесёт в пищу или воду с хорошо предсказуемыми последствиями.
С чувством выполненного долга я прислушалась ко внутренним ощущениям. Тягучий голод тут же дал о себе знать, поэтому я решила зайти в дом и что-нибудь перекусить, но на крыльце присела возле Оскара и ласково погладила его по спине. Пёс лишь тяжело вздохнул. Собачья тоска по хозяину ощущалась почти физически, поэтому я оставила собаку в покое.
Оказавшись в кухне, я увидела там Алису, погружённую в чтение.
— Что читаешь? — спросила я.
— «Двадцать тысяч лье под водой», — ответила она. — А ты уже помыла машину?
— Только закончила.
— Я решила тебя не тревожить, потому что мне показалось, что ты её… Как-то зло мыла, что ли. Будто вымещала что-то.
— А ты проницательна, — улыбнулась я. — Мне хотелось показать этой грязи, где раки зимуют. И в целом получилось.
— А мне кажется, что ты скучаешь по Лео, — сказала она, отрываясь от книги и устремляя синий взгляд мне в душу. — Я знаю, потому что сама скучаю.
— Ты права, — призналась я. — То, что он сделал… После такого уже и не скажешь, что бог нас больше не любит, правда?
— Наверное, так и есть, — согласилась Алиса.
— Давай о насущном, — сказала я. — Консервы у нас ещё остались?
— Да, шесть банок в холодильнике. Но он не работает.
— Ну и чёрт с ним. Сегодня мы его, пожалуй, подключать не будем.
Распечатав банку тушёнки, я поужинала, а Алиса всё это время увлечённо читала.
Когда за окошком разгорелось закатное зарево, мы обошли дом, убедились в том, что все окна надёжно закрыты ставнями, и постелили постели. В своей спальне Алиса вывалила на кровать бесчисленное плюшевое воинство – пару медведей, ежа, барана, лошадь и даже зелёно-жёлтого дракона. Все они заняли свои места на кровати, а девочка переоделась в пижаму и нырнула под одеяло.
Закатные сполохи по ту сторону окна стремительно таяли, погружая всё вокруг во мрак, и я разожгла найденную в одном из шкафчиков свечу. Неверное пламя плясало по деревянным стенам и плотным занавескам, взывая к первобытным инстинктам.
— Что мы будем делать завтра? — спросила Алиса.
— Придумаем что-нибудь. Но одно я знаю точно – мы будем жить дальше несмотря ни на что.
Несколько секунд она немигающими очами глядела мне в душу, а потом попросила:
— Расскажи мне сказку, пожалуйста.
— Я не умею, — призналась я. — Никогда никому не рассказывала сказок.
— А ты попробуй. У тебя получится.
— Ты так думаешь? Ну хорошо… Жили были король, королева и принцесса, — начала я, задумчиво изучая деревянную стену, по которой вверх ползла крошечное пятнышко паучка. — И был у них огромный замок в бескрайнем королевстве. Но однажды случилась война, и отец семейства ушёл с войском в поход. Долго не было от него вестей, и в какой-то момент все вокруг решили, что армия короля разбита, а сам он пал смертью храбрых…
Алиса лежала, затаив дыхание и не смея пошевелиться.
— Злодеи стали плести интриги вокруг королевской семьи, и однажды случайный путник, зашедший во дворец, предупредил принцессу о том, что ей грозит опасность. Недолго думая, она сбежала из дворца, потому что была очень осторожной. Она долго скиталась, прошла через невзгоды, испытала радости, повстречала много разных людей, истоптала несколько пар обуви…
— А люди, которых она встречала, были хорошие? — спросила девочка.
— Разные, — честно сказала я. — Люди всегда и везде разные. Но они меняют нас даже если мы сами того не замечаем. И опасности, и события тоже меняют нас… Принцесса стала сильнее, обрела новых друзей, и когда пришло время, вернулась домой, чтобы отобрать у злодеев свой законный трон…
— А король возвратился из похода? — вопросила Алиса с надеждой в голосе.
— Принцесса забрала себе свои владения, но о том, вернётся ли король, мы узнаем позже. Я не буду загадывать наперёд, но мне почему-то кажется, что у принцессы всё сложится хорошо.
Девочка сникла и уставилась в потолок, а я сидела на полу у кровати и слушала воцарившуюся тишину. Никак не получалось расслабиться, мерещились какие-то скрипы, хрипы, чей-то шёпот, но всё это было лишь игрой уставшего разума после долгого дня, полного движения и суеты. Снаружи ветер пел свои песни, сочился сквозь брёвна и играл на струнах нервов.
Алиса сосредоточенно рассматривала смешного медведя в полосатом колпаке и с красным леденцом в лапах.
— Как ты думаешь, — спросила она вдруг, — мишке больше нравится, когда леденец – вот так? — С этими словами она повернула «леденец» крючком вверх. — Или наоборот?
— А ты спроси у него сама, — предложила я.
— Как я у него спрошу? — Она вдруг взглянула на меня с величайшим снисхождением, как на несмышлёного младенца. — Он же неживой.
— Можно представить себе, что он живой, и спросить. Что-нибудь он да ответит?
Алиса промолчала и отвернулась к стене, тиская любимую игрушку. Я погладила девочку по гладким шелковистым волосам, поднялась и вышла из комнаты. Придвинув стул вплотную к подоконнику, сквозь тонкую щёлочку меж оконных ставен я впитывала в себя перезвон сверчков и вечерний воздух, несущий прохладу после жаркого дня. На крыльце всё так же, уложив голову на лапы, возлежал Оскар.
— Спокойной ночи, мишка, — едва слышно донеслось из соседней комнаты.
Тихо-тихо, чтобы слышал только плюшевый мишка, но недостаточно тихо – я тоже услышала.
Игрушка не ответила ей, а сердце кольнул острый шип. Нежданный, внезапный и краткий момент острой боли, выворачивающий наизнанку, словно тычок в локтевой нерв. Подкатила вдруг тёмная волна, девятый вал прошедших дней, тревог и очередного забега наперегонки со смертью. Нависла надо мной и обрушилась сверху нечеловеческой усталостью. Обессиленная, словно воздушный шарик, пробитый булавкой, я облокотилась на подоконник, уложила голову на живую руку, но сил уже не хватало даже на слёзы…
Я думала о том, что в маленьком человеке, засыпающем за стенкой в окружении мягких плюшевых зверей, всё ещё жила невинность. Та самая, которая от меня давным-давно ушла, оставив из детских игрушек один только страх. Этот страх помогал мне выживать, но разве выживание – это жизнь? Обязан ли восьмилетний ребёнок вместе со мной ежедневно прорываться сквозь мир, где людей заменили безумные смертоносные твари? Чем здесь можно жить, кроме как тщетной надеждой на то, что когда-нибудь всё это закончится?
Я знала – настоящая надежда ещё опаснее и коварнее ложной. Она способна держать душу на плаву, но в какой-то неизвестный и нежданный момент что-то вдруг неуловимо изменится, и она, уходя, заберёт с собою всё, включая разум и желание жить. Оптимизм был для меня непозволительной роскошью, а пессимизм твёрдо, настойчиво раз за разом повторял – последняя пуля в пистолете теперь не моя. Теперь эта пуля принадлежит Алисе, это её спасение и шанс остаться человеком, когда настанет время выбирать.
Что же касается меня – у меня теперь есть дар. Смысл, предназначенный для меня, чтобы я могла жить и бороться. Теперь мне есть за что сражаться, и это было сильнее любой надежды – я должна уберечь Алису от последней пули любой ценой…
* * *
Я очнулась возле окна всё в том же положении. Рука затекла, шея болела, голова доверху была набита гулкой ватой. Сквозь приоткрытую ставенку доносился птичий щебет, солнце постепенно нагревало сухую землю, пророча ещё один жаркий день. По двери царапнула когтистая лапа, и я подпрыгнула на месте. Лишь через секунду, когда с той стороны донёсся короткий негромкий «вуф», я сообразила, что это Оскар, и впустила его в дом. Он просеменил в комнату к девочке, взобрался на кровать и свернулся клубочком у неё в ногах.
Алиса спала в окружении игрушек. Медведь валялся на полу – похоже, свалился во сне. Я подошла и усадила его рядом с подушкой, затем разложила по тарелкам тушёнку с консервированным горохом и уселась на кухне завтракать. Пока я отрешённо поглощала пищу, взгляд мой блуждал по стенам, по столам и закрытым шкафчикам. Было тихо – даже слишком.
Взгляд мой зацепился за радиоприёмник на пустом холодильнике. Я подошла, включила устройство, и из динамика раздался размеренный мужской голос:
… — соблюдать следующие рекомендации: держать при себе основные документы – идентификатор гражданина Конфедерации, водительские права, лицензию на проживание, а также дневной запас питьевой воды…
Что-то новое. Как мы не заметили эту трансляцию, пока ехали в машине? Чтобы не разбудить ребёнка, я сделала потише и прильнула ухом к динамику. Голос продолжал:
… — Проинформируйте соседей и знакомых. Немедленно пресекайте любые проявления паники и недостоверные слухи. По возможности оставайтесь внутри помещений, избегайте выходить на улицу без крайней нужды. В случае, если ваш район объявлен специальными службами зоной возможного заражения, закройте окна и отключите электроприборы. Наденьте резиновые сапоги, плащ, возьмите тёплые вещи и основные документы, оповестите соседей и дожидайтесь информации о прибытии эвакуационной бригады. Сообщение о времени прибытия будет централизованно отправлено на мобильные устройства. Адреса временных лагерей в районе…
Мужчина перечислял географические названия. В дверях тем временем появилась Алиса, закутанная в одеяло – она зябко ёжилась и протирала заспанные глаза. Я жестом указала на накрытый стол, девочка села и принялась вяло копошиться в тарелке. Голос закончил перечисление и замолк, а из приёмника брызнули пронзительные отрывистые звуки – словно кто-то набирал телефонный номер в тональном режиме. Звуковой шифр? Нет, азбука Морзе…
— Кажется, я догадываюсь, где может быть твой дедушка, — сказала я.
Алиса поглощала завтрак, а я сбегала в машину за картой, развернула план провинции посреди стола и вооружилась карандашом. Резкая трель морзянки из приёмника оборвалась, и голос не заставил себя ждать:
— В регионе объявлена чрезвычайная ситуация. Всем жителям предписано сохранять спокойствие и соблюдать следующие рекомендации: держать при себе основные документы…
По мере того, как голос на записи перечислял населённые пункты, я отмечала их на карте. Девятнадцать вдавленных в бумагу кружков, разбросанных по всей Соноре и даже на востоке, за её пределами. Ближайший от нас временный лагерь – в городке Эспера, в полусотне километров к югу, прямо перед широкой магистралью, насквозь пронзавшей регион, словно вязальная спица.
— Не вижу смысла сидеть здесь, — сказала я Алисе, изучавшей карту рядом со мной. — Можем поискать твоего дедушку в лагере беженцев. Если он где и есть – то, скорее всего, там.
— Почему ты так думаешь?
— Во-первых, приёмник настроен на эту частоту. Во-вторых, в доме прибрано и чисто – а значит его покидали спокойно и без спешки. В-третьих…
— Машина на месте, — просияла Алиса.
— В точку! Но я должна тебя предупредить…
— Я знаю, — тихо промолвила она. — Я помню, что происходит вокруг.
— Ты должна быть готова ко всему. К тому, что мы его не найдём. К тому, что он может оказаться бродягой. Я буду рядом с тобой, но и тебе надо быть сильной. Договорились?
Алиса кивнула. Затем выбежала из гостиной, и за стеной, в спальне что-то загремело, зашуршало. Через минуту девочка вернулась с зелёным армейским биноклем в руках.
— Вот. — Она поставила устройство на стол. — Дедушка давал его мне поиграть, но теперь он точно нам пригодится.
— Какая же ты умница, — улыбнулась я. — Что бы я без тебя делала?..
Вновь отправив Алису собираться в дорогу, я вышла на крыльцо с намерением посмотреть, что может стучать в подвеске. Вопреки ожиданиям, вокруг не было ни единой души – ни живой, ни мёртвой. Лёгкий освежающий ветерок играл высокой травой, а где-то в отдалении, похоже, стрекотал вертолёт. Звук его всё отдалялся, пока не стих совсем, но его отголосок напомнил мне о том, что мы здесь всё же были не одни.
Сил от этого факта прибавилось, и я завела джип, чтобы выкрутить руль влево. Затем присела у колеса – аккурат напротив переплетения рычагов подвески и торчащего приводного вала, уходящего куда-то во тьму. Насколько я помнила, звук шёл отсюда, но я не могла разглядеть поломку среди внушительно и надёжно выглядящих железок.
Затем я решила проверить сарай и обнаружила в нём всякую всячину, от старой мебели и садовых инструментов до неприкосновенного запаса дров и целого арсенала банок со всякой лакокрасочной химией. Бензин в помещении я не нашла, зато слила из оставленной снаружи машины добрые два десятка литров.
Я вернулась в дом, помогла Алисе перетащить плюшевых компаньонов в кузов и сгребла в сумку оставшиеся вещи. Мы быстро погрузились в вычищенную до блеска машину и покатили прочь от временного ночлега…
* * *
Мы двигались вперёд. Вымершие дороги, заросшие поля по сторонам и брошенные поперёк проезжей части автомобили – таким стал мой мир. Редкие придорожные мотели и заправки превратились в кладбища, от которых за нами пускались в погоню бывшие люди, скалясь и протягивая жадные крючковатые руки. Тёплый ветер, пахнущий тленом, врывался в окно и трепал мои волосы. Алиса же, уткнувшись в одну из своих книг, всю дорогу неотрывно читала.
— Ну как, вы с мишкой уладили вопросы? — спросила я, взглянув на девочку.
— Какие? — Выпав из чтения, она нахмурилась.
— Вчерашние вопросы с леденцом.
— Как мы могли с ним уладить вопросы? — недоумённо вопросила она. — Он же неживой!
— Разве? — Я задумчиво почесала подбородок. — А я думаю, что человек способен наделить душой и жизнью всё, что угодно. Другое дело, что мишка ограничен в своём плюшевом теле, поэтому не может говорить. Ему просто нечем ответить тебе. Зато он может думать и чувствовать.
— Разве ему есть чем думать и чувствовать? — риторически спросила Алиса. — Он же плюшевый, и мозг у него тоже плюшевый.
Снисходительно посмотрев на меня, она вновь погрузилась в чтение. Хмыкнув, я отвернулась на дорогу. Краем глаза в какой-то момент я заметила, как Алиса, которая так всё время и держала на коленях медведя, сделала вид, что отвернулась к окну, а сама склонилась к нему и прошептала что-то совсем уж неслышно …
* * *
Полями объехав Эсперу по дуге, мы подбирались к окраине городка, к огромной асфальтированной парковке. Согласно радиотрансляции, лагерь для беженцев был разбит именно на стоянке. Неровная холмистая гряда проплывала в стороне, а почти сразу за ней начиналась окраина этой самой площадки. В сотне метров впереди гряда обрывалась и сменялась молочно-белым небом, и когда джип докатился до края гребня я нажала на педаль тормоза.
— Оскар, сиди здесь, — приказала я, и собака послушно присела. — Алиса, выходи только после меня.
Оглянувшись по сторонам, я убедилась в том, что вокруг чисто, и выбралась из машины на траву. Несколько шагов вверх по склону холма – и я лежу в зарослях на его верхушке. С шелестом плюхнувшись рядом со мной, Алиса припала к своему биноклю.
— Вон там стоят палатки, — сказала она, глядя в направлении сетчатого забора, протянутого вдоль обширной, почти бесконечной бетонной площадки.
Многочисленные зелёные навершия армейских тентов пестрили вдали, но было очень тихо – ни голосов, ни шума двигателей. Среди тентов виднелись пара военных грузовиков, торчала передвижная радиомачта, а в канаве, опоясывающей лагерь, валялись беспорядочные кучи мусора. Алиса вдруг едва заметно всхлипнула и судорожно втянула носом воздух.
— Ты что-то видишь? — спросила я.
— Больные, — прошептала она и сунула бинокль мне в руки.
За сетчатым забором между палаток бродили мертвецы. Покачивая головами, подволакивая ноги, они мелькали между палатками, натыкаясь друг на друга и на натянутую ткань, и бессмысленно тащились дальше. Царила кладбищенская тишина, над которой высоко в небе летала пара молчаливых чёрных ворон. Вне периметра тоже скитались доходяги – то исчезая, то появляясь, их головы мелькали в высоких зарослях кочковатого поля.
— Если здесь и есть дедушка, то он уже один из них, — выдавила из себя Алиса.
— Он может быть где угодно, в любом безопасном месте.
Эта чума, скорее всего, уже сожрала все места скопления людей. По страшной иронии самым безопасным местом был именно дом дедушки. Где его самого не оказалось.
— Может, поедем в другой лагерь? — спросила девочка, с надеждой глядя на меня.
— Как бы мне ни хотелось, боюсь, что это невозможно. Чтобы объехать, а уж тем более обыскать все лагеря, уйдёт целый год, и это будет чертовски опасно…
Надежда в её лице буквально на глазах сменялась отчаянием – тем, о котором она знала изначально, но не хотела в него верить, и я сделала единственно возможное – обняла девочку и прижала к себе. Она тихо подрагивала в моих объятиях, а я смотрела на силуэты в отдалении и думала о том, как же такое могло произойти. Как вообще всё это возможно?
Мы, люди, выглянули из своего крошечного домика, в котором ютились столетиями. Вышли на порог, сделали несколько шагов наружу – и тут же глаза в глаза встретились с чем-то ужасным. Раньше, в те далёкие времена, когда на Пиросе всё было неплохо, я бы сказала, что человечество заслуживает то, что с ним происходит. Я была свято уверена в том, что люди сами накликали на себя все эти катаклизмы.
Словно кары небесные прямиком из Библии, людей с лица Вселенной выжигали неукротимые силы – будь то ядерная война, гигантский чёрный шар размером с половину Луны или опасные симбионты, завезённые прямиком из ада. Человек раз за разом получал то, что заслужил, веками насилуя и убивая других существ и себе подобных ни за что. Не для пропитания, не из самозащиты, а зачастую просто потому, что хочется. Извечное желание «разобрать и посмотреть, что там внутри», извечная тяга владеть чем-то, а то и просто увидеть, как из живого уходит жизнь.
Но вот эти существа, которые бессмысленно бродили по полю и за сетчатой оградой, лишившиеся души и разума, а то и просто лежащие на обочине и проплывающие мимо, словно часть пейзажа – в чём они виноваты? Большинство из них ходили, говорили и работали, ковырялись в носу и обнимали своих детей. Строили планы, думали, мечтали. Почему они должны делить с убийцами кармическую расплату за их злодеяния? В конце концов, чем всё это заслужил невинный ребёнок, дрожащий у меня на груди?
— Поехали отсюда, — сказала я.
— Куда? — обессиленно простонала Алиса.
— На восток, к морю. Туда, куда шёл Леонардо. Доберёмся до воды, найдём лодку, уплывём и будем ждать, когда всё это закончится. Когда все они передохнут от голода. Хорошо?
Она подняла заплаканное лицо и вновь уткнулась мне в джемпер.
Куда мы поплывём? Остались ли ещё на этой планете безопасные места? Фантазия моя пасовала на этот счёт, но, по крайней мере, на воде мертвецы нас не достанут…
Чувствуя, что стоит поберечь подвеску, я всё же решилась выйти на магистраль, параллельно которой мы двигались последние несколько часов. Оставив позади почти двести километров по заметно позеленевшим полям и где-то в середине дороги попав под беглый обстрел издалека, «Носорог» переполз заросшую камышом яму и вкатился на широкое и ровное шоссе о четырёх полосах в каждую сторону. Аккурат посреди лобового стекла зияло отверстие с паутиной трещин, которое оставила давешняя пуля, просвистев сквозь брезент. В связи с этим Алисе было настрого запрещено высовываться из убежища, устланного мягкими игрушками.
Широкая восьмиполосная магистраль была становым хребтом Междуморья и протягивалась с востока на запад почти по прямой, сшивая воедино три тысячи километров неравномерно заселённого ковра степных просторов. Утыканная заправками, парковками и придорожными забегаловками, оборудованная съездами к предприятиям, она в обе стороны качала кровь местной цивилизации, словно кровеносная аорта.
Густая и плотная на северной стороне магистрали, к югу сетка дорог редела, места становились всё более немноголюдными, пока не упирались в пустыню. Там тоже можно было объехать, но самый прямой путь к морю пролегал по шоссе. Задерживаться надолго я на нём, впрочем, не планировала, однако, судя по уже хорошо заметному стуку в подвеске, скоро нам могла понадобиться новая машина или как минимум ремонт имеющейся. Ремонт, в котором я не смыслила ровным счётом ничего.
Избрав направление на восход, я вывела «Райно» на ровный серый асфальтобетон с раскиданными тут и там скелетами автомобилей. В основном они стояли у обочины, но часто попадались и последствия аварий. Покрытый потемневшими пятнами от жидкостей и следами нагара пополам с пластиковыми осколками, асфальт исчезал под колёсами. Искорёженные остовы машин были местами оттянуты в стороны в первую неделю-другую, когда ещё работали экстренные службы, а за окнами цветастым калейдоскопом на этот беспорядок безмолвно взирали антишумовые щиты, усеянные рекламой.
Задорные слоганы, улыбающиеся лица, конструкции, адреса торговых точек – надгробиями на кладбище человечества восставали эти пожелтевшие на солнце памятники цивилизации. Немногословная шумовая защита магистрали то и дело сменялась заросшими пыреем канавами.
Мю Льва скрылась в плотной дымке, небо накинуло на землю серую вуаль, а набегающий ветер постукивал по стеклу редкими каплями влаги. Облака шли с востока, с далёкого моря, по пути орошая земли к югу от сети каньонов. Со стороны Олиналы, с южных пустынь, бывало, докатывались отголоски яростных пыльных бурь, и тогда вот такой же свинцовый дождь превращался в суетливую смесь воды и пыли…
Оскар был молчалив. Подрагивая языком и встав на подлокотник передними лапами, он слушал вперёд, периодически посматривая то на Алису, то на меня. Не лежал мешком в тоске – и то хорошо.
Вопрос топлива обещал вновь заявить о себе через какое-то время, а пока мы двигались вперёд, навстречу неизвестности длиной в тысячу километров.
— Так хочется на батуты, в детский городок… — Алиса проводила взглядом один из щитов, сообщавший о приближении съезда с шоссе. — Я уже и не помню, когда в последний раз прыгала на батутах.
Кажется, я уже начинала забывать о том, что Алиса – ребёнок. Когда-то я и сама целыми днями пропадала в торговых центрах. Мы часами паслись возле фудкортов, играли в автоматы и смотрели фильмы в кинотеатрах. Для любого ребёнка эти места были филиалом парка развлечений. Но только не теперь.
— Однажды мы посетим детский городок, — пообещала я. — Но как-нибудь в другой раз. Сейчас нам нужны запасы, потому что тушёнки надолго не хватит.
— Может, заедем по пути в торговый центр? Скоро будет съезд.
Следующий знак увидела уже я. До поворота оставалось километр с небольшим. Во мне шевелились сомнения и предчувствия. Они всегда шевелились, незримым фоном присутствуя за спиной. Это ощущение неизвестности. У всех оно выглядит по-своему, Но сейчас оно казалось мне особенно острым, вплоть до физических, меняя ритм сердцебиения.
Вскоре над пригорком показалась цветастая коробка огромного здания, и шоссе, на котором начали появляться разрозненные серые холмики тел, пошло на изгиб…
Я помнила о том, что поначалу щедро рассыпанные по всему Междуморью, в последние годы такие центры остались только возле Центральной магистрали и нескольких крупных трасс. Оно и немудрено – жителям посёлков такие развлечения были ни к чему, все с малых лет обходились собственными гаджетами, теряясь каждый в своём, а фермерам было не до них. Поэтому эти заведения, бодро и живо вырастая из земли, словно грибы после дождя, чахли и закрывались, не просуществовав и пары лет. Некоторым повезло остаться на плаву, и они старались держаться друг друга. Придорожная торговля соседствовала с гостиничным бизнесом, но привычный Земле потребительский рай пока не случился…
За затяжным поворотом показалась баррикада на полдороги из сваленных в кучу уничтоженных огнём остовов машин. Проехать можно было по двум правым полосам, и дальше дорога была свободна, а справа от шоссе отделялся съезд – путь по заключённой меж двумя отбойниками дороге.
Глянув за баррикаду и увидев там лишь затяжной левый поворот под горку, я притормозила. Справа и внизу из-за придорожных кустов выплыла дорожная петля и примыкающая к ней почти необъятная стоянка. Некоторые автомобили были припаркованы, некоторые – разбросаны в беспорядке. Справа магазин стройматериалов, похожий на полупрозрачную коробку из-под игрушек плавно переходил в гипермаркет, а подальше, оттенённые площадкой с высокими, словно мачты, столбами, расположились автосервис, торговый центр и мебельный магазин. Судя по огромной площади, уставленной автомобилями, когда-то дела у этого учреждения шли неплохо.
— Мы уже приехали? — спросила Алиса, игравшая с фонариком под зорким присмотром Оскара.
Собака изучала что-то справа, на парковке у гипермаркета. Совершенно пустынно было вокруг – даже заражённых было не видать, и стало понятно, почему. Вдоль гипермаркета на обширной парковке возвышались чёрные обугленные нагромождения. Добрые пару метров, и то и выше, а запах палёного мяса, кажется, проникал в салон нашего джипа даже сквозь закрытые окна…
— Алиска, пока посиди там и закрой на всякий случай глазки, — предложила я, кнопкой замыкая климат салона. — Мы уже почти приехали, проедем чуть вперёд, и я скажу, когда можно вылезать…
Я старалась вести машину вдоль парковки, а где-то там, на расстоянии десятков метров ко мне тянулись обугленные руки с растопыренными пальцами. Они торчали из горелой массы, клочки которой шевелил разыгравшийся ветер. Я огибала машины и ехала вперёд, оставляя позади последствия массовой зачистки населения, пока они не скрылись из виду, и не началась следующая парковка, отделённая газоном.
— Пока не смотри, на всякий случай, — сказала я, сухо сглотнув. — У меня такое чувство, что здесь не очень-то много заражённых. Пахнет, правда, так себе, но деваться некуда…
— Ничего, я потерплю, — зажимая нос, прогундосила девочка.
Ещё один поворот – и впереди показались поднятые жалюзи боксов шиномонтажа, в недрах которых царил полумрак. Припарковав джип напротив гаража, я оглядела стоянку поверх крыш автомобилей и, не обнаружив ни доходяг, ни останки, достала из сумки пистолет.
— Всё, можно смотреть, — сообщила я, и Алиса осторожно высунула голову.
Овчарка вытянулась ещё выше, выпустив уши-локаторы сразу во все стороны.
— А ты научишь меня пользоваться пистолетом? — спросил ребёнок.
— Ты уверена, что тебе хочется? — засомневалась я. — Я могу показать, если хочешь. Но нужно ли тебе носить с собой оружие?
— Арбалет лучше, он тише, — проговорила девочка. — Но я хочу уметь.
— Ты знаешь, как обращаться с арбалетом, не хуже меня, — сказала я Алисе, вспомнив её меткое попадание ещё в доме. — Поэтому присмотришь за мной. А я, в свою очередь, возьму один из вон тех тяжёлых гаечных ключей. Но знать тебе, пожалуй, не повредит.
Та закивала головой.
— Арбалет один, а нас двое, — сказала Алиса.
Под синим взглядом я вынула магазин и протянула пистолет Алисе. Она осторожно взяла оружие в ладонь и повертела его в руках.
— Единственное, что нужно сделать, — сказала я, — это снять с предохранителя и взвести курок. Вот так… Одно движение – и оружие готово к бою. Наводишь на цель – и нажимаешь на спуск. Почти как в арбалете.
Девочка взяла на мушку окно, дважды переключила предохранитель, потом вновь прицелилась куда-то в небо. Я разглядывала её и видела проступающую внутреннюю решимость, готовность себя защитить, а если придётся – то и меня. Я поняла, что поступаю правильно. Она должна уметь использовать то, что мы имеем, потому что это сделает нас сильнее.
— И правда, удобный, — пробормотала Алиса.
Когда она более-менее освоилась, я привычным движением защёлкнула магазин с одним патроном, вернула предохранитель на место и убрала оружие в наплечную сумку. Мы выбрались из машины под крупный редкий дождик – я, готовая вступить в рукопашную, и Алиса с заряженным арбалетом в руках…
Оба гаражных бокса представляли из себя разбросанный по полу мусор и железяки. В каждом из них стояло по обесточенному подъёмнику. Вместе с Алисой осмотрев помещение, мы собрали полдюжины инструментов и побросали их в кузов пикапа. Нашёлся даже внушительного вида домкрат, который с горем пополам тоже был взгромождён в кузов…
Производить ремонт здесь мне казалось опасным, и теперь, в принципе, можно было уезжать. Но вокруг не было ни живой души, ни бродячего тела, поэтому я захлопнула заднюю створку и позволила себе постоять возле машины и послушать, как об землю со шлепками разбиваются одиночные большие капли, летящие с серого неба.
— Может, поищем продуктов в дорогу? — тихо спросила Алиса, указывая на круглую площадку некогда вращавшейся двери метрах в тридцати от нас.
— Да, было бы неплохо, — согласилась я.
Глядя на собаку, сидящую в кузове, Алиса распорядилась:
— Оскар, сиди в машине. Если увидишь мертвецов, сразу лай. Понял?
Высунув язык, пёс провожал нас умными глазами, пока мы с Алисой неспешно шли ко входу в примыкавший к автосервису торговый центр.
Стеклянная входная дверь ныне застыла, обесточенная и обездвиженная. Внутри было довольно светло – рассеянный свет проникал в холл через многочисленные витражные окна и стеклянный потолок. По полу был разбросан мусор – упаковки из-под еды, полиэтиленовые пакеты, пластиковые и стеклянные бутылки, клочья бумаги. Торговый центр некоторое время выметали, вынося всё ценное, и на полу остался лишь мусор. Никто, однако, не бродил по коридору, не было тел на полу – похоже, все они теперь лежали в ста метрах отсюда бесформенной горелой грудой…
Любопытство и желание поесть что-нибудь кроме консервов тянуло меня внутрь, сквозь щель замершей двери на площадку. Задержав дыхание, я встала в предбаннике и прислушалась. Алиса замерла рядом со мной.
Тишина была гулкой, необъятной. Огромный пустынный холл доносил вздохи ветра в тёмных коридорах, кидал в нас постукивания капель дождя, бьющихся о прозрачную крышу в пятнадцати метрах над нами. Кафель, пластик и стекло, не обращая внимания на остальной мир, занимались игрой отражений. Два лифта в стеклянных шахтах – сияющие и безмолвные – застыли на первом этаже, раскрыв свои прямоугольные глотки. На той стороне прохода, оградой огибавшего холл высотой в четыре этажа, включая нулевой.
— Вроде тихо, — полушёпотом сказала я, поднимаясь к лифтам и всматриваясь в тёмный проход к туалетам на той стороне.
Алиса ладонью стряхнула с волос влагу, выбежала в светлый холл и с арбалетом наперевес устремилась вверх по застывшему эскалатору.
— Подожди меня, не беги! — Я устремилась вдогонку.
Грохот узорчатых ступеней эхом кидался из стороны в сторону, от стены к стене… А вдруг здесь ещё кто-то есть? Затаился в полутьме одного из этих бутиков, и прямо сейчас выскочит на шум, протягивая жадные крючковатые руки…
— Алиса!
Я уже ненавидела себя за эту затею. Надо было сесть в машину и ехать дальше, но нет же, поддалась жажде гастрономического разнообразия, да ещё и ребёнка потащила с собой…
Девочка миновала три пролёта из четырёх и взмывала вверх, на третий этаж, где, судя по вывеске, располагался детский городок. Забыв обо всём, она стремилась исполнить озвученное ранее желание. Ещё несколько прыжков – ребристые ступени ходили ходуном и громыхали, разливая эхо по атриуму, разбрасывая его по всем трём этажам, – и я стою на вершине лестницы рядом с Алисой.
— Ты что же делаешь?! — полушёпотом прошипела я.
— Прости, я просто хотела… Я не знаю, — растерянно пробормотала девочка.
— Больше никогда так не делай, — сказала я. — Не убегай от меня.
Впереди – какая-то витрина посреди холла, ещё дальше – навсегда потухшие игровые автоматы и вход в тёмный и зловещий батутный центр, а слева, напротив широкого панорамного окна раскинулся яркий бассейн с разноцветными пластиковыми шариками.
Затравленно оглядевшись по сторонам, ещё левее я заприметила фудкорт. Ряд прилавков общепита расположился в углу, отгороженный от детского городка аккуратно расставленными столиками… А ведь там наверняка может быть еда. Аппетитные, вечно живые гамбургеры, которым не страшна ни жара, ни холод, предстали в моём воображении, вытесняя прочь банки с волокнистым мясом и зелёным горошком, сваленные в одну из наших походных сумок…
Никого. Совсем тихо. Я наклонилась к самому уху девочки и распорядилась:
— Будь в этом зале, никуда не уходи. В батутный центр ни ногой. Я буду вон там, — указала я на пустые кассовые прилавки. — Всё понятно?
Девочка кивнула с виноватым видом. Сняв с себя сумку, я вручила её Алисе и забрала у неё арбалет.
— Пистолет будет у тебя, но при малейших признаках опасности сразу же беги ко мне. Как пользоваться пистолетом – помнишь?
Алиса кивнула ещё раз. Затем тихо, словно кошка, направилась к бассейну с шарами, а я, проводив её взглядом, дошла до ближайшего прилавка и вновь прислушалась. Тишина – лишь дождь барабанил по стеклянной крыше.
Я перемахнула через стойку и вошла в подсобные помещения. Встретила меня совершенно девственная чистота полок. Не было абсолютно ничего, вынесли и вымели всё подчистую – даже мусорная корзина была пуста. Раздосадованная, я вернулась в холл и бросила взгляд в сторону девочки. Она сидела на краю бассейна с шарами и бултыхала ногами – пластиковые мячи с лёгким постукиванием подпрыгивали и отскакивали в стороны, по поверхности с шелестом разбегались слабые волны.
Сдвинувшись к прозрачной ограде атриума, я окинула взглядом все три этажа.Стоящая в центре вестибюля витрина привлекла мой взгляд, и я подошла поближе. В полутьме за стеклом притаилась миниатюрная железная дорога. Застывшие в движении человеческие фигурки на тротуарах, автомобильчики, подъёмный кран, домики и мельница на холмике – весь этот пасторальный пейзаж окаймляли два кольца рельсов с маленькими поездами и железнодорожная станция. Детально проработанная диорама крошечного городка завораживала, я могла представить себя не то птицей, не то архитектором. Хотелось переместиться в этот маленький мир и остаться там жить…
Я разглядывала миниатюру, а позади витрины за двумя слоями стеклопластика Алиса оттолкнулась от края и по шею нырнула в бассейн с пластиковыми шариками. Какое-то смутное движение привлекло моё внимание, и я подняла взгляд. В дальнем, тёмном углу бассейна поверхность шариков вспучилась и на фоне стены поднялся серый силуэт, заставляя сердце обрушиться куда-то вниз, в самые ботинки.
— Алиса, сзади! — закричала я и метнулась в обход витрины, оскальзываясь на блестящем отполированном полу.
Истошный, оглушающий визг заполнил атриум, Алиса отчаянно барахталась, пытаясь вылезти из бассейна, хватаясь руками за шары, утопая в них, а я уже покрыла половину расстояния между нами. Сумка с пистолетом лежала на краю бассейна, но Алиса не замечала её и просто прорывалась через бортик.
Вскинув арбалет, я прицелилась в недвижимый силуэт.
Это была девочка. Совсем маленькая, лет пяти от роду, она просто стояла, свесив набок голову, а на глазах у неё была криво надетая повязка с нелепыми и смешными ушками. Вытянув слабые ручонки и растопырив пальчики, она двинулась вперёд. Она не видела нас, но слышала обезумевшую от страха Алису, которая уже неслась ко мне через зал. Над повязкой на серый лоб невообразимой девочки налипли спутанные тёмные волосы. Разноцветный флисовый костюмчик был покрыт грязными пятнами, а измождённое, иссушённое лицо выражало вселенскую, всепоглощающую скуку…
Сердце панически колотилось в груди, дрожащий палец завис над спусковым крючком, и я никак не решалась выстрелить и стояла не шелохнувшись. Алиса уже спряталась позади, уткнувшись лицом мне в бок, до боли вцепившись мёртвой хваткой, а девочка в бассейне с шарами остановилась и медленно повела головой – слева направо. Потом в обратную – словно оценивая ситуацию. Вновь её голова повернулась к нам, воображение моё дорисовало нечеловеческие кровавые озёра вместо глаз, скрытые за материей.
Ни я, ни Алиса, почти не дышали. Но сумка… Надо забрать сумку.
Превозмогая себя, я совсем остановила дыхание и сделала робкий шаг вперёд. Существо в бассейне не шелохнулось. Несколько осмелев, я медленно подошла к парапету, схватила сумку и стала пятиться, держа Алису позади себя…
Не издав ни звука, мы отходили назад к эскалатору, я держала жуткую девочку на прицеле, а она всё стояла, растопырив пальцы и поводя головой из стороны в сторону, пока наконец не скрылась из виду. Этажом ниже мы с Алисой позволили себе сделать вдох.
— Уезжаем отсюда, немедленно, — сипло прошептала я, склонившись над её ухом.
Алиса согласно закивала. Я же покрепче ухватила ребёнка за руку, словно воздушный шарик, норовящий воспарить и исчезнуть в вышине…
Через несколько секунд мы стояли около машины, пытаясь прийти в себя. Ни возле застывшей круговой двери, ни в светлом холле большого атриума никого не было – мертвецы не сбежались на шум, а больная девочка из бассейна с шарами не преследовала нас. Ослеплённая по странному стечению обстоятельств, она не смогла найти нас, потому что не увидела и не услышала.
Но что она там делала? Кто оставил одинокого ребёнка с повязкой на глазах, словно после какого-то детского праздника? Почему она затаилась в бассейне? Пряталась от тех, кто устроил здесь зачистку? Или, быть может, они сами оставили её в живых, надев повязку на глаза? А ещё что-то подсказывало мне, что у неё сохранились какие-то остатки разума, и она не до конца потеряла всё человеческое. Ответом на этот вопрос могли бы стать её глаза…
Я уже почти решилась вернуться наверх, за ребёнком, но мысль о том, что может случиться дальше, бросала в дрожь. Я понимала, что лучшее, что можно сделать – это прыгнуть в машину, втопить педаль в пол и гнать, гнать, гнать, пока горизонт не скроется за широким серым полотном пересоленного моря Тантала. Почти восемьсот километров. А до Олиналы отсюда не так уж далеко…
— Может, она просто хотела поиграть? — спросила вдруг Алиса. — А мы испугались и убежали, и теперь ей там опять грустно и одиноко.
— Откуда нам знать, что она хотела? А если бы она тебя укусила?
— Но не укусила ведь, — пожала плечами Алиса.
— Это просто везение. В следующий раз так не повезёт – и всё! — Я провела ребром ладони по горлу. — Цена ошибки и потери бдительности слишком высока.
— Наверное, ты права, — согласилась девочка. — Я глупо себя повела, просто мне хотелось в детский городок…
— Теперь мы должны быть рядом. Я буду с тобой, как и обещала, но и ты от меня не отходи больше ни на шаг. Договорились?
— Договорились. — Алиса виновато посмотрела на меня, затем скользнула взглядом мимо – куда-то вдаль. — А что это там такое?
Позади от перекрытой эстакады отделилось тёмно-зелёное пятно. Затем ещё одно. И третье. Сразу три широких бронированных внедорожника спускались к парковке по съезду, постепенно приближаясь.
— Если предположить худшее, — пробормотала я, — это наёмники-земляне…
— Они нам помогут! — радостно пискнула Алиса.
— Нет, не помогут. — Я вспомнила кусочек радиопереговоров – один из голосов совершенно буднично рассказывал тогда о расправах над гражданскими. — Мы с тобой можем полагаться только на себя, и верить можем только друг другу. Давай же, садись в машину!
— Но у них есть оружие, и они смогут нас защитить…
— Поверь мне, я знаю, о чём говорю! — Я вскочила за руль и включила зажигание. — С высокой долей вероятности они захотят нам навредить, но у них ничего не получится. Мы им не позволим и спрячемся. Ты же любишь играть в прятки?
Оказавшись на пассажирском сиденье, Алиса хлопнула дверью. Она нервно теребила в руках плюшевого медведя и неуверенно поглядывала назад, через прямоугольное пластиковое отверстие в брезенте.
Джип яростно фыркнул, зарычал и рванулся вперёд взнузданным конём. В объезд брошенных машин через полупустую стоянку, вдоль торгового центра и мимо витрин, бросающих в ответ отражение стальной махины. Мелькали разбросанные на асфальте торговые тележки. Возможно, нас уже заметили, но нужно было двигаться дальше, чтобы спрятаться за этими большими зданиями, затеряться дальше к югу, где постепенно начинались родные места. Где-то там, в полутора сотнях километров к югу пустела почти родная Олинала.
Далеко справа темнел выезд обратно на шоссе, а впереди я уже видела, как асфальт парковки заканчивался, обрывался, а вправо уходила лента асфальта. Вцепившись в баранку, я довела машину до края парковки, и джип сошёл на трассу. «Носорог» погнал по пустой дороге, а мой внутренний компас показывал южное направление. Нужно было убраться подальше от магистрали и скрыться среди плешивых холмов.
Эти горы сгоревших тел… Эта магистраль, по которой курсируют наёмники, регулярно зачищая её от всех – и от живых, и от мёртвых… Я обязана была держать всё это в памяти, но совершенно замоталась. Выбираться на шоссе было огромной ошибкой. Как и идти в чёртов торговый центр, надеясь на… На что?
Заметив удобный съезд на просёлочную дорогу, я приняла решение сойти с асфальта. Боковое зрение ловило в зеркале заднего вида тёмное пятно, бегущее следом за нами. Или мне это казалось, ведь при более пристальном изучении ничего не обнаруживалось.
Машина поднимала пыль, гравий под колёсами сменился песком, затем снова появился гравий. Но и этого казалось мало – я чувствовала, что нужно вернуться в поле.
Резкий поворот руля – и в борта джипа бьётся высокая трава, хлещет по днищу влажными плетьми. Необъяснимым чутьём я определяла направление на юг, по наитию объезжая неровности, кочки, канавы и овраги. Меж стеблей, заминаемых бампером, мелькали какие-то постройки, надвигались, частоколом разворачиваясь вдоль горизонта. Где-то здесь расположен городок «Амар».
Капли дождя горстями стучали по лобовому стеклу. Пепельно-серое небо, налитое свинцом, готовилось к серьёзной, массированной бомбардировке изнывающих от жары пересохших степей.
Ритм сердца сливался с гулом мотора, я предельно сосредоточенно держала руль и проходила повороты неровной просёлочной дороги, словно заправский раллийный гонщик, не оглядываясь в зеркала, не замечая ничего по сторонам. Грязно-серый человеческий силуэт стремительно выскочил наперерез; грохотнуло податливое, костлявое о днище – и машина вновь понеслась вперёд, оставив позади распластанное тело, волею простейших рефлексов вынесенное на дорогу.
Гравий под колёсами сменился песком, затем снова вернулся.
Прямо из травы впереди вынырнула бензоколонка, вдоль борта джипа по касательной чиркнул полуистлевший мертвец в лохмотьях – и машина выскочила на асфальтовую площадку. Мимо колонки, в объезд брошенного автобуса «Райно» выкатился на неширокий проспект и набирал скорость. Мелькнул уличный указатель, мимо побежали многоэтажные дома. Серые, как само небо, они выпрыгивали из пелены дождя, протягивая к нам костлявые пальцы рекламных вывесок, нависая сверху отростками потухших фонарей и растягивая над головой ловушки проводов…
— Лиза, веди аккуратнее, пожалуйста! — воскликнула Алиса. — Не гони так!
Щётки стеклоочистителей суетливо метались перед глазами, перекрёстки исчезали за спиной. Сбоку свистнуло, и чёрный беспилотник, стремительно прожужжав мимо, вынырнул в серое, беспросветное небо. Они ведут нас… Так просто, похоже, не отстанут… Мы здесь как на ладони, надо где-то спрятаться… Но только не здесь, в многоэтажках полно чудовищ, они только и ждут, когда мы выйдем из машины…
— Он снова летит к нам! — Алиса, вцепившись в подголовник, смотрела назад. — Что им нужно от нас?!
— Не хочу знать, — процедила я, выискивая глазами неприметный поворот. — Лучше держись покрепче!
Замедлив ход, я вывернула руль. Джип подскочил на бордюре и кинулся в переулок. Разбрасывая бампером какие-то паллеты, лопая с брызгами мусора чёрные пластиковые мешки, машина проскочила узкий проезд и с пронзительным визгом шин вновь вырвалась на улицу. Заражённые, словно нелепые дорожные конусы, неприкаянно бродили по проезжей части; я вращала руль, огибая кособокие силуэты, с брызгами пролетая сквозь вскипающие лужи, а где-то сверху, над струями разгоравшегося дождя прямо над нами гудел дрон-преследователь.
Из влажно-серой пелены вырос очередной перекрёсток, а за ним раскинулось нагромождение из машин. Так и не рассосавшаяся пробка вспухала сразу за чёрным светофором, колыхавшемся над дорогой на толстом тросе. Легковушки, фургончики, огромная фура с прицепом – всё это было свалено в кучу, словно забытые гигантским ребёнком большие игрушки.
Наш джип застыл поперёк перекрёстка. Слева – ещё машины, за которыми виднелись другие, а справа – свободная дорога. Поворот руля – и «Носорог», ревя двигателем, вновь несёт нас вперёд. Напролом, прямо в идущего навстречу нелюдя, с грохотом отбрасывая его от массивного кенгурятника и отправляя куда-то в дождь… Следующее тело, как кегля, полетело в сторону…
Из-за стены дождя выскочил стоящий поперёк дороги микроавтобус. Дёрнув руль в сторону, я обогнула препятствие, и на мокром асфальте машину понесло юзом. Прочертив несколько метров колёсами, стальной зверь выровнял ход, а из темноты стремительно надвинулась канава, пересекающая дорогу.
Спохватившись, я резко крутанула баранку и ударила по всем педалям сразу. Сбоку раздался истошный визг, и массивный джип с размаху взлетел над траншеей, а я только и успела выбросить руку, чтобы придержать ребёнка. Мгновение спустя джип вонзился в противоположный берег из рваного асфальта, битых плит и сползающего песка…
Я утопала в чём-то мягком, похожем на пластилин, и сквозь ватное оцепенение и гул в ушах ощущала, как меня тормошат и колотят по спине чьи-то руки. Слабые, но настойчивые. Я щурилась и морщилась, пытаясь отдохнуть ещё немного, а ручонки всё трясли и трясли меня.
— Лиза, очнись! Почему ты не шевелишься?! — многократным эхом доносилось детский голос через вязкие толчки крови в ушах. — Ну я прошу тебя, очнись, Лиза! Давай же!
Неподалёку лаяла собака и что-то с перемещалось над нами, назойливо жужжа, словно электрический блендер. Жутко не хотелось просыпаться, но откуда-то за шиворот лилась вода, а подушка безопасности сдулась окончательно. Я ощутила жёсткий круглый руль, впившийся в грудную клетку. Колени покрывало блестящее стеклянное крошево, мелкие осколки были везде – на сиденье, на коврике, на приборной панели. Они хрустели под ногами, смешивались с водой, которая шуршала по железу и ручьями текла к педалям, образуя лужу. Всё это венчала торчащая сквозь стык крыши и лобового стекла труба прямо у меня над головой.
— Лиза, пожалуйста, проснись! — через шум воды слышала я.
Собрав, наконец, разбежавшиеся мысли, я вспомнила, где нахожусь. Мы пытались скрыться от погони, и произошла авария. И кому же пришло в голову рыть траншею посреди города… Сколько времени прошло? Наверное, немного…
Разлепив наконец веки, я впустила в чугунную голову тусклый свет.
— Я здесь, хорошая, здесь. — Я нащупала ребёнка позади.
— Ты не поранилась? — взволнованно причитала девочка. — С тобой всё в порядке?
Уткнувшись дымящимся капотом в землю, машина наискосок лежала в канаве глубиной в пару метров. Всё. Приехали. Кнопку зажигания не имело смысла даже искать.
— Голова на месте, руки-ноги тоже, — ответила я, выбираясь из-за руля. — А ты как?
— Со мной всё хорошо, меня мои друзья спасли! — Алиса за руку потянула меня наверх через перегородку, к прямоугольнику задней створки кузова. — А Оникс помог вылезти и теперь лает на беспилотник.
Сумка… Она была на мне, и мой верный пистолет лежал в ней. Стряхнув с себя то, что осталось от лобового стекла я перебралась в кузов и вскарабкалась наверх, под дождь и красный глазок дрейфующего в мокром воздухе дрона. Помогла выбраться девочке которая воскликнула:
— Они догнали нас, Лиза!
Появившаяся в мощных лучах прожекторов собака грозно лаяла то на приближавшийся рёв моторов, то на вихляющий в воздухе алый огонёк. Стало ослепительно светло, словно днём – установившаяся напротив россыпь огней в сумраке выжигала глаза. Прорываясь сквозь шелест воды, грянул голос:
— Не двигаться, оставаться на своих местах! Попытка к бегству – расстрел на месте!
Мы замерли, словно дикие звери на ночной трассе. Укрытая нами с Оскаром от слепящих фар Алиса стискивала посеревшего от влаги плюшевого медведя с леденцом в лапах. Оскар, встав перед нами на пути яркого прожектора, притих в напряжённой позе. Я же на всякий случай спрятала за спину мехапротез ладони. Ветер хлестал по лицу проливным дождём, который насквозь пропитывал одежду и стекал по ногам. Бушевала буря, которая в этих краях была почти невиданным явлением.
Барражировавший над нами красный огонёк дрона опустился на одну из машин. Чёрные тени мелькнули в свете фар, из дождя возникли громоздкие силуэты бойцов в полной экипировке.
— Руки держать на виду!
— Не стреляйте! — воскликнула Алиса.
— Решили в догонялки поиграть? — осведомился один из них сквозь маску, наставив на меня оружие почти в упор. — Откуда боевой имплант?
Собака глухо зарычала.
— Оскар, спокойно, — вполголоса обратилась я к собаке.
— Что в машине?! — приглушённо рявкнул боевик, нависая надо мной. — Кого везёшь?!
— Никого, мы тут одни, — ответила я, сохраняя видимость спокойствия. — Мы просто ехали…
— На таких скоростях «просто» не ездят! — заметил боец. — Оружие для противника? Боеприпасы?
— У нас ничего нет, мы просто пытаемся выжить.
— Хатчинс, проверь машину! — скомандовал он, и один из закатанных в броню силуэтов двинулся к торчащей из канавы корме стального зверя. — «Сфера», режим приманки метрах в ста отсюда.
Загудели лопасти, едва слышные на фоне работавших двигателей. Подпрыгнул в воздух беспилотник, замер на мгновение, а затем перескочил сквозь стену дождя и завис над дорогой. Замигали разноцветные огни – белый, синий, красный, зелёный, и дальше по кругу, замолотили воздух во всю мощь винты, слышные даже отсюда…
— Дохляки в зоне видимости, сэр! — крикнул кто-то из темноты, и один из ярких лучей метнулся в сторону, выхватывая из плотной дождевой завесы обочину.
В пульсирующем свете появились два оборванных мертвеца – и тут же с гортанным воем кинулись вперёд. Грохотнула короткая пулемётная очередь, скашивая обоих, и эхо было моментально проглочено шумом дождя.
Хатчинс тем временем отодвинул полурасстёгнутый брезент и бегло оглядел внутренности «Райно».
— Сумку сюда! — Перед моим лицом возникла рука в зелёной перчатке.
Я медлила, лихорадочно соображая, что делать дальше. В сумке пистолет. Отдать её? Или достать оружие и использовать по назначению единственный патрон? Этот здоровяк не похож на военного, но упакован на совесть – полный шлем, жилет, бронепластины. Единственный выстрел должен быть метким и точным, но вот что делать с остальными – я не представляла…
Прожектор сделал ещё один резкий вираж, озаряя заражённого возле угла какого-то строения. Вновь заговорил пулемёт, опрокидывая тело на мокрый асфальт, а следом второй прожектор метнулся совсем в другую сторону, на бетонную ограду с высаженными вдоль неё деревцами, из-за которых выбрался ещё один доходяга.
А вот и оно – секундное замешательство. Лёгкий поворот головы – боец прямо передо мной отвлекается, а я, ведомая рефлексом, изо всех сил бью его ногой по колену, одновременно хватая за шею мехапротезом того, что сбоку. Пистолет уже был в моей руке, упираясь в стык между шлемом и композитным наплечником. Попав в болевой захват, боевик отделял меня от слепящих фар.
— Оружие на землю! — заорали из темноты.
— Сами кладите! — как можно громче рявкнула я, пытаясь разглядеть бойцов в непроглядной мгле. — Я стреляю лучше, чем любой из вас!
Показалось, что они растерялись на краткий миг, не ожидая подобного развития событий.
— Мы не желаем никому зла, просто дайте нам уйти! — попыталась я закрепить успех.
— Спокойствие, парни! — вскинув руку с автоматом, обратился к сослуживцам взятый крепким захватом боевик – видимо, их старший. — И ты тоже успокойся и не усугубляй своё положение. Пистолет положи, и поговорим.
Вполоборота повернувшись к опешившей девочке, я негромко приказала:
— Алиса, будь всё время у меня за спиной и не высовывайся!
Про собаку, похоже, все позабыли, а она тем временем с полным пониманием ситуации держалась рядом.
— Да ты самоубийца, как я погляжу? — процедил офицер в сантиметрах от моего лица. — Жить надоело?
— Тебе-то какая разница? Прикажи своим, чтобы дали нам уйти, но сначала пушку на землю! — Я посильнее вдавила дуло в шею, и боевик медленно, нехотя опустил автомат на асфальт. — Мы вам не враги, но и убить себя так просто не дадим!
— Для базаров уже поздно, детка, — прошипел офицер. — Ты теперь гарантированный труп. Если сейчас же отпустишь меня, девчонку мы пощадим…
Краем глаза отмечая канаву, я медленно пятилась вдоль неё под прицелами полудюжины стволов. Алиса, спрятавшись за нас с офицером, не отставала. Я с трудом удерживала хватку – боец был на голову выше меня. Из-за плотной стены обложного дождя доносились взрыкивания и хрипы – гости были на подходе.
— Ты прав, сейчас не до разговоров, но ты не в том положении, чтобы диктовать условия, — сказала я. — У вас есть настоящий враг – вот с ним и воюйте. А мы с вами сейчас разойдёмся, как в море корабли. Мы пойдём по своим делам, а вы – по своим. И никто ни в кого стрелять не будет. Идёт?
Молчание было мне ответом.
— Ну, что будем делать? — вполголоса спросила я, с трудом сдерживая дрожь в голосе. — Подождём, пока нас сожрут? Или ты всё же прислушаешься к доводам разума?
Ещё одна автоматная очередь полоснула серую дымку, в стороне с влажным плеском в лужу рухнуло тяжёлое. Сердце заходилось галопом, я чувствовала спиной Алису, которая дрожала от мокрого холода и нервного напряжения, прячась за меня. Лучи прожекторов бегали из стороны в сторону, выхватывая из полутьмы всё новые оскаленные лики смерти. Коротко стрекотали автоматы – не по нам, куда-то мимо.
— Командир, здесь становится горячо! — крикнул чёрный силуэт с крыши одной из машин. — Я думаю, их можно отпустить! Всё равно не жильцы!
— Хорош в рожу светить! — огрызнулся офицер на невидимого сослуживца, и сразу же слепящий луч ушёл в сторону.
— Валите, — сказал он. — Ты, похоже, с подготовкой, но у вас нет шансов выжить. У девчонки – точно.
— Мы попробуем, — ответила я и разжала хватку.
— У вас десять секунд, чтобы исчезнуть, пока я не передумал, — с гробовым спокойствием сообщил боевик.
Ухватив Алису за руку, я нырнула в переулок, и мы со всех ног кинулись по брусчатке в темноту. Взревели отдаляющиеся двигатели. Девочка тяжело дышала, разбрызгивая лужи и еле поспевая за мной, рядом рысью бежала собака, а сзади громыхали пулемётные очереди и отрывистые выстрелы. Видимость была почти нулевой, дождь застилал глаза, и нашим ориентиром был железный забор слева и каменная стена справа, бегущие мимо…
Отрывисто гавкнув, Оскар перегородил нам дорогу и застыл, а мы чуть не полетели через него кубарем. Он стоял, смотрел в темноту и рычал. Напрягая с трудом привыкающие к темноте глаза, я едва различала какие-то смутные силуэты, колышущиеся в узком переулке. Кажется, идут навстречу. На выстрелы, которые, отдаляясь, ещё разрывали воздух далеко позади.
— Назад, — сказала я и потянула Алису за собой.
Мы побежали назад, и тут же за спинами по лужам зашлёпали многочисленные ноги. Секунды спустя забор кончился. Слева, за злополучной траншеей в дожде исчезали красные габаритные огни. Справа улица шла вдоль железного забора, а по самой улице к нам шли доходяги. Серые тени среди дождя, завидев добычу, меняли направление и ускоряли шаг. Заполненный бродячими трупами переулок тоже был отрезан.
— Я не хочу! — пискнула Алиса.
Оскар вдруг громко залаял и кинулся вперёд, в самую середину улицы, навстречу безликим скособоченным силуэтам. Пронёсся по дуге на противоположную сторону и принялся лаять ещё громче. Ходячие тела меняли курс, потеряв к нам интерес, и устремлялись к собаке.
— Он их уводит, — прошептала я.
— Совсем как Леонардо, — отозвалась Алиса.
Не теряя времени, мы двинулись вдоль забора, в обход замерших доходяг, которые застыли в выборе цели. Я крепко сжимала детскую руку. Через несколько секунд впереди, за шумом и плеском ливня проступили новые силуэты, из темноты вовремя вынырнул проём ворот, и я резко метнулась вбок. Почувствовав открытое пространство, мы рванули вперёд, в неизвестность. Восставали из земли куцые деревца, промокшая трава шелестела под ногами. Увлекая Алису, позади я слышала горловой клёкот и шлепки обуви по воде. Внизу вновь показался асфальт, а на той стороне небольшой площади возвышалась серо-чёрная тень какого-то здания. Алиса сдавленно застонала – почти физически я чувствовала, как она силится не упасть на асфальт и не зареветь во весь голос…
— Только вперёд! — выпалила я.
Несколько секунд спустя, едва не споткнувшись и не полетев ничком, мы вспорхнули по ступеням бетонного крыльца. Почти по воздуху я занесла Алису под козырёк здания, прикрывший нас сверху от дождя.
Далеко-далеко, на грани слуха я слышала собачий лай. Он постепенно отдалялся, а топот ног, напротив, близился. Они уже рядом, в десятке шагов – я видела дюжину теней во тьме…
Глаза обозначили прямоугольник двери, а рука сама нащупала ручку. Рывок, ещё один, удар закрывающейся створки, три прыжка через небольшой предбанник – и мы вваливаемся в просторное помещение…
Серые прямоугольники окон напротив едва освещали длинный и широкий коридор, уходящий в обе стороны, в почти непроглядный мрак. Справа за стойкой скрывалась пустая конторка. Позади узорчатой решётки проступало едва различимое тёмное помещение, а вдоль окон напротив стояли ряды низких лавочек.
— Куда это нас занесло? — вопросила я.
— Школа, — пискнула Алиса. — Мы в школе…
Позади в дверь врезалось массивное, железный лязг покатился по коридору, заглушая барабанную дробь воды по железным подоконникам окон. Прижимая к себе девочку, я пересекла коридор и с замиранием сердца слушала, как в пяти метрах от нас в дверь долбятся чудовища. Догадайся одно из них взяться за ручку и потянуть на себя… Нет, о таком даже думать не стоит.
Справа, в глубине коридора, на самой границе видимости шевельнулась тень. Затем вторая. Тени серыми призраками плыли мимо окон, надвигались, и я, съёживаясь в комок страха, прижала ладонь ко рту Алисы.
— Назад. Медленно и тихо отходим, — выдохнула я.
Коротко взглянув через плечо, я не увидела ничего, кроме темноты, где кончались окна. Назад, назад… Тени неспешно приближались, а за предбанником в двойную железную дверь неистово колотились полтора десятка рук. Шаг, другой, третий, медленно, осторожно, чтобы, не дай бог, не издать ни звука – пока спина не упёрлась во что-то твёрдое. Решётка… Где проход? Я шарила свободной рукой позади себя, всё ещё зажимая рот Алисе, крупно и неистово дрожащей, будто пойманная в силки птица.
Вот она, дверь… Не поддаётся… Трясущиеся пальцы нащупали навесной замок, и в животе моём разверзлась бездна. Меня охватило ужасное, кошмарное чувство – казалось, сейчас я упаду в обморок, прямо тут, на пол. Тело моментально прошибло горячей испариной, прогорклый воздух было не вдохнуть.
Пепельные скособоченные силуэты, хрипло дыша и едва слышно стеная, ковыляли на нас – всё новые входили под мертвенный рассеянный свет из окошек. Подтянув Алису к решётке, я наклонилась к самому её уху и прошептала:
— Попробуй пролезть.
Во тьме лица её было не разобрать, я видела лишь светлый овал и две искорки глаз, устремлённых на меня. Секундное промедление – и девочка призрачным очертанием просочилась меж прутьев. Аккуратно сняв с плеча сумку, я просунула её на ту сторону, в руки Алисы. Прильнула к прутьям, чтобы попробовать пролезть самой. Нога, рука, плечо… Решётка больно врезалась в затылок, и я с ужасом осознала – даже оторви я себе уши, мне здесь не пролезть.
Побежал полузабытый, но хорошо заученный рефлекторный сигнал на нейроинтерфейс – и ничего не произошло. Не было со мной плазменного резака. А ведь до чего полезная штука была. Как бы он сейчас пригодился…
Попытайся я гнуть решётку кинетикой, чудовища, скорее всего, настигнут меня ещё до того, как я проберусь на ту сторону. А если они проберутся на ту сторону, то схватят Алису.
Бледный овал лица мерцал рядом и бесконечно далеко.
— У тебя есть пистолет, — едва слышно прошептала я. — Это твой выход, если другого выхода не будет. Но, пожалуйста, сделай всё, чтобы не пришлось им воспользоваться.
— Не бросай меня, — горячий выдох коснулся моей щеки. — Не уходи.
Тише… Тише, чтобы никто не услышал нас.
— Пожалуйста, иди… Прошу тебя, очень прошу. Ты должна идти вперёд, не оборачиваясь, ты должна жить…
— Но ты же обещала, что мы будем вместе, — шептала она, сдерживая крик внутри себя. — Обещала, что мы дойдём до конца…
— Прости, я не хотела тебя обманывать. Правда, не хотела. — Сквозь решётку я нащупала её тёплую руку. — Но бывает так, что выбора нет…
Тепло её кожи отстранилось, исчезло. Бледные пятна лица и плюшевого медведя, тихонько всхлипнув, растворились во тьме, а я распрямилась и спиной прижалась к решётке. Вот они, в каких-то пяти метрах. Шквальный ветер швырял в стекло чуть поодаль горсти воды. Разбить окно и сигануть наружу? Я присмотрелась – в школьном внутреннем дворе тоже бродили серые силуэты, полосуемые дождём.
Это западня, из которой нет выхода. Я зажмурилась и сделала глубокий вдох.
В недостижимых далях жадные и грязные ладони бились в железо, дверь прыгала и скакала в пазу, хлопала и рывками впускала внутрь здания холодный воздух, а время почти замерло. Я уже рисовала в голове картину, как десятки челюстей будут рвать моё тело на кровавые куски, выдирая из него мясо. Мурашки в ужасе разбегались в стороны, я чувствовала каждую усталую клеточку своего тела, запоминала ощущения на коже, а в голове осталась единственная мысль – ещё одна пуля мне бы не помешала…
Очередной порыв холодного ветра укусил лицо, и я открыла глаза. В двух метрах от меня, на границе тени, в которой я замерла, и рассеянного света из окна застыло жуткое вытянутое лицо. Оно слепо водило носом из стороны в сторону и смотрело, казалось, прямо на меня. Рядом и позади него стояли такие же, нервно подёргивая головами, подавшись вперёд. Они искали меня и не могли найти – залитые кровью глаза не видели, остатки слуха были забиты какофонией звуков, а дуновения ветра несли сквозь коридор прямо на меня запахи нечистот и давно не стиранного белья.
Нечеловеческий, оглушительный грохот ворвался в помещение – заражённые сорвали дверь вместе со стальной рамой и беспорядочной рычащей и хлюпающей кучей обрушились на пол предбанника. Чудовищно, дико и хрипло заорав множеством глоток, стоявшие передо мной монстры бросились врассыпную, словно стая бродячих собак, испуганных выстрелом. Они бежали на звук, сталкиваясь с теми, кто только что ввалился внутрь и теперь пытался подняться, они падали и копошились в груде тел, в тщетных поисках живого мяса. Не такого, как они.
Путь свободен! Бежать!!!
Что было сил оттолкнувшись от решётки, я рванулась вперёд по широкому и длинному коридору. Дорогу мне преградил опомнившийся кадавр, и я всей массой, направленной в плечо, буквально смела его с пути. Позади душераздирающе орали и рычали глотки, стучали, чавкали и скользили по линолеуму стоптанные башмаки, а я летела вперёд, в чёрный туннель.
В спешке замечаю две лестницы – вниз и вверх. Подсознание нарисовало сумрачную тень cверху, и я, моментально среагировав, нырнула в темноту нижнего пролёта. Поворот лестницы, ещё один пролёт – за скрипнувшей дверью распахнулся абсолютно и инфернально чёрный зёв прохода, в который я влетаю, не задумываясь. Руки сами собой захлопнули створ и щёлкнули замком, и воцарилась полная тьма.
С той стороны слышались торопливые сбивчивые шаги по ступеням, и я стала отступать назад, в застоявшуюся канализационную атмосферу. Едва не споткнувшись, я аккуратно перешагнула через порожек ещё одного дверного проёма и всем своим телом ощутила огромность помещения, в которое попала. Казалось, оно простиралось в бесконечность, раскинувшись под городом на многие километры. Внутри меня до озноба похолодело, я нащупала стену и прижалась к облупившейся штукатурке.
Тьма вокруг. А тишины не было – что-то шевелилось во мраке, шаркало и вздыхало. Глаза не знали, за что зацепиться, потому что цепляться было не за что. Всеобъемлющий страх внутри меня расправил плечи и обдавал тело горячими волнами пота. Это был самый фундаментальный страх – боязнь темноты. Неправильно говорят про него – не темноты мы боимся. Нам жутко оттого, что не знаем, что там – в этой темноте…
Что-то ткнулось в волосы, и я отпрянула. Стальной крючок… А рядом – ещё один, и ещё. Они были привинчены к доске, вдоль стены уходящей вдаль, и я осознала, что нахожусь в раздевалке. Где-то в далёких трубах с шелестом текла вода – дождевые стоки уносили её под землю, но другие звуки из тьмы заставили меня замереть на месте и перестать дышать.
Там, во мраке кто-то был. Леденящее душу свистящее и сипящее дыхание многих глоток раздавалось там, впереди. Шаркающие шаги с запредельной громкостью врывались в сознание…
И почему я не осталась там, наверху?! Я отдала бы всё, чтобы видеть того, кто сожрёт меня, кто бродит сейчас в темноте. Пусть даже видеть очень плохо – лишь бы не умирать вслепую, переполняясь обострёнными ощущениями на коже доживающего последние секунды тела…
Но я всё ещё могу двигаться… Двигаться, двигаться во что бы то ни стало… Идти, пока могу… Идти, даже если не могу, даже если я уже мертва… Что же ещё мне остаётся-то?!
Я обнаружила собственное мокрое, продрогшее насквозь тело жмущимся к стене, мелкими шажками пробирающимся вперёд. Из стены выдавалась доска. Ноги сгибались, я бесшумно пролезала до деревяшкой и двигалась дальше. Рука сама перебирала, отсчитывала крючки для одежды – на некоторых из них висело что-то матерчатое. А звуки были совсем близко. Я почти касалась тех, кто бродил среди железных крючков и одежды.
Из глаз моих ручьями лились слёзы, уши заполонял звенящий гул, а глотке стоял кровавый привкус – я, кажется, насквозь прокусила собственную губу, лишь бы только не издать ни единого звука.
Мозг отключился, словно в перегретом паровом котле сработал аварийный клапан, а тело моё несло меня вперёд – вдоль стены. В какой-то момент я практически потеряла сознание, а потом вновь очнулась, и моё тело ползло на далёкое серое пятно, едва проступающее в непроглядной тьме, словно единственная путеводная звезда в аспидном небе. Двигались ноги в истлевшей материи рядом, шевелились руки сбоку, спереди, сзади. На четвереньках я волоклась по полу и огибала то, что показывало перенапряжённое зрение, не помня себя от ужаса, не решаясь выдохнуть или вдохнуть…
Они были здесь, в считанных дециметрах от меня. Бродили во тьме, легонько наталкиваясь друг на друга. Я могла протянуть руку и коснуться обуви. Нашарить ладонью обветшалые от времени и грязи брюки и платьица, хлопковые рубашонки и переднички, а может даже пощупать спутанные волосы с застрявшими в них бантами…
Дети прятались во тьме, скрывались от солнечных лучей, скользящих сквозь окна по полу школьных коридоров, утратив все и всяческие смыслы. Казалось, в отличие от обратившихся взрослых, они утратили смысл даже в пожирании живого. Они даже не существовали – они просто были.
Никто не ломился в закрытую дверь, оставшуюся далеко позади меня. Где-то за ней ревели и выли бродячие покойники, но никто из них даже не спускался ко входу в подвал. Казалось, у них был какой-то негласный договор с прячущимися в подвале малышами, и эта шальная мысль заставила меня поверить в то, что мой разум всё-таки не выдержал, и я сошла с ума.
«Сейчас я уйду, оставлю вас в полном покое», — колотились в голове обрывки мыслей, пока я лихорадочно, чуть ли не по-пластунски продвигалась к смутным очертаниям дверного проёма. — «Вы заслужили покой, и я его не потревожу. Только пожалуйста, дайте пройти, дайте пройти, дайте…»
Казалось, сейчас на меня со всех сторон набросятся вопящие тени, будут рвать на части, раздирать зубами, растаскивать куски по углам, оставляя на полу кровавые следы…
Пришёл в движение воздух, лица коснулось прохладное дуновение. Прямоугольник всё приближался и увеличивался, я поднялась и на дрожащих ногах заковыляла вперёд, к спасительной мгле, сбрызнутой рассеянным светом. Ступени, металлические перила, и снова ступени…
Дверь с крошечным окошком на уровне глаз преградила мне путь. За мутным стёклышком открывался ещё один широкий коридор. Я схватилась за ручку и дёрнула – не поддаётся. С той стороны кто-то коротко взвизгнул, смутная тень отпрянула прочь от двери.
— Это я, Лиза, — вполголоса просипела я, легонько постучав по стеклу. — Алиса, открой, пожалуйста.
Нерешительно топтавшийся на месте силуэт скрылся из виду, и через секунду замок щёлкнул. Потянув за ручку, я вышла в коридор. Алиса с сумкой на плече стояла передо мной, стискивая в руках верного мишку.
— Алиска, — только и выдохнула я и прижала её к себе – мокрую, замёрзшую и дрожащую.
Спасена… Я не могла поверить в это, однако я пробралась под первым этажом прямо в это крыло. А дальше, из-за поворота тёмного коридора ветер нёс шум ливня пополам с надсадными воплями и звериными вскриками. Решётка отделяла эту часть школы, но мне не хотелось проверять её на прочность. Поэтому, заперев дверь на лестницу в подвал, я увлекла Алису дальше в темноту, прочь от звуков, от ветра и дождя.
Бросив взгляд на окна, выходящие во внутренний двор, по ту его сторону в крыле здания я увидела смутные тени, мечущиеся по холлу. Старательно держась подальше от окон, в самом торце коридора мы наткнулись на дверь, распахнули её и очутились в одном из пустых классов Закрыв дверь, я подпёрла её стулом, и мы с Алисой спина к спине затаились под массивным учительским столом…
* * *
— Ты хорошо учишься в школе? — спросила я.
— Училась хорошо.
— В каком классе?
— В третьем.
— До четвёртого класса все хорошо учатся, — усмехнулась я. — Потом нужно стараться, чтобы получить хорошие оценки.
— А у тебя какие оценки были?
— Самые разные.
— И двойки?
— Да.
— И даже единицы?
— Только по поведению, — сказала я, прислушиваясь к стихающему дождю. — Но только здесь, на Пиросе, где я помню последние два года учёбы. Но я почти не помню школы на Кенгено. Кажется, их было три. Мы с семьёй несколько раз переезжали.
— С семьёй… — пробормотала девочка. — Теперь, когда везде смерть, где искать людей?
— Точно могу сказать, что искать нужно тяжело вооружённых, — хмыкнула я. — Но желательно подальше отсюда. Когда-то мне казалось, что рядом слишком много смертей. Но это…
— Невозможно убегать постоянно, — критически заметила она.
— Пока кто-то жив, всё не напрасно. — Я положила ладонь на её подсохшую спутанную макушку. — Живая. Значит, продолжаем путь.
— А буря была о-го-го.
— Я таких отродясь не видала, — согласилась я. — С уходом людей всё очень сильно поменялось. Даже погода.
Мы сидели на полу под широким окном и ждали. Я считала секунды и вглядывалась во влажную мглу, которая медленно расступалась, обнажая обширное заросшее поле позади здания школы. Дождь сходил на нет, но ветер всё ещё гонял по открытому пространству троих доходяг туда-сюда. Из-за угла показался четвёртый и побрёл бесцельно вдоль двора.
Овальная беговая дорожка школьного стадиона и белые, словно нарисованные мелом силуэты турников отделяли нас от ограды. За ней через дорогу расположился пустырь с многоэтажкой слева, а за пустырём открывалась степь с деревцами вдали.
— Похоже, это окраина городка, — прошептала я, показав рукой в направлении поля. — Мы его почти весь проехали. В степи их будет намного меньше, чем в городе.
— А куда мы пойдём?
— Давай за пару дней доберёмся до моего старого дома и осядем там, — оценивая направление, предложила я. Где-то там, в паре сотен километров к югу расположилась Олинала и запустелый дом неподалёку.
— Можно будет рыбачить, там речка есть… Арбалета я, правда, потеряла, но мы что-нибудь придумаем…
— Мы теперь всегда будем так жить? — тихо спросила девочка. — Оглядываться по сторонам, бояться…
— Мне кажется, ещё месяц-другой, пока все, кто заразился, не вымрут, — сказала я, расплетая ей причёску. — Человеческое тело не приспособлено к такому. А может, и лекарство какое-нибудь найдётся. Но, в общем, мы на это особо повлиять не можем, поэтому лучше сосредоточиться на насущном.
— Сейчас у нас есть цель, и надо к ней двигаться, — со взрослой решимостью сказала она, а я тем временем закрутила ей удобный «хвост».
— Верно. Это единственное, что сейчас важно. Ты готова?
— Да.
Повернув тугие щеколды, я распахнула массивную оконную раму и ещё раз огляделась. Путь был свободен, оставалось лишь преодолеть сто метров двора до турников и к ограде. Ещё столько же было до бредущего наискосок через поле ближайшего к нам доходяги. Соскочив вниз, я помогла Алисе спуститься, и мы, пригнувшись, дугой припустили к выходу со двора. Доходяга встал, скосил голову и издал нечленораздельный звук.
Девочка тем временем ускорилась ещё в полтора раза. На середине пути со стороны другого угла школы раздался гортанный вопль, зашуршали торопливые шаги по влажной траве. Последние метры мы преодолевали галопом до самого забора. Когда стальные прутья оказались перед нами, я с ходу подставила сцепленные руки, и Алиса, не говоря ни слова, всё поняла и вспорхнула на верхушку забора. Она стояла на самом верху, дожидаясь, пока я вскарабкаюсь следом, но глядела совершенно в другую сторону. Я слышала, как расстояние между мной и голосящим мертвецом сокращалось.
Рывок, подтягивание, одну ногу наверх – и вторую хватают две жадные руки. Алиса не вскрикнула. Она схватила меня обеими руками за предплечье и спрыгнула с забора, с той стороны.
Кубарем мы покатились в заросли, а меж прутьев возникла клацающая зубами образина.
Упустив добычу, чудовище орало, толкалось в створ и протягивало к нам свои крючковатые руки. Не дожидаясь, пока на лязг сбегутся другие, мы с Алисой пересекли дорогу, перемахнули через заполненную по колено грязную канаву и побежали в поле. Последние капли дождя падали на голову и на плечи – обезвоженная туча над головой собиралась в дальнейший путь. Скользкая трава, казалось, облегчённо дышала, получив долгожданную влагу…
* * *
Мёртвый город остался далеко за спиной…
Раскинув руки в стороны, я валялась на мокрой траве, а Алиса в обнимку с плюшевым медведем лежала тут же, уложив затылок мне на живот. Мы глядели на звёзды. Мерцающие искры танцевали над головой, высвечивали бездонное ночное небо, сквозь которое одиноким заблудившимся гостем ползла крошечная монета Арденума.
— Лиза, — позвал гундосый голос у меня на животе.
— А?
— Я тоже хочу железные руки и ноги, как у тебя, — заявила она.
— Поверь, лучше всего самые обычные руки и самая обычная жизнь.
— Но нам теперь ничего не страшно, да?
— Домашним заданием или контрольной работой нас точно не испугать, — сыронизировала я. — А с остальным мы как-нибудь справимся.
— Если ты будешь со мной – тогда я ничего не боюсь, — сказала она. — Даже твоих единиц за поведение. Мне кажется, ты понимаешь, что значит быть хорошим человеком.
— И что же это означает?
— Хорошим человеком нужно быть здесь и сейчас, пока не стало поздно.
Я коснулась её головы и ласково провела ладонью по мокрым волосам, по горячему лбу. Только теперь, когда адреналиновый шторм в моих венах угас, а туча ушла прочь, раскрыв над нами звёздное небо, я поняла, что по-настоящему жива. Не выжила в очередной раз, но была живая. Странным образом я отпускала себя прошлую, со всем, что там было. Если хорошим человеком можно быть только здесь и сейчас, то хранить жизнь – это и есть по-настоящему жить…
После сюрреалистичного подвала из кошмаров небо казалось ослепительно ярким, и я никак не могла на него наглядеться. Я впивалась глазами в тёмное полотно, изучала его мельчайшие узоры. Конкистадор, Верблюд, Северный Крест – я перечисляла созвездия, которые помнила, и которым не мешал оранжевый Арденум…
Небо вдруг мигнуло голубоватым светом. Рядом с луной бесшумно полыхнула отчётливая точка новой звезды, раскинула вокруг себя лазурное кольцо, тут же растворившееся, и, заметная на фоне далёких мерцающих искр, запульсировала ровным бирюзовым светом. Такую «звезду» я видела не раз…
Этого не может быть… Не может быть!
— Алиса, ты тоже это видишь? — Я ткнула пальцем в мерцающий огонёк.
Меня разбирала нервная дрожь, я не могла поверить глазам. Сейчас она скажет, что там ничего нет. А я скажу – да, похоже, мне просто показалось. Так ведь? Показалось?
— Да, — прошептала она. — Что это там загорелось? Неужели «Врата»?
— Они включились…
… Невесть откуда взявшиеся силы толкали меня дальше. Сквозь ночь по пустым полям мы продвигались на юг, оставляя далеко в стороне дороги, промокшие деревянные ограды и безмолвные коробочки частных домов. Глаза неустанно выискивали в подсвеченной Арденумом полутьме движение, а раздобытые в ветхом амбаре по пути вилы были готовы колоть вновь. На их счету было уже четверо. Недаром Лео таскал с собой именно вилы. Для тех, кому не хочется прикасаться к заражённым, это был лучший вариант…
Я шагала вперёд и поминутно поглядывала вверх. Не пропадёт ли сияющий огонёк, который по мере вращения планеты вместе с тусклыми на его фоне звёздами постепенно смещался к горизонту? Желудок сводил голод, но меня это не тревожило. Где-то внутри открылось второе дыхание, и я знала, что теперь всё изменится. Врата вновь работали, а значит, либо этот кошмар подойдёт к концу, либо распространится дальше, на Землю. Всё же первый вариант был бы предпочтительнее…
— Апчхи! — вырвалось у Алисы, и я только сейчас ощутила, как раскалена от жара ладонь Алисы. Я остановилась. Девочка пошатывалась как сомнамбула.
— Хорошая моя, — ласково сказала я, наклоняясь к ней. — Прости, я совсем задумалась. Эти штуки, в отличие от людей, не знают усталости… Как ты себя чувствуешь?
— Плохо, — сдавленно ответила девочка. — Горло болит, мне жарко и хочется есть. Я устала.
— Я могу тебя понести, если хочешь.
— Хочу…
Взгромоздив Алису к себе на спину, я зашагала сквозь высокую траву под очередную горку. Силы быстро улетучивались – нести на себе и ребёнка, и вилы, и сумку с пистолетом оказалось тяжеловато даже с учётом драгоценных мехапротезов, которые спасли мне жизнь в миллионный раз буквально полчаса назад, когда нелюдь изловчился и прикусил биотитановый кулак. Что ни говори, а подарок Альберта, от которого у меня осталось три четверти, был бесценным…
Сколько мы уже прошли? Километров пятнадцать? Или двадцать? Мы двигались всё так же степью, обходя по длинной дуге лачуги, видневшиеся в отдалении. Рисковать и останавливаться на отдых в заброшенных домах не хотелось. Встреча с мертвецом один на один была уже делом привычным, но нарваться на целую толпу в мои планы не входило. Я всеми силами старалась отсрочить этот момент…
Скользя вдоль горизонта, взор мой зацепился за что-то. Рядом с куцей лесополосой, за высоким забором прятался двухэтажный дом, а из его печной трубы поднимался едва заметный столбик белёсого дыма. Свет не горел. Но там, где есть дым – есть и люди. Люди…
Алисе был нужен отдых, еда и вода, поэтому решение было принято моментально.
— Вон тот дом видишь? — спросила я, присев на корточки. — Похоже, там кто-то есть. Как думаешь, стоит к ним наведаться?
— Может, у них есть еда и ночлег, — с надеждой сказала она, слезая на землю.
— Наверняка есть. Сможешь дойти?
Алиса молча кивнула, и мы зашагали вперёд, к узкой просёлочной дороге и протянувшемуся вдоль неё забору. В высокой траве стрекотали сверчки, Арденум висел за нашими спинами, роняя на землю две расплывчатые тени, а мы приближались к дому. Чудовищ было не видать, да и до цели без транспорта или как минимум без ночлега мы оставаться не могли.
Я уже предвкушала любой, самый аскетичный ужин – пусть даже кусок чёрствого хлеба, кружку прохладной воды и тёплую постель. Так толком и не обсохнув после ливня, я продрогла до костей, и единственное, что спасало – это движение…
Окна дома были плотно зашторены, но, приблизившись, можно было уже различить тусклый свет, горящий внутри. Обогнув забор и завернув за угол, мы подобрались к массивным воротам, и я постучала по дереву. Было тихо. Выждав время, я постучала настойчивей и громче, и где-то за оградой скрипнула входная дверь.
— Тут опять мертвечина бродит! — гаркнул прокуренный мужской голос. — Чубатый, тащи топор!
— Мы не мертвечина! — отозвалась я.
— Русскоязычная? Что ты забыла в этой глуши в такое время?
— Мы шли мимо, но, кажется, без отдыха и пищи нам не обойтись.
— И сколько вас? — насторожился голос.
— Двое. Я и ребёнок.
Тяжёлые башмаки протопали к воротам, лязгнул засов, и створ приоткрылся. На нас подозрительно воззрился крепкий мужичок неопределённого возраста, но уже седой и необычно старый лицом. Подвигав недельной щетиной, глянул поверх наших голов, затем бегло осмотрел меня и Алису.
— Можно у вас переночевать? — спросила я. — Девочке нужен отдых. Мы не задержимся и утром отправимся в путь.
— Ну, проходите, — сказал он и впустил нас во двор.
На пороге дома стоял ещё один мужчина – низкорослый, полноватый и бритый наголо со странным чубом, торчащим из макушки.
— Вова, помешивай кастрюлю! — гаркнул старший так, что заложило уши, и запер за нами ворота.
— Сколько г’аз тебе говог’ить?! — вместо приветствия раздался картавый выкрик с крыльца. — Не называй меня Вовой! Моё имя – Во-ло-ди-миг’!
В сердцах он махнул рукой и скрылся в доме, а первый хохотнул.
Просторная, но изрядно поросшая бурьяном территория двора была завалена каким-то железным и деревянным хламом. Груды досок, бочки, куски металлолома лежали тут и там. Сбоку, возле гаража стояла просевшая на рессорах легковушка. Транспорт. Может быть, даже на ходу.
На той стороне двора пустыми стойлами чернел загон для скота, а где-то позади здания тихонько тарахтел генератор.
— Вы проходите, не стесняйтесь. Мы как раз собирались ужинать.
На дворе глубокая ночь, а они сели за ужин? Похоже, в этом мире режим был совершенно сбит не только у нас с Алисой…
— А вас как зовут? — спросила я.
— Можно просто Иней, — представился старший, сложив из морщин беззубое подобие улыбки. — Погремуха такая. Меня раньше все так обзывали, и теперь зовут. На кухне Вова-хохол. Он слегка стеснительный, но парень хоть куда. А вы чьих будете?
— Я Лиза, а это – Алиса, — представила я нас. — А что такое хохол?
— О, это вот как раз про Володимира, — махнул рукой Иней и вошёл в прихожую, и я осторожно последовала за ним. — Когда-то это ошибочно считали национальностью, а оказалось, что это мировоззрение.
— Шо вы там обо мне обсуждаете? — раздался раздражённый голос из кухни.
Тусклый свет выхватил стенку с одеждой. Обычная одежда на крючках – в том числе женская. Значит, здесь была ещё и женщина. Свои стоптанные, промокшие и насквозь и пропитанные грязью кеды я сняла на пороге, оставшись в носках. Алиса последовала моему примеру и тоже разулась, а мужчина тем временем с опаской косился на мой мехапротез, который не разглядел у забора.
— А это у тебя что за железка? — последовал вопрос.
— Была авария, пришлось протезировать, — пространно сообщила я, нарочито неуклюже подвигав пальцами.
— Пожалуй, это лучше, чем ничего, — протянул Иней.
Справа на второй этаж вела лестница. Небольшой коридор окончился просторной кухней, которая встретила нас небрежностью. Сидя за столом напротив входа, пухлый Володимир с чубом жидких волос на голове рассматривал что-то на экране планшета.
— Вова, знакомься, — сказал Иней. — Это Лиза и Алиса.
— Я – Володимиг’, — сообщил картавый, отрываясь от планшета и поправляя чуб. Он явно испытывал дискомфорт, злился на своего приятеля и поглядывал на большую кастрюлю, стоящую на плите. — Так звали моего пра-пра…
— Ты им тоже будешь бодягу разводить про своего героического предка? — со скепсисом спросил Иней. — Все мозги проел этими своими древними украми…
— Я г’азве что-то сказал пг’о дг’евних укг’ов?! — исподлобья спросил Володимир. — Да, я укг’аинец и гог’жусь этим. Но сейчас мы не об этом…
— Да какая разница? Ну служил твой дед в какой-то там дивизии…
— «Галичина»! Когда ты уже наконец запомнишь?!
Истеричный Володимир и Иней, похоже, были в давних контрах.
— Всем плевать, — протянул Иней. — И мне тоже. Но если я о нём ничего не рублю, то вот такие, как ты у нас на зоне были в роли голубцов-акробатов… Как там ужин наш? — перевёл тему Иней, увидев, как багровеет его собеседник, и подошёл к плите, на которой дымила кастрюля. — Ты хоть поглядываешь?
— Я мешал.
— Как мешал, комки одни! Я сам помешаю, а ты ливер дави, нехер лататься почём зря!
Володимир встал, достал два стакана средней чистоты и наполнил их прозрачной водой из канистры, стоявшей рядом. Поставив стекло напротив нас, сел, дождался, когда я осушу свой стакан до дна, и с резиновой улыбкой поинтересовался:
— Куда путь дег’жите?
— Мы из Спинетты, — ответила я, отставляя ёмкость в сторону. — Шли на запад, к морю, но обстоятельства изменились, и теперь мы идём на юг.
Блаженство спускалось вниз по пищеводу, наполняя прохладой истосковавшиеся по влаге слизистые оболочки. Всё-таки дождевая вода, которой мы утоляли жажду из лужи после ливня, не шла ни в какое сравнение с ледяной родниковой. Или, как минимум, колодезной.
— А что на юге? — спросил Володимир.
— Мы хотим осесть и подождать, когда всё встанет на свои места, — сообщила я. Вроде, не слишком много сказала.
— А г’азве что-то не на своих местах? — приподняв бровь, поинтересовался собеседник. — В смысле… Люди же убивали дг’уг дг’уга и пг’одолжают убивать. Не меняется г’овным счётом ничего. Видимо, так уж заведено у людей.
Иней отвлёкся от кастрюли и выставил на середину две нарезки – подсохший хлеб и сыр. Володимир сделал себе душевный бутерброд и тут же принялся жевать, разглядывая нас исподлобья. В основном Алису, молчавшую всё это время. Я сделала бутерброды ей и себе.
— Экий ты философ, Вова, — хмыкнул Иней.
— Г’уками у нас г’аботаешь ты.
— А ты, стало быть, желудком, — парировал тот.
Дожевав ломоть, я сказала:
— С точки зрения философии всё понятно, но я немного о другом. Уже скоро всё полностью изменится.
— По-моему, ничего уже не изменится, — сказал Иней. — Тут всё это надолго. Кто-то дал дрозда с этим вирусом, а потом Земля прислала ребят разгребать бардак. Если бы я сразу знал…
— Разве такое можно разгрести? — Я вспомнила огромную, непроницаемую толпу доходяг, сошедшихся на шум плотины.
— Да их жечь придётся ещё года три! — воскликнул мужчина.
— Вам доводилось?
— Я решил не гонять порожняк и выбрал свободу, — пространно ответил он. — Я лучше где-нибудь в тихом месте пересижу, а там, глядишь, через полгодика всё и наладится. А Земле мы нафиг не нужны.
— Полгодика – это вы круто взяли. — Мы с Алисой переглянулись, на её лице мелькнула бледная тень улыбки, но как-то стало понятно, что не стоит так сразу вываливать на собеседников новость о включившихся Вратах.
Насытившись бутербродами, я размышляла о судьбе, которая, кажется, наградила нас после ада, через который мы прошли. Пусть и странноватые, эти люди жили в относительном спокойствии и в безопасности. У них была еда, вода и электричество. В большом доме было много комнат, поэтому здесь с лёгкостью хватит и нам на ночлег…
— Это то, о чём я думаю? — В дверях, щурясь от света, появилась тощая всклокоченная женщина.
Завидев нас, нежданных гостей, она замерла, улыбнулась одними тонкими губами и обратилась к мужчинам:
— Мальчики, вы хорошо себя вели? Не обижали гостей?
— Нет, Фег’ганочка, всё в пог’ядке, — заискивающе проблеял Володимир.
Немолодая на вид и одетая в потёртые джинсы и серую мятую блузку, она проковыляла в кухню и уселась за стол, заплетая дрожащими руками хвост из неопрятных волос. Острые черты лица, телосложение худощавое почти до кожи, висящей на костях. На подобных персонажей мне довелось насмотреться. Шальной блеск в глазах, бледная до синевы кожа и дёрганые движения выдавали в ней наркоманку со стажем…
— Благодарю, нам здесь оказали радушный приём, — выдавила я из себя.
— Мы всегда рады гостям, — приторно улыбнувшись, сообщила женщина, выдавая лёгкий акцент. — Жаль только, в последнее время к нам не очень часто заходят. Но нам хватает.
Я изучала хозяев. Смуглый, одутловатый, картавый Володимир на вид был лет двадцати пяти-тридцати от роду. Сын пожилого Инея? Нет, не очень-то они и похожи. Разные типажи, цвет волос и даже глаза… И что за странный чуб у него на голове? И женщина эта была им чужой. Они не были семьёй.
— Вы-то, небось, голодные с дороги, — приговаривал Иней, двигая плечами у плиты. — Аппетит ваш мы немного подогрели, а впереди – главное блюдо. Деликатес, ни дать, ни взять.
— Апчхи! — чихнула Алиса и тут же получила от меня в руки второй бутерброд с сыром.
— Иней, ты следишь? — спросила женщина. — Самое главное – доварить, но они не должны развалиться…
— Всё хорошо, Фергана, я слежу, — отозвался старший.
— Вот и отлично. На этого рассчитывать не стоит.
— Утг’ом опять пг’идётся готовить, — пробурчал толстяк.
— Можно подумать, ты будешь готовить, бездарь, — хохотнул мужчина у плиты, отвлёкся от готовки и присел за стол.
— Ну и как там, на севере? — обратился ко мне. — Много мертвечины?
— Как и везде, — отозвалась я. — В городах много, в сельской местности поменьше. Может быть, есть места, где их нет совсем.
— Их бы химикатами, как в Ла Кахете, — задумчиво пробормотал Иней, а затем будто спохватился. — Слушай, ты с Земли?
— Не совсем.
— Но ты разговариваешь на русском.
— Как и все мы здесь.
— Я всегда говорил, что русские – это лучшие выживальщики в мире, — удовлетворённо заметил Иней.
— Это пг’осто совпадение.
— Я видела разных людей, — призналась я. — Они говорили на разных языках, и они были разными.
— Но все они уже склеили ласты, — задумчиво пробормотал мужчина. — А ты осталась. И я тоже. И этот, но он – исключение.
Он брезгливо оглядел Володимира с головы до ног.
— Самое главное тепег’ь – это умение убивать. — почти надменно произнёс Володимир, а затем обратился ко мне: — Если бы ты не убивала, ты не добг’алась бы сюда.
Это было правдой, и я промолчала.
— Да, у каждого из нас есть маленький секрет, — усмехнулся Иней. — Как думаешь, бандеровец, может, дать гостям расклад про твой?
Володимир стал краснее прежнего и неразборчиво двигал губами, силясь что-то сказать, а Алиса принялась жевать бутерброд с двойным усердием, переводя взгляд с одного человека на другого. Натерпевшийся ребёнок жадно впивался в хлеб с сыром, будто это был последний в её жизни бутерброд.
Тем временем Фергана, сидя на стуле, ёжилась, дрожала, почёсывала руки и всё пялилась на Алису. Заметив мой взгляд, она принялась делать вид, что изучает свои обкусанные ногти. Её явно ломало, а я уже начинала сомневаться, стоит ли оставаться в этом доме.
Проглотив последний кусок и запив его холодной водой, Алиса прогундосила:
— Можно мне в туалет?
— Первая дверь налево, — махнул рукой Иней, подсаливая кастрюлю из стеклянной солонки.
Девочка вышла из помещения.
Опёршись локтями на скатерть, я зажмурилась, протёрла глаза и почувствовала боль в груди. Прислушалась к ней, обратила наконец внимание на внутренние ощущения. Она толчками била изнутри в грудную клетку, напоминая о том, что я уработалась буквально до полусмерти, чтобы добраться сюда. Смерть уже практически дышит мне в затылок. Ощущения были не новы, но сколько я так протяну?
Успокаивающе гудели голоса. Иней говорил какие-то, по большей части жаргонные слова, которые я не могла связать в осмысленный текст. Ему скрипуче отвечала женщина, остались лишь интонации.
Кажется, у меня больше нет сил, чтобы бежать. Какой-то смутный червячок сомнений копошился на задворках сознания, о котором, впрочем, я вскоре с радостью забуду. Сразу же, как только приму горизонтальное положение. Я обязана была наконец вздремнуть в тепле и сухости…
— Лиза…
Убрав руки от лица, я увидела внимательные синие глазищи на расцарапанном лице. Они смотрели прямо в душу.
— Ты устала? — спросила Алиса.
— Да, хорошая моя. Я знаю, и ты тоже устала.
Короткий кивок.
— Хочешь остаться с этими людьми?
Алиса подёрнула плечом и уставилась на меня пристальнее прежнего.
Я же думала о том, что мне, наверное, стоит начать доверять людям. Как знать – если бы удалось тогда, в Спинетте договориться с соседями, сейчас Алиса могла быть в безопасности. Быть может, сейчас мы были бы где-нибудь на севере, в тихой глуши, если бы остались с теми людьми на бензоколонке. И как знать – может, военные и не собирались нас убивать, и я зря загнала стального коня? Что касается меня, словно дикий зверь я убегала от всех, видела опасность везде, и теперь загнала сама себя…
Может, в этот раз стоит довериться? Да, один из них уголовник, другой выглядит как обиженный на весь мир подросток-переросток, а третью ломает после дозы… Но мне ничего не нужно – лишь прилечь на ночь. Довериться один раз, всего лишь на одну ночь.
Дожидаться горячего не хотелось, у меня было лишь одно желание – рухнуть в кровать и как следует отоспаться.
— Простите, — проговорила я в пространство. Почти неразборчивое домашнее бормотание хозяев прервалось, и на меня воззрились три пары глаз. — Где у вас тут можно переночевать?
— Да, конечно, переночевать, — протянула женщина и как-то странно посмотрела на Инея. — К сожалению, наверху свободна только одна кровать, и её мы постелим девочке. Но на заднем дворе есть домик. Там очень хороший, мягкий диван, есть обогреватель. Вас устроит?
— Я могу подвинуться, — пошутил Иней.
— Меня сейчас устроит что угодно, хоть гора щебня, — честно призналась я.
Мягкий диван… Любая поверхность, на которой можно было лежать, была именно тем, что мне нужно, но о мягком диване я и мечтать не смела…
Пока я ковыляла из кухни в сторону прихожей, Алиса провожала меня напряжённым взглядом, будто хотела сказать мне что-то, но почему-то не могла. Как в тумане, стоя над кедами, которые превратились в волглое месиво, я вдруг задалась мимолётным, скользнувшим по касательной вопросом – а где же будет ночевать Алиса? Сзади, из кухни доносился неразборчивый разговор хозяев, а я решила подняться на второй этаж и хоть глазком взглянуть на дом.
Деревянные ступени поскрипывали под ногами, и два лестничных пролёта вывели меня в тёмный коридор. На стене в рамках висели неприметные пейзажи. Несколько небольших цветочных горшков, в которых давно уже умерли и пожухли какие-то растения, стояли на комоде. Дверь… Ещё одна… И третья, поверх досок которой был наклеен красно-чёрно-белый плакат. В самом конце коридора, в тупике была ещё одна, четвёртая дверь.
Я застыла напротив двери с плакатом. На белом матерчатом фоне чернел крест с угловатыми изломанными концами. Будто пропеллер, он готов был начать движение – стоило лишь придать ему импульс. Острый, словно молотилка. Откуда-то из глубин памяти всплыло и название знака. Свастика. Дядя Ваня много рассказывал об этом древнем символе, который когда-то обозначал счастье и благоденствие, но в позапрошлом веке был запятнан чудовищными преступлениями. Я не могла вспомнить подробности, история Земли была мне едва знакомой…
Что-то отчётливо стукнулось за соседней дверью. Там кто-то есть? Едва слышный шорох – словно кто-то пальцами провёл по деревянной поверхности. За дверью точно кто-то был…
Я подошла и прильнула ухом к дереву. Мне чудилось дыхание – лёгкое, невесомое. Взявшись за ручку двери с плакатом, я тихо повернула рукоять и потянула на себя. Из тёмной щели потянуло сыростью, металлом, плесенью. И лёгким запахом разложения. Что-то мелькнуло во мраке, и я тут же отпрянула назад. В центре комнаты стоял ребёнок. Ростом ниже среднего с собачьим намордником на лице она протягивала ко мне из темноты жадно растопыренные ладони. Она пыталась дотянуться, но не могла – мешал металлический ошейник, натянутая цепь от которого исчезала где-то во мраке.
На ней было надето бело-голубое платье с кружевами, светлые гольфы и тёмные лакированные туфли. Пятно света упало на лицо ребёнка, и сердце моё вновь провалилось куда-то вниз. Не девочка. Это был мальчик – чисто вымытый, с едва начинавшими отрастать светлыми волосами на выбритой голове он тянулся ко мне, распиливая на части двумя неподвижными кровавыми озёрами глаз.
Я зажала рот ладонью, чтобы не закричать. Переодетый в девочку мальчик таращился своими чуждыми человеку глазами и хотел есть. Он был голоден и видел перед собой пищу.
Что здесь происходит?! Что вы, мать вашу, с ним делаете? Что вы вообще такое?! Люди ли вы? Этот намордник… Нухно уходить… Куда угодно, подальше отсюда – мы должны немедленно уйти!
Я тихо прикрыла дверь, на трясущихся ногах прошагала к лестнице, и вдруг лицом к лицу столкнулась с Инеем. Пряча руку за спиной, он нависал надо мною всем своим неожиданным ростом.
— Какие-то проблемы? — спросил он.
— Мы уходим, — сглотнув, выдавила я из себя и крикнула в сторону лестницы: — Алиса, собирайся!
— Но куда? — пожал плечами хозяин дома, стрельнув глазами поверх моей головы, на едва приоткрытую дверь справа от красно-чёрно-белым плаката. — Там же ночь кромешная, мертвечина повсюду бродит… Оставайтесь тут, у нас безопасно.
— Слушай, ты… — Слова давались мне с трудом, я едва могла вдохнуть, горло сдавливали нервные спазмы. — Я не знаю, что тут происходит, но…
— Но ты увидела маленький секрет Вована и Ферганы? — уточнил Иней. — Да, поэтому я предпочитаю первый этаж, но всё равно ночевать жутковато.
— Я не знаю, чей это секрет, но сейчас мы оденемся и уйдём.
Шаг в сторону – и мужчина сдвигается, перекрывая мне дорогу.
— Не парься, он там нормально привязан, — успокаивающе увещевал он. — Останьтесь хотя бы на ужин. Ты-то небось устала с дороги. Перекинемся картишками на четыре звёздочки…
— В сторону, — процедила я.
— Мужика здесь на многие мили не сыщешь, — Он пожал плечами и ухмыльнулся. — Как и бабу.
— В сторону отошёл! — рявкнула я, всей своей массой отпихнула его вбок, и тот потерял равновесие и оказался на полу.
— Ну, раз не хочешь по-хорошему, значит, пропустим прелюдии, — заявил он, выуживая из-за спины длинный разделочный нож. — Фергана, держи девчонку!
Широкое лезвие со свистом рассекло воздух. Скрежетнул металл подставленного мехапротеза, вызвав притуплённую имитацию боли. Ответному выпаду живой рукой толком не хватило скорости, и удар ушёл в никуда. А если бы на Ковчеге меня не разоружили…
Ловкий взмах ножа достиг цели, острый надрез рассёк живое предплечье, и вместе с болью новая адреналиновая волна захлестнула кровоток. Будто подхваченная ветром, я крутанулась вокруг оси – и выбитое ногой холодное оружие с лязгом полетело вниз по ступеням. Засвистела кинетика, и я отправила кулак ему под дых, тут же впечатав колено в пах – беспроигрышный приём.
Любитель размахивать ножом шипел и держался за штаны, и следующий пинок под колено свалил его на пол. Я тут же оседлала его с намерением забить мехапротезом до смерти. Заверещала ультразвуком кинетика…
Мощный тычок в небритую скулу – кровь вместе с выбитым зубом брызнула с его губ…
Нанести следующий удар я не успела – что-то прилетело в темя, и мир вокруг погас…
— Вот же падла, — ругнулось поодаль другое пятно и поднялось на ноги. — Не ожидал такой прыти от неё.
Я старалась прикрыть голову, а в смертельно уставшее тело болезненно колотилась бейсбольная бита. Будто сквозь водную толщу доносился деревянный стук по бокам и рёбрам. Чьи-то руки повернули меня на живот, и запястья сдавила тугая верёвка в несколько витков. Ещё одна обернулась вокруг ног. Я попыталась открыть глаза – всё было как в тумане. Какие-то смутные пятна то уплывали, то издалека плыли прямо ко мне, то превращались в разноцветные кляксы. Одна из клякс обрела очертания – поодаль человек бледной, заплывшей жиром физиономией копошился пухлой рукой в наплечной сумке. Нет, только не это… Он заберёт пистолет…
— У неё почти ничего нет, — бормотал он, погружая плоский нос, похожий на свиной пятачок, в сумку. — Но было бы обидно, если бы мы не встг’етились…
Спустя несколько секунд, брыкаясь на лестнице, на заднем фоне появилось светлое пятно, стремящееся вырваться из тёмного. Противостоя наркоманке, Алиса шумно и тщетно отбрыкивалась, а потом перестала.
Шелест морских волн доносил до меня голоса:
— Это закон джунглей. Либо ты, либо тебя.
— Давайте обеих на заготовку, — с благоговением придыхал толстяк. — Только мы с ней сначала поигг’аем. Пг’авда, Фег’гана?
— Ну ты и урод, хохол, — брезгливо заметил Иней. — Неужели ты девчонку ещё и сожрать собрался?
— Я не хохол, я укг’аинец!
— Нет, ты именно хохол. И вызываешь отвращение даже у меня, хотя, казалось бы, уж на что я не брезгливый…
— Не называй меня так! Сколько г’аз тебе говог’ить?!
— Да тебя как ни назови, лучше не станет, — заметил Иней.
— Мы все очень любим играть с детишками! — сбивчиво тараторила наркоманка, отрывая от светлого пятна кусок. — Просто обожаем!
Отчаянный писк сделался тише, глуше.
— Вы что, жрёте людей? — изумилась я.
— До сего дня только взг’ослых, — пояснил толстяк.
— Нужно выживать любой ценой, — вмешался Иней. — А самое главное – иметь заначку. Запас.
— Ты говорил про то, что мы говорим по-русски, — полуспросила Алиса, и Фергана тут же зажала ей рот.
— Стопэ, припусти, — распорядился Иней и наклонился к ребёнку.
— Не слушай её, лучше г’азбег’ись с этой, — волновался тучный Володимир.
— Пусть скажет. — Бандит слушал.
— Русским русского делает не язык, и дело вообще не в языке! — звонко заявила Алиса. — Настоящий русский помогает жизни, а не смерти. Слово Русь означает «свет». Я это в книге прочла.
Столь неожиданный ликбез заставил всех замереть без движения.
— Это интересно, — снисходительно ухмылялся Иней, пряча за морщинистыми губами видавшие виды зубы. — Но я предпочитаю помогать себе.
— Тогда вы уже никакой не русский.
Неожиданно ловко извернувшись в расслабившейся хватке Ферганы, Алиса выскользнула и бросилась по коридору к первой попавшейся двери. Через мгновение дверь громогласно хлопнула – та, за которой содержалось обратившееся существо.
— А ну иди сюда, дрянь! — закричала женщина, отшвырнув чужую кофту, и дёрнула ручку двери. Запертая изнутри, она не поддавалась, и Фергана прильнула к ней ухом. В воцарившейся тишине все ждали звука – выкрика или возни. Но ничего не было.
— Раз без мокрухи никак, я всё сделаю. — Иней приблизился и навис надо мною тенью. — Уж поверь, вот к тому мяснику попадать не стоит.
— Зачем убивать нас? Отпустите хотя бы ребёнка, — попросила я.
— Я хочу попг’обовать её мяса. Этих-то есть нельзя. — Толстяк кивнул на дверь. — У них мясо пог’ченое, заг’азное. А у неё оно свежее, мягкое…
Иней нагнулся надо мной, повернул набок и приставил клинок к горлу. Холодный металл лёг на кожу. Остался последний момент.
— Врата снова работают. — В последний момент я решилась зайти с единственного козыря. — Включились каких-то пару часов назад. А это значит, что скоро здесь будут люди, и жрать нас уже совсем необязательно.
Сообщники удивлённо переглянулись.
— Врёшь! — выпалил Иней и отодвинул нож от горла.
— Сам посмотри. Два часа назад висели над югом. Сейчас их должно быть видно чуть западнее.
— Так мы тебе и повег’или, — воскликнул чубатый.
Иней принялся беспокойно метаться по коридору, поглядывая то на меня, то на дверь, за которой стояла гробовая тишина, то на лестницу. Ему хотелось проверить, не вру ли я.
— Их надо кончать, — едва заметно сказала наркоманка.
— В общем, будет так, — решил бандит. — Мы все тут повязаны, и в наших же интересах их сейчас сделать начисто. Потому что они нам на два пожизненных наболтают.
Иней подошёл к двери и взялся за ручку.
Медленно повернув её, он дёрнул дверь на себя – и та поддалась. Тотчас с неимоверной прытью из тьмы на него бросился бирюзовый силуэт. Шипящий нечеловеческий хрип вспорол воздух, а выбритый мальчик в девичьем платье уже висел на уголовнике, впиваясь зубами в его руку. Цепь с карабином на конце громыхала по деревянному полу. Словно бомба, взорвалась суматоха в узком пространстве лестничной площадки и коридора. Уголовник отшатнулся и споткнулся о наркоманку, рухнув на пол вместе с ней. Он неистово орал и отбивался от мальчика, мёртвой хваткой присосавшегося к окровавленному запястью.
— Держи девчонку!
— Своего лучше держите! — орал Иней, пытаясь стряхнуть с себя заражённого.
Он поднялся, чуть вновь не потерял равновесие и с размаху ударил ребёнка. Тот отцепился, а затем кинулся в атаку, словно рассвирепевшая собака. Второй удар – и несчастный, сражённый, отлетает в угол, а затем снова бросается вперёд.
— Он напал на меня! — надсадно орал уголовник, отпихивая слабого, но упорного обратившегося ребёнка. — Он меня укусил!
— Потому что ты его напугал! — закричало рядом существо по имени Фергана. — Сколько раз я просила не пугать его?! И не смей бить его!
Очередной толчок. Мелькнула сильная волосатая рука, что-то коротко хрустнуло – и мальчик, получив удар, отлетел к перилам.
— НЕ СМЕЙ БИТЬ МОЕГО СЫНА!!! — пронзительно заверещала на весь дом женщина.
Вырвав какой-то предмет из рук толстяка, всё это время пребывавшего в растерянности, она с размаху обрушила его на голову укушенного бандита. Звонко грохнула деревяшка о череп, а мужчина, завалившись набок, безвольно обрушился на пол. Через секунду женщина, уронив на пол деревянную скалку, уже хлопотала возле мальчика в платье. Нацепила на лицо ему, обездвиженному, намордник, болтавшийся на шее. Гладила его и прижимала к груди.
Морщась от пульсирующей боли в затылке, я пыталась ослабить туго затянутую верёвку и пыталась взглядом выудить Алису из царящего безумия. Её нигде не было. Где Алиса?!
— Никому не двигаться, руки вверх! — необычайно звонкий девичий голос заставил вздрогнуть всех присутствующих.
— Тише, тише, — успокаивающе бормотала женщина, сидя у перил и всё также прижимая к груди безвольного, словно фарфоровая кукла, мальчика. — Положи пистолет, это тебе не игрушка.
— Я сказала – руки вверх. — Звенящая, дрожащая от напряжения сталь – вот, чем был этот голос. — И отойди в сторону, или я нажму на курок.
Калёная сталь, алая от жара, которую вот-вот окунут в ледяную воду. Наркоманка смерила взглядом пистолет – предохранитель был снят. И она дрогнула. Отпустив мальчика, Фергана отползла к бессознательному телу хозяина дома и подняла руки.
— Ты, жирный, развяжи её.
Алиса босиком, в одном нательном белье появилась в поле зрения. Словно заправский стрелок, она сжимала в руках пистолет, попеременно целясь то в замершую Фергану, то в жирного Володимира, который уже копошился надо мной. Путы ослабли. Наконец я смогла спокойно подняться на ноги.
В ту же секунду женщина ринулась мимо, толкнула на меня толстяка, и в три прыжка оказалась у двери в конце коридора. Щёлкнул замок. Я отпихнула от себя пухлую тушу – Вова грохнулся на пол, неуклюже поднялся и вновь замер с поднятыми руками. Он затравленно озирался, прикидывая маршрут бегства, но Алиса твёрдо держала его на прицеле.
— Ты только не убивай, пожалуйста, — дрожащим голосом обратился он к девочке.
Резкое движение – и девочка прицелилась толстяку в лицо. Пот ручьями струился по его жирному, грязно-бледному лбу, лысина под жидким чубом поблёскивала под тусклой лампой.
— Как раз это я и собираюсь сделать – убить тебя, — процедила Алиса полным ненависти голосом.
Встав рядом, я аккуратно положила руку ей на плечо и только сейчас, увидев капающую с моей руки кровь, почувствовала резкую боль на месте рассечения. Встретив вопросительный взгляд влажных, слезящихся глаз, я поняла – девочка на пределе. Сейчас ей ничего не стоило прикончить выродка. Она уже готова была расстаться с последней пулей и невинностью, явить себе и миру свою тёмную сторону, чтобы жить с ней бок о бок отныне и навсегда. Отнять жизнь.
Едва заметно я отрицательно помотала головой и мягко вынула пистолет из потных детских ладошек. Сразу же дикое напряжение хлынуло из неё крупным тремором и ручьями беззвучных слёз. Чтобы сделать хоть что-то, она подняла с пола свои штаны и принялась натягивать их дрожащими руками.
— У тебя есть ключ? — спросила я жирдяя, взяв его на прицел и кивнув на дверь в конце коридора.
— Д-да, есть, вот, это же мой дом… — Володимир полез в карман и вынул связку ключей.
— Иди, открывай, — приказала я, и толстяк, нервно и подобострастно улыбаясь, засеменил к двери в тупике.
— Решил ей помочь, ты – вонючая нацистская тряпка?! — раздался злобный крик с той стороны. — Тряпка! Ты даже не мужчина! Мало того, что не смог одолеть соплюху, так ещё и развязал эту тварь! Зря мы тебя оставили после того, как помогли тебе расправиться с родителями! Надо было и тебя порешить!
Сонливости моей как не бывало, адреналин хлестал через край – как и кровь, струящаяся по руке. Меня колотила дрожь.
Плечи Володимира – чубатого отцеубийцы и людоеда – суетливо елозили, им вторило всё тело, словно желе, пока он неверными руками отпирал замок. Дверь открылась. Володимир вошёл в комнату, понуро прошагал к огромной двуспальной кровати и встал возле неё с виноватым видом, словно нашкодившая собака. В стороне от кровати, на странной столешнице с железными кандалами сидела Фергана, сверля меня полным ненависти взглядом.
— Кидай мне ключи, — приказала я толстяку с намерением запереть здесь этих двоих.
Взмах толстой руки – и звонкая связка летит мне в ладонь и исчезает в кармане.
Только сейчас антураж этой комнаты с забитыми фанерой окнами бросился мне в глаза… Кажется, название для этой сюрреалистической берлоги ещё не придумали. Целый стол рядом с дыбой был завален интимными игрушками вперемежку с какими-то шприцами и пузырьками, вдоль стены на крючках висели кожаные приспособления, железные кандалы, странные, невиданные доселе пыточные устройства, а над всем этим рдели стяги всё с той же свастикой и чёрно-красный флаг на полстены. Но совсем уж странным выглядел крюк, вмонтированный в стену на уровне колена…
Чем они тут втроём занимаются? Втроём ли? А может, вчетвером? Холодок пробежал по спине, и я, покрепче сжимая в руке пистолет, спросила:
— Вы и мальчика в свои адские игрища втянули?
Молчание было мне ответом. Володимир отвёл взгляд.
— Говори! — рявкнула я. — Зачем вы впутали в это ребёнка?!
— Мы любим, когда он смотрит, — выпалила женщина. — Только и всего!
— Ну, не только смотг’ит, — будто оправдываясь, проблеял толстяк и встретил испепеляющий взгляд Ферганы. — Ты же сама…
— Заткнись! — каркнула она и вдруг осунулась, почернела, будто постарела сразу на десяток лет.
Блуждающий взгляд мой зацепился за полку, на которой в порядке возрастания размеров стояли серые черепа. Четыре штуки самых разных размеров. Кроме детского, которым они планировали дополнить эту «коллекцию».
Волнами ночного кошмара на меня накатывала тоска. Острые шипы один за другим пронзали сердце, кровь замерзала в жилах.
— Вы их сожрали? — тихо вопросила я.
— Не полностью, — промычал Володимир. — Остальное в подвале, в морозилке.
— Вы, значит, и нас хотели сожрать?
— Да я пг’осто… — торопливо бормотал толстяк. — Клянусь Степаном Бандег’ой, мы давно уже завязали с этим… Мне пг’осто хотелось сделать дг’угу подаг’ок на день г’ождения. — Он неопределённо кивнул на дверь. — У нас с ним завтг’а, в один день…
— Вы хоть понимаете, что делаете? — Я едва слышала саму себя, тело разбирала дрожь, пистолет в руке ходил ходуном. — Кто-то вкладывает жизнь в человека… Растит его, бережёт. А потом такие, как вы, хотят надругаться над ним и сожрать его?
Алиса стояла позади меня, и взгляд её, казалось, сейчас начнёт прожигать стены.
— А что, у вас на Земле, в стг’анах пег’вого миг’а педофилия давно уже в г’амках закона, — с каким-то неожиданным подростковым вызовом произнёс жирный Володимир. — А кое-где – и поедание людей. Чем мы хуже?
— Что ты такое несёшь, мразь? — Губы мои брезгливо скривились.
— Да, в Севег’оамериканских Штатах… В Скандинавии, — принялся загибать пухлые пальцы жирдяй. — В Бг’итании… Я читал, всё это в откг’ытых источниках лежит. Там уже давно полная свобода.
— Подумай своей тупой башкой! — У Ферганы вдруг прорезался голос, она лихорадочно сверкала глазами, готовыми выпрыгнуть из глазниц. — Здесь ты можешь делать что угодно, тебе никто не указ… Это настоящая свобода! Оставайся с нами! Плевать на Дэна, он всё равно был уродом, к тому же он бил моего ребёнка! Пусть он сдохнет! Самое главное, что мы будем жить дальше! Ты только… Ты только убей его, пока он не обратился…
Я смотрела на неё и не могла понять, как вообще такое возможно. То, что они говорили, не поддавалось никаким оценкам. Как может мироздание оправдать существование подобных монстров? Холодная и твёрдая суть вещей обжигала, словно кислота в моём желудке. Эти адские твари были намного, намного хуже всего того, что я когда-либо встречала. И этими нелюдями оказались некогда люди…
— Оставаться с вами? — процедила я. — Чтобы насиловать собственных детей и жрать чужих? Да вы здесь, в своём сатанинском притоне, потеряли что-либо человеческое… Даже сравнивать этих мертвецов с вами – это уже оскорбление для них!
— Оставайся с нами, — увещевала женщина. — Мы будем жить, как короли, никто не будет нам указывать! А девчонка… Детям всё равно тут не выжить! Этот мир не для детей!
— Мы пг’осто хотели есть! — сорвавшимся голосом выкрикнул Володимир, примирительно протягивая в мою сторону пухлые руки. — Обещаю, мы больше даже не подумаем тг’огать детей!
Но вы же уже подумали. И не просто подумали, а уже продумали.
— Хотели есть, значит? — Ненависть буквально парализовала меня, под контролем разума остался лишь палец на курке. — Тогда съешь-ка вот это, ублюдок!
Громыхнул выстрел и жирный нелюдь схватился за низ живота. Истошно крича, он упал на пол и принялся извиваться, а Фергана, загородив лицо руками, приготовилась получить следующую пулю. Пулю, которой не было.
Несмотря на кровотечение, я ощущала прилив энергии, чувствовала в себе силы сдвинуть горы, и мне всё было нипочём – совсем как тогда, когда я прикончила своего первого нелюдя, Маккейна. В несколько шагов я преодолела коридор, схватила за шиворот бездыханного Инея и волоком потащила его по шершавым доскам. Уже на полпути бренное тело засипело, словно пробитая шина, и стало подавать признаки жизни.
Так быстро?! Неужели вирус захватил его мозг за считанные минуты?! Но почему?
Оставив тело посреди комнаты, я перешагнула через него и бросила последний взгляд на людоедов. Стрелять было больше нечем. Впрочем, они об этом не знают, поэтому я вскинула пистолет и прицелилась в голову стоящей твари. За прошедшие секунды она, кажется, успела взять себя в руки, и теперь смотрела прямо в дуло с каким-то подобием спокойствия.
— Ты готова встретить свой конец, паскудное отродье? — процедила я.
— Будь человеком, — глухо произнесла она. — Дай хоть с моим сыночком попрощаться перед смертью.
Толстяк всё также верещал, хватаясь за брюхо, а Иней уже неуклюже возил по полу руками, рычал и отхаркивал на пол какую-то бурую слизь. Наркоманка стояла, прижав руки к груди, и со стеклянным ужасом в глазах таращилась то на дёргавшего головой Инея, то на пистолет в моей руке. Она надеялась, что я выстрелю раньше, чем труп, лежащий между нами, поднимется. Рядом с ней, корчась от боли в чреслах, пыхтел и рыдал толстяк-людоед.
— Каким ещё сыночком? — Я вскинула бровь. — Нет его у тебя больше. Он в аду, который ты сама для него устроила. А я поступлю максимально человечно. Избавлю мир от тебя.
Я нажала на курок.
Фергана вскинула руки и испуганно вскричала. Щёлк, щёлк, щёлк – боёк громко клацал в тщетных поисках капсюля… Секунду спустя женщина поняла, что пистолет разряжен, глаза её округлились, она принялась открывать и закрывать рот, словно рыба на песке.
— Надо же, осечка вышла, — рассеянно обронила я. — Кажется, ты сейчас заново родилась. Используй свой шанс, попрощайся хотя бы со своими дружками-некрофилами.
Я захлопнула дверь, а ключ в скважине сделал оборот, и ударом мехапротеза оконечник его был сломан. Неровный обрезок металла тут же принялся ворочаться и постукивать – дверь пытались открыть ключом с той стороны. Барабанная дробь ладоней по дереву сотрясла коридор, и из-за двери брызнул отчаянный вопль пополам с гортанным хрипом. Руки грохотали по фанере, которой было заколочено окно, наркоманка отрывисто визжала, и ей вторил жирдяй. Они перемещались по комнате и роняли предметы с поверхностей, а мы с Алисой поспешили к лестнице.
— Лиза, прикрой глаза! — воскликнула Алиса. — Закрой ладонью!
Я послушалась.
— Надо, чтобы они не видели твои глаза, — говорила она.
А я видела туфли и гольфы. Несчастный мальчик стоял тут же, просто поворачиваясь на шум. Наверное, на нём сейчас был намордник, на лбу его вздулась синеватая шишка, а между ними… Нет, только не это… Мальчик меланхолично стоял возле перил, опустив руки, и следил за нами немигающими бордовыми бельмами. Аккуратно, по стеночке и закрывшись ладонями, мы обошли ребёнка, от которого пахло какими-то приятными ароматизаторами пополам с кровью…
На крючке у двери висели ключи – один из них был от автомобиля. Сорвав с вешалки первую попавшуюся тряпку, я замотала окровавленную руку и потуже затянула импровизированный жгут.
— Алиса, я надеюсь, ты не успела попробовать эти их тефтели? — спросила я и сама не осознавая зачем натягивала волглые кеды на мехапротезы ног.
— Нет, только бутерброды с сыром.
— Ну и славненько. Хватай своего медведя и давай уже сваливать отсюда…
Сверху доносились приглушённые звуки борьбы и пронзительный фальцетный вой. Толкнув входную дверь, я решительно пересекла лужайку, запрыгнула в машину и завела двигатель. Датчик бензина светился красным, стрелка была почти на нуле. Нужно горючее. Возможно, оно есть в гараже… Несколько шагов – и, дёрнув на себя незапертый створ, я увидела внутри лишь тёмную пустоту. Рядом появилась Алиса с медведем в руках.
— Сиди в машине и жди меня, — приказала я.
Девочка безропотно вскарабкалась на пассажирское сиденье, а я, смекнув наконец, что тарахтит не у меня в ухе, а где-то за углом, обогнула дом и увидела генератор. Он невозмутимо тарахтел под покатым навесом, а рядом стояли две зеленоватые канистры, будто приготовленные специально для меня. Ну надо же…
Я схватила обе ёмкости и поспешила обратно к машине.
Сорвав крышку с канистры, я заливала бензин в горловину бензобака и оглядывалась по сторонам. Звёздное полотно над головой робко подсвечивало ночную степь за забором, а сквозь небо ползла россыпь светлячков – я видела мигающие сигнальные огни. Белый, красный, зеленый… Белый, красный, зеленый… Проследовав сквозь небосвод по дуге, летательный аппарат скрылся за холмом.
Скоро здесь будут люди.
Они будут расчищать землю для тех, кто отстроит этот мир заново, и им предстоит очень много работы. Эта работа была самой грязной на свете. Ведь вычищать нужно будет не только мёртвых, но и живых – такие вот отродья, растерявшие остатки человеческого, должны умереть. Они должны сгореть в прах, а прах этот нужно растворить в беснующемся огне ближайшей звезды. Если, конечно, звезда сжалится и примет этот проклятый пепел…
Я взглянула на дом. Затем на полупустую канистру в руках. Затем снова на дом. Зная о том, что творилось в этих стенах, я не могла просто взять и уехать. Надо было уничтожить этот гадюшник, спалить его дотла.
Со второй канистрой в руках я вернулась к крыльцу. Щедро обливая пахучим бензином деревянный пол в на крыльце, я плеснула на стену, окропила перила. Зашла внутрь и орошила горючим пол на кухне, коридор, лестничные ступени… Наконец, пустая канистра со звоном полетела в угол, я вошла в кухню и схватила большой коробок охотничьих спичек, лежащий возле раковины. В доме было совершенно тихо, борьба наверху смолкла – очевидно, труп Инея прикончил своих подельников-каннибалов и теперь, возможно, рвал их зубами, утоляя животный голод…
Я уже готова была зажечь спичку, но внутри ёкнуло. Наверху остался ребёнок. Он не должен гореть вместе с этими выродками. Я не могла этого допустить.
Прикрыв глаза и осторожно поднявшись по ступеням, я набрела на уже знакомые лакированные туфли. Он стоял на вершине лестницы и, казалось, ждал меня. Он не пытался наброситься на меня – просто стоял. Я подняла руку и взяла его ладонь в свою. Рука была тёплая и мягкая – самая обычная рука.
— Пойдём, малыш, — дрожащим голосом произнесла я и потянула его за собой. — Издевательства закончились.
Он не сопротивлялся и покорно пошёл за мной. Мы спустились по лестнице на первый этаж, вышли на крыльцо, и я отвела мальчика вокруг дома, поставила возле забора и вернулась к крыльцу. Чиркнув спичкой, подпалила весь коробок и с размаху швырнула его в распахнутую входную дверь.
Пламя полыхнуло, гулко взвилось ввысь, мгновенно охватив крылечко, вбежало внутрь дома и принялось обнюхивать деревянные стены.
Пора ехать отсюда. То и дело поглядывая на угол дома, я добрела до машины и взгромоздилась на сиденье. Хлопнула дверью, и вдруг вспомнила то, что никак не укладывалось у меня в голове все последние минуты.
— Слушай, Алиса, — обратилась я к девочке, встретив вопросительный взгляд. — А откуда у тебя пистолет? Он же был в сумке…
— Я его перепрятала, — просто сказала она. — Когда пошла в туалет, спрятала в прихожей под скамейкой. А потом достала.
— Ты что же, заранее знала, что всё так обернётся?
— Нет, не знала, — пожала она плечами. — Просто проявила бдительность. Это шестое правило – всегда быть бдительной…
Пребывая в безмолвном изумлении, я вывернула руль и сдала назад. В зеркале заднего вида языки огня жадно облизывали стену, поднимаясь под навес, огибая его и стремясь выше, ко второму этажу. Машина прокатилась вперёд, к запертым воротам. Выбравшись наружу, я скинула засов, потянула створки, и передо мной развернулась холмистая степь. Та самая, по которой мы, окрылённые надеждой встретить людей, ковыляли сюда вечность назад.
— Ты меня сегодня просто потрясла, — призналась я. — Ума не приложу, как ты так всё устроила.
— Они все следили за тобой, а от меня ничего не ожидали, — призналась девочка. — А я догадалась, что дети не нападают, если не видят глаз. Не знаю, почему…
Я в последний раз обернулась на дом. Бушующий столб пламени рвался ввысь, предвкушая отменную трапезу – дом был большим, дерева было много, и никакая влага, оставшаяся после вечернего ливня, неспособна была остановить огонь, бесновавшийся внутри. Огненные сполохи оттеняли тёмный силуэт, стоящий посреди двора – обратившийся мальчик, переодетый в девочку, вышел в центр двора и безмолвно провожал случайных гостей безучастным взглядом…
Рулевое колесо лежало в руках, два луча прорезали темноту, а машина ползла по гравийной дорожке, унося нас прочь от горящего логова нелюдей…
* * *
Лента спёкшегося асфальта исчезала под колёсами, а слева над горизонтом вспухало красноватое предрассветное зарево. Звёзды одна за одной таяли в вышине, петлявшее змеёй шоссе вело нас вперёд, в сторону Олиналы. Поминутно я порывалась опустить стекло и высунуть затянутую в окровавленную материю руку в окно, на растерзание набегавшему прохладному ветру – я изо всех сил старалась не уснуть за рулём. Но открывать окно было нельзя – в салоне работала печка, согревая продрогшего и простуженного ребёнка…
Где-то там, за холмами, километрах в тридцати жалась к земле двухэтажной застройкой и чернела пустыми глазницами окон родная Олинала. Огромный обелиск гостиницы возвышался среди архитектурных карликов, заслоняя собой центральную площадь с фонтаном от Мю Льва, готовой взойти в любую секунду.
Но нам туда не нужно, наша цель лежала ближе. Ферма дяди Алехандро и домик, дух которого был освобождён мною из заточения долгие месяцы назад, представал в моём воспалённом воображении живым, свежим, ярким. Ветряк в стороне бодро вращался, поводя своей головой влево-вправо, а в ветвях раскидистой акации, как встарь, щебетали птицы…
Под повязкой что-то набухло, прокатывало по всему телу волны боли. Тело саднило проявившимися синяками. Тряхнув головой, я смахнула морок, вновь попыталась отогнать тяжёлый, наваливающийся на меня сон…
Нет же, всё было не так. Это место тоже было мертво. Дом стал собственным памятным надгробием ещё до того, как мой мир дотла сгорел в горниле эпидемии. Однако, это было неважно. Важна была лишь цель и движение к ней. А ещё важнее был маленький человечек рядом со мной, только-только переставший заходиться свистящим кашлем. Растрёпанный плюшевый медведь, вместе с нами переживший девять кругов ада, покоился у Алисы на коленях, а сама она полулежала с закрытыми глазами, покачиваясь в такт движению машины…
Мелькнул смутно знакомый съезд на пыльную колею, и что-то заставило меня замедлить ход. Шурша шинами по мокрому асфальту, машина остановилась, а меня неодолимо потянуло свернуть к карьеру – туда, где на холме стоял одинокий крест со старательно вырезанной ножом надписью. «Правда – в настоящем». Мне нужна поддержка, Рамон… Совсем немного незримой поддержки старого друга – безмолвной, грустной, неосязаемой, но такой нужной. Я постою рядом с тобой, в досягаемости, на расстоянии человеческой речи, а потом двинусь дальше…
Я быстро, я сейчас… До дома оставался всего-то какой-нибудь десяток километров, а свинцовые веки тянули меня вниз. Если уж я где и вырублюсь в беспамятстве – пусть это будет безлюдный карьер. Полчаса сна – и можно будет сделать последний рывок к дому.
Пронзительно жужжа коробкой передач, машина прокатилась назад по пустой дороге. Алиса приоткрыла щёлочку глаза, апатично огляделась по сторонам и вновь впала в спячку…
Скрип тормозов, поворот руля – и седан, поднимая пыль, побежал по колее мимо жухлых кустов, ржавых металлических осколков цивилизации и потрескавшихся от времени и жары бетонных плит, сложенных неровными штабелями. Несостоявшаяся стройка разорёнными бытовками проплывала мимо, из-за пригорка показался широкий карьер…
На той стороне, в белом пожарище нарождающегося дня из холма вырастал силуэт огромного морского чудовища. Свистящий гул исполинской рыбы накатывался на меня с дальней кромки карьера.
Брови мои поднимались вверх, на глаза наворачивались слёзы, а я не верила своим глазам. Серебристый корабль стоял на массивных ногах, и чёрными тенями мелькнули крошечные фигурки, спускающиеся на землю. Из последних сил держась за руль, я катила машину вперёд, к разраставшемуся серебряному силуэту звездолёта и всё щурила опухшие глаза в тщетных попытках разглядеть приближающихся по колее людей. Один, второй, третий… В чёрной форме спецназа ГСБ с оружием наперевес и безоружные, подпоясанные строгой выправкой, они оттенялись восходящим солнцем и походили на инопланетян или ангелов.
Впереди шла женщина, волнистые волосы ниспадали на её плечи. Последняя мысль успела сформироваться в затухающем сознании:
«Люди… Наконец-то, люди… Теперь всё будет хорошо».
Остановив потрёпанную временем машину, я заглушила двигатель. В тишине веки сами собой закрылись, а чугунная голова обессиленно опустилась на руль…
… Мягкий ворсистый ковёр сочной зелёной травы нежил тело.
Ощущение было всепоглощающим, я всё пыталась насытиться им, торопливо ловя ускользающие мгновения, но они рассыпа͐лись и просачивались меж пальцев, словно золотой песок. Тонкий, тающий лёд сновидения надломился, последние лоскуты сна растворились во тьме, и я ощутила под собой ласковую, обволакивающую постель. Кажется, мне снилось, что я спала в сочной зелёной траве. Но она осталась на той стороне, а я была уже на этой. Вновь чувствовала своё тело. Прислушалась.
Царила тишина – лишь негромко и железно постукивало что-то вдалеке, доносились обрывки приглушённых голосов. Возвращались воспоминания. Совсем не то, что я видела во сне. Чудовища, которые были многолики и опасны, и самыми опасными были те, кто носил маску человека. Сновидение тем временем и вовсе ускользнуло.
Наконец, я решилась разомкнуть глаза.
Живую руку стягивала тугая белоснежная повязка. Над головой возвышался железный потолок корабельной каюты – знакомый до щекотки в животе, почти родной. Гермостворка окна была поднята, снаружи желтели фонари. Сев на кровати, я увидела внизу, за стеклом узкий пустой переулок. Неспешно прогуливался рослый часовой в экзоскелете и с оружием. Спина его скрылась под корпусом корабля.
Стена напротив, испещрённая трубами и кабель-каналами, поднималась ввысь и исчезала в темноте… Да нет, какой это, к чёрту, переулок? Это же корабельный ангар! Безразмерный, гигантский, с протянувшимися вдоль стен бесчисленными жилами коммуникаций, с уходящими куда-то под пол богатырскими суставчатыми ухватами, он пестрил жёлтыми огнями, которые стройными шеренгами висели далеко наверху…
Скачущие вразнобой мысли сложились в некое подобие порядка. Я на «Фидесе», в своей каюте. А «Фидес», очевидно, в корабле покрупнее. Вариантов всего два – либо это «Голиаф», либо «Аркуда». Оставалось только выяснить, какой из двух.
Поднявшись с постели, я взглянула в небольшое зеркало на стене. Первый раз за несколько дней посмотрела на себя, увидев бледного призрака в чистом белоснежном белье. Что-то показалось странным, необычным. Пригляделась повнимательнее, пристальнее. На висках серебрилась робкая, едва проявившаяся седина.
«Ничего страшного, закрасим», — подумала я про себя…
В шкафу обнаружилась уже знакомая адаптивная форма Ассоциации Вольных Пилотов. Стараясь подавить стойкое ощущение, что всё это уже было, я покинула каюту. Откуда-то из прохода лилась непринуждённая беседа, а в конце коридора, почти упираясь головой в потолок, стоял вооружённый боец в экзоскелете поверх бронекостюма и в маске-шлеме. Плечом к плечу рядом с ним в лёгком, ощутимом напряжении стоял спецназовец Галактической Службы Безопасности.
Удивительная компания – представители практически враждебных структур, да ещё и с разных планет… Провожаемая их безмолвными взглядами, я двинулась вдоль коридора на голоса – в сторону кают-компании. Перешагнула порог, и на меня повернулись полдюжины лиц.
За продолговатым столом сидели: полковник Галактической Службы Безопасности Максим Ионов, капитан судна «Фидес» Диана Юмашева, командир спецотряда «Стриж» Андрей Макаров, позывной «Оникс» и, к моему бесконечному удивлению, лейтенант Аркадий Бесфамильный, позывной «Бурят». А ещё здесь были агент «Опеки» Рихард Фройде и неизвестный мужчина в тёмно-синем мундире – судя по комплекции и мертвенной бледноте кожи, он тоже был не из землян.
— Ну что, товарищ Волкова, вы выспались? — благородно улыбнувшись, поинтересовался Ионов. — Присоединяйтесь. Полагаю, вы знакомы со всеми, кроме капитана «Аркуды».
Незнакомец в мундире кивнул и отчеканил:
— Контр-адмирал второй эскадры Росса, капитан крейсера «Аркуда» Александр Орёл, честь имею.
— Лиза Волкова. Очень приятно.
Если честно, приятно не было. Меня никак не могли оставить в покое и хотя бы дать собраться с мыслями…
Неровно прошагав сквозь кают-компанию, я скрежетнула по полу свободным стулом и подсела к столу. Все смотрели на меня, будто ждали чего-то. Глаза полковника Ионова, как всегда, были лиричны и грустны – казалось, они даже не принадлежали владельцу. Проживая собственную жизнь, они наблюдали, записывали и делали свои собственные выводы из происходящего. И сейчас они полностью понимали моё состояние.
— А где Алиса? — выдавила я из себя. — Что с ней?
— С ней всё хорошо, она отдыхает, — ответила Юмашева. — Ты голодная? Чай? Кофе?
Подслушав заданный вопрос, желудок яростно зарычал, и я утвердительно кивнула. Лейтенант Бесфамильный поднялся с места и бесшумной тенью скользнул в сторону пищевого робота. Странно было видеть его без оружия и без брони – в одном лишь экзоскелете, но движения его были, как всегда, точны и лаконичны.
— Как вы сюда попали? — вопросила я, не обращаясь ни к кому конкретно и сразу ко всем.
— Прилетели по воздуху, — сказал Макаров. — Но сдаётся мне, что история о том, как попала сюда ты, гораздо занимательнее.
Появился Аркадий и поставил передо мной тарелку съестного и дымящуюся чашку. Прокашлявшись, Юмашева предложила:
— Ты вот пока чайку попей и подкрепись, а я доведу до тебя общее положение дел, потому что времени у нас не очень много. В общем, всё обстоит примерно так…
Полтора месяца назад, когда спецназ россов высаживался с «Аркуды» на обжитый «Интегрой» астероид Асканий, Космофлот Конфедерации занялся подавлением восстания на Пиросе. После того, как «Голиаф» землян забросил первую волну десанта и вернулся на Землю за второй, в вездесущую прессу просочилась информация о страшной пандемии неизвестной болезни на мятежной планете, которая буквально выкашивала под корень целые города.
Общество всколыхнулось, а отсутствие короткой дороги через Врата усугубило ситуацию. Люди хотели знать правду об эпидемии, хотели убедиться в том, что Земле ничего не грозит. Официальные власти отмалчивались и привычно пытались спустить всё на тормозах, ограничиваясь дежурными комментариями. В течение недели в большинстве земных столиц начались волнения. Многомиллионные демонстрации по всему северному полушарию перерастали в беспорядки и погромы, местные правительства принялись судорожно «закручивать гайки», экстренно принимая драконовские законы, а полиция очень быстро перешла от резиновых пуль, водомётов и шокеров к использованию боевого оружия.
Чрезмерная реакция властей закономерно привела к вооружённому противодействию. И без того доведённые до отчаяния, загнанные в кредиты и нищету люди вооружались и вступали в уличные бои с полицией. Отряды самообороны объединялись в гражданские союзы, тут и там провозглашались революционные движения, армия начала массово переходить на сторону людей. Вооружённое и неплохо организованное ополчение штурмовало резиденции ультрабогачей, захватывало военные и полицейские арсеналы с оружием и занимало правительственные учреждения.
Началась фрагментация общего жизненного пространства – некоторые пошли ещё дальше и стали объявлять о создании новых государственных образований. Магрибский Союз, Скандинавский Имарат, Панамский Анклав – некогда единая планета затрещала по швам. Людям взялись за возведение стен – как в старые-добрые предэкспансионные времена…
… — Твой Альберт, — сообщила Юмашева, ткнув в меня пальцем, — сбросил на Сектор настоящую термоядерную социальную бомбу.
— Противоречия между супербогачами и бедняками не могли не обостриться, — пожал плечами молчавший до того Фройде. — Пирос стал всего лишь поводом к силовому разрешению этих противоречий. Пиропатроном, если угодно. — Он усмехнулся удачному каламбуру.
— Неужели у вас на Земле начались настоящие народные революции? — спросил Макаров с горящими глазами.
— Как обычно, — усмехнулся Ионов, — кобылу взнуздывает народ, а вожжи ласково и нежно забирают так называемые «элиты». Где местные, где глобальные… И все они играют в национализм, тыкая пальцем в сторону границы – смотрите, вот они, злые угнетатели. Ату их!
— Этот огонь теперь просто так не потушишь, — говорила Юмашева. — Вдобавок ко всему поползли ещё и слухи о том, что Правление Конфедерации сотрудничает с враждебной внеземной цивилизацией. Сама понимаешь – любые слухи обрастают жуткими подробностями, фантазия у людей богатая…
За какие-то две недели недели пожар на Земле взвился к небесам, и агенты «Опеки» по каналам связи получили новую вводную. Почти вся сеть – за исключением буквально пары связных – должна была уйти в «спячку» на неопределённый срок. Агапов же, занимавший вершину всей этой пирамиды, остался на Ковчеге и пропал из поля зрения, а любая связь с Ковчегом была прервана. В отлаженных процессах началась эрозия.
Агенты полностью переключились на свою официальную работу – Юмашева занялась челночным снабжением малых аванпостов Солнечной системы – на Марсе, Ганимеде и Энцеладе; Ионов с группой переговорщиков, не покладая рук, работал в Средней Азии, чтобы помешать отколу пустынного региона от Евразийского Союза и созданию Бактрийского ханства, которое прибрало бы к рукам две трети добычи урана на Земле…
Весть о том, что учёные и инженеры Космофлота наконец приблизились к тому, чтобы перезапустить Врата, застала полковника Ионова в полях почти одновременно с сообщением от связного на «Голиафе», который к тому моменту сделал уже несколько гиперпространственных рейсов. Сообщение гласило:
«Выследили и уничтожили боевую группу Росса-154. Выжили двое, они в бегах».
— Двое? — спросила я.
— Мы, — сказал «Оникс», переглянувшись с «Бурятом».
— Ты всё правильно поняла, — сказала Юмашева. — Тебя списали. Может, это и к лучшему. Лишнее внимание – это лишние проблемы… Так о чём это я? Ах, да.
Максим Максимович Ионов моментально взял инициативу в свои руки, настоятельно попросил начальство устроить ему командировку на Пирос и срочно вызвал капитана Юмашеву с маршрута. Руководство ГСБ в свою очередь с радостью ухватилось за возможность выдернуть из-под носа Космофлота это дело и двинуть шпионскую историю, что в сложившейся ситуации было бы очень кстати. Если повезёт, можно будет найти оперативников Росса, которые скрывались где-то на опустошённых вирусом землях, и допросить с пристрастием. Будь они всё ещё живы, конечно…
Для «Фидеса» был официально оформлен особый статус и экстренный пропуск через оцепленные военными Врата, готовые к запуску со дня на день. Когда переход ожил, зафрахтованный корабль Юмашевой, растолкав очередь из военных транспортников и челноков спецназначения, нырнул в гиперпространственный туннель с опергруппой ГСБ на борту…
… — Перед самым отбытием с Земли, — сказал Ионов, задумчиво глядя в свою невесть откуда взявшуюся чашку с чаем, — выяснилось, что над южным полюсом Пироса висит неопознанный военный линкор. Понятное дело – всем было известно, чей он, но воякам совершенно не хотелось соваться в зону его поражения.
— Предупредительный залп из плазменных пушек и полное радиомолчание действуют лучше всяких слов, — отчеканил Александр Орёл, до того не произнёсший ни слова.
— Поэтому в качестве переговорщиков выступили мы. Тем более после того, как варварским образом был уничтожен разведотряд Макарова. — Ионов кивнул «Ониксу». — Конфедераты наплевали на все конвенции при штурме радиовышки. Старшие офицеры получили свой нагоняй, но так и не смогли объяснить, что это вообще такое было. А главное – зачем.
— Неудивительно. — Я вспомнила долговязое чудовище в солнечных очках.
У Максима Максимовича Ионова было всё, что нужно, чтобы вести переговоры – доверие начальства, репутация и формально нейтральный космический корабль. Сами переговоры состоялись. Основной целью был обмен информацией и разработка плана дальнейших действий – с учётом всех непростых обстоятельств.
— Но как вы нашли меня? — спросила я, отодвигая пустую тарелку в сторону.
Юмашева усмехнулась.
— Мы тебя и не искали вовсе. Махнули крылом над Ла Кахетой и двинули на юг, навстречу «Аркуде». А тут глядь – на тепловизоре точка, да ещё какая… Костёр до небес было видно с орбиты. Не степной пожар, конечно, но горело очень хорошо…
— И это показалось нам странным, — подхватил полковник Ионов. — Команды биологической защиты были только в пути, поэтому термообработкой жилого фонда это быть никак не могло.
— И что-то в этот момент во мне щёлкнуло, — кивнула Диана. — Я вспомнила наши с тобой приключения двухмесячной давности. Вспомнила и о том, что если где-то всё рушится и горит – это означает, что Волкова рядом. Признак верный и безошибочный…
— Я знала, что ты обо мне невысокого мнения, — пробормотала я.
— На пепелище мы тебя не нашли, — продолжала капитан Юмашева, иронично улыбнувшись, — зато от него было рукой подать до мелового карьера, где ты похоронила друга. Твои дороги, как водится, ведут от могилы к могиле, поэтому я решила сделать небольшой крюк. Полчаса времени мало что изменили бы, но я не могла не проверить свою интуицию на прочность…
— Всё это какая-то дичь, — прошептала я и уткнулась лицом в ладони.
— Что есть – то есть, — заключила Юмашева и замолкла.
— Следом за «Фидесом» через Врата хлынула целая флотилия, — выдержав паузу, пробасил Макаров. — Прямо сейчас на восточном космодроме кипит работа – как мы и предполагали, вся эта суета была неспроста. Конфедераты разгружают бронетехнику и комплектуют команды зачистки.
— Всё идёт по плану, и скоро здесь снова будет кипеть жизнь, — сказал Фройде.
— Если, конечно, заразу не завезут на Землю, — протянула Юмашева. — В этом случае можно будет смело заворачиваться в простыню и ползти на кладбище.
Я отняла руки от лица. Мои товарищи переглядывались, и лишь один Аркадий сидел с отсутствующим видом и смотрел сквозь ферропластовое окно в темноту ангара.
— Бурят, — позвала я. — А ты как сюда попал?
— Резервная точка эвакуации. — Он меланхолично пожал плечами. — На следующее утро меня забрали. Вырваться из окружения было нелегко, пришлось несколько поднапрячься.
— Мы, собственно, здесь и задержались почти на двое суток сверх плана, — сообщил Макаров. — Потому что ждали, пока ты выйдешь на одну из точек, но ты так и не появилась. Какие-то трудности возникли?
— Лучше не спрашивай, — вздохнула я, чуть ли не сползая под стол.
— Кстати, а где твой браслет? — походя поинтересовался Оникс.
Отрицательно помотав головой, я размышляла о том, насколько крутой поворот может совершить судьба в результате всего лишь одной оплошности. Впрочем, я ни о чём не жалела. Наоборот – не окажись я в злополучной Спинетте, кто знает, что было бы с маленькой одинокой девочкой, запертой в своём замке…
— Капитан Юмашева, — позвала я и встретила её вопросительный взгляд. — Что теперь будет с ребёнком?
— Вопрос своевременный. Очевидно – девочке нужна семья. И, очевидно, тебе нужно решить, готова ли ты стать для неё этой семьёй. В конце концов, это ведь ты её спасла.
Все, включая Бурята, внимательно смотрели на меня.
— Я не смогу. — Слова сами сорвались с языка. — Не смогу взять её на Ковчег. Там мои друзья, и они ждут меня. Я обязана туда вернуться, но я боюсь, что на Ковчеге Алиса всегда будет чуждой, он не сможет стать для неё домом.
— Как и для тебя, — согласно кивнул Макаров.
— Это очень правильное решение, — одобрительно кивнул Фройде. — Девочке лучше остаться в Секторе.
— Диана, я прошу тебя – позаботься о ней, — сказала я. — Сможешь пообещать, что не бросишь её и не сдашь куда-нибудь?
Юмашева тяжело вздохнула и погрузилась в раздумья. Через несколько секунд небрежным жестом поправила волосы и сообщила:
— Что ж, раз «Опеку» ликвидируют, я готова взять на себя свою собственную опеку. Пускай остаётся со мной. Это намного лучше, чем доверять одного ребёнка другому. Зная тебя…
Она умолкла, но её слова меня нисколько не задели. Наоборот – я ликовала. Я знала, что Алиса будет в надёжных руках, и теперь у неё всё будет замечательно. С этими людьми ей не страшны никакие опасности.
Майор Макаров прокашлялся и обратился к собравшимся:
— Итак, насколько я понимаю, здесь нас больше ничто не держит. Замминистра Фройде официально числится пропавшим без вести. Верно, господин Ионов? — Максим молча кивнул. — Где-то через час мы покинем систему Мю Льва и вернёмся на Ковчег.
— И тогда начнётся самая сложная часть, — пробасил контр-адмирал Орёл. — Если всё, о чём вы говорили – правда, в лице Крючкова мы имеем предателя. И единственным человеком, который сможет его изобличить, являетесь вы, Фройде. Я постараюсь обеспечить вашу безопасность, но полноценно воевать за вас не смогу – у меня слишком мало людей.
— Я надеюсь, это не понадобится. — Рихард Фройде хитро прищурился. — Меня никто не ждёт, официально я пропал. А вы трое – вообще покойники. — Он поочерёдно посмотрел на Макарова, Бесфамильного и меня. — Поэтому, если будем действовать быстро и слаженно – мы сможем его прижать. Товарищ Орёл, у меня одна просьба. До прибытия и после него обеспечьте отсутствие утечек, чтобы на Ковчеге обо мне никто не знал. Пусть всё внимание людей будет приковано к чудесному спасению штурмовой группы… Её части.
— Найдём для вас тёмный чуланчик, — сказал Орёл.
— Все глаза будут обращены на вас, госпожа Волкова. — Фройде смерил меня оценивающим взглядом. — Вы вернулись с того света, и это крайне радостно для нас всех, но может быть довольно неожиданно для тех, кто будет нас встречать. Так что готовьтесь к холодному приёму морально, а мы сделаем всё от нас зависящее, чтобы уберечь вас физически. Уважаемые коллеги… — Он глянул на Ионова и Юмашеву. — Вам есть что добавить?
— У вас своя программа, у нас – своя, — вздохнул Максим Ионов. — Мы доложим Флоту результаты переговоров и расскажем про конец «Опеки». ГСБ получит отчёт, а потом мы отправимся тушить пожар – попробуем запустить мирные переговоры с «Фуэрцой дель Камбио». Кажется, они ещё где-то на севере.
Я вдруг вспомнила несчастного мальчика из сожжённого дома содомитов.
— Максим, — обратилась я к Ионову. — Передай им кое-что. Я не уверена, работает ли это со взрослыми. Скорее нет, чем да, но с детьми – точно да.
— Что ты имеешь в виду?
— Заражённые дети не агрессивны, если не видят твоих глаз. Я не знаю, почему так. Может быть, у них остался разум, а может они ещё не успели необратимо наглотаться зла в этом мире и проголодаться до человеческого мяса… Так или иначе – пусть будут добры к ним. Может быть, именно дети спасут всех остальных…
— Хорошо, я передам. Возможно, это ключ к пониманию и лечению болезни. Учёным будет чем заняться. На этом всё? — Ионов обвёл присутствующих взглядом.
— Верно, — подтвердил Оникс. — Давайте собираться в путь. Кстати, Волкова… С учётом того, что может тебя ждать… Даю двадцать минут на принятие окончательного решения – остаёшься на «Фидесе» или отправляешься с нами.
— Решение уже принято, майор, — ответила я, поднимаясь со стула. — Я лечу на Ковчег. Эти двадцать минут я лучше пообщаюсь с одной маленькой девочкой…
* * *
Давным-давно в этом самом лазарете, на пустующей ныне койке лежал рассыпающийся на винтики андроид. Вторая же койка была теперь занята девочкой. Она лежала в обнимку с белым плюшевым медведем, который держал в лапах неизменный красный рождественский леденец, а голову мишки венчал всё тот же нелепый и смешной колпак. По экрану головизора в углу бегали какие-то мультяшные персонажи, а на тумбе стояли две рамки с уже знакомыми фотографиями – живая память девочки о пропавших родственниках, заключённая в образы, вместе с нами прошедшие через всё в чужой наплечной сумке…
При моём появлении Алиса села на кровати и обрадованно воскликнула простуженным голосом:
— Лиза! Я так рада!
— А уж я как рада тебя видеть, ты и представить не можешь! — Вмиг оказавшись рядом, я стиснула её в объятиях. — Ну как, боевая подруга, тебя никто тут не обижает?
— Нет, наоборот, все ко мне очень добры! Кормят, мультики показывают, даже мишку постирали. — Она протянула мне душистую белоснежную игрушку.
Несмотря на жар, исцарапанное лицо, слезящиеся глаза и бледный вид, Алиса искрилась счастьем. Её кошмар остался позади, и теперь её окружали только хорошие люди – те самые, которым смело можно открывать любую дверь.
— Совсем скоро мне надо будет уехать, — сказала я, и улыбка медленно сползла с лица девочки. — Я полечу очень далеко. Туда, где меня ждут друзья, которые нуждаются в моей помощи.
— И меня с собой ты не возьмёшь, — пробормотала она, опустив взгляд на медведя.
— Это очень холодный каменный мир. — Я погладила её по раскалённому потному лбу, провела рукой по шелковистым волосам. — Тебе там точно не понравится.
— Но мы же с тобой боевые подруги…
— Так точно, — улыбнулась я. — Только наш бой закончился, и это здорово. Нам надо вернуться к мирной жизни. А в мирной жизни у каждого человека должен быть настоящий дом, и должна быть мама.
— А ты разве не можешь быть ею? — с надеждой в голосе спросила она. — Ну, хотя бы пока моя настоящая мама не найдётся…
— Я ещё не умею быть мамой, а вот наш капитан с этим вполне справится. Я её знаю, она очень хорошая, и с ней ты будешь счастлива. — Я гладила её по голове и улыбалась сквозь влажную пелену на глазах. — А вот что я точно смогу – так это стать твоей старшей сестрой. Хочешь?
— Хочу. А мы с тобой ещё увидимся?
— Обязательно. — Я смотрела в её серьёзные пронзительно-голубые глаза и понимала, насколько прикипела к этому маленькому человеку за последние дни. — Однажды мы непременно встретимся, ведь мир-то на самом деле очень-очень маленький.
— По-моему, он просто огромный, — возразила она.
— Это пока ты мало не знаешь, он кажется большим. Но чем больше видишь и узнаёшь о нём, чем больше прокладываешь по нему маршрутов, тем ближе его разгадка. А потом в один нежданный момент ты будто просыпаешься и начинаешь понимать его принципы. Ещё неизвестно, какой кусочек подойдёт в это место картины-головоломки, но ты уже точно знаешь, что будет на нём изображено.
— Да, с паззлами в самом начале всегда трудно, — пробормотала Алиса.
— Надо только искать, не опускать руки и не сдаваться. Даже если очень хочется… Мишка, — обратилась я к плюшевому медведю, — присмотри за подругой. А ты, Алиса, присмотри за капитаном Юмашевой. Идёт?
— Договорились. — Она немного помедлила и спросила: — Скажи, Лиза, я была смелой?
— Да, ты очень смелая и храбрая, даже смелее меня, — честно призналась я. — Знаешь, ведь храбрый – это не тот, кому не страшно, а тот, кто один знает, как ему страшно на самом деле. Как ты всё это провернула в доме… Никто тебя так и не раскусил. Даже я.
Она лучезарно улыбалась, и при этом была готова в любую секунду расплакаться.
— Я не люблю долгих прощаний, — сказала я. — Так что…
— Я буду скучать по тебе, — ответила она.
— Я тоже буду скучать по тебе, родная. — И с этими словами я обняла её, стиснула покрепче, чувствуя на спине горячие детские ладони, вдыхая запах мятного пластыря и цитрусов.
Отпустила. Глаза наши встретились, обменявшись влажными искрами, и я вышла из лазарета не оборачиваясь, потому что иначе просто не смогла бы уйти…
* * *
«Фидес» басовито гудел, словно трансформаторная будка под напряжением. Металлические стены просторного ангара «Аркуды» отражали вибрацию корабля, готового к вылету, а мы втроём – я, Юмашева и Ионов – стояли под обтекаемым дельфиньим носом.
— Ты точно не передумала лететь на Ковчег? — спросила капитан Юмашева.
— Надо помочь вывести Крючкова на чистую воду, — твёрдо произнесла я. — К тому же я должна быть рядом с моими друзьями, Васей и Софи.
— Понимаю. — Она кивнула. — Что ж, здесь, пожалуй, наши пути расходятся. Желаю удачи.
— Знаешь, меня всё это время мучил вопрос, — сказала я. — Почему ты появляешься в самый последний момент, когда всё кажется безнадёжным?
— Скажи спасибо, что я вообще появляюсь, — усмехнулась она.
— Тогда в следующий раз не доводи до крайностей и прилетай пораньше.
— Это уж как пойдёт. — Она пожала плечами. — Может, ты другого ангела-хранителя и не заслужила.
— Судя по всему, у меня он не один, хотя я не заслужила никакого… Ну, до новых встреч. — Я обняла капитана Юмашеву и повернулась к полковнику: — Берегите человечество, Максим Максимович.
— Сделаю всё, что в моих силах, — кивнул тот.
Я развернулась и направилась в сторону шлюза, рядом с которым, облокотившись плечом о стальной рейлинг, меня ждал рослый майор Макаров. Отдаляющийся голос Максима Ионова говорил:
— Знаешь, я долго тянул, ждал подходящего момента, и вот, кажется, он настал… Юмашева Диана Александровна, согласна ли ты стать моей женой? Ребёнку не помешает отец…
— Макс, ты такой романтик, — с иронией и плохо скрываемым восторгом в голосе ответила та. — Вокруг война, мор, человечество трещит по швам, и тут ты – с таким красивым кольцом… Я согласна!
Неодолимая счастливая волна вдруг накрыла меня с головой. Я с трудом сдержала необъяснимый порыв запрыгать и закричать от радости, чтобы металлическое эхо подхватило мой вопль и множило его, превращало в смех, в перезвон колокольчиков. И пусть на меня смотрят эти долговязые вояки в шлемах и без, эти майоры и адмиралы, и пусть думают что угодно…
Нет, я пойду своей дорогой дальше, не оборачиваясь, и когда пенная волна отхлынет, соберу все эти жемчужины, что будут вынесены на песок, и сберегу их в своём сердце…
Створы шлюза медленно сходились, отделяя меня от огромной прямоугольной пещеры, которая вскоре наполнится яростно ревущим воздухом и освободит «Фидес» – мой дом, ещё один дом среди множества других – на волю.
Я мысленно собирала жемчуг на песчаном берегу. Оглядывалась в прошлое, вспоминала вехи, что образуют его; прошлое внутри моего разума – ту уникальную, неповторимую коллекцию вещей, бережно разложенных по своим местам. Она была очень разная, но, несмотря ни на что, хорошего в ней неизменно становилось всё больше. Ведь чтобы вспомнить что-то плохое, приходится напрягаться, а хорошее и ценное волны памяти выносят на берег сами.
Эта коллекция и есть я. Всё, что я успела собрать. Всё, что привело меня сюда. События, места, лица… Всё это было, мелькало, словно танец немыслимого калейдоскопа, и вдруг я обнаружила себя здесь и сейчас. И подумала – а сколько ещё этих слепков и образов я соберу до того, как моя коллекция будет составлена и завершена?
Что же там, за следующим поворотом судьбы?
Ощущение праздника, который должен вот-вот начаться, но всё никак не начинается, сходило на нет, сердце постепенно успокаивалось, возвращаясь в свой привычный и размеренный ритм. Шторм, ночующий в облаках, сделал глубокий вдох – за толстыми слоями корабельного титана врата дока разверзались в небо. И мир вокруг мелко задрожал – пришёл в движение исполинский швартовочный стапель, чтобы выпустить в атмосферу планеты тех, с кем мы волею судеб стали одной семьёй…