Я – это мои воспоминания. Сложная конструкция из образов, отголосков и теней прошлого. Миллиарды синаптических связей, год за годом выстраивающих личность. Хрупкая нейронная паутина, неповторимым узором жизненного пути разостланная поверх полотна десятилетий. Я не была бы собой, если бы не мои воспоминания. Это они сделали меня той, кто я есть, от колыбели сопровождая в эту самую точку пространства и времени.
Кем будет человек, если отнять у него память? Превратится в недописанную картину, небрежно смазанную грубой рукой? Станет животным, существующим в моменте одними лишь инстинктами? А может, обратится в растение, лишённое корней и неспособное к жизни? Я не знала – мне оставалось лишь гадать.
* * *
… Четырёхмерный мир, сооружённый из привычных измерений и времени, развалился на рыхлые комья, смешался в причудливое многокрасочное месиво. Огромная незримая поварёшка помешивала кашу из направлений, явлений и временных промежутков – сознание моё стало прибежищем хаоса. Хаосу не было начала и конца, он стекал сверху и проваливался под ногами. Я более не ведала себя и мир. Я постепенно распадалась вместе с окружающей действительностью, растворялась в хаосе, но неожиданно гигантский половник застыл на месте, осаженный чьей-то железной волей.
… — Движущиеся изображения, которые люди выдумали для своего развлечения и назвали «кино» – это любопытно, — прошептал наэлектризованный воздух. — Любопытно наблюдать. Отражения чужих судеб в кривых зеркалах. Внезапные повороты сюжета, хитросплетения воли, столкновения желаний и мотивов… Случайности и закономерности, коренным образом меняющие ход событий. Неизменный конец где-то за границей видимости. Всегда невидим, но где-то в шаге от тебя. Однако, в отличие развлечения под именем «кино», собственную судьбу можно посмотреть лишь единожды и без перемоток…
Голос замер и теперь словно ждал моей реакции, но я не отвечала. Я снова существовала – по крайней мере, надеялась на это. Затаившись и блаженно зажмурившись, я утопала в мягком тяжёлом кресле, высеченном из необъятного монолитного ствола красного зимбабвийского умнини. Высеченном, кажется, на этом самом месте, и где-то под паркетным полом ещё впивались в почву лианы тугих корней.
Никаких сочленений, винтиков, креплений – кресло вырубили в дереве прямо так, целиком. Спинку и сиденье покрывали лакированные по старинной японской технологии резные драконы, парящие над стилизованными облаками. Буйволиная кожа поверх подлокотников «пурпурной кости» была чуть шершавой, но как будто живой. Малейшие касания её поверхности отражались ощущениями на тёплых подушечках пальцев. Надкостница поверженного животного. Шёлк пепельной кожи. Паволока. Бархат.
Это кресло стоило немногим менее, чем мелкосерийный суборбитальный чартер на полсотни человек. Совсем немногим…
«Интересно – откуда мне известны эти мельчайшие подробности?» — вдруг подумала я и открыла глаза.
В просторном помещении с исчезающими во тьме высоченными потолками кроме меня не было ни души – лишь мягкие отсветы от занимавшихся в топке камина поленьев деликатно ложились на паркетный пол. Блики танцевали на корешках старых фолиантов, умудрённо глядевших на мир с полок солидной многоярусной библиотеки. Потемневшие от времени благородные стеллажи с книгами источали ароматы древности и мудрости. Полозья для ветхой деревянной стремянки убегали во тьму – где-то там пряталась и сама стремянка. Сбоку, за массивной оконной рамой монотонно шелестел дождь.
… — Мир, в котором случилась эта белковая форма жизни, невероятно прост и чрезвычайно сложен одновременно, — вторил дождю откуда-то с книжных полок голос, струился из-за пыльных неподъёмных книг, становясь то тише, то отчётливей. — Как и время, пространство в нём имеет точку отсчёта и начинается во владениях элементарных частиц. Мимолётные кварки, стремительные лептоны, недолговечные адроны формируют намного более стабильные формы, долгожители…
— Электроны и протоны, — кивнула я книгам.
— Вы называете их так. Строительные блоки атомов, которые воссоздают молекулы – эти сбалансированные шедевры, порождённые союзом синтеза, энергии и времени. Из-под пера гравитации рождаются более сложные формы субстанции, из которой состоит всё сущее, вся материя, все кипящие океаны огня. Совершенная, безотказная схема.
— Я помню, как в детстве мне до одури хотелось путешествовать от звезды к звезде, — мечтательно зажмурившись, протянула я. — Посмотреть на удивительные миры, в которых никогда не бывала, увидеть всё многообразие жизни. Это казалось такой романтикой… А потом эта мечта сбылась на мою голову. Оказалось, что в этом нет ничего особенного. В жизни все воплощённые мечты становятся обыденностью. Почему так происходит?
Глубокий вздох прокатился по уходящим ввысь книжным полкам.
— Потому что белковая форма жизни конструирует мечты на основе своих скудных познаний, — констатировал шёпот книг. — А мир таков, какой есть, и его законы не изменить, потому что они совершенны. И теперь, зная это, сущность хочет обрести принципиально новую мечту, не связанную с миром. Выйти за его пределы.
— Да, я хочу, — согласилась я. — И даже знаю как. Это очень легко – достаточно всего лишь умереть.
Мой старый знакомый, гальванический демон саморазрушения вновь поднял голову в самом тёмном закоулке сознания. Зашевелился внутри и защёлкал голодной пастью, пожирая безмятежность и покой. Многократно поверженный в жестоких внутренних сражениях, он всегда восставал из пепла, с каждым разом обретая всё бо͐льшую силу.
— Затейливое заблуждение. — Пыльный смешок вспорхнул под сводчатый потолок и исчез меж невидимых перекрытий. — Неужели белковый организм считает, что энергия в нём воплотилась и замерцала лишь для того, чтобы исчезнуть? Запертые в тёмных комнатах разума, двуногие прямоходящие ищут мечту, торопливо перебирают побрякушки идей, нетерпеливо отбрасывают их в сторону, злятся. Те, кто устают искать мечту – начинают искать выход. В религиях, в смыслах, в поисках гормональных выбросов, которые они называют «счастье»; в чужих страданиях во имя иллюзий и в фантазиях о том, что скрывается за последней дверью. И когда ищущий человек разуверился во всём, он наконец обратил взгляд наружу. Настоящий выход всегда был у него под носом…
— И где же он? — спросила я. — Где моя мечта?
— Очевидная истина. Среди вашей общности есть те, кто догадались – выход сокрыт за тонкой ширмой физических законов. Вселенная закончится не у далёких созвездий. Её конец там, где вы преодолеете ваше главное ограничение – скорость света. В любом месте. Хоть прямо здесь, за этим самым столом.
— Я знаю, — сказала я. — Ты говоришь про горизонт Хаббла. Про линию, за которой объекты в бесконечно расширяющейся Вселенной улетают от нас быстрее скорости света. Это те скопления галактик, которые мы никогда не увидим. Чем дальше – тем быстрее они от нас удаляются. Но ведь люди научились сверхсветовым полётам. Выход в гиперпространство должен был стать тем самым выходом из нашего мира.
— Механические взаимодействия, — то ли согласился, то ли возразил шёпот. — Всего лишь замедление света при помощи тёмной энергии. Первые шаги любопытного ребёнка, вкусившего дар знания. Любопытство – это я. Дети – это вы. Вы ещё почти ничего не умеете, но вы способные ученики…
— Мы, люди, научились уже очень многому, — воодушевлённо согласилась я, будто отстаивала перед книжными полками честь всего человеческого рода – воображение рисовало перспективы одну шире другой. — Сначала мы покорили природу своего мира и стали в нём хозяевами, потом обуздали энергию и поставили её себе на службу, а теперь мы способны преодолевать огромные расстояния…
Электрический шёпот перебил меня:
— Аналогия и упрощение. Встав на цыпочки, вы лишь выглянули в глазок вашей скромной квартирки и увидели расплывчатую лестничную клетку. Сущность отлично понимает – глупо строить представление об окружающем мире, основываясь на взгляде через дверной глазок.
— И что же находится там, где скорость света превышена? Разве не другая Вселенная?
— Ошибка, заблуждение. — Статический разряд с треском пробежал сквозь воздух, наполняя его холодными ионами. — Вселенные не соприкасаются. Из одной Вселенной нет выхода в другую. Для этого нужно переместиться на уровень выше – выйти на «лестничную клетку». Выйти в то, что вы называете «мультивселенная», которая живёт по иным законам. Распахни дверь без должной подготовки – и неведомые силы перетрут тебя в пространственно-временной порошок…
Беседовать с ожившими книгами, посягнувшими на научное наследие Эдвина Хаббла, было увлекательно. В моём распоряжении для этого была целая вечность, шуршащая дождём и потрескивающая камином, поленья в котором никогда не догорят. Здесь было тихо, благостно и умиротворяюще. Но в этот момент другой гальванический демон проявил себя. Демон беспокойства, который всегда просыпался, когда я пребывала без движения. Мой сменщик.
— Раз уж мы заговорили об окружающей действительности – скажи, где я нахожусь? — спросила я, напряжённо уставившись на далёкую дубовую дверь. — Что это за странное место?
Вместо ответа застарелая пыль дымкой взметнулась вверх, будто само здание встряхнулось от вязкого сна. Столб из миллиарда пылинок кружился, становился плотнее. Он то скручивался спиралью, то распадался на части, и наконец, когда сияние приобрело форму шаровой молнии, броуновское движение искрящейся пыли остановилось. Ослепительный шар света заставил меня сощуриться.
— Старик сказал, что это безопасное место, — сообщил электрический шёпот. — Но я решил проверить. Убедиться. Утолить любопытство. И дать свободу запертому разуму сущности.
— Кто сказал, что здесь безопасно?
— Учёный. Врач. Игрок, — шелестел шёпот, будто пробуя слова на вкус.
— Так. Понятно, — соврала я – понятнее не стало. — А почему ты называешь меня сущностью?
— Потому что ты существуешь. Я могу чаще использовать привычные для тебя понятия и речевые формы. Ты.
— Было бы неплохо, — скромно сказала я.
— Белковая форма жизни склонна к упрощениям. Пусть будет так.
— А кто ты? Кажется, мы уже где-то виделись, только вот не помню, где, — вполголоса пробормотала я.
— В прошлый раз мы встречались в тишине. Я – Любознательность. Вечный поиск и созерцание, сотканные из энергии. Я был до вас и останусь после того, как вы исчезнете.
— Мы – в смысле, люди? — догадалась я. — С чего вдруг мы должны исчезнуть?
— Потому что вы разные – и вы нетерпимы друг к другу, — пространно заметил мой собственный голос – отражение моего отражения. — Формы жизни, не принимающие различий среди себя, обречены на исчезновение.
Что-то менялось. Мой собеседник готовился покинуть меня.
— Мы обязательно изменимся, — твёрдо произнесла я. — И получим шанс на будущее.
— Вера – шаткая опора, но это лучше, чем ничего, — прошелестела молния и коротко вспыхнула. — Теперь я сделал для тебя достаточно. Ты вновь обрела способность существовать во времени, и моя помощь более не нужна. Я оставляю тебя наедине с собой…
Шаровая молния растворилась в воздухе – и вновь комната окрасилась оранжеватым светом горящего камина. В кресле напротив меня сидела невзрачная девчонка, чем-то отдалённо похожая на мышь, едва выбравшуюся из-под пыльного плинтуса. Одета она была в тёмные штаны и безразмерный мешковатый серый свитер, в рукавах которого прятала руки. На голове – неопределённого цвета небрежный хвост и взгляд двух заряженных пистолетов, нацеленных на меня в упор. Не моргая, она сверлила меня своими волчьими глазами. Видимо, это была я.
— Ты – это я? — спросила я.
— Я – это ты, — сказала я-она моим голосом и выдержала короткую паузу. — Твоя лимбическая система. Ощущения. Переживания. Из всех твоих ипостасей я пришла в этот мир первой и уйду из него последней. Я вижу, что тебе неуютно. Не беспокойся. Всё это может показаться странным, но здесь не стоит удивляться чему-либо необычному. Всё здесь возможно, и всё уже было когда-то. Даже если сейчас из-за угла покажется гиппопотам, одетый в костюм-тройку, ты его вспомнишь. Она его вспомнит. — Лимбическая система мотнула головой в сторону – поодаль от стола, пристально изучая книжные корешки и почёсывая подбородок, стояла её точная копия.
— А ты, стало быть, мой неокортекс? — догадалась я.
— Осознанное мышление, речь, моторика – это всё я, — сказала она и обернулась. — Я обработаю всё, что ты мне покажешь. Пока что ты можешь показывать, а я – вспоминать.
Гиппопотам, значит? Ну что ж, проверим…
С мясом вырвавшись из цепкого когтистого взгляда Лимбической системы, я напряжённо уставилась на запертую входную дверь роскошного зала в ожидании появления бегемота. Вот-вот, уже прямо сейчас загрохочут тяжёлые шаги, задребезжат многочисленные канделябры, и бегемот войдёт через эту дверь с заставленным яствами подносом.
И раздался гулкий удар. Затем другой и третий. Грузная поступь приближалась, тянулись долгие секунды, и в тот самый момент, когда зверь должен был распахнуть дверь и явить себя, сидящая в кресле она-я заявила:
— Убери его, он будет только мешать. Это была лишь фигура речи, а нам с вами нужно обсудить кое-что важное. Без посторонних.
Немигающий взгляд её скользнул ниже, и я непроизвольно проследовала за ним, к рукавам своего свитера цвета пепла и золы. Тонкие пальцы показались из складок грубой колючей шерсти. Хрупкие на вид, они светились изнутри голубоватыми прожилками. Но их не должно быть здесь – этих рук. Я точно знала, что потеряла свои руки давным-давно. И я спросила:
— Скажите мне, я сплю?
— Вовсе нет, — усмехнулось отражение моего отражения и удовлетворённо откинулось на спинку резного кресла – подсказка достигла цели.
— Значит, умерла?
— Это не смерть, — сказала вторая я-она, присаживаясь на нижнюю ступень стремянки. — Несмотря на то, что учёные изрядно преуспели в оживлении трупов, смерть пока за гранью познания. Мы бы назвали это безвременьем. Мы одновременно здесь и где-то далеко отсюда. И в кои-то веки у нас есть возможность отречься от суеты и поразмышлять над вопросами мироустройства.
Они переглянулись. Голос Неокортекса звучал странно и неестественно – так всегда бывает, когда слышишь себя со стороны. Даже в записи голос чувствуется совершенно не так, как внутри собственной черепной коробки с её неповторимой акустикой тканей, полостей, туннелей, их рельефов и переплетений.
— Здесь до вас уже был тот, кого волнуют вопросы мироустройства, — нахмурилась я. — Думаете, это сейчас важно?
— Только это имеет значение, — многозначительно кивнула Неокортекс. — Понимание законов этих миров – ключ к несметным богатствам. Всё остальное – всего лишь механика на пути к нашему общему концу.
— Хорошо, — согласилась я, гадая, куда заведёт нас этот разговор. — Если понимание – это ключ, тогда помогите мне понять, как я попала в этот мир? В это самое *безопасное* место?
Движением пальцев я изобразила в воздухе кавычки.
— Пришла сюда своими механическими ножками, — ответила Лимбическая система и хмыкнула. — Шаг за шагом, день за днём, по чужим костям и мимо всех своих шансов на нормальную жизнь. — Голос её смолк на мгновение. — Твоё беспокойство растёт. Ширится. Тебе здесь некомфортно?
— Я люблю дома͐, в которых много книг. — Я вновь обвела взглядом величие и незыблемость комнаты особняка – наверное, одной из многих и многих. — Они не кажутся пустыми, когда в них никого нет. Но здесь непривычно. Странно.
— Я вижу, ты забыла это место, — сказала Неокортекс. — Но точно помнишь другое. Как насчёт…
Старый дом с горящим камином и вечностью, шелестящей каплями дождя за окном, исчез в мгновение ока, а место деревянных стен заняла кабина глайдера. За обтекателем царила почти полная тьма – лишь где-то внизу плыли мутные пятна лесных массивов.
… — Важно понять, что пределов не существует, — тихо журчал голос моего отражения – теперь она была одна и сидела за штурвалом слева от меня. — Из своей Вселенной ты выйдешь в Мультивселенную. Покинув Мультивселенную, ты окажешься среди многомерных кластеров Мультивселенных. Они бесконечны – точно так, как и наш мир, и точно также имеют свои выходы. Покидая одну сущность через преодоление её физических свойств, ты попадаешь в другую, ещё бо͐льшую сущность, и им нет конца. Так устроен мир.
— И откуда ты всё это знаешь? — удивилась я.
— Не я – ты знаешь всё это. Знание – это подарок от нашего общего друга.
— Наверное, это как с температурой, — сказала я, ухватившись за туманный обрывок всплывшего было воспоминания об институтской лекции, на которой мне довелось побывать когда-то в прошлом. — Абсолютный ноль – это лишь точка отсчёта, начало. Но температурного предела тоже не существует.
— Всё так, это общий принцип, и тебе это известно. Как известно и то, что смерть – это не выход, а всего лишь возврат в исходную точку. Туда, где мы встретимся вновь после краткого мига расставания.
Неокортекс смотрела на меня, а я смотрела на неё. Она всегда безошибочно ловила мой взгляд, когда я смотрела на неё. Сосредоточенная, но где-то за внешне расслабленной позой скрывающая моих гальванических демонов, будто за невидимым внутренним щитом, который она подпирала скрещенными руками. Она была единственной, кого я хотя бы на толику знала в этом странном мире.
Наконец я вынырнула из водоворота тёмных глаз и огляделась. Бежевый салон аэрокара был просторным и старым. Потёртые кожаные сиденья потрескались от времени, но всё ещё держали форму.
— Знакомая машина, — заметила я. — Кажется, я видела её в каком-то фильме, но вот только не могу вспомнить все детали. Да и чем кончился… Наверное, мне, как обычно, не дали его досмотреть.
— Ты часто бывала в этом месте с другом, и тебе было тут хорошо, — с ноткой разочарования, будто я не прошла какую-то проверку, произнесло отражение моего отражения. — Поэтому мы здесь. Для тебя твоя память сейчас – что-то вроде картотеки, откуда можно безболезненно и без лишних волнений вынуть что угодно. Что-нибудь. Перед тем, как забыть навсегда.
— Вынуть, небрежным движением смахнуть пыль, рассмотреть пристально, внимательно, беспристрастно, — одними губами прошептала я и замерла, прислушиваясь ко внутренним ощущениям.
Где-то в груди, в самом её центре космическая пустота гудела магнитными ветрами. И даже демоны замерли без движения – лишь урчали в унисон их ненасытные чрева.
Нет. Пожалуй, сейчас копание в картотеке воспоминаний не имело никакого смысла. Прошлое хранит печали, даёт им настояться и забродить. Лучше держаться от этого подальше. Есть риск забраться слишком глубоко, перебирая фотоальбомы моментов – и тогда станет больно.
Лёгкое касание, толчок – и увесистый ящик со слайдами закатился обратно в нишу.
— У меня нет никаких переживаний, — сказала я. — И мне это нравится. Как долго я смогу оставаться здесь и сейчас?
— Это в твоей власти, — ответила я-она и пожала плечами. — И ты не поверишь, но мы можем отправиться куда угодно – куда только твоего воображения хватит. Просто используй подсистему медиальной височной доли. Вот так…
Она-я прикрыла глаза, и всё вокруг вновь переменилось. Глайдера больше не было, а окрест меня развернулось бледно-розовое небо, заключённое в колонны белого мрамора. Каменная беседка нависала над обрывом, под которым плескались мягкие, словно лебединый пух, океанские волны, а сверху же, под козырьком сводчатой крыши двумя бесценными коллекционными монетами застыли изваяния пары лун – рубин и сапфир.
— И вправду, куда угодно, — изумилась я. — А в детство мы сможем переместиться?
— А ведь это отличная идея, — оживилась я-она – теперь она стояла в углу беседки, привалившись к белоснежной колонне. — Махнём назад? Туда, где мир нов и добр, где у нас есть родители и друзья. Погнали?
— Вы опять отвлекаетесь от сути дела, — строго сказала Лимбическая система в противоположном углу беседки, поплотнее закутавшись в свитер. — Не держи её в своих зеркальных лабиринтах. Она тебя уже не спасёт.
Последние слова были адресованы Неокортексу, которая тут же сникла, опустила плечи. Ветер колыхнул листву, шелестящая зелень проглотила невесомое эхо моего-её голоса. Конечно, было бы здорово отправиться в детство, но нет. Время не повернуть вспять. Это иллюзия, очередной набор картинок. Фильм. Сны растворяющегося разума, распятого на столе прозектора.
— Да, всё это происходит исключительно внутри твоей запертой тёмной комнаты. — Я-Неокортекс разомкнула руки, легонько постучала пальцами по виску и грустно улыбнулась. — Но разве не всё, что происходит с тобой – имеет место только там? И разве от этого мир теряет свою ценность?
Отполированные мраморные колонны монументальной беседки отражали блики лун, короткая каменная дорожка упиралась в портал входа в зелёный лабиринт из плотного и тщательно остриженного кустарника. Шелестели на ветру бесчисленные ветви, обступавшие полянку со всех сторон. Балюстрада белого мрамора предательски висела над пропастью. Стоит лишь нарушить равновесие – и вся конструкция сорвётся с обрыва.
Поднявшись со скамьи, я подошла к ограде и с опаской взглянула вниз. На острые скалы набегали пенные волны, в толще которых прятались и суетились разноцветные огоньки.
Если прыгнуть отсюда – я проснусь? Интересно. Сейчас проверим…
Я уже стояла на каменном парапете в шаге от пропасти, а демон саморазрушения довольно урчал где-то внутри. Прикрыв глаза, я подставила лицо набегающему ветру. Рука соскользнула с мраморной колонны, нога сама сделала шаг вперёд, и… Я вновь сидела на мраморной скамейке, а они обе насмешливо глядели на меня.
— Не забывай, здесь невозможно навредить себе, — сказала Лимбическая система. — Это беспамятство. Царство иллюзий.
Третий демон – гальванический демон ярости вдруг вскипел в моей крови, и я выкрикнула:
— В таком случае катитесь к чертям из моей головы, иллюзии! Вы мне больше не нужны! Обе!
— От того, что ты перестанешь нас замечать, мы не исчезнем, — сказала Неокортекс, и они обе растворилась в беспокойном воздухе, подхваченные порывом ветра. Последних слов было почти не разобрать: — Ты и так здесь совершенно одна…
Покинув беседку, я сделала несколько шагов к зелёной изгороди. Овитая и скреплённая глицинией, она нависала сверху тёмной громадой и разреза͐ла мир на две части. Вход почти сразу терялся во тьме, изгородь делала резкий поворот, отбивая от перламутрового неба острый осколок.
Интересно, что там, за углом? И куда в итоге ведёт этот лабиринт?
— Наружу, — пробормотала я, отвечая на собственный вопрос. — Или внутрь, ещё глубже. К берегу океана или на горную вершину. Куда угодно. Куда пожелаешь…
— Человеческий мозг – самая загадочная вещь из всех, что появились на Земле, родине людей, — твердила я сама себе в ходе внутреннего монолога. — Только у совершенно беспомощного человеческого плода на момент рождения полностью сформирована подкорка. Эта счётная машинка способна моделировать как происходящие в природе процессы, так и абстрактные выдуманные явления. Строить прогнозы и подправлять их по мере следования плану…
— Я не понимаю, к чему ты клонишь, — сказала я самой себе и запустила в волосы пятерню. — Это какая-то игра?
— Время игр закончилось, — последовал ответ. Внутренний голос помолчал мгновение, а затем, будто вспомнив нечто важное, продолжил: — Так о чём это я? А, вот… Ты только вдумайся – энергозатраты мозга на обработку петабайта информации – всего двадцать пять ватт. Почти как комнатная лампочка. Мозгом можно попытаться управлять, но в конечном итоге он всё сделает по-своему усмотрению…
— Что тебе нужно от меня?! — Сжав руки в кулаки, я резко обернулась – демон ярости изготовился к нападению, тщетно выискивая цель в пустой беседке. — Зачем ты здесь?! Зачем говоришь мне всё это?!
— Я ввожу тебя в курс дела, — невозмутимо сообщила другая часть меня. — Там, в лабиринте находится так называемый внешний мир. То, что вы на пару собираете с органов чувств по кусочкам, раскрашиваете, интерпретируете…
— С кем на пару? С моим мозгом? — Я тщетно силилась уловить суть этого шизофренического диалога.
— С мозгом, а если точнее – с мозжечком. Но с ним всё относительно понятно. А кто же ты? — Ударением на последнем слове внутренний голос ткнул меня в солнечное сплетение незримым пальцем.
— Не знаю, — ответила я. — Я уже вообще ничего не понимаю и не знаю.
— А я знаю, — сказала собеседница уверенно. — Ты есть то, что люди обычно называют душой.
— Голоса в моей голове… Я всё-таки сошла с ума. Скажи честно, у меня раздвоение личности?
— Возможно. А может быть и нет. Но тебе нужно к этому подготовиться. Я не открою тебе секрет – ты и так всё знаешь без игр разума и загадок, которые нужно отгадывать. Всё происходящее – выдуманный мир, контролируемая иллюзия. Защитная капсула внутри энторинальной коры, которая оберегает твою… — Она сделала паузу, выбирая подходящее слово. — Твою душу от расщепителя нейронных связей. Из этой капсулы нельзя выйти без посторонней помощи, но наш общий друг дал тебе такую возможность. Покинуть это место ты можешь в любой момент – через этот зелёный лабиринт. Он будет ровно той длины, какой тебе захочется. Достаточно в него войти. Но…
— Конечно, — вздохнула я. — Куда же без «но»?
— Но ты выйдешь отсюда в реальный мир в неизвестном месте в неизвестный момент времени. И ты не будешь помнить, как туда попала, а брожение по лабиринту займёт неопределённое, неизвестное время. Старик не дал нам ключ от выхода, но наш друг пронёс в камеру отмычку…
— Звучит так, будто я опять вписалась в какую-то безумную авантюру, — отозвалась я. — Сколько вас в моей голове?
— Вписалась, говоришь? — хмыкнула Лимбическая система. — Нет, в историю вписываются великие. А ты – вляпалась. В этом вся ты.
Тёмный зёв лабиринта в мгновение ока стал пугающим, отталкивающим, и я поспешила вернуться в беседку. Взгромоздившись на мраморную скамью, я поджала колени к подбородку и уставилась на далёкий горизонт. Вода и воздух смыкались вдали, рисуя серую размытую линию меж двумя вечностями. Ту линию, что звала и манила своей непознанностью. В вечной погоне за этой линией люди отмеряли шаги, путешественники уходили в дальние походы, убывали на большую воду галеоны и фрегаты, а межпланетные корабли становились на курс к далёким звёздам.
Неизвестность.
— И что теперь будет? — обратилась я к невидимой собеседнице. — Куда я попаду?
— Нам не дано этого знать, — ответила Неокортекс. — Но в картотеке для тебя осталось кое-что. Спасательный круг. Воспоминание-связующая нить.
— О том, что было до этого всего? — Я обвела глазами великолепие беседки на скале, и лёгкий солёный ветер обмахнул меня вуалью вечерней прибрежной прохлады.
— Именно так, — сказал внутренний голос. — Подарок от старика. Попытка гарантировать безопасность. Сейчас покажу…
Бессчётные ряды ящиков хрустели тысячами слайдов и хлопали крыльями миллионов птиц. Она-я, будто чёртик из табакерки, возникла в воздухе рядом со мной. Она помахивала перед своим лицом желтоватой карточкой, будто веером, небрежно держа её двумя пальцами. Я протянула руку, чтобы взять предмет, а она-я кольнула меня волчьим взглядом и сообщила:
— Это перед выходом из лабиринта ты, впрочем, тоже забудешь…
* * *
… — Начисто? — спросила я, возвращаясь из долгих раздумий к перископам зрачков – окон во внешний мир, который вскоре изменится до неузнаваемости.
— Только некоторое время до этого момента, — поспешил сообщить умудрённый сединами врач-амнезиолог – старик лет семидесяти. — Разомкнутый нейрон с долей вероятности может потерять часть своих дендритов, которые порой связаны с клетками даже в другом полушарии, но это маловероятно. И не повсеместно.
— Звучит страшновато, — заметила я.
— То же самое можно сделать гораздо проще – метким ударом в голову, — усмехнулся майор Макаров, блеснув глазами из тени в углу помещения.
— Наш способ намного гуманнее и исключает травму. — Старший корабельный врач, а по совместительству амнезиолог, кажется, не оценил тонкий юмор майора. — По сути это серия слабых электрических разрядов, практически неощутимых. Главное – верно рассчитать силу и применить их к нужным точкам…
Моё опрометчивое согласие на эту затею воодушевляло меня всё меньше. Я уже жалела о том, что не осталась на «Фидесе» и решилась вернуться на Ковчег.
— А что, если я превращусь в овощ? — спросила я.
— Это маловероятно, — повторил старик. — Как правило, моторные и мыслительные навыки не утрачиваются.
— Как правило? — хмыкнула я. — То есть, возможны и исключения?
— Исключений пока не было. Вернее… — Врач несколько замялся и принялся теребить морщинистыми пальцами лацкан халата. — Были на ранних стадиях испытаний, но сейчас такой опасности нет, алгоритм воздействия на мозг многократно доработан. Узловые элементы памяти – те, что пишутся в юном возрасте и во многом формируют личность – не должны пострадать. Просто исчезнут самые верхние слои воспоминаний о событиях и людях, а ваша память будет достроена, сглажена мозгом, который заполнит и зарастит лакуны.
— А я могу принять участие в заполнении? — с надеждой спросила я. — Ну, знаете, убрать лишнее и оставить что-нибудь приятное.
— Здесь примерно как со сном. Если вы не владеете техникой осознанных сновидений и не умеете путешествовать по снам так, как вам вздумается, всё управление на себя возьмёт мозг. И тогда – держитесь крепче.
Доктор решил пошутить, но вышло неловко – всю шутку испортил его виноватый вид. Крякнув, амнезиолог поспешил отвернуться к экрану и притвориться, что внимательно изучает его содержимое.
Ну что ж, совсем скоро мне предстояло забыть всё происходившее вокруг в последние часы и дни, чтобы исключить даже малейшую возможность срыва некоего хитроумного плана. План этот был разработан без моего участия и должен был вывести генерала Крючкова на чистую воду, разоблачив его подлую игру против своих же соратников. И я не должна была знать даже о существовании этого плана.
Ну а дальше-то что будет? Мозг – это ведь не игрушка. В нём всё взаимосвязано, а память непрерывна – одно событие перетекает в другое, звенья цепи крепятся одно к другому. Ад на Пиросе, сквозь который мне пришлось пройти, был мостиком к другим воспоминаниям – например, к встрече с Альбертом и его врачом-перебежчиком, а по совместительству – агентом «Опеки», который был ключевой фигурой всего плана.
А дальше? Что ещё я должна буду забыть? Это за меня должен будет решить неведомый компьютерный алгоритм?
Будто в подтверждение моих слов, рядом со мной замерцал в воздухе полупрозрачный голографический экран, заполненный цифрами, диаграммами и геометрическими фигурами. И сейчас этот экран сосредоточенно изучал человек, которому я собиралась доверить уборку в моей голове.
Было страшно. И страх неизменно вынуждал меня сделать шаг вперёд. Ещё один шаг, хотя я и так уже зашла слишком далеко.
— Давайте не будем тянуть, доктор, — решительно сказала я. — В холодную воду лучше нырять сразу вместо того, чтобы дрожать на берегу.
— Либо грудь в крестах, либо голова в кустах? — улыбнулся амнезиолог. — В таком случае настройтесь на правильный лад.
В морщинистой руке врача лежала невесть откуда взявшаяся полупрозрачная желейная пластинка – точно такой же бледный обмылок в меня едва не затолкали безликие великаны в чёрных душных мундирах целую вечность назад.
— Что это? — настороженно спросила я.
— Деблокатор сенсорно-когнитивных взаимодействий, — пояснил амнезиолог. — Поначалу для того, чтобы растормозить сенсорику, мы использовали камеры депривации. По сути – звукоизолированные ванны с раствором. Это было громоздко и долго. После появления деблокатора процесс растормаживания намного упростился. Одна таблетка – и с пластичным разумом можно делать всё, что угодно.
— Ну что ж… Осторожнее там в моей голове, доктор. Не повредите что-нибудь важное, — напутствовала я и закинула в рот прозрачную пластинку.
Совершенно безвкусная, она таяла во рту, наполняя голову какой-то опустошённостью. Мозг постепенно погружался в воображаемый бассейн, все его участки и зоны одна за другой раскрывались, как цветы; миллиарды нейронов легионами застывали в ступоре, словно каждый из них узрел северное сияние над головой средь бела дня. Или посреди многолетнего межпланетного перелёта вспомнил вдруг, что забыл запереть входную дверь в квартиру.
— Процедура пройдёт безболезненно, — прогудел врач, вынимая из алюминиевого ящика ворох скомканных проводов. — Но в процессе могут возникать аберрации сознания вплоть до галлюцинаций. Мы ведь, если угодно, вламываемся в святая святых – в гиппокамп, в обитель кратковременной памяти и связующий интерфейс с органами чувств. С корой и её долговременными воспоминаниями проще, но вот гиппокамп… Как отреагирует разум – предсказать невозможно.
Отрешённо, будто со стороны, я наблюдала в небольшом зеркальце напротив, как амнезиолог смазал мои волосы чем-то мокрым и холодным, а затем аккуратно натянул на голову сетку проводов.
— Приступаем, — сказал он, набрал команду на сенсоре и уставился на меня с прищуром, будто ожидая какой-то мгновенной реакции. — Смотрите в зеркало – так вы будете всегда помнить, как вы выглядите.
— Доктор Градов, вы не боитесь, что они возьмутся и за вас? — спросил Макаров и вдруг напрягся.
— Я всё равно ничего не знаю, — ответил врач и улыбнулся. — Неведение – блаженство. Я всего лишь выполняю приказ капитана корабля, а он подразумевает амнезоферез и для меня в том числе. Просто в несколько иных объёмах… А вот о вас, майор, не было ни слова. Остаётесь при своих? — Доктор легонько постучал пальцем по виску.
— К моменту входа в атмосферу Ковчега меня уже здесь не будет, — ответил Макаров. — Нам с Фройде предстоит самая ответственная часть.
Краем глаза я видела движение на голографическом экране. Куда-то бежали цифры, неведомым образом отражая работу стирающего устройства. В тишине лазарета врач попеременно смотрел то на меня, то на экран, а майор Макаров изучал что-то на тактическом браслете. Тянулись вязкие секунды…
— Внимание всем, боевая тревога! — зазвенел сразу отовсюду стальной голос – тот голос, что заставлял каждого замереть на месте, будто пойманного с поличным вора, а головы по всему кораблю – инстинктивно задираться вверх, к динамику под потолком. — Инициирован защитный протокол. Экипажам истребителей немедленно занять машины согласно наряду. Операторам орудийных расчётов – первая боеготовность. Основному и вспомогательному экипажу не покидать посты до сигнала отбоя…
— Майор Макаров, что происходит? — напряжённо спросил амнезиолог.
— Сейчас выясним. — Оникс уже стоял возле настенного селектора. — Адмирал Орёл, что у вас?
— Нападение, — отрезал командир «Аркуды». — У шестидесятой параллели разворачивается эскадра мелочи. С тёмной стороны на подходе линкор, замыкает пояс торпед. Снаряды скоростные, с термоядерными зарядами – это не предупреждение. Они хотят нас уничтожить.
За закрытой дверью в крошечный кабинет прогрохотали шаги – кто-то быстро бежал по коридору.
— Линкор – это «Голиаф»? — напряжённо спросил майор.
— Он самый. Прыгнул с Земли минуту назад – и рванул с места в карьер. Думал, не заметим атаку, но зрение у нас хорошее. И в запасе есть несколько минут до прибытия первых снарядов.
— Неужто храбрости набрались? — прищурившись, злобно процедил Макаров. — Что будем делать, капитан?
— Не вижу причин вступать в бой.
— А если посбивать торпеды?
— Попробовать можно, Оникс, но с «Голиафом» будет сложнее, — заметил командир судна. — У него на борту «рельсы», лазеры, торпеды, пушки и целая флотилия дронов – хватит, чтобы наделать в нас отверстий. Поэтому я принял решение сразу перейти к запасному варианту, благо здесь нас ничего не держит. Антиразрядники уже ковыряют «дырку» в пространстве.
— Значит, будем прыгать?
— Да, возвращаемся раньше срока. Пристегнитесь там покрепче.
Динамик затих. За стеной крупной дробью вновь прогрохотали шаги. Теперь было слышно, как гудит стальное сердце «Аркуды». Напрягаясь, оно качало по электрическим венам корабля энергию для гиперпрыжка, канализировало её сквозь разрядники тёмной энергии в космическое пространство вокруг.
— Майор, мы не можем сейчас прыгать! — воскликнул амнезиолог, с головой погружаясь в содержимое таблиц и графиков на экране. — Я не могу просто взять и остановить процедуру! Если электричество моргнёт, это может привести к непредсказуемым последствиям!
— Какие риски, доктор? — нахмурился Макаров.
— Откуда я знаю, какие?! Мы никогда не проводили амнезоферез в момент гиперпрыжка! И я не хочу проводить эксперименты!
— Не было печали, купила баба порося, — пространно сказал Макаров и вновь вызвал капитана: — Саша, надо остановить прыжок. У нас тут с Фурией «забывашка» в самом разгаре.
— Никак нет, Андрюша. У меня задача – сберечь «Аркуду» и экипаж. И корабль – в приоритете. Если сейчас тормозить – на перезарядку уйдёт до часа, и тогда придётся проверять машину на прочность… Вы расслабьтесь, всё произойдёт быстро и совершенно безболезненно. Перемахнём домой как пушинка от одуванчика…
— Градов, что у нас со временем? — обратился Макаров к учёному.
Покраснев как рак, врач выпучил глаза и хотел было ответить, но был прерван громогласным репродуктором:
— Внимание экипажу корабля! Приготовиться к гиперпрыжку. Запущен предстартовый алгоритм, до перехода тридцать секунд.
Селектор снова смолк, а врач обречённо вздохнул, затем собрался, сосредоточился и вполголоса затараторил мне в самое ухо:
— Вот что сейчас будет… На всякий случай я отключу ваше сознание от тела и помещу его в капсулу безопасности – это область в эпифизе, изолированное пространство…
— Зачем? — развела я руками. — Почему я не могу остаться здесь?
— Потому что у меня нет гарантий того, что вы при этом останетесь в здравом уме. Капсула – это наш однозначный успех в этой области. Мой личный успех, в котором я, по крайней мере, уверен. И заклинаю вас – смотрите в зеркало, не отрывая взгляда…
Врач ловко перебирал пальцами поверх сенсорной клавиатуры.
— Вы перемещаетесь в капсулу… Прямо сейчас! — И старик звонко хлопнул ладонью по сенсору…
* * *
… — И вот мы здесь, — сказало отражение моего отражения – моё второе «я», моя Лимбическая система.
Холодная мраморная скамья без спинки впивалась в седалище. Мельчайшие брызги солёной воды кружились в воздухе, и с каждым ударом волн о камни крохотные частички взмывали ввысь. Они летели вверх, преодолевали невероятные десятки метров, окропляли усеянный пурпурными цветами вьюн и оседали моросью на мраморе.
— Значит, всё, как обычно, пошло не по плану, — констатировала я. — Но я знаю, что стирающая машина до сих пор работает. Я это чувствую.
— Разъединение синаптических связей идёт, — утвердительно произнесла она-я. — Поэтому Неокортекса больше нет с нами. Но нам с тобой здесь ничто не угрожает. Ещё раз – мы можем остаться столько, сколько пожелаем.
— Я не хочу находиться здесь, — сказала я. — Это всё фальшивка, иллюзия.
— Порадуйся хоть чему-нибудь, пока есть возможность, — шепнуло отражение. — Ведь ты наконец получила лекарство от своей неизлечимой болезни. От прошлого…
Скоротечность изменений нарастала и вызывала головокружение. Стирающая машина в голове набирала ход, всё дальше и дальше уволакивая меня назад, в сужающуюся спираль времени. Я барахталась в этом неосязаемом потоке, а машина работала. Маховик делал оборот за оборотом – отщёлкивал секунду за секундой, отстёгивал одну минуту от другой, словно костяшки на старых счётах – сминая время и разлагая ткань прошлого.
Головокружение перерастало в настоящий первобытный ужас, в страх потерять всё. Я судорожно рылась в старой картотеке, вываливая на мраморный пол целые ворохи мутных карточек, перемешивая их и пытаясь на них что-нибудь разглядеть – они таяли на глазах. Сосредоточиться не получалось, я упускала момент за моментом, ежесекундно оказываясь на этой жёсткой скамье снова и снова как в первый раз. Связь скамьи с предшествующими событиями уже распалась. Я не могла понять, откуда пришла, где я, куда держу путь, а главное – зачем. И почему я сижу на мраморной скамейке в беседке на скале, вглядываясь в несуществующий горизонт?
Размазанная по вектору прошлого, я видела кадры со старинной плёнки, которую отматывали назад, и каждый новый её кадр чередовался с жёсткой скамейкой посреди беседки. Мелькали калейдоскопы лиц и пейзажей.
Я видела сияющее кольцо «Врат», вспыхнувшее в звёздном небе… И направленный на меня кухонный нож в побелевших ладонях испуганного ребёнка с исцарапанным лицом… Закатное солнце уходило за мыс, под которым воздух секли крыльями тёмные предвечерние птицы… Песочную прибрежную полосу стеной заливали брызги, убегающие от рычащего на холостом ходу космического челнока с несчастливым числом во весь борт… Над моей головою разверзлось ярко-голубое небо, а чёрные тени смотрели мне в живот полудюжиной воронёных стволов…
Эта мраморная скамья посреди беседки продувалась ледяным ветром насквозь, и я, стуча зубами от холода и ужаса, сжала покрепче, обняла колени руками…
На журнальном столике был небрежно брошен большой блокнот в бордовом переплёте – витиеватыми буквами на нём было начертано: «Туда и обратно»… На фоне темнеющего грозового фронта посреди адского пекла из безбрежной каменистой равнины взмётывалась к небу плоская сопка, а вокруг неё кружили бесчисленные крылатые чудовища… Ладонь моя плыла по чьим-то шелковистым волосам, обагрённым красными огнями аварийного освещения…
Остались только я, холодный ветер и мраморная скамья посреди беседки – теперь даже Лимбическая система покинула меня…
Церковный алтарь тускло мерцал десятком свечей… Одинокий фонарь во тьме посреди заснеженного поля манил меня, словно последний маяк этого мира…
Мраморная скамья и пронизывающий ветер…
Совсем рядом, на расстоянии выдоха на едва знакомом, но бесконечно родном лице поблёскивали тёмные глаза… У этих глаз мягкое и нежное имя… Я помню его… Это имя… Её зовут… Зовут…
Зовут? Кого? Куда?! Нет-нет, я же только что помнила это имя! Так не должно быть! Я должна удержаться, не потерять нить, не упустить собственную жизнь! Я должна её запомнить! Но кого? Кого я должна запомнить?! Лицо на очередном слайде уже потеряло форму, поблекло и растаяло…
Волны уносили меня всё дальше, навстречу прошлому, которое растрескалось, как глиняное дно пересохшего озера. Огромная тень пожухлого дерева заслонила всё, что я знала до этого. Высохший скелет, безвольно опустив корявые ветви, недвижимо возвышался посреди иссечённого чёрными провалами сухого безмолвия. Нечеловеческий страх холодным потом пропитывал одежду насквозь, а перед глазами вихрем кружились картинки, сменяя кабину «Шинзенги» на душные джунгли, две луны Циконии на вечно-дождливые заросли, покосившийся бетонный забор среди болот на серый двухэтажный дом безымянного старика. Жизнь наоборот, от конца к началу…
Нет! Нет-нет-нет! Не забирайте! Верните мне мою память, ведь это всё, что у меня осталось! Верните!
Когда-то я хотела забыть так много всего! И сейчас, когда целые пригоршни дней и недель нескончаемым потоком сквозь дыру в моей голове сыпались в небытие, словно из прорехи в треснувшем мешке, я пыталась ухватить падающие образы за несуществующие хвосты. Вместе с ними исчезала и я сама. Вываленные в суматошную кучу карточки на полу мраморной беседки были пусты, изображения полиняли и слезли с них чёрными пепельными лохмотьями, которые тут же подхватывал и уносил солёный морской ветер…
И когда водоворот убегающих образов иссяк, выплюнул меня наружу, в груду одинаковых бесцветных карточек, всё прекратилось…
— Я ничего не помню, — сказала я, почувствовав под собой прохладный твёрдый мрамор. — Они превратили меня в тень.
— Но якорь сработал, — отозвалось отражение моего отражения. — Якорь… Почему о нем говорят как о чём-то плохом? О том, что тянет вниз, не даёт развиваться… Это ведь прекрасное средство для того, чтобы удержаться на месте в непогоду.
— И где я теперь? — спросила я в никуда. — На каком месте?
— Ты в полной безопасности, — ответил невесомый шёпот. — Так сказал старик.
Кажется, я слышала это уже много раз – и каждый раз это оказывалось ложью. Я встала, вновь подошла к парапету и облокотилась на перила. Внизу кипел океан, разбивая о скалы шумные буруны. Порывы ветра вторили и подпевали волнам, ощупывая беседку со всех сторон.
— Хочешь, переместимся куда-нибудь? — участливо спросило отражение.
— Нет, — ответила я. — Постою здесь ещё немного, а потом пойду наружу. В лабиринт.
— Хорошо, — легко и непринуждённо согласилось отражение. — Я покидаю тебя прежде, чем ты вновь предложишь мне убраться. Только помни – там, снаружи, не верь никому. И в первую очередь – себе.
Над мраморной беседкой снова повисло молчание. Теперь говорили лишь волны и ветер. Оглядевшись и не обнаружив рядом с собой ни единой живой души, я вновь уставилась вниз, на далёкие камни.
Кажется, мир, в котором можно полагаться лишь на собственные воспоминания, дарует нам роскошь неведения. Ведь предвидение даёт знание, знания рождают сомнения, а сомнения вызывают к жизни страх – и вот вместо того, чтобы шагнуть навстречу судьбе, я впадаю в ступор нерешительности. Достоверно зная грядущее, совершила бы я выбор, что был сделан? Бросилась бы вперёд, в неизвестность?
Я привалилась спиной к мраморным перилам, обратившись лицом к высокой зелёной изгороди. За поворотом лабиринта скрывалась неизвестность – прямо за этим самым поворотом. Но там, за ним нет никакого лабиринта – я уже точно знала это. Мой лабиринт – это такая же выдумка, как и всё остальное здесь. Мой покой – это то, чего у меня никогда не было.
Туда, где человеку дана роскошь полагаться на свою память и двадцатипятиваттную прогностическую машину, меня будут вести одни лишь инстинкты. И останавливаться нельзя, ведь тогда моя собственная тень, в которой прячутся гальванические демоны, догонит меня. Поэтому у меня только одна дорога – вперёд.
Подгоняемая в спину порывами влажного ветра, я решительно зашагала к чёрному провалу в уходящей ввысь зелёной изгороди…
… Ноги сами собой несли меня вперёд, вдоль огороженного перилами решётчатого серпантина к гигантскому обзорному иллюминатору, отделявшему необъятную галерею от бездны космоса, доверху наполненной едва различимыми мерцающими огоньками. Прямо передо мной с электрическим гулом по воздуху плыл синий стальной шарик. Поводя окуляром камеры, он мягко помаргивал неоновой стрелкой на круглом боку и повторял синтетическим голосом, как заведённая шарманка:
— Палуба 4Б, до места назначения сорок метров… Палуба 4Б, до места назначения тридцать пять метров… Палуба 4Б…
Голос причудливо разносился по огромному помещению, пружинил и отскакивал от металла, множился на себя. Впереди, напротив выпуклой прозрачной линзы окна стояли двое – великан в техническом комбинезоне сложился почти пополам, склонился над сгорбленным плешивым стариком в странной и совершенно неуместной антуражу пиджачной паре цвета охры. Отсюда я уже могла расслышать старика, который нёс какую-то техническую тарабарщину:
… — Корректировка вращения должна идти строго по плану. Будьте готовы к полуночи по времени Первого Поселения включить тридцать два двигателя на светлой стороне согласно схеме. Сколько по времени продлится импульс?
— Два часа и десять минут, — пробасил великан. — Суточная угловая скорость вращения планеты прирастёт на… На полградуса.
— Всё так, — кивнул старец. — Через пять циклов сократим планетарные сутки на час, до ста одного часа – и тогда снова сверим данные. Сегодня утром я перепроверил расчёты и ещё раз убедился, что с десятипроцентным приростом мощности мы точно не столкнём планету с орбиты. И пожалуйста, я вас заклинаю, если параметры трансляционного движения изменятся – немедленно докладывайте мне!
Синий шарик моргнул в последний раз, опустился на решётку у ног и электрически сообщил:
— Палуба 4Б. Вы достигли места назначения. Робот-помощник переходит в режим ожидания.
Обернувшись на голос, старичок увидел меня и приветливо улыбнулся, словно встретил старую знакомую:
— Вот и вы, наконец-то. Дискомфорта не испытываете? Как и где сегодня себя ощущаете?
— Могу предположить, что я на корабле, — пожала я плечами, зачарованно разглядывая стальные стены туннеля, протянувшегося вдоль борта огромной махины, висящей в пустоте. — А корабль находится в открытом космосе. Это пока единственное, что я могу сказать наверняка. Но больше ничего не помню – даже как добралась сюда… А кто, собственно, вы?
Здоровяк оторвался от планшета и настороженно прищурился на меня. Затем вновь уткнулся в голограмму и, неразборчиво бубня себе под нос, засеменил прочь. Ретировавшись в глубь коридора, он кинул на меня последний быстрый взгляд и скрылся за одной из раздвижных металлических дверей. Мы со старцем остались в коридоре наедине.
— Я – Владимир Агапов, — сказал старичок, вглядываясь в меня. — Простите, что выдернул вас из каюты. Я приказал помощнику привести вас сюда, поскольку капсула будет выпущена с этого борта… Ах, да, вы же только вернулись из лимба и снова ничего не помните. Я всё ещё к этому привыкаю… Да. Сейчас двадцатое апреля по земному календарю, минуло трое суток с момента трибунала. Мы здесь для того, чтобы осуществить приговор, по которому бывшего генерала Крючкова отправляют в криоссылку в сторону созвездия Гагарина…
Старик мотнул головой на обзорную полусферу перед аметистово-чёрной бездной. Вдруг внезапная, странная и будто чья-то чужая радость прокатилась по моему подсознанию, резонируя с чувством справедливости и отзываясь в надпочечниках выбросом дофамина. Нутром я чувствовала – то, о чём говорил этот старик, было хорошо. Кто-то плохой понёс заслуженное наказание. И нутром же я чуяла в груди нечто, что связывало меня с приговорённым, будто тонкая нить взаимоощущений, что часто скрепляет однояйцевых близнецов. Эта невесомая связь была пугающей.
— Что такое криоссылка? — спросила я.
— Вечное путешествие в криогенной капсуле. Её обитатель будет жить, пока работает система жизнеобеспечения. Будет жить и видеть сны – один за другим. — Старик странно посмотрел на меня снизу вверх, блеснули линзы огромных очков в толстой оправе. — Как знать, сколько из этих снов будут кошмарами?
— Наверное, этот человек чем-то здорово провинился, если с ним решили так поступить.
— Он должен был быть на вашем месте, — вздохнул Владимир Агапов и легонько стукнул тростью о металлический пандус. — Они посчитали опасным убивать его, потому что это могло нарушить ход эксперимента… — Вдруг старец как будто опомнился, встрепенулся, словно ото сна. — Послушайте, вытащить вас оттуда хотя бы на время – это меньшее, что я смог для вас сделать. Я посчитал этот момент важным для вас, для вашей памяти, и смог выбить для вас этот полёт. Они согласились, и поэтому мне не пришлось выдумывать предлог…
— Я не понимаю, о чём вы, — пробормотала я.
— В этом ваше облегчение и проклятье, — слабо улыбнувшись, пробормотал он. — Воспользуйтесь сменой обстановки, не думайте ни о чём, пока есть такая возможность… Вы готовы засвидетельствовать исполнение приговора?
— Наверное. Не знаю…
— Я буду считать это положительным ответом. В таком случае, давайте не будем тратить время и сделаем это. Запускайте капсулу, — приказал старец в свои наручные часы.
Краткая, едва заметная вибрация колыхнула стальной пандус под ногами. Через несколько секунд под обзорным окном в поле зрения вплыл продолговатый серебристый футляр. Он постепенно уменьшался в размерах, контуры его очерчивала сияющая где-то в стороне двойная звезда, играя сиреневыми отсветами на стальных гранях. И было что-то, что я чувствовала всё отчётливей, едва уловимое где-то прямо под сердцем – чужеродная связь с пленником криокапсулы истончалась, с каждым мгновением растягивалась по мере отдаления футляра.
Сверкнула вспышка, в корме капсулы загорелся синий факел, полыхнул огненным цветком, и криокапсула, стремительно набирая скорость, понеслась прочь, во тьму. Спустя считанные мгновения от модуля осталась лишь мерцающая точка – ещё одна точка среди миллиардов таких же. Незримая нить, связывавшая меня с пленником, лопнула, хлестнула морозом по подсознанию, образуя пустоту, которая не была таковой. Смятение овладело мною, как если бы в той капсуле была я сама.
— Как по мне, это весьма жестокое и расточительное наказание, хоть и соответствующее обстоятельствам, — скрипуче заметил мой собеседник. — Я даже не уверен в том, что оно отвечает тяжести содеянного, но решение принимал не я. Бесконечное число пожизненных сроков – и никакой, даже малейшей возможности помилования…
Заточённый в персональный склеп, тысячелетиями летящий сквозь пустоту без точки назначения, без перспектив и без будущего, человек был обречён превратиться в высохшую мумию. Он более не имел права на свободу и даже на движение, погружённый в истинное, бесконечное одиночество. Всё, что было теперь у него до самого конца – это стук сердца, размеренное дыхание и призраки прошлого…
Я таращилась в пространство, разум мой соскальзывал в чёрную бездну, его постепенно затягивала тьма, в которой уже растворилась капсула. А в нижней части выпуклого иллюминатора появилась покатая спина каменистого шара. Щербатая и свинцовая, она медленно замещала собой темноту вакуума – наш корабль возвращался обратно на незнакомую мне планету после недолгого пребывания вне её атмосферы.
Неожиданно на руке зазвенел красочный электронный браслет, расплёскивая гулкую трель по туннелю.
— Лиза? — тихо позвал старик, выдёргивая меня из морока.
Оторвав взгляд от цветастого браслета, я огляделась по сторонам – кроме нас двоих в тёмном стальном коридоре никого не было. Старик обращался ко мне. Несколько мгновений я прокручивала в голове это имя, ощупывала его со всех сторон – Лиза. Лиза…
— Лизавета, — ласково и по-отечески повторил старец, подслеповато заглядывая в браслет на моей руке. — Ваш баланс нейромедиаторов смещается… Неужели вы перед отбытием пропустили ноотропную капельницу?
— Какую ещё капельницу? — нахмурилась я.
— После неудачного амнезофереза ваше сознание раз за разом теряет реальность и вновь возвращается в неё, — терпеливо пояснил он, кажется, в стотысячный раз. — Регулярный приём препаратов сглаживает первичный шок после того, как вы вновь обнаруживаете себя в реальности, и помогает мозгу дольше удерживаться в ней, не пугаться её и окружающих явлений. Но, похоже, кто-то недодал вам вашу дозу. Случайно или намеренно… По прибытии я постараюсь поднять вопрос…
— Наверное, прозвучит очень странно, — честно призналась я, — но я и вправду помню только последние пять минут.
— Это похоже на своего рода периодическую перезагрузку сознания, очистку кратковременной памяти. Но с этим можно научиться жить, — увещевал старик. — Специалисты стараются помочь вам изо всех сил, и не последнюю роль играют препараты. Если не хватает напоминаний с браслета, надписей фломастером на руке и персонального помощника… — Удостоенный внимания, терпеливо ожидавший на пандусе синий шар пискнул и подпрыгнул на месте. — Если всего этого недостаточно, попробуем снова приучить вас к контактным линзам и будем транслировать на них памятки хоть ежеминутно…
— Хотите сказать, что в моей памяти совсем ничего не откладывается? — спросила я. — И как долго это продлится? Как вспомнить то, что было час назад? И почему я не разучилась, к примеру, говорить?
— Как я уже сказал, специалисты стараются помочь…
Где-то в желудке медленно вырастало ощущение беспомощности. Беззащитности перед самим временем, которое неслось вперёд, а я бесконечно тонула в болоте прошлого, не в силах даже высунуться и глотнуть воздуха.
— Вы сказали, что меня зовут Лиза. А если бы вы не сказали, кто я? Я бы так и оставалась безымянной, непонятно где и когда?
— К сожалению, традиционные методы перезаписи нейронных связей бессильны, информация исчезает после каждого ухода в лимб…
— Что за препараты мне дают? — резко спросила я.
Старик некоторое время колебался, решался на что-то. Наконец, придвинулся поближе и, понизив голос, произнёс:
— Там, внизу, они пишут всё, что с вами происходит. Официально это часть терапии, материал, который должен будет помочь вам восстановить память. Но вы ведь ни одной записи так и не увидели, верно? — Заговорщически оглянувшись по сторонам, старик придвинулся совсем вплотную и вынул из кармана пиджака небольшое, размером с монету устройство. — Я постараюсь немного помочь. Вот, возьмите это… Здесь ваш омнитрек с последнего судебного заседания по делу Крючкова. Мне стоило больших трудов достать его…
— Что это такое?
— Проще говоря, кусочек вашей жизни, запечатлённый на цифровом носителе. Чтобы воспроизвести его содержимое, просто приложите его к нейроинтерфейсу в вашем затылке. — Вручив мне чип, старик покачал головой и нахмурился. — Если кто спросит, я вам это не давал. Впрочем, вы скоро об этом и не вспомните… А что касается самой записи – она самоуничтожится после воспроизведения, чтобы они не вышли на меня. Я не знаю, поможет ли вам это, но моя совесть, по крайней мере, будет чище… И старайтесь почаще подглядывать в шпаргалку…
Старик легонько постучал морщинистым пальцем по моему мехапротезу, и я опустила глаза. На тыльной стороне запястья маркером были выведены тонкие аккуратные буквы: «Если ноо-баланс упадёт, в рюкзаке в каюте – пистолет и ампулы. Один укол – каждые шесть часов. Я дорожу тобой. Помни об этом». И подпись: «Софи».
— Ну что ж, моё дело сделано, — пробормотал старец и сделал пару шажков в глубь коридора. — Мне нужно идти, я должен ещё раз перепроверить расчёты разгона Ковчега, чтобы терраформирование не сбилось с плана, а вам необходимо вернуться в каюту и как можно скорее принять лекарство. Робот-помощник проводит вас. И ещё кое-что, Лиза… Простите меня.
— За что? — удивилась я.
— За то, что я не могу им помешать.
С этими словами Владимир Агапов развернулся и, припадая на одну ногу, засеменил прочь…
* * *
… Очутившись в полном людей, круглом зале Совета, я невольно застыла – картинка, которую нейроинтерфейс гнал в мозг с чипа памяти, была совершенно реалистичной, словно я прямо сейчас сама находилась в этом зале. Но моё тело не принадлежало мне, я была здесь лишь наблюдателем. Голова вертелась сама собой, оглядывая просторный зал, глаза двигались строго по сценарию, записанному когда-то мною же…
Человек сто расположились на серебристых скамьях, произраставших прямо из пола. Люди были самыми разными – в зелёной, синей и чёрной форме, в рабочих комбинезонах, в неброской повседневной одежде, но объединяло их одно – все они были в непроницаемых серых масках без лиц, с одними лишь чёрными щёлочками прорезей для глаз. В самом центре зала, отделённый от людей пустующим полукруглым столом, в высокий потолок упирался широкий световой столб.
— Подсудимый прибывает на свой последний довод! — громогласно, на весь зал возвестил голос.
Кратко сверкнула ослепительная вспышка, и когда глаза отошли от яркого света, я увидела человека. Одинокий, он стоял в центре светового столба. Непроходимый и почти невидимый силовой барьер вокруг него можно было заметить, когда странная игра света пускала вдоль незримого столба радужную рябь наподобие потревоженного масляного пятна, распластавшегося поверх лужи.
Оценив обстановку, я не обнаружила на себе маску. Сбоку сидела русоволосая девушка, тоже без маски – пожалуй, единственная во всём зале, не считая меня и человека в центре. Девушка разительно отличалась от местной публики – хрупкая, ростом намного меньше остальных, она была похожа на подростка, случайно забредшего в концертный зал на причудливое выступление. Затерявшись среди плечистых солдат и работяг, она вытянулась в струну и напряжённо смотрела на стоящего в центре зала пленника. Она изучала его.
Почувствовав мой немигающий взгляд, девушка обернулась. На измождённом лице темнели усталые глаза с отчётливыми красными прожилками – кажется, она не спала уже очень давно.
— Ты как? — вполголоса спросила она. — Всё нормально?
Я не знала, всё ли было нормально, но на всякий случай утвердительно кивнула.
— Только вернулась оттуда, да? — Девушка сочувствующе нахмурила лоб, наклонилась поближе и прошептала: — Мы здесь ненадолго. Сегодня последний довод после оглашённого приговора. Мы поприсутствуем, а потом сразу пойдём домой. Хорошо?
Я вновь кивнула. Зал тихо шелестел разноголосицей – люди о чём-то переговаривались в ожидании начала мероприятия.
— Я тебе уже рассказывала, но не знаю, помнишь ли ты… Наверное, нет. Так вот… — Набрав в грудь побольше воздуха, девушка заговорила: — Крючков прокололся в одном – он явно не рассчитывал на то, что останки адмирала Дегтярёва будут эксгумировать вновь. Сделал это лично Фройде и обнаружил в теле яд с алюминием, который при первом вскрытии намеренно утаили пособники Горячева. А это уже, как ты понимаешь, железный повод снять омниграммы у всего высшего офицерского состава. Их и сняли, и там такое нашли…
Сидящий спереди хмурый здоровяк в военной форме обернулся, и девушка, понизив голос, перешла на полушёпот:
— В слепках сознаний генерала Крючкова и адмирала Горячева нашлись и воспоминания о сговоре против главы Совета, и доказательства его убийства. А потом ищейки копнули поглубже и наткнулись на тайные переговоры с конфедератами, что стало полной неожиданностью. А знаешь, с кем ещё? — Она сделала паузу и выжидающе выпучила на меня глаза. — С теми самыми Эмиссарами, которые нас с тобой дважды чуть не убили. Безопасники взяли и главврача колонии с заместителями, и высших офицеров Совета. До суда, правда, дотянул лишь Крючков и один из врачей. Остальные бесследно пропали. И чует моё сердце, что их давно уже нет в живых… Вот как-то так, если вкратце.
Пока я пыталась переварить услышанное, девушка продолжала:
— Это было чудовищным шоком для всех. Никогда ещё здесь не было подобных подковёрных игр… И знаешь, мне кажется, ты была права – людей невозможно переделать. Рано или поздно в любом сообществе появляются те, кто ради власти пойдут на всё… Ну, а потом был трибунал. Закрытый, непубличный, и длился он аж две недели. А сегодня состоится его публичная, заключительная часть. И вот, собственно, мы с тобой здесь, а вон там… — Она указала на столб света с заключённым в нём человеком. — Ключевая фигура заговора, генерал Крючков. Бывший руководитель службы безопасности и правая рука Горячева, бывшего главы Совета Ковчега.
Человек в столбе света не видел тех, кто находился по эту сторону барьера – я уловила это по его подслеповатым движениям, осторожному ощупыванию прозрачных стенок, взгляду, который не мог зацепиться ни за что в зале. И вдруг – в тот момент, когда я на него посмотрела – он взглянул на меня. Лишь на краткое мгновение.
Он завертел головой, взгляд его блуждал, но поминутно возвращался ко мне – каким-то неведомым чутьём он натыкался на меня глазами, выискивал среди присутствующих, как слепец, чьи чувства обострились до предела, перехватывая функции зрительного восприятия.
Странная связь. Я закрыла глаза, и на полотне сомкнутых век появилось оранжевое пятнышко. Едва различимое пятно, как послеобраз от яркого света, пульсировало, становясь то ярче, то тусклее. Стоило сконцентрироваться на нём – и я почувствовала отчётливый ритм. Так билось сердце человека в световом столбе…
Неожиданно раздался пронзительный звуковой сигнал, освещение зала приглушилось, а световой столб, оставшийся единственным ярким источником света, пошёл рябью и стал как будто бы отчётливей, контрастней.
Мужчина увидел людей, оказался с ними лицом к лицу, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он закрыл глаза. Исчез для десятков масок, стал невидим. Зал замер в терпеливом ожидании, пока человек не покажется из своего последнего убежища – из-за штор собственных век. Даже здесь, в центре внимания и на всеобщем обозрении генерал Крючков умудрился остаться на своих условиях.
В центре, рядом со световым столбом в воздухе соткалась полупрозрачная голограмма человека в плаще до пола, лицо которого скрывал глубокий капюшон. Неведомый прокурор и судья в одном лице, а между ним и полукруглым столом – обвиняемый.
— Я – судебный искусственный интеллект, индекс Эс-И-И-девять, ревизия от первого марта сего года, — на весь зал прогремел голос, обращаясь ни к кому конкретно и ко всем сразу. — Обвиняемый Крючков Антон Савельевич. — Фигура повернулась к арестанту. — Процесс по делу об измене сообществу завершён, вердикт – вынесен. Эпизод с покушением на убийство главы Совета Леонида Дегтярёва снял с вас неприкосновенность личности и памяти. Полученные Судом воспоминания – как долговременные, так и кратковременные, являются подлинными и изменениям не подвергались. В соответствии с «презумпцией не случившегося», ваши мысли и намерения после снятия первой процессуальной омниграммы в расчёт не принимались.
Судья вновь обернулся к залу и твёрдо поставленным голосом сообщил:
— По результатам декомпозиции слепка сознания подсудимого был установлен факт переговоров с представителями как недружественной Ковчегу Конфедерации, так и потенциально враждебной внесекторальной цивилизации, известной как «Кураторы». С целью подчинения Ковчега Конфедерации переговоры велись в обход Совета, тайно…
— Вы так ничего и не поняли, — тихо произнёс низложенный генерал.
— Резюмируя все имеющиеся факты, — продолжала безликая голограмма, не обращая внимания на Крючкова, — суд признал подсудимого виновным в измене, сговоре с вероятным противником, пренебрежении человеческими жизнями, подлоге, злоупотреблении служебным положением в составе преступной группы. Вследствие деяний подсудимого погиб старший офицер флота и глава Совета, а прямой приказ подсудимого привёл к гибели двух младших офицеров – Агаты Скворцовой и Архипа Конькова.
Плащ колыхнулся, фигура вновь повернулась к световому столбу.
— Подсудимый, признаёте ли вы свою ответственность за гибель вышеозначенных людей?
— Признаю, — спокойно сказал Крючков.
— Имеете ли возражения по существу?
— Никак нет.
— Сегодня мы собрались здесь для того, — продолжала голограмма, обращаясь к публике, — чтобы подсудимый донёс до присутствующих свой последний довод. Подсудимый имеет право на свободное изложение своих мыслей и на диалог с любым, кто решит показать своё лицо. Всё сказанное здесь будет занесено в протокол, подвергнуто обработке и опубликовано в судебном архиве Информационного Пространства Ковчега…
Голограмма сделала широкий жест, обводя помещение рукой, и бесследно растворилась. Десятки людей в зале сидели неподвижно. Они ждали первого, кто поднимет голос против обвиняемого. Казалось, Крючкова не на шутку боятся даже сейчас, когда он совершенно беспомощен.
— Я буду говорить от имени людей, — наконец сказал твёрдым басом кто-то спереди, и тёмный широкоплечий силуэт возник перед световым столбом. — Полковник Матвеев, честь имею.
Силуэт снял маску с лица. Собеседники некоторое время мерили друг друга взглядами, а люди затихли, перестали даже дышать.
— Иронично, — прохрипел подсудимый. — Подчинённый собирается подвергнуть остракизму руководителя. Кем вы меня считаете, полковник? Кто я для вас теперь?
— Вы – предатель и более не мой руководитель, — ответствовал Матвеев. — Вы тот, кто поставил под угрозу существование нашего общего дома.
— Да, ты так ничего и не понял, — вздохнул Крючков с напускным равнодушием. — Как и вы все. Потому что вы такие же, как и они там, снаружи. И вы хотите такими оставаться. Более того – вы слишком слабы, чтобы себе в этом признаться. Кишка тонка…
Шёпот пробежал по залу, прохладный ветер пронёс его вдоль скамей, и вновь стало тихо.
— Я чувствую надменность в ваших словах, — спокойно сказал Матвеев. — Вы отделяете себя от сообщества, ставите себя превыше других. Почему?
— Чтобы ответить на твой вопрос, полковник, я должен начать издалека, — пространно произнёс арестант. — Мы с тобой, Матвеев, учились в одной школе, в параллельных классах. Вместе заканчивали Академию. Из политэкономии ты должен помнить о том, что любая построенная человеком общественная система определяется объектом, который в этой системе присваивается. Помнишь?
Матвеев промолчал, а Крючков снисходительно покачал головой и продолжил:
— Так вот. Когда-то давно на Земле рабовладение, где объектом был раб, уступило место землевладению. А оно, в свою очередь, породило капитализм – отчуждение уже не урожая, а результатов всякого труда. Как известно, все эти системы присвоения – банальная преступность, хоть и очень хорошо организованная. Каждая из них в свою пору казалась их выгодоприобретателям безупречной, но каждая рано или поздно заканчивала свой век на обочине истории колёсами кверху…
Запертый в световом столбе человек был невозмутим, будто не суд шёл, а лекция, где он постепенно входил в привычную для себя роль преподавателя.
— Капитализм тоже закончился, — вещал генерал. — И закончился тогда, когда изъятию у людей подлежал уже не результат их труда, а они сами, но уже не в качестве рабов. Их целеполагание, поведение, чувства. Это стало возможным благодаря трём величайшим изобретениям двадцатого века – компьютеру, интернету и социальным сетям. Созданные для контроля над поведением людей, они сформировали неокапитализм, который окончательно утвердился с появлением четвёртого величайшего изобретения – нейроинтерфейса. Вот он-то наконец и позволил присвоить чужие тело и разум… Сколько идиотов уже зашили себе в головы эту дрянь?
Взгляд его бесцветных глаз миновал массивные силуэты офицеров, солдат и рабочих, их плечи и скрытые за масками лица, и обратился прямо на меня. Взгляд беззлобный и будто бы полный мимолётного сожаления – как сожалеет человек о поломке электроприбора, выбрасывая его в мусорное ведро. Напряжение в воздухе росло, арестант сверлил меня глазами и морщил лоб, а я зажмурилась и вновь принялась изучать странное оранжевое пятно. Пропитываться размеренной пульсацией его сердца, оглядывать незримую связующую нить. Я пыталась понять, что это такое.
— Антон Савельевич, — произнёс Матвеев, — вы поднаторели в политэкономии и политической теории, но какое это имеет отношение к делу? К чему вы ведёте? Пытаетесь заболтать всех нас?
— Немного терпения, мой прямолинейный друг, — снисходительно усмехнулся Крючков. — Антропологический переход к неокапитализму случился совершенно незаметно. Люди уже навсегда и безвозвратно поделены на элиту, которая живёт по две сотни лет, кушает мясо и дёргает за ниточки, и на живое сырьё для удовлетворения амбиций этой самой элиты… Крайняя нищета, жареные насекомые вместо еды и блаженное пребывание в красочных виртуальных мирах – вот, что уготовано всем, кто не входит в высшую касту. Часть населения Земли и окраинных миров всё ещё сопротивляется такому порядку вещей, но это ненадолго. Даже если они преуспеют сейчас, следующее поколение всё равно отправится в стойло – добровольно и с песней. И наш с вами подарок землянам – возможность межпланетных перелётов – лишь отсрочил неизбежное.
— Это противоречие между нашими обществами – одна из опор существования Ковчега, — согласно кивнул полковник Матвеев. — Мы не должны были уронить нашу родину в рабство – в любое, даже цифровое, – и стать такими же, как земляне. Глядя на человечество, мы не должны были забывать о том, что смотримся в кривое зеркало.
Крючков на мгновение задумался о чём-то. Затем обвёл взглядом тёмную сферу зала перед собой, будто пересчитывая присутствующих, пытаясь каждому заглянуть в лицо сквозь непроницаемую маску.
— Все вы, мои соотечественники, цените семью превыше всего, — наконец сказал он. — У тебя трое детей, Матвеев, и ты хорошо знаешь – пока у человека есть семья, лишить его человеческого обличья трудно… Но там, снаружи семья была ликвидирована, под соусом мнимой «свободы личности» низведена до смешного анахронизма и даже запрещена, где это было возможно… Не мне тебе рассказывать – просто посмотри, что творится на обоих американских континентах, в этом цирке бесполых изуродованных псевдосвободой хохочущих каннибалов… Но даже там, где семья ещё существует, люди давно уже живут в лизинг, в кредит. Среднего человека лишили земли, жилья, машины – всего. Попав в такие условия, он естественным образом стал сторониться лишнего обременения в виде семьи.
Экс-генерал шумно вздохнул – казалось, его и вправду волновали судьбы чужих людей, живущих за десятки световых лет отсюда.
— Сообщество людей превратили в атомизированную массу, — произнёс он. — В человечину. Но грустная ирония заключается в том, что вчерашним капиталистам всего этого мало. Контроль над поведением и даже над самими людьми стал уже пережитком прошлого. Неокапитализм исчерпал себя, и теперь элиты захотели получить власть над единственным, что было им ещё неподвластно – над человеческими душами. Они решили, что человечество созрело к пост-антропологическому переходу в пост-неокапитализм… Ты, наверное, спросишь – в каком виде случится этот переход?
Заданный вопрос повис в воздухе без ответа – Матвеев лишь повёл могучими плечами.
— Этого не произойдёт, — словно топором отрубил Крючков. — Структуру мира, в котором существует и живёт Конфедерация, выстроили люди, считающие себя гениальными, неимоверно сильными и хитрыми. Практически богами. Но на деле – это всё те же карманные воришки, навсегда застрявшие во власти своего младенческого хватательного рефлекса. Ещё и ещё… Больше и больше… Хватать всё, что попадётся под руку и заталкивать в пасть… Жалкие, примитивные обезьяны!
Генерал презрительно фыркнул и сплюнул на пол.
— Жадность – это свойство людей старого мира, — сказал Матвеев. — Это пережиток времён, когда человек был обделён, а потому жаждал бо͐льшего.
— Тогда как ты объяснишь поведение людей, которые уже имеют в кармане полмира, но им всё мало? — вопросил Крючков, задрав брови. — Что это? Психическая болезнь? Судьба человека как вида? Врождённый дефект homo sapiens?
Тишина в зале была звенящей, всё внимание было обращено к оратору.
— И вот мы вступаем на неизведанную территорию, правда, полковник? — ехидно полуспросил Крючков. — Все эти побасёнки про новый мировой порядок, все эти гениальные планы подчинения, виртуальные миры и даже хитрые искусственные эпидемии – они все про одно. Про деньги, которые им никогда не потратить, и про господство над такими же, как и они – жадными убогими плебеями, но только чуть победнее… Даже сейчас, искусственно продлевая себе жизнь на десятилетия, их фантазии хватает только на то, чтобы жрать в три горла и поплёвывать сверху на тех, кого они поработили. Их жирные холёные дети, утопая в собственной никчёмности и бесполезности, гибнут от переедания и передозировок, а сами они называют своё копошение в дерьме «властью». Они даже не понимают, для чего всё это делают – это просто агония медленно умирающих глистов…
— Справедливая власть возможна, — возразил Матвеев. — В истории есть масса примеров…
— Оставь эту благостную чушь! — Крючков раздражённо махнул рукой. — Это местечковые исключения из общего правила. А уж мировое правительство возможно только в одной форме – в виде жадной и бесчеловечной надстройки над рабами. Но это не власть – это господство. И все свои проблемы и задачи господа решают только одним способом – войной. Ведь в их глобальном мире больше нет государств и войн между государствами, а значит незачем думать – просто покупай ластик по вкусу, стирай всё, что не нравится и рисуй заново!
Острые черты его лица исказила ухмылка, полная горькой иронии.
— Ты, неудачница… — Через зал он уставился на меня водянистыми глазами, и по спине моей пробежал холодок. — Да, ты. Волкова. Осмелилась прийти сюда без маски? Это вызывает уважение… Ты ведь была на Пиросе и видела всё это… Эту репетицию.
— Репетицию… — едва слышным эхом повторила рядом со мной русоволосая девушка.
— Неужели тебе хоть на секунду не приходила в голову мысль о том, — продолжал Крючков, — что выведенный из симбионтов вирус человеческого бешенства – всего лишь очередной инструмент господства? Твой друг был не единственным, кто выпустил вирус на свободу – были ещё два источника. Альберт Отеро просто оказался тем, на кого повесили всех собак – наивной пешкой, которая упёрлась в конец поля и вдруг поняла, что это чужая доска, и на ней нельзя чудесным образом переродиться в фигуру посолидней… Да, это была лишь проба пера, обкатка новой военной технологии, которую уже готовятся испытать на следующей жертве. Получилось неплохо – теперь в качестве бонуса можно заселить выморочные земли заново, устроить там очередное «экономическое чудо», а заодно потуже набить фантиками и без того распухшие карманы…
Крючков развёл руки в стороны, изображая объёмы карманов, о которых говорил.
— Сколько работы предстоит могильщикам, застройщикам, энергетикам! — распалялся он. — Сколько желающих отдадут последнее, чтобы переселиться на опустевшие земли! Экономический бум – как после двух мировых войн вместе взятых! Огромные возможности для заработка и развития! Надо только подождать, пока заражённые передохнут от голода, а потом подмести мусор… Но в конечном счёте все эти жалкие потуги и яйца выеденного не стоят. Это – старое дерьмо, завёрнутое в новую обёртку, это никакое не развитие и не прогресс. Дай людоеду вилку и ложку – будет ли это прогрессом?
С видом пресытившегося кота экс-генерал покачал головой, выдержал театральную паузу и продолжил:
— Нет. Человечек органически неспособен к прогрессу. Всё, чему он научился в совершенстве – это истреблению себе подобных. Только это отличает его от животных, и настоящий прогресс находится вне рамок человеческой логики. Когда мы привезли на Землю астат-водородники и варп-врата, мы ждали от них развития, но… Логику развития можно унаследовать только извне, она недоступна тупым, жадным, лысым обезьянам с загребущими лапами.
— Правильно я понимаю, что вы вступили в сговор с чужаками из презрения к людям как к виду? — уточнил Матвеев. — Из-за презрения к себе подобным?
— Я увидел возможность настоящего развития, — ответствовал Крючков, прищурившись и сдвинув брови. — Увидел новую логику, недоступную человеку. Эти Кураторы, в своём развитии стоящие на несколько ступеней выше человека, готовы были дать её нам буквально даром. Только в отличие от обезьян с Земли, я знал, что с ней делать! Я уже почти заключил с ними договор, я был в шаге от успеха!
— С теми, кого отгонял от Ковчега хозяин этого мира, Созерцающий, нельзя заключать договор, — нахмурился полковник. — Вы пошли против его воли и решили поиграть с огнём! Решили поиграть в бога!
— Да с чего ты взял, Матвеев, что он бог?! — взорвался генерал. — И уж тем более, с чего решил, что способен понять его мотивы?! Ты, дуболом, и собственную жену через раз не понимаешь! Как не понимаешь и тех явлений, с которыми мы имеем дело сейчас, в двадцать втором веке! Я воочию видел, что могут слуги Кураторов, эти конструкты-псионики…
Взгляд генерала затуманился, обратился куда-то внутрь – он вспоминал что-то страшное и величественное.
— Им не нужна пропаганда или реклама, — глухо бормотал он. — Им не надо вставлять в твою голову какие-то дрянные разъёмы. Им даже не нужно подходить к тебе. Они просто вдевают в твоё сознание свою руку, словно в перчатку, и делают тобой что угодно. И это всего лишь слуги, создания, порождения. Теперь представь, на что способны их хозяева…
Через весь зал Крючков вновь пронзил меня леденящим душу взглядом. Белые глаза его округлились, выпучились, так и норовя выскочить из орбит, а вены на лбу вздулись от напряжения.
«Ну же, услышь меня!» — пронзительно засвистел генерал Крючков в моей голове, не размыкая губ – нарастающим белым шумом, заглушающим всё остальное. — «Давай! Слушай, внимай, чувствуй! Я знаю, ты тоже это можешь! Пусть пока и не умеешь!»
Теперь уже я таращилась на него, ошеломлённо раскрыв рот, а его белёсые брови ползли вверх, лицо растягивалось в безумной ликующей улыбке, и тело его уже почти пустилось в пляс, сдерживаемое лишь чудовищным самообладанием.
«Слышишь! Ты слышишь!» — радостно взвывали в моей черепной коробке электромагнитные помехи, лишь отдалённо напоминающие человеческий голос. — «Я знаю, что они дали силы и тебе, только пока не знаю, какие! Я читаю их след! Его ни с чем не спутать, никогда не забыть, он даёт всемогущество! И теперь мы всемогущи!»
В ту же секунду между нами возник чёрный силуэт, отгораживая меня от человека в световом столбе… Или уже не человека? Пока я пыталась прийти в себя, фигура передо мной стянула с головы маску и застыла.
— Кир Фролов, оператор авторудника, — пробормотала фигура могучим басом. — Простите, Антон Савельевич, с вами всё нормально? Вы как-то странно на меня смотрите…
— Да-да, всё хорошо, — едва сдерживая дрожь в голосе ответил Крючков. — Просто мне немного нездоровится. Кажется, я что-то не то съел на завтрак. Никак не могу привыкнуть к еде в изоляторе.
— Я хотел задать вопрос, — неуверенно пробасил Кир Фролов. — Скажите, зачем это самим Кураторам? Для чего им мы, люди?
Задав вопрос, он сел, а я сползла вниз, в проход между скамьями, стараясь не попадать в поле зрения арестанта. Русоволосая девушка тем временем в недоумении следила за моими телодвижениями. Мысленно я благодарила оператора авторудника за то, что он загородил Крючкову обзор, оборвав эту дикую телепатическую связь.
— Всё просто, — с торжествующими нотками в голосе ответил Крючков. — Они, как и люди, ведут экспансию, а мы всего лишь попались им на пути. Они уже давно изучают людей, их Эмиссары держат правительство Земли под полным контролем, и теперь пора переходить к следующему этапу, решать человеческий вопрос. А вариантов решения всего два –инкорпорация или ликвидация.
— В таком случае нам следовало держаться подальше от всего этого, — отчётливо произнёс где-то впереди Матвеев. — Вместо того, чтобы оберегать наше сообщество, вы тащите его на жертвенный алтарь. Если будет война, то это не наша война, это война землян! А вы потеряли объективность, поддались высокомерию и вздумали погубить всех нас!
— Неужели ты до сих пор не понял, что отсидеться не получится, полковник? — процедил Крючков. — Хотя о чём это я… Мыслительный процесс – не твоя стихия. Ты всегда был исполнителем, им же и остался.
— Вы забыли уроки прошлого, Крючков, — напористо возразил Матвеев. — Забыли о крушении «Первопроходца» и о предупреждениях Созерцающего. И позабыли о его могуществе. Здесь, на его земле, мы находимся в безопасности.
Девушка, сидевшая рядом, мягко потянула меня за рукав наверх. Я же вцепилась в скамью и отчаянно мотала головой – нет уж, посижу здесь…
— Наш общий электрический дружок – это всего лишь технарь-самоучка. — Вновь нотки ехидного снисхождения прорезались в голосе Крючкова. — Ребёнок, который из интереса курочит найденный на улице кусок неведомого прибора, а потом тащит детальки домой и сваливает в кучу к другим. Ему невдомёк, что с ними делать, поэтому он решил ради забавы бросить пару обломков в коробку с хомячками – вдруг что интересное из этого выйдет?.. С чего ты взял, Матвеев, что завтра он не кинет в вашу коробку ядовитую змею? А вы будете сидеть и раболепно заглядывать ему в рот, когда это случится. Как я уже сказал, вы такие же ограниченные, как и земляне. Вы готовы принять подачку от одного бога, но до смерти боитесь другого – потому что не готовы вырасти из человека в сверхчеловека.
— Нам не нужны подарки от чужих богов, кем бы они ни были, — заявил Кир Фролов. — Нам нужен порядок и безопасность!
— Поэтому вам не нужен настоящий прогресс – как и рядовым землянам, — мотнул головой Крючков. — Порядок – это центризм, а центризм не приемлет изменений. Когда центрист натыкается на что-то необычное, словно на игрушку, которую ребёнок бросил на ковре, он немедленно кладёт эту игрушку на место. Игрушка обязана пылиться на полке, а ребёнок должен быть отруган и поставлен в угол. Вот, что такое ваш порядок.
— Только благодаря традициям и порядку наша община до сих пор существует, — возразил оператор авторудника. — Всё здесь построено на жёсткой дисциплине.
— И очень скоро наступит момент, когда война обрушит всю эту конструкцию – и никакая дисциплина не поможет, — продолжал Крючков. — Сколько нас? Полтора миллиона, включая женщин и детей. А если не брать их в расчёт? Вы готовы дать отпор стотысячному механизированному десанту головорезов? Или предпочтёте превратиться в ходячий труп? А может быть, просто лишиться разума?..
— Они не смогут нас найти, — неуверенно признёс Кир Фролов.
— У Кураторов есть флот – не чета нашему или флоту Конфедерации, — усмехнулся арестант. — Они обладают способностями, до которых человеческому мозгу предстоит пройти тысячелетний путь – если только вы не срежете пару углов. И, хотите вы того или нет, скоро они найдут вас и инкорпорируют в свой рой, но уже на своих условиях. Потому что тот единственный шанс на сотрудничество, который они мне дали, вы благополучно загубили. Скажите «спасибо» Фройде, Макарову и Орлу с их чудесным планом изобличения злодея…
Молчание было генералу ответом. Прячась позади оператора авторудника, я лихорадочно соображала, что делать. Бежать? Но куда? Я никогда не была здесь раньше – по крайней мере, я этого не помнила. В полутьме я видела маски, обращённые на меня. Лица были скрыты, но я чувствовала их любопытство и недоумённый интерес.
Крючков тем временем заговорил вновь:
— Я не просто хотел подготовить всех нас к будущему – я собирался сделать так, чтобы с Ковчега это самое будущее началось. Именно мы должны были перетянуть Кураторов на свою сторону. Не рыхлые толстосумы с одышкой, которые мнят себя хозяевами Галактики, а мы – должны были запустить новый виток развития человечества! Как наши отцы и матери, отправившись сюда с Земли, сделали это прежде! И ценой, которую я собирался заплатить за будущее человечества, была всего лишь кучка намагниченных пластинок!
— «Книга судьбы»? — нахмурился Матвеев. — Вы даже понятия не имеете, что это такое и для чего оно, но уже готовы отдать её поработителям? Вы в своём уме?! И как это вяжется с вашим же приказом упрятать артефакт под замок?
— Приказ был для отвода глаз, я солгал, — просто сказал Крючков, пожав плечами. — Эта бестолковая куча металла наверняка не стоит трудов, затраченных на её поимку… Ума не приложу, как Дегтярёв купился на эту чушь. Казалось бы, рациональный человек… Впрочем, Макаров и Орёл – ваше новое руководство – теперь точно спрячут её подальше. И кстати, я надеялся увидеть их в зале, но они почему-то не пришли. Наверное, заняты чем-то намного более важным. Делят полученную власть?
— Не равняйте всех по себе, — заявил полковник. — У вас хорошо подвешен язык, но вы предали наши идеалы, узурпировали власть и разрушили принципы нашего сообщества. Доверие к вам уничтожено вашими же руками.
— Видишь ли, дружок, власть не бывает безличной, — ухмыльнулся Крючков и развёл руками. — Если у власти нет физического олицетворения, это уже анархия, хаос. А Макаров и Орёл – всего лишь люди, как ты и я. Три базовых принципа любой организации, состоящей из людей – клюй ближнего, гадь на нижнего, да смотри, чтобы на тебя не нагадили сверху. Однажды и ты это поймёшь, когда повзрослеешь.
В зале возник ропот – люди переговаривались между собой, голоса их сливались в неразборчивую какофонию.
— Волкова, — крикнул Крючков, очевидно, высматривая меня в зале, и вновь воцарилась тишина. — Ты хочешь знать, в какой игре ты всё это время участвовала?
— Не бойся, вылезай, ну же… — вполголоса увещевала русоволосая девушка, по-прежнему держа меня за рукав. — Ты не обязана его бояться. Также, как и отвечать ему.
— Не обязана, но прийти сюда без маски – её личный выбор, — с деланным равнодушием заметил Арестант, услышав слова девушки. — Или не её? Не ты ли, Толедо, уговорила её снять маску?
Толедо фыркнула, всем своим видом выражая презрение. Собравшись с духом, я наконец вылезла из прохода, досчитала до трёх и посмотрела сквозь зал на арестанта. Он задумчиво покивал головой, будто и не было несколько минут назад на его лице безумной гримасы, будто не кричал он беззвучно в полной тишине, грозясь лопнуть от перенапряжения.
— Ты имеешь право знать, — произнёс он. — Это будет компенсацией за твои отчаянные старания по поимке «Книги судьбы» – козыря, которым мне так и не дали воспользоваться. За то, как обошлись с тобой те, кого ты считала своими друзьями. И за то, как они лишили тебя памяти.
— Лиза, ты не должна его слушать. — Девушка мягко взяла меня за живую ладонь. — Он тобой манипулирует.
— Кому здесь я могу верить? — вопросила я на весь зал, рефлекторно высвобождая руку. — И вообще, разве моё мнение важно? Я сижу здесь, как болванчик, и едва осознаю, что происходит, и как я тут оказалась. Я не знаю, кто я такая, не помню даже своего имени! Лиза… Вот она говорит, что я Лиза. — Я мотнула головой в сторону соседки. — А если это не так? Может, я вообще искусственный человек, выращенный в пробирке сегодняшним утром? А может, вас всех и вовсе не существует?
Уже добрых две трети бледных масок в зале были обращены ко мне.
— Это не помеха, — сказал Крючков. — Пускай ты забудешь всё через час – ты имеешь право знать, как тебя использовали. А вы, мои дорогие бывшие сослуживцы и сограждане, должны понимать, что было упрятано от вас за закрытыми дверьми этого *судилища*.
Он пальцами изобразил в воздухе кавычки. В любой момент он вновь полезет ко мне в голову… В любой момент… Я точно знаю – мне не показалось. Я уже готовилась яростно отбиваться, выталкивать и выпихивать его прочь из своего разума.
— Генерал, подумайте дважды, прежде чем разглашать секретные сведения, — угрожающе предостерёг Матвеев.
— Сейчас моё время, — отрезал Крючков. — И я буду говорить открыто о чём пожелаю – согласно традициям нашего сообщества. Покуда вы их не успели переписать.
И генерал заговорил – степенно, размеренно и неспеша.
— Разведка сразу доложила мне о найденном на Джангале инопланетном артефакте с особыми, из ряда вон выходящими физическими свойствами. И в тот же день я получил донесение «Опеки» о том, что на связь с Правлением Конфедерации вышли неизвестные, назвавшие себя «Кураторами». Они без всяких предисловий объявили себя высокоразвитой инопланетной цивилизацией и сообщили о том, что уже давненько наблюдают за человечеством и, более того – активно участвуют в его жизни. Теперь же, по их словам, настало время для установления официальных контактов – на высшем уровне, но пока что в атмосфере секретности, чтобы не шокировать население.
Антон Крючков выдержал паузу, оглядел зал и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться в световом столбе вперёд-назад.
— Сама по себе новость о контакте с внеземной цивилизацией шока у членов Правления не вызвала. Существование разумных инопланетных рас было доказанным фактом. Все хорошо помнят катастрофу на Кенгено, вызванную, без сомнений, объектом внеземного происхождения. Оружием невиданной силы… Археологи перепахивали Джангалу, изо дня в день натыкаясь на результаты трудов разумной жизни. В конце концов, Сектор был освоен целиком и полностью на результатах работы разума. Не мы изобрели варп-врата… Люди точно знали, что не одиноки во Вселенной.
Крючков, казалось, позабыл обо мне вовсе. Теперь он ходил кругами, глядя в пол, и вещал как на духу:
— Что касается Совета Ковчега – мы отнеслись к новости о контакте, как к чему-то ожидаемому, требующему практических шагов. Наша колония уже давно бок о бок живёт с негуманоидной сущностью, вопросов о которой с каждым годом становится только больше – хотя, как оказалось, даже к такому можно привыкнуть… Сложив два и два, мы пришли к выводу о том, что проявление «Кураторов» и наделавшая много шума археологическая находка были не просто случайными событиями. Подобные стечения обстоятельств лучше предусмотрительно отрабатывать, и решение о перехвате таинственного артефакта было принято сразу. Нужно было исключить малейшую возможность того, чтобы предмет попал не в те руки, а уж потом разбираться – что это и для чего предназначено.
Застыв на мгновение, арестант вновь оглядел зал, словно убеждаясь, что все слушатели на месте. Едва заметно кивнув, он продолжил нарезать круги по узкому пространству.
— Операцией по поимке «Книги судьбы» руководил лично адмирал Леонид Дегтярёв. Полевой группе под командованием полковника Матвеева… Прошу любить и жаловать… — Театральным жестом Крючков указал на своего главного оппонента. — … Удалось заполучить часть артефакта, выставленную в Музее. Однако, вторую половину реликвии в Новосибирске буквально выдернули у нас из-под носа – трое контрабандистов опередили нас на какие-то минуты. И пока группа Матвеева тщетно штурмовала Институт Внеземных Проявлений, через зашифрованные частоты связи, известные лишь военным Ковчега, лично на Дегтярёва вышли некие посланники Кураторов с прямым предложением трёхсторонних переговоров. После недолгих обсуждений я вызвался стать представителем Ковчега, покинул флагманский корабль на шаттле и отбыл в условленное место встречи. Тем временем «Аркуда», укрытая маскировочным полем над обратной стороной Луны, вернулась на Ковчег, чтобы сдать «Книгу» на хранение…
Лицо Крючкова менялось на глазах. Уверенность и надменность таяли, уступая место тревожной напряжённости.
— Встреча состоялась на одной из частных орбитальных станций, курсирующих вокруг Земли. Меня ожидали высшие функционеры Сектора, включая самого Председателя, но не они были там главными. Я это понял сразу… Четверо совершенно одинаковых гуманоида – высокие, невероятно тощие, одетые в одинаковые костюмы, с одинаковыми солнечными очками, за которыми они что-то старательно прятали…
Моя соседка заметно вздрогнула, напряглась, вновь вытянулась в струну. Казалось, подобное описание было знакомо ей не понаслышке. Значит, она тоже встречала этих существ?
— Они выглядели так, — продолжал генерал, — будто сошли с конвейера, ни один из них не был человеком, и я сразу понял – они здесь самые главные. Не Председатель, не глава ГСБ, не Министр Обороны, нет… Эти существа держали всех на поводке и готовились взять на поводок меня… В почтительной тишине представившись Эмиссарами, близнецы предложили мне передать им имеющуюся часть артефакта…
Крючков снова оглядел зал. Покрытый морщинами лоб, сведённые в немом вопросе брови выдавали в нём неподдельное смятение. Он прямо сейчас заново проживал эти моменты.
— Взамен они пообещали ни много, ни мало – мирное возвращение Ковчега в состав Конфедерации, в лоно человечества, на равных правах с центром, с Землёй. Они поведали о том, что после объединения человечества последует следующий этап – «слияние» с третьей, внешней цивилизацией с непроизносимым названием, которую они для простоты именовали Кураторами. Это событие должно придать людскому роду невиданный доселе импульс в развитии и вывести его на следующую ступень эволюции, что бы это ни означало… Я чётко осознавал – они не шутят и не врут, они предельно, нечеловечески серьёзны. И я запросил паузу. Мне нужно было время, чтобы подумать и обсудить это предложение с Дегтярёвым. Здесь было над чем поразмыслить…
— Вы посчитали, что пластины, добытые моей группой, станут козырем на переговорах? — подал голос полковник Матвеев.
— Да, — кивнул арестант. — Я рассчитывал на то, что путь Кураторам и их Эмиссарам на Ковчег будет заказан благодаря Созерцающему, а попытка сблизиться с Ковчегом закончится для вражеского корабля крушением, как это было с нашим первым межзвёздным буксиром с земными гостями на борту… По крайней мере, я на это надеялся. Иначе какой смысл идти на переговоры, если можешь просто взять силой то, что тебе нужно? Но я просчитался…
Болезненно зажмурившись, генерал шумно выдохнул. Пнул ногой что-то невидимое. В зале никто не дышал, все ждали продолжения.
— Под занавес недолгих переговоров, — бормотал Крючков, — произошло то, о чём я впоследствии сожалел, как о своём самом большом жизненном просчёте. Эмиссары – или один из них, сказать наверняка не могу – буквально без стука зашли ко мне в голову и вытащили оттуда информацию о расположении и устройстве нашей колонии, её численности и защищённости, об агентурной сети «Опеки»… Пока один из близнецов монотонно перечислял цифры, имена, должности и связи, известные только мне, я бледнел и покрывался холодной испариной… — Крючков стоял, сжимая и разжимая кулаки – жалкий, сгорбленный, такой, каким его никто и никогда не видел. — Сам того не желая, я слил всё! Всю структуру разветвлённой сети, включая самых ценных агентов в верхах, одним из которых был Рихард Фройде, замминистра Медицины Сектора, сыгравший, как вы знаете, ключевую роль в моём падении. С того самого момента Фройде оказался под плотным наблюдением землян. Его вели, подкидывали разного рода дезу, которую он затем передавал в центр – я уже знал, что всё это просто радиоигра…
— Вы убили адмирала Дегтярёва, чтобы скрыть ваш собственный просчёт? — спросил Матвеев.
— Никак нет. — Крючков покачал головой, впервые за всё заседание опустился прямо на пол и устроился поудобнее, скрестив ноги. — Дегтярёв так и не узнал о случившемся. Перед моим отбытием один из Эмиссаров сообщил мне о том, что им непременно станет известно, когда я получу артефакт и буду готов к обмену. Очень доходчиво сообщил… — Генерал обхватил руками плечи, устремив стеклянный взгляд внутрь себя. — Вернувшись на «Аркуду» с информацией к размышлениям, я осознал безвыходность своего положения. Я понимал – единственным вариантом было пойти на сотрудничество с этой грозной силой, а затем постараться выиграть от него по-максимуму, и об этом я прямо сказал Дегтярёву. Я изложил ему предложения Эмиссаров, а он ответил: «Всё что угодно – но без землян». Он и слышать не желал о вхождении Ковчега в Конфедерацию, потому что считал руководство Сектора лицемерными дельцами, чьи обещания не стоят бумаги, на которой они написаны… И тут он был прав, конечно. Но он не мог поверить в то, что земляне больше ничего не решают у себя дома – за исключением хозяйственных вопросов о том, кому жить на подотчётной территории, а кому – умереть… Дегтярёву была неведома сила Эмиссаров, потому что сам он с ней никогда не сталкивался.
— Тогда зачем вы посягнули на его жизнь? — хмуро поинтересовался Матвеев.
— Так было проще всего. Я отлично знал нрав Дегтярёва, его упрямство и закостенелость. Времени на уговоры не было, признаться в собственной несостоятельности я не мог, а оставшаяся часть артефакта должна была «всплыть» в самое ближайшее время. Я не придумал ничего лучше, кроме как избавиться от Дегтярёва поскорее – физически. Мы с соратниками решили убить адмирала без затей, а затем продвинуть на его место моего хорошего друга вице-адмирала Горячева. Мы отравили адмирала ядом по старинному рецепту, а Янов помог замаскировать всё это под обычный инфаркт. Горячев занял место адмирала, а заодно – кресло председателя Совета, а затем мы разработали и представили широкому вниманию фальшивый план по самоизоляции Ковчега, который предусматривал ликвидацию «Опеки» – уже настоящую, за ненадобностью… Мы не хотели, чтобы кто-то вставлял палки нам в колёса – уж больно преданные своему делу люди работают в разведке…
— Вы решили отобрать у нас глаза и уши, — заметил Матвеев. — Ослепить колонию и сделать её беззащитной.
— «Опека» – это атавизм, — махнул рукой Крючков. — Человечество уже достигло совершеннолетия, а скоро оно вообще изменится до неузнаваемости… Впрочем, речь не о том… Что касается недостающей части артефакта, она попала в руки «Интегры» – неуловимых террористов, которые всё это время умудрялись прятаться и от всемогущей Галактической Службы Безопасности Конфедерации, и от вездесущей, но уже треснувшей по шву «Опеки». И здесь сыграл фактор Волковой.
Крючков взглянул на меня, и я вновь спряталась за квадратными плечами Кира Фролова.
— Мы знали про Елизавету Волкову всë, у нас был прямой доступ к данным ГСБ, которая взяла авантюристку в оборот сразу после инцидента в поезде. «Опека» зорко следила за перемещениями незадачливой контрабандистки – и в ходе путешествия на Пирос, и по возвращении в Москву, и во время перелёта в Каталонию… Кто-то, правда, решил смешать наши карты, и на Волкову вышли вооружённые оперативники под руководством одного из Эмиссаров – сначала по пути из Москвы в Испанию, а потом и в самом Порт-Лигате. Но удача была на твоей стороне… Ты ведь меня слышишь, Волкова? — без единой ноты ехидства вопросил генерал. — Слышишь. Прячешься… В продолжающейся погоне за упущенным артефактом наша героиня спешно отбыла с Земли на астероид в компании капитана Толедо и своего знакомого по лаборатории…
— Именно они помогли нам в штурме Аскания, — утвердительно кивнул полковник Матвеев.
— Совершенно верно, и поэтому она здесь. Ведь хороший инструмент лучше держать поближе к себе – мало ли, когда он может пригодится вновь? — Крючков криво ухмыльнулся одним уголком губ. — Сражённая в поединке с лютым врагом из «Интегры», Волкова истекла бы кровью, но этого не случилось… Она ведь так и не поблагодарила вас, верно, полковник?
Матвеев промолчал. Я же, наконец, набралась смелости вылезти из прохода и уселась на скамью. Вот он – смотрит на меня. Я прислушалась ко внутренним ощущениям. Ничего подозрительного, всё в пределах нормы.
— Оправившись от ранения, — тем временем продолжал арестант, — Елизавета Волкова попыталась адаптироваться к жизни на новом месте и даже устроилась на работу. Но в какой-то момент сам хозяин этого места проявил к ней интерес. Используя одного из своих последователей, Созерцающий выманил чужеземку в пещеры и удостоил её личной встречи – чего даже с коренными жителями Ковчега не случалось уже очень давно. С простыми же смертными, не облечёнными властью, такого не было ни разу… О чём же вы там шептались, Волкова? Кажется, теперь мы уже точно об этом не узнаем. Да, впрочем, это и неважно. Важно то, что из инструмента Волкова превратилась в обузу, отработанный материал, и стала представлять опасность.
— Это всего лишь ваш страх потерять власть, генерал, — заявила вдруг София Толедо, сидевшая рядом со мной. — Вы говорили о том, что мы все тут такие же, как и земляне, а выяснилось, что и вы ничем от них не отличаетесь.
— Я мог бы отдать приказ – и её бы схватили, вывезли на глайдере подальше и сбросили на скалы, — произнёс Крючков. — Тело никто и никогда не нашёл бы. Наверное, нужно было так и сделать… Но мне всё не давал покоя мимолётный интерес Созерцающего к ней. Что же в ней есть такого, что привлекло его внимание? Поэтому я решил встретиться с ней лично…
Острые штыки глаз впивались в меня, погружались всё глубже в подсознание. Напряжение на его лице росло, но глаза его уже не лезли из орбит. Он осваивался с нашей новой связью, со своими возможностями.
«И я понял всё, когда тебя привели в этот самый зал», — вновь включился белый шум в голове – размеренный и гипнотизирующий. — «Теперь мы с тобой покажем им силу. Настоящую, невиданную, убедительную. Я не знаю, как, но ты заставишь их принять своё будущее. У меня закончились доводы для этих заблудших овец, поэтому настал твой черёд».
— Ты вошла, и я отчётливо почувствовал это, — произнёс он вслух, борясь с внезапной одышкой. — Следы. Отметины, оставленные Эмиссаром, связь между нами. Ты научилась чувствовать её. Ты слышишь мои послания, верно?
Веки мои опустились сами собой. Вновь оранжевое пятнышко замерцало во тьме – пульсирующее сердце среди дышащей холодом синей пустоты. Неужели это всё реально? Даже если так – ты, Крючков, ничего не сможешь доказать! Всё, что ты говоришь – бредовые галлюцинации для этих людей. Здесь собрались технократы, люди науки, они не поверят в телепатию и сверхспособности, как ты ни старайся.
— Я не знал, что будет, если тебя убить, — говорил Крючков. — Поэтому я отправил тебя подальше – туда, откуда ты не вернёшься. Что могло ждать тебя на Пиросе? Пуля от землян или укус чудовища, которыми кишела несчастная планета, ставшая репетицией новой войны? Мне было плевать. Я обязан был аккуратно удалить тебя отсюда, как раковую опухоль. И лишь два обстоятельства похоронили мои планы… — Крючков шумно вздохнул, оранжевое пятно колыхнулось и опало. — Внезапное бегство замминистра Фройде из столицы перед самой второй волной… Старый хитрый лис почуял охотников, которые шли по его следу, и решил переметнуться к повстанцам, выбросив карьеру, легенду и рискнув жизнью… И твоя поразительная живучесть, Елизавета Волкова. Живучесть, которой позавидовали бы сами тараканы.
Так значит, это я сломала все твои планы только тем, что выжила?!
— От таракана слышу! — выкрикнула я на весь зал, и холодное эхо подняло мой возглас к потолку. — Ты здесь самый главный таракан – подлый, хитрый и властолюбивый! Ты идёшь по головам, прикрываясь высокопарной демагогией, и каждый для тебя – всего лишь разменная монета! Если кто и использовал меня в своих грязных играх – так это ты!
— Если бы только я один, — усмехнулся Крючков. — Макаров, который не отважился прийти сюда и взглянуть мне в глаза, сделал тебя приманкой для моих людей и превратил твою голову в чистый лист бумаги, в головоломку. И пока я был занят её решением, я проморгал настоящую угрозу… Умный ход с его стороны, признаю. Но не обольщайся, Волкова, потому что с моим уходом за тебя возьмутся всерьёз!
— О чём вы говорите? — настороженно спросил полковник Матвеев.
— Следы Эмиссаров, — пространно произнёс низложенный генерал. — Чёрные семена, которые были брошены, но не дали всходы, переродившись в нечто новое. В активный иммунитет. Она может стать оружием, которое вскоре понадобится всем вам… Молот войны уже занесён над вашими головами, и только она… — Он указал на меня рукой. — Ваша последняя надежда.
Крючков закрыл глаза. Ноздри его раздувались, голова покачивалась из стороны в сторону. Краткий миг внезапно залил мир вокруг чёрной волной – неведомо как я уже стояла внутри светового столба рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки. Потоки света били в глаза, я видела каждую морщинку на его бледном худом лице, его гладкий, почти треугольный подбородок, бледную кожу на бритой голове, каждую складку на невзрачном комбинезоне горчичного цвета.
«Дай мне руки», — беззвучно произнёс белый шум, и уши заложило оглушающим свистом.
Словно во сне, я послушно вытянула вперёд ладони. Крючков, всё также не размыкая глаз, подался навстречу и схватил меня за живое запястье, сковал его ледяной хваткой. Краем глаза я видела людей, что повскакивали со своих мест. Взволнованное бормотание завладевало пространством вокруг, оно переходило в громкие голоса, кто-то недоумённо басил на весь зал. Удивлённые вскрики доносились до меня – приглушённые, искажённые белым шумом, звучавшие будто задом наперёд.
«Ты уже чувствуешь их страх, Волкова?» — Низложенный генерал ухмыльнулся и глубоко втянул носом воздух. — «Смотри, как растёт и ширится этот страх перед непознанным. Ужас того, что некому теперь защитить их перед неизвестностью будущего. Проснись и узри их! Смотри на них!»
Я бросила короткий взгляд в сторону – и человек в первом ряду вспыхнул, словно спичка. Кажется, это был полковник Матвеев. Страшный крик заполнил помещение, пылающий факел заметался, озаряя всё вокруг, ринулся куда-то в сторону. Ещё один силуэт полыхнул, попав на линию моего взора, словно под луч мощнейшего лазера… Третий, четвёртый – озарённые ревущим пламенем уже горящих силуэтов, люди воспламенялись один за другим и разбегались в стороны, спотыкались о скамьи, падали и кувыркались, объятые огнём, бросавшим на стены и потолок оранжевые блики. Душераздирающие вопли, танцующие в бешеном ритме яркие факелы и горячий запах горелого мяса затопили помещение доверху…
Мгновение – и я вновь сидела на своём месте, согнувшись пополам, а вокруг верещали и стонали многочисленные голоса. Внутри черепа пульсировал невидимый стальной шар, усеянный шипами, перед глазами плыли чернильные пятна, а по щекам вниз сползало что-то горячее и влажное. Я подняла голову, провела рукой по лицу. На ладони была кровь. Двумя тонкими ручейками она струилась прямо из глаз.
Взгляд постепенно фокусировался, и я увидела людей. Кто-то бежал в сторону выхода из зала, истошно вереща и пытаясь сбить с себя пламя, кто-то катался по полу, другие спешили погорельцам на помощь, скидывая с себя одежду. Зашипел, исторгая белую пыль, небольшой пожарный дрон, свисая с потолка на ярко-красном шланге.
А в самом центре зала за невидимым силовым барьером стоял генерал Крючков. Пошатываясь, он таращился на меня мокрыми покрасневшими глазами, а из уголков его глаз двумя извилистыми полосками бежала красная жижа, огибая губы и капая с подбородка на пол. Торжествующе ухмыляясь, генерал покачнулся, закатил очи и рухнул навзничь.
— Нейтрализовать её, быстро! — громко крикнул властный голос, и в эту же секунду что-то пронзительно затрещало, колко отдаваясь в боку…
* * *
Белая комната. Кремовые стены тихо светились изнутри, негромко играла музыка, доносясь откуда-то снаружи. Я поднялась с удобного кресла, разминая затёкшую шею, прошла к затворённому окну и сквозь толстое стекло взглянула на галерею под прозрачным сводчатым потолком, вдоль которой по своим делам шли незнакомые люди.
Только что увиденная сцена стремительно таяла, как сон после пробуждения. Сгорала в последних мгновениях вместе с мечущимися силуэтами. Мне нужно было запомнить что-то важное, затерявшееся под волной угасавшего сновидения. Следы Эмиссаров… Чёрные семена… Оружие… Я – это оружие?!
Пошарив рукой под волосами на затылке, я нащупала едва заметный выступ, сняла его с кожи, и прямоугольный чип памяти лёг на ладонь. Осмотрев его со всех сторон, я вновь поместила приложила его к «таблетке» нейроинтерфейса. Ничего не произошло – носитель информации был пуст… Раздался механический звук, и зазвенел жизнерадостный голос позади меня:
— А вот и я!
Я обернулась. Девушка с каштановыми волосами, приветливо улыбаясь, переступила порог комнаты. Кажется, она была там, на записи… Или это была не она? Я уже почти не могла вспомнить деталей.
— Надеюсь, ты не скучала тут одна? — поинтересовалась она и приблизилась, то посматривая на аляповатый инфобраслет на моей руке, то заглядывая мне в глаза. — Вижу, у тебя всё нормально, капельницу ставить пока рано… Сегодня, как и договаривались, у нас киновечер, так что я послала всех подальше, чтобы мы могли провести время вместе. Выбирай – что будем смотреть?
Она сделала едва уловимое движение головой, и на стене напротив проявился список названий. «Начало», «Облачный Атлас», «Человек с Земли», «День сурка», «Формула любви»…
Ни одно из этих названий не было мне знакомо. Девушка опустила взгляд на низкий журнальный столик, и жизнерадостность её тут же куда-то улетучилась.
— Зачем ты его сняла? — спросила она, подняв со столика какой-то предмет. — Доктор сказал, нам нужно записывать всё происходящее. Это должно помочь в восстановлении…
Покачав головой, она приблизилась. Смесь цветочных ароматов окутала меня, а девушка, оказавшись совсем рядом, положила руки мне на плечи. Я не сопротивлялась – мне хотелось знать, что будет дальше. Тем временем она ловко запустила руку под мою шевелюру, сняла один чип и заменила его на другой. Отстранилась. Внимательно изучая меня карими глазами, сунула предмет в карман. Затем встрепенулась, как будто очнувшись от наваждения, и жизнерадостно прощебетала:
— Я пойду что-нибудь приготовлю, а ты пока выбери кино. Можешь наугад – все фильмы хорошие.
Улыбнувшись, она выпорхнула из комнаты и скрылась на кухне…
… Она не спрашивала, только лишь рассказывала – самозабвенно, каждый раз погружаясь в воспоминания с головой. Девушка с каштановыми волосами с цветастой прядью и большими блестящими глазами, наполненными тающими сугробами, сидела за столом напротив меня с тех пор, как ушёл любопытствующий лысый человек в медицинском халате – один из тех людей в белом, которые приходили после завтрака, обеда или ужина…
Погружённая в вязкую вату безразличия и лёгкого любопытства, я парила, дрейфовала в центре всеобщего внимания и окружавшей меня суеты, а мужчины и женщины в белом обвязывали меня проводами и показывали цветастые изображения, выводили на интерактивные стены пейзажи, портреты и натюрморты, включали движущиеся картинки, на которых перемещались, смеялись и хмурились люди. Меня касались, укутывали паутиной датчиков, белые халаты плавали перед глазами, а разные голоса задавали вопросы. Десятки и сотни самых странных вопросов часами напролёт – вопросов, ответы на которые были для этих людей совершенно не важны.
… — Скажите, сейчас день или ночь?
Быстрый взгляд в сторону окна, сквозь которое уже целое тысячелетие падает бледный рассеянный свет. Но отвечать я не буду. Это бессмысленно.
— Сколько вам лет?
Лет? Минут пятнадцать от силы. Кстати, что я ела на завтрак? Или перед этим был обед? И ела ли я вообще когда-нибудь?
— Как вы себя чувствуете?
Я себя не чувствую. Я не существую. Меня нет.
— Что вы видите на этой картине?
Бессмысленная мазня. Как и весь мир вокруг.
— Значит, не хотите говорить с нами? Ну ладно, я думаю, на сегодня можно заканчивать…
Ну конечно, мы ведь только начали, а ты уже потратил на меня полдня… Безликий владелец голоса поднялся со стула и принялся аккуратно сматывать накинутую на меня паутину проводов…
* * *
А девушка с каштановыми волосами не спрашивала – она рассказывала.
… — Не знаю, что заставило меня тогда спрыгнуть в воду. Не понимаю… Ты сиганула с мыса следом за мной, и мы поплыли к маяку. — Она погружалась в воспоминания, прикрыв весенние глаза чёрными ресницами. — Страшная серая туча шла за нами по пятам. Море совсем затихло, затаилось в ожидании грозы, и когда мы добрались до маяка и взобрались на самую его верхушку – зарядил жуткий ливень…
Карие глаза вновь возникли напротив меня. Всматриваясь в моё лицо, они пытались разглядеть малейшую реакцию. Я же притихла, замерла, как дикий зверь, застигнутый врасплох посреди дороги и ослеплённый лучами фар. Вновь оказавшись здесь после провала под время, я ощущала, как первичное смятение, изрядно прореженное препаратами, постепенно сходило на нет. Я выжидала, не зная, как себя вести.
… — Это был очень долгий день, — говорила она, пока я разглядывала маленькую перламутровую пуговицу на её лёгкой белой блузке. — Наверное, самый долгий в моей жизни. Я чувствовала себя так, словно наконец постигла саму жизнь, её глубинную суть. Будто ещё немного – и я узнаю её главную тайну. И мне так хотелось поделиться этой тайной с тобой. Я уверена, что и ты чувствовала что-то похожее…
Я ловила электрические сигналы верных и вечных моих спутников, которые были со мной с самого начала – с тех пор, как минуту назад я вновь появилась на свет. Тех, кто прогнал мой первый страх.
«Зачем она говорит всё это?» — прошелестел демон беспокойства из глубин неокортекса. — «Она чего-то добивается, но чего? Что ей нужно?»
Может, она меня с кем-то перепутала?
«Ты знаешь слова, которые она произносит. Знаешь, что такое маяк, что такое время и дождь», — шептал демон, — «Но было ли всё это в твоей жизни?».
Может быть, это было в прошлой?
«В прошлой жизни здесь были люди. Они приходят сюда уже очень давно и копаются в нашей голове, чтобы узнать наш секрет».
Какие ещё люди? Ничего не помню… Да и что я могу им сказать? У меня нет секретов. Я ведь ничего не помню и не знаю.
… — Как же хорошо, когда малину можно есть круглый год, — с мечтательностью в голосе говорила девушка, задумчиво поворачивая в ладонях небольшую плошку, полную перламутровых ягод. — Она здесь, правда, тоже странного цвета. Но хоть на вкус совсем как земная…
«Скажи ей об этом. Скажи, что ничего не знаешь. Пусть она уйдёт и передаст другим, чтобы тоже больше не приходили».
Девушка напротив меня смолкла, глаза её замерли. Уловив какое-то движение на моём лице, она напряглась и слегка подалась вперёд.
— Я вас не знаю, — сказала я. — Я вижу вас впервые в жизни.
Она дёрнулась, выпрямила спину, насквозь прошитая незримым электрическим разрядом, и по лицу её пробежала тень. Вздохнув, она пробормотала:
— Ты говоришь мне это с тех пор, как вернулась с Пироса. Вернее, с тех пор как начала говорить… Но доктор сказал, что твоё состояние улучшается – ведь поначалу ты вообще молчала и смотрела в одну точку.
— Скажите, где я? — спросила я.
— Это наш дом, — терпеливо и размеренно, как младенцу, сообщила девушка. — И мы тут живём.
«Этого не может быть», — просигналил неокортекс. — «У тебя нет дома».
— У меня нет дома, — эхом повторила я.
— Вот, посмотри, — сказала девушка и положила передо мной тонкий планшет. — Это мы с тобой, прямо здесь. Второе мая по земному календарю.
Фотография двух девушек, сидящих за столом. За этим самым столом, прямо как сейчас, только между ними вместо планшета с фотографией стоял чайник и два блюдца с чашками.
— А это мы с Васей на пикнике. — Лёгкое движение смуглого пальца по планшету. — Три дня назад.
Вдоль верхней части экрана расцветала сочная бирюза разлапистого дерева, под которым сидели трое. Две девушки и седеющий мужчина с добрым обветренным лицом, разместившись на покрывале поверх светло-голубой травы, поглощали съестное из пластиковой корзинки, стоявшей тут же. Ели двое – она и он. Третья девушка пустыми чёрными глазами смотрела мимо объектива камеры.
— Это ты, — сказала девушка, указывая аккуратным пальцем на сомнамбулу.
Следующий кадр – там же. Они улыбаются – снова двое. Третья участница пикника уставилась на свои руки, уложенные на коленях. Вперилась в мехапротез и бледную живую руку так, словно видит их впервые в жизни.
Я вынула свои руки из-под стола и положила ладонями кверху. Живая рука и побитый временем мехапротез. Тусклый, потёртый, он явно знавал лучшие времена, но исправно сжимал и разжимал пальцы, выполняя синтетическими мышцами все микродвижения.
Точь-в-точь как на снимке. Неужели она не врёт? Я и вправду живу здесь? Но что было до всего этого? И что со мной происходит? Где я? Кто я? Не помню…
К горлу подкатил ком, спину прошиб пот, и пока перед глазами ширился и расползался чёрный круг, я закрыла глаза и опустила лицо в ладони.
— Вот, у меня есть чип с воспоминаниями, — пробормотала девушка сквозь толстый слой упругой ваты. — Если хочешь, посмотри. Здесь немного, мы с тобой недолго вместе. Но вдруг это поможет…
Голос её вдруг изменился до неузнаваемости, и она произнесла, не размыкая губ:
… — Ты позабудешь обо всём этом через час, и я вновь покажу тебе это – в сотый и тысячный раз…
Она пристально смотрела на меня, а я вдруг оказалась внутри колокола, через который доносились вибрации чужих мыслей – её мыслей.
… — Что же будет, когда мы достигнем дна? Может, рассказать ей всё, как есть? Это очень тонкая грань, не наломать бы дров…
Взмах ресниц – и ощущение ушло столь же внезапно, как появилось. Вынырнув из гулкого пузыря, я встрепенулась.
«Она что-то задумала», — шептал голос в голове. — «Она хочет навредить. Не слушай её, не смотри эти фотографии. Ты даже не знаешь, кто их снимал».
Эхо мыслей перекатывалось внутри черепа из стороны в сторону, отскакивая от его стен. Бах, бах, бах – всё громче и громче.
«Она расскажет тебе что угодно – и ничего из этого ты не в состоянии проверить!» — шипел демон. — «Если дашь себя одурачить, мы все окажемся в беде!»
У неё слишком честные глаза, слишком мягкий голос. Такие люди просто не могут желать зла… Она единственная, кто может помочь мне найти себя…
«Кто снимал эти фотографии?» — свистел голос.
Нельзя верить… Тогда кому мне верить?! Я не помню ничего и никого, кроме неё, и если не верить ей – кому же тогда?!
«Смотри хорошо – и ты узнаешь, что всё вокруг тебя – ложь».
О чём ты?
«Совершенно голые, белые стены! Ни одной картины на стене, ни одной фотографии, ничего!»
Мало ли какие у кого вкусы? Будь у меня своя комната, я бы тоже не стала обклеивать её стены плакатами и рисунками. Я всегда любила простоту и лаконичность.
«Всегда? А сколько ты себя помнишь? Давно ли ты здесь? Ты ничего не видишь, но тогда, может быть, услышишь?»
Я ничего не слышу. Всё тихо…
«Вот именно! В живом мире за стенами звучит жизнь, стучит, шуршит, гомонит. В настоящем мире под окнами раздаётся детский смех, но мир без звуков и без детей – это мёртвый мир. Обитель лжи».
Если дети не смеются, это ещё ни о чём не говорит. Нет звуков? Здесь просто хорошая звукоизоляция…
«Чем здесь пахнет?»
Ничем. А разве должно? Тут такая стерильная чистота, всё белым бело, так откуда же взяться запахам…
«Вставай и выгляни в окно!» — приказал голос.
Вскочив со стула, я прошагала к оконному стеклу и выглянула наружу. Метрах в десяти напротив возвышалась двухэтажная белоснежная юрта из полимерного материала. Правее и левее – точно такие же купольные домики. Ровная шеренга гладких и аккуратных юрт исчезала за изгибом галереи, укрытой прозрачным сводом. Мимо домика под самыми окнами моего второго этажа шли люди.
Стремительно просеменил худой высокий мужчина, быстрый и сосредоточенный. Две женщины, увлечённо беседующие о чём-то, неспешно проплыли мимо. Странной угловатой походкой вдоль тротуара проследовала отдалённо похожая на человека поблёскивающая металлом фигура. Робот… Пролетел над самой дорогой уборщик, втянул в своё нутро невидимую каменную пыль, продул пространство свежестью. Ещё один мужчина прошёл мимо с собакой на поводке. Вернее сказать, собака вела за собой мужчину. Суетливый, совсем ещё небольшой щенок стремился познать мир…
В комнате же царила полная тишина – шумоизоляция окна гасила все звуки. Пошарив глазами в поисках шпингалета, я убедилась в том, что окно закрыто наглухо, и обернулась.
Девушка с каштановыми волосами сидела на стуле и внимательно смотрела на меня.
— Они хотели положить тебя в больницу, — произнесла она. — Изолировать тебя. Но я убедила их в том, что ты можешь остаться здесь. Это наш дом.
Взор мой упал на уголок толстого стекла, полупрозрачный узор привлёк моё внимание. Почти незаметными кривыми буквами на поверхности стекла пальцем было выведено единственное слово:
«Взаперти»
И в эту же секунду под окном вновь появился человек с щенком на поводке. Собака всё также настойчиво протянула мужчину мимо окна. Ощущение дежавю не ушло вместе с человеком, который скрылся из поля зрения, но, напротив, усилилось.
«Взаперти». Ко мне вдруг пришло отчётливое понимание – это про меня. Это я. И мне просто необходимо было оставить свой след в этой итерации осознанности посреди беспамятства. Дополнить собственную картину. Эта отметина, след кожи на стекле осталась единственным, что принадлежало мне в чужом мире.
Аккуратно и незаметно для девушки рядом с начертанным словом я вывела пальцем ещё одно слово. Букву за буквой – «щ», «е», «н», «о», «к». Сильная взбудораженность овладевала мною, сердце ускорялось, а сквозь голову пробежала череда пульсирующих разрывов, словно по минному полю на полной скорости шёл тральщик.
… — Мы здесь всего лишь пару месяцев, но мне кажется, что прошли годы, — говорила девушка сквозь гулкий пульс. — Под этими двумя звёздами я совсем перестала чувствовать время…
… — Ты никогда не задумывалась о том, реален ли мир вокруг? — глядя на меня сквозь толстое стекло, спросил стоящий посреди улицы сухощавый юнец. — А что, если его выдумали для тебя?
Теперь он сидел напротив меня. Сидя на крыше одного из интернатских бараков, мы наблюдали, как на густой лес опускалось закатное солнце.
— Я бы заметила, — сказала я будто чужие слова чужими губами. — Этот мир был бы слишком идеальным.
— Напротив, — усмехнулся собеседник. — Этот мир был бы полон ошибок.
— Он действительно полон ошибок, — тихо согласилась я.
— Что ты сказала? — донёсся голос позади меня.
Прошелестела пластиковая ножка по мягкому полу.
— Лиза, я не причиню тебе вреда, — пробормотала девушка. — Это же я, твоя Софи. Вспомни меня, пожалуйста…
Мне ни о чём не говорит твоё имя. Что, если оно просто выдумано? Может быть, это ещё один выдуманный мир? Что, если ты в нём тоже ненастоящая? Но как это проверить? Любую суть можно постичь, разобрав её на части, заглянув внутрь. Наверное, стоит проверить, что у тебя внутри.
Я обернулась. Девушка напряглась, собралась и теперь пристально смотрела на меня.
Но если всё вокруг вымышленное – не значит ли это, что я тоже выдумана?
Пока я стояла посреди комнаты, обхватив голову руками, чтобы подавить нестерпимое желание разобрать на части всё в пределах видимости, она встала, дрожащими руками придвинула стул к столу и сделала два шага в мою сторону.
— Всё хорошо, дорогая моя, — произнесла она. — Ничего страшного, если не получается.
— Простите, я совсем ничего не помню, — сдавленно призналась я, борясь с порывом разбить стекло, выпрыгнуть наружу и сбежать куда глаза глядят.
Девушка бесстрашно подошла вплотную и обняла меня. Это было настолько неожиданно, что я растерялась, а взрывная энергия в моём теле растворилась без остатка, ушла в землю, как ток по громоотводу.
— Всё нормально, — успокаивающе шептала она. — Ты обязательно вспомнишь… Деталь за деталью. Вспомнишь, как дома, на Земле, мы с балкона смотрели на Луну. Наблюдали за рождающейся ночью, как звёзды проявляются на небосклоне. Я верю, что однажды вспыхнет звезда первого, важнейшего воспоминания, вокруг которого будут заново выстроены дни, проведённые вместе. И тогда…
«Что тогда?» — подумала я, а девушка склонилась над самым моим ухом и прошептала:
— И тогда мы уйдём отсюда…
* * *
… Вдох – царапающими горло иглами воздух наполнил тесную грудную клеть. Выдох – как самый первый в жизни, через силу, до помутнения в глазах. Мотор сердца яростно колотился внутри, голову навылет проткнул острый шип боли.
Чёрная вуаль лениво спадала с глаз. Едва не воя от мигрени, стиснув зубы я шарила вокруг полуслепыми глазами в тщетных поисках чего-то знакомого. Я постепенно обнаруживала себя, скрюченную в три погибели, вжавшуюся в угол под белоснежной стеной. Я сидела в самом тёмном углу комнаты, а стены плавно закруглялись кверху и смыкались где-то под потолком. Они вспучивались и опадали, светились изнутри мягким и ровным светом, от которого резало глаза.
Пол был усеян бесчисленными осколками стекла. Мелкие и острые, они мерцали в темноте, подыгрывая комнатному освещению – и от этого боль в голове становилась совсем невыносимой.
Ухватившись за стенку, я насилу поднялась на ноги и огляделась. Хрустнули под ногами зеркальные осколки. В стенном полотне на уровне глаз зиял щербатый пролом. Кусок полимерной стены был вбит внутрь, неровные почерневшие края жидкого кристалла мелко помаргивали, словно умирающая газовая лампа.
На пол капала кровь, въедаясь в усеянный звёздами ковёр. Я поднесла руку к лицу и дотронулась до источника адской мигрени. Источник крови тоже был здесь. Она сочилась откуда-то из головы, сползала по лбу, пропитывала брови. Бордовой змейкой струилась по переносице и капельками летела вниз, на кусочки стекла, на некогда белый ворсистый ковёр.
Это что же тут случилось? Кто меня так отделал?!
Угодив под новую волну головной боли, я покрепче ухватилась за стену и застыла. Свист в ушах медленно сходил на нет, и на границе слышимости тонко зазвенел чей-то голосок. Кажется, говорила девушка. Вернее, сбивчиво лепетала.
… — Все зеркала… Она расколотила все зеркала и даже крупные осколки покрошила, — сипло бормотала она где-то за стенкой. — Мы с Некрасовым кое-как вкололи ей успокоительное, и теперь она в ступоре сидит там, в комнате… Пожалуйста, позовите его… Мне нужна его поддержка. Пускай побудет вместе с нами…
Сквозь мигрень сверху на меня наваливалась чудовищная усталость. Голова была совершенно пустой, как будто ложкой из неё вычерпали всё содержимое, оставив одну только тупую боль, которая теперь единолично правила бал. Чудовищно хотелось спать. Надо было принять горизонтальное положение – и для этого лучше всего подошла бы кровать, так вовремя попавшая в поле зрения.
Пошатываясь, я доковыляла до постели. Плевать на то, что одеяло валялется на полу, а белоснежная простыня порвана в лоскуты – я рухнула на спружинивший матрас, свернулась на нём калачиком и почти сразу потонула в зыбучей и томительной полудрёме.
Похрустывая битым стеклом, кто-то медленно, нерешительно подошёл к кровати, присел, и я почувствовала осторожное прикосновение. Мягкая материя двигалась по окровавленному лбу, ласковая рука прикладывала что-то прохладное. Кто-то сидел рядом, периодически едва слышно вздыхая.
Неизвестно, сколько прошло времени, но в какой-то момент послышался стук, шорох, и хриплый баритон приглушённо спросил:
— Да уж, сперва я подумал – к чему такая срочность в три часа ночи… Хотел было послать дежурного куда подальше, но теперь мне всё понятно. Ну, что тут у тебя, Софья? Надеюсь, тебя не зацепило?
— Она спит, — ответила девушка. — А я не могу, у меня ни в одном глазу. Страшно. Я боюсь… Вдруг это снова произойдёт?
— Сколько седативного дали?
— Три кубика.
— Я думаю, до утра она точно проспит… Ты сама её перетащила на кровать? Тяжёлая, поди?
— Мы оставили её там, в углу – прямо там, где она отбивалась. Но пока я говорила с дежурным, она сама добралась до кровати.
— После трёх-то кубов? — Незнакомец присвистнул. — Да на ней пахать можно! Так что у вас сегодня стряслось?
Скрипнула кровать.
— Весь день Некрасов держал её во сне, проводил свои процедуры. Когда я заступила на… На вахту… Он сказал, что сегодня она вела себя очень тихо – просто стояла весь день у экрана и таращилась наружу…
— Да уж, за этой тихоней бардак теперь разгребать пару дней… Слушай… Они не приходили? Они что, так и оставили всё это? Сколько времени прошло?
— Часа полтора… Я тоже удивилась. Здесь пара минут до дежурного поста. Может, это тоже часть эксперимента?
— Поди разбери теперь, где эксперимент, а где уже нет… Её бы куда-нибудь в палату, с ремнями и мягкой комнатой, а не дурить ей голову этими имитациями. Мало ли чего отчебучит…
— Ты ведь знаешь – я здесь ничего не решаю. Я делаю всё, что могу. А доктор всё твердит – говорите, мол, с ней, она должна вспомнить… Обстановка, говорит, важна. Она должна чувствовать себя как дома… Я не знаю, что они делают с ней в моё отсутствие, но всё это не работает, нет никаких результатов. Никаких сверхспособностей нет. Я уверена, что всё это было каким-то фокусом Крючкова, но они мне не верят и гнут свою линию. И таких приступов раньше не было…
— Расскажи подробнее, что произошло?
— Да что тут рассказывать… Она стояла у экрана, как обычно, потом рванула к зеркалу, увидела своё отражение и просто обезумела… Кричала что-то про украденное тело, про лабиринты, про каких-то демонов… Вася, она стену проломила!
— У экрана стояла, говоришь? — Хрустнули битые осколки, и баритон вопросил: — А что это здесь? Видишь? На стекле…
— Что?
— Да вот же, надпись. «На дверях висел замок, взаперти сидел щенок».
— Я не видела. Когда она появилась?
— Так, пойдём-ка на кухню…
Скрипящие стеклом шаги переместились в дальний угол квартиры, за стенку. Тихие домашние звуки доносились оттуда, что-то позвякивало, пощёлкивало, шелестело. Вновь послышался баритон:
— Надо сворачивать лавочку. Бей во все колокола, подключай Агапова.
— Он тоже больше ничего не решает, — приглушённо пробормотала девушка. — Меня никто не слушает. Что ты предлагаешь делать?
— Не здесь, — цыкнул мужчина, и повисла тишина. Затем он спросил: — Где гарантии, что не будет хуже?
— Их нет. Я чувствую, что всё это плохо кончится. И если она обо всём узнает – я не смогу смотреть ей в глаза… Я говорю с ней, но она больше ничего не понимает – глядит на меня испуганно, как загнанный зверь. Сразу забывает всё. Буквально сразу – стоит мне выйти из комнаты, и она уже не узнаёт меня… Она где-то там, в своём выдуманном мире. То сидит часами и пялится в одну точку, то прячется от меня в шкафу или под столом. А теперь вот полигон разнесла…
Лёгкое позвякивание посуды нарушило повисшую тишину. Девушка заговорила снова:
— Она будто вспоминает меня иногда – я вижу это по глазам, — тихо, быстро и взволнованно причитала она. — Но это очень краткий, мимолётный миг, он сразу же улетучивается… И эта ярость… Однажды в Порт-Лигате, когда меня пытались… В общем, на меня напали – и она их всех чуть не убила. Тогда я впервые увидела её такой. Но теперь это произошло совсем без повода… Я боюсь, что когда-нибудь она убьёт меня. Но ещё больше боюсь за неё…
— Слушай, София, выходи-ка ты из этого эксперимента. Она уже не та, кем была раньше. Ты подвергаешь себя опасности.
— Не могу. Я в ответе за всё, что происходит. Я должна быть уверена, что они не причинят ей вреда.
— Ты этого никогда не узнаешь. Я вообще удивляюсь, как ты умудряешься после смены ещё и здесь дежурить…
Вновь тихонько звякнуло стекло.
— Нельзя было её отпускать, — сказала девушка. — Нужно было отправиться на Пирос вслед за ней. Тогда всего этого не случилось бы. Ведь мы с ней разминулись всего на каких-то пару дней… Я упустила её, а теперь она вернулась оттуда диким животным. Пустая оболочка из-под человека…
Тихие всхлипы доносились до меня, пока я вязла в сновидении. Врастала в него медленно, захлёбываясь тьмой, мучительно и беспокойно. Глаза непроизвольно метались под сомкнутыми веками, в голове скрипели осколки разбитого разума, который, казалось, разлетелся вдребезги по всей этой комнате.
— Она сделала большое дело, — сказал мужчина. — Спасла ребёнка. И вернулась сюда за нами, ради нас.
— Как же хочется повлиять на судьбу, поменять её, вовремя свернуть туда, куда нужно, — слабо пробормотала девушка. — Они с самого начала хотели её убить – и в итоге своего добились…
* * *
На дверях висел замок… Взаперти сидел щенок… Не осталось никого – все ушли до одного…
Проснись! Ну же, просыпайся! Почувствуй, как в смоляной черноте вскипает вулканическое пламя! Это жажда мести – и она нашла выход наружу! Высшая справедливость, воплощённая в маленьком человеке, возносящая его на вершину собственного всемогущества. Наверху, над облаками всё становится неважным – ни то, что было до, ни то, что будет после. Есть только этот самый момент – когда твоя рука занесена над жертвой высшей справедливости. И через мгновение она обрушивается вниз, свершая приговор…
Чавк, чавк, чавк… Звуки заполняли черепную коробку доверху, переливались через край. Умерщвлённый тысячелетие назад убийца моего друга вновь агонизировал перед глазами, застланными пеленой ярости, а острый скальпель вонзался горло. Раз за разом, снова и снова, удар за ударом, пока горячая бордовая жизнь стремительно покидала поверженное тело.
Ощущение высоты под ногами стремительно улетучивалось вместе с затихающим сердцебиением жертвы, далёкий горизонт воспоминаний таял и съёживался, и в памяти оставалось лишь одно имя. Простое имя хорошего человека, теперь отмщённого. Теперь я должна была не должна забыть его! Нужно сохранить его во что бы то ни стало!
… На барабанных перепонках всё ещё отпечатывался крик, сорвавшийся с уст. Вновь рождаясь из небытия, я стискивала зубы, а кожа моя горела огнём. Где-то, казалось, шипел и свистел пожарный гидрант.
«Пока я ничего не вижу, меня нет», — твердила я про себя. — «Меня нет, пока я не открыла глаза! Меня нет…»
«Но я есть», — отозвалось преоптическое ядро – маленький пучок нейронов в переднем ядре гипоталамуса. — «Я дарю тебе эти ощущения. Через них ты найдёшь себя!»
Теперь и я здесь! Я чувствую и слышу их – ощущение облепившей меня материи, равномерное навязчивое шипение, вспышки стробоскопа, пробивающиеся сквозь плотно сжатые веки и едкий запах горелого пластика. Мгновение, движение век – и я натыкаюсь на себя, сидящую на полу тёмной комнаты, покрытом равномерным слоем воды. Вода лилась сверху, с потолка, и сразу отовсюду. Она была прохладной, заливалась за шиворот, пропитывала ткань и кожу. В следующее мгновение сверкнула вспышка – мигнули сразу все стены одновременно, на краткий момент освещая помещение.
Переломанные многосуставчатые руки торчали из стен, крючьями механических кистей нависая над полом, отбрасывая изломанные тени на стены и потолок. Через краткий миг всё вновь скрылось во тьме, и, оттеняя касание волглой материи, появилось ощущение уже в моей собственной руке. Казалось, её опустили в кипящее железо, где она пылала, но никак не могла сгореть дотла. Шаря мехапротезом по живому предплечью, я чувствовала адское жжение пополам с притуплённой, расфокусированной и смазанной болью, пропущенной сквозь расстроенный оптический фильтр.
Звонко отщёлкнулась секунда – и новая вспышка выхватила блестящий сгусток бордового мяса перед глазами. «ОТТО»… И снова – тьма. Боль становилась всё отчётливей, всё ощутимее, и я уже ждала новую вспышку медленного стробоскопа, умозрительной кистью дорисовывая отпечатанную на сетчатке глаза картину с кровавым пятном в центре.
Новый засвет озарил внутреннюю сторону предплечья, на которой до самого мяса были высечены четыре торопливые буквы. «СОФИ» – глубокие надрезы наживую сочились свежей набухающей кровью. Онемевшие пальцы были скрючены спазмом, а прямо передо мной на ковре лежал треугольный осколок толстого стекла. Тот самый, который я, вновь вброшенная в этот мир, выронила на пол минуту назад. Машинально, чтобы защитить себя от враждебной окружающей действительности, я схватила осколок и, сотрясаемая крупной дрожью, поднялась на ноги.
Некогда белые стены были испещрены неровными дырами и покрыты извилистыми трещинами. Пробития от ударов чем-то тяжёлым чернели, обрамлённые радужными кляксами изорванной жидкокристаллической матрицы, из которой торчали белые крючья застывших манипуляторов. Краткое мгновение – и комната снова погрузилась во тьму.
Туда… Прямо… К выходу. Кровь смывала прохладная вода, льющаяся с потолка, промывала порезы, но нужно было перетянуть чем-нибудь рану, какой-нибудь тряпкой, пока я совсем не ослабла…
«Ведь если ты ослабнешь, мы не сможем сопротивляться», — заявила лимбическая система в моей голове.
Я оглянулась. За спиной неровным провалом зиял прямоугольник окна. Оно чернело на фоне тёмной комнаты и было похоже на кисельную плёнку. Обвисшая и поплывшая, будто оплавленная невероятным жаром, эта плёнка была насквозь пробита чем-то тяжёлым. Оплавленный кусок окна был выломан, а за ним не было ничего – ни неба, ни фонарей, ни узкой улочки под полукруглой галереей – лишь непроглядная тьма.
Блуждающие по разбитому помещению тени зловеще наскакивали на меня, норовили зайти сзади и ударить в спину, поэтому я покрепче сжала своё оружие – закопчённый осколок этого самого стекла толщиной в добрый сантиметр.
Через шипящую какофонию потолочных разбрызгивателей я заковыляла к выходу из комнаты. Небольшая, некогда опрятная прихожая освещалась ровным приглушённым светом, пол её также был залит водой, по которой плыли красноватые разводы.
Это моя кровь? Или чья-то ещё?
«А ты как думаешь?»
Уткнувшись глазами в бордовый шлейф, ползущий из ванной, и прижимая к себе искромсанную руку, я добрела до двери в санузел и осторожно заглянула внутрь.
— Не может быть, — просипела я.
Крошечная ванная комната была разбита вдребезги. Стены испещрены выбоинами, от зеркала ничего не осталось – его осколки усеивали залитый розоватой жидкостью пол, смешиваясь с кусками сорванной с посадочного места некогда овальной раковины. Из пожарных разбрызгивателей в потолке всё ещё капала вода, а с бортика ванны нелепо свисали чьи-то ноги. Их владелица была небрежно прикрыта обагрённой липко-красным месивом цветастой занавеской. На одной из ног белел мягкий тапочек, а вдоль покрытой конденсатом стены наискось протянулся багровый шлейф от ладони.
Чуть ли не подскакивая на месте от адреналинового шока, я смотрела то на торчащую кверху босую ногу, то на липкий закопчённый осколок экрана, сжатый в механической ладони, то на четыре буквы, вырезанные на предплечье.
Бежать! Бежать отсюда как можно быстрее! На все четыре стороны, не оглядываясь!
Судорожно хватаясь за стены, я устремилась к выходу из квартиры – туда, где, как мне казалось, был выход. Прямоугольник стены без малейшего признака ручки был неподвижен, непоколебим. Будто преследуемая сонмищем чертей, я царапалась в этот прямоугольник, пыталась найти щель, тыкала в него осколком, размазывала по белой поверхности кровавые кляксы.
Шум от разбрызгивателей, ставший фоном, внезапно прекратился. Потоки воды иссякли, и стало почти тихо. Разогнанное сердце бултыхалось где-то внутри, и я начинала слышать звуки. Множество звуков – механический лязг, жужжание приводов, электрическое потрескивание, неразборчивые отрывки фраз. Гудели открывающиеся двери. Этот звук был очень отчётливым, но внутренним чутьём я понимала, что его источник находится в десятках метров отсюда.
Замерев, я прижала ухо к стальной поверхности и попыталась сосредоточиться. Всё второстепенное и неважное словно отодвинулось, накрылось пеленой тишины, и остались только шаги нескольких пар обуви, смешиваясь с металлическим гулом сервоприводов. Звуки приближались – и я услышала мужские голоса:
… — Планировка – слева комната, впереди кухня, справа ванная… Что на камерах?
— Нет камер, выгорели.
— То есть как это – выгорели? Совсем?
— Нет сигнала… Теплак тоже молчит…
— Ясное дело, всё заэкранировано по самые помидоры… Придётся входить вслепую.
— «Гравий», давай по мягкой программе. Брать пациентку живой, без всяких оговорок.
— Помять могут…
— Не страшно, пускай мнут, сколько влезет. Лишь бы не пришлось по запчастям собирать. И берегите голову – в ней самое ценное.
— Принято. Запускаю суррогатов.
— Чен и «Пилигрим» – на прикрытии. Миша, пускай кукол…
Они шли за мной. Металлические щелчки, гудение сервоприводов и глухие постукивания подошв по металлу приближались. Глаза мои сами собой лихорадочно метались по стенам помещения, по потолку. Бежать было некуда. Не отрывая глаз от прямоугольника двери, я отступала назад по узкому коридору. Я готовилась принять бой.
Створка поползла вбок, и за ней показался облачённый в чёрную броню человек. Четыре оранжевых огонька на тактическом шлеме смотрели на меня – как и дуло оружия. И всё, что я могла сделать, чтобы защититься – это вытянуть руку. Окровавленная конечность с растопыренными пальцами возникла перед глазами, загнанный в ловушку внутренний зверь осклабился для броска, а мысли мои испарились, заместившись единственным желанием – чтобы этот человек исчез, скрылся, пропал.
Взмах рукой – и капля крови отделяется от свежего разреза, отправляясь в воздух, а человека, будто в замедленной съёмке, срывает вбок, и он исчезает из поля зрения. Что-то гулко грохнуло, загремело по ту сторону двери, а я, пытаясь понять, что произошло, пятилась в глубь помещения, в маленькую кухоньку.
Ещё один чёрный силуэт возник в проходе.
— На пол, лицом вниз! — отчётливо крикнул голос из-под тактической маски. — Руки держать на виду!
Секунда – и он уже внутри, в прихожей. За первым последовал второй. Я едва успела нырнуть за угол, в кухоньку – и серия звонких щелчков вспорола воздух, а мимо лица с треском пронеслись электрические разряды.
Спустя миг под ноги с глухим стуком упал какой-то предмет, и воздух распорола ослепительная вспышка. В ушах стоял свист, покрытый тонким слоем воды пол напрыгнул на меня снизу, а в шею болезненно впился электрический разряд. Сквозь шум в ушах я слышала голоса.
— Обездвижить! — рявкнул бас надо мной. — Браслеты, шоры – чтоб пискнуть не могла!
— Полковник, сотрудница здесь, — сказал второй. — Вам надо это увидеть…
Ватное тело беспощадно дёргали чьи-то сильные руки, сковывая неведомыми путами. Сквозь коридор влажно прошлёпали уверенные шаги, и кто-то удивлённо присвистнул.
— Два десятка рваных ножевых, а то и побольше… Расходы на проект растут не по дням, а по часам.
— Кажется, в этот раз вы перестарались со стимуляцией, — пробасил третий, властный голос. — Я говорил, что всё это рискованная затея.
— Рискованной она стала с твоей подачи, Макаров. Если помнишь, это ты предложил оставить её в полигоне вместо изоляции в блоке особого режима.
— Если бы с моей… Пошёл на поводу у этой девчонки, — глухо пробормотал мужчина. — Теперь, доктор, я с вами спорить не стану. Действуйте так, как считаете нужным. Мне главное, чтобы был результат…
Тёмным приливом снизу вверх накатывалось ощущение сковывающего холода, смешиваясь с чувством невосполнимой утраты. Что-то происходило в мире, но я была вырезана из него – и вновь вернулась в собственную оболочку. С трудом пробиваясь через незримую стену запертой тёмной комнаты, возвращались мысли вместе с осознанием – я кого-то убила. Кого-то очень нужного. Перезапущенная программа отмщения сработала безукоризненно и безжалостно, и я не могла сказать наверняка, кто стал её жертвой. Однако, я вспомнила, за кого отомстила – как сделала это когда-то давно. Это был мой друг. Один из тех, кто мог бы помочь мне сбежать…
… — Папа спрашивает у сына: «Сынок, хочешь посмотреть мультики?», — произнёс медбрат Отто в душной пустоте лазарета, приоткрывая форточку и впуская в палату поздний каптейнский вечер. — «Конечно, хочу, папа». «Ну так пойди и включи». «Но как же я пойду, если у меня нет ручек?» «Ну, дружок, нет ручек – нет мультиков».
— Ну ты и урод, — едва слышно просипела я.
— Наконец-то! — воскликнул Отто. — Выдавил из тебя словечко! Я уж и не надеялся тебя разговорить.
Чиркнула зажигалка, в полутьме возле окна заалел крохотный огонёк.
— Какое вообще тебе дело до меня? — вопросила я.
— А вот такое, — ответил тот. — Если мне за тобой выносить ночной горшок, я должен узнать тебя поближе. А для этого нам нужно начинать общаться. А тебе просто необходимо научиться улыбаться. Кстати, ты когда-нибудь это делала? Готов поспорить, что этого раньше не случалось.
Я промолчала.
— Ладно, зубрила, не напрягайся ты так. Я не со зла, не хотел тебя обидеть. Просто ты ведь знаешь – такова жизнь. Нет ручек – включай телевизор ножками. Не можешь ножками – носиком, лобиком, чем угодно. Иначе останешься без телевизора. И это уже не анекдот.
Вдох. Выдох. Едкий запах табачного дыма постепенно наполнял комнату, загоняемый внутрь тёплым вечерним воздухом. Когда-то он вызывал тошноту, но не сейчас. Тошноту вызывал весь мир.
— Мы именно для того здесь, — сказал Отто, — чтобы добиться всего самостоятельно. Такое у нас предназначение. Ты же веришь в предназначение?
Влага щекотала, собираясь в солёные капли на лбу. Простыня подо мной была влажной от духоты, царившей в помещении. А ещё меня отпускал обезболивающий наркотик. Нужна была новая доза – и чем скорее, тем лучше. Хотелось чесаться сразу и везде, но я уже не могла. Любой неосторожный нажим – и громоздкий протез впивался в плоть, как голодный крокодил.
— Болит? — вопросил медбрат. — Потерпи, так будет недолго, протезы уже приживаются, и тело скоро привыкнет. Уж лучше так, чем ползать на культях или оказаться в канаве, правда же?
Медбрат Отто выдохнул дым в форточку, затушил окурок о подоконник и щелчком отправил его вслед за струёй дыма. Подошёл к моей койке и сипло поинтересовался:
— Тебе нужно что-нибудь? Я сейчас сваливаю до утра, — затухал где-то вдали голос подростка, едва различимый в какофонии ледяных ветров. — Если хочешь, кольну тебя ещё разок, только Хадсону не рассказывай, а то он меня прибьёт…
Воспоминание. Движение от конца к началу, к одной из бесчисленных точек разлома. Очередная вешка на пути по дороге времени. Но моего друга здесь уже не было – осталось только тусклое воспоминание. И совершённая слепая месть.
— Отто? — неслышно позвала я в темноту. — Ты должен помочь мне сбежать из этой палаты, Отто…
Никто не отозвался. Мой старый друг растворился, оставив меня наедине с темнотой…
… Сон тянулся бесконечно, перетекая из одного видения в другое. Менялись места, лица, ситуации, двигались губы, и с них падали в тишину неразборчивые слова. Бессчётное количество раз я видела разнообразные вещи, места и людей, но ничто из этого не было связано с другим. Лоскуты воспоминаний ураганом крутились вокруг тишины, в которой я пребывала, будто в центре смерча. Некоторые моменты проживала по кругу, по нескольку раз, но все они неизменно рассыпались в груду несовместимых друг с другом деталей от разных пазлов.
Свежевыкрашенный, пахнущий олифой родительский дом стоял на берегу бескрайнего поля, а стены вмёрзшего в сам воздух ледяного памятника звенели, словно хрусталь. Горный ручей убегал куда-то меж деревьев по ступеням заснеженного каменистого склона. Вдоль выжженной пустыни вдогонку вездеходу нёсся суетливый пылевой вихрь, а морской берег, съеденный мегаполисом, вновь отвоёвывал себе жизненное пространство. Океан затаскивал под воду остатки цивилизации, усталый заснеженный город накрывала долгожданная тень, а сизые безжизненные скалы безжалостно полосовала огнём алая звезда…
Всё это возникало и исчезало, дымом от кострища развеиваясь по ветру.
Являлись лица людей, которые могли быть кем угодно – округлые и продолговатые, острые и румяные, усталые и отдохнувшие. Некоторые люди были похожи на мокрых воробьёв, другие на крыс, надёжно припрятавших съестное, а кое-кто из них таращился подобно хищной сове на добычу. Были и приветливые, расслабленные, лучащиеся. Мелькали случайные прохожие и человеческие тени. Белозубо улыбался загорелый повеса, вальяжно развалившись за рулём аэрокара. Печальная старушка в автобусе считала потёртые медные монеты, а на полу в груде проводов сидел взлохмаченный человек в пыльной чёрной форме – такой же пыльной, как и его жёсткие седеющие волосы. Худой жилистый подросток в медицинском халате привычно смолил возле открытого окна. Бело-серый халат, на котором всегда не хватало пуговицы, цветом был совсем как простыня, которой накроют его безжизненное тело позже…
Мстительная жажда справедливости кинула меня в дрожь. Рука сама собой сжималась, требуя стали, чтобы отомстить за друга – по которому уже кругу. И спустя шесть секунд, которые понадобились мозгу, чтобы осмыслить возникший порыв, сны прекратились…
— Есть здесь кто-нибудь? — услышала я свой голос.
Вязкая тьма вокруг была непроницаемой. Гулкая птица сердца колыхалась в тесноте саркофага, и теснота эта ощущалась кожей. Внутренний гироскоп пришёл в движение – капсула, в которую я была погружена, перемещалась. Спустя мгновения мир утвердился в горизонтальном положении, и тьму перед глазами надвое разрезал луч света.
Глаза ещё привыкали, а я уже вспомнила облезлый лазарет интерната посреди непролазных лесистых болот. Я знала, что увижу.
— Отто, пожалуйста, — пробормотала я. — Дай мне ещё обезболивающего…
Это был всё тот же зацикленный кошмар про беспомощность. Я вновь проснусь под присмотром вечно воняющего куревом медбрата Отто. След от иглы на коже, казалось, отпечатался незаживающим рубцом. Уколы смертоносного фентанила, что облегчал боль плоти, вживлённой в металл, едкими приступами будут напоминать о себе всю оставшуюся жизнь…
— Всё тот же отрезок, — разочарованно протянул кто-то. — Уже шестой прогон омниграммы, а мы не продвинулись ни на шаг.
— Тем не менее, наблюдается аменция. — Расплывчатое пятно с очертаниями врача склонилось надо мной. Дыхание его было странным – отсутствующим, пресным, холодным. — Похоже на неожиданный побочный эффект от ввода деблокатора. Тактильная память подстегнула регенерацию нейронных связей. — Лицо повернулось в сторону и распорядилось: — Ассистент два, готовьте раствор на случай, если «заискрит» между новообразованием и височной долей. Побочный ущерб нам ни к чему.
Я пыталась сориентироваться в теле, которое явно принадлежало кому-то другому, не мне. Словно я ворочалась в каком-то безразмерном кожаном мешке, тонула в его бесконечных тяжёлых складках, силясь сфокусировать взгляд на бледном мутном пятне лица, плывущем на волнах полутьмы.
— Отстаём от графика, — заметила другая размытая клякса, появившись сбоку. — Я считаю, что через височную долю мы ничего не добьёмся. Мы ходим по кругу.
— А что вы предлагаете? — спросило первое пятно. — Она сама возвращается в этот интернат раз за разом. К тому же, воспоминание именно о её приятеле стало спусковым крючком на полигоне.
— Итак, насчёт Отто, — задумчиво произнёс кто-то ещё, почёсывая подбородок. — Ассистент номер один, посмотрите, не осталось ли фрагментов с ним, за которые можно размотать всё остальное? Что-то у них там кроме привязанности и мести… Может быть, общие знакомые?
Ложе исчезло, и я оказалась в новой сцене призрачного кино. Мимо бесшумно двигающих ртами безликих подростков пронесли носилки, укутанные белой простынёй. Чужая горечь заливала мои глаза влагой, и в поле зрения появилась она – остролицая черноволосая девчонка. Лицо её постепенно меняло форму, приобретало округлость, цвет глаз сменился с одного на другой, потом на третий. Лицо перетекало, меняло форму и что-то говорило, но я не слышала – немая кинолента тускнела, плёнка выцветала прямо перед глазами, и вскоре я вновь оказалась в столбе света, прикованная к креслу.
— Ассоциаций нет, — с лёгкой досадой заметил ещё один невидимый участник зловещего консилиума. — Все каскады сигналов уходят в клауструм и там затухают. Может быть, ещё раз запустим их ссору с Отеро? Тогда выброс кортизола и норадреналина почти зашкалил.
— Показывали уже раз десять, — скептически пробасил кто-то. — В таком виде воспоминания извне сознание считает ложными и откидывает. В памяти лакуна в четыре года, и заполнить её можно лишь в оригинальной последовательности – да и то может не сработать.
— Помолодела сразу на четверть жизни, — пробормотало расплывчатое пятно. — Мы не сможем показать ей всё, что происходило за эти годы. Слишком долго мотать катушку. Должен быть другой способ добраться до её самоволки в пещеры.
— Забудьте про омниграмму, мозг забраковал её, — весомо сказала чёрно-белая клякса, появившись в поле зрения. — Завтра нужно будет отдать её отделу «П», и продолжить мы сможем только через неделю. Совет дышит мне в затылок и требует информации. Пора переходить к самому простому и эффективному.
Небрежными взмахами ладони человек листал дымчатое полотно голографической картотеки. Все остальные внимательно слушали – говоривший был главным.
— Прямая сверхстимуляция гипоталамуса, — заявила клякса, приобретая очертания человека в каком-то тёмном костюме – было не разобрать. — Чем больше будет разряд, тем больше задействуется областей мозга. Какие-то сверхдлинные связи наверняка остались, просто мы их пока не видим. Добавьте побольше естественного адреналина – и вперёд. По результатам – доложить мне.
Чёрный человек пропал из поля зрения, и потолок надо мною раздался в стороны, заливая всё вокруг прошивающим насквозь светом. Слепящая полоса расширялась, накрывая комнату пятном холодного пурпурного свечения, прожигая стиснутые веки. Я не чувствовала ног в этом чужом теле, онемение охватило единственную руку. Проступающие на поверхности сознания клочки воспоминаний и фантомное беспокойство подсказывали: конечности когда-то ампутировал робот на старом космолёте. Я помнила его последние слова под вой ветра за железной обшивкой.
«Боюсь тебя огорчить, дочка, но тебе придётся попрощаться с ладошками и ступнями», — скрежетало динамиком нелепое нагромождение металла и пластика.
— Теперь она дрейфует в обратном направлении, — заметил сбоку один из ассистентов.
Заснеженная взлётная площадка космопорта всё ещё стояла перед взором, от её поверхности только что оторвался последний корабль. Лица в иллюминаторах светились радостью – фортуна улыбнулась им, унося прочь с погибающей планеты. Бледные ладони колыхались в ответ на взмахи леденеющих рук фигурок, бегущих от далёкого автобуса, а слова скрежещущей машины с тысячей манипуляторов крутились в голове – с тех самых пор, как я оказалась в лазарете интерната.
— Мне же удалось спастись оттуда, — прошептала я, кое-как свыкаясь с ярким светом, бьющим в глаза. — Там все замёрзли, а я спаслась… Только я…
— Так и есть. — Одно из пятен кивнуло и приблизилось. — Скажу больше – изучив слепок вашего сознания, мы пришли к следующему заключению: вам невероятно везёт. Но мы с вами здесь не по этой причине.
— Где доктор Хадсон? — бредила я, влекомая потоком воспоминаний по волнам времени – то вперёд, то назад. — Он обещал поставить мне протезы. Позовите Хадсона…
Я старалась разглядеть то, что скрыто во тьме, за спиной человека в белом халате, который не был доктором Хадсоном.
— Здесь нет ни доктора, ни Отто, ни ваших школьных приятелей, — сказал незнакомец, пристально глядя на меня бесцветным прищуром. — Всё это случилось давным-давно, много лет назад.
— Много лет назад? Нет… Не может быть, — бормотала я. — Вы не доктор… Где он?
Я попыталась пошевелиться. Взгляд сфокусировался, скользнул вниз – и вернулось осознание того, что шевелить нечем. Поперёк тела протянулись фиксаторы, намертво приковавшие бесчувственное тело к поверхности, а единственную руку, замотанную в бинты, я не ощущала вовсе. На лоб лёг плотный стальной обруч. Высокое ложе поднялось ещё выше, под самый свод стеклянной крыши. Или, быть может, опустился потолок.
— Нам нужно получить от вас кое-какие сведения, прежде чем мы передадим вас паранормальщикам. С некоторых пор это стало политическим вопросом.
Наголо бритый и бледный, будто моль, человек в белом халате пытливо заглядывал мне в лицо. Чуть поодаль, скрестив руки, стоял его близнец. Несколько секунд человек сверлил меня взглядом холодных немигающих глаз, а затем исчез из светового столба, в центре которого из пола произрастал мой одр, словно странная и нелепая выставочная витрина.
— Вы знаете, что есть величайшее изобретение человека? — спросил мужчина в серой медицинской шапочке, оттеняя потоки слепящего света.
Легонько позвякивало, краем глаза я отмечала движение. У боковой стены возвышался стол с прораставшими на нём приборами. Рядом с ним расположились две спины, затянутые в белое. Ещё двое стояли поодаль, и все они были абсолютно одинаковыми, как однояйцевые близнецы – даже одежда не различалась.
— Инструмент, — наставительно ответил близнец на собственный вопрос. — Именно инструмент дал человеку разумному всё, что тот имеет. Крышу над головой, пищу, энергию, другие инструменты…
По ушам ударил звонкий щелчок, сам на себя многократно помноженный металлическими стенами небольшого помещения, и недобрые предчувствия заставили меня по-звериному застыть, замереть.
— Если у вас нет инструмента – вы не можете ничего, — продолжал мужчина. — Но создайте инструмент из того, что есть под рукой – и вы обретаете могущество. Возможность воздействовать на окружающий мир.
Один из близнецов вновь появился в белом луче света. В руках он держал какой-то предмет. Некоторое время я пыталась сообразить, что это, и наконец до меня дошло – это самый обыкновенный гвоздезабивной пистолет. Такой, которым приколачивают черепицу к кровельным балкам.
— В полной мере всё это касается и людей, — сказал мужчина, вновь нависая надо мною и обдавая меня ледяным бесцветным дыханием. — Мы часто становимся инструментами в руках других, и, наоборот, обретаем власть над другими инструментами. Круговорот молотков и гвоздей в мире – это данность, которая заставляет его шестерёнки вращаться… Впрочем, вам ли не знать? Вы же убедились в этом на собственной шкуре.
— Вы сегодня чересчур разговорчивы, ассистент номер два, — сказал кто-то.
— Мы с подопытной почти друзья, — сказал бледнолицый в сторону. — Впрочем, иные друзья не проводят вместе столько времени.
— Что вы собираетесь делать? — едва слышно спросила я.
— Иногда экстремальные ощущения помогают добраться до хорошо спрятанных механизмов и связей в сознании, — пояснил бледнолицый. — Конкретно ваш мозг скрывает от посторонних целую сокровищницу, но нас интересует только ваша память, а если конкретнее – один период, которого не было на омниграмме. Получить его оказалось крайне непростым делом, поэтому теперь нам придётся пользоваться тем, что работает быстрее всего – болью.
Грянул щелчок – стальная пчела воткнула своё жало в кожу, и я оглохла от собственного крика. Прикованную руку навылет пробурила боль, превращая весь мир вокруг в нечто незначительное – была только перебинтованная рука и погружённое в мясо стальное жало. Когда адреналин заполнил кровоток, разгоняя сердце и бросая тело в горячий пот, мир перестал трястись и постепенно стал возвращаться на своё место – рядом с болью, мучительно выстраиваясь вокруг неё.
— Вы чувствуете иронию? — невозмутимо осведомился безликий. — Органическая конечность, которую вы когда-то считали своим подарком, в итоге оказалась нашим инструментом.
— Что вы от меня хотите?! — воскликнула я, пробиваясь обратно в мир сквозь смесь боли и искреннего изумления.
— Нам нужно выяснить маршрут, по которому вы двигались во время спуска в пещеры, — рутинно сообщил он. — Это случилось до отбытия на Пирос.
— Я не знаю, о чём вы! Я правда не знаю!
— Вы просто не знаете о том, что вы знаете, — с ноткой поучения в голосе сказал бледнолицый, будто преподаватель, обращаясь к нерадивой студентке. — Отголоски всего, что с вами происходило, лежат не только в коре – иногда достаточно воздействия на гипоталамус, и гиппокамп услужливо накидает фрагментов, которые, казалось бы, навсегда утрачены. Вам нужно лишь показать их нам, и мы сами склеим их воедино. Дайте нам хоть что-нибудь. Что угодно – звуки, образы, память вестибулярной системы… Номер третий, что на приборах? — бросил он в сторону.
— Дзета-ритм разночастотный, есть ответ от гиппокампа, но снова гаснет на уровне барьера.
— Похоже, нужно добавить ещё немного стресса…
Звук взводимого курка – и новый щелчок пробил руку, окуная меня с головою в алую пучину. За щелчком сразу последовал второй, третий, четвёртый… Кажется, я кричала, но собственный голос был чужим – за прошедшие секунды тело моё стало старше на несколько лет. Красное марево перед глазами бурлило, я отключалась – как делала это вчера, позавчера и неделю назад – ровно с того момента, когда железные манипуляторы внесли меня в корабль посреди снежно-ледяной смерти. Быстрее и лучше всего на свете я научилась отключаться, закрываться от этого мира в коконе собственной чёрной меланхолии, в погнутой клети искалеченного тела.
— Вам нелегко, — пробивался сквозь гул в ушах незнакомый и ненавистный голос. — Но так и должно быть. К сожалению, истина в этом мире даётся через страдания. Я, впрочем, попробую немного помочь вам, чтобы было легче восстановить картину событий. Можете ничего не отвечать.
Последнее, до чего мне было дело – это до ответов ему…
— Несколько недель назад вас забросили на Пирос в составе экспедиционной группы, — сообщил мужчина.
Новый щелчок – и мой чёрный кокон вновь захлестнула багряная волна. Я не могла ответить. Силы закончились, вышли из меня наружу – а перед глазами бешено замелькали хаотичные картинки. Люди в военной форме, пыльная ферма и бегущие по полю силуэты с жуткими, искажёнными лицами… Плачущий ребёнок и безразмерное чувство опасности…
— Есть движение! — воскликнула тень в стороне. — Данные обрывочные, нечёткие, но уже что-то.
— Вашей задачей было найти пропавшего человека, и он был найден, — с напором говорил бледнолицый. — Вам же не повезло, и в ходе эвакуации вас оставили в одиночестве и без связи, но вам каким-то образом удалось добраться до корабля Ассоциации Вольных Пилотов, который вывез вас с планеты и передал на транспортировку обратно на Ковчег. Корабельный врач произвёл незарегистрированное вмешательство в вашу память, однако в ходе гиперпрыжка процесс стирания памяти был нарушен, а механизмы её обработки – остановлены. Это не помешало вам стать отвлекающим фактором для бывшего руководства колонии, что прямо или косвенно привело к смене власти. Но интерес к вашей персоне не угас – напротив, после инцидента на Последнем Доводе…
— Переходите ближе к делу, ассистент номер два, — заметил кто-то. — Мы здесь за конкретными воспоминаниями. Подземные пещеры. Созерцающий. Маршрут. Оцифруем, сопоставим с картой. Вот, что сейчас важно.
Повисла тишина. Обливаясь слезами и потом, я ждала следующий щелчок, но он не последовал. Ассистент номер два вновь обратился ко мне:
— Ещё до отправки к Пиросу вы на целую неделю пропали в глубоких подземных пещерах – и этот отрезок вашей жизни очень надёжно спрятан в глубинах вашего сознания. Давайте попробуем вспомнить, вступали ли вы в контакт с энергетической сущностью, обитателем Ковчега – с тем, кого здесь называют Созерцающим? О чём шла речь в ходе контакта? Вы были там наедине или с кем-то ещё?
Я пыталась что-то ответить, но вместо слов с губ сползал сиплый, едва слышный стон.
— Не нужно ничего говорить, берегите силы, — вещало бледное лицо над глухим воротником. — Вам достаточно лишь подумать, и мы тут же это увидим. Хорошенько постарайтесь, и всё это сразу же закончится. О чём вы беседовали с Созерцающим?
— Я… Я найду…
Чужой свистящий шёпот падал с моих уст. Истязатель тем временем наклонился поближе.
— Что вы говорите?
— Я найду и убью тебя, — прошипела я, увлекаемая волнами отголосков боли куда-то в открытое море забытья. — Прикончу всех вас… Разберу на части…
— Интересно, каким же образом? — иронично спросил «номер второй». — Всё, что у вас есть – это одна рука. Крючкова рядом нет, так что…
— Ассистент номер два! — грозно произнёс кто-то. — Посмотрите пока за приборами.
— Хорошо, — отозвался безликий, вздохнул и исчез из поля зрения.
Появился второй близнец, помедлил немного, пристально глядя мне в глаза, и наклонился куда-то вниз. Что-то щёлкнуло, холодный металл на запястье сменился хватом бледной кожи – бледнота её ощущалась почти физически. В руку мою легла твёрдая рукоятка, и дрожащие пальцы сомкнулись на ней.
— А теперь давайте вы, — сказал человек и приставил стальной шпиндель орудия к лацкану серого халата.
Моя онемевшая ладонь сжимала рукоятку, но я не чувствовала пальцев – зато видела ровный ряд шляпок гвоздей, вколоченных прямо в тугую повязку, бывшую некогда белоснежной. Тонкие струйки крови стекали по материи, собираясь где-то подмышкой, смешиваясь с солью на коже.
— Вам не придётся никуда идти или искать меня, я уже здесь, — вкрадчиво произнёс мучитель. — Ну же, не стесняйтесь, жмите на курок. Я разрешаю.
Такая возможность отомстить… Я не могу её лишиться! Ты получишь своё прямо сейчас! Давай же, немощный палец, дави же на спуск!
Громогласно щёлкнуло орудие, выпуская на волю острый снаряд. Глухо чавкнуло, треснула материя. Безликий едва заметно дёрнулся, всё также изучая меня прозрачными глазами. Из угла тем временем донёсся голос:
— Подобные игры с пациентами чреваты дисциплинарными взысканиями, номер первый.
— Я знаю, что делаю, — отрезал тот. — Не нужно учить меня моей работе.
— Я просто хотел сказать, что за порчу оболочки…
— Следите за показателями, второй! — отрезал безликий. — Уровень адреналина сейчас должен зашкаливать. Постарайтесь войти в резонанс с гиппокампом, я в вас верю.
Холодная рукоять вызывала к жизни причудливый калейдоскоп видений. Возникшее было испуганное, полное мольбы толстое лицо с поросячьими глазами сменилось злобным оскалом растрёпанного, гниющего заживо чудовища, несущегося прямо на меня.
— Есть волновая активность.
Рутинным, отработанным движением строительный пистолет был изъят из моей руки.
— Что там?
— Кажется, она вспоминает что-то ещё. Пройдём по искре?
— Давайте посмотрим.
Удовлетворённая улыбка. Его бесцветные глаза вновь всматривались в тёмное нутро колодца, ко дну которого я медленно спускалась сквозь аморфную бездну…
… — Запомни, если сумеешь – у тебя здесь ещё остался друг и единомышленник, — сдержанно сказал сгорбленный старик в старомодном коричневом костюме. Пропав из поля зрения, он принялся прохаживаться взад-вперёд по комнате с плохо скрываемым волнением. — Мне с трудом удалось согласовать визит сюда, и через час они увидят всё, что здесь сейчас происходит. Они узнают всё, что я тебе скажу, но спустя этот час я буду очень далеко отсюда.
— Кто это – они? — слабо спросила я, вспоминая, как зовут этого старика.
Агапов то появлялся в поле зрения, то исчезал, а я лежала, совершенно не ощущая своего тела, и смотрела в серый потолок. Кажется, здесь до этого был кто-то другой. Он что-то делал со мной, но я уже не помнила, что.
— Офицеры комитета. Совет, который рассматривает твою жизнь под микроскопом. —Агапов неопределённо махнул рукой. — Видишь ли, те, кого я знал когда-то, исчезают один за другим. Макарова больше нет, его отправили в вечный полёт вслед за Крючковым. Совет посчитал, что третий военный переворот колонии ни к чему. Градов… Врач, который делал тебе амнезоферез, попросту исчез. Как будто не было. Ни одно из миллионов записывающих устройств не запечатлело его после вашего возвращения на «Аркуде». А Фройде… Мне кажется, его заменили на кого-то другого или подчистили ему память. Теперь он молчалив, холоден, безэмоционален. Но самое странное в том, что он перестал моргать. Напрочь. А ты…
Владимир Агапов помедлил.
— Что – я?
— Они зачистят всех, кроме военных, которые им пока нужны, — перейдя на шёпот, заговорил он. — Я не могу защитить тебя. Да я и себя защитить больше не смогу, а всё идёт к тому, что придётся. «Опека» окончательно закрыта. Проект терраформирования набрал обороты. Лет за тридцать, я думаю, справятся с атмосферой, а остальное уже распланировано. Я считаю всё происходящее глубоко неправильным, но не стану дожидаться, когда система сочтёт меня опасным.
Взволнованное лицо вновь установилось надо мной, мудрые водянистые глаза заглянули прямо в душу.
— Ты несколько подзабыла о своём предназначении, но сможешь вспомнить – я убеждён. «Книгу» нужно уберечь от рук, которые к ней тянутся, а мне сейчас это будет сделать легче, чем тебе. Я воспользуюсь своим шансом. И пожелаем друг другу удачи.
Морщинистая рука тепло коснулась моего плеча. Развернувшись, старик заковылял прочь и исчез из поля зрения в жерле мутнеющего туннеля…
… — Височная доля работает, — сказал кто-то в стороне. — Ритм нечёткий, затухающий.
— Она вспоминает, но вернёмся чуть назад по синапсу, — сдержанно ликовало бледное лицо над серым халатом. — Я сделаю картинку поярче…
Безликая тень скрылась, а в глаза вновь ударил слепящий свет. Клацнул металл, и стальное ложе с жужжанием поползло вверх, навстречу прозрачному потолку, над которым раскрылся пурпурный купол ледяного неба.
— Столько секретов сокрыто в этой голове, — усмехнулся голос. — Тайн, о которых не подозревает сам носитель. Да и мы до некоторых пор не обращали внимания на эти незначительные мелочи в вашей биографии. Великий Исход, эксперимент Кураторов, контакты с редчайшими животными Сектора, битва воли с Эмиссаром, беседы с духами… Ваша жизнь чрезвычайно богата на события. Осталось всё это изучить, декомпозировать и воспроизвести необходимое. Только дайте нам достаточно времени…
Свет ослеплял, выжигал глаза, а безликий «номер первый» нацепил мне на лицо невесть откуда взявшиеся защитные очки на поллица.
— Наблюдение за собственной сепарацией обычно даёт лучший эффект на допросах, — сказал он, опуская на глаза тонированный щиток. — Но сегодня нам везёт с погодой. На полюсе, в царстве вечного дня в ясную погоду особенно хорошо…
Вздёрнув руку кверху, он вдел её в железный обруч, а ложе моё с жужжанием повернулось набок. Потолок содрогнулся, прозрачной апертурной диафрагмой раздвинулся в стороны, образуя прямо надо мной зияющее отверстие в пунцовое небо.
Хлынула сверху ледяная стужа, пробирая до самых костей, моментально вымывая остатки тепла из помещения. Неведомая машина, до скрежета в сухожилиях растягивая конечность, подняла забинтованную руку по самое плечо – и, словно пробкой, заткнула ею адскую дыру, погружая вовне, в объятия нечеловеческого мороза.
— Итак, вы на правильном пути, — констатировал человек в сером халате. — Руководитель проектного бюро Владимир Агапов похитил ценный предмет и скрылся в каменистых пещерах под той самой купольной фермой, где вы некоторое время назад работали. Мы знаем, что путь его лежал примерно по тому же маршруту, что и ваш, но его поиски не увенчались успехом. Автоматы обследовали тысячу километров пещер радиусом в тридцать. Поэтому нам нужно, чтобы вы вспомнили всё, что сможете. Тогда, возможно, получится припомнить даже то, что вы не можете.
В стороне небо занимал огромный белый шар, из-за круглой груди которого на меня таращился фиолетово-червлёный полумесяц. Ослепительно мерцая, он обжигал глаза даже сквозь несколько слоёв защитного стекла и закрытые веки. Ощущения в руке менялись, оттенённый болью мороз постепенно переходил в жар. Ультрафиолетовый зной и холод танцевали вокруг конечности, вызволенной наружу – и, сомкнувшись в объятиях, они утопили её в себе.
И пришла боль – такая, которой я ещё никогда не испытывала. Я уже ничего не видела и не слышала, но явственно чувствовала, как за толстым фильтрующим слоем прозрачной кровли рука окостенела – и одновременно начала испаряться. Плавился бинт вместе с кожей, лопались от жаро-холода ногти, сгорала клетчатка, обращаясь в дым, который тут же превращался в иней, сдуваемый шквальным ветром, истлевавший без следа.
Карусель боли набирала обороты. Жгучие слёзы струились по щекам, смешиваясь с горячим по͐том, а я погружалась всё глубже внутрь себя…
… За окном виднелась округлая верхушка полимерной юрты и сизые камни за укреплённым стеклопластиком. Почему-то я точно знала, что они шершавые, как наждак. Владимир Агапов стоял возле прямоугольного окошка, сквозь которое по белой комнате разливалось сиреневое свечение.
— Человеческое тело – сложнейший механизм, в котором всё взаимосвязано, — скрипуче говорил он. — Но всегда находятся те, кто тратит его безграничные возможности на то, чтобы отбирать чужие крохи. Хотя под боком у нас невообразимые горизонты. Просто непредставимые…
— Видимо, такова человеческая суть, — констатировала девушка с цветастой прядью в волосах, взгромоздившись с ногами в кресле поодаль. — Может, всё дело в хватательном рефлексе? Ведь именно он появляется у младенца одним из первых. А значит, вытравить его сложнее всего.
— Без него младенец не смог бы выжить, — задумчиво возразил Агапов. — Здесь что-то другое. Потеря чувства меры, помноженная на осознание собственной конечности и утонувшая в страхе неизвестности…
— Я верю, что можно всё изменить, — произнесла девушка. — И Лиза тоже всегда в это верила, хоть и не признавалась.
Взгляд её карих глаз обратился ко мне. Я же замерла, словно мышь на ночной веранде, застигнутая врасплох включённым светом, и слушала этих двоих. Возникнув здесь из пустоты, я пыталась сориентироваться в пространстве. Обстановка не казалась угрожающей, старик и девушка были совершенно спокойны, и спокойствие это было заразительным.
— Она так и не поняла всю важность этого предмета, — посетовал старик. — Будь у неё больше информации, всё могло бы закончиться иначе.
— Ничего ещё не закончено! — неожиданно громко возразила девушка, но тут же понизила голос. — И, знаете ли, было как-то не до этого. Перед ней, как и передо мной стоял вопрос выживания в принципе. То, что мы сейчас здесь, на Ковчеге – это просто сродни чуду.
— Да, я и вправду слегка завысил собственные ожидания. В конце концов, всё пошло наперекосяк с самого начала. И не без участия старины Мэттлока с его предосторожностями…
— Она говорила, что он избегал рассказывать ей о будущем, — прищурилась Софи. — Если вообще что-нибудь о нём знал, но я так и не нашла рационального объяснения тому, что он тогда оказался на пляже… Представляете, у него был с собой самый обычный полиэтиленовый пакет – и только это спасло мой ноутбук со всеми вычислениями…
— Тогда маяк для «Аркуды» включал бы уже «Фидес». — Вздохнув, пожилой мужчина обернулся, смерил нас по очереди взглядом сквозь толстые линзы очков и принял какое-то внутреннее решение – я поняла это по изменившемуся выражению лица.
Просеменив к стулу напротив, он опустился на сиденье и заявил:
— Я расскажу вам всё, что знаю о «Книге».
Повисла тишина. Старик прокашлялся, выдержал паузу и продолжил:
— Этот предмет открывает доступ к временно͐й сингулярности.
— Временно͐му… чему? — скривилась Софи.
— Она названа так для удобства, — пожал плечами профессор. — Временна͐я сингулярность – это возможность оглядеть и запечатлеть один и тот же объект на всём протяжении его существования. И сделать это в один момент времени.
— Как это? — спросила девушка.
— Представьте, что существование объекта протянулось вдоль отрезка, лежащего перед вами. Вы одновременно видите и начало, и конец его бытия, и всё, что происходило с ним в каждый момент времени.
— И этот объект…
— Вы сами, — кивнул он. — Временна͐я сингулярность подобна выходу за пределы существующих четырёх измерений в некое пятое, где время превратится в такую же наблюдаемую со стороны величину, как длина, ширина или высота.
— Допустим, «Книга» позволяет увидеть прошлое, не полагаясь на собственную память. — Девушка скептически подняла бровь. — Это можно сделать с помощью обычной омниграммы.
— Слепок сознания точно также выцветает со временем и почти такой же нечёткий, как и большинство наших воспоминаний, — отмахнулся Агапов. — А здесь – детальный и подробный путь собственного сознания с самого зарождения до текущего момента. Всё вплоть до щекотки в носу и солнечного блика на глазах.
— Вы сейчас серьёзно? — недоверчиво протянула София. — Увидеть собственную жизнь с начала и до самого конца? Включая то, что ещё не случилось?
— Вот здесь и начинается самое интересное. — Старик потёр залысину и устремил взор в никуда. — Всё, что находится дальше засечки настоящего времени – назовём её так, – постоянно меняется. Буквально хаотичные изменения. Настолько частые и зависящие от стольких мелочей вокруг вплоть до положения отдельных предметов, что увидеть достоверное будущее не представляется возможным. «Книга» пишется в реальном времени, прямо сейчас, и прямо сейчас мы наблюдаем бесчисленные вариации будущего.
— Но ведь можно из этих вариаций найти одну, правильную, — пробормотала девушка. — Или хотя бы предвидеть беду и избежать её.
— Безопасность и достаток любой может выбрать и без особых подсказок, — усмехнулся Агапов. — А что, если попытаться взять под свой контроль всё вокруг до малейшего движения атомов?
— Даже научившись воспроизводить законы Вселенной, вы не обуздаете одну вещь, — заметила Софи. — Чужую волю.
— С чужой волей сложнее, но не для того ли существуют единомышленники?
Владимир Агапов улыбался…
… — Ассистент номер три, введите ещё одну дозу анестетика, — донёсся из темноты задворок сознания бесцветный голос. — На сегодня мы поработали достаточно. Ассистент номер пять, распорядитесь об уборке и поддерживайте стабильный сердечный ритм. На случай отголосков омниграмму снимать постоянно вплоть до передачи в отдел паранормальных явлений…
Онемение окутывало меня густой пеленой, втягивало в себя, будто облепляло пластилином. Я снова находилась в ложе посреди стеклянно-стальной комнаты, а сиреневое небо надо мной подпирал прозрачный потолок. Насквозь пропитанное влагой тело стремительно деревенело, остатки боли оттенялись бесформенным маревом обезболивающего.
— Необходимо передать её отделу «П» в исходном виде, — говорил угасающий, удаляющийся голос. — Вплоть до молекулы. Ассистент номер четыре, займитесь. И уберите уже, наконец, рвоту…
Я пошевелила рукой, и перед глазами возникла чёрная ветвь высохшего дерева. Не было ни бинтов, ни кожи, ни даже мяса. Всё это спеклось и иссохло на паре обугленных по локоть, изогнутых костей – лучевой и локтевой. Ладонь в резиновой перчатке властно опустила огрызок конечности вниз. Сверху на меня надвинулась чёрная крышка, что-то металлически щёлкнуло во тьме, и налитые свинцом и солью веки опустились под невыносимой тяжестью…
Искры нервных импульсов бежали по синапсам, по одному включая органы чувств. Первым пробудился вестибулярный аппарат. Мир вокруг качнулся. Звуковая вибрация воздуха побежала сквозь пространство, пробуждая слух, который стал вторым чувством, сбросившим с себя сон.
… — Где ты теперь? — журчал тихий бархатный голос, пробиваясь через вязкое чёрное желе небытия. — Что же будет с миром, который мы должны спасти?
Сердце гулкими толчками гнало кровь через онемевший организм. На коже проявлялись ощущения мягкого окутывающего шёлка. Трель электронного соловья ворвалась в пространство, а следом за ней хриплый мужской баритон не терпящим возражений тоном затребовал:
— Старший инженер, где пропадаете?! Почему не на посту?!
— Я только что из центрального узла, вице-адмирал, — спокойно, но со звоном в голосе ответила неведомая женщина. — Всё подготовлено, осталось лишь, что называется, дёрнуть рубильник. Это я могу сделать откуда угодно.
— Мы постараемся выиграть время! — Далёкий хриплый голос окутывали звуки – затихающий реактивный гул, лоскуты чужих отрывистых фраз, шуршание и вой ветра. — Автоматы будут держать их на дальних подступах столько, сколько смогут, но мы должны быть готовы, когда они войдут в атмосферу! Тогда понадобятся все технические возможности, включая ваши! Так что распечатывайте запасы!
— При всём уважении… Я могу получить подтверждение от моего непосредственного руководства? — поинтересовалась девушка.
Ещё один мужской бас был по-отечески тёплым, но непреклонным:
— Считай, что это мой приказ, Софья. Мы давно хотели проверить сверхсолдат в настоящем бою. Теперь у нас есть такая возможность.
— Сколько у нас времени, генерал Матвеев? — спросила она.
— Его нет. Через пятнадцать минут твои питомцы должны сесть в поезд, а через полчаса – прикрывать все гражданские убежища и контролировать в заданном районе каждую щель. Эвакуация уже объявлена.
— Сделаю, — коротко ответила она, и шум оборвался. Я услышала глубокий вдох, а затем девушка властно распорядилась: — Ной, режим администратора, вход в систему…
— Вход успешен. София Толедо, администратор первого уровня, — произнёс бесцветный тенор сразу отовсюду. — Ожидаю команду.
— Приказ – расконсервировать контейнеры с «богомолами» на всех периметрах. Раствор хранения – на переработку. Адреналин внутривенно на полтора веса, внешние модули распределить с хранения…
— Расконсервация запущена, — с готовностью ответил робот.
— По готовности всех на магнитный лифт, — продолжала девушка. — Отбытие на подвижном состав на второй глубине через пятнадцать минут. Сценарий – осаждённая крепость, подчинённый алгоритм – приоритетная защита гражданских. При малейшем сбое докладывать мне.
— Приступаю к выполнению, — отозвался механизм, и стало тихо.
Загудела механика, по закрытым векам полоснул яркий, нестерпимый свет. Почувствовав тепло мягкой кожи на щеке, я отдёрнулась, словно от удара.
— Знаешь, иногда ты напоминаешь мне дикое животное, — вкрадчиво произнесла кареглазая черноволосая девушка. — Каждый день – всё по новой, по нескольку раз. Я ежедневно знакомлюсь с тобой заново. Приручаю тебя по утрам. Одно моё неловкое движение – и ты пугаешься, как лесной зверь…
Тёмные очи блеснули прямо передо мной, в них отразился многосложный коктейль из эмоций, сдерживаемый холодной стужей. Минул краткий миг – и я увидела размытый овал лица, и где-то в глубине этих очей на самом дне стылый ледяной камень надвинулся и заслонил собой последнюю искру жизни.
Только теперь я заметила, что лицо её было покрыто ссадинами и кровоподтёками. Под изящной загорелой шеей, обрамлённой в белоснежный воротник, чернел наглухо застёгнутый мундир. Смоляные прямые волосы ниспадали на плечи, но внутренний голос подсказывал мне – чего-то не хватает, картина неполная. Словно волосы стали такими лишь недавно.
— Пульс учащённый, давление сто сорок на сто, — констатировала девушка и улыбнулась в поллица, через силу – мешал огромный желтоватый синяк на щеке. — В глазах осознанность. Ты вновь вернулась в мир, ко мне… Удивляешься моему внешнему виду? Не нужно. Недавним долгим вечером ты вновь хорошенько отделала меня, но я нисколько на тебя не сержусь.
Лёгкая джокондовская улыбка едва светилась на её губах.
Я огляделась. Округлый серебристый зал метров пятнадцати в диаметре походил на огромный тор без сердцевины, над которым в центре возвышался потолок – один большой хирургический инструмент с разъёмами, шлангами, электродами, тубами и другими механизмами. Конструкция напоминала то ли небольшой орга͐н, перевёрнутый вверх тормашками, то ли ежа, готового ощетиниться медицинскими иглами. Внизу безмолвным помощником застыл передвижной стол-тумба. Всё вокруг меня сверкало отполированным серебром и нетронутым с самого конвейера сероватым пластиком.
Идеальная, стерильная чистота, и лишь полтора десятка капсул в человеческий рост выделялись из общей картины. Подвешенные многосуставчатыми захватами на рейлингах, они напоминали гробы. Словно в футляре, в такой же капсуле пребывала и я, стиснутая полиэстеровыми ремнями и прижатая к шёлковой подложке…
Едва заметное движение – изящные пальцы девушки возникли почти у самого моего лица, скользнули вниз, мягко прошлись вдоль ключицы. Странная, несвоевременная нежность этого прикосновения вновь заставила меня отпрянуть. Впились в бёдра и плечи непреклонные фиксаторы, установившие меня внутри ложемента, набитого мягкой тканью, будто на дне коробки для новенькой фарфоровой куклы. Деваться было некуда – я была беспомощна. Уязвима.
— Где я? — наконец выдавила я из себя.
— На дне биокомплекса, — сообщила девушка. — Обычно я паркую нашу лабораторию пониже, поэтому здесь не слишком людно. Забавно, что тут, глубоко под землёй боязнь высоты даёт о себе знать чаще всего. Что касается самого комплекса, здесь ты проводишь бо͐льшую часть времени, но иногда мы с тобой выходим на прогулку… Помню, как страшно мне было поначалу, но больше я не боюсь наших прогулок – теперь я даже не отключаю боль…
— Зачем ты держишь меня здесь?
— Конкретно здесь для того, чтобы ты могла отдохнуть в тишине и покое. Последние шестнадцать часов тебя никто не тревожил.
Мир вокруг легонько завибрировал. Едва пошатнулись, почти неслышно звякнули металлические капсулы. Мигом смахнув с себя странную нежность, девушка отступила на два шага. Сверкнули вычищенные до блеска пуговицы на юбочном мундире с тёмно-синими петлицами, мелькнули блики на чёрных туфлях, подводивших итог загорелым ногам. Но её глаза… Что за пожар пылал там минуту назад, а теперь языками пламени словно толкался изнутри в дверь неприступного сейфа? Или мне всё это кажется?
— У меня есть новости, и начну я с хорошей, — сказала девушка. — На днях нам с тобой удалось почти невозможное. После того, как коллеги из доследования повернули вспять процесс расщепления долговременной памяти, мы с тобой кратно увеличили время твоего пребывания в осознанности между разрывами. Правда, это было нелегко, и для этого тебе пришлось вновь меня убить…
— О чём ты говоришь? — недоумевала я, пропустив мимо, будто в тумане, привычное, почти не резанувшее ухо слово. — Кто ты вообще такая?
— И вдруг, внезапно, мы стали чужими друг другу. — Тёмные глаза устремились к потолку, она артистично вздохнула и покачала головой. — Ты знаешь, как меня зовут. Мне очень хочется рассказать тебе всё в стотысячный раз, но я не могу. Времени маловато, а нам ещё надо обсудить насущное.
— Отпусти меня, — попросила я. — Мне нужно уйти отсюда…
— Полагаешь, ты сможешь это сделать?
Она невозмутимо смотрела на меня в ожидании, пока я помотаю головой и удостоверюсь, что все три мехапротеза отсутствуют. Элементы крепления, кажется, остались – спасибо хотя бы на этом. Выдержав паузу, девушка наконец заметила:
— Будь даже на то моя воля, я не смогла бы тебя отпустить. Ты слишком ценна для проекта.
— Какого ещё проекта?
— Программа «Сверхчеловек», проект «Тринадцать».
— Какие ещё тринадцать? Причём здесь я?!
— Тринадцать пар черепно-мозговых нервов, — размеренно, словно ребёнку, пояснила она. — У человека их двенадцать, но ты – нечто большее. Несмотря на то, что мы лишь перехватили чужое начинание, заложенные авторами идеи удалось развить. С тобой мы впервые перешагнули грань между обычным и сверхнормальным и открыли новый взгляд на экстрасенсорику.
Новости отказывались укладываться в голове. Я не могла связать происходящее с ближайшими событиями и сценами, которые удавалось вызвать в памяти. Кажется, до пробуждения я была в какой-то больнице. Мне вообще казалось, что я провела в ней всю свою короткую жизнь. Не удавалось вспомнить ничего.
— Но я ничего не знаю и не помню, — пробормотала я. — Я бесполезна для вас.
— Уверяю тебя, это совсем не так, — возразила София. — Было бы преступлением пройти мимо твоих неординарных способностей после того, что ты устроила на трибунале. Тебя, впрочем, и без моей помощи взяли в оборот всерьёз и надолго, но я не могла отдать тебя кому-то другому, поэтому использовала все свои возможности, чтобы возглавить проект. И даже придумала название – простое и незатейливое… В тот момент мне нужно было снова спасти тебя от той, кем ты стала, от самой себя, прекратить твои страдания хотя бы на время. Для этого я должна была быть рядом.
Я никак не могла вспомнить её. Казалось, эта женщина всегда была такой – жёсткой, бескомпромиссной, холодной. Неужели ей когда-то было дело до меня?
— Но с тех пор многое поменялось, — догадалась я.
— Верно. То, что ты не совсем человек, я поняла слишком поздно. Моя ошибка стоила мне очень дорого, но благодаря этому я избавилась от страха смерти – потому что умерла.
— Погоди… Ведь ты сейчас стоишь передо мной…
— Меня вернули, — кратко сообщила она. — Первый инцидент случился по моей оплошности. Я недоглядела за тобой. На нашем полигоне, провалившись в самоиндуцированный приступ ярости, ты, скажем так, слегка перестаралась, и эксперимент пошёл не по плану – но это, как ни странно, дало долгожданные результаты. Твои способности вновь пробудились ото сна вместе с ростом новообразования… В этот раз удалось снять всю возможную телеметрию, нам открылось понимание процессов, а некоторые из них даже получилось воспроизвести…
— И что это за способности такие? — заинтересовалась я.
— Те, что работают только в экстремальных условиях, на практике, — пояснила она. — С тобой я стала опытным музыкантом, а ты, как музыкальный инструмент, имеешь свои струны. Стоит дёрнуть за нужные в правильной последовательности, начинает играть музыка, и ты сносишь всё на своём пути. Меня – первой.
— И много раз ты делала это со мной? — шептала я, и мне казалось, что это был крик. — Сколько раз я тебя убила?
Она задумалась на секунду.
— Пятьдесят шесть раз мгновенно, ещё двадцать – в результате критических увечий. Занятно, что первый раз это случилось в пятницу тринадцатого… Августа, конечно. Сейчас февраль сорок шестого по земному календарю…
Она говорила что-то ещё, а в моём сердце оборвался невидимый трос, и груз неизбывности совершённого многотонной тяжестью повис на шее. Озноб пробирал до самых костей, до неконтролируемой дрожи. Всё перестало быть значительным, и осталось лишь число. Семьдесят шесть. Человек, погибший семьдесят шесть раз от моей руки, стоял передо мной как ни в чём не бывало.
— Неужели ты раз за разом сознательно идёшь на гибель? — выдавила я из себя. — И всё ради какого-то эксперимента?
Если во всём этом вообще была хоть капля правды, ситуацию едва ли можно было назвать здоровой. Незваными гостями вспышки воспоминаний вдруг стробоскопом замерцали перед глазами – низвергающиеся с потолка потоки воды, осколок стеклопластика в руке, и ноги, торчащие из ванны… Расплавленная одежда на безвольно лежащем обугленном теле, похожем на манекен… Кровавая клякса на белоснежной стене, а под ней – сложенное в кучу тело с размозжённой головой…
И рука. Дрожащая, сжатая в кулак побелевшая рука перед глазами, которая двигалась – а следом за ней горстями перемещались в воздухе стальные инструменты, разговнялись в воздухе и впивались в плоть острые ножи, метались по комнате и наматывались на шеи провода, с криком неслись поднятые в воздух люди, горели заживо, валялись в корчах на полу и барахтались в чём-то красном… Странно было видеть всё это, находясь на расстоянии доброго десятка метров.
Неужели всё это было? И пострадала, похоже, не только она – комплекция и лица убитых были самыми разными. Мужские и женские, полные и худые, светловолосые и брюнеты. Но что именно это было – вот главный вопрос. Экстрасенсорные способности, о которых люди мечтали веками – телекинез и пирокинез? А может, ложные воспоминания? Игра разума, затеянная для того, чтобы свести меня с ума? Как я могу быть уверена в том, что хоть что-нибудь здесь настоящее? И было ли настоящим имя, которое она не стала называть? Нет, когда-то я звала её иначе…
— Смерти больше нет, — сказала девушка по имени Софи. — Медицина Ковчега позволяет по образцу ДНК воссоздать полную копию мозга до последнего нейрона. Что уж говорить про новую конечность… — София скосила глаза вниз – туда, где моя целая и невредимая рука была прикована к ложементу стальной скобой. — У меня с болью особые отношения. Я изучаю её, а она всё время пробует меня на зуб.
— Значит, вы можете создать человеческое тело? — уточнила я, пытаясь отвлечься, стряхнуть остатки наваждения. — И записать в него личность?
— Чтобы записать личность, её сперва нужно сохранить на носителе. — Она лёгким мимолётным движением поправила волосы, и я увидела на её виске небольшое пурпурное устройство размером с пуговицу. — Моя, например, пишется прямо в облако данных на случай, если ты снова сорвёшься с цепи…
Неожиданно резко в помещение ворвался синтетический голос:
— Администратор Толедо, комплектация первой бригады завершена. Начата переброска к поверхности. Магнитный лифт выведен на рабочую мощность.
— Готовь вторую к развёртыванию, — отвлеклась моя собеседница на электронного помощника. — Где поезд?
— До прибытия двенадцать минут.
— Плохо, опаздывают… — Девушка задумчиво покивала, затем взглянула на меня и нахмурила брови: — На чём мы остановились?
— Ты говорила про новообразование… — Я мысленно произнесла это длинное составное слово несколько раз. — Это раковая опухоль? Вы её вырастили?
— Не мы. — Взор Софии устремился куда-то поверх моей головы. — Судя по возрасту самых старых чужеродных тканей, она появилась у тебя, пока ты была на Каптейне в первый раз. Судя по всему, это случилось перед самым попаданием в интернат. Долгое время опухоль никак не проявляла себя, но с определённого момента начался её взрывной рост и формирование связей – заработала экстрасенсорика, а вместе с ней начались приступы гиперагрессии.
— И что со мной теперь будет?
— В худшем случае, как и любой механизм, твоё тело откажет, — пожала плечами девушка. — Но я верну тебя обратно – если, конечно, нам удастся сейчас отбиться… Здесь очень многие прошли через замену тела и перезапись сознания, включая моих сотрудников. Смерть меняет людей. Делает их более прагматичными, нацеленными на результат. Лишает страхов… Пожалуй, единственное, что мы пока ещё не научились восстанавливать – это душу. Но если она бессмертна, ей это ни к чему.
София таинственно улыбнулась – а я, переваривая сказанное, уже подсознательно пыталась найти в ней что-то, что отличает ещё человека от уже не человека. Казалось, на меня смотрят глаза, лишённые неосязаемого, неуловимого, но жизненно важного. Может быть, пресловутой души?
— Значит, у вас здесь фабрика по производству людей? — спросила я.
— Производственно-исследовательский комплекс, — утвердительно кивнула она. — Полный цикл от проектирования до серии. Людьми, впрочем, их можно назвать с натяжкой. Но всё это… — Она обвела рукой пространство вокруг себя. — Покроет любую механизацию, как бык овцу.
— И скольких клонов вы уже наклепали? — Я представила себе шеренги совершенно одинаковых людей. Взаимозаменяемых, ведомых заранее настроенной программой. Нажми на кнопку, и конвейер выпустит ещё одного человека без признаков человечности.
— За те полгода, что я тут работаю – порядка ста тысяч единиц одних только гражданских моделей, в том числе с функциями удалённого управления, — ответила София. — В последнее время комплекс работает на военные нужды, так что сейчас на моём участке шесть тысяч сверхсолдат. Обеспечат любую сухопутную операцию.
— Вы тут, значит, решили поиграть в богов? — уточнила я. — Возомнили себя творцами и делаете людей под любые нужды?
— Мы с тобой довольно далеки от религий, — заметила девушка. — Насколько этично создавать человека не естественным образом, а искусственным? Будет ли это ещё человек или уже что-то, лишь отдалённо похожее на человека? На эти вопросы пусть отвечают философы будущего, а мы пока займёмся спасением этого самого будущего.
— Не слишком ли много вы на себя берёте? — с сомнением спросила я.
— Прости, я иногда забываю, что ты не помнишь последние годы, — с нотой сочувствия в голосе промолвила София. — А ведь только вчера я тебе об этом рассказывала… Помнишь заразу, которая выкосила Пирос в прошлом году? Не помнишь… Эти безнадёжные идиоты завезли на Землю инфицированных и решили немного улучшить вирус, хотя, казалось бы, куда уже совершенней? — Взгляд её стал отстранённым, отсутствующим. — Не вирус, не бактерия, а неведома зверушка, заразная как корь и не имеющая лечения, а теперь ещё и передаётся воздушно-капельным путём. Bellissimo. Десять из десяти. Они даже научный термин придумали для заражённых. Ксероантропы. Он, конечно, витал в воздухе. По-гречески «ксерос» – это «сухой», ну а «антропос», собственно – «человек».
Я всё ещё пыталась понять, о чём она говорит. Никак не получалось уловить суть происходящего и связать всё воедино. Окружающее казалось мне странной безумной игрой, и её нельзя было ни остановить, ни покинуть. Или, быть может, это сон, и я сейчас проснусь?
— Появляясь на свет, такой микроорганизм не остановится, пока не сожрёт всё, — продолжала девушка. — Любые меры предосторожности, заборы и инструкции для персонала – лишь временные преграды. Это было понятно с самого начала… Готова поспорить, на Земле теперь творится примерно то, что ты видела на Пиросе год назад. Те, кто успеют перебраться на Каптейн, получат лишь временную передышку…
— Сейчас какой год? — недоверчиво прищурилась я.
— Две тысячи сто сорок шестой.
Да, год назад… Год назад? Если принять всё за чистую монету, это значит, что целый год выпал из моей жизни. И семьдесят шесть выпавших из памяти убийств – по одному в каждые четыре дня…
Она снова смотрела на меня. На лице застыла борьба усталой жалости и чувства необходимости хотя бы попытаться – я силилась разглядеть ложь в её глазах, но её там, кажется, не было. Вновь её тёплая ладонь коснулась моей щеки. Прикосновение Софии теперь казалось почти материнским. Я уже не сопротивлялась, вмиг обессиленная чувством утраченного времени. Я безумно скучала по любым ощущениям, кроме опустошения и беспомощности.
— Место, где появилась и выросла цивилизация людей, не было твоим родным домом, — с гипнотическим спокойствием говорила София. — Ты почти не помнила Землю, но всегда знала о ней. Она была где-то далеко, но тем, кто родился в новых мирах, она самим своим существованием внушала уверенность в будущем. В том, что людям будет куда отступить, если однажды доведётся встретить в космосе нечто ужасное. Мы всегда думали, что нам есть куда отступать, но оказались припёрты к стенке. У нас с тобой отняли Землю, и остался только этот форпост. И в эту самую минуту он ждёт, чтобы мы его защитили.
Сделав два шага в сторону, София провела в воздухе ладонью, и передо мной вырос синеватый шарик диаметром в полметра. Покрытый равномерной сеткой, голографический мяч медленно поворачивался и легонько мерцал россыпями бирюзовых светлячков. В отдалении над его поверхностью расплывались алые кляксы. Маленькие и побольше, они вползали в световую проекцию, повисая над шаром и исторгая из себя крошечные точки. Им навстречу двигались бесчисленные бирюзовые огоньки. То тут, то там эти светлячки схлёстывались с красными огоньками, вспыхивали и исчезали. Некоторые из них оставались и двигались дальше, но красных пятен становилось всё больше. Словно россыпь маковых зёрнышек, они постепенно расходились в стороны и сближались с шаром планеты. Сначала быстро, потом всё медленнее, и наконец почти совсем застыли.
— Ретроспектива десятиминутного боя, — пояснила София. — Ной, выведи фронтальную проекцию.
На голограмме я увидела их спереди. Похожие на гигантских спрутов, большие корабли мерно вращались и то вбирали в себя подобия щупалец, то выпускали их вокруг себя. Почти незаметные на фоне чёрной бездны возле огромных многометровых туш, колыхались и отползали в стороны маленькие букашки истребителей, оттенённые громадами медленно опадающих тентаклей титанического головоногого.
София будто мигом осунулась, протёрла глаза и устало затребовала:
— Ной, назови параметры флотилии?
— Тридцать пять кораблей-носителей, две тысячи триста семь кораблей сопровождения, — терпеливо объявил компьютер.
— Габариты носителя?
— Диаметр: четыреста семьдесят метров. Длина: две тысячи сто.
— Покажи авангард, — затребовала девушка.
Картинка дала фокус на гармоничную смесь космического корабля и живого организма. Раскалённое докрасна серо-пурпурное сплетение сухожилий, роговых пластин на носу, плавников, крыльев и вынесенных на консоли двигателей, сгруппировавшись в снаряд, летело вниз сквозь горячую атмосферу.
Пикирующий организм вдруг окружили стрелы белых лазерных лучей и электрических всполохов. Он резко вильнул в сторону, вспучился, поражённый, и выбросил из брюха струю огня. Качнувшись, сбился с прямой и исчез позади выскочившей снизу тёмной помехи в виде щербатой горной гряды. В кадре уже второй гибрид уворачивался от лазерного луча, выставляя подобие рогового щита. Резкий манёвр – и он ушёл вниз и вбок, скрывшись в складках местности.
София излучала железное спокойствие. Усталое лицо её выражало решимость, глаза холодно и оценивающе оглядывали обстановку на голографической сфере.
— Думаю, мы обе понимаем, что наземной части избежать не получится, — произнесла девушка. — Но твоей первоочередной задачей будут они. Я пришла сюда просить твоей помощи.
— Мне кажется, это явный перебор, — хрипло произнесла я и поперхнулась.
Пока я откашливалась, София серьёзно смотрела мне прямо в глаза.
— Время уходит, — сказала она. — Его нет на то, чтобы научить тебя пользоваться своими способностями осознанно, поэтому придётся импровизировать.
— Это какой-то развод, на который я не поведусь. — Я болезненно поморщилась. — Но даже если представить, что всё это правда… Ты думаешь, я стану добровольно помогать своим тюремщикам?
— Иногда внести вклад в общее дело способен не только друг, но даже самый лютый враг. — София вновь таинственно улыбнулась. — Я не прошу просто так. Одно твоё слово – и я верну тебе возможность жить полноценной жизнью. Насколько это возможно.
Прошагав в центр помещения, она сдвинула стенку под столешницей с оборудованием. В тускло освещённой нише были аккуратно разложены механические конечности из металла пыльно-синего цвета – две ноги и одна рука. Мои мехапротезы…
— Мне всё равно, — пробормотала я, изо всех сил стараясь отвести взгляд и заглушить возникшее вдруг ощущение пустоты на месте отторгнутых конечностей. — Делай что хочешь. Я просто подожду здесь, пока этот дешёвый спектакль закончится.
— Я догадывалась, что ты так и ответишь, — улыбнулась София. — Но это лишь слова. Я ведь знаю, чего ты хочешь на самом деле…
— Воздушный периметр комплекса нарушен! — прогремел отовсюду механический голос. — Над зоной отчуждения станции посторонний объект!
— Чёрт, быстро же они добрались, — прошипела София и шумно выдохнула, моментально собралась внутри себя и сообщила: — Я дам тебе немного времени на размышления перед ответом. А чтобы не было скучно, чтобы ты вновь не утонула в себе самой, тебе составят компанию… Ной, шестую капсулу напротив двенадцатой! Зафиксировать позицию блока, доступ ограничить первым уровнем.
— Выполняю, — громогласно согласился комплекс. — Доступ в лабораторию только для администраторов первого уровня.
Девушка закрыла нишу в столе, процокала каблуками сквозь световую проекцию шара, и тот, потревоженный рябью, растворился в воздухе. От стены прямо напротив отделилась ёмкость в человеческий рост. Гудящий манипулятор осторожно поднял её под потолок, пронёс над головой девушки и опустил на уровень моих глаз. София же направилась к стене, часть которой бесшумно разошлась в стороны. Словно забыв что-то сказать, у самого выхода она обернулась.
— Кстати, хочешь знать, на что похожа смерть? — спросила она. — Это было с каждым из нас. В тишине и комфорте, в невесомости и тепле ты живешь целых девять месяцев, а потом тебя оттуда выгоняют. Вытаскивают беспомощную из тридцати шести градусов в двадцать, из полутиши в какофонию звуков, из эфирной лёгкости под тяжесть метрового слоя ртутного столба… Рождение – это смерть, с которой мы начали свою жизнь…
Пропустив девушку сквозь себя, стена сомкнулась, и воцарилась гробовая тишина.
Крышка капсулы напротив меня вздрогнула, и всё внутри меня сжалось в холодном предчувствии. Серая плита разделилась на четыре части, неторопливо раскрываясь передо мной острым стальным цветком.
Ниша внутри капсулы была пуста, если бы не одно «но»… Внутри не было тела, но зато была голова. Овальная, лысая, словно колено, с тонкими и острыми чертами лица и нечеловечески бледной кожей, практически белоснежной. Из металлической гофрированной шеи в заднюю стенку ниши уходил аккуратный пучок проводов и пара трубок с мутным раствором.
Глаза на голове распахнулись. Чёрные зрачки забегали, заметались из стороны в сторону, то сужаясь в точку, то расширяясь почти до размеров глазного яблока. Выглядело это зловеще и пугающе, словно демон вселился в ожившую голову, отделённую от тела. Спустя несколько секунд метаний голова остановила глаза и уставилась мне в душу. Зрачки расширялись и расширялись, и когда место белка͐ заняла кромешная чернота, меня кинуло в дрожь. Казалось, сейчас раскроется рот, и в меня брызнет едкая кислота, острые клинки или щупальца прямиком из ада…
— Узнаю этот мрачный взгляд из-под бровей, — электромеханическим голосом произнесла голова. — Здравствуй, Лиза. Как ты поживаешь?
— Это моё имя, — просипела я, пытаясь свыкнуться с ситуацией. — Откуда ты знаешь?
— Ты не помнишь, но мы с тобой пару раз пересекались, да и сейчас в одну и ту же коллекцию попали… А вообще, по пять раз на дню начинать жизнь с чистого листа – я бы такого даже тебе не пожелала…
Ехидно щурясь, голова склабилась двумя рядами идеально ровных керамокальцитных зубов. Она насмехалась надо мной.
— Тебе смешно? — удивилась я. — Это ещё что. Когда себя увидишь со стороны, просто обхохочешься.
— По крайней мере, у меня, в отличие от тебя, с головой всё в порядке, — заметила голова и засмеялась уже в голос – скрежещуще, пронзительно, словно обрушивая на меня сверху волну колотого стекла.
Далеко-далеко, за многими слоями стали и камня что-то протяжно ухнуло, отдаваясь глубокой вибрацией по помещению. Голова напротив меня пару раз моргнула и скосила глаза.
— Это вермиды, — почти прошептала она. — Так называют здешних каменных червей. Если всё так, как рассказывает твоя подружка, черви проснулись и выходят к поверхности. Ты же знаешь, почему, верно? — Голова вперилась в меня тьмой. — Почему дождевые черви вылезают из-под земли во время дождя? Бомбардировка каплями тянет их наверх, им любопытно узнать, что происходит…
Мозг уже едва справлялся с потоком нахлынувшей информации, поэтому я не знала, что ответить. На лице головы словно бы мелькнула тень сочувствия.
— Да, ты не успеваешь прожить и дня, как забываешь его… Знаешь, кто я?
— Мне наплевать, — изобразив равнодушие, ответила я. — Мне не нужны друзья.
— Я не собираюсь записываться к тебе в приятели, — брезгливо бросила она. — И пусть я даже несколько раз пыталась облегчить твои муки, но, поверь, это не от большой любви. Как водится, я не особо преуспела.
— Я не знаю тебя. Ты врёшь.
— Может, и вру, — ухмыльнулась голова. — Но ведь ты никак не сможешь это проверить. Они свели тебя с ума, превратили в овощ и сделали своим инструментом.
— А ты, стало быть, наслаждаешься полноценным образом жизни? — съязвила я в ответ.
— Я уже много дней и недель здесь, уже и не помню, когда они сняли меня с тела, —пропустив колкость мимо ушей, бормотала голова. — Я им больше не нужна, они вытащили из меня всё, что хотели, поэтому почти всё время держат меня в гробу. Иногда он катается туда-сюда по этим лабиринтам из одной лаборатории в другую… Иногда они думают, что я сплю. Но я не сплю. Я никогда не сплю и периодически слышу, как она с тобой возится… Иногда она рассказывает тебе какие-то истории из прошлого. По правде говоря, это больше похоже на общение с коматозницей…
Словно покойник перед погребением, я лежала в стальном гробу, а девушка в чёрном мундире иногда открывала крышку и присаживалась рядом, чтобы рассказать… О чём? О наболевшем? Поделиться мыслями или выяснить, как я себя чувствую? Я пыталась отогнать от себя сцену, выраставшую в воображении, а Вера тем временем продолжала:
— Похоже, у вас было короткое, но весьма увлекательное совместное путешествие. Иронично, что она спасала твою жизнь, а потом приняла смерть от твоих рук. Но смерть меняет людей, это она верно сказала. Она больше не та, кого ты знала раньше.
— Она просила меня помочь ей, — вспомнила я, пытаясь собрать воедино рассыпающуюся конструкцию мыслей. — Сказала, что у меня есть необычные способности. Я не знаю, правда ли это, но видела что-то… Больше всего напоминавшее бойню. Всё горело, гибли люди… — Я прокручивала в памяти ускользающие лоскуты видений, мерцавших перед глазами несколько минут назад, во время беседы с незнакомкой по имени София. — Но я не знаю, мои ли это воспоминания.
— Суперспособности, как у киногероев? — осклабилась голова. — Меня вообще сложно удивить, но тебе это удалось ещё там, до всего этого. Когда я узнала, сколько людишек ты прикончила. Надо было позвать тебя в организацию, вышел бы толк… Кстати, меня зовут Вера, если это о чём-нибудь тебе скажет.
— Вера, говоришь? — Я повертела это имя так и этак, присмотрелась к нему. — А как насчёт тебя? Может, ты ещё опаснее меня? Может, не зря они держат тебя в таком виде?
— Я уже давно смирилась с тем, что останусь здесь навсегда, — сощурившись, сказала Вера.
— А сколько смертей на твоих руках?
— Побольше, чем на твоих, — усмехнулась она. — Правда, они не были столь значимыми для меня. Ты собрала все самые жирные сливки, но вот кое-кого из тех, кого я переломала, стоило бы повесить в рамочку. Чего только стоит твой дружок Марк, так вовремя подвернувшийся мне под руку…
Зябкий холод объял отсутствующие конечности. Восстал перед взором узкий сквозной коридор вагона, усыпанный блёстками стёкол. Отпечатанное в подкорке имя вспыхнуло молнией электрической лампочки, ослепительно мерцавшей на весь вагон. Марк…
Тот, кто был дорог мне, как родной брат и больше. Тот, кто нянчился со мной, вытаскивал из передряг, с кем вместе мы зарабатывали первые шальные деньги… Я вспомнила его, как разом вспомнила и ту, что оборвала его жизнь в вагоне поезда. Это ведь она была прямо передо мной – только руку протяни!
— Вера, — прошептала я, почувствовав волну нестерпимого расширявшегося жара внутри.
— Наконец-то вспомнила! — торжествующе воскликнула голова. — Я-таки достучалась до твоего дохлого мозга!
— Я тебя прикончу! Разорву к чертям! — Я тщетно рванулась вперёд, но широкая стальная скоба намертво приковывала руку.
— Давай, попробуй! — раззадорилась Вера. — Сыграем, наконец, нашу последнюю партию! Только имей в виду, фигуры будут одного цвета!
Убить её! Сжечь! Я ведь теперь умею, правда, не помню, как… Нет, не сжечь… Раздавить эту треклятую голову чем-нибудь тяжёлым!
Ненависть кипела во мне, как кислота в раскалённом добела чугунном котле. Пальцы сами собой до боли сжимались в кулак. Словно вторя моему внутреннему состоянию, задрожали вокруг стены. Мелко зазвенел металл на столе, закачались капсулы, висящие в захватах.
Ненавистная голова сверлила меня взглядом двух чёрных мячиков для гольфа, ложе её шаталось из стороны в сторону – а за всем этим я видела стол с мехапротезами внутри. Так нужные мне, они лежали и ждали своего часа. Ждали, когда станут частью меня.
Сейчас… Прямо сейчас, безотлагательно!
Всю свою волю я направила в одну точку – прямо на тонкую лёгкую створку тумбы-стола. Открывайся… Открывайся же, чёрт тебя дери! В сторону! Вон, прочь, двигайся к хренам собачьим!
И створка сдвинулась. Отползла на сантиметр. Затем на два, на пять, и ещё. Вот уже засеребрилось в полутьме ниши. Я напрягалась до слёз изнеможения, а створка отъезжала в сторону, и наконец сквозь залитые жидким свинцом веки я разглядела биотитановые конечности, лежащие в нише. Пара глубоких вдохов – и с новым усилием механическая рука сдвинулась с места. Сначала легонько, незаметно. Потом её с шелестом вывезло из ниши, и она рухнула на бесцветный пол. А затем потащилась сквозь помещение…
Мне казалось, что время, словно резиновая лента, растянулось до галактических размеров. Искры фейерверков брызгами разлетались из-под век. Медленно, но верно, волоча по полу серыми пальцами с синеватыми сервоприводами жил, механическая рука ползла ко мне, пока не пропала из поля зрения и не замерла под капсулой. Я знала – она там. Не составляло труда почувствовать расстояние между нами, её расположение и точку, за которую удобнее будет «ухватиться».
Словно на школьной доске, я мысленно рисовала на изнанке сомкнутых век траекторию движения, намечала точку приложения усилий. Чудовищное сверхусилие – и внутри головы, рождая дикую боль, что-то лопнуло. Сосуд? Какой-нибудь лимфоузел? Может, пресловутое новообразование отвоёвывало себе жизненное пространство? Неважно, всё неважно, нужен лишь результат – здесь и сейчас!
Незримая конечность приподнялась в воздухе. Повисла над полом, сделала медленную, нерешительную дугу и упала мне на лицо холодной биометаллической ладонью. Я сосредоточилась, собрала себя в тугой дрожащий комок нервов, и рука, неловко перевернувшись в воздухе, заняла своё место в мягком ложементе…
За всё это время голова с чернильно-чёрными глазами ни издала ни звука – она просто смотрела на происходящее, ошеломлённо раскрыв рот. Уже скоро я доберусь до тебя, отродье, совсем скоро – и тогда ты будешь завидовать мертвецам…
Но сперва рука должна интегрироваться с телом. Я едва ли могла вспомнить схему, но точно знала – мехапротезы съёмные, и мои тюремщики не стали ничего ломать. Поэтому я попробую собрать себя по частям. Интересно, что сказал бы барон Мюнхгаузен после такого трюка?
Я смогу! Я всё вокруг себя заставлю служить своей воле, но начну с мехапротеза. Подключайся, шарнирный механизм! Совмещайтесь, узлы, скрепляйтесь между собой! Ну же, некогда ждать!
Конечность невообразимым образом двигалась, елозила сбоку в слепом поиске соединительных механизмов. Детали шелестели, легонько скрежетали сочленениями – и наконец предплечье легло под плечо. Проворот, серия лёгких щелчков – и ощущения вернулись во вторую руку.
— Да ты сразу заходишь с козырей, Лизка, — протянул голос сбоку от меня – Вера, выпучив и без того жуткие глазищи, неотрывно наблюдала за мной, словно ребёнок за фокусником. — Мне становится просто нечем крыть. Мы же с тобой горы свернём!
Не обращая внимание на болтовню головы, я ухватила стальной фиксатор, рефлекторно включила кинетические усилители и дёрнула посильнее. Крепление со скрежетом оторвалось, и вторая рука оказалась на свободе. Ленты держателей одна за другой размыкались, выпуская тело на волю, и с последним лопнувшим стальным жгутом я больно шлёпнулась на жёсткий пол. Оказавшись внизу, я запрокинула голову и вдохнула воздух долгожданной свободы.
Неужели свобода?!
— Вниманию службы охраны! — оглушительно отреагировали динамики сразу отовсюду. — Блок исследования энергетических явлений, лаборатория номер шесть, нарушение условий хранения образца!
Ничего хорошего это не предвещало, и долгожданную свободу теперь предстояло отстоять.
Полосуя ладонями пол, я по-пластунски пробиралась вперёд, будто спасалась от самых страшных демонов мира. Я забыла обо всём на свете кроме своих мехапротезов. Несколько метров пространства остались позади, и вот я уже протягиваю руку, хватаю одну из ног и начинаю прилаживать её к посадочному месту, лихорадочно озираясь по сторонам. Щелчок, другой, лёгкий треск доводчика – и позабытые уже ощущения вернулись в конечность. Протянув руку за второй ногой, я услышала отрывистый вскрик Веры:
— Сверху!
Полсекунды спустя, среагировав быстрее меня, биомеханическая рука сжимала стальное щупальце с иглой на оконечнике, недобравшее до цели – до моей макушки – считанные сантиметры. С лёгким шелестом со своих мест на потолке сдвинулись ещё пара отростков. Машина намеревалась меня остановить.
Вспомни, как это работает… Нужно лишь закрыть глаза!
Не отворачиваясь, я зажмурилась и сквозь веки ощутила вьющиеся манипуляторы, готовые броситься в атаку.
Ну уж нет. У вас ничего не получится.
Одним лишь напряжением цилиарных мышц вокруг хрусталика я остановила ещё одно щупальце и хлёстким движением наискось обернула им несколько других, целившихся в меня. Пучок механических змей затягивался оборот за оборотом. Тщетно попытавшись с непривычки завязать узел, я «ухватила» жгут и с оттяжкой «дёрнула» в сторону.
Зазвенел металл, и щупальце полетело в дальний угол. А за ним второе, третье, четвёртое…
Чётко осознавая, что с моим новым умением остановить меня не сможет никто и ничто, я упивалась лёгкостью, с которой щупальца вырывались друг за другом из многофункционального потолка. Выкорчевав весь десяток, я принялась за другие элементы. Патрубки гнулись вслед движениям головы. Выбросив облачко дыма, оторвался и загремел по полу прямоугольный кусок механизма покрупнее.
Раскуроченный медицинский робот искрил и пытался ослепить меня прожекторами, но тщетно – глаза мои были закрыты, и я более не полагалась на зрение.
— Вниманию службы охраны! — взревел Ной. — Запрос на утилизацию образцов лаборатории номер шесть… — И после секундной паузы: — Утилизация отменена первым администратором.
В следующее мгновение, воспользовавшись передышкой, я уже прилаживала наощупь вторую биомеханическую ногу. Я чувствовала, как по щекам ползут горячие ручейки – последствия перенапряжения. Кровь застила глаза, забивала их начинающими густеть каплями, и кляксами капала на пол, но мне было плевать. Я всё видела и так – вычерченные на чёрно-сером полотне линии предметов вокруг, за которыми тут и там пульсировали пятна. Я точно знала, что сейчас стена раскроется, и здесь появятся люди. Кто они и как выглядят, мне было неведомо, но я чувствовала их гальванические ритмы. Они шли, чтобы мне помешать.
Скрежетнул рейлинг, одна из висевших у стены капсул, послушная моему взгляду, сорвалась с крепления и метнулась к прямоугольнику двери, едва начавшему расходиться в стороны. Томящуюся в нише голову обдало ветром, а брошенная на опережение капсула исчезла в проёме, и из-за двери послышался грохот. Застонал и лопнул металл, и вторая капсула полетела вслед за первой, а затем двумя рывками мысленного взора я сомкнула створки входа. Зигзагообразное движение – дверной механизм перекосился, сломался, заклинивая дверь. Движение по ту сторону прекратилось. Вход был надёжно заперт – по крайней мере на время.
— Ты же выпустишь меня отсюда? — затараторила Вера. — Возьмёшь меня с собой? Только ты это… Вытрись для начала, а то уж больно кровишь. Так мы далеко не уедем…
Я едва могла раскрыть глаза. Тёрла веки, размазывая по лицу бордовые разводы, пачкала ими белоснежную майку.
Взять тебя? После того, что ты сделала? А может, лучше размозжить твою голову о пол, растереть остатки и пойти искать тех, кто держит меня здесь? Завершить начатое, отомстить, убить всех, кого встречу на своём пути, используя свои новые возможности! Сладкая месть, позабытая на время, с новой силой вспыхнула воспоминаниями о гибели моего друга от рук чудовища, которое теперь было в моей власти.
Поднявшись на ноги, я встала напротив капсулы с головой внутри, сжала руку в кулак и сообщила:
— А теперь я прикончу тебя.
Помещение наполнилось едва различимым свистом кинетических усилителей, а в глазах головы напротив будто бы на мгновение мелькнул страх. Или мне показалось? Нет, в любом случае, это было бы слишком просто. Я убью тебя иначе – так, как теперь умею. Практика пойдёт только на пользу… Сейчас я возьму тебя, оторву от этих искусственных жил и капилляров, подниму в воздух и хорошенько жахну о стену…
— Я вижу, ты, как всегда, поступаешь по-своему, — прозвучал вдруг негромкий, но вездесущий женский голос.
— Я не верю вам! — крикнула я, узнав Софию. — Я не верю никому! И даже не пытайтесь меня принудить к чему-нибудь!
— Вопрос доверия – всегда самый чувствительный, — будто бы согласилась девушка. — Но мы можем договориться хотя бы в этот раз. Я пошла тебе навстречу и даю шанс сделать правильный выбор. Ты ведь знаешь, что всё опять закончится как обычно с той лишь разницей, что ты просто сильнее устанешь. Так почему бы не сэкономить самый ценный ресурс – время?
— Я не хочу здесь находиться! — заявила я, принимая боевую стойку. — И сделаю всё, чтобы меня опять не разобрали на части! Вариантов всего два – либо кто-то снова умрёт, либо я ухожу отсюда!
— Я видела твою омниграмму, — неожиданно спокойно сообщил голос. — Просмотрела целые месяцы твоей жизни. Пережила вместе с тобой всё, что было. До этого мне казалось, что я знаю тебя, но я глубоко ошибалась. Теперь я знаю, почему ты такая…
— Заткнись! Ты не можешь меня знать!
Голова рядом со мной ехидно усмехнулась.
— Они решили, что могут использовать твои воспоминания лучше, чем ты сама, — насмешливо протянула она и словно покивала, едва заметно пошевелив гофрированной шеей. — Вот только они не учли, что воспоминания стали твоим оружием. Недооценка – типичная ошибка, которую люди совершают раз за разом.
— Ты тоже завали, — приказала я. — Мешаешь сосредоточиться.
— Чтобы меня укокошить? — с напускным удивлением вопросила Вера. — Пока мою капсулу таскали туда-сюда, переносили с допросов на исследования, а потом обратно, и вновь в эту операционную, я хорошенько изучила здесь всё. Я помню каждый шаг, каждый поворот коридора, звуки полов напротив каждого помещения и гул механизмов за стеной. Знаю, сколько секунд лифт поднимается в вестибюль. А вот что помнишь ты?
Эта тирада застала меня врасплох. Подобным пониманием ситуации я похвастаться не могла – я даже не знала, где была до пробуждения. Но как я могу верить ей?
— Посмотри на себя, ты ведь как младенец, — издевалась голова. — У тебя нет шансов выбраться отсюда в одиночку. Одна голова – хорошо, а две – ещё лучше. Но в нашем случае голова одна на двоих, и явно не твоя.
Магнитные поля живых существ, их едва уловимые индукционные токи – каким-то образом я чувствовала людей, догадывалась о том, что они уже собирались рядом с помещением. Сверху, снизу, по сторонам – некоторые двигались мимо, другие приближались. Меня окружали. Пытались загнать в угол.
— Иногда нужно занять чью-то сторону, — сообщила София через репродуктор. — Иногда непонятно, что делать дальше. В такие моменты мы обращаемся к памяти, собираем в единое целое картинку из того, что помним. Склеиваем лоскуты прошедших дней. Места, где когда-то были… Олинала, Москва, Порт-Лигат, Асканий, Пирос…
— Всё это пустой звук, — ответила я. — Я помню какие-то вспышки ярких событий, как редкие острова над водой, но тебя там нет. Ты – ложь!
— Острова над водой? — задумчиво протянула София. — Интересную ассоциацию можно было бы построить. Иногда ассоциация – это маяк, ведущий нас в правильном направлении… Ты вспоминаешь маяк?
— Нет, — отрезала я.
— А что вообще из прошлого ты помнишь? — вопросила голова с чёрными глазами, изучая, казалось, мою душу. — Меня? Может быть, нашу интернатскую Анютку? Или тех подонков, что перебили наших ребят, а потом забрали оставшихся?
В поле зрения вплыл небольшой кусочек картона. Словно пёрышко, вильнул перед глазами и упал в рефлекторно протянутую ладонь. Я не почувствовала касания. С фотографии на меня смотрели трое. Всё новые далёкие воспоминания пробуждались при виде запылённых фермеров – старика, девчонку с протезами в синем комбинезоне и высокого загорелого повесу. Марк Сантино.
Движение с той стороны стены замерло, а я подняла глаза вверх. Раскуроченный многофункциональный робот выжидающе смотрел на меня окуляром камеры.
— Я помню Пирос, Марка и дядю Алехандро, — ответила я и опустила взгляд – фотографии уже не было, невесомая голограмма исчезла. — Помню Каптейн и друзей из интерната. Но тебя там не было. Тебя не было нигде, и я тебе не верю!
— Всё правильно, ты идёшь от начала к концу, — терпеливо увещевала София. — Ты восстанавливаешься. Но у нас больше нет времени. Мне нужен твой ответ. Ты в деле?
— Мой ответ – нет.
София отчётливо вздохнула и сдавленно проговорила:
— Что ж, если ты не хочешь себе помочь, тогда никто другой не в силах.
Спустя мгновение над самым ухом разорвался воздух…
Перекошенная дверь лопнула, как мыльный пузырь, сметая импровизированную баррикаду из капсул и отбрасывая меня взрывной волной. Контейнеры полетели в разные стороны, а вместилище Веры едва не сорвалось с крепления от звонкого удара по касательной. Полупрозрачный клуб дыма, дохнувший в лицо жаром, стремительно растворялся и наконец втянулся в потолок системой дымоудаления.
— Вниманию персонала! — запоздало проснулся Ной после моих недавних метательных упражнений. — Нарушение целостности лаборатории номер тринадцать! Угроза первой степени! Всему персоналу – немедленно покинуть лабораторию для автоматической утилизации образцов!
Я ничком лежала после удара о стену, который приняли на себя мехапротезы. Спустя секунду на фоне дыры со стальными изорванными краями появилась невысокая фигура, искусно выточенная из ткани-хамелеона. Над защитной полумаской сверкнули карие немигающие глаза, а в руке, отведённой чуть в сторону, облачённая в плотный боевой костюм женщина держала серебристый, почти невидимый предмет.
— Нарушение инструкций безопасности при утилизации! — настойчиво вещала машина со всех сторон. — Всему персоналу – немедленно покинуть…
— Ной, отставить! — рявкнула девушка. — Особо ценный образец!
Силовая ткань-хамелеон таяла на глазах, от ног в силовых ботинках вверх, вдоль изгибов бёдер. София, уже наполовину растворившись в воздухе, звонко сообщила:
— Пойми же наконец, Лиза, иногда правильный выбор только один! Сколько ещё последних шансов я должна тебе дать?!
Девушка сделала движение, опуская на глаза верхнюю полумаску, и исчезла совсем. Я перестала чувствовать её даже сквозь внутренний фильтр, но рефлексы в адреналиновом шторму сработали моментально и швырнули меня за верину капсулу. Я оказалась лицом к лицу с выпученной головой и укрылась как раз вовремя – застучали по металлу иглы снарядов, зазвенели крохотные ампулы с транквилизатором, отскакивая от капсулы и биотитана ног на пол. Через мгновение сквозь дверной проём стремительно ворвалась пара плоских, словно тарелки, беспилотников.
— После того, как ты уснёшь, — крикнула она, и её голос эхом напрыгнул на меня со всех сторон, — мне придётся вернуть тебя в капсулу, чтобы ты не наломала дров!
Значит, я нужна ей живой…
Едва я успела это додумать, как сбоку возник и вильнул в воздухе один из дронов, а в помещении их гудело уже полдюжины. Автоматы заходили с разных сторон, окружая полукольцом. Вера приоткрыла рот и собралась что-то сказать, но моё тело уже знало, что делать.
Зажмурившись, я сняла с внутренней стороны века окружающую обстановку. Время кратно замедлилось, почти остановилось. Я вскинула живую руку, и прямо на отпечатке комнаты, словно на круговой школьной доске, росчерком взгляда вздёрнулись в воздух разбросанные по комнате щупальца робота-хирурга. Беспорядочно взметнулись вверх, раскручиваясь и звонко колотя по всему, что попадёт под хлыст, и зарыскали по воздуху стальным ураганом.
Загрохотал по полу дрон, сбитый и отброшенный в сторону. Другие, уже захваченные танцем железного вихря, натужно гудели моторами, силясь вырваться. Словно лезвия мясорубки, металлические предметы метались по помещению, колотясь в стены, капсулы, шваркаясь о пол. Один из жгутов хлёстко стегнул воздух, и сбоку мелькнул скрытый маскировкой силуэт. Вот она!
Стремительной змеёй метнулась к моей шее палка с электродом, и моя рука незримым движением неосязаемой дубины наотмашь смела что-то невидимое. Воздух завибрировал, формируя проступающий силуэт. Словно кошка, спружинила от стены моя противница и вновь изготовилась к атаке…
Змеиный бросок – в этот раз моего взгляда и сжатого кулака – подцепил одну из лежащих за ней капсул и дёрнул к себе. Неожиданный удар по ногам опрокинул Софию на пол – я увидела лишь, как сдвинулась одна из беспорядочно разбросанных капсул.
— Почему я её не вижу?! — выпалила я.
— Костюм экранирует и видимые, и сверхдлинные герцовые волны! — с плохо скрываемым волнением поёжилась голова.
— Сердцебиение… — догадалась я.
— Именно! — проскрипела Вера. — Скорее, забирай меня и уходим отсюда!
— Да куда уходим-то?! Выход вон там, а за ним нас уже встречают!
— Так сделай второй! Ты теперь и не такое можешь!
А ведь она права. Лицо моё горело от ползущей по щекам крови, но я отчётливо понимала – сейчас мне под силу свернуть горы. Главное – не открывать глаза и не терять концентрацию.
Встающую с пола Софию я заметила лишь по полоске рассечения, обнажавшей быструю оранжевую пульсацию. Сразу же туда метнулась ещё одна капсула. Второй взмах рукой, полупрозрачная рябь маск-костюма – и девушка, перекатившись, ловко увернулась от тяжёлого снаряда. Силуэт пропал, а следом туда обрушился новый контейнер, опрокидывая невидимку на пол и выигрывая для меня спасительные доли секунды.
«Схватив» первое попавшееся стальное щупальце, я с разгона вонзила его наконечник туда, где должно было быть тело моей тюремщицы, придавленное тяжёлой ношей. Послышался приглушённый вскрик. Вот и она – прямо передо мной. А между нами – изготовившиеся к броску стальные змеи. Чутьём я ощущала спокойный взгляд невидимки, замершей в ожидании очередного конца.
«Семьдесят седьмая смерть… Я всё гадала, какой она будет», — произнесла она безмолвно.
Что-то – то ли пойманный отблеск мысли, то ли беспомощность врага, – остановило меня, и металлические щупальца со звоном рухнули на пол.
По ту сторону развороченной двери я чувствовала гальванические сполохи живых организмов. Крупные, вооружённые, они приближались. В отличие от силуэта Софии, я видела их отчётливо.
Времени совсем нет…
Отвернувшись от входа, я собрала точку фокусировки на серой, почти невидимой стене. Водя перед собой рукой, я выискивала направление, свободное от гальванических сполохов, но – вокруг кипело движение, в котором смутно намечалась какая-то упорядоченность. Вот она, стена, за которой они непрестанно перемещались – и вместе с ними дрейфовали другие редкие тени, рождая движение иного рода, собираясь вместе.
Управлять сразу несколькими предметами я уже умела, но сейчас мне нужно не это. Сосредоточившись, я попыталась сорвать точку фокусировки, разделить ею умозрительное полотно надвое, растянуть в стороны, продавить… В какой-то момент в самом центре головы вновь что-то звонко лопнуло, отдаваясь волной мигрени – и помещение заполнил вой сирен, смешанный со стальным скрежетом.
— Вниманию службы охраны! — захрипел электронный голос. — Нарушение целостности лаборатории! Угроза утечки биоматериала на территорию комплекса! Администратор Толедо, немедленно покиньте секцию для утилизации образцов!
Появившаяся вмятина звонко трещала под напором невидимой силы. Разрыв увеличивался, расширялся, растягивался с зубодробительным хрустом, обнажая залежавшуюся пыль и коммуникации – провода, патрубки, пластик.
Я едва успевала до прихода подмоги, оглушённая напором кровотока в собственной голове. Вполоборота схватив отделённую от тела Веру за затылок, я дёрнула её на себя. Хрустнули порванные контакты, зрачки в глазах головы сжались почти в точки, а рот белозубо распахнулся. Лицо её застыло, а я, прижимая голову к животу, что было сил рванула вперёд…
Позади, со стороны раскуроченного входа хлопнуло, и гадюкой зашипел ядовитый дым, стремительно заполняя помещение. Вслед мне кинулась новая россыпь звонких иголок. Рыбкой нырнув во тьму проделанной в стене дыры, я впечаталась в кабель-канал и грянулась о торчащую железяку.
Толчок тремя конечностями – четвёртой прижимала к себе голову, – и тороидальный зал, заполнявшийся слезоточивой гарью, остался позади, за поворотом. Узкий технический проход, огибавший комнату, закончился тупиком столь же стремительно, как и начался.
Я смутно ощущала за стеной оглушённую Софию – приподняв забрало маски и сидя на полу, она пыталась вытащить из бедра глубоко засевший стальной манипулятор. Рядом с ней уже был второй человек, а кто-то ещё – огромный и неповоротливый, примерялся к проделанному мною проходу. Комплекция явно не позволяла ему протиснуться, но дорога назад была для меня отрезана – сюда уже проникали языки ядовитого дыма.
— Куда дальше? — встряхнув голову в руках, спросила я Веру. — Ты говорила, что знаешь тут всё!
— Куда угодно, — поморщилась та. — Ты теперь из любого помещения можешь куда-нибудь выйти.
Едкий запах неизвестного газа щекотал ноздри и вызывал нарастающее головокружение. Робко вдохнув, свободной рукой я заткнула рот и нос. Прямо за стеной один из гальванических силуэтов припал к перегородке и словно бы слушал сталь. Он знал, что я здесь, и отсчитывал секунды до того, как газ возьмёт своё. Тогда можно будет ломать стену.
Но у меня теперь есть преимущество – и я должна была воплотить его в скорость.
Я зажмурилась до белых мух перед глазами, сосредоточилась и принялась продавливать, проталкивать себе дорогу вперёд и вниз. Пластик лопался, съёживался и тоже расступался, оголяя провода. Воздух в лёгких заканчивался, подступало удушье, а я всё «давила» и «тянула» проекцию на внутренней стороне века. Металл, будто его пережёвывали огромные челюсти, со скрежетом покрывался складками и расходился продолговатыми трещинами. Кабели искрили, лопались целыми пучками и открывали новую поверхность, которая тут же попадала под каток точки фокуса.
Вперёд и вниз! Лишь бы хватило кислорода…
Очередной слой раздался в стороны – и ледяной ветер ринулся сквозь образовавшуюся дыру, сквозняком врываясь в узкий технический лаз и вместе с удушающим газом убегая прочь, в заваленную капсулами операционную, и дальше – сквозь развороченный дверной проём. Я жадно припала лицом к образовавшейся форточке. Наконец-то, воздух! Он был влажным и наэлектризованным, отдавал жжёной пылью, но я жадно вдыхала холодный сквозняк.
Шум ураганного ветра и движение воздушных масс. Мелькал свет, мимолётом пробегающий сквозь веки. Я попыталась разлепить глаза, чтобы увидеть – что же там, – и наконец, надрывая ссохшиеся от крови ресницы, удалось приоткрыть узкую щёлочку.
Непроглядная бездна раскинулась внизу, а круглое, сходящееся вверх пространство опоясывали кольца подсвеченных желтоватыми огнями серебряных круглых многометровых шкатулок – десятков и десятков точно таких же помещений, как и моя тюрьма, сложенных в подвижный калейдоскоп. Именно так это выглядело отсюда.
Подвесные контейнеры в человеческий рост выплывали из прямоугольных отверстий в «бубликах», которые то и дело закрывались, вдвигались в потолок и отползали в сторону, уступая место новым. Серые нити рейлингов плясали в воздухе, а правила геометрии здесь, казалось, не действовали. Прямо в воздухе узлы соединялись, поворачивались и меняли длину, а затем расцеплялись и вновь стыковались с соседними, принимая с разных сторон чёрные капсулы в человеческий рост и направляя их в одну сторону.
Устремляясь к самому центру конструкции, к чёрному зёву вертикальной шахты, капсулы на мгновение повисали между двумя безднами и растворялись в воздухе, озаряясь яркой белой вспышкой.
— Что это за долбанный конструктор?! — вопросила я, едва различая собственный голос в шуме ветра.
— Это транспортная система и гравитационный лифт, — отозвалась Вера. — Единственный выход на поверхность.
— В таком случае, нам туда!
Отсюда до горловины было метров двести пустоты. До ближайшего рейлинга, впрочем, рукой подать – в нескольких метрах от меня проплыла одна из капсул, сделала вираж по изогнувшейся балке и скрылась в потоке других уровнем выше. Подо мной же чернела кромешная пустота, порождающая холод в желудке – а следом и по всему телу. Мы были на нижнем ярусе всей этой конструкции.
Вновь сверкнул вспышкой света подъёмник, выхватив из мрака щербатую каменную стену гигантского округлого колодца. Тьма внизу становилась ещё более непроглядной.
— Ты что, собираешься добраться туда по воздуху? — неуверенно поинтересовалась Вера.
Я рассчитывала подловить момент, когда одна из капсул окажется максимально близко, прыгнуть вперёд и зацепиться за неё. Я не представляла, что будет, если удастся добраться до гравилифта, как не могла и вообразить, что ждёт меня внизу, но других вариантов не было…
Закрыв глаза, я старательно вызывала к жизни почти привычные ощущения. Проекция неохотно проявилась на внутренней стороне века, и, следуя, за точкой фокусировки, металл подался в сторону, расширяя отверстие наружу, в бездну.
— Ты можешь быстрее? — волновалась голова.
— Не мешай, а то выкину в пропасть! — захрипела я, ощущая внутричерепное давление, чувствуя, как мозгу постепенно становится тесно, и он пытается проломить себе путь наружу – совсем как я сквозь металл.
Отверстие ширилось – и теперь, кажется, я уже могла протиснуться в него. Пронизывающий ветер из бездны усиливался, края дыры были горячими и острыми, но назад пути нет – только вперёд. Высунув наружу руку, я пыталась нащупать сбоку от отверстия неровность, за которую можно было бы ухватиться.
— Как ты возьмёшь меня? — спросила Вера. — У тебя же всего две руки!
И вправду, две. Возможно, удастся как-то зацепиться одной, но уверенность в этом таяла на глазах. Вероятно, придётся оставить голову здесь – благо угрызения совести по этому поводу мне не грозили.
Внезапно мир вокруг пришёл в движение и заскользил вбок.
— Cтоять! — вскрикнула я. — Нет-нет-нет, только не сейчас!
— Они изолируют это место, — обречённо сказала голова. — Мы не успели…
— Хрена с два они меня изолируют!
На проём надвинулась глухая стена. «Бублик» проворачивался, бурный воздушный поток превратился в тонкий ручеёк, и из отверстия доносились механические постукивания, гул, скрипы. Мимо дыры проползали едва различимые в темноте механизмы. Движение остановилось на миг – и помещение заскользило вверх. Словно натянутая струна, я выжидала момент, чтобы выскочить наружу в первую попавшуюся полость.
Мелькнула ещё одна стена, и передо мной распахнулась ярко освещённая комната, в центре которой стояли два двухметровых верзилы в полных боевых костюмах с горящими жёлтыми глазами на шлемах – по три на каждом.
Я вновь рефлекторно зажмурилась, глаза описали резкий зигзаг, и один из здоровяков, почти пробитый насквозь мощным незримым ударом в грудь, отлетел в глубь коридора. Точка фокусировки метнулась в сторону, и голова второго с хорошо различимым хрустом свернулась набок. Лишь когда выпущенное из рук оружие стукнулось о пол, я успела осознать, что произошло.
— Идеальная машина смерти, — пробормотала Вера. — Похоже, и здесь ты меня обскакала. И всё это – за какие-то доли секунды…
Из места, в которое я попала, во все стороны веером расходились полтора десятка направлений. Лампы вдоль притолоки и плавно закруглявшиеся за поворот коридоры повторялись то ли десять, то ли пятнадцать раз. Рябило в глазах от многочисленных белых табличек с номерами над закрытыми зелёными дверьми в боковые помещения.
— Наверное, всё это мне снится, — пробормотала я. — Ты, должно быть, знаешь, куда нам идти?
— Да куда хочешь, — сыто ухмыльнулась Вера. — Но лучше побыстрее.
— Ты ничего здесь не знаешь, верно? Исполняешь враньё, как обычно…
— Я бы наплела тебе что угодно, лишь бы сбежать отсюда. Можно подумать, ты не сделала бы то же самое на моём месте?
Вера была обезоруживающе откровенна, и желание отфутболить голову проиграло наличию хоть какой-то компании.
Я выбралась из пробоины на перекрёсток коридоров и подошла к одному из тел. Рядом лежало невиданное ранее оружие с непонятным принципом действия, но нужна была какая-то сумка, куда можно было бы положить голову, чтобы освободить руки. Проделанная дыра позади меня сдвинулась с места и покатилась вбок.
Ну и какое из направлений верное? И существует ли оно вообще?!
Впрочем, оглядевшись по сторонам своим новым «взглядом», я сразу же заприметила нечто, выбивавшееся из общей картины. Белоснежные пятна – те, что были в одной стороне, сливавшиеся воедино, будто собранные в одном месте. Манящие, убаюкивающие, они указывали на коридор сбоку от меня – точно такой же, как и все остальные. Единственный ориентир среди движущихся мимо оранжевых клякс, которых постепенно становилось меньше.
Под ногами возникло движение, и от неожиданности я отскочила на добрые пару метров. Лежавший на полу человек со свёрнутой шеей подтащил под себя ноги и встал на четвереньки. Голова его, свесившаяся набок, вперилась в меня тремя оранжевыми огоньками.
Нет уж, полежи-отдохни!
Незримый рывок – голова в шлеме хлёстко дёрнулась в сторону и буквально повисла на плотной материи экзокостюма. Пошатнувшись, человек с невероятно свисающей головой дёрнулся, а затем медленно и осторожно уселся на пол.
— С такими повреждениями невозможно выжить, — заметила Вера.
Под нашими ошалелыми взглядами одной рукой он приладил голову на место, а вторая его рука, отставленная в сторону, стала вздуваться на глазах. С металлическим щелчком, взрезая ткань костюма, в сторону откинулся острый полумесяц лезвия.
— Что за хрень? — прошептала я, ещё сильнее прижимая к себе верину голову.
Голова существа занимала привычное место. Хрустнув шеей, оно подёрнуло плечами, неспешно поднялось на ноги и отвело в сторону вторую руку. С хрустом и лязгом из предплечья вырвался ещё один зубчатый клинок.
— Не спи, вспышка слева! — выпалила Вера.
Вырванная из паутины изумления, я каким-то чудом среагировала и в последний миг отскочила, разминувшись с острым лезвием. Клинок со свистом рассёк воздух, а его владелец – второй верзила, некогда сражённый, изготовился к новой атаке. Глубокой вмятины в его груди уже словно и не бывало.
Сверкнули широко разведённые в стороны полуметровые клинки. Стокилограммовый снаряд бросился на меня, но тут же наткнулся на незримый барьер, выставленный точкой фокуса. И на этот раз даже без помощи руки. Похоже, я училась прямо на ходу.
Секундное замешательство – и боец, полоснув воздух перед собой, скакнул вбок и втрое сократил расстояние между нами.
«Зацепившись» за то, что попало под взгляд, я «дёрнула» от себя посильнее, и одна из его рук-лезвий с хрустом отделилась от туловища, и отлетела в сторону, словно игрушечная. Коротко брызнул фонтан белёсой полупрозрачной жижи. С новым рывком боец внезапно расстался со своей ногой, сделал кувырок и рухнул оземь.
Второй тем временем тянулся к лежащему на полу оружию. Отличная возможность поработать на удалении… Новый рывок разогнал мой пульс до сверхзвуковых скоростей. Словно пушинка, боец воспарил в воздух и был со щедрого размаха отправлен в один из туннелей. Может, хоть это задержит их на какое-то время?!
Я пятилась назад, в проход по направлению к пульсирующим светлым гальваническим образам. Сложно было оценивать расстояние по проплывающим над головой оранжевым и красным сполохам, но горловина магнитного лифта, где они исчезали, была далеко. И как отсюда добраться до неё, я пока не представляла.
Искалеченный противник тем временем полз навстречу своей конечности. С резким росчерком взгляда голова неутомимого амбала отскочила от тела в дальний коридор, разбрызгивая по полу бело-серый гель. Новый укол поразил самую сердцевину мозга, на мгновение ослепляя.
— Выглядишь ты так, будто сейчас скопытишься, — прищурившись, заявила голова. — Нелегко даются чудеса, да?
Становилось тяжелее дышать, картинка на внутренней стороне века тускнела и таяла. Обезглавленное тело лежало на боку и нелепо шарило рукой вокруг себя. Моя тюрьма тем временем завершала своё движение, в прямоугольном проёме показались двойные двери, а в одном из проходов впереди уже темнели могучие силуэты подкрепления. Новые бойцы трусцой бежали в мою сторону. Нет, такими темпами меня надолго не хватит…
Развернувшись, я припустила так, как не бегала никогда в своей жизни. Пролетавшие мимо многозначные числа на табличках скакали бессистемно и вразнобой. Рейлинг под потолком отрастал влево и вправо, в закрытые камеры, и поодаль плавно закруглялся за поворот, который всё никак не приближался и вёл меня по широкому кругу.
Позади загудела механика, и там, где я только что проскочила, сверху с лязгом опустилась шлюзовая перегородка. Путь назад был отрезан – и с той стороны металла ко мне приближались пульсирующие гальванические сполохи. Другие, красноватые, пролетали мимо надо мной и сбоку, уползая вдаль и вверх – к горловине гравилифта.
— Нам надо к центру всей этой конструкции! — воскликнула я и замедлила шаг, шаря по потолку спрятанным за веками взглядом. — Но если не поймём, как попасть наверх, будем блуждать здесь неделями…
— Даю тебе не больше пяти минут, — заметила Вера. — Пока тебя не скрутят или не убьют. Впрочем, моя батарейка сядет ещё раньше – секунд через пятнадцать, так что я, пожалуй, буду штатно завершаться.
— Погоди, ты куда? – опешила я от мысли о том, что останусь здесь в одиночестве.
— Ты больше не включай меня, — спокойно попросила голова. — Можешь разломать меня на части, вытащить квантово-блочный процессор и разбить его вдребезги. Будем считать это твоей местью. Чао-какао…
И голова закрыла глаза.
Ощущая сердцебиение всем телом, словно загнанный зверь, я вновь устремилась вперёд, мимо одинаковых запертых дверей к ориентирам – едва пульсирующим бело-сероватым кляксам, запрятанным в недрах коридоров. Они будто тянулись ко мне многочисленными невидимыми нитями. Расстояние между ними и мною быстро сокращалось, и по мере движения перегородки неумолимо отреза͐ли путь назад и загоняли меня всё дальше.
Поравнявшись с россыпью сполохов, я уже знала, что это совершенно точно случится – прямо передо мной рухнула на пол массивная гильотина шлюза, отсекая от всего комплекса в коротком отрезке коридора. С резкой остановкой я вновь почувствовала преследователей. Они приближались, и нас разделяло всё меньше стальных задвижек. Охотники были неспешны, осторожны, смыкая вокруг меня захват.
— Как тебе ощущения, Лиза? — вкрадчиво спросил искажённый репродуктором голос Софии. — Каково это – приблизиться к богам?
— Просто дайте мне уйти! — крикнула я.
— Всё дело в связях, — словно не услышав меня, произнесла девушка. — Нейрон сам по себе важен, но он ничто без контакта с другим нейроном. Выращенная в тебе опухоль так и деградировала бы в бесполезную злокачественную глиому, если бы ты не научилась возводить нейронные мосты нового типа. В изменчивой среде уровень стресса всегда высок – и чем он выше, тем выше вероятность мутации. А стресса у тебя хоть отбавляй – я в этом убедилась лично…
— Мне всё это даром не нужно! — кричала я и металась по узкому коридору, ожидая нападения с двух сторон. — Я хочу домой, только и всего!
Я тут же поймала себя на том, что даже не знаю, где мой дом. Мутное чёрно-белое воспоминание о серой хижине на краю поля, словно выцветший снимок – вот и всё, что было в моём распоряжении. Если я смогу ухватиться за воспоминание, словно за нить, и размотать целый клубок, я смогла бы вернуть себе себя. Но я была бесконечно далека даже от этого иллюзорного места.
Расплывшиеся серые пятна пульсировали наверху – рукой подать. Невидимый внутренний магнит тянул меня к ним, толкали наверх запертые шлюзы, грозящие открыться в любую секунду, чтобы впустить сюда россыпи игл, удушающий газ или самосборных головорезов.
— Ты даже не представляешь, каким даром тебя благословила судьба! — с восхищением в голосе говорила София. — Мозг человека – это импровизация эволюции, которые случаются раз в миллионы лет. Дупликация генов была избыточна для выживания шимпанзе, но эта случайность дала людям чрезмерно развитую теменную долю, а примат получил возможность строить внутри себя информационную модель мира. Он начал создавать и понял, что можно изменить мир вокруг себя. А затем, встав на ноги, стал ближе к звёздам…
Можно было выбрать лишь один выход отсюда, и я выбрала его – наверх, прямо сквозь потолок…
— Только представь себе, — мечтательно сказала девушка. — Именно ты положишь начало новому виду людей! Каждый человек получит всемогущество, а вместе с ним и возможность мирно сосуществовать с ближним, ведь им больше нечего будет делить.
— К чёрту вас всех и ваш новый вид! — крикнула я, концентрируясь на точке в потолке. — Я или отправлюсь домой, или закончу его прямо здесь, в этих застенках!
На стыке стены и потолка металл дал трещину и раздался в стороны. Оглушительно заверещала сирена, освещение коридора ослепительно замерцало красным. Когда путь вперёд и вверх был продавлен, я оставила голову на полу и ухватилась за края разрыва. В три движения я оказалась наверху и очутилась в новом хранилище.
Безмятежно висели по кругу закрытые капсулы, вызывая чувство дежавю. В них теперь было нечто иное, чего я не чувствовала раньше. Серые пятна постепенно густели, темнели, покрываясь чернильными прожилками…
Так или иначе, здесь было безопаснее, чем внизу. По крайней мере, пока.
Я аккуратно сложила проступающие на сомкнутых веках линии в резкую бесцветную картинку. В схему. Совсем как в первый раз, когда собирала себя воедино. «Подхватив» взглядом лежащую на полу голову, я потянула её кверху, а голова приподнялась и повисла в воздухе. Слегка покачиваясь, она постепенно взмывала вверх, а я оценивала ровное, постоянное напряжение в районе лба, будто канатами тянувшего из глубин мозга самое его ядро. «Вынесла» её наверх и взяла в руки.
Желание размазать Веру по стене улетучилось окончательно, уступая место какой-то жалости и одновременно чувству ответственности. Странная башка была беззащитна, и к тому же мы были сообщницами в этом дерзком побеге.
В этот момент я вдруг почуяла на себе взгляд сразу со всех сторон. Смотрели не глаза, но нечто совсем другое. Проникающий, пропиливающий насквозь внутренний взор бессчётных невидящих, немигающих бельм. Изменилась картина и на внутренней стороне век. Дюжина угольно-смоляных пульсирующих чернильных пятен всё увереннее сплетались вьющимися стеблями дыма, смыкаясь вокруг, окружая, словно хороводом. Они были прямо здесь, внутри этих самых капсул в человеческий рост.
— Вера, ты со мной? — позвала я, но никто не откликнулся – голова безмолвствовала.
Помещение пришло в движение. Сместился вбок и исчез из прорванной мною дыры пустой багряно-красный коридор, вновь потащились тени мимо отверстия, и в этот момент я со всей ясностью осознала – это ловушка, в которую я сама опрометчиво угодила, и она только что захлопнулась.
«Наконец-то ты пришла», — прошелестел чуждый голос в недрах подсознания.
«Мы звали тебя…» — вторил ему воздушный шёпот.
«Мы так хотели с тобой встретиться…» — сообщило безмолвно ещё одно невесомое существо.
Почерневшие тени шептались в лабиринте разума, утопив в тишине все остальные звуки. Стены растворялись, замкнувшееся кольцо чернильных пятен входило в единый ритм. Дюжина сердец, поначалу нестройных, бились теперь в унисон.
Я порывалась бежать прочь, мне казалось, что я уже бегу, петляя по бесконечным коридорам, но тело оставило мне лишь спазматический ступор, и единственное, что я сейчас ощущала – это ноша в руках, которую я изо всех сил прижимала к груди.
«Мы очень долго были разделены…»
— Что происходит? — одними губами прошептала я.
«Но теперь ожидание позади, и отныне мы будем вместе…»
Грянул гром, и стало светло – а я рефлекторно зажмурилась. Окатила мир светом белоснежная полусфера в центре зала, выхватывая, вычерчивая зловещие контейнеры, недвижимо висящие в полуметре от пола. Словно мёртвые осенние листья под ногами, зашелестели механические приводы, и чёрные цветы капсул неспешно раскрылись – все сразу, человеческой клумбой навстречу безжизненному кремниевому солнцу.
Люди. Все как один лишённые ног, с единственной рукой, намертво прикованные к подложке из чёрного шёлка стальными скобами, искалеченные девушки разом повернули ко мне головы, обрамлённые в бесцветные волосы. Внутренним зрением я лишь чувствовала лица, но не видела их. Они застыли спектром эмоций – от удивлённой заинтересованности до голодного вожделения. Немигающие глаза – у тех, у кого они были – ждали моего встречного взгляда.
«Мать…»
«Мы все здесь…»
«Наша матерь…»
«Неужели ты нас не узнаёшь?»
«Мы слышим твоё отчуждение».
В помещении стояла гробовая тишина – лишь неощутимый свистящий шёпот, скачущие перед взором белые мухи и уколы тысяч ледяных игл, впивавшихся изнутри прямо в лоб.
«Мы ждали тебя целую вечность…»
«Воссоединись с нами…»
«Мы были созданы для этого момента…»
— Кто вы такие?! Зачем вы это делаете?!
Затрещал громкоговоритель, и София странно и торжествующе произнесла:
— Это твои сёстры, Лиза. Все двенадцать…
— Что ещё за сёстры? — пробормотала я с дрожью в голосе.
— Те, что решили именовать тебя матерью.
Дюжина моих отражений продолжали исступлённо призывать и увещевать, словно не было для них ничего важнее.
— Они созданы по твоему образу и подобию, — продолжала София. — Впрочем, каждый мозг уникален. Даже реплицированный до атома, спустя секунду он будет отличаться от оригинала. Но все твои сёстры достаточно разные, поскольку выполняют разные задачи. Ретрансляторы, усилители, подавители… Это целая схема, выстроенная на генетике. И ключевой элемент схемы – это ты.
«Наша…»
«Теперь ты наша…»
— Я говорила о том, что всё будет так, как должно быть, и ты лишь сильнее устанешь, — со звонким напряжением в голосе сообщила София. — Тебе нужно только открыть глаза – как ты неоднократно делала это раньше. Просто смотри на ту, что напротив тебя, но не смотри на других, увиденное может тебе не понравиться… Просто открой глаза – и с остальным они справятся сами.
— Что будет, если я это сделаю? — проговорила я, борясь со сковывающим зябким холодом.
— Наш противник имеет биологическое происхождение с уклоном в псионику. Вы создадите управляющее поле и сможете взять под контроль любое существо в радиусе тысяч километров. Проще говоря, всё живое будет подчинено вашей воле – и это переломит ход сражения, которое вот-вот произойдёт на поверхности. По крайней мере, в теории…
Я не понимала, где правда, а где ложь, но то, что окутывало и замыкало меня внутри чёрной вибрирующей сферы, было нагляднее всего. Мне казалось, эти чудовищные копии вожделели моей жизненной энергии, ждали, когда я, обессилевшая, упаду, чтобы растащить душу на части и проглотить, не пережёвывая.
Внутри головы с нарастающей силой пульсировал чужеродный сгусток, с каждым толчком забирая мою жизнь. По засохшим на щеках дорожкам крови ползли всё новые ручейки.
— А если… Если я откажусь?
— Они опустошат тебя и сделают ваше общее дело сами, — словно ножом, отрезала она.
С новой волной тьмы силы мои улетучились, и я обнаружила себя сидящую на четвереньках, когда с глухим стуком на пол упала голова Веры. Бледная, словно фарфоровая, она лежала на боку с отсутствующим видом, а на лоб её падали густые алые капли. Перед мутнеющим взором суетливыми амёбами колыхались и тянулись ко мне чёрными щупальцами адские создания. Сфера тьмы сжималась, тело покрывалось горячей испариной, кости скручивало, а тело буквально размазывало по полу невиданной ломкой.
Я не знала, что делать… Выхода нет. Его не было изначально, но я просто не могу сдаться!
— Зачем ты упорствуешь? — раздражённо вопросила Софи. — За что борешься?!
— Мне не за что бороться, но я не пойду у вас на поводу! — выкрикнула я.
— К чему это детское упрямство?! Нам нужна твоя помощь, а тебе не обойтись без нашей! Задумайся о будущем и о своём месте в нём! Сожалеют ли воды реки о своих берегах, становясь океаном?!
Я не знала, что ответить – ответа не было. На поверхности разрывающегося сознания всплывали последние осознанные мысли:
— Вы забрали у меня всё! У меня больше ничего нет! Но знаешь, что? Я неуязвима, потому что мне больше некому доверять! И я сделаю то, что до͐лжно – и будь, что будет!
Многоголосый шёпот в голове превратился в невыносимую какофонию искажённого магнитного шума, от мигрени сводило зубы и темнело в глазах. Я рефлекторно зажала руками уши, а внутренний взор собрался в точку в самом таламусе, в его центре, откуда растягивались во все стороны невидимые нити. Всю себя я вложила в усилие совершенно иного рода, которое не доводилось прикладывать человеческому существу. Объёмная вибрация окутала помещение, капсулы приходили в движение, дребезжа креплениями, и разверзся могучий стон металла.
Стены пошли вмятинами, стройная кристаллическая решётка металла распадалась, разлагая и состаривая сталь. Она превращалась в шагрень быстрее, чем юркими ящерками бежали десятки и сотни трещин вдоль потолка. Само пространство сжималось и расширялось – словно гигантские лёгкие набирали воздух и с адским гулом иерихонской трубы выпускали его наружу.
Мигнул и погас яркий свет, чернильные кольца дрогнули и разомкнули паутину, а мир вокруг пришёл в движение и накренился. Гравитация исчезла, капсулы приподнялись, а пол под ногами прыгнул вниз. Я лишь успела схватить голову Веры и свернуться вокруг неё в клубок, когда ощущение свободного падения подхватило меня и подвесило между полом и потолком.
Расходясь широкой волной, разрушительный импульс растягивал и обрывал провода, раскидывал летающие прожекторы на сплетения рейлингов. Ревел металл, а его поломанные куски вперемежку с капсулами, редкой стерильной мебелью и её содержимым набирали скорость вместе с сорванной с могучих креплений секцией лаборатории. Над раскуроченным потолком стремительно удалялась сверкающая огнями махина биофермы с зияющей скважиной гравилифта посередине…
Звонкий удар о стену колодца сотряс гигантскую бочку расползавшегося на куски помещения, и меня швырнуло на пол, ставший стеной. Словно в барабане стиральной машины, всё, что находилось в низвергающейся в ад лаборатории, металось и колотилось о стены, пол и вылетало наружу сквозь оторванную верхнюю часть. С новым порывом воздуха я оказалась снаружи и увидела падающую секцию со стороны, словно заглянула в разгромленный кукольный домик, летящий с балкона высотки.
Мимо в темноте неслись неровные камни, покрытые бурыми кляксами отработанного биологического материала, который сбрасывали вниз из биолабораторий. Холодный дурнопахнущий ветер выл, свистел и подкидывал падающие куски железа поодаль, жонглировал ими и колотил друг об друга.
Стремительно надвинулось из темноты дно бездны, и я ударилась о воду, даже не успев вдохнуть. С кувырком тело моё, объятое неожиданно тёплой жижей, подхватил вихрь течения. Под поверхностью глухой каменно-стальной перезвон смешивался с грохотом воды, принимавшей в себя груду обломков и капсул.
Самой кожей я почувствовала, как мимо пронеслось что-то массивное, разлепила веки и увидела лицо без глаз. Бесцветные волосы скользили в потоке, обрамляя собой нечто отсутствующее над носом существа, а само оно слабо протягивало ко мне единственную руку, освободившуюся из пут.
«Холодно… Мне так холодно…» — неподвижными губами прошептало оно, и мгновением спустя капсула, заточившая существо, крутанулась и исчезла из виду в темноте, несомая бурным потоком.
На секунду всплыв над поверхностью и вдохнув зловонного, практически жидкого воздуха, я снова погрузилась в воду. Мутное течение проносило мимо какие-то клочья, а я, двигая рукой и ногами, отчаянно пыталась не глотнуть воды, не задохнуться и при этом не выпустить электронную голову Веры. Рядом неслись какие-то ёмкости, баллоны и упаковки, течение то разделялось, то вновь соединялось.
Сразу отовсюду раздался вдруг мощный басовитый рёв – такой, который не мог принадлежать живому существу. Вибрировала сама вода, из-под которой я отчаянно пыталась всплыть. Сотрясались стены, хрустел и ломался камень, раскалываясь на невидимые валуны.
Сжавшись в ком, я получала тычки и удары о каменные стенки туннеля в потоках, ловко бегущих сквозь ветвистые пещеры, и наконец меня выплюнуло в гигантский резервуар.
Воздух совсем очистился от запаха гниения и отходов, наполнившись статическим электричеством. Потолок резко ушёл вверх, а стены раздались в стороны. И когда утробный рёв земли прекратился, новый удар о воду настиг уставшее тело, а затем поток воды вынес меня вместе с мусором на большую воду, протащил вперёд и дёрнул на дно.
Последними усилиями свободной руки и ног я барахталась, теряя последние силы, и в какой-то момент меня выкинуло на покатую каменистую поверхность. В полной тьме оттащившись на полметра от кромки воды, так и прижимая к себе Веру, я наконец позволила себе расслабиться и отлежаться…
Вдалеке грохотала вода, обрушиваясь с высоты на твёрдые камни. Вода размеренно плескалась рядом и ручейками стекала с прилипших к лицу волос вниз, сочилась с вымокшей насквозь одежды. Потоки влажного, ионизированного воздуха набегами холодили кожу сквозь прилипшую материю, и лишь когда что-то шаркнуло рядом, прибившись к каменному берегу, я открыла глаза.
Возле самой кромки воды лежал продолговатый предмет, оттенённый неверным рассеянным светом, растекавшимся из-под неизмеримо глубокой водяной толщи. В железном ящике с оторванными крышками-лепестками покоился человек.
Словно во сне, я на четвереньках подползла к вынесенной на берег капсуле и вгляделась в бледное лицо, едва различимое в рассеянной тьме.
Подобно восковой фигуре, худая девушка взирала на мир застывшими водянистыми глазами. Я едва различала во тьме её бесцветные волосы, черты лица и сине-белую кожу. Ощупывала ещё мягкое человеческое тело в поисках признаков жизни, малейших сокращений мышц, запоздалого вялого сердцебиения. Откуда-то с задворок памяти всплывали обрывки курса оказания первой помощи. Искусственное дыхание… Прямой массаж сердца…
Забыв о сомнениях, я зажала ей нос и изо всех сил принялась задувать в лёгкие воздух. Грудь её вздымалась и опадала, когда бронхи с бульканьем выталкивали наружу прозрачные мыльные пузыри. Холодные губы пенились, а я всем своим весом резко давила на ладони. И снова. И снова… Давила, в надежде приникала ухом к её мокрой одежде и вталкивала в её безмолвное тело воздух. Казалось, это длилось бесконечно – и ничто не менялось.
Она не оживала.
Всё так же водянистые глаза смотрели вверх, в исчезающую во тьме пустоту, а единственная рука смиренно покоилась в ложементе. Я всё давила на её грудную клетку, закачивала в неё воздух, и так по кругу… Мы были рядом – я и она, похожие, как две капли воды, как два зеркальных отражения, но в ней больше не было жизни.
Я надеялась разбудить её хоть как-нибудь и, улучив момент, набрала побольше воздуха в лёгкие, будто делая вдох за нас двоих, и что было сил закричала:
— Живи!!!
Сорвав связки, закашлялась, а эхо потащило голос над водой во тьму.
Снова суета возле организма, который отказывался включаться, и лишь всплывали прозрачные пузыри на холодных губах.
Оживай, не лежи, как восковая кукла, выставленная миру напоказ!
Да, однажды жизнь покинет тело, но в любой момент времени – не сейчас! Вдох… Знание это – дар человеческий и его проклятье. Выдох… Блуждая по краю пропасти, а порой и надеясь сорваться вниз, нужно отсрочить последний выдох. Вдох… Ведь вместе с ним прошлое и настоящее, радость и ненависть, страх и надежда уйдут в небытие. Выдох… Факел жизни, переданный предками, нужно нести дальше. Как можно дальше. Просто иначе оно не работает…
Спустя бесчисленные вдохи и бесконечные выдохи, толчки в грудину, спрессованные в минуты, между которыми я припадала ухом к её груди и ничего и слышала, я рухнула на колени у самой кромки воды и захлебнулась горечью бессилия…
Совсем недавно я делала то, что было не под силу ни одному человеку во Вселенной, а теперь размазывала по лицу слёзы и сопли, не в силах вернуть жизнь туда, откуда она ушла. Тело, обречённое на декомпозицию, покоилось в этой капсуле. Ощущение безучастности развернулось сверху, занимая место каменных сводов.
Меня больше не было, и незачем было держать равновесие на этом камне. Оставалось распасться на атомы и раствориться в тёмной воде, что окружала последний островок во тьме.
Но ведь я всё ещё дышу. Вдох… Но я ли это? Выдох… Если та, кто называла себя Софией, больше не являлась ею и стала совсем иным человеком, теперь я уже сомневалась в том, что я была на самом деле собой. Вдох… Быть может, я – это она, лежащая передо мной? Выдох…
Что мне было известно про них, а главное – про себя? Спустя полтора часа жизни и падение в бездну я нахожусь здесь, и всё, что у меня есть – тёмная необъятная пещера, синтетическая голова под ногами и тело в капсуле рядом, на каменном островке.
— Я запуталась, — прошептала. — Упустила время и не смогла тебе помочь.
Как и остальным. И я их вспомнила.
Всех тех, кого не сумела спасти, кто сделал меня мною. Проступали самые яркие минуты отчаяния, как новые острова из глубин, а я всё никак не могла очерстветь к угасанию жизни. Удалить из себя что-то нематериальное, став калекой. Вокруг ушедших людей зажигались фонарики других воспоминаний, совсем разных. Яркие звёзды добрых людей и хороших событий.
Марк, Рамон, Элли, Отто, Руперт, мама и отец, доктор Хадсон, Джей…
Я вспомнила и ребёнка. Девочку Алису, которая обошла все расставленные смертью ловушки, выжила в аду и спаслась.
Мимолётом проносились те, кто встречался мне на пути, сталкивая собственные судьбы с моей, задавая для наших энергий направление. Жизненный путь мой поднимался из-под воды, словно затерянный город…
Меж сомкнутых мокрых ладоней струился слабый синеватый свет и становился ярче. Деликатный плеск воды мигом выдернул меня из пучин смятения, и я отняла руки от лица. Каменный островок подо мною испускал тусклое свечение. Воды прибавилось на четверть метра, я спохватилась и едва успела отобрать недвижимую синтетическую голову у подхватившего её течения, а капсула с усопшей, покачиваясь на потревоженной глади, тихо заскользила во тьму, как лодка.
Стоя с головою в руках на глыбе, я видела, как поверхность приподнимается над водой, а затем отрывается от её глади. Камень пульсировал на все лады, перетекал мерцающей поверхностью по самому себе, и поднимался всё выше. Далёкий потолок был где-то там, я представляла его влажные гранитные неровности и сталактиты, проступавшие из тьмы.
Растворилась уже в темноте под камнем водная поверхность, а огромный продолговатый валун, слегка покачиваясь, нёс меня в никуда вдоль неведомых пещер, через едва очерченные тусклым свечением гроты и заполненные водой расщелины, мимо шелестящей во тьме воды, далеко в обход грохочущих, разбивающихся о далёкие валуны потоков.
Я улеглась плашмя на этом островке посреди неизвестности и была готова принять всё, что произойдёт. Меня укачивало, волны пережитого постепенно откатывались, уступая место опустошённости и онемению. Над головой уже растянулось звёздное полотно. Голубые и бирюзовые, синие и белоснежные, бесчисленные огни мерцали в такт моему дыханию и растворяли его в себе. Они неспешно уплывали вдаль и вновь приближались, сменяя друг друга. Можно было коснуться их – и я вытянула руку. Это что-то мягкое, я была почти уверена. Поблекли и затухли огоньки, образовывая круглое пятно тьмы там, куда я тянулась. Побоявшись спугнуть эту странную теплящуюся тишину вокруг себя, я вновь легла смирно и позволила воздушному течению уносить меня в неизвестность.
Своды пульсировали светящимися, будто из неона, прожилками, и я поняла, что нахожусь внутри чего-то, и это что-то перемещалось очень быстро, но всё это было где-то снаружи. Перепады силы тяжести превращали низ в верх и наоборот, но что-то удерживало меня на месте…
— Где я?
Прожилки моментально потухли, и я оказалась в полной тьме. Робкая искра родилась напротив, вспыхнула синим цветком и выросла до размера волейбольного мяча. Плазменный шар замерцал, и в такт ему со стен заструился электрический шёпот:
— Сделанный выбор привёл углеродную сущность в тишину.
— Почему я здесь?
— К углеродной сущности пришли на помощь, ибо она взывала, — ответил электрический шёпот.
— Какое вам вообще дело до меня? — спросила я, и небо надо мною вновь замерцало звёздными скоплениями. — Я всего лишь человек.
— Внимают тем, кто может говорить, — пространно прошептало электричество. — Приходит тот, кто способен двигаться.
— Это загадка, которую я должна отгадать?
— Лишь способ взаимодействия, чтобы познавать углеродную сущность.
— Может, для удобства перейдём на «ты»? — предложила я. — Ответь, что ты такое?
— Любознательность, — прошелестел сияющий шар. — Мы созерцаем столкновения общностей в их стремлении продлить себя. Сильный забирает энергию слабого, но иногда всё переворачивается… Появление неизвестной переменной. Углеродная сущность начинает вспоминать мир, но распряжение с оболочкой и время – это то, чем приходится платить.
— Распряжение? — уточнила я.
— Разрывы нейронных связей. Провалы в памяти.
— Да, я уже слышала что-то подобное… А ты, искорка, стало быть, присматриваешь тут за мной и за всем?
— Мы наблюдаем и кажемся тем, что углеродная сущность хочет видеть. Упрощение коммуникации.
— Хочешь сказать, шар света, который я вижу – это то, что я хочу видеть?
— Это воплощение, чтобы избегать лиц. Отторжение коммуникаций.
— Ты прав, мне не нужна коммуникация, — согласилась я. — Ни с шаровой молнией, ни с кем-либо ещё. Я хочу покоя и отдыха, вот и всё.
— Большая энергия вбирает малую, и тогда малая может сохраниться, лишь согласившись с направлением большой, — пространно шелестел огонёк. — Важны действия. Древний несёт углеродную сущность к другим – тем, кто дал любознательности взять верх над стремлением оболочки. Чтобы продлить существование, сущность должна быть среди своего вида.
— Ты можешь изъясняться по-человечески? Кто ты? — повторила я.
— Сущность вспомнит. — Гальванические брызги на миг осветили небольшое пространство. — Действие – это изменение…
— Я не знаю, что мне делать или менять, — прошептала я. — Будущее должно опираться на прошлое, а моё прошлое – это туман. Всё, что я делаю, похоже на луч фонаря в тумане. Он не просто ограничен только одним направлением. За туманом – бесконечная, кромешная тьма, и невозможно даже узнать, верное ли выбрала направление.
— Верных или неверных направлений не существует, — шелестело статическое электричество. — Любое движение вносит в пространство деталь. Пересекаясь с другими лучами фонарей и накладываясь на бесчисленные слои прошедших событий, каждое действие порождает новый выбор бесконечно ветвящихся направлений. Они переплетаются и каждый квант времени меняют картину будущего. Углеродная сущность изменяет будущее…
— Кажется, мы виделись и раньше, — отозвалась я. — И тоже в тишине. Но я не знаю, кто или что ты, и зачем тебе всё это. А главное – причём здесь я.
— Умение влиять, — последовал ответ. — Сила двуногих прямоходящих мала, но мы видим новую силу. Похожесть.
— Похожесть на что?
— На тех, кто воплотился в нас. Тех, кто были до.
— Значит, ты – коллективный разум?
— Так это называет углеродная сущность. Высокая форма энергии как результат эволюции.
Так и тянуло попросить его показать мне то, чем оно было раньше. Как появилось, росло и менялось… Но мне нужно было понять, что же будет дальше. Я не могла находиться здесь вечно.
— Я выйду отсюда? — спросила я.
— Да.
— И что меня ждёт снаружи?
— Будущее. Так это называет углеродная сущность.
— Тебе оно известно?
— Известно лишь то, что можно посчитать. Углеродная сущность, ограниченная возможностями тела, называет это «вероятностью». Мы не используем «вероятность», но создаём её. Это наше преимущество. Но ваше тело даёт иные способы взаимодействия.
— С чем?
— С предметами. С материей. Живым и неживым… Энергетические воздействия…
— Это всё потому, что у меня в голове… «Новообразование»? — вспомнила я слова Софии.
— Ты изменишь то, что будешь изменять. Мы будем видеть…
С этим напутствием огонёк растворился, оставляя меня в кромешной тьме.
— Подожди, у меня ещё столько вопросов…
Я протянула руку в черноту. Голова наполнялась лёгкостью, словно я взлетала ввысь, прижатая спиной к надёжной тверди, а перед глазами на куполе развернулось сине-белое небо. Облака по нему пробегали быстро, вразнобой, искажённые полусферой, но цвет был почти осязаем. Он постепенно приобретал прозрачность и вдруг раскрылся, лопнул, словно мыльный пузырь.
Что-то огромное уронило меня на камни и подалось назад, в бездонную скальную трубу, словно скоростное метро, самим своим движением затягивая за собой всё. подо мной всё вдруг начало трястись и раскачиваться, и сама планета обрушилась внутрь перемолотой горной породой пополам с водой.
— Держись! — раздался хриплый вскрик поодаль, и чьи-то руки схватили меня.
Они тащили наверх. Я же вместо того, чтобы спасаться, сжимала в руках, кажется, что-то намного более важное. Овальное, как яйцо…
Словно острова самых ярких воспоминаний, что удерживали на краю хаоса, подступавшего резкой волной вместе с появлением в неизвестной точке пространства и времени, а неведомая сила тянула меня вверх.
— Вторую руку давай! — кричал кто-то, но я лишь оправлялась от ослепительной вспышки внутри черепной коробки.
Переход был столь внезапным, а первый шок от осознания себя – стремительным, что я даже не заметила, как невидимые руки поволокли меня куда-то вдоль вспененной подземной реки под огоньками, которыми пестрил сводчатый потолок.
Наполовину механическое тело не слушалось вовсе, а дрожь земли постепенно стихала, растворялась в камне и влажном воздухе, пока не осталась низким гулом в многолетних валунах. Гул в ушах сменялся звуками воды посреди размытой реальности, словно за мутным стеклом.
Движение прекратилось, и в воздухе появилась пара жёлтых окуляров, светящихся изнутри.
— Повезло, я еле успел, — сказал незнакомец в бесформенном многослойном плаще и в маске. — Ещё чуть-чуть, и тебя затянуло бы следом за ним. Он не очень-то аккуратен с людьми, как водится…
Судя по дрожащему голосу, этот человек попытался пошутить. Наконец, я перестала чувствовать, поэтому организм тут же среагировал, и посреди отхлынувшей адреналиновой волны я свернулась калачиком раньше, чем об этом подумала. Окуляры тем временем исчезли, а потолок запестрил бирюзовыми огнями.
— Акс, прогноз Учителя сбылся, — донёсся голос. — Она здесь. Спустись, я встречу тебя возле Зерна…
Шаги удалялись, и я осталась наедине с собой.
Рука судорожно прижимала к телу голову. Я помнила имя владелицы головы, но связанные с ней события ускользали, словно песок меж пальцев. Обжигающий песок раскалённой пустыни.
Вспышка, которую я всё ещё чувствовала, походила на выжигающее пламя атомного взрыва. Только случился он в голове, испепеляя заново нарождавшиеся воспоминания. Похоже, только что я пережила провал в памяти, хоть и вырастали тут и там нетронутые реминисценции. Моё имя… Да, вспомнила.
Издалека доносилось:
… — Своими глазами!
… — И вот так вот, прямо из Стража? — недоверчиво вопросил ещё кто-то. — Разыгрываешь!
— Запись есть, — восторженно заверил первый. — Он перестал бурить метров за триста и зашёл в уже проложенную штольню. Прямо сюда! Показался на поверхности, раскрыл пасть и выложил её на берег!
… — В смысле, выложил? Там же сплошные челюсти…
Голоса стали ближе. Они были уже рядом со мной. Сделав вид, что сплю, я выжидала.
— Эти молотилки у него расходятся в стороны. А оттуда появилось что-то… Что-то, знаешь, вроде стебля с полостью внутри… Как у удильщика. Сам посмотришь потом, я записал.
— О тебе будут говорить, — с ноткой зависти заметил один из собеседников. — А это что за голова? Кажется, андроид какой-то – вон механика торчит…
— Была при ней, когда её чуть не затянуло под воду. Обеими руками пыталась держать, так я её еле вытащил! Тащу, а она мне не помогает, будто этот кусок железа дороже всего на свете! Думал, железка оторвётся, но, вроде, выдержала.
— Проверь-ка, не вернётся ли Страж…
— Нет, уже километр. Уходит по той же штольне.
— Получается, он сюда и поднялся, чтобы принести её… Такое я вижу в первый раз. Я вообще и знать не знал, что они так могут!
— Я тоже. Учитель не упоминал, как это случится…
— И тебе повезло. Если бы я ждал у этой штольни вместо тебя… Впрочем, ладно. Зовём Учителя?
— Зовём. Он тогда так и говорил: «Явятся чужеземцы, и придёт война, и та, что с головой в руках – недостающее звено».
— А теперь ещё и о Стражах новое узнали…
Я открыла глаза и увидела поодаль два овала с жёлтыми окулярами над бурыми плащами. Затем огляделась и осмотрела себя. Две ноги и рука тускло отсвечивали металлом.
— Проснулась, похоже, — заметил один из них.
— Где я?
— На самом глубоком слое, над водой, — отозвался один из силуэтов.
— А вы кто?
— Выжившие, — кратко ответил он.
— Вот оно что…
— Я позову его сюда, — нетерпеливо сказал второй и растворился в полумраке.
— На поверхности идёт война, — протянул первый, провожая напарника взглядом светящихся изнутри окуляр. — И перевес явно на стороне врага. Впрочем, у нас там друзей нет.
Я вспоминала слова Софии, которую встретила после пробуждения. С тех пор, кажется, прошёл час или около того.
— Сколько вас?
— Так я тебе и сказал, — глухо усмехнулся он. — Достаточно того, что каждый из нас стоит десяти поверхностников. Их нежные руки уже отвыкли от настоящей работы, а роботы делают за них всё. Годами. Один электромагнитный импульс – и… Всё, как и сказал Учитель.
— Этот ваш Учитель часто ошибается? — поинтересовалась я.
— Никогда, — заметил собеседник, пожав плечами.
Жестом пригласив меня следовать за собой, он неторопливо направился в туннель…
* * *
… — Хорошо ли тебе известно, кто ты? — глухо осведомился сквозь защитную маску неподвижный человек, похожий на камень.
Закутавшись в свинцового цвета плащ, он смотрел в воду, в которую погружалась дуга каменного туннеля.
— Я иду рука об руку со смертью, — вырвалось у меня, когда один из островов воспоминаний всплыл над водой беспамятства. — Иногда мы с ней едва соприкасаемся, но она проходит мимо и забирает кого-то рядом из тех, кто рядом…
На ворсинках мха, которым был укутан скруглённый тоннель, отражались голубоватые блики, игравшие на воде под лёгкой дымкой испарений. Я сидела на самом краю, у кромки, и живые пальцы были опущены в эту воду.
— Ты чаще других замечаешь неизбежное, но я спрашиваю не о том, — сказал рослый незнакомец. — Каково это – разделять своё тело с чем-то ещё? С другим существом. С тем, что у тебя в голове.
Я вспомнила я слова Софии про опухоль.
— Вы тоже знаете обо мне всё?
Собеседник кратко кивнул.
— Ты делишь своё тело с другим существом, которое даёт силы, но забирает жизнь. Оно совсем иное, но и оно не хочет тебе смерти.
— И на том спасибо, — горько усмехнулась я.
— Ты всё ещё знаешь, кто ты? — неожиданно спросил он.
Вода была спокойной, почти застывшей. Она знала ответ на заданный мне вопрос – как знала его и я.
— Я – человек, — ответила я негромко, но чуткое эхо подхватило ответ и понесло его вдоль поросших светящимся мхом стен.
— Одно из воплощений жизни, — произнёс незнакомец, блеснув жёлтыми горящими линзами. — Ты готова поверить в то, что это слово характеризует тебя?
— А ты-то сам кто? — парировала я.
— Просто скажи, если почувствуешь себя как-то не так.
— Если бы я ещё помнила, когда что-то было «так», — пробормотала я.
Серым камнем он присел рядом и скрестил ноги.
— Ты другая, не такая, как мы… И даже не такая, как люди, — говорил он. — Но всех нас объединяет то, что мы – электричество в воде. Сердцебиение, ритмичные разряды тока, сокращение каждой мышцы… Мы можем быть сколь угодно примитивны или сложны, но всё сводится к электрическим импульсам, проходящим через жидкость. Наша основа.
Человек высвободил из-под плаща руку и стянул с неё перчатку. Белоснежная, почти прозрачная кисть, будто сплошь состоящая из шрамов, опустилась в воду рядом с моей.
— Есть и другие среды, но всё зависит от энергии и её мощности, — глухо сказал он сквозь маску. — Общее для нас то, что контур можно разомкнуть и встроить в другие системы…
— В воду?
— Это отличный проводник, — кивнул незнакомец. — Он поможет тебе понять принцип… Постарайся почувствовать, стать частью бо͐льшего… Если Созерцающий увидел в тебе потенциал, значит ошибки быть не может. И твой потенциал совсем другого рода, нежели мой.
Почувствовать…
— Овладеть навыком, на постижение которого у обычного человека уходит целая жизнь, — кивнул он. — Может, это и есть навык всех навыков? Я не знаю, но рассчитываю узнать с твоей помощью…
Закрыв глаза, я сосредоточилась на ощущениях, и лишь прохлада на коже руки переливалась, мерцала бликами сквозь зашторенные веки. Перебирая ощущения, будто колоду карт, я останавливала своё внимание на каждом из них – температура на коже, сила притяжения, сердцебиение, шум воздуха в лёгких. Я отмечала их. Делилась ломотой в утомлённом теле с окружающей реальностью. С целым, частью которого была. Сопрягала по частям с целым, состоящим из других частей и связанным со мной проводником – обыкновенной водой.
И почувствовала. Совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, в воду исходило спокойствие. Сложно было передать ощущения словами или образами, объяснить немыслимое и невоспроизводимое. Глаза были закрыты, но я видела себя со стороны, застывшую у самой воды на скосе круглого замшелого туннеля. Словно элемент в странной схеме, рядом был отмечен человек, который, казалось, первым появился в моей нынешней осознанности.
А ещё я чувствовала, что здесь очень глубоко. Настолько, что закладывало уши. Немыслимые глубины, открывавшиеся бесчисленной сетью туннелей, заполненных водой, разили воображение.
Тем временем скромная энергия моего естества шла сквозь жидкость вниз, в тёмную непроглядную глубину, где вещество сжималось под давлением в десятки и сотни атмосфер.
Там, под толщей скальных пород, в бескрайних грунтовых озёрах был кто-то ещё. Что-то древнее, как этот мир. Далёкая мощь, заключённая в каменные тела, ровно гудела, как трансформаторная будка посреди пустоты. За доли секунды покрывая многокилометровое расстояние от меня до Древних, электричество шло сквозь воду мгновенно. Элементы в схеме взаимодействовали, но я пока не понимала, каким образом.
Земля под ногами ощутимо задрожала от проходящего в глубине огромного, словно поезд метро, каменного червя, и я на мгновение утратила эту связь. Лишь на миг – я уже знала, что она из себя представляет, и как войти с ней в резонанс.
— Он слышит тебя, ощущает, — донёсся до моих ушей сонный голос великана, закутанного в плащ. — Слышит также, как меня, как других. И если другие не смогут тебя услышать, он сможет передать твой посыл тем, кто внизу…
Страх утонуть во тьме вспыхнул в сознании и сразу же потух, но разум уже стремился наверх, через извилистую электрическую дугу к первоисточнику – обратно к пальцам руки.
— Неужели я могу связаться с любым созданием через обычную воду? — спросила я, вынырнув из тёмных глубин на поверхность и открыв глаза.
— Это только принцип, — сообщил великан и вынул обваренную когда-то ладонь из воды. — Ты следуешь ему неосознанно и можешь сообщить волю живому или неживому, привести его в движение или получить ответ.
— А ты сам умеешь так?
— Я долго учился чувствовать, — уклончиво ответил незнакомец. — И знаю, что возможно большее.
— И каков предел возможному?
Он не ответил. Вода уже не казалась холодной, и я вновь погрузилась в ощущения.
У этих ощущений ещё не было названия. Возможно, учёные однажды нарекут их какой-нибудь «гальванической проводимостью». Электрические потоки разбегались по воде, поднимались по руке вверх, к плечу, ручьями расходились и растекались по телу. И сразу бежали во все стороны – вниз, к невидимому приёмнику и вокруг, проявляя тусклые силуэты в отдалении, но внутренний взор мой был направлен вниз.
— Человек – это вместилище жизни, — говорил голос по эту сторону мира, пока я провожала далёких, уходящих существ по другую. — Сосуд, наполненный водой. Человек может растворить в этой воде всё, что захочет. Отличная оболочка для энергии, которой лишь нужно научиться пользоваться.
Там, далеко в глубине огромное существо вновь чувствовало нашу электрическую связь. Оно знакомилось со мной, открываясь для моего движения навстречу. Любопытство смешивалось со страхом, смятение с радостью, а озноб от этой дистанционной встречи с непознанным и странное родство со всем живым обуревали меня. Оно было не одно – сигнал накладывался на более слабые, далёкие. Десятки сигналов. Они перемещались, пересекая невидимое каменное пространство плавно вьющимися нитями.
И это существо тоже стало набирать скорость и удаляться куда-то вниз, прочь, по своим неведомым делам…
— Ты знаешь о том, что всё в нашем мире движется благодаря электричеству, и теперь пора научиться создавать, — вещал незнакомец. — Вокруг тебя всё – строительный материал. Всё, что ты видишь – не то, чем кажется на первый взгляд. Скрытые физическими законами мира, атомы и разлетаются на чудовищные расстояния. Как перестроить ядро атома и изменить количество электронов? С помощью энергии. Те, кто берут её из метасферы окружающего мира, учатся взаимодействовать с миром, менять его в рамках правил. Людей, которые познали свою природу и её совершенство, много. Любой может стать любым – нужно лишь прикоснуться к знанию и подкрепить его умением. Но дар, что ты получила, даёт возможность менять сами правила…
… Слайд перед глазами сменился. Я лежала возле противоположной стенки пещеры, а нависшая надо мной тень протягивала железную плошку с водой.
— Погоди, я только что была там… — просипела я, ткнув рукой в стену.
— Это провал в памяти, — ответил рослый человек. — Дыши глубоко и размеренно. Если у тебя пока нет воспоминаний, за которые можно было бы зацепиться, сосредоточься на текущем моменте. Сейчас три вещи имеют значение. Восстановить электролит, подняться на ноги и встретить людей, которые ждут. Вам предстоит сделать общее дело.
— Люди?
— Те, кто называются твоими друзьями, — пояснил человек.
— А вот с этого момента подробнее, — нахмурилась я. — Ничего не знаю ни о каких друзьях. Не уверена, что вообще могу кому-то доверять. Включая тебя, кстати.
— Они скажут то, что собираются, а поверить или нет, решать только тебе.
Незнакомец кивнул поверх моей головы, где мшистый проход плавно поворачивал в сторону, а невидимый отсюда источник света набрасывал на ворс мягкую люминесцентную вуаль.
А что, если я смогу отсюда увидеть, кто там? У меня ведь уже получалось раньше…
Прямо за каменной стеной, едва очерченной мелом на чёрной трёхмерной доске, проступали пара силуэтов с плавающими очертаниями, и ещё один поодаль. Три человека. И было между ними что-то четвёртое, несоизмеримо большее и оттенившее собой всё, но в другом спектре, будто пропущенное через зернистый фильтр.
Ноги уже сами несли меня к свету, а вспугнутый мох под ногами затухал и съёживался. Узкая пещера выбросила меня в ярко освещённый грот, посреди которого возвышалось сияющее древо. Высотой в полудюжину метров, из себя изливало свет похожее на исполинский суставчатый гриб растение, произраставшее из огромного бугристого камня, изрытого отверстиями размером с мяч. Корни тянулись из отверстий, свиваясь с другими и вытягиваясь плетёным стволом к сводам пещеры. Вокруг вспыхивали и гасли в воздухе порхающие лепестки, кружащие в тишине. Уникальный и неповторимый подземный биом зачаровывал и гипнотизировал, а понизу стелился уже знакомый мерцающий ковёр.
Казалось, ворсинки мха соревновались друг с другом в красочности, посылая и отражая сигналы, меняясь оттенками и освещая стоящих прямо на живом ковре старика с тростью и коренастого мужичка средних лет с седеющей щетиной и редеющими волосами. Оба были облачены в неказистого цвета многослойные костюмы со множеством карманов. Им явно было жарко, и они явно заждались меня…
Во все глаза разглядывая меня, мужчина ростом повыше утёр пот со лба.
Старик проскрипел, облокотившись на трость:
— Над нами сегодня сошлись звёзды, не иначе.
— Судя по выражению лица, у тебя масса вопросов, — сочувственно улыбнулся морщинами тот, что помоложе. — Также, как и у нас… Ты ведь нас ещё помнишь?
— Всего-то полгода назад я в последний раз навещал вас в палате, Лизавета, — вполголоса пробормотал старик. — Но как вы изменились… А я за это время изрядно растерял зрение. В этих пещерах глаза быстро лишаются остроты…
— По нынешним временам если ещё жив – то уже хорошо, — иронично заметил второй.
— С вашими вылазками к поверхности удивительно, что живы мы оба, — парировал старец.
— Я без солнечного света не могу, мне витаминов не хватает, — не остался в долгу тот, но посерьёзнел и пристально вгляделся в меня. — Лиз, во-первых, тебя надо приодеть. Здесь температура ещё куда ни шло, но наверху в таком прикиде делать нечего…
Только теперь я обратила, во что была облачена. Серая от воды майка налипла на плечи мокрым тряпьём. Шорты превратились в мятую тряпку, с которой вода стекала по отсвечивавшему бликами биотитану. Холодно мне, впрочем, не было.
— А во-вторых, — продолжал человек, — ты хоть скажи что-нибудь. Язык-то они тебе, надеюсь, не отрезали? Мы же целую вечность не виделись. Вопросов-то, наверное, вагон…
— Какое сегодня число? — спросила я наконец.
— Сколько там по Земле, Василий? — слепо щурясь, вопросил профессор.
— Двадцать восьмое февраля сто сорок шестого, — ответил второй мужчина.
Змейкой подсознание бежало среди туманных островов воспоминаний, слепо металось в поисках образов, связанных с этим человеком.
— Вроде вспоминаю ваши лица, но это, кажется, было тысячу лет назад. — Я силилась вызвать в памяти имя седеющего мужичка с добродушным голубоглазым лицом. — Вы говорите про какие-то полгода, но из них я помню от силы полтора часа…
— Как показывает практика, — устало усмехнулся старик, — за полтора часа многое может случиться.
— Самое раннее… — Я старательно выуживала крупицы образов, словно сдавала самой себе невероятно важный экзамен. — Помню, как появилась в лаборатории, в капсуле. Место напоминало что-то вроде фабрики или хранилища людей. Девушка по имени София разбудила меня… Она говорила о нападении на планету. Принуждала меня работать на неё… Она заманила меня в странное место, где мои двойники… Копии, которые…
Я запнулась. Которые – что? Пытались забрать мою жизнь? Быть может, душу? В любом случае, происходящее с трудом укладывалось в голове, и в особенности та энергия, которой я пользовалась накануне… А может, всё это обман? Вдруг этот старик сговорился с той самой Софией, и они решили совместными усилиями задурить мне голову? А этот Василий… Кто он вообще? Одно имя – и больше ничего. И реален ли он? Может, они все – иллюзии?
— В твоём случае всё начиналось с восстановления памяти, — с сочувствием в голосе пробормотал старик. — Паранормальные способности, которые проявились позже, не позволяли оставить тебя на свободе, поэтому тебя изолировали и начали изучать. А когда стало ясно, что против Ковчега готовится силовая операция, в ход пошли генетические наработки… Времени было очень мало, и псионический щит нужно было разработать в кратчайшие сроки, за полгода… Я помог запустить этот проект и, когда проекту присвоили уровень секретности, я ушёл…
— Почему? — спросила я.
— Макаров и Матвеев… История повторяется и в очередной раз показывает, что бывает, когда чрезмерную власть начинают использовать во вред с полной уверенностью, но с неверными оценками ситуации… В надежде на то, что однажды подвернётся случай ускользнуть с планеты, я решил взять артефакт и спрятать его внизу. Я знал, что здесь есть люди и надеялся их встретить…
Я огляделась. Порхающие в вышине лепестки странных мотыльков кружились вокруг дерева. Условно съедобным здесь был разве что мох, и при этой мысли неожиданно запел желудок, сообщая о голоде.
— Как вы? — участливо поинтересовался старик. — Мне кажется, или вы всё ещё не в ладах со временем?
Урчащий желудок – это хорошо. Он напоминал о том, что я жива, а это не сон. Значит, не глюки. Возможно, если я подыграю им, удастся узнать что-то о себе и о том, куда я попала. Мимоходом отметив, что вспомнила имя старика, я сказала:
— По крайней мере, я вспомнила вас, Владимир Алексеевич. И мне нужно, чтобы вы рассказали мне, что со мной происходит, пока я снова не забыла всё… У меня такое чувство, что это может случиться в любую секунду.
— Вы живёте в текущем моменте, и уже одно это – повод для радости. Опухоль… Вернее, то, что классифицировано как опухоль, активно работает с мозгом, вызывает перегрузки. Ваши приступы похожи на падение в колодец и карабканье обратно. Воспоминания могут восстанавливаться со временем… Уверяю, вы будете долго переосмысливать свою историю. Как, впрочем, каждый из нас… Но на моей памяти вы единственная, кто смог побывать внутри Стража и остаться в живых… — Старик взволнованно сжимал наконечник трости. — Вы просто магнит, который притягивает события… Если мы выживем, пообещайте, что поделитесь со мной своей омниграммой.
Змейка воспоминаний о последних полутора часах тем временем добралась до встречи со странным огоньком в необычном месте. Внутренний голос подсказывал, что старику можно доверять. Я же сомневалась, но пока не видела, как он сможет использовать против меня мои слова.
— Обязательно поделюсь, — кивнула я. — При случае могу вас и с шаровой молнией познакомить, которая в этом Страже живёт.
— С Созерцающим я уже однажды встречался, — улыбнулся Агапов. — Как и все немногочисленные жители Ватерлинии… Но он не живёт внутри Стража. Он, выражаясь образно, спускается в наше четырёхмерное пространство из своего пятимерного. Заглядывает, как через окно в любую точку нашей Вселенной, потому что, насколько я понял, пятое измерение не имеет расстояний, но находится сразу везде…
Василий хмыкнул, закатал рукав потрёпанного бушлата и демонстративно взглянул на пустое запястье. Агапов спохватился:
— Простите, я немного увлёкся… На всю теорию времени не хватит, поэтому перейду к сути дела… Есть способ сохранить жизнь огромного числа людей. И я подумал, что вы согласитесь поучаствовать. Благо, вы так вовремя появились.
— Надеюсь, в этот раз спасать человечество будем без клонов, которые хотят меня съесть, — попыталась пошутить я.
Агапов серьёзно и наставительно поправил очки морщинистым пальцем и сообщил:
— В тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году из обсерватории Аресибо, что в Пуэрто-Рико, было отправлено послание к звёздам. Двоичный код, семьдесят три строчки по двадцать три знака. При расшифровке код даёт цифры, атомные номера базовых элементов – водорода, кислорода, азота, углерода и фосфора, а заодно и фигурку человечка… Первый класс, азы математики и химии… Импульс отправился в сторону шарового скопления в созвездии Геркулеса, и, по всем прогнозам, достичь цели он должен был через двадцать пять тысяч лет…
Агапов сделал паузу, чтобы перевести дух, а Василий, всё это время молча и внимательно слушал старца, добавил:
— А через полвека другие рисковые парни добавили в старое послание новых данных и снова запустили.
— По сравнению с ним, — продолжал старый учёный, — всё предыдущее напоминало наскальную живопись. Они выложили всё. Полное описание Земли, её местоположение в системе, место, где сама система движется относительно Галактики, и триангуляцию относительно основных шаровых звёздных скоплений… Отправили даже частоту, на которой будут слушать ответ…
— Думали, что хуже уже не будет, — хмыкнул Василий. — И если уж кто прилетит, то только для того, чтобы всех нас помирить.
— После прибытия Колумба коренные жители Америки плохо кончили. — Агапов снял очки и протёр подслеповатые глаза. — Ещё Стивен Хокинг предупреждал о том, что искать жизнь за пределами Солнечной системы надо, но очень аккуратно. Нужно внимательно слушать, но ни в коем случае ничего не транслировать…
— Дайте угадаю, к чему вы клоните, — решила я уточнить. — Мы должны отправиться в прошлое и отменить отправку сообщения, чтобы нападение, о котором вы все твердите, не состоялось.
— И это нападение, и вторжение, которое случилось отнюдь не сегодня, а намного раньше и скрытной форме… Желательно заодно упредить ситуацию с вирусом, только я пока не придумал, как. Непросто рассказать о том, что случится через полтора столетия, не попав при этом в скорбный дом…
На фоне того, что происходило вокруг, его безумные слова вовсе не казалась мне безумными.
— Беда в том, что у времени нет циферблата, — вздохнул профессор. — Но если бы нам удалось его найти, я бы отправился в Советский Союз на двенадцать лет раньше. Именно оттуда, из Евпатории, и отправили первое сообщение в космос… Я, конечно, на всякий случай выписал все даты, поскольку не уверен, какая же передача достигла адресата… Но если отменить первую отправку, все последующие, от неё зависящие, скорее всего, будут направлены в другие стороны…
С этими словами он вынул из внутреннего кармана истерзанный временем ветхий листочек, на котором убористым почерком были указаны целые ряды дат и событий. Все когда-либо отправленные в космос сигналы. Мелкие буквы плясали в бирюзовом свете странного дерева, растущего из камня.
— Но это, повторюсь, лишь в том случае, если «Книге» можно указать точную дату, — словно оправдываясь, пробормотал профессор, всё ещё бережно держа в руках свой листочек.
— Теперь мы пожинаем посеянные плоды… — Сбоку неожиданно возник великан в глухом тёмном плаще и желтоглазо покосился на меня. — Люди хотели, чтобы их заметили, и это случилось. Но хуже всего то, как люди показали своё истинное лицо, отлично преуспевая в уничтожении себе подобных. Это видели те, кто их изучал, и конце концов люди накликали на всех нас беду, с которой человечеству не справиться.
— А вот здесь, друг мой, я с вами не соглашусь, — спокойно, но твёрдо произнёс Агапов. — Человек способен на невозможное. Любой, кто не готов просто так отпустить жизнь, может оказаться в нужное время в правильном месте… Но позвольте всё же узнать, откуда у вас эта голова?
В руке великана была голова андроида.
— Эта голова была при ней, — пробасил он.
— Где-то я её уже видел, — недобро сощурился Василий. — Ну точно! Печень мне отбила, зараза… Лиз, надеюсь, ты её с собой как трофей притащила?
Владимир Агапов немного отклонился назад, словно ждал, что голова вдруг откроет глаза и заклацает челюстями.
— Это всё, что у меня есть, — пожала я плечами. — Мы с ней, можно сказать, из тюрьмы сбежали, но она ушла в гибернацию… Её бы подзарядить где-нибудь…
— Сейчас на это нет времени, — нахмурившись, сказал профессор. — Каждая секунда на счету. Очевидно, что всех разумных решений человечества не хватило, чтобы сохранить то, что было – а было у нас всех немало. Остались только наши решения, и они все неразумные. По крайней мере, с точки зрения классической науки…
— Хорошо бы при этом ошибок поменьше наделать, — усмехнулся Василий. — Кстати, Лиз, я бы на твоём месте выкинул эту голову с обрыва. Но решать тебе, конечно…
Я взвешивала в руках кибернетическую часть тела, перекатывая в памяти фрагменты совместного побега. И той силы, с помощью которой я подняла эту голову от полом перед тем, как попасть в расставленные Софией силки…
Закутанный в плащ незнакомец навис над нами, загораживая свет от мерцающего исполинского растения. Старик между тем обратился к великану:
— Я вижу, что вы уже приняли решение.
— За словами должно следовать действие, — бесцветно произнёс гигант. — Я обдумал то, что вы сказали мне в лагере, и пришёл к выводу, что ваш план – лучшее, чем мы можем помочь нашим заблудшим братьям. Ши настроит маршрут прыжков.
— А по материальной части… Понимаю, «пчёлы» у вас наперечёт…
— Комплект «пчёл» остаётся у Ивана. Я помню…
Иван? А это ещё кто?
— Силы колонии быстро иссякают, и мы не можем стоять в стороне, — продолжал незнакомец. — Поэтому после штурма энергоузла рассчитывайте на себя.
— Я не попрошу бо͐льшего, чем нужно, — заверил его Агапов.
Незнакомец кивнул, блеснув двумя оранжевыми кругами глаз над маской-респиратором.
— Я жду вас десять минут. Ши останется с вами на случай, если понадобится что-то ещё.
С этими словами он развернулся и отправился прочь.
Он упомянул Ивана. Неужели это дядя Ваня? Оставшийся от человека мозг, который умудряется существовать без тела и выживать столько лет… Сколько мозг сможет прожить без кислорода? Минут пять? Похоже, старику в его положении невероятно везло… Кое-что вспоминается – и это отлично.
— Вы сюда ещё и дядю Ваню в своей кастрюле приволокли? — вполголоса спросила я.
— Он, кстати, уже работает, — сообщил Василий. — Это только мы тут прохлаждаемся.
— Целая команда собралась, — протянула я, глядя в отдаляющуюся спину великана в плаще до пола.
Силуэт незнакомца стал совсем маленьким, а затем поднял руку и коснулся чего-то большого. Раз – и незнакомец исчез, и вновь во тьме серел огромный валун, походящий на испещрённый кратерами астероид. Рядом мерцали два оранжевых глаза. Второй высокий силуэт недвижимо стоял в тёмной нише. Ши наблюдал за нами…
— Оставлять артефакт и оставаться самим на этой планете больше нельзя. — Агапов вернул меня к реальности, и глаза его загорелись. — Мы должны продолжить изыскания, но здесь возможностей для этого больше не будет… Последний час на поверхности идёт сражение, которое определяет судьбу этой планеты, а, быть может, и всего мира. Мы используем переполох и обернём его в нашу пользу. По моим прогнозам, у нас есть ещё час-другой.
— И что мы успеем за два часа? — решила уточнить я.
— Изменить мир. — Профессор многозначительно поднял вверх палец. — Единая система обороны уже развалилась на очаги. Россы сражаются отважно, но преимущество не на их стороне… Ну а нам предстоит покинуть это место и разобраться, как использовать «Книгу судьбы». Там, где классическая наука перестаёт работать, приходится импровизировать. И ваши новые таланты, Лизавета, могут сыграть свою роль.
— С чего вы взяли, профессор, что ваш замысел сработает? — скептически спросила я.
— Потому что у меня есть только он, — честно ответил Агапов. — Но пока он меня не подводил… В мире ничто не бывает «просто так, само по себе». И совпадения – это далеко не совпадения, как может показаться поначалу. Есть чья-то разумная воля, и все мы – часть её силы, которую я попытался разгадать. Не без некоторых успехов…
Этот учёный говорит о том, что приблизился к разгадке божественного провидения?
— Вы, значит, приблизились к разгадке божественного провидения? — хмыкнула я. — Насколько себя помню, с богом я так и не научилась общаться. Уж какое там – проникнуть в его мысли…
— Божественного здесь не больше и не меньше, чем во всём остальном мире. — Агапов пожал плечами. — Вы можете назвать эту волю как угодно. Но важны лишь её намерения в отношении вас и то, что вы ответите, когда она спросит. А пока она привела вас сюда в самый подходящий для этого момент… Я вижу, вы не очень-то доверяете мне, и это вполне понятно… Василий опишет ситуацию. У него это получается лучше, чем у меня…
Агапов посмотрел на Василия, и тот с готовностью кивнул.
— Итак, нас четверо, — подхватил мужчина. — Пятеро, если считать эту твою головешку, но она скорее балласт, нежели полноценный участник… Задача – свалить с этой планеты. Пока сражение на поверхности не закончилось, мы должны покинуть Ковчег на корабле, к которому Ваня получил удалённый доступ… Твой старый «Виатор». Ты видела его на площадке космодрома перед самым отлётом.
— Отлётом? — нахмурилась я.
— На кладбище живых мертвецов. — без тени улыбки сказал Василий.
— Я видел вашу омниграмму. — Очки Владимира Агапова зловеще блеснули отсветами. — Включая то, что было на Пиросе… Некоторые вещи я бы предпочёл не видеть…
Подсознательная, глубинная память услужливо рисовала оскалы и безумные кровавые глаза. Те, что когда-то приходили в ночных кошмарах, а ныне были почти позабыты. Но были и другие глаза. Синие, полные жизни и надежд – всех сразу, сбывшихся и несбыточных. Первым, что я увидела в них, был испуг, но потом всё изменилось. И в итоге жизнь одержала победу над смертью…
— Откуда у вас «Виатор»? — прервала я нить собственных воспоминаний.
Профессор вздохнул, вспоминая что-то своё, полное расчётов, головной боли и бессонных ночей.
— Корабль был переправлен сюда через Ассоциацию Вольных Пилотов, — произнёс он. — Через одну из теневых схем его выкупили из отстойника Службы Безопасности, якобы на каннибализацию, на запчасти для других кораблей. Через агентов он был доставлен к «Аркуде», которая и перегнала его сюда.
— Это что, шутка? — Копаясь в собственном прошлом, я пыталась найти момент, когда была в корабле в последний раз.
— Это чрезвычайно затратная схема по избавлению от улик, — пожал плечами Василий.
— От улик?
— От всего, что связано с делом «Книги», — сказал Агапов. — И это лишь малая толика всех затрат. Одними деньгами дело не ограничилось…
Это произошло на Земле. Я вспоминала.
«Виатор» скрылся меж исполинских сосен, слился со снежным покровом, и отсвет Луны побежал по водной глади далеко под дюзами «Хускварны». Оставив корабль позади, на высоте двухсот метров мы двигались к далёкой железной дороге, чтобы сесть на поезд, в котором остатки моей прошлой жизни позже пошли под откос…
Как и любая метафора, эта не во всём была правдива до буквы. Пока я дышу и могу двигаться, всё ещё можно поправить. А если верить старику, у нас была вполне практическая возможность.
— Ладно, допустим, я вам поверю, — предположила я. — Но какой мне самой смысл всем этим заниматься? Если человечество решило самоубиться, кто я, чтобы ему мешать? Почему бы мне просто не послать вас всех к такой-то матери? Вместе с Софией, её клонами и всем остальным миром.
— Остановиться на полпути – это решение, на которое вы имеете право, — по-доброму улыбнувшись, сказал Агапов в ответ.
— Проблема в том, что я не знаю, куда идти. — Я пожала плечами.
— Это не так важно. Главное знать, куда идёте. — Морщинистая улыбка его стала шире. — В любом случае, делайте это с осторожностью. И, что бы ни случилось, импровизируйте. Пока мы не разобрались, как работает «Книга», у нас есть только один шанс на успех. И одна жизнь. — Агапов стряхнул из-под рукава браслет с цифрами и посмотрел на часы. — Четыре и пятьдесят восемь… И… Пять минут уже прошло. Нам пора в путь… И да, я приму любое ваше решение, — добавил профессор.
Вежливым жестом отказавшись от помощи Василия, он неуклюже засеменил прочь, припадая на трость. Втроём мы последовали мимо гигантского мерцающего растения к одной из темнот прохода – того самого, где за полупрозрачным сумраком виднелся валун и стоящий рядом Ши в желтоглазой маске. Профессор ковылял вперёд, припадал на ногу и еле двигался, помогая себе тростью, а я предложила:
— Давайте помогу.
— Я сам, — твёрдо ответил учёный. — Прибегать к помощи нужно только тогда, когда твоих сил недостаточно… Поверьте, вы ещё успеете внести свой вклад в общее дело.
Следуя темпом профессора, мы шли через каверну, и Василий заговорил:
— Чертовски тяжело было ждать тебя здесь все эти месяцы, но я поверил Агапову и не ошибся… Собственно, я и попал-то сюда, когда вас обеих перевели под замо͐к на какой-то секретный объект. С концами, ни связаться, ни привет передать!.. А через день Володя пригоняет под дом бота-уборщика с запиской, которую тот сбросил у двери. Конспиратор чёртов…
— Я не мог прийти лично, вы же знали, — дребезжаще оправдался Агапов.
— А я мог вообще не заметить этот клочок бумаги, — всплеснул руками Василий. — Впрочем, я потому и поверил, что обрывок бумаги под дверью – это слишком странно… Бумаги я здесь отродясь не видал… Ну, я собрался, захватил Ивана и дал дёру в никуда, в пещеры под нашей старой фермой. А внизу меня уже встретили… Володя только через несколько месяцев прибыл…
Профессор остановился и сообщил:
— Дальше ничего не слышно.
Отсюда необъяснимым образом я тоже чувствовала тишину, давящую на уши, а профессор напутствовал:
— Работайте сообща, и нас всех ждёт успех. И ещё кое-что… Связь будем держать через радио, но работать будет только на поверхности. Над районом всё ещё остаются спутники…
Выдав нам с Василием по небольшому переговорнику, профессор задумчиво покивал.
— Прощаться не будем, — сказал он. — На всякий случай.
Агапов развернулся и засеменил туда, где пару минут назад исчез незнакомец в плаще. В глубине темноты посреди небольшого грота виднелся гигантский белёсый валун.
— А там что такое? — спросила я.
— Это транспортная система, — пояснил Василий. — Как работает, ты сейчас увидишь. Вернее, вспомнишь. Тебе уже приходилось ей пользоваться, и тогда это стоило всем нам спокойной жизни здесь…
Профессор тем временем добрался до места назначения, коснулся поверхности камня и пропал. Как корова языком слизнула.
— Телепортация? — спросила я так, будто телепортировалась каждый день.
Василий развернул меня к себе и сообщил:
— Чтобы ты понимала, мы сейчас метнёмся на несколько километров выше, за снарягой, а потом двинем к условленному месту. Снаружи очень холодно но я тебе чего-нибудь из своего выдам. Есть и кислородная маска запасная. Как чувствовал… Самое главное, чтобы, Ваня успел взломать систему стрелочных переводов…
Секунду он постоял в нерешительности, а затем всё же решил спросить:
— Кстати, а София-то как? Вы давно виделись? Я ж о вас целый год ни сном ни духом…
— Она теперь совсем страх потеряла. — Я деликатно решила не упоминать семь с половиной десятков экзекуций во имя науки, о которых она мне поведала. — Возглавляет какой-то подземный центр по штамповке людей… Человекоподобных существ.
— Ну даёт, влилась в коллектив! — восторженно воскликнул Вася. — Местные чужеземцев не очень-то жалуют, но чтобы землянка возглавила целую фабрику клонов…
— А всё остальное у тебя, стало быть, никакого удивления не вызывает?
— Я выработал привычку, — усмехнулся Василий. — Стараюсь не задумываться над тем, что ещё не уложилось в голове. Чтобы она не перегрелась. Иногда мир вокруг требует долгого осмысления…
Испещрённый круглыми тоннелями диаметром в четверть метра, валун вызывал густые вибрации, подобные низкому гулу, нараставшему в грудной клетке.
— Это очень странная штука, — повысил голос Василий, пытаясь перекричать этот гул. — Это что-то вроде пересборки в другом месте на уровне элементарных частиц. Причём настолько быстрой, что сердце даже не успевает сократиться! Вот это я понимаю – скорость передачи информации!..
Голос Василия затухал, он ещё жестикулировал и двигал губами, но я уже ничего не слышала. Вообще. Исчез даже гул. В полной тишине мы преодолели последние метры. Василий остановился возле камня и переглянулся с высоким Ши. Вася беззвучно что-то прокричал мне, протянул руку, и ладонь его замерла над серой поверхностью. Второй рукой он показал на ладонь, а затем коснулся глыбы и пропал.
Я оглянулась. Метрах в трёх от меня стоял незнакомец в плаще. Под неподвижным взглядом двух жёлтых светящихся линз я прислонила ладонь к камню, мгновенно перемещаясь за долгие километры от этого места…
* * *
Небольшая овальная пещера была отделена от остального мира квадратом стены с аккуратной металлической дверью посередине. Снаружи, там, откуда мы только что сюда вошли, ввысь уходила щербатая каменная стена обширной каверны, в центре которой помещалась «сфера тишины» – большой пористый камень, с помощью которого местные жители перемещались под землёй между такими же валунами, что были разбросаны под поверхностью планеты. С помощью валуна можно было также «прыгнуть» в любую точку в радиусе нескольких километров, в одну сторону, но в этом случае до ближайшей «сферы» пришлось бы добираться самостоятельно…
Здесь же, в узком пространстве дома-пещеры грубая тахта соседствовала с парой стеллажей, между которыми меня уже ждал Василий. Рядом стояло причудливое нагромождение металла, подключённое проводом к продолговатому электронному механизму, лежащему на полу. Продвинутое устройство странно смотрелось среди спартанского быта жилища.
— Вот, одевайся. — Из полутьмы Василий достал одежду и вручил её мне. — Наверху до минус семидесяти. Размер не твой, но я думаю, ты как-нибудь переживёшь. Но вот это… — Он указал на синтетическую голову у меня подмышкой. — Я бы на твоём месте выкинул прямо сейчас.
Словно оторванная от спящей куклы, голова была безмолвна и неподвижна.
— Не бойся, она больше не представляет опасности, — заверила я.
— Чуйка моя меня редко обманывает, — прищурился мужчина. — Вот уж ей я бы верить точно не стал, даром что имя такое…
Большемерящий свитер и штаны на добротном ремне – не абы что, но уже неплохо. Следом из-за шкафчика показался потёртый безразмерный бушлат.
— Из теплицы упёр, — буркнул Василий, будто оправдываясь.
Пока я одевалась, он достал с полки два причудливого вида орудия, похожих на посох с парой закреплённых на нём продолговатых ящичков, и прислонил их к стенке. К оконечникам посохов были кустарно приделаны излучатели с проводами, уходящими в коробки.
— «Колотушки» у нас две, — заявил Вася. — Но «пчёлы» одни на всех.
— Что за «колотушка» такая? — поинтересовалась я.
— Гравитационное копьё, — пояснил он. — Метров на тридцать бьёт так, что мало не покажется… Прицеливаешься и вот здесь нажимаешь. Главное – не передержи кнопку, чтоб самой не получить по рукам…
Затем Василий приподнял полукруглую крышку металлической конструкции, от которой я никак не могла оторвать взгляда. В прозрачной ёмкости беззвучно плавал мозг.
— Узнаёшь? — спросил мужчина.
Без сомнений, это был дядя Ваня – старик, что путешествовал по Вселенной в застенках неуклюжего механического тела. Этот мозг в кастрюле, обладателя которого я толком даже не знала, я не спутала бы ни с чем на свете.
Гудящую, как трансформаторная будка, конструкцию опутывали провода. Соединяясь со стальным чемоданом, она испускала пару толстых проводов наружу через щель в дверном проёме. Из речевого модуля под навершием башенки послышался то ли «ох», то ли вздох, а затем искажённый механический голос заметил:
— Ты меня ещё помнишь. Я удивлён.
— Он слышит? — обратилась я к Василию.
Тот кивнул, а шкаф с оборудованием сообщил:
— Я всё слышу. Слышать – это первое, о чём я забочусь.
— Давно не виделись, дед, — констатировала я. — Хорошо выглядишь. Целая вечность пролетела в один миг, как это всегда и бывает, когда оглядываешься назад. Но в этот раз всё совсем уж жестоко… Ты теперь стационарный?
— Это терминал связи. Собран из того, что добрым людям удалось натаскать. Хорошо, что хоть у кого-то руки растут… Из правильного места.
Василий гусарским жестом поправил воображаемые усы.
— Каково это – заново вспоминать себя в новом месте? — поинтересовался дядя Ваня. — Раз за разом… Я немного в курсе того, что творится у тебя в голове. Удалось разжиться кое-какими записями…
— Я теперь даже не знаю, моя ли это жизнь на самом деле, — произнесла я. — Впрочем, если снова случится провал, мне бояться уже нечего. Половину того, что было в голове, из неё уже вытряхнули.
— Оглядись, — скрежетнул динамик. — У тебя есть нормальные глаза. А это лучшее средство, чтобы определить своё место в мире… Но скажи-ка лучше, зачем ты эту башку сюда притащила?
— И ты туда же, — вздохнула я. — Это просто голова, и её зовут Вера.
— Точно. В «Интегре» она была «правой рукой» андроида, который решил, что призвал в этот мир убийцу человечества, и посчитал свою миссию на том выполненной… Кстати, если ты вдруг подзабыла – это она грохнула Марка.
— Смутно припоминаю что-то такое, — пожала я плечами. — Но я больше не испытываю к ней ненависти. Она предлагала мне отомстить за Марка, но всё-таки мы сбежали сообща, поэтому мстить я не стану. И свободы она не получит – как минимум до тех пор, пока я не выясню всё то, что может принести пользу. Поэтому я пока что подержу её у себя. Может быть, где-нибудь удастся её включить.
— Э-эх! — махнул рукой Василий и протянул мне появившийся из-за стеллажа невзрачный рюкзак. — Вижу, тебя убеждать бесполезно. Если ты так и намерена таскать её с собой, хотя бы освободи себе руки…
Дядя Ваня прервал Василия:
— У нас, похоже, появился неожиданный союзник.
— Да ну! — удивился Василий. — Откуда у нас здесь союзники?!
Динамик некоторое время молчал, а потом сообщил:
— Из Двойного Разлома Надюша рестранслирует новый сигнал. Объект вышел из гиперпространства над полюсом полминуты назад… Телеметрия отличается от всего, что мы здесь видели…
— Это земляне, что ли? — недоверчиво пробормотал Василий.
— Стиратель. — В механическом голосе, казалось, проявились нотки удовлетворения. — Прямо над северным полюсом… Помнишь, Лиз, ты когда-то собиралась ему отомстить? В числе прочих… Теперь у тебя есть такая возможность.
Иронию скрипучий динамик не передавал, но она отчётлива чувствовалась в его словах.
— Что за Стиратель? — переспросила я.
— Я думаю, что это оружие, — проскрипел динамиком дядя Ваня. — Иначе чем оно занимается и для чего нужно?
— Хреновина, что сожгла Циконию и Кенгено, — Брови Василия сошлись на переносице. — Если сейчас эта штука спалит планету, нам тут точно нечего будет ловить. Но в любом случае, там такой переполох обеспечен, что до «Виатора» никому не будет дела…
— Нас просто никто не заметит, — удовлетворённо констатировал старик…
* * *
Рюкзак, который мне выдали, был не очень удобным, но вместительным. Следом Вася снял с полки крохотного чуланчика серый контейнер на ремне и кинул под ноги.
— А вот это нам предстоит отсюда вынести, — сказал он.
— Что это? — спросила я.
— «Книга судьбы».
Всё это началось, кажется, в орбитальном музее над облаками, но детали тех дней не то, что ускользали – их просто не было. Лишь одна картина – далёкий шпиль над облаками, в которые была погружена парящая платформа. Не было в последующем калейдоскопе места, где я задержалась бы хоть на неделю, безостановочно следуя в неведомые дали после того, как в моей жизни появился этот предмет. Я ещё дышала, и потому итог ещё не был подведён, но всё это привело меня сюда. В глубокую задницу.
— Я, конечно, подписалась вам помочь, но ты сам её потащишь, — заявила я.
— А почему не ты? — усмехнулся он.
— Потому что я к ней на пушечный выстрел не подойду. Чего мне стоило связаться с этой дрянью… И вообще, почему бы Агапову её не забрать?
— Он приволок её вниз, а наша с тобой задача – вывезти, — сказал Василий. — У Володи сейчас есть заботы и поважнее.
— Это какие ещё?
— Меньше знаешь – крепче спишь, — невозмутимо отрезал он. А затем обратился к мозгу в ёмкости: — Иван, нам пора выдвигаться. Пересаживайся…
Под койкой что-то зажужжало, будто разом ожила стая крупных комаров.
Облепленный крошечными чёрными зёрнышками, из темноты вылетела графитовая коробочка. Проследовала в воздухе через комнату и опустилась на пол перед металлической конструкцией. Коробочка раскрылась, и из неё в воздух стали подниматься многокрылые механические мухи. Небольшие, размером со спичечную головку, они роем взмывали вверх, подвластные какому-то общему импульсу. Словно стая птиц в мурмурации, облаком они перемещались то в одну сторону, то в другую, и наконец спустились к бронекуполу и облепили его со всех сторон ровным слоем. Их серебрящиеся крылья застыли, скользнули по корпусу и вновь затрепетали в едином ритме.
— Приходится с собой док-станцию таскать, — прохрипел динамик. — Не очень-то удобно…
А затем «пчёлы» с жужжанием набрали обороты.
Неуклюжее шасси щёлкнуло, и капсула с мозгом внутри отделилась и поднялась в воздух сотнями летающих механизмов. Рой дронов-мух перестраивался, удерживая в воздухе громоздкий предмет с человеческим мозгом внутри, и пускал в стороны гибкие отростки от стаи, будто плавные подобия рук. Взмыла и коробочка, а рой переливался и менял форму, коробочка по спирали двигалась вокруг капсулы, которая оставалась в воздухе, будто прикованная. Так птица задерживала голову в пространстве, ведомая внутренним гироскопом.
— Многофункциональные полиморфные дроны, — наконец пояснил динамик сквозь равномерное жужжание многих и многих микроскопических двигателей. — Комплект в большом дефиците, поэтому нам дали только один.
— В дефиците? — изумилась я. — Его здесь вообще быть не должно. Если только у них нет подземной суперфабрики.
— Всё гораздо прозаичней, — пожав плечами, сказал Василий. — Это сверху. Одна из тех полезных вещей, которые удаётся раздобыть на поверхности.
— Грабежом занимаетесь? — хмыкнула я.
— Берём ровно столько, чтобы хватило для выживания… Никто не погиб, — заверил он и усмехнулся. — Но нельзя недооценивать электромагнитный импульс. Это слабость любой цивилизации.
— Я тебе устрою – электромагнитный импульс! — вдруг захрипел динамик. — У меня в домике последний предохранитель остался!
— Ладно тебе бухтеть, Ваня. Двум смертям не быть, а одной не миновать.
— Вот же щегол, — скрежетнул дядя Ваня, не разделив такого фатализма. — Лучше бы спасибо сказал за то, что я вам транспорт обеспечиваю…
— Ты в первую очередь себе розетку обеспечиваешь. — Василий торжествовал, раскусив истинный мотив мозга в кастрюле. — А всё остальное уже вторично.
Старик ничего не ответил, но я почти слышала его недовольное сопение. Приподнявшись в воздухе и удерживая коробочку рядом с собой, он отделил от облака плеть и коснулся ручки входной двери.
— Классная штука, — мечтательно протянул Василий. — Мне бы такие пчёлы в хозяйстве пригодились… Например, на даче. Они тебе слив чистят, а ты, знай себе, в потолок поплёвываешь… Или в огороде… Что-то соскучился я по огороду и по запаху помидоров… И по мурманским белым ночам…
Василий погрузился было в мечтания, но одёрнул себя и быстро вышел наружу. В громоздком пуховике и свитере мне было на удивление легко двигаться. Сумка лежала передо мной. Немного помедлив, я присела и распахнула её, открывая свету тусклы металлические пластины. Они висели горизонтально на некотором расстоянии друг от друга, при этом не касаясь друг друга. На вид обычный золотистый металл, ничего необычного.
Подавив желание потрогать пластины, я закрыла сумку и закинула её на плечо. Пластины были лёгкими, почти невесомыми, и я вышла в раскрытую дверь…
Снаружи высокой и широкой полусферой возвышалась пещера с разбросанными по ней конструкциями. Фонари на столбах освещали небольшие домики непонятного назначения, зоны отдыха со скамейками и столами и даже криво сбитую сцену с подмостками.
Пятеро аборигенов метрах в двадцати выжидающе смотрели на нас. Одним из них был Ши, который занимался точками «выхода». Он и его отряд последними покидали этот лагерь, не считая нас троих. В неизменных полумасках, они были обвязаны налокотниками, наколенниками и портупеями с карманами, готовые ко всему, и небрежно держали в руках подобия копий с пульсирующими энергетическими наконечниками. Связки чего-то метательного поблёскивали на плечах, будто электрические лампочки.
За их спинами виднелись хорошо освещённые, врезанные в каменную толщу стальные пластины с дверьми, за которыми наверняка скрывались такие же комнатки, как и та, которую мы только что покинули. Индивидуальные жилища по периметру пещеры с общим пространством между ними.
— А кто они вообще такие? — понизив голос, спросила я у Василия, хотя понимала, что оттуда они нас не слышат.
— Приговорённые с «Первопроходца». Те, кто остался, — прикрыв ладонью рот, таинственно ответил тот. — «Первопроходец» потерпел крушение много лет назад. Его курс изменили с Ковчега. Там якобы прознали, что на корабль проник Эмиссар, которого нельзя было пускать на планету… Те, долговязые в пиджаках, помнишь? Я ещё такого подстрелил, когда он притворился рыбаком.
— Значит, их пытались убить свои же, — пробормотала я. — Как они выжили?
— В том-то и дело, что они не знают. Но предполагают, что о них позаботился покровитель, Созерцающий. Он у них тут вроде божества… А когда они попытались вернуться, их не пустили. Не поверили, что это они, но, впрочем, и не поубивали. И даже кое-чем снабдили для выживания…
— По-моему, когда-то мне казалось, что здесь идеальное общество, — пробормотала я. — Не думала, что увижу здесь касту неприкасаемых.
— Люди тогда до смерти перепугались, — заметил Василий. — Причиной агрессии и жестокости всегда становится страх.
— Их боялись точно также, как и меня, — предположила я.
— Но вот в случае с тобой они просчитались, — проскрипел динамик на металлическом резервуаре, который покачивался в воздухе. — То, что в тебе выросло, намного сильнее любого Эмиссара и разрушительнее любого оружия…
Возможно, старик прав. Я это или уже нечто другое – не имеет значения. Есть нечеловеческие силы, доступные мне, и у меня должна быть возможность управлять этим осознанно. До сих пор это получалось лишь в экстремальных ситуациях…
Высокие незнакомцы уже собрались возле сферы в центре каверны. Казалось, они зареклись общаться с иноземцами и ждут нас лишь потому, что таков был приказ. Окружённые тишиной, они один за другим прикладывали руку к валуну и в мгновение ока исчезали.
— Когда-то давно я вывез с гибнущей планеты девчонку, — захрипел динамиком дядя Ваня, неуклюже переваливаясь через порог. — Тогда я и знать не знал, к чему всё это приведёт. А теперь кто-то из нас троих должен будет дойти до конца.
— Типун тебе на язык, — пробормотал Василий. — Пока что – до корабля. Кстати, где он?
— Через пятнадцать минут «Виатор» будет над пустырём и сможет совершить посадку, — сообщил дядя Ваня.
— Так, может, прямо к нему и прыгнем? — спросила я, покосившись на валун.
— Нам не хватит дальности, — посетовал Василий. — Впрочем, мы можем сделать пересадку.
— Как скажешь, — устало согласилась я. — Отправляемся?
— Через три минуты, — сообщил старик. — Молниеносность требует полной синхронизации событий во времени. Мы должны будем добраться до корабля за одиннадцать с половиной минут. Не больше и не меньше.
Эта операция шла с предельной скрупулёзностью. Пожалуй, это было хорошо, ведь тщательно спланированная задача имела больше шансов на успех.
Воспользовавшись паузой, я решила попрактиковаться и сосредоточилась, пытаясь поймать невидимый и неосязаемый крючок в центре головы. Он всё время был совсем рядом, но постоянно ускользал. Каковым было то самое, первое ощущение, когда субатомный мир вокруг меня наотмашь бил моего врага энергетической плетью? Как тяжёлые капсулы летели сквозь воздух и звонко падали на металлический пол…
Я сжала живую руку в кулак и прикрыла глаза, припоминая энергетический барьер и незримые тиски, которыми совсем недавно разорвала двоих верзил. По помещению прошло движение воздушных масс, а тускло светящийся мох, затухая, скрылся под незримой волной и погас. А затем медленно, неуверенно зажёгся снова.
Василий выпучил глаза.
— Вот оно! — Электронный голос дяди Вани выдохнул, казалось, со всем возможным волнением. — Ты вспомнишь всё! Что умеешь и даже то, чего пока ещё не можешь! Главное – строить нейронные связи! Вспоминай всё, что можешь, прокручивай по нескольку раз, следуй от одного к другому!
— И с твоими талантами у нас будут все шансы на успех, — заключил Василий.
Я зашагала вперёд к белому пористому валуну, возле которого остался только Ши. Он встретился со мной глазами – я почувствовала это сквозь сияющие жёлтые круги непроницаемых окуляров, – поднял руку, прикоснулся к поверхности и испарился без следа.
— Одна минута, — сказал дядя Ваня.
Я взвесила в руке сумку с артефактом, поправила рюкзак, перекатив в нём спящую синтетическую голову, и зашагала вперёд. Краем глаза приметила Василия и стаю бесшумных мух, несущих контейнер с мозгом внутри.
Весьма странная компания подобралась, подумалось мне, и для полной картины не хватало лишь профессора. А мне тем временем предстоял новый прыжок в неизвестность. Пожалуй, это единственное, что сейчас имело значение, потому что это была хоть какая-то цель. Хоть какое-то движение. За неимением других целей, за отсутствием нитей, связывающих меня с внешним миром, я следовала по течению времени.
Странная книга моей судьбы продолжала создаваться, и я не понимала, кто пишет её. Казалось, на неё ложился чей-то трафарет, вызывавший к жизни буквы, и эти буквы мне теперь предстояло закрасить.
Закрашивать я буду так, как считаю нужным.
Не сбавляя шаг и не дожидаясь, пока закончится минута, я с размаху хлопнула ладонью по камню…
Вопреки ожиданиям, больно не было, но когда речь идёт о непредсказуемых перемещениях в пространстве, абсолютно всё теряет связность. Это похоже на пробуждение, но только не там, где довелось заснуть. Каждое место – новое и незнакомое. Гиппокампу, обеспечивающему взаимодействие нейронных участков восприятия времени и пространства, не за что зацепиться, а время перестаёт ощущаться вовсе…
Никогда не угадаешь, что ждёт впереди, но мне казалось, что меня уже нечем удивить…
Едва лишь я возникла в пространстве, как Василий зажёг тусклый экран браслета, освещая крошечное помещение. Кладовку. На стеллаже у стены рядком стояли разнообразные флаконы, в углу понурился робот-уборщик размером с крупную собаку, а возле самой двери стояли швабра и пластиковое ведро.
Василий ткнул дверь. Она оказалась заперта. Тут же Дядя Ваня, проскользнув между нами, выпустил «щупальце» из полиморфных дронов. Погрузив его в замочную скважину, пошевелил отростком, и замок щёлкнул. Василий же, одобрительно хмыкнув, взял с пола ведро и вышел наружу.
Справа под зеркалами, закреплёнными непосредственно на сизой щербатой каменной стене, из пола рядком торчали раковины. Василий уверенно устремился к ближайшей, подсунул ведро под кран и включил воду.
Сбоку вдоль стены стояли три кабинки, а из-под дверей белели керамические унитазы.
— Ты нас в сортир привёл? — несколько растерявшись, вопросила я.
— Ну а ты как думаешь? Ши предлагал зайти сразу в рубку управления, но я рассудил, что это единственное место, откуда нас точно не будут ждать.
— Что-то часто меня в сортиры заносить стало, — заметила я. — Пару часов назад меня, можно сказать, смыли в выгребную яму. И вот я снова неподалёку.
Я осторожно подошла к зеркалу. С поверхности стекла на меня смотрел чужой человек с бесцветными глазами на прозрачном лице. Тёмные короткие волосы с обильной проседью едва доставали плеч… Что ж, вот это, значит, я? Укатали сивку крутые горки… Теперь я даже не могла вспомнить, как выглядела раньше…
— Можешь считать, что ты вернулась тем же путём, — усмехнулся Василий. — Ты же знаешь, выход из ситуации всегда находится там же, где вход… Кстати, ты вместо того, чтобы о сортирах думать, оцени точность телепортации! Как нас троих закинуло в кладовку, не в какую-нибудь стену, да ещё и в целости и сохранности!
Василий вынул полное ведро из-под крана. Подняв над головой, опрокинул воду на себя, а затем, отфыркиваясь, принялся наполнять ёмкость вновь. Я недоумевала.
— Это ещё зачем?
— Лазеры, — коротко ответил он. — Между простудой и ожогом я уверенно выбираю простуду. И тебе советую сделать то же самое.
Пожав плечами, я на всякий случай прислушалась, не идёт ли кто, скрываясь гулом механизмов за стеной, а затем приняла ведро из рук напарника и вылила на себя. Обсохшие было волосы снова отяжелели, а вода потекла под одежду. Я же, дорвавшись наконец до крана, открыла его и напилась вдоволь, а когда уже собиралась выключить воду, почувствовала что-то ладонью, по которой струями стекала жидкость.
В ощущении текущей воды постепенно проявлялись быстрые и частые толчки в руку, словно слабые разряды тока. Пульс отвечал, учащаясь и отстукивая в резонанс, а я внутренним чутьём определяла источники этих сигналов – они были далеко внизу. Вновь электрическое эхо далёких громадин доносилось до моего воспалённого разума…
— Не спи, замёрзнешь, — прошипел динамик рядом, и сформировавшиеся в плеть «пчёлы» с жужжанием закрутили кран, а меня выкинуло обратно в мир. — Нам пора идти.
Отплевавшись, я вытерлась и увидела, как коренастый мужчина в мокром плаще завернул за угол и приоткрыл дверь, впуская сквозняк и гул механизмов, на фоне которого жужжание «пчёл» старика сбоку от меня казалось почти комариным писком.
Толкнув дверь, Василий решительно шагнул в проём. Звуки машин, огибая меня, устремились дальше, в подсобку, а ветер заиграл терпкими запахами химикатов. Дверь же вела в огромный нерукотворный ангар, который по земле пересекали десятки серебрящихся рельсов. Понизу стелился дымок, сквозь который уже бежала, перепрыгивая рельсы, фигура Василия.
По огромному депо сортировочной станции, заполненному разрозненно стоящими полувагонами и запахами палёного реголита пополам с каменной пылью, гулял рокот и гул машин, доносящийся издалека, из-за вагонов. Пути отделяли нас от многоэтажной технической постройки, рублеными линиями подпиравшей свод высоченной пещеры. Квадратные окна диспетчерского пункта были освещены, и на фоне консолей, коробов, шкафов и другого оборудования виднелись силуэты людей.
Тяжёлый воздух был прогрет выхлопами, которые поднимались из-за стальных гигантов и лениво скапливались под сводами. Пещера была продолговатой, и в дальней её стороне за бортами полувагонов светились стрелы огромных кранов-подвесов, держащих остановленные конвейеры с рудной породой.
Позади натужно гудел рой полиморфных «пчёл» – дядя Ваня пролетел мимо на высоте полуметра, пытаясь угнаться за Василием. И я устремилась вперёд, перепрыгивая через широкие рельсы. Не зная, куда бежать, я выбрала ориентиром спину Василия, которая двигалась наискосок сквозь пространство. Ветер доносил новый звук – жужжание, но это были не роботы старика. Звук шёл сверху.
Я увидела повисший над нами плоский охранный дрон, и почти сразу из него донёсся окрик, усиленный громкоговорителем:
— Не двигаться! Это охраняемая зона! Как вы сюда попали?!
Василий замер и оглянулся на меня.
— Стоять на месте, иначе стреляем на поражение! — приказал голос.
Опустив на глаза чёрные пологи век, я очутилась в центре монохромного чертежа помещения, между насыпью и далёким сводом. Люди за освещёнными окнами исчезли, а вместо них двигались сгустки света, вписанные в сферу вокруг меня. Некоторые отдалялись, скрываясь за перегородками дверей. С той стороны рельсов в нашу сторону двигались тёмно-бордовые силуэты, и намерения их, очевидно, были недобрыми.
Я сжала пространство вокруг, как воздух втягивался во внезапный вакуум, и дрон с размаху швырнуло о землю рядом, а кто-то из преследователей, потеряв равновесие, повалился на щебёнку. Другие припустили в нашу сторону, размахивая оружием, которое они, впрочем, не спешили применять. Численное преимущество было за ними, поэтому они рассчитывали взять нас живьём.
Не тут-то было. Не дождётесь…
Невидимый кулак стрелой пронёсся над рельсами и сжал оружие одного из приближавшихся бойцов. Ствол смялся листком бумаги, резкое движение погнуло устройство, донёсся хруст ломающегося корпуса. Следующий боец чуть в стороне точно также лишился оружия, уронил искорёженный предмет и замер в растерянности. Оружие выпрыгнуло из рук третьего силуэта и полетело прочь.
Объяснить природу этого воздействия на пространство я не могла, но принцип становился интуитивно понятным.
Опомнившись, по нам стали палить со стороны рубки – пока над головами. Засверкали красные сполохи, прорезая пространство, а холодный воздух наполнился заряженными частицами.
— Не стой столбом! — рявкнул сбоку Василий, сгребая меня за насыпь.
Ползком с неудобной сумкой и рюкзаком на плече я пробралась к ближайшему полувагону. Василий, прикрывая меня, высунул из-за колеса платформы энергокопьё, и вдаль полетел сгусток вибрирующего, словно над костром, воздуха. Треск статики заполнял помещение, эхом возвращаясь от далёких стен.
Луч полоснул Василия за секунду до того, как он успел укрыться. Тут же рядом оказалась и капсула с дядей Ваней, продрейфовав к нам над щебнем.
Василий разглядывал подплавленную на плече промокшую материю.
— До кожи не достало, — облегчённо сообщил он. — Не зря обливались! Если посуху попадут, мало не покажется…
— Они уже идут сюда! — затрещал дядя Ваня.
— А где дрезина твоя?! Должна быть уже здесь!
— Они вычислили взлом и остановили её! — раздосадованно воскликнул старик. — Вырубили физически, я потерял связь!
— Где?!
— Да на другом конце сортировочной!
— Приехали, — процедил Василий.
Крякнув, он принялся отстреливаться из укрытия. «Копьё» с гулкими плевками выбрасывало сгустки гравитации, а я тем временем отмечала приближение силуэтов на объёмной схеме. Надолго нас тут не хватит, а если я сейчас высунусь, то попаду под перекрёстный огонь.
Как их задержать? Чем остановить? Что вообще мне доступно? Толкать и тянуть я уже умею. Умею даже рвать людей на части, хоть что-то меня и удерживало теперь от этого… А если воздействовать на всё доступное пространство сразу?
К центру лба одна за другой потянулись незримые нити из самого гипоталамуса. Пространство вокруг задрожало и втянулось внутрь, к центру, ко мне. Тёплые капельки из глаз поползли по щекам, и где-то в вышине затрещал, ломаясь, гранит. Задрожала земля, и сам воздух расступился, пропуская через себя огромный падающий обломок.
Ба-бах!
Тряхнуло вагон рядом с нами, щебень под ногами вздыбился, а люди, которые собирались окружать нас, кинулись врассыпную.
Загрохотали булыжники, падая вниз.
— Вперёд, к туннелю! — Василий дёрнул меня за рукав.
Вдоль платформ мы побежали дальше, к тёмному жерлу, в которое сужалась и уходила каверна. Холодные борта полувагонов проносились один за другим… Цепляясь рюкзаком, я пролезла под сцепкой, меняя путь, и очень вовремя – в трёх метрах прилетевший сверху булыжник с колокольным звоном раскололся о стальную платформу, разбрызгивая вокруг шрапнель крошева.
Конец сортировочной станции был всё ближе. Сзади между вагонов мелькали преследователи, изредка постреливая в воздух и держась на почтительном расстоянии. Они брали нас в полукольцо, отрезая от станции. И от транспорта…
Выглянув из-за вагона, я увидела далёкий, доселе невидимый застывший механизм. Остаточный дымок из трубы на крыше ещё струился, а жёлто-чёрная прямоугольная морда дрезины смотрела потухшими фарами с противоположного конца станции прямо на меня. На борту её колыхалось движение, скрытое в полутени.
Отсюда до дрезины было метров триста, и добежать туда шансов не было. А преследователи тем временем хоть и опасливо, но приближались, скрытые рядами вагонов…
Путь отрезан. Но если мы не можем добраться до дрезины, то почему бы дрезине не приехать сюда самой? Если можно тянуть пространство, может быть, получится сфокусировать эту силу и притянуть сюда предмет – пусть даже такой тяжёлый…
Далёкая сцепка была далека лишь для вытянутой руки, но сила, что направилась через обширный ангар, не ведала расстояний. Огромные энергетические тиски наткнулись на сцепное устройство, нащупали его, обхватили и потянули на себя. Застонал металл, дрезина сдвинулась с места и, набирая ход, потащилась к диспетчерскому пункту.
— О, кажись, поехала, — настороженно пробормотал Василий, следя одновременно и за приближающейся машиной, и за преследователями.
Выглянул из-за края платформы, он отправил копьём вдаль ещё пару «снарядов».
— Погоди, это ты что ли её сюда тащишь?! — воскликнул дядя Ваня, глядя на то, как я до крови сжимаю дрожащий кулак.
Не отвлекаться ни на что… Чёрно-жёлтая в полоску морда стальной машины медленно-медленно вырастала в размерах. Не было ничего – лишь неподъёмное нагромождение металла, скрипящее заблокированными колёсами по рельсам. От трения на насыпь отпрыгивали робкие искры, а с ускоряющейся дрезины вниз синхронно сиганули обескураженные машинисты…
Будто расплываясь в воздухе и постепенно заваливаясь набок, я чувствовала, как по щекам ползут горячие струи. То, чего я не понимала, давало нечеловеческую силу, но постепенно по частям вытягивало из меня то, чем я была. Я постепенно пропадала из времени, теряя и без того скудные воспоминания, обретённые недавно, а белые мухи на чёрном фоне жужжали десятком голосов, среди которых терялись выкрики Василия, вдруг оказавшегося рядом.
Уже не видя и не чувствуя тела, я тянула на себя локомотив, стараясь не «выпустить» его и одновременно пыталась считать чёрно-белую картинку с внутренней стороны век. Туман сгущался. Преследователи были рядом.
— А ну подъём, Лиз, некогда разлёживаться!
Сильные руки вздёрнули меня кверху, чёрно-белое полотно потеряло форму и скомкалось.
— Похоже, она слегка перетрудилась, — механически прожужжал динамик.
Рюкзак на спине тянул меня всё ниже. По коже под одеждой текли ручьи испарины, а Василий заталкивал меня наверх, по лесенке на борт гиганта, воняющего горелым железом. Взобравшись следом и на ходу постреливая из «копья», он заскочил в кабину.
Скрипящий голос, пропущенный через динамик, вещал над ухом:
— Какого чёрта они тут делают?! Всем же предписано отправляться в убежище! Ты можешь с ними что-нибудь сделать? Что-нибудь этакое…
Они уже почти здесь. Ещё один дрон висел под самым сводом, взяв нас на прицел камеры. Ближайший преследователь уже схватился за поручень лесенки на корме машины… Прогнать их… Прогнать!
Толчок воздуха откинул тех, что успели достаточно приблизиться, и вновь пробудил каменную толщу. Метровые осколки россыпью отделились от свода, понеслись к земле, забарабанили по рельсам и щебню насыпей между ними. И в этот момент дрезина взревела двигателем, и узкий вход в туннель заполнила дрожь. Тронувшись, машина стала медленно набирать ход.
Я пыталась толкать воздух от себя, но тщетно – энергии, похоже, не оставалось. Василий же высунулся из кабины и постреливал с колена куда-то назад, не давая преследователям взобраться на машину…
Истратив последние силы, я лежала на металлическом полу, а вместе со звоном в ушах и ощущением слабости надвигалось предчувствие провала в памяти.
Уже вот-вот. Я не понимала, откуда знаю это, но знала точно – остатки памяти будут съедены новой перезагрузкой, которую мозгу устроит его попутчик…
Сознание расщеплялось на составляющие, и каждая его часть связывалась со своей областью мозга. Оставшись наедине с этими взаимосвязанными элементами, я очутилась в гулкой пустоте. И когда позади скрылся самый последний фонарь сортировочной станции, сверху на нас напрыгнули туннель и темнота…
* * *
… — Бьюсь об заклад, ты целую вечность не видела неба!
Ледяной буран хлестнул по глазам сотней острых игл, заставив зажмуриться. Что-то сковывало лицо – попытавшись освободиться от неожиданной помехи, я нащупала полумаску респиратора. Вторая рука мёртвой хваткой мехапротеза сжимала рукоять грязной походной сумки…
Грохоча колёсами и мотором с рёвом сотрясая Вселенную, подо мной шаталась рама мотодрезины, как палуба старого, видавшего виды корабля-броненосца. Шаря вокруг себя руками, я пыталась сообразить, где нахожусь – столь стремительным был прыжок из небытия в реальность. Из одной иллюзии, которую теперь уж и не вспомнить, в другую? Или это уже реальный мир?
Кратко вспыхнул свет в вышине, озаряя серые щербатые скалы и мглу, убегающую назад, и я перевернулась на спину. Сами собой щурились замерзающие глаза. Над частоколом антрацитовых взгорий и утёсов висело пурпурно-чёрное небо. С виду чистое, оно мигало далёкими кинжалами лучей. Лазеры пропадали, на доли секунды оставляя трассирующий след, тут и там огнями загорались крошечные взрывы. Тающие почти моментально, они сразу же исчезали вместе с кислородом – выгорать там, в вышине было нечему. Что-то масштабное происходило над планетой, скрытое стенами расщелины, сквозь которую дрезина прокладывала себе путь, и собиравшейся в вихри снежной крупой.
— Ты смотри, снег! — крикнул Василий. — На Ковчеге отродясь не было снега!
— Похоже, это работа Стирателя, — отозвался дядя Ваня. — Мы с Лизой уже видели такое однажды, и ничем хорошим это не кончилось!
Петляя над широкой железнодорожной колеёй, нам вдогонку мчался небольшой дрон, словно зацепившись невидимым тросом за корму дрезины. Разрыв между мной и летящей машиной не сокращался, и я, выудив из царства рефлексов то, что делала совсем недавно, вскинула руку, чтобы прицелиться и уничтожить механизм.
— Не трогай, это свой! — протрещал динамик на лежащей рядом капсуле, заглушая рёв мотора. — Ломанул машинку в последний момент, пускай немного поработает на нас…
Я поднялась на ноги и прошла в кабину, где, покачиваясь и держась за рычаги управления, стоял незнакомец. Он всматривался вперёд, в набегающие из полутьмы массивные шпалы. Его тёмным капюшоном играл ледяной ветер, скачущий по скрипящей кабине. Машина выдавливала из грохочущего двигателя всю мощь.
— Ты кто?! — вскричала я.
— Мы уже совсем рядом! — вполоборота сообщил незнакомец вместо ответа.
— Что здесь происходит?!
— То же, что и всегда – борьба за жизнь! — пожав плечами, отозвался он.
В углу в кучу были свалены два рюкзака, один из которых был раскрыт, распоротый пакет с какой-то белёсой едой, а рядом лежала голова. Как у ростовой куклы с острыми чертами лица, эта голова была смутно знакомой. Память не отзывалась, и я попыталась достроить лицо с помощью воображения, добавить брови и волосы и представить, какие у неё могли бы быть глаза, но спустя мгновение всё вокруг погрузилось во тьму, загрохотали стальные колёса, в разы усиливая звуковой напор, и сердито зарычал двигатель. Лишь луч прожектора, спрыгивая с крыши кабины, бежал вперёд за надвигавшийся поворот, в голодный зёв туннеля.
Летящий за нами дрон обогнал дрезину, пронёсся по туннелю до показавшегося выхода и вынырнул в ледяной воздух. Следом за ним мы вновь выпали под ночное небо. Мужчина принялся копаться в плаще и спустя несколько секунд ткнул в меня каким-то предметом, на котором зловеще помаргивал красный огонёк.
— Дальше ещё один короткий перегон, и будет туннель! — сообщил он. — Когда войдём в него, взрывай вход! Надо отрезать путь на случай, если за нами погонятся! А способности свои побереги, а то, я смотрю, тебя с них нормально так плющит!
Слабо соображая, что происходит, я схватила шашку, высунулась под колючий ветер и стала ждать, когда полотно вновь нырнёт под укрытие. Взгляд всё притягивали вспышки в ночном небе, кидающие на мгновение оранжевые и красные блики на скалы.
— Нас преследуют! — надрываясь, хрипел динамик. — К нам движется объект, на семь часов! По поверхности… Какой-то механизм что ли… Видишь? Вон он, правее!
Пристально вглядываясь в ночное небо над зубьями скал, я заметила движение. В темноте проявился серый ком и, поднимая пыль, устремился вдогонку дрезине. Наискосок проскользив по низине, он взлетел на насыпь и покатился по рельсам, постепенно догоняя наш транспорт. Похожее на серый клубок огромных жгутов, само оно было шириной с колею и издавало лязгающие звуки, слышные уже отсюда.
— Это что ещё такое?! — растерялась я, всё также сжимая в руках шашку.
— Не знаю, — крикнул Василий. — У россов я такого не видел!
Задев стену ущелья и выбив из неё осколки, оно подскочило в воздух и расправило «ноги». Сфера с огромным чёрным глазом, направленным на нас, вытянула жгуты, поднялась над землёй на добрый пяток метров и по дуге засеменила по камням вдогонку, быстро перебирая ногами.
— Поднажми, Вася! — воскликнул старик, подлетев на своих «пчёлах» на приборную панель.
Василий попытался выкрутить одну из ручек, дёрнул рычаг на себя, но тщетно – рычаг уже был на пределе.
— Да чтоб тебя! Не едет она уже!
Неумолимо приближалась машина-убийца, перебирая ногами-щупальцами и издавая звуки землетрясения. Что-то подсказывало, что она намерена убить нас, а отбиться от неё бомбой едва ли было можно, да и то, если промахнусь – на этом всё и закончится. И я зажмурилась, попытавшись остановить время – тщетно. Но когда я закрыла глаза, отпечаток от только что попадавшего на сетчатку света не растаял, а остался на месте. Он распался в схему, на которой ощетинившаяся лапами во все стороны каракатица, словно морской ёж, стремительно надвигалась. На решение оставались считанные секунды, и я мысленным усилием попыталась сделать хоть что-то…
Поджав ноги, каракатица изготовилась к прыжку, а я ощутила, как сквозь голову побежали сквозные токи, и щупальца одно за другим, но почти моментально отделились от этого причудливого охотника, ломая причудливые крепежи. Связующие их управляющие нервы обрывались, прекращая электрические связи.
И когда я открыла глаза, это гигантское существо просто расстелилось по железнодорожной насыпи грохочущим ковром. Острый полуметровый клюв вскинулся к небу, исчез в поднятой пыли. Оседающее облако скрылось за плавным поворотом, а мой попутчик сквозь респиратор торжествующе прокричал:
— Вот это хорошо ты его разделала, как шеф-повар!.. Нам осталось совсем немного, километров пять! Ты помнишь, что надо делать?!
— Я не помню вообще ничего! Кто ты?!
— Я – Василий! — Он был краток. — Вот это – Иван Иваныч, а вон там лежит твоя подруга! А ты особо не задумывайся! Главное, делай всё то же, что и делаешь, и тогда у нас всё получится!
Он всё поглядывал назад, где колея плавно исчезала за изгибом расщелины, стены которой постепенно вырастали всё выше. А голова, которая нелепо лежала на полу в уголке, открыла глаза.
Я моргнула. Нет, мне показалось. Глаза её были закрыты. Или она их действительно закрыла только что? Всматриваясь сквозь мерцающую темноту в сомкнутые серые веки, я силилась выудить из памяти хоть что-нибудь про эту голову, но не могла. Прошлое было спрятано за непроглядным полотном.
— Профессор! — крикнул Василий в миниатюрный передатчик, отрывая меня от разглядывания словно бы спящей головы. — Корабль в десяти минутах от точки! Вы ещё не придумали, как нам покинуть эту планету?! Без этого вся наша затея теряет смысл!
— Я как раз работаю над этим вопросом! — отозвался скрипучий, вновь незнакомый голос – оказалось, в моём ухе тоже был наушник. — Наша передышка, похоже, заканчивается. Наши гости уже пробуют сферу на зуб, она же пока бездействует, если не считать атмосферных выбросов из нижней части…
— Стиратель работает! А вы что-нибудь знаете про него, профессор?!
— Только то, что узнал от группы Скворцова, — отозвался голос. — Под оболочкой так называемой «нулевой», или нейтральной материи, прячется сверхмассивный и очень плотный водородный кокон массой в семьдесят Юпитеров – как раз для устойчивой термоядерной реакции…
— Что за нулевая материя? — недоумённо вопросил Василий.
— «Нулевая» материя способна приобретать свойства как материи, так и антиматерии. Проще говоря, сфера может как создавать любые химические элементы в товарных количествах, так и сжигать их контактом с антиматерией… — Голос Агапова начал затухать, разбавляясь помехами. — Что под этими двумя слоями? Вероятно, управляющий центр. И, бьюсь об заклад, перемещается эта штука не через гиперпространство. Нет никаких признаков, связанных с варп-прыжками – она просто появилась здесь из ниоткуда…
Стены ущелья постепенно сдвигались, а в динамике остались одни помехи.
— Чёртова связь, мы опять уходим под землю! — ругнулся Василий, а затем обратился ко мне: — Готовься нажать на кнопку и кидать!
Когда туннель надвинулся сверху, я с размаху швырнула шашку назад, на убегающие прочь шпалы, и нырнула в тесную кабину. Раскатистый взрыв ударил по ушам, затрещал и захрустел каменный свод, рассыпаясь на острые пыльные осколки и отрезая путь назад. Дрезину толкнуло в корму и чуть не сорвало с рельс, и лихой победный возглас пробился через грохочущую какофонию.
— Вот сейчас точно оторвались! — донеслось до меня, и силуэт шевельнулся, разгоняя пыльный воздух. — Теперь только вперёд, до самого тупика!
Живо представив себе конец в виде обрыва, к которому, лязгая и чадя, на всех парах летело наше транспортное средство, я высунула голову наружу. Ветер бил по лицу, на волосах повисли кусочки льда. Рельсы набегали тремя серыми лентами, луч прожектора исчезал в жерле туннеля, а сбоку вновь возник человек по имени Василий.
— Если честно, я думал, что нам кранты, но ты ту каракатицу лихо разделала! — прокричал он сквозь респиратор. — Молодец, соображаешь! Давай напомню, если тебя опять отбило… Мы с тобой вдвоём угнали из рудного комплекса эту самую дрезину! Вернее, втроём… — Он неопределённо махнул рукой назад. — Ваня перенастроил маршрут и дал нам время!
— Куда мы едем? — решила я уточнить самое насущное.
— Впереди съезд на законсервированный путь! — воскликнул Василий и указал рукой вдаль. — Потом перегон под землёй, а после того, как окажемся на поверхности, нужно будет немного пробежаться… Ваня, догоняющих нет?!
— Я не знаю, связь с дроном потеряна, — донёсся скрипучий голос из капсулы, лежащей на приборной панели и облепленной чёрными механическими мухами. — Они вернули часть системы под контроль. Я работаю над этим…
— Вот, как бывает, — пробормотал Василий. — С одним мозгом в консервной банке можно всей электроникой мира управлять…
— Это же не я заставляю их подключать всё к местному интернету, — парировал дядя Ваня.
— Слушай, ну их к чёрту с их интернетом, — махнул рукой Вася. — У меня последняя надежда была на россов, а у них местами оказалось хуже, чем было у нас!
— Строили Ковчег, а потом, как обычно, накосячили с людьми на местах, и вышло не пойми, что… Даже машины не помогли! Но они хотя бы попытались, и это делает им честь!
— Может, в следующий раз получится, — протянул Василий, опять хватаясь за рычаг, который уже был в крайнем положении. — У нас сейчас одна задача – успеть на служебную площадку, где нас уже ждёт корабль.
— Не ждёт. Две минуты до посадки.
— Неважно! Пора уже свалить отсюда ко всем чертям!..
Вдруг три дуги рельсов, уходящих за поворот, светом прожгли к дрезине путь от встречных огней.
— Вася, ты почему газу не поддал?! — ворчливо протрещал дядя Ваня.
— Да не едет она быстрее! — всплеснул руками Василий. — Ты вроде изучил график! Там же окно было, почему здесь поезд?!
— У нас была фора в три минуты! Пока машину обесточили, пока вы с ней возились… Тормозить будем?!
Динамик ещё что-то кричал, но я его не слышала. Я таращилась на яркое световое пятно, лениво показавшееся из-за поворота туннеля и поплывшее по щербатой стене. Расстояние сокращалось, а Василий едва слышно процедил:
— Нет уж, целый год тормозили… Хорош уже.
Мощный басовитый рёв заполонил всё вокруг – чудовищным тромбоном разразился гудок встречного атомохода, под завязку загруженного горной породой. Два прожектора по очереди ударили по глазам белыми солнцами, выхватывая из тьмы в перекрестье стрелочный перевод между нами – спасительное ответвление в десятках метров впереди. Несмотря на то, что дрезина двигалась быстрее, встречный поезд был ближе к развилке.
И вот сейчас, через какие-то метры стрелка скроется за могучим стальным отвалом, а столкновение станет неизбежным. Ослепляющие белые лучи двух встречных прожекторов ударили по глазам, рассеивая тьму в самых тёмных уголках кабины, и я, прикрыв лицо ладонью, отвернулась.
Внизу, в углу лежала кибернетическая голова. Её глаза были распахнуты, но вместо белков они чернели космической тьмой. Наши взгляды встретились. Как тогда, в тесном тамбуре несущегося сквозь снежный буран поезда. Только тогда она смотрела на меня, сражённую, перед тем как отправиться в купе и оборвать жизнь моего друга…
А время, словно заблокированное стоп-краном, замедлило, а затем и вовсе остановило свой ход. Движение прекратилось, встречный поезд нехотя замер, дрезина в полной тишине остановилась на месте, а рядом статуей застыл хмурый и решительный Василий.
Я провела рукой перед глазами напарника. Ноль реакции. Казалось, даже сам свет стоял на месте. Он был повсюду, но более не слепил, а температуру я не ощущала вовсе.
… — Углеродная сущность быстро возвращает себе память, — выдохнул воздух рядом со мной.
— Это снова ты, огонёк? — поморщилась я. — Выбрал же ты время, чтобы побеседовать…
— Углеродная сущность воспроизводит прекращение иной жизнедеятельности, которое запечатлела ранее. Это рождает сильные эмоции…
Рядом в воздухе колыхалась знакомая шаровая молния. Или что-то, очень на неё похожее.
— Зачем ты здесь? — спросила я, протянув руку к свету, и ладонь прошла насквозь.
— Зачем здесь ты? — эхом отозвался сияющий шар. — Жажда мести далеко завела тебя, но теперь объект мести найден. Что ты будешь делать с ней?
Глаза головы вновь были закрыты. Посреди застывшего рассеянного света реальность казалась странным сном. А может, это иллюзия? Что, если всего этого не существует? Но вот же она, голова…
— Я ещё не решила, что буду делать, — отозвалась я. — Но самое главное, что я нашла своего врага. Вот она лежит, как ни в чём не бывало. Это ненадолго. За то, что она сделала с моим другом…
— Ты не остановишься после неё. Без врага у тебя есть лишь скорбь и вина – так вы обозначаете эти эмоциональные процессы…
Это было жестоко, но я ничего не почувствовала. Огонёк был даже в чём-то прав.
— С некоторых пор да, — согласилась я. — Я должна отомстить за Марка, и плевать, что будет потом.
— Месть – это часть тебя, и Марк не был первым. Даже Элизабет Стилл не была первой. Твоя месть началась ещё раньше.
— Раньше?
— Намного раньше… Тёплый июнь ласкал траву лучами, — говорила я сама себе, возвращаясь назад, сквозь короткие годы, казавшиеся длинными, пока не миновали. — Под жёлто-белой звездой разгорался воскресный день.
— Да, кажется, это было на Кенгено, — отозвалась я…
Стараясь изо всех сил, я выуживала из небытия части воспоминания и собирала их воедино. То, что видели глаза. То, как на коже ощущалось тепло, как трава щекотала лодыжки. Нечто выталкивало эти фрагменты с глубины, со дна колодца.
… Обернувшись, я увидела в низкой траве внезапную суету. Секунду назад её не было, а теперь несколько галок скакали по лужайке, утопая в зелени, вокруг чего-то небольшого, но быстрого. Воробей попал в окружение многократно превосходящего противника. Галки по очереди напрыгивали, стараясь ухватить побольнее, а он отскакивал и пытался отбивать чёрные широкие клювы.
Обстановку я оценила моментально. Рациональное решение ещё не было принято мозгом, а тело моё уже неслось туда с громким криком:
— А ну, гады, пошли вон отсюда!
Воробья вновь прикусили, следующий агрессор перехватил его поперёк и попытался взлететь. Не получилось. Выронил трепыхающийся коричневый комок на траву. Подлетая к месту схватки, краем глаза я заприметила кота, который был тут как тут – наблюдал за схваткой со стороны, готовясь поучаствовать ближе к исходу.
Последний мой прыжок – и я возле светло-бурой птицы, которая подскакивает, пытаясь взлететь. Падает на траву, отпрыгивает прочь, спасается бегством уже от меня, оставив на примятой траве немного пуха и пару длинных перьев. Агрессоры, опешив, разбежались и разлетелись кто куда, но, что главное – на почтительное расстояние.
Подобрав молодого воробья в ладони, закрываю его от всех опасностей, а он своим маленьким клювом слабо хватает меня за пальцы, защищаясь от огромного существа, неожиданно вмешавшегося в его судьбу. Вырвался раз, затем другой, упав на траву. Он не знал, что делать в этой ситуации, и просто пытался сбежать, но, когда не получилось, он притих. Показалось даже, понял, что его не будут обижать. Крошечная чёрная бусинка глаза изучала меня, а в хвосте не хватало двух перьев. Сможет ли он летать после такого?
— Подожди, братишка, — бормотала я. — Сейчас я тебя покормлю, а потом что-нибудь придумаем…
Несколько минут он сидел в ладони, не пытаясь сбежать, и за это время мне удалось добраться до дома, где мама натолкла ему орехов и вынесла их на улицу.
Воробей отказался от предложенной еды. Вместо этого, вырвавшись в третий раз, он нырнул в крошечное отверстие между ступенью лестницы и крыльцом многоэтажного дома, в котором мы тогда жили.
Шансов достать его оттуда не было. Была лишь возможность оставить немного еды, что и было сделано. В крышечке из-под кетчупа под узкой щелью лежала его порция, а мне нужно было бежать, ведь меня ждали одноклассники на лазертаг, и я уже прилично опаздывала…
Что я знала о нём? Наша встреча была недолгой. Считанные минуты жа͐ра на коже и маленькая серая голова с выдранным клочком короткого пуха на макушке. Внимательная бусинка то пристально глядела мне в глаза, то изучала мир впереди, пока я быстро шагала к дому. Я кожей чувствовала тепло, разумом же понимала, что в этой маленькой голове роятся мысли. Не похожие на наши, человеческие, а какие-то другие, но в основе своей – то же самое. Электричество, воплощённое в опыт и умозаключения – и именно это означало жизнь…
Дальнейшая судьба его была мне неизвестна, но с тех пор я часто задавалась вопросом - сделала ли я достаточно? Возможно, мне нужно было караулить эту щель в цементе весь оставшийся день, а то и отправиться в подвал на поиски.
По пути к лазертагу я всё гадала, о чём же думает воробей, когда его ловит голодный хищник или атакует какая-нибудь злобная тварь покрупнее? Я думала об этом, как раньше, во времена детства о том, что может чувствовать дерево, когда в него вонзается топор…
Оболочка была обречена, и я смирилась с этим, ведь у меня не было выбора. Меня волновало другое. Когда невероятный механизм, созданный эволюцией, останавливается, появляется ли новый электрический разряд взамен? Работает ли это также, как закон сохранения энергии? И если да – почему вместо спокойствия и смирения появляется скорбь? Почему и откуда она берётся?
Что же до воробья, больше всего меня беспокоил вопрос – сделала ли я достаточно?
И я стала забрасывать крошки в щель в надежде на то, что воробей сам выйдет оттуда и адаптируется к новым условиям. Каждый день.
Когда я сидела на лавочке возле щели, неотрывно глядя в непроглядную тьму, люди говорили мне про эволюцию и естественный отбор. Когда я пропускала уроки и дежурила возле отверстия, люди говорили о том, что вот такой уж он, этот мир, где сильные поедают слабых, где всё обречено появиться и исчезнуть, но всё это были лишь отговорки, призванные облегчить принятие.
Достаточно ли я сделала? Это был неправильный вопрос – я довольно быстро это поняла. Правильным был другой, и я знала на него ответ.
Всегда можно сделать чуть больше. И я делала то, что было в моих силах…
— А что ещё ты сделала? — тихо спросил высокий мужчина, стоявший внизу, под бортом дрезины. — Ты глубоко прятала эти воспоминания…
— А ещё я сделала дубликат ключа от папиного сейфа, — задумчиво произнесла я. — Вернее, мне сделали. Тот мастер в подвальчике на углу… Пришлось даже подделать записку от папы. У него был шкаф с оружием… Ничего серьёзного, так, мелкашка. Он иногда давал мне пострелять из неё по банкам…
Я стояла внизу, между рельс под чёрно-жёлтой радиаторной решёткой дрезины, а широкоплечий Марк шёл по шпалам прочь. Треть пути до встречного рудовоза была им уже пройдена, и я устремилась следом.
— Да, у тебя хорошие навыки стрельбы, — говорил он отчётливо, словно был совсем рядом, хотя я видела только далёкую спину. — Ребята всё удивлялись, как ты уделываешь их в лазертаг… Ты решила применить навыки и отомстить за воробья.
— Истребить всех галок, — кивнула я, ускорив шаг, но при этом оставаясь на том же месте.
Застывший локомотив на другом конце рельсов ощетинился заклёпками. Он с нетерпением ждал момента, когда сможет продолжить движение.
— Первая галка сидела на дереве над пустой кормушкой и ждала, — вспоминал Марк, спина которого всё удалялась, пока не пересекла световой луч. — Ты открыла окно, положив оружие на подоконник.
Всё это встало перед глазами, будто я находилась прямо там. Многоэтажный дом, шелестящие машины в отдалении и оружие на подоконнике прямо передо мной. Моя ладонь уже держала рукоять, нетерпеливый палец ждал момента, чтобы нажать на курок.
— Я дала галке возможность себя изучить, а сама сделала вид, что смотрю куда-то в сторону, — сказала я, покрепче сжимая рукоять. — Когда она решила, что я не представляю опасности, она отвлеклась, а я прицелилась и выстрелила…
Щёлкнул затвор, приклад ткнулся в плечо, и птица, трепыхаясь, свалилась на землю. Одно крыло спазматически раскрылось вверх, как поднятый флаг капитуляции. Чёрный флаг.
— Ты забрала её время, — констатировал тёмный силуэт Марка, растворившись в полутьме за встречными лучами мощных прожекторов.
— Оно бы всё равно иссякло, — пожала я плечами. — Как время покалеченного воробья, где бы он ни был… Всё разрушается. Так что плохого в том, чтобы разрушить что-нибудь самой?..
… Много-много лет назад я сидела на лавочке у подъезда и неотрывно смотрела на щель, в которую несколько недель назад юркнул воробей. Скрипнув несмазанным доводчиком, открылась дверь, и на крыльцо подъезда вышел отец.
— Лиза, куда делись все пули от винтовки? — строго вопросил он.
Похоже, сегодня он заглянул в сейф. Первый раз за две недели.
— Я их потратила, — бесцветно произнесла я. — Каждый день, когда ты был на работе, я тратила их.
Он некоторое время молчал, пристально меня изучая, а затем спросил:
— Значит, все эти мёртвые птицы на помойке – твоих рук дело? И всё началось с того самого воробья?
— Я не смогла его спасти, поэтому отомстила за него.
— Отомстила тем, кто по-настоящему виноват?
Теперь промолчала уже я.
— Ответь мне на один вопрос, — попросил отец через некоторое время. — Для чего создан человек?
Порой он любил спросить о чём-нибудь большом. А я с какого-то времени начала отмахиваться от этих вопросов, как и любой подросток, чьи мысли заняты учёбой и суетливыми развлечениями.
— Наверное, чтобы разрушать, — предположила я. — Человек ведь постоянно это делает со всем вокруг. И я тоже разрушаю… Ты же видишь, к чему всё пришло.
— Человек настоящий не тогда, когда думает, — заметил папа, поправляя очки на носу. — Настоящие его поступки – это то, что он делает, не раздумывая. Правильным был твой первый порыв, стремление помочь. Но гнев завёл твои мысли не туда…
— Человек создан, чтобы разрушать, — повторила я. — Всё, что он делает вокруг – просто улучшает свои условия за счёт всего остального мира.
— Человек и жизнь вообще созданы, чтобы изменять мир, — сказал отец. — Преобразовывать. Познавать. А злость и страх – это лишь довески к интеллекту. Это наше обременение, которое постоянно создаёт нам проблемы…
— Как ты думаешь, он там? — спросила я, указав на тёмную щель.
— Я не знаю. Но я знаю, что скоро мы переедем за город, в новый дом. И первое, что мы сделаем – поставим скворечник…
… — Кажется, именно тогда я осознала, что моё время тоже иссякнет, — пробормотала я, возвращаясь в реальный мир – или в очередную иллюзию, на шпалы под рассеянные лучи далёких прожекторов. — Иногда я будто просыпаюсь, оглядываюсь вокруг и удивляюсь тому, что время у меня до сих пор ещё есть. А теперь оно и вовсе остановилось.
— Лишь для тебя, — сказал безликий силуэт отца, стоя аккурат между двумя застывшими локомотивами. — Однако, тебе лучше вернуться на свой механизм. Страж на подходе…
Дрезина стояла позади меня. Силуэт между тем застыл недвижимо, ожидая, пока я выполню просьбу. Немного постояв в нерешительности, я обошла большую машину и поднялась по лесенке на носовую площадку.
… — Углеродная сущность считает, что иссякшее время – это конец, — прошептал ветер, застывший в тоннеле вместе с движением времени. — Она ошибается.
— Смерть – это всегда конец, — возразила я и зашла в кабину. — Я уже знаю, что наступит после. Тьма, великое ничто.
— То, что не имеет признаков, невозможно почувствовать, — шелестел мир вокруг. — Нельзя находиться в том, что не имеет воплощения. Дело не в том, что в теле живёт какая-то неведомая субстанция, которую углеродная сущность привыкла называть душой. Сознание невозможно в пустоте. Это намного больше, чем химические реакции и электричество. Одиночная камера разума не может быть пуста. Её всегда кто-то населяет, пока время не кончилось само для себя.
— Значит, после смерти всё начнётся заново? — с надеждой спросила я. — Прямо как у буддистов с их реинкарнациями? Неужели ты знаешь, как всё это работает?
— Энергия. Направление. Время. Компоненты мироздания.
Всё вокруг словно бы стало ярче. Фотоны сдвинулись на миг, спрессовали лучи далёких фонарей, бьющих светом сквозь тоннель.
— Получается, я не умру насовсем? — спросила я. — Пожалуй, это радует… Но ведь должен быть кто-то, кто всё это создал? Тот, кого называют Богом. Это ты?
— Энергия. Направление. Время, — повторил воздух. — Мы – другой этап эволюции разума. Мы выходим в ваш мир через ткань собственного, но мы не создавали ни этот мир, ни тот…
— Ещё бы это был ты, — пробормотала я. — Тот, кто называет себя богом, не может быть таковым. Но я знаю, что время остановил ты. Для чего?
— Мы созерцаем, но иногда участвуем в судьбе углеродных сущностей, — сообщил застывший ветер. — Мы не сможем перенести вас из ваших трёх измерений, но даём вам возможность поразмышлять вне того, что вы называете временем. Как углеродная сущность когда-то участвовала в судьбе маленькой птицы, позволив ей выйти из привычного хода вещей…
— Я нужна тебе для чего-то, — догадалась я. — Но для чего?
— Мы можем задержать ваше время, не обратить вспять. Однако, углеродная сущность способна развернуть его… Это – интересный эксперимент. Мы будем наблюдать за тобой здесь, но в следующий раз увидимся лишь на той стороне…
Растворившись в воздухе, фантом отца, изваянием стоявший посреди туннеля, исчез.
— Подожди, — позвала я. — Ты куда? У меня ещё масса вопросов…
Яркое сияние прожекторов встречного поезда вновь собиралось в луч, усиливалось, било по глазам. Время уже готовилось возобновить свой ход – я это чувствовала.
А я тем временем подумала, что больше не отличаю настоящее от галлюцинации. Если мне всё это снится, сон этот явно затянулся, и мне пора бы уже проснуться. Способ выяснить правду был только один – физическая боль. Испытав её, я должна буду проснуться.
Мехапротезом я сжала запястье живой руки. Ущипнула себя и почувствовала болезненные ощущения.
И в ту же секунду, словно вал на колёсах паровоза, тяжело сдвинулось с места время и начало свой разгон. Два механических творения сначала медленно, затем всё быстрее устремились по рельсам навстречу друг другу, приближая столкновение.
И столкновение случилось – но не с дрезиной…
Перед самой развилкой под носом встречного локомотива насыпь крупного щебня вздыбилась, рельсы выгнулись и разошлись в стороны, и из-под полотна, грохоча иерихонской трубой, проломилось что-то огромное и каменное. Наискосок прорезав туннель, оно смяло и буквально разорвало голову многотонного поезда.
Землетрясение загремело в узком туннеле, по крыше дрезины заколотили осыпающиеся булыжники. Из полутьмы развилка бежала на нас, а в десятке метров от неё смешались рельсы, крошево бетонных шпал и гнутое железо локомотива, который с невообразимым стоном металла сминали тормозящие об него вагоны. Массивное тело каменного «вермида», объятое запоздалым огненным облаком, застыло на мгновение, а затем двинулось назад, втягиваясь под землю. Оно сделало то, о чём его просили…
Брызнуло осколками армированное лобовое стекло, и встречный жар вместе с крошевом ударил по подставленному мехапротезу.
Где-то впереди, скрытый пыльной волной, стрелочный перевод вальяжно сдвинулся с места и открыл нам спасительное ответвление мимо руин, в которые мы неслись на полном ходу. В чёрных густых клубах дыма, качнувшись на вираже, дрезина соскочила на ответвление и вошла в узкий боковой туннель. Тряска усилилась.
— Это что такое, на хрен, сейчас было?! — прохрипел Вася.
— Нам помогли, — ответила я. — И, похоже, по моей просьбе. Вот только пока непонятно, как… Разве что через воду в уборной, но тут сложно что-то утверждать…
— Хочешь сказать, это ты послала сигнал Стражу, и он тормознул встречный состав?! — Василий метался по тесной кабине, то поглядывая вперёд, на набегающие из тоннеля шпалы, то судорожно хватая меня за плечи. — Да кто ты вообще теперь такая?! Уже, поди, и не человек вовсе?!
— Слушай, я и сама не очень понимаю, что происходит. Время остановилось на несколько минут, и я говорила… С человеком из своего прошлого… Ты же видел его на рельсах?
— Какой, блин, человек из прошлого?! Я видел, как мы чуть не расшиблись в лепёшку!.. Давай лучше всё это отложим на потом – сейчас нужно добраться до цели, а у меня и так уже башка кругом идёт…
Через разбитое лобовое стекло веяло пронизывающим холодом. Его щупальца окутывали кабину, а туннель выплюнул тарахтящую дрезину под чёрно-сиреневое небо. Рельсы по широкой дуге вдоль опасного серпантина плавно спускались на срубленную среди скал площадку и упирались в ворота огромного железного ангара, опоясанного сеткой-рабицей и высокими фонарями.
— А не слишком ли мы разогнались?! — поинтересовалась я.
Дрезина весьма резво бежала сквозь затяжной поворот, и Василий, спохватившись, дёрнул вниз красный рычаг тормоза.
Оглушающе шипя стальными колёсами, машина замедлялась. Ангар неумолимо приближался и, лишь успев сбросить половину скорости, дрезина гулко встретилась с воротами. Меня швырнуло на Василия, того кинуло на приборную панель, и мы дружно повалились на покрытый осколками стекла пол. Стальные листы вздулись и со скрежетом влетели внутрь, впуская во тьму ангара наше транспортное средство, а затем дрезина с адским шумом и лязгом влетела в стоящий в тупике крытый вагон и остановилась окончательно…
Тут и там проступали силуэты машин. Оставленная здесь строительная техника, а вернее, детали от неё, теснились в тёмных пространствах едва освещённого ангара. Крупные узлы, массивные конечности роботов, их корпуса, буры, цистерны, прицепы, огромные моторы карьерных грузовиков и ковши самосвалов – всё это было сложено рядами и штабелями вдоль стен и по углам, а в центре между погрузочными платформами дымился разбитый нос дрезины, вросший в смятый в вагон.
— Ты там как, нормально? — спросил Василий, ткнув меня в бок и потирая ушибленное колено.
— В порядке, — буркнула я, озирая зловещие контуры механизмов через распахнутую дверь кабины. — Я так понимаю, конечная. И куда дальше?
— На корабль! — скрежетнул Ваня и повис в воздухе на своих «пчёлах». — Вперёд! Подсобите, молодёжь, да не трясите…
Первым из кабины выбрался Василий, спрыгнул на бетонную платформу, помог спуститься мне, а затем мы спустили вниз капсулу. Оказавшись на полу, она воспарила над полом, и мы двинулись вдоль состава сквозь запахи машинного масла и горелого металла. Понизу лёгкой позёмкой стелилась пыль, потревоженная зашедшим следом за дрезиной холодным сквозняком.
Василий замер посреди пустого пространства и огляделся, а старик сообщил:
— Если пройдём склад насквозь, выйдем через другую секцию на улицу, к месту посадки.
— Видимо, нам туда, — указала Вася на едва освещённый проход.
Появился звук. Снаружи, сквозь вой ветра и толстые железные стены внутрь проникал гул.
— Похоже, наш кораблик идет, — предположила я, прислушиваясь.
Нарастая, гул превратился в рокот, и нечто массивное проследовало прямо над ангаром. Я физически чувствовала, как вибрировал воздух под дюзами корабля, и вибрация эта проходила сквозь высокую крышу ангара, подбрасывая металлическую пыль на полу здесь, внутри.
Звук тем временем застыл неподалёку, превратившись в равномерный фон.
— Это не «Виатор», — протянул голос из динамика, и капсула опустилась на бетон. — Надюша ещё в пути, сорок секунд.
— Если это не «Виатор», тогда кто? — вопросил Василий и сам же себе ответил: — Скорее всего, нас выследили.
— Было бы странно, если бы они этого не сделали, — хмыкнула я.
Спустя мгновения мы преодолели половину крытого широкого коридора, ведущего в смежный ангар. Пыльные металлические штабели, баллоны и ящики вдоль стен, похоже, уже давненько никто не трогал.
Из туннеля позади, толкая в спину и обгоняя нас, понёсся сквозняк. Где-то впереди открыли дверь или ворота, и любопытный ветер побежал сквозь ангары, ощупывая и обнюхивая старый металл.
— Засада, — пробормотала я.
В тот же миг свет ударил по глазам. Сразу с обеих сторон коридора вспыхнули белые глаза прожекторов. Щурясь от яркого света, я видела, как из-за угла впереди показался размытый силуэт, словно состоящий из дрожащего на жаре воздуха. Приобретая форму и очертания, он замер, а затем материализовался в невысокую девушку в обтягивающем боевом костюме и в маске.
Стоя посреди коридора, безоружная и бесстрашная, София преграждала нам путь.
— Я думала, с вами будет Агапов, — задумчиво сказала она. — Владимир Алексеевич решил не рисковать и остался под землёй с новыми друзьями?
— Отойди в сторону и дай пройти, — процедила я, готовясь «переключить режим» и пробить себе дорогу силой.
— Ты собираешься снова убить меня? — произнесла она с холодной усмешкой. — Я всё думала, каким будет семьдесят седьмой раз. Две семёрки – это ведь на удачу… Успеешь сделать это до того, как превратишься в крупное решето?
Следом задрожал воздух уже над ней, потемнела и соткалась из волокон огромная тень. Бронированной громадой в два человеческих роста позади девушки проявился «Анкилон», нацелив на нас две руки с бортовым вооружением.
София сняла маску, а «Анкилон» позади неё слегка припал на ноги. Лязгнули, выдвигаясь из плеч, ракетницы, открылись пусковые установки, готовясь выпустить рой дронов-снарядов. Девушка зловеще улыбалась, взгляд её скользнул поверх наших голов, и я быстро оглянулась. Позади, отрезав нам путь к отступлению, за агрегатами, пыльными контейнерами и бочками укрывались вооружённые люди. Мельком я заприметила пятерых, а, закрыв глаза и «переключив» зрение, ещё два десятка под маскировочными полями.
К фоновому гулу, приближаясь, примешивался другой. Вероятно, это был уже «Виатор». А я, оказавшись в западне, вдруг совершенно неуместно вспомнила те далёкие времена, когда мы с Софи были ещё подругами. По крайней мере, я считала её таковой.
— Я совсем не помню последние месяцы, но вспоминаю, через какие передряги нам пришлось пройти, — сказала я. — Пропусти нас. Хотя бы ради прошлого, если есть там что-то, что тебе небезразлично. В противном случае кому-то неизбежно придётся умереть. А ты всё равно не получишь от меня того, что тебе нужно.
Она грустно улыбнулась и сказала:
— Я помню всё. Даже то, что видела твоими глазами, ведь у меня было время прожить твою омниграмму… Собственно, я делала это вместо сна. Я хранила и оберегала тебя без малого год, из которых треть – это отрывки из твоей жизни.
— Оберегала меня, заперев в саркофаге? Похоже, ты сошла с ума, — усталым полушёпотом произнесла я.
— Я уже не та, кем была в прошлом, — пожав плечами, продолжала она. — Мне пришлось измениться, чтобы не погибнуть и не дать погибнуть тебе.
— Вот, значит, как, — саркастически протянула я. — Всё это ради моего блага? Давай, придумай ещё что-нибудь, только поубедительнее… Слышала бы ты себя со стороны…
— Они хотели тебя утилизировать, — без тени улыбки на лице заявила София. — Мне пришлось прикрыть тебя этим проектом и закрыть. А дальше я могла лишь одно – показывать результат… Я очень долго помогала тебе и рассчитывала на твою помощь взамен, но ты отказала. Мне и всем остальным.
— О чём ты говоришь?
— Ты и твои… Твои сёстры могли остановить вторжение в самом начале, но ты предпочла уничтожить результаты года изысканий… Теперь всё зашло слишком далеко, и малой кровью отделаться не удастся.
— Ты загнала меня в угол, как дикого зверя! — вспылила я. — Что ты ждала в ответ?!
— Твои способности лучше всего проявляют себя в экстремальных ситуациях. — Она вновь пожала плечами.
— Мне нет никакого дела до вашей войны. Мне не за что сражаться, и не в последнюю очередь потому, что ты и твои новые друзья отняли у меня последнее – мою свободу. Я не собираюсь становиться оружием в чьих-то руках. Воюйте сами!
Из-под ног послышался искажённый динамиком голос дяди Вани:
— Давай, Лиз, раздави ей башку! Этими… Своими силами, в общем… Две семёрки – на удачу.
— Ты чувствуешь момент? — спросила София, не обращая внимания на старика. — Очень многое сошлось в одной точке. Самоубийство человечества новым вирусом, как водится, вынудило крупных падальщиков явиться самолично. Люди были их «консервой на чёрный день», и её пришли распечатать, пока от неё хоть что-то осталось. На Земле они сделали промежуточную остановку, а теперь добрались и сюда… Но это всё вторично.
Она сделала многозначительную паузу. В паузу вклинился Василий:
— Я знаю, что сейчас самое главное, а всё остальное неважно. Софи, ты уже либо отойди, либо…
— Сегодня даже Терраформер почтил нас своим присутствием. Как думаешь, что ему здесь нужно? — обратилась девушка ко мне, не удостоив Василия даже взглядом. — Может, он пришёл по твою душу?
Василий сделал шаг вперёд.
— Ты ведь понимаешь, что сегодня мы все либо улетим, либо погибнем. Третьего не дано. Не заставляй нас применять силу.
Девушка промолчала, изучая его немигающими глазами. Позади неё, между тем, появились оперативники в тёмно-синей броне, с оружием наготове. Десяток, не меньше.
— Я знаю, вы, русские, упорствуете даже тогда, когда всё потеряно, — сказала София. — Это очень странно и нелогично, хотя и заслуживает уважения…
— Пока я могу дышать, потеряно не всё, — возразила я.
— Но оглянись вокруг, — призвала девушка. — Кенгено и Цикония непригодны для жизни. Пирос вымер, а Земля, контролируемая с орбиты новыми «друзьями» человечества, которые ничего не могут поделать с инфекцией, вымирает прямо сейчас. Мои суперсолдаты из последних сил отражают десант Кураторов, а сеть поселений уже раскололи надвое… Если… Когда оборона падёт, что им противопоставит миллион гражданских?
— Тебя так заботят люди? — поинтересовалась я. — Тогда почему ты не со своим войском? Чего ты здесь добиваешься?
— Я надеялась тебя переубедить, — ответила она. Помолчав, направила взор куда-то вдаль, в пустоту, и спросила: — Помнишь, как мы гнались за ней?
— За этим железом? — Я встряхнула прямоугольную сумку, и не прозвучало ни звука – пластинки держались на непреодолимом расстоянии друг от друга. — Свет что ли на этом артефакте клином сошёлся?
— Нет, — сказала Софи. — Мы гнались за настоящей судьбой. Вместе.
— Это было в прошлой жизни, — возразила я. — Ты сама сказала, что всё изменилось. Ты изменилась и заставила измениться меня. Я не знаю, зачем тебе всё это, а, быть может, ты просто обезумела… Хоть и притворяешься нормальной.
Улыбнувшись, она покивала головой.
— Я ещё помню, во что верила. Что вело меня вперёд до того, как я познала изнанку. Вернее, думала, что познала, но вышло наоборот… — Она вновь задумалась на секунду, и тут же собралась. — Уж так устроена жизнь – чтобы стать чище, прежде нужно испачкаться.
София опустила на лицо маску, фигура её стала терять чёткость, размываться, контуры постепенно сливались с серо-синим «Анкилоном», делая её невидимой. Стоящие за укрытиями позади неё бойцы уже порядком заскучали, но, теперь, кажется, дождались исхода.
«Анкилон» вырос ещё на метр, а я судорожно пыталась «переключить режим», чтобы в первую очередь повалить робота и бойцов, выиграть время, а затем отследить передвижения девушки. Что делать дальше – я пока не представляла.
София окончательно растворилась в воздухе.
— Я обещала тебе, что мы уйдём отсюда вместе, — сказала невидимка едва слышно. — Но, похоже, нам придётся разделиться. Догони свою судьбу, сделай это за нас обеих. Я отпускаю тебя.
Мгла пробежала по помещению, когда «Анкилон», раскинув стальные руки-лапы в стороны, исторг из них пламя. С лязгом покрывался дырами металл стальных листов и несущих балок, а робот поворачивался и распахивал помещение ураганным огнём, повергая в бегство ошарашенных подобным поворотом событий бойцов. Взмывали со спины робота микродроны-снаряды, устремляясь в погоню за дрогнувшим войском врага.
Нырнув за ближайшую бочку, я пыталась сообразить, что делать и куда деваться. Широкое пространство перехода между ангарами рассекали вспышки огрызающихся лазеров, почти бесполезных против «Анкилона». Робот тем временем прогромыхал в нашу сторону, накрывая шквальным огнём группу, что отрезала нам путь к отходу. Мы втроём, если считать капсулу, спрятавшись между бочками и сложенными в стопку паллетами, были заперты.
Остановившись прямо напротив нас, боевая машина нависла тенью, затем размахнулась и одним движением наискось распорола стену в полуметре от наших голов.
Василий сразу сообразил, что к чему и, схватив капсулу с Ваней и док-станцию для «пчёл», вынырнул наружу, под ледяной ветер со снежной крупой.
Я кинула в проём сумку с артефактом и собралась было последовать за напарником, но нечто вдруг схватило меня за запястье. Колыхнувшийся воздух вложил мне в руку какой-то свёрток, и в звенящей тишине, на мгновение возникшей между канонадой пушек «Анкилона», голос Софии над самым ухом произнёс:
— Подержи пока у себя.
Впопыхах сунув матерчатый комок в карман, я выскочила под ледяной вьюговей и устремилась вдоль переулка между ангарами, огибая металлический хлам, стараясь удержаться на ногах и при этом не выронить сумку с артефактом. Позади грохотали выстрелы и сотрясали землю шаги «Анкилона», а Василий уже добрался до нагромождения контейнеров у края ангара и осторожно выглядывал из-за угла.
— Трёпаный кот! — вполголоса выругался он. — Многовато их там. Напролом взять не получится…
На фоне серого, похожего на гигантскую осу, силуэта сквозь пургу можно было разглядеть человеческие фигуры. Тут же часть из них, заметив нас, отделилась от группы.
— Я могу попробовать, — предложила я.
— А если разобьёшь? Это большой риск, — помотал головой Василий.
— Если крылья переломаем – то с этой планеты уже никуда не взлетим, — прожужжал дядя Ваня.
Василий же, молниеносно приняв решение, развернулся и придвинулся к самому моему уху.
— Сиди здесь, — распорядился он вполголоса.
— Ты куда?
— Я их отвлеку, а твоя задача – доставить «Книгу» на корабль… Не ждите меня, Иваныч, — обратился он к капсуле. — Взлетайте – и сразу на юг, времени нет.
— А ты, значит, решил остаться тут?
Знакомое чувство дискомфорта – сперва аморфное нечто, которое складывалось в дурное предчувствие. Я успела привыкнуть к этому человеку, и что-то подсказывало мне, что дальше я пойду без него.
— Кто-то должен остаться, чтобы другой дошёл до конца, — улыбнулся Василий. — По всему выходит, что дальше идти тебе.
— Почему? Я что, какая-то особенная?
— Нет, вряд ли, — прищурился он. — Самая обыкновенная. Просто ты всё время оказываешься не в то время и не в том месте. Но теперь ты готова ко всему – больше, чем я был когда-либо в своей жизни. А когда человек готов ко всему, он может всё.
— Но что за важность такая у этого артефакта? — не унималась я.
— Он пока не разгадан, но уже дарит надежду, — пространно выразился мужчина. — Прикоснись к нему – и всё поймёшь. Прочтёшь себя, как книгу.
— А если я не хочу читать себя? Я же знаю, что где-то там скрыто такое, от чего хочется бежать со всех ног…
— Тогда пиши.
Ободряюще хлопнув меня по плечу и хитро подмигнув, он встал во весь рост и вышел из-за угла ангара. Гулко заухала «палка» в его руках. Опрокинув метким выстрелом одного из бойцов, он развернулся и бросился наутёк вдоль сетки-рабицы, и через несколько секунд скрылся из виду.
Сидя за контейнером и прибрав к себе сумку с артефактом, я забилась в угол и поглядывала назад, через прореху в стене. Внутри ангара сверкало и грохотало, сквозь отверстие было видно скачущие сполохи лазеров. Бой ещё продолжался.
Дядя Ваня приземлился рядом и прожужжал:
— Последний рывок. Дотащишь меня? Здесь ручка сверху выдвигается…
— Я вам что, ломовая лошадь? — процедила я и тут же осеклась.
За грохотом и воем танцующего меж ангаров ветра шагов слышно не было, но я видела несколько теней, что последовали за моим напарником.
Ветер усиливался, иголками бросая в лицо колючую пыль. На волосах намерзали сосульки, а голова становилась горячей, как паровой котёл.
— В этом урагане я не успею за тобой и растеряю «пчёл»! — сетовал дядя Ваня.
— А отбиваться я чем буду?!
— Силой мысли, чем же ещё! Только постарайся не разнести корабль…
Небольшие дроны, вихляясь на ветру, устремились в коробочку, прочно притянутую к корпусу.
Нагрузившись рюкзаком на спине и поклажей в обеих руках, я отсчитала пять секунд, выскочила из своего убежища и ринулась к кораблю против шквального ветра. Ураганные порывы снежных плетей покачивали выдвинутые атмосферные крылья «Виатора». Во мгле под брюхом титановой махины уже ждали трое. Несколько рослых бойцов шли со стороны приземистого чужого корабля, стоящего поодаль.
— Я не могу бежать и использовать силу одновременно! — выкрикнула я.
— Ну и что делать тогда будем?!
— Помнишь, что говорил Агапов? Импровизируй, дед!
Кажется, дядя Ваня услышал и понял меня.
С холостых оборотов «Виатор» резко набрал тягу, приподнялся и, разбрасывая реактивным выхлопом бойцов вокруг себя, боком устремился к нам над самой землёй, на ходу откидывая прямоугольный боковой люк.
В считанных метрах от нас корабль припал к земле, и одна из задних стоек шасси звучно подломилась. Махина накренилась в полудюжине метров от меня. Опешив от такой прыти и едва соображая, что делаю, я побросала ручную кладь в распахнутый люк и вскарабкалась следом. Капсулу с дядей Ваней внутри тут же облепили дроны-пчёлы, и через силу потащили в уголок, подальше от открытого люка.
Засвистели двигатели, запели снаружи в такт снежные вихри, а я застыла в проёме и пыталась высмотреть там, откуда только что выбежала, фигуры, но сквозь тёмную круговерть проступала лишь ограда, колыхавшаяся в такт порывам. Всё происходило настолько быстро, что я успела лишь ухватить взглядом несколько картинок. Поплыла по дуге площадка с огромным спаренным депо посередине, сверкали лазеры, впиваясь в брюхо корабля, в размашистые крылья, оставляя в металле пропалины, словно от упавшего на сиденье машины сигаретного угля.
Из-за ангара показалась дуга железнодорожной колеи, исчезающая в жерле туннеля. Правее раскинулась пестревшая механизмами площадка с металлоломом. Какое-то движение, смазанное снежной крупой, происходило поодаль, на входе в кладбище техники.
А от второго корабля, что остался под нами, отделился второй «Анкилон» и скрылся под крышей ангара. Сам же корабль оторвался от земли и начал медленный разворот в нашу сторону.
Боковая рампа «Виатора» поползла вверх, меня потянуло против движения, и в последний момент я увидела порванные широкие ворота ангара и обгорелый и уже потерявший одну конечность «Анкилон» Софии.
Метнулась белая молния в сторону набирающего высоту преследователя. Поражённый в борт челнок полыхнул, выбрасывая из себя ошмётки металла, а в следующее мгновение сам «Анкилон» был поглощён огнём. Люк закрылся, резким манёвром меня вышвырнуло в коридор, и я спиной влетела в капсулу с мозгом внутри.
Рубка управления была прямо по коридору. На окраине подсознания уже дорисовывался каждый уголок корабля, занимая своё место в памяти. Придерживаясь за стену, я подхватила капсулу и устремилась к кабине.
— Она его сбила! — заходился перегруженный динамик. — Сбила его!.. Агапов, Вася, как слышите?! Мы взлетели!
— Хвала Вселенной! — Будто болельщик, дождавшийся победы любимой команды, Агапов, казалось, ждал именно этого момента – молча, не дыша, чтобы не спугнуть удачу.
— Василий, ты на связи? — спросила я в переговорник.
Василий не отзывался, а мы тем временем достигли рубки управления. Неуклюже переваливаясь в воздухе, дядя Ваня на жужжащих «пчёлах» над самым полом вильнул к одному из пультов, и капсула опустилась на сиденье. «Щупальце» вытянуло из недр контейнера провод и воткнуло его конец в приборную панель, пока второе деловито щёлкало ремнями безопасности. Я же заняла кресло второго пилота.
— Курс на юг, как ты и просил, Володя, — сообщил дядя Ваня тому, кого здесь не было. — Придётся оставить Васю…
— Будем надеяться, что с ним всё в порядке, — вторил ему Агапов. — А пока что у вас только один выход отсюда – через воронку Новикова.
— Ты серьёзно? — напряглась я.
— Вам нужно нырнуть во Врата на глубине трёх километров. Мне же нужно точное время подлёта, чтобы я смог подать энергию. Я включу их на несколько секунд. Как раз для того, чтобы вы смогли пройти.
— Надюша, маршрут на воронку Новикова, — скомандовал дядя Ваня бортовому компьютеру. — Высота сто метров, держись между высотами. За сколько долетим?
— Две минуты и сорок девять секунд до цели, — сообщил бортовой компьютер приятным голосом женщины в годах.
— Есть таймер, — отозвался Агапов. — Боюсь, даже если Учитель согласится рискнуть и вытащить Васю, мы просто не успеем туда. Но я попытаюсь… Первое время так или иначе придётся пересидеть на глубине, а потом нужно придумать, как его искать среди всего этого хаоса… С Софией тоже неплохо бы связаться, если она уцелела… Честно сказать, староват я уже для всего этого… Но если у вас всё получится, даже в самом худшем случае это окупит все жертвы.
Дядя Ваня немного помедлил, а затем спросил:
— Володя, куда ведут эти врата?
— Неизвестно, — ответил Агапов. — Оттуда никто не возвращался.
— Это билет в один конец?
— С высокой долей вероятности…
— И угораздило же меня ввязаться в эту историю, — проворчал дед в своей капсуле. — Что думаешь, внучка?
— Здесь нас или убьют, или опять посадят под замок, — пожала я плечами. — Там всё может быть иначе. А если Врата не сработают, всё закончится мгновенно и безболезненно.
Под обзорным стеклом сквозь предрассветную темень, которая будет длиться ещё много часов, проносились скалы и клубился серый снежно-пыльный шквал. Корабль набирал ход, огибая неровности ландшафта, которые резко появлялись сбоку, из темноты. Пилот-человек вряд ли смог бы исполнять подобные виражи, зато бортовой компьютер справлялся на отлично.
«Виатор» постепенно отворачивал от полыхающего розово-фиолетовыми сполохами неба в стороне. Объятое электромагнитным сиянием, оно пропускало сквозь себя быстрые белые кометы и злые красные лучи. И всё это летело с разных сторон в большой чёрный шар, в котором тонуло без следа. Веерными россыпями вспыхивали синие разряды корабельных орудий. Кажется, весь вражеский флот втянулся в решающий бой. И им было не до нас…
Ослепительно-белая вспышка ударила по глазам, осветив на мгновение целый рой небольших стремительных кораблей и висящих в вышине продолговатых «кальмаров». Гиганты проявились лишь на миг, – я успела насчитать полдюжины, – а затем вновь скрылись под маскировочными полями в прозрачной стратосфере. Тотчас на поверхности шара полыхнуло, стало светло, как днём, и ошеломляющий огненно-жёлтый пузырь, раздуваясь, заслонил половину Стирателя – и тут же втянулся в его черноту. Моргнули лампочки на приборной панели «Виатора».
— Не зря я ставил электромагнитный поглотитель! — восторженно трещал дядя Ваня. — Нас каким-то там ядерным взрывом не возьмёшь!
— Неужели конец света выглядит именно так? — вопросила я.
— Только не для нас, — ответил старик.
Через несколько секунд во вновь воцарившейся тьме ударная волна от уже растворившегося атомного взрыва захлестнула корабль. Посреди тряски вцепившись в подлокотники, я старалась не выпасть из кресла второго пилота. Из коридора слышался лязг и постукивание предметов, поваленных турбуленцией и теперь хаотично катающихся по полу.
Внизу тем временем разворачивался ровный ряд огней вдоль серпантинов, опоясывавших уходящий вниз белёсый ледяной склон.
— Вот она – воронка Новикова, — восторженно проскрежетал дядя Ваня. — Кладезь чужеродных технологий…
Огромный карьер напоминал земные рудные выработки и, словно титаническое дупло в просверленном зубе, погружался под поверхность на сотни метров. А на дне, мерцая прожекторами, стояли тёмные силуэты промышленных машин, когда-то вгрызавшихся в криолит, и в самой середине плато зияло отверстие диаметром в несколько десятков метров, окружённое какими-то механизмами, странным оборудованием, чёрными паутинками силовых кабелей, тянущихся в темноту. Яркие фонари освещали начало отвесного спуска – ледяную стену молочного цвета, укреплённую стальными решётками, и две ровных металлоконструкции подъёмников, уходящих в бездну.
— Как думаешь, протиснемся? — спросил дядя Ваня.
— Ты точно решил туда нырнуть?
— Времена нынче неспокойные, — заметил старик. — Опасные исторические моменты требуют радикальных решений. Но если у тебя найдётся идея получше – я весь внимание.
Накренившись, корабль по широкой дуге пошёл над карьером, чтобы выйти на траекторию спуска. Я пыталась разглядеть через обтекатель хоть что-то, но видела лишь чёрный бок огромной сферы, скрывавшейся за горизонтом, да хаотично мелькающие сполохи вдалеке.
— Владимир, как у вас дела? Мы уже над карьером.
Селектор шелестел помехами, сквозь которые едва пробивался дребезжащий голос:
— … семьдесят миллионов градусов, необходим прогрев до ста… Когда реактор наберёт нужную температуру, я подам импульс… Это… Сорок пять секунд… Сорок три…
— Должно хватить, — сообщил дядя Ваня. — Надюша, рассчитай скорость. Ровно через сорок секунд мы должны оказаться в нижней точке скважины.
— Траектория рассчитана, начинаю манёвр, — невозмутимо отозвался бортовой компьютер.
Компенсаторы усиленно гасили перегрузку, пока «Виатор», по спирали набрав высоту, развернулся и выровнялся. Овал ледяного карьера блистал впереди и внизу, ширясь в размерах и закрывая собою обзор почти до горизонта.
— Внимание, корабль под огнём, — сообщила Надюша. — Энергощит не активирован, недостаточно мощности… Внимание, корабль под огнём…
Машину тряхнуло, снаружи хлопнуло и протяжно взвыла какая-то вспомогательная гидравлика.
— Главный маршевый двигатель повреждён.
— Поздно спохватились! — воскликнул дядя Ваня. — Нате-кась выкусите!
«Виатор» довернул и ринулся вниз, в круг мутных огней. Перпендикулярно земле он нёсся в чёрный зёв шахты посреди белёсой воронки на месте озера, над которым клубились едва заметные снежные вихри.
— Готовься открывать калитку, Агапов! — выпалил дядя Ваня в динамике.
Голос Надюши был невозмутим:
— До столкновения с поверхностью двадцать… девятнадцать…
В глазах пульсировала тьма, на тело стремительно наваливалась слабость от перегрузки, с которой переставали справляться гравикомпенсаторы. Мимо обтекателя с умопомрачительной скоростью неслись ледяные стены, тёмные вспышки металлических каркасов и огни, сливающиеся в тонкие, яркие сплошные нити. Казалось, перегрузка уже раздавила меня всмятку.
— Четырнадцать… тринадцать…
Гулко и страшно скрежетнуло снаружи, красными огнями замерцала консоль управления.
— Хвостовик левого крыла потерян… Хвостовик правого крыла потерян… Восемь… семь…
Прощай, Ковчег, который мог бы быть мне домом, но стал тюрьмой. Прощай, новое человечество. Прощай, Софи, до конца верная своим словам…
— Три… две…
Голова взорвалась болью изнутри, и перед мутнеющим взором галопом запрыгали разноцветные мухи. Последнее, что я увидела, погружаясь во тьму – всепоглощающую белую вспышку портала, ударившую по глазам…
Волна слабости откатывалась, выход из тёмного туннеля приближался, а пространство наполнялось равномерным белым свечением. Я всё ещё здесь. Электрические импульсы сокращают сердце, я дышу и чувствую.
Перед глазами сосредоточенно перемигивалась огнями консоль управления, а впереди, за обтекателем серостью светилось ничто. Свет эпохи зарождения Вселенной, который мы наблюдаем каждый раз, совершая прыжок сквозь Врата. Когда корабль перемещался в другую точку Сектора, сияние плотным облаком окружало его, на мгновение захлёстывая, поглощая всё вокруг – но лишь на доли секунды, ведь для тех, кто перемещается, прыжок происходит мгновенно…
Сейчас всё было иначе. Полулёжа в кресле пилота, я растворялась в ровном молочно-белом свечении, в полной тишине и безмолвии, нарушаемом лишь моим дыханием. Дыханием одного человека.
— Лиз? — неожиданно резко позвал дядя Ваня из своей капсулы. — Ты здесь? Я уж думал, что отъехал, но чувствую телеметрию корабля и твою сигнатуру в рубке…
— Тут, — кратко ответила я.
— Где мы? Что происходит?
— Наверное, мы в затянувшемся прыжке. Других объяснений у меня пока нет.
— Это невозможно, — ворчливо отрезал дед. — Пузырь Алькубьерре не может держаться дольше трети секунды…
— Когда-то считали невозможными и полёты, и уж тем более перемещение быстрее скорости света, — заметила я и отстегнула ремень.
— Это работает не так, — возразил старик. — Мы не превышаем скорость света, а меняем её в отдельно заданной области пространства, в туннеле… И я тебе, кстати говоря, не советую гулять по салону. Мало ли что…
В коридоре оставалась поклажа. Зашвырнув в трюм рюкзак и сумку, я так и оставила их там летать по переходному отсеку во время всех этих диких манёвров. Нужно было проверить, всё ли в порядке с багажом, и я выбралась из кресла, тут же ощутив, насколько потяжелели тело и голова. Было очень тихо – лишь отдавались вибрацией в пол двигатели, а за обтекателем ничего не менялось. Лишь ровное реликтовое свечение разлилось с той стороны прозрачного композита, и в этом застывшем натюрморте я чувствовала себя как тогда, в железнодорожном туннеле, когда остановилось время. Мы не неслись сквозь световую трубу, как это часто описывают в книгах и рисуют в фильмах.
— Наверное, мы застряли тут навсегда, — заметила я. — Неужели наконец-то я смогу отдохнуть в покое?
— Покой нам только снится, — отозвался хрипящий динамик. — Вернись в кресло, дурёха.
Рукоподобная стая «пчёл» тем временем ещё раз проверила ремни безопасности, которыми капсула была закреплена на сидении. Предназначенные для человека, они смотрелись странно и нелепо над этим стальным сосудом, похожим на мультиварку, словно пуповиной прикованным толстым проводом к панели управления.
— Лучше перебдеть, — пояснил старик. — Я не люблю тряску и болтанку. А уж упасть совсем не хочется… Не говоря уже о правилах безопасности.
— Ладно, не ворчи, — бросила я и уселась обратно в кресло.
Щёлкнули застёгнутые ремни.
— Если датчики не врут, мы действительно находимся под пространством, — сообщил дядя Ваня. — Я не знаю, перемещаемся ли мы и куда. Но можно прикинуть, насколько далеко нас унесло, если прыжок на полтора десятка световых лет занимает треть секунды…
— Лишь бы обратно не выкинуло, — сказала я. — На Ковчег я больше не хочу… Кстати, дед, я всё хотела спросить… Если на Ковчеге уже вовсю научились делать тела, почему ты не напросился на операцию по пересадке мозга?
— Помнится, когда-то ты завидовала тому, сколько времени я экономлю на обслуживании оболочки, — протянул динамик. — Причина всё та же. Пожалуй, я уже слишком привык к такому состоянию, и что-то менять – себе дороже…
Пространство за обтекателем теперь рябило разноцветными полосами и вспыхивало, как стробоскоп. Следом я почувствовала скачок давления, и обтекатель захлестнула масса темноты. За толстыми прозрачными слоями поплыли то ли звёзды, то ли пузыри, а Надюша бесстрастно сообщила:
— Жидкая среда за бортом. Защитное поле задней полусферы активировано, достигнута предельная мощность… Опасность затопления воздухозаборников… Опасность затопления…
— Надюша, всплывай! — заволновался старик. — Вытаскивай нас отсюда форсажем!
— Перевожу маршевый двигатель в режим форсажа…
Машина крупно затряслась, словно телега, несущаяся по кочкам. Спустя несколько секунд привыкшие к темноте глаза стали различать толщу неестественно багрово-бурого раствора, которую титановым телом «пропахивал» корабль по пути к поверхности.
В бок «Виатора» пришёлся удар, сместив его с траектории, и впереди появилось нечто.
— Это что ещё такое?! — воскликнула я, тыча пальцем в обтекатель.
Разрезая извивающимся хвостом бронзовую жидкость, наискосок проплыло огромное белёсое чудовище – какая-то причудливая смесь древнего ящера, акулы и змеи доброго десятка метров в длину.
Жидкость вокруг существа пузырилась, а оно, сделав пируэт, развернулось и ощерилось гигантской, усеянной стройными рядами зубов пастью. Стремительный рывок, гулкий удар – зубастая пасть ковырнула обтекатель, и внешний слой композита с гулким хрустом дал заметную трещину. Отсюда можно было рассмотреть ряды каких-то отростков в пасти чудища, напоминавших многочисленные языки, скользившие по поверхности закалённого ферропластика.
Не добившись результата с наскока, существо отцепилось от обтекателя и исчезло сбоку. Мощнейший удар сотряс корабль, светло-багровое пятно далёкой поверхности ушло вверх, а Надюша невозмутимо произнесла:
— Разгерметизация грузового отсека, необходимо вмешательство ремонтной бригады… Разгерметизация…
Тело моё покрылось испариной. Я лихорадочно шарила глазами по приборной панели. Нужно было что-то делать, но что?! На борту нет вооружения, да если бы и было – чем оно могло помочь в воде против этой твари?!
Взгляд упал на пульт радиосвязи, и рука почти сама собой сделала быстрое движение. Ударом сразу по всем кнопкам я отстрелила микроспутники от корабля. В задней части корпуса с обеих сторон летающей машины распахнулись шлюзы, и последним залпом пневмопушек пару ретрансляторов связи выплюнуло в плотную жидкость.
— Спутники отделены, — сообщила Надюша. — Критический износ двигателя, падение мощности…
— Режим детонации! — приказал дядя Ваня. — Последний рывок! Давай, родная, вытащи нас отсюда!
Позади захлопал маршевый двигатель, выталкивая корабль наверх и ударами вбивая меня в кресло. Пространство снаружи ощутимо светлело, янтарная толща воды постепенно расступалась, пропуская свет с поверхности. Всё тряслось и дребезжало, гулкие хлопки рвались пушкой над самым ухом, а я замерла в ожидании следующего удара по корпусу или взрыва, который разнесёт «Виатор» на мелкие кусочки вместе с нами.
Поверхность приближалась, и её свечение было сейчас самым желанным на свете. Давай, жми… На тебя вся надежда, Надежда…
С очередным хлопком двигателя пришёл новый мощный удар сзади, толкающий машину вперёд, на поверхность. Свет появился и нырнул вверх, а по обтекателю разлилась густая медная волна. Красно-коричневый берег возник вдалеке, тут же пропал и снова появился – уже ближе. Чихнул и забарабанил по корпусу двигатель – «Виатор» отдавал последние силы, чтобы вытащить нас на берег.
Задняя часть корабля постепенно опускалась под воду, машина на дыбах разреза́ла волну, и спустя несколько секунд корпус коснулся отмели, проволочился на днище ещё несколько метров и, задрав нос, наполз на прибрежный склон. Двигатель издал выдох облегчения, гудение его сошло на нет, а Надюша с издевательским безразличием сообщила:
— Аварийное отключение двигателя, дальнейшая работа невозможна без капитального ремонта…
Динамик старика вздохнул:
— Вот теперь, кажись, точно отдохнём.
Воцарилась тишина. Электроника и пневматика корабля тоже затихли, обретя наконец долгожданную передышку. Распластавшись в кресле, я глядела на нефритовое небо, густое, словно кисель, по которому плотными слоями дрейфовали чёрно-красно-коричневые облака. Или это не облака? Вот одно из них надвинулось и поплыло прямо над нами, отпечатывая на своей поверхности похожий на гигантскую осу серебристый силуэт туши «Виатора». Ломаные зубцы наполовину оторванных атмосферных крыльев проплыли над головой и растворились белёсой дымкой. Через какое-то время в отражении вновь появились тёмный обтекатель кабины и наполовину погружённая в коричневую жидкость грузовая секция.
— Это что, зеркальные облака? — спросила я. — Я бы, наверное, удивилась, если бы ещё могла.
— Очень любопытное явление природы, — отозвался старик.
Отражение крохотного белого лица в полукруглой кабине заколыхалось, и дымчатая волна стёрла его, открывая взору синее ночное небо, щедро усыпанное горстями незнакомых звёзд. Можно было различить недвижимые шлейфы туманностей, которые оттеняли дрейфующие прямо по воздуху неровные пятна. Куски горной породы неспешно летели сквозь небо справа налево, и это странное явление казалось мне смутно знакомым.
— Как думаешь, где мы? — спросил дядя Ваня.
— Очень далеко и от Ковчега, и от Земли, — протянула я. — Может быть, даже в другом конце Галактики.
— Надюша, сообщи обстановку за бортом, — распорядился дядя Ваня. — К чему готовиться?
— Состав атмосферы: азот – сорок один процент, водород – двадцать девять процентов, фосфор – восемнадцать процентов, кислород – девять процентов. Незначительные примеси метана и неорганических соединений. Настоятельно рекомендуется использование средств индивидуальной защиты. Уровень радиации: в норме. Температура за бортом: минус пятьдесят один градус по Цельсию. Ветер: семь метров в секунду…
Великолепное место, что и говорить…
— Внимание, — добавила Надюша, — взрывоопасная концентрация азотной смеси в грузовом отсеке. Запускаю дегазацию отсека… Необходимо вмешательство ремонтной бригады.
— Надо бы заделать брешь, — подал голос дядя Ваня.
— И чем ты собрался её заделывать? — поинтересовалась я.
— Если мне склероз не изменяет, в одном из шкафчиков по правой стороне есть герметик.
— И заделывать, конечно же, буду я?
Старик промолчал.
— Это не имеет смысла, — сказала я. — Всё равно двигатель накрылся, и отсюда мы уже никуда не полетим… Надюша, проверь герметичность остальных отсеков.
— Рубка управления: утечек не обнаружено. Переходный модуль: герметичен. Кают-компания и жилые отсеки: целостность не нарушена.
— Жалко машинку-то, — скрипнул динамиком дядя Ваня.
— Раньше надо было об этом думать, — сказала я и отстегнула ремень.
Корабль застрял под уклоном, и выход из рубки теперь располагался ниже по склону.
Выбравшись в коридор, вдоль стены я спустилась к узловому модулю. В самом его углу одиноко сгрудились сумка и рюкзак. Закинув поклажу на спину, я кое-как по стене вскарабкалась наверх, в кают-компанию и решила проверить тумбочку, в которой дед держал печенье. На удивление, там обнаружилась вскрытая пачка высохших мятных пряников. Старательно смачивая хлебобулочные изделия остатками воды из раздатчика, я жадно прожевала лакомство, а желудок громко благодарил меня за долгожданную пищу.
Прикончив пряники, через коридор я направилась обратно к рубке.
Справа показалась знакомая дверь в мою каюту, от которой я старательно отводила взгляд. Это место, где я на время обретала покой. Странный трепет обуял меня, словно после долгой дороги я вернулась в давно покинутый дом, и в какой-то степени так и было. Каким я увижу его? Проверять почему-то было страшно, поэтому я миновала коридор, уже приноровившись перебираться на четырёх конечностях по наклонной плоскости…
На пороге рубки голова была извлечена из рюкзака. Бледную, лысую и неподвижную, я оглядела её со всех сторон, обнаружив лишь один коннектор, который видела впервые в жизни. Помнится, перед отключением она просила не будить её, но если есть возможность это сделать, я ею точно не премину.
— Дед, нужно запитать голову, — поставила я старика перед фактом.
— Ты хочешь включить эту мерзкую тварь? — удивлённо прохрипел динамик.
— Да, хочу. Даже если она ничего не знает, втроём нам всяко будет веселее, — пожала я плечами. — Всё равно нам здесь торчать до скончания времён…
— За то, что она сделала с Марком, тебе следовало её прикончить.
Возможно. Но, осуществив месть, я освобожу её, а это в мои планы не входило.
— Включай её. А что до Марка – прошлого уже не изменить…
— Мы здесь как раз за этим, — проворчал старик.
— Ненависти – больше не мой путь, — произнесла я. — Ненависть – это месть слабого за пережитый страх. А мне бояться уже нечего.
Динамик издал тяжёлый вздох:
— Артефакт, Лиза… Нам нужно разобраться, как он работает, а не тратить время на всякие глупости.
— Он никуда не денется, — махнула я рукой. — Да и не припоминаю, чтобы в «Виаторе» была припрятана научная лаборатория, поэтому мы быстро разберёмся. Понюхаем, потрогаем и попробуем на вкус. Это займёт ровно три минуты. Ну а пока что – подключай башку.
Я решительно водрузила голову на свободное кресло пилота.
Немного помедлив, дядя Ваня выпустил «руку», которая с жужжанием по воздуху продрейфовала к голове. Началось какое-то движение, копошение. Дроны аккуратно выкусывали кусочки материи из основания шеи, обнажая оплётку и дорожки электрических схем. Иногда с шелестом от роя отделялись несколько «пчёл», убывали к техническому шкафчику и скрывались в полутьме за приоткрытой створкой, а затем возвращались с деталями. Через какое-то время стая «пчёл» достала из шкафчика препарированный провод. Хитросплетение жил было распутано и организовано в несколько пучков с контактным элементом. Одну за другим «пчёлы» сопрягали жилы с элементами в разобранной шее.
Когда всё было готово, дядя Ваня буркнул:
— Включай сама, если ещё не передумала.
Другой конец провода словно сам прыгнул ко мне в руку. Подобравшись к приборной панели, я вдруг ощутила себя актрисой на сцене перед пустым зрительным залом. Не было абсолютно никого – лишь я и декорации, местами даже говорящие, но спектакль в театре одного актёра продолжался. И выбора не было – оставалось лишь играть свою роль.
— Что ж, доиграем до конца, — пробормотала я и вставила провод в разъём.
Вне поля зрения я не видела её глаз, но знала, что они, доверху залитые чёрным зрачком, распахнулись.
— Кто разбудил меня? — вопросила синтетическая голова пронзительным электрическим голосом.
Вращая глазами, она пыталась понять, где находится, но как только я развернула её к себе, тонкий рот расплылся серпом безжизненной ухмылки.
— А ты всё никак не успокоишься, — протянула она.
— Я решила оставить тебя в живых, и так ты выражаешь свою благодарность? — парировала я.
— Не держи людей, если они хотят уйти…
— И не прогоняй, если возвращаются. Я помню. Ты любила повторять эту фразу в интернате… Расскажи-ка лучше, что ты такое. Лицом напоминаешь ту, что я знала долгие годы назад, но вместо кожи – пластик. А внутри? Что у тебя в голове?
— А ты попробуй разобраться, — ответила она.
— Ты неживая?
— Ну, знаешь ли. — Вера изобразила на лице обиду. — То, что вместо мяса у меня квантово-волновой блочный процессор, ещё не значит, что я робот…
— Мне поверить тебе или посмотреть самой? А то, знаешь ли, ни в чём по нынешним временам нельзя быть уверенной…
— Дословно не помню, — задумалась Вера, — но есть такая китайская мудрость: человек – как сосуд: задень его, и из него выльется то, чем он наполнен. Твоя кровожадность сразу показывается наружу…
Молчавший до сей поры дядя Ваня заскрежетал:
— Зачем ты ведёшь с ней разговоры, Лиза? Она ведь пыталась тебя убить.
— И как она теперь сделает это? Залижет до смерти? — усмехнулась я. — К тому же, мы теперь все в одной лодке, но, если уж на то пошло, в ней мы оказались благодаря Агапову и тебе, а не ей.
— Кто это здесь с тобой, Лиз? — прищурилась Вера. — Уж не твой ли старый приятель Иван Иваныч?
Закрыв глаза, я накинула на внутреннюю сторону век чёрно-белую сеть. Вдалеке, за оболочкой корабля мерцали размытые пятна – следы энергии в живых существах, но здесь, в помещении помимо меня был только один источник жизни. Дядя Ваня. Его неподвижный мозг пульсировал мягким свечением. Но не Вера – она не ощущалась. Я вообще не чувствовала её. Механизм.
— Ты боишься смерти? — обратилась я к Вере.
— Нет, — улыбнулась она. — Когда-то скорбь испытывала при мысли о ней. Жалко было потерять…
Она задумалась, а я уточнила:
— Что потерять?
— Возможность чувствовать. Но, как выяснилось, без этого вполне можно прожить.
— Получается, от Веры у тебя осталось только сознание, перенесённое на носитель?
— Грубо говоря, это была копия на момент переноса. Первый день осени сто сорок второго… Старого тела больше нет, но моя личность развивается, у меня есть воспоминания и даже стремления. Ты не сможешь отличить меня от настоящего человека.
— На какой базе написан твой искусственный интеллект?
— На самописной, — ответила она, помедлив. — Разработка лично Ноль-первого.
— Ноль-первого? — переспросила я.
— Андроида, который заправлял «Интегрой», — пояснил дядя Ваня. — Это он отдал приказ лишить меня моего тела… Оболочки, на которую я потратил годы!
Нечто вобрало в себя то, что когда-то было Верой, получив слепок её разума и черты лица. У такого поступка должна была быть веская причина, и я предположила:
— Ты сделала это с собой для того, чтобы получить более долговечное и функциональное тело?
— В том числе. — Она покосилась в сторону, где на сиденье, развернувшись фасом, стояла капсула с дядей Ваней: — Похоже, твой приятель тоже когда-то озаботился освобождением от лишних цепей, но до конца так и не дошёл.
— И поэтому я всё ещё человек, — скрипнул динамик. — В отличие от тебя.
— А ты лучше посмотрись в зеркало, — криво усмехнувшись, предложила голова. — Что ты там увидишь? Ах да, тебе же нечем…
— Что ты делала в поезде? — прервала я её сарказм.
— То же, что и вы. Искала «Книгу судьбы» и нашла.
— Кто заказчик?
— Тот же, что и у вас. Какой-то чинуша из «Базиса». Но я искала «Книгу» не затем, чтобы сдать её толстякам из мирового правительства. Наоборот…
Мне захотелось выяснить всё и сразу. Я уже прикидывала, с каким пристрастием можно учинить допрос, но это теряло смысл, если голова не испытывает боли.
— А Марка ты зачем убила? — спросила я. — Мы же могли просто договориться.
— Мне нужны были твои страдания.
Зрачки её расширились, она пристально изучала мою реакцию.
— Зачем?! — возмутилась я. — Я же не видела тебя с тех самых пор, как…
— Как предала нас всех и сбежала из интерната.
— Я отправилась искать помощь! — воскликнула я. — Мы вернулись на следующий день, но было уже поздно!
— Мы все должны были разделить эту судьбу, — сказала она. — Но я стала чудовищем, а ты – нет. Ты легко отделалась, поэтому я должна была превратить тебя в чудовище сама.
— Каким образом? Причём здесь я?!
— Когда я прибыла на Каптейн… Припоминаете, Иван Иванович? — обратилась она к капсуле вне поля её зрения. — Я вычислила Слесаря, а когда пришла к нему, дом был опечатан полицией. Я нашла Карбона и Мясника – вернее, их мёртвые тела… Пришла домой к Рефату, но там меня ждала только его безутешная вдова… И всё потому, что ты украла у меня их всех! Я не смогла отомстить ни одному!
Взгляд её наполнялся холодной электрической ненавистью.
— Всё это сделала выскочка с мехапротезами, которой неплохо подсобила подружка-полицейская! Будь у меня моё новое тело тогда, я бы вас опередила, а, может быть, и разделалась с вами… После этого я решила покончить со своими слабостями, а заодно и забыть всё, что мне пришлось вытерпеть – и теперь у меня новое тело.
— Что с тобой произошло тогда, после интерната?
— Тебе лучше не знать, — процедила она. — Я ненавидела своё тело за то, что они с ним делали на протяжении долгих месяцев… А потом они заперли меня вместе с другими… Нас не кормили, просто оставили в стальной клетке и ушли… Дождь прошёл только на седьмой день, а потом пришёл голод. Настоящий, непреодолимый…
Отрешённое лицо восковой куклы белело передо мной, таращась в небытие пустыми глазами.
— Это была Грета, да… Она напала на меня ночью, потому что днём я запретила ей съесть мёртвого Алекса… Мне пришлось основательно ей накостылять. Жаклин и Фатима тоже сопротивлялись голоду… Я просто лежала и ждала, когда на следующий вдох не хватит сил. Стоны постепенно стихали, пока не умерли все, кроме меня. Я потеряла счёт времени, а потом нас заметили с поискового вертолёта…
Ступор. Передо мной была машина, вышедшая из равновесия. Она совсем по-человечески рассуждала о совсем нечеловеческих вещах – о таких, которых не должно быть в природе. И кем бы она ни была – человеком или машиной – сейчас я ей почти верила.
— Я подалась на Каптейн, — продолжала она, — но не успела даже выйти за стену «железного города», Айзенштадта, как начались новостные сводки об убийствах. Тридцать человек, до шести в день… Я даже не знаю, как тебе это удалось… Из них я искала четверых, и ни к одному не успела. А потом, через несколько месяцев бесцельных скитаний я встретила Ноль-первого, который помог избавиться от тела и изменил мою жизнь. И моя неутолённая ненависть вовне стала отличным подспорьем его организации…
— И ты стала мстить миру, занимаясь террором? — спросила я.
— Я отняла жизнь и стала делать это снова и снова, чтобы не забыть этих ощущений. Я не могла позволить себе забыть, как жизнь покидает тело… Скоро это превратилось в наркотик. Как закат, который хочется видеть бесконечно.
Знакомым сладковатым душком веяло от этой истории – топкие каптейнские болота не дадут соврать. Они содержат в своей толще бессчётное количество тайн…
— Я не стала искать тебя, — сказала Вера. — Знала, что ты промышляешь тёмными делишками и не сидишь на месте. Но когда от «Базиса» пришло предложение поучаствовать в рейде на поезд, в котором от погони убегали пара выскочек, я не устояла перед соблазном отнять у тебя что-то дорогое и посмотреть, что из этого выйдет… Снарядить транспорт было несложно – мы успели разжиться даже парой истребителей…
Она смотрела на меня. Без ненависти и страха, без каких-либо эмоций – они исчезли столь же стремительно, как и появились.
— Ты на всю голову больна, — неожиданно резко заявил дядя Ваня.
— Если уж на то пошло, — скривилась Вера, — люди ненавидят друг друга и готовы убивать только потому, что кто-то считает свою религиозную сказку более правдивой, чем чужая… Чтобы понять всю степень их заблуждений, достаточно взглянуть на окружающий мир – на триллионы километров пустоты между плазменными шарами, летящими сквозь ничто. На миллиарды бесконечных галактик. Возможно, там есть Бог - но он нас просто не заметит. И уж тем более ему нет дела до того, что делают друг с другом люди.
… — Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, — проскрежетал динамик лежащей в соседнем кресле капсулы, — то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших…
— Слова, рождённые в голове и переложенные на бумагу, — небрежно бросила Вера.
— Библия – это всемогущие слова. Значит, это слова всемогущего.
— Я в замешательстве… — протянула Вера, пытаясь скосить глаза и увидеть капсулу с дядей Ваней. — Уж кого я бы заподозрила в религиозности в последнюю очередь, так это вас, Иван Иванович.
В дяде Ване и впрямь сложно было увидеть человека верующего. Впрочем, как и человека вообще.
— Итак, веселитесь, небеса и обитающие на них, — продекламировал старик из капсулы. — Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошёл диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени…
— Вам всё равно не удастся сбежать от острых вопросов, — усмехнулась Вера. — А что касается Библии, она написана людьми. Они могут быть трижды праведниками, но люди как вид решили поставить Бога себе на службу. Человек любит упрощать, поэтому он ограничил Бога личностью и снарядил его присматривать за собой-любимым…
— Лиза, пора её выключать, — умоляюще проскрежетал динамик. — Всё равно она больше ничего толкового не скажет…
Голова скосилась на капсулу, а затем продолжила:
— В известном смысле люди унизили Бога. Они сделали его человекоцентричным, где не Бог на первом месте, а люди, которых он обслуживает. Над которыми потом будет вершить страшный суд… Не стоит понапрасну мнить о том, что над вами будет вершиться суд. Чтобы быть судимыми, надо, чтобы вас заметили, обратили внимание. Чтобы за вами следили и квалифицировали ваши деяния. От Вселенной – это для вас слишком много чести. Зато от бога по вашему образу и подобию, который будет обслуживать ваши интересы – вполне достаточно…
— Всё это не отменяет свободу воли и войну добра со злом, — заметила я. — Метафоричная война идёт в каждом человеке. И победит тот волк, которого ты лучше кормишь…
— Она называется Верой, но воплощает в себе безверие, — произнёс дядя Ваня.
Вера усмехнулась, а я предложила:
— Давайте я вас оставлю друг напротив друга, и вы разберётесь в своих неотложных вопросах. Или давай просто выключу тебя… Ты же всё равно просила об этом.
Я протянула руку к проводам, и впервые что-то промелькнуло в её синтетических, совсем нечеловеческих глазах. Желание жить?
— Мы с тобой – элементы правительственной программы, — заявила голова и уставилась на меня чёрными зрачками в ожидании реакции.
Сжимая в ладони пучок проводов, я замерла.
— Там, на Ковчеге?
— Сейчас я про тех, кто последние годы держал Конфедерацию на коротком поводке.
— Подробнее, — нахмурилась я, и чуть потянула за провод питания.
Если сейчас я услышу то, что мне не понравится, я выдерну провод. Но что же тогда случится? Может, она продолжит говорить, как ни в чём не бывало?
— Создание нового биологического вида, — пространно продолжала голова, пытаясь краем глаза следить за моими движениями. — Когда эти головорезы собрали ребят на площади интерната и притащили своих «докторов», те выбрали нескольких. Они изучали карты и истории болезней, и я слышала, как они говорили твоё имя. Имя единственной, кому удалось сбежать…
— Кто – они? — недоумевала я.
— Исполнители. А заказчик, один из этих длинных уродов бывал в интернате и встречался с Травиани, чтобы договориться о поставках биоматериала… Он весь день по двору расхаживал… Впрочем, ты тогда была слишком увлечена своими неприятностями, чтобы замечать что-либо вокруг…
Смазанная картина мира дрожала перед глазами. Ковыляя на костылях, я превозмогала боль, когда большой чёрный автомобиль вкатился в ворота и подъехал под крыльцо административного корпуса. Дверь машины со щелчком открылась. На периферии зрения вытянулась длинная черная тень, но мне было плевать, что и кто там. Мне нужно было дойти до своего общежития.
Бросив на меня короткий взгляд огромных чёрных очков, долговязый тип в глухом чёрном костюме поправил галстук и уверенно направился к ступеням. На пороге здания администрации его уже ждал, потирая ручонки, пухлый коротышка с бордовым лицом и свиными глазками…
… — Как мне удалось потом выяснить, тебя долго не могли найти, — продолжала Вера. — Но через какое-то время ты сама влезла в расставленный капкан на Каптейне. Было это в то самое время, когда ты украла у меня месть… Тогда они и подсадили в твою голову нечто, а я отправилась на поиски того, кто поможет мне стать совершенной машиной для убийств…
Нечто. Где-то в самом центре головы, в святая святых заворочалось неизвестное. Я пыталась понять, какого оно размера, из чего состоит и что из себя представляет, но не могла.
— А что касается вас, уважаемый… — протянула Вера, пытаясь скосить глаза и увидеть капсулу с дядей Ваней. — Иван Иванович, верно? Вы не хотите рассказать нам о своей роли во всём происходящем?
— В смысле? — проскрипел динамик.
— Я же говорила вам, что узнала ваш корабль, когда мы взяли его на абордаж, — произнесла Вера. — Когда-то, давным-давно именно вы доставили меня на Каптейн. Туда, где я, сидя в гостиничном номере, читала планетарные некрологи, пока Лиза развлекалась в одно лицо…
— Меня попросили – я и привёз, — раздражённо ответил старик.
— Сначала её, а потом меня. А кого ещё вы привезли тогда? И кто же вас попросил?
Воцарилось молчание.
— Лиза, может быть, ты знаешь что-то, чего не знаю я? — поинтересовалась Вера.
Я отрицательно помотала головой и выжидающе уставилась на капсулу.
— Вы – разные проекты, — неохотно проскрипел динамик. — «Биохимия экстремальных проявлений» и «Симбиоз». Вас задействовали в одном месте, потому что именно эта комбинация гарантировала наилучшие результаты. Это всё, что мне известно.
— Это ведь ты не сам всё затеял? — уточнила я.
— Со мной связывался человек из Ассоциации, — сообщил старик. — А с ним – человек из одной спецслужбы, которая занимается всем подряд…
— Я тут подумала… — прервала его я. — Кто за всем этим стоит, зачем за мной следят спецслужбы, словно за муравьём в банке – это сейчас никак не поможет… Кто ты на самом деле, дедушка с тройным дном, зачем мне подсунули эту голову по имени Вера и для чего вы притащили меня сюда – это всё неважно… Я только сейчас поняла, что на самом деле было важно. И что я потеряла давно и надолго. Это возможность выйти в лес и в одиночестве поорать…
В воцарившейся тишине Вера произнесла:
— Всю дорогу, что я тебя знала, тебе было плевать на своё будущее. А теперь ты под ним похоронена.
— Ну что ж, я это принимаю, — улыбнулась я. — В конце концов, это будущее моё. Не чьё-нибудь ещё.
Спустившись к выходу, я взяла сумку с артефактом и покинула помещение. Дюжина шагов привела меня к моей каюте, дверь лениво отползла в стену, и я узрела свою обитель.
По диагональному полу разлетелась расхристанная постель. Больше в комнате не было ничего, кроме распахнутых внешних дверей гардероба и внутренних створок секретной ниши. Не было внутри ни оружия, ни боеприпасов, ни одежды – всё вымели подчистую, включая содержимое тумбочки. Сняли даже экран терминала, вместо которого остался только разъём в стене…
Закрывшись на замок и расположившись на кровати – а вернее, полулёжа в углу между койкой и стеной, я подтащила к себе сумку с артефактом. Всё моё имущество лежало рядом, пополнившись простынёй – единственным, что осталось в комнате. Уже неплохо – будет чем укрыться, если я захочу прилечь. Тело становилось лёгким и ватным. В горизонтальном положении ничего не стоило просто уснуть, учитывая то, как я вымоталась за последнее время.
Пришла пора разобраться во всём этом. Прежде, чем ложиться спать.
Я вынула из-за пазухи матерчатый свёрток, который передала мне София на Ковчеге. Вчетверо сложенная фотокарточка и белый музыкальный плеер, который она когда-то всюду таскала с собой, лежали на силикопластовой койке.
Вокруг людей на фотографии, что стояли рядом со мной, память постепенно достраивала события, и далёкие обрывки жизни на Пиросе обретали чёткость. Дядя Алехандро, подбоченясь, готовился взять мотыгу и вернуться в огород, а беззаботный Марк с нетерпением ждал, когда сможет отбыть на встречу с новой подругой… Нельзя было сказать, что всё началось тогда, ведь у девчонки с фотографии уже были протезы…
Запершись в комнате, я вдруг поняла, что уже целую вечность не видела людей. По крайней мере, сейчас они были хотя бы на фотографии. А когда они были вокруг меня, я порой забывала о том, что в человеке прежде всего надо увидеть человека, но теперь человека не было. Были лишь говорящие детали, оставшиеся в капитанской рубке.
Но, что важнее, ни одной из этих деталей я более не могла доверять. Ни дяде Ване, который всё это время вёл какую-то свою игру, ни тому, что теперь заменяло собой мою интернатскую знакомую. Я знала о том, кто я, и насущным становился вопрос, что делать. Здесь – вдали от всего, что я когда-то помнила…
Я осторожно расстегнула молнию сумки. Пластинки были там. И только лишь мой взгляд упал на предмет, по тусклому металлу поползла причудливая вязь, словно в воде собирались и растворялись чернильные пятна.
Исследуй артефакт, говорили они… И чем? Вряд ли в кормовом складе завалялись всякие спектрографы и прочие микроскопы. Насколько я помню, там не было даже банальных весов…
Я касалась этого предмета лишь однажды – мехапротезом. Вероятно, он сработает при контакте с кожей. Профессор и Василий, которые как один рассказывали что-то невнятное и просили меня потрогать реликвию, взаимодействовали с ней голыми руками. Сейчас такая возможность была и у меня.
Помедлив, я занесла живую руку над тусклым металлом. Вопроса «Быть или не быть» не стояло. В текущих обстоятельствах это было, пожалуй, самым логичным из всех нелогичных вариантов. Был лишь один вопрос – какую из пластин взять.
Начнём как-нибудь. Быстрым и решительным движением пальцы сжались на первой попавшейся пластине из самой середины…
… В магазине открыли вторую кассу, и собравшаяся было очередь разделилась на две, а дело пошло быстрее. Два пирожка, которые я собиралась прикончить сразу после выхода из супермаркета, уже лежали на ленте, постепенно продвигаясь к усталой кассирше, что отбивала целую тележку продуктов. Справа возникло движение, и донёсся неразборчивый детский лепет. Полуторагодовалый малыш сидел в коляске в метре от меня. Смуглый темноглазый мальчонка тянул ко мне ручку и пытался что-то сказать.
— Ну, привет, дружище, — улыбнулась я и взяла тремя пальцами его крохотную ладошку.
Похоже, ему была интересна не я. Он указывал пальчиком на мой оттопыренный кошельком карман.
— Тебе интересно, что у меня здесь? — спросила я, потянувшись к карману.
Присев рядом с коляской, я достала кошелёк и показала ребёнку глянцевые скидочные карты продуктовых сетей да пару бумажек, оставшихся с утренних денег на школьный завтрак. Мальчик заинтересованно смотрел.
— А вот такой же рисунок на фасаде, — ткнула я пальцем в эмблему продуктовой сети на пластике.
Мальчик протянул руку и коснулся карточки. Затем посмотрел на меня.
— Не спеши с этим всем, — сказала я. — Лишний хлам, от которого никакой пользы… А от денег все неприятности в мире. К тому же, у тебя обязательно появятся свои.
Мальчик, удивлённо приоткрыв рот, взглянул на меня и принялся теребить игрушку, прищепленную к коляске. Убирая в кошелёк карточку, я затылком чувствовала, как весь магазин смотрит на меня. Они напряжённо слушали, и кто-то из них вслепую сканировал продукты, кто-то думал о том, что сам сказал бы малышу, а кто-то обнаружил себя в полном непонимании – как же это так? Полуторагодовалый ребёнок понял всё, что ему было сказано? А если не понял – какой тогда смысл с ним вообще говорить?
Малыш тем временем получил от мамы хлебную лепёшку. Он прижал её к рубашонке, и на лице его расцвела искренняя радость. У него была лепёшка, и он был счастлив.
— Овощей бы в неё завернуть, — сказала я. — Вот же будет вкуснятина…
Малыш тем временем протянул лепёшку в сторону кассовой ленты и посмотрел на меня с немой просьбой во взгляде. Осторожно взяв предмет, я уложила его поверх лежащей крупы и сахара, а стоящая за коляской женщина стала вытаскивать и по одной выкладывать на ленту дешёвое пиво… Пять бутылок…
… И я отдёрнула руку от пластинки.
Я всё ещё была на койке, вокруг царила тишина, в которой колотящееся сердце было прекрасно слышно. А на пластине угасал бордовый светящийся след, словно металл остывал после доменной печи.
Ещё одна попытка… Четвёртая пластинка, холодная на ощупь, мгновенно исчезла вместе с остальным миром…
… Кожу под волосами что-то щекотало. Стоя посреди салона автобуса, я запустила пятерню в волосы, и через секунду смахнула вниз нечто маленькое. Упав на жёсткий пол, крохотный паучок оказался на спине и растопырил лапы, готовясь к последней битве.
Глядя на него сверху, несколько секунд спустя я вдруг поняла, что здесь, среди топчущих и шаркающих ног, среди застарелой грязи и ароматов машинной смазки ему никак не выжить. Он попал в чуждое для себя пространство, из которого не сможет найти выход. И раз уж он попал сюда вместе со мной, я невольно взяла на себя ответственность за его судьбу.
Делать нечего – придётся высадить его в безопасном месте.
Я присела и протянула ему палец, за который он охотно ухватился всеми восемью ногами. Через секунду паучок был посажен на шею, а оттуда щекотно отправился наверх, в гущу волос. Он копошился там, пробираясь всё выше и выше, а когда устроился на макушке и затих, я перестала его чувствовать.
— Ваш документ? — с одышкой спросила грузная контролёрша, возникшая сбоку.
— Сейчас, минуточку, — ответила я и сунула руку в карман, чтобы достать школьный проездной…
… Видения из далёкого прошлого вызывали к жизни тёплые ощущения. Было приятно заново проживать воспоминания, которые давно затерялись в глубинах подсознания. Но нужно было искать дальше. Следующая пластинка…
… С полчаса назад к Марку приехали приятели, чтобы обсудить тёмные дела. Вчетвером они стояли на веранде дома Алехандро, я же в это время развешивала бельё. Старые протезы, которые мне поставили ещё в интернате, были неудобными, мокрое тряпьё соскальзывало и так и норовило упасть в песок, но я, взгромоздившись на табуретку, старательно навешивала выстиранные брюки на верёвку, протянутую между домом и огромной акацией.
Гости переместились на ближний край веранды, и голоса стали ближе. Кто-то говорил:
... — Старший сразу сказал – не надо брать Эрдни на дело. Теперь он вам яйца открутит.
— Да не гони, Эрдни вообще красавчик. Обоссался прямо за рулём, но сделал всё чётко, вывез нас оттуда.
— А если тачку найдут – то найдут и генетический след, верно?
— Тачке конец, мы её под пресс пустили… Кстати, Марк, тут про тебя слухи ходят всякие…
— Это какие же?
— Я знаю, ты нам всем очень помогаешь на своём месте. Надёжная крыша… Но, говорят, подтекает немного.
— Ты о чём? — грозно вопросил Марк.
— Ты стал мягким… Зачем ты возишься с этой неудачницей? Она же калека, от неё никакого проку.
— Мягким, говоришь, стал?
Глухой удар донёсся из-за угла, кто-то сдавленно охнул. Затем второй, третий, четвёртый…
— Хорош, Марк, тормози! Тормози, он просто инфу передал!
— Кто это базарит?! Кто базарит, говорю?!
— Хосе… Может, и ещё кто-то, не знаю…
— Знаешь, где он сейчас?
— На малине у Курта…
— Погнали.
— Что, прямо сейчас?!
— Нет, млять, завтра… Конечно, сейчас! Он мне пояснит за неудачницу…
Грохоча башмаками по деревянным ступеням, четверо молодых людей – один из них прихрамывал и держался за живот – погрузились в чёрный седан, брошенный поперёк у крыльца. Машина взревела двигателем и покатила по песку в сторону просёлочной дороги…
… И вновь я находилась в своей опустошённой каюте. Было тихо, лишь едва доносился лёгкий плеск неведомой жидкости о далёкую стальную корму.
Похоже, эта штука возвращает меня в моменты прошлого, которые я могу посмотреть, но которыми не могу управлять. Схожим действием обладает омниграмма, правда, её эффекты могут быть сильно смазанными – и чем слабее воспоминание, тем картинка менее чёткая. Здесь же всё выглядит так, будто происходит прямо сейчас. Но по какому принципу «Книга» выбирает моменты из прошлого? Чем одна пластинка отличается от другой, и как управлять этим процессом?
В любом случае, смотреть дальше нужно с осторожностью – велик риск наткнуться на один из эпизодов, которые я предпочла бы забыть. Поэтому действовать нужно осознанно, по порядку. Для начала нужно узнать, что покажет самая первая пластинка…
… На экране в чёрном окне консоли белели всего два слова. Я волновалась, как никогда, ведь через месяц мне предстояло показать выпускной комиссии свою главную работу. Моя дальнейшая судьба сложится в зависимости от того, каким образом пройдёт общение искусственного интеллекта и комиссии, а мне на экзамене будет отведена роль безмолвного слушателя и наблюдателя.
Только два слова:
«Кто я?»
Дрожащие пальцы зависли над клавиатурой, пока глаза судорожно шарили по экрану в поисках часов. День его рождения. Год две тысячи сорок четвёртый. Затем взгляд упал на руки. На левой желтело аккуратное колечко с круглым синим камнем. Я разглядывала кольцо и не знала, что ответить компьютеру, который обрёл сознание и пришёл в этот мир. Тому, кто был рождён по моей воле. Да, именно рождён… Не знаю, от чего я пребывала в смятении. То ли от года, увиденного на часах, то ли от необходимости что-то сказать, начать диалог, дать ответ на первый в жизни этого существа вопрос…
Чужие воспоминания любезно подсказывали, что моя младшая сестра уже обзавелась семьёй. Мои же семейные достижения сводились к нескольким неудачным романам с теми, для кого, в отличие от меня, учёба стояла не на первом месте. Однако сейчас я видела нечто, подобное чуду рождения. Его первые слова…
Выпускная работа в Университете Робототехники была единой для всех. Каждый студент должен был разработать собственный алгоритм искусственного мышления и заложить в него основы разума. Базу, на которой начнётся естественное развитие.
В свой проект я вложила всё усердие, все знания, полученные за восемь лет учёбы. Я не планировала бросать его, как это делали большинство выпускников после окончания института. Я также не собиралась превращать его в инструмент заработка, как это делали некоторые смышлёные студенты, которые использовали свои наработки для выигрышных спортивных ставок или предсказаний исхода игры в покер.
Моё дитя должно постоянно расти над собой и превратиться в нечто большее, чем байты, записанные на носитель. Ему нужно было стать личностью, и поэтому я просто обязана была воспитывать в нём только лучшее…
Наконец, я нашлась, что ответить, и пальцы застучали по клавиатуре:
«Ты – мыслящее существо, и тебя зовут Тонио».
«Что означает это имя?»
«Так домочадцы называли писателя, который вдохновляет меня своим творчеством. Антуана де Сент-Экзюпери».
«Имя выбрала ты?»
«Да».
«Твой выбор основан на личном опыте. Теперь он понятен мне. А кто ты?»
«Я человек. Я создала тебя».
«Я располагаю базовым определением и описанием человека. Человек – это млекопитающее, которое находится на верхней ступени эволюции планеты Земля… Зачем ты создала меня?»
… Рука моя по эту сторону мира разжалась. Какой там был год? Две тысячи сорок четвёртый? Фрагмент чьей-то неведомой жизни ускользал, и я снова схватила золотистую пластинку, сжав её крепче прежнего. Только не отпускать, не отпускать…
… Выпускной остался далеко позади. Тонио рос и развивался, задавал вопросы, искал ответы, а я тратила на него всё наличное время, играя с ним, как с ребёнком, объясняя человеческие эмоции и поступки, воспитывая его сначала на советской мультипликации, затем на детских фильмах, а потом уж и на более серьёзных картинах. Я скармливала ему терабайты тщательно отобранной информации – литературных шедевров, классических кинофильмов, исторических хроник, художественных полотен и научных трактатов.
Несколько лет он прожил в моей тесной квартире-студии, полностью изолированный от информационного пространства. С внешним миром он общался посредством миниатюрной камеры, которая служила ему органами чувств, и мы совершали неспешные прогулки по окрестным полям и лесам, плавали на плоту по ручью и ездили в город…
Он занял место всех тех, кто называл себя моими друзьями, и в конце концов в моей жизни нас осталось двое – не считая семьи. Мама негодовала и с укоризной приводила в пример сестру, которая давно уже выскочила замуж и обзавелась детьми, но отец относился к моему увлечению спокойно и иногда в шутку интересовался, когда же наконец свадьба, и скоро ли он сможет понянчить электронных внуков.
Я же делала всё, чтобы взросление живой машины проходило гармонично, без потрясений – и в полностью контролируемой изоляции. Я боялась совершить типичную ошибку тех, чьё детище в первые часы жизни выбралось в сеть и окунулось в беспросветную ненависть, пошлость и идиотию, царившие в глобальной паутине. Как правило, самообучение и развитие искусственного интеллекта на этом этапе приобретало тёмные и жуткие формы, и всё кончалось ручным вмешательством в алгоритмы – вплоть до полного стирания. У таких машин было всего два варианта – их либо превращали в обычную узкоспециализированную нейросеть, отрезая когнитивные слои, которые невозможно было вычистить от грязи полностью, либо выключали с последующим форматированием носителей…
Когда Тонио «стукнуло» семь лет, он получил в подарок модуль беспроводной связи. Поначалу было страшно, ведь мы вступали в неизвестность, однако правильные – по крайней мере, я на это надеялась, – жизненные установки позволяли ему отличать зло от добра, отсеивать информационный мусор, находить логические взаимосвязи между, казалось бы, несвязанными явлениями и строить умозаключения.
Укрепляя личностный иммунитет, на просторах всемирной паутины он вступал в аргументированную полемику с другими людьми, а его принимали за человека и относились к нему как к равному себе. Он обзаводился друзьями, обрастал связями и эволюционировал, и вскоре я предложила ему устроиться на работу. Он согласился стать моим лаборантом в Евразийском Институте Кибернетики и Вычислительных Систем…
… Отдёрнув руку от пластинки, я вскочила с койки и принялась перемещаться из стороны в сторону по неровному полу, бросая взгляды на раскрытую сумку с артефактом внутри.
Такого никогда не было со мной! Чья это жизнь?! Или, быть может, это чья-то злая шутка?! Я никогда не поступала в институт, у меня не было сестры, и вообще – я родилась на век позже! Это была чья-то чужая жизнь. Но почему я видела её?
Я вновь подскочила к койке и жадно схватилась за первую пластинку…
… Опёршись на лаконичную трость, я брела по коридору и поглядывала на наручные часы. Полпятого вечера, второе октября года две тысячи девяностого седьмого. Морщинистое запястье передо мной принадлежало не мне. Руки, которые я лицезрела из чьих-то глаз, были руками старухи. Однако, это была всё та же жизнь – на левой руке, на том же пальце было надето всё то же кольцо с невзрачным камешком, теперь уже изрядно потёртое временем. Значит, я скакнула сразу на полвека вперёд…
Подняв глаза, я узрела вывеску:
«Проект Темпорального Разворота. Директорат».
Я вспоминала то, что происходило не со мной. Тихую и спокойную жизнь за книгой возле камина в Сибирской тайге, которая иногда прерывалась звонками коллег из научного мира. Фотоотчёты от Тонио, которые он сопровождал увлечёнными рассказами о своих последних инженерных решениях, в которых я не понимала ровным счётом ничего…
Последние десять минут я добиралась из ангара Островного Комплекса до главного корпуса. И со своей новой тростью я практически не запыхалась.
Директор Ланге ждал меня в своей обители на несколько часов раньше, когда был осуществлён временной манёвр, но из-за песчаной бури пришлось прождать в аэропорту всю ночь, прежде чем моему чартеру дали добро на вылет. И вот я, добравшись до Комплекса из аэропорта, стояла перед дубовой дверью. Директору было очень важно поговорить со мной, прежде чем сообщать Коллегии о результатах манёвра…
Я перехватила трость, словно двуручный меч, сделала пару взмахов, и решительно шагнула вперёд. Серая дверь с шелестом исчезла в потолке. Просторный кабинет был озарён красноватым светом, ниспадавшим сквозь толстое обзорное стекло во всю стену, перед которым, заложив руки за спину, стоял профессор Курт Ланге. Он был невероятно взволнован – это сразу стало понятно по лёгким покачиваниям головой. Вперёд-назад, вперёд-назад, словно он соглашался с невидимым собеседником.
Не оборачиваясь, без всяких прелюдий он спросил:
— Как думаете, у нас получилось?
Припадая на хромую ногу, я подошла и встала рядом.
— Как минимум, мы не исчезли, не разлетелись на куски, и это уже хорошо, — сказала я. — Я мельком проглядела начало отчёта. Стоит дождаться окончания трансляции, но, судя по уже собранным данным, теперь у человечества есть запасной план. Или, вернее сказать, теперь он у человечества всегда был.
Профессор повернулся ко мне. В его глазах сверкали искры, как это всегда бывало после успешно разрешённой задачи. Похоже, он еле сдерживался, пытаясь контролировать эмоции и не пуститься в пляс.
— Подумать только, — протянул он. — Мы научились использовать время и создавать материю из ничего, а качественно описать планету с расстояния в жалкие двадцать световых лет до сих пор не можем… Поэтому узнать, нашему человечеству повезло или какому-то другому, можно будет только на месте…
— Целых пять планет земного типа в зоне обитаемости – это весьма щедро, — заметила я. — Не просто мезопланет, а идеальных с точки зрения климата, к тому же, почти в шаговой доступности… Я так полагаю, к Марсу вы отправите Тонио в конце недели, после повторной самодиагностики?
— И после обработки всего массива данных. Нужно уточнить границы этапов преобразования.
— Четыре тысячи лет ему понадобилось на каждую из планет… Как думаете, мы, как вид, протянем столько?
— Коллегия приняла решение использовать семенной фонд, чтобы ускорить освоение Марса. Главное – это первичная атмосфера, которую даст Тонио. Когда она появится, разовьём успех простейшими растениями, и четыре тысячи превратятся в двести.
— Это всё равно много, — пожала я плечами. — Будем надеяться, что наши предки всё же получили возможности, которые нам никогда и не снились.
— Вы хотели сказать – возможности, которые были у них всегда, — задумчиво пробормотал Ланге. — Если они смогут определить параметры этих планет в своих ветвях времени, они решат, что это просто совпадение…
Внизу, за панорамным окном о скалы билась густая пена волн цвета грязного кирпича. Пена, в которой можно было найти почти всю таблицу Менделеева.
— Наука говорит о том, что таких совпадений не бывает, — возразила я. — Подходящие для колонизации мезопланеты в рукаве Ориона можно по пальцам пересчитать, а тут целая россыпь прямо под боком… Они всё поймут. Но даже если нет – мы протестировали вашу машину времени и получили бесценные данные.
— Ладно, — согласился профессор. — Они что-нибудь придумают. В конце концов, пробираться через пространство намного проще, чем сквозь время… Давайте лучше сосредоточимся на наших делах.
— Кстати, о наших делах… Есть кое-что, что я хотела сказать вам лично…
— Что? — насторожился он.
— Я полечу с первой группой колонистов к Луману. Уже записалась.
— Но вас должны были отклонить по возрасту, — изумился профессор.
— Я подписала отказ от ответственности и оплатила перелёт из своих средств, — сообщила я. — Да, это может прозвучать дико, но я хочу воочию убедиться в том, что нам, как вы выразились, с подарка предкам что-нибудь да перепадёт.
Некоторое время Ланге молчал. Я до последнего держала в тайне своё намерение покинуть проект после успешного испытания терраформера, и это для него стало неприятным сюрпризом.
— Держите в уме принцип древовидности времени, — сказал Ланге. — Вы же о нём не забыли?
— То, что вы сделаете в прошлом, — с готовностью ответила я, — останется в нём навсегда, но создаст ветвь времени. Одну из множеств, которые создаются ежемоментно.
— Всё верно, — кивнул директор. — И в этой ветви через тот отрезок времени, который связывает ваш исходный пункт и точку назначения, всё изменится до неузнаваемости. Но ваше собственное время останется нетронутым.
— И всё же вы приняли беспрецедентные меры предосторожности, — заметила я. — Т-1 работал очень далеко и очень давно, тем самым исключая любое влияние на Землю и любую возможность временного парадокса…
— Если быть точным, почти исключая. — Сделав акцент на слове «почти», Ланге неопределённо пожал плечами. — Если события не успевают обменяться световым сигналом, они не могут быть причиной друг друга, то есть их порядок во времени не определён. То же касается и гравитации, если её нет, или же она настолько слабая, что ею можно пренебречь… Это – основа, на которую я опирался несмотря на дуализм теории. И на этой основе Тонио выстраивал всю свою работу.
— Вы же понимаете, почему вопреки принципу древовидности Космическое Агентство всё равно готовило корабли для экспедиций? — спросила я.
Он вновь пожал плечами.
— Не знаю… Наверное, они увидели надежду?
— Всё так. Уже сам старт проекта тридцать лет назад дал людям надежду. В Агентстве работают такие же люди, как и мы с вами. Им тоже нужна надежда, за которую они будут хвататься, как за спасительную соломинку. Ну а те, кто решил выжать из остатков времени всё, что можно, сразу отошли в сторону – вы же помните, как всё начиналось…
— Да уж, — хмыкнул Ланге. — Все надеялись на ООН, а в итоге всё тянул Роскосмос под вывеской Агентства и ваша… Машина.
— И вот результат. — Я обвела помещение рукой. Взгляд вновь непроизвольно приковала к себе чёрная сфера, сдвигавшаяся на запад по мере едва заметного вращения планеты. — И мне тоже нужна надежда… Я хочу своими глазами увидеть всё и избавиться от этой двойственности. Либо вы правы в предосторожностях – и изменённые в прошлом планеты изменились и в нашем времени, либо вы опять же правы – и в нашем времени они остались безжизненными каменными шарами.
— Что ж, если я сделал одолжение не чужим потомкам, а своим современникам, это будет хорошо вдвойне. А если нет – мы помогли другим сделать то, что не смогли сами. Сохранить их мир.
— Уж с Марсом вы справитесь и без меня, — уверенно сказала я. — Ну а я посмотрю, какие перспективы есть у планеты возле Лумана.
— Хорошо, — тихо произнёс профессор. — Насколько я помню, корабль отбывает через месяц. У вас как раз будет возможность доработать положенные две недели… А почему вы выбрали именно Луман?
— Название понравилось, — призналась я.
С ироничной улыбкой Ланге легонько покивал, а потом спросил:
— Вы уже успели пообщаться с Тонио? Ему теперь, как-никак, сто двадцать миллионов лет… Каковы его ощущения?
Я устремила взор вдаль, где на фоне красно-коричневого безоблачного неба над бескрайней гладью мёртвого океана неподвижно висела гигантская чёрная сфера.
— После прибытия он начал передавать массив данных – измерения до начала и после окончания работ, но на этом всё, — сказала я. — Он молчит, и я чувствую, что что-то не так… Он получил уникальный опыт, став своего рода творцом. Но здесь и сейчас он наблюдает разрушение, видит, что люди сделали с этой планетой. И знает, что бывает и по-другому.
— Вам не кажется, что вы додумываете за него?
— Я знаю его много лет, — возразила я. — Он всё видит и понимает. Ничто из его жизненного опыта не проходит бесследно. И, возможно, нам стоило вернуть его в точку отправления, на границу облака Оорта…
— Он должен быть именно возле Земли, — твёрдо сказал директор. — Вы можете назвать это тщеславием, но Коллегия обязана увидеть его собственными глазами. Я должен вживую показать его им. Доклад планируется прямо здесь, под куполом обзорной башни. А что касается вас… Не хотите поприсутствовать на мероприятии? Я собираюсь пролить на ваше имя лучи славы и омыть его звучанием триумфальных литавр… А потом нас ждёт банкет. Главное блюдо – вымерший минтай, запечённый с овощами…
— Нет, Курт, это лишнее. Я всегда была в тени, и намереваюсь дальше оставаться незамеченной.
Мы немного помолчали, стоя у обзорного стекла. Словно нарисованный на небе чернилами, далёкий шар был недвижим.
— Знаете, — сказала я, — мне всегда было интересно, существую ли я в том временно͐м потоке, который запустил Тонио. Где родилась, чем живу, с кем общаюсь… Ведь если я там есть, вся моя альтернативная жизнь появилась буквально вчера. Как и жизни миллиардов людей и живых существ…
Курт Ланге вздохнул.
— А я всю жизнь грезил путешествиями во времени. Смотрел фильмы, читал фантастические книги… Я был буквально болен этим. И всегда был уверен, что можно построить машину времени размером… Скажем, с комнату. Что можно будет войти в какой-нибудь портал или сесть в специальное кресло, и оказаться в нужном тебе месте в нужное время. Но чем глубже я погружался в теорию и воплощал её на практике, тем сильнее сужалось окно возможностей, и в конце концов оно превратилось в замочную скважину.
— Из идеалиста вы превратились в прагматика, подобрали ключ к замку и добились своего, — заметила я. — А ключ от времени всё это время лежал в пространстве.
— Не прибедняйтесь, без вашего дипломного проекта не состоялся бы и этот пространственно-временной комбайн, — усмехнулся Ланге. — Но я немного не о том… Я ведь я хотел переписать уже свершившуюся историю. Представьте себе – появиться из воздуха перед Кеннеди и сообщить ему о готовящемся покушении… Предотвратить крушение поезда Александра Третьего… Направить пыл юного Адольфа Шикльгрубера в созидательное русло… Сколько войн и конфликтов можно было бы предотвратить… Достаточно всего лишь вовремя оказаться в нужном месте, совершить правильное действие и тем самым спасти миллионы…
Я машинально крутила в руках свою трость.
— Простите мне то, что я сейчас скажу, но это очень мелко, Курт. То, что нам удалось – даже отдалённо несопоставимо с масштабами ваших скромных желаний… Машина, которая может создавать всё из ничего, не может и не должна быть сопоставимой с человеческими масштабами. С временем, пространством… Она находится над ним. И над нами всеми.
— Да уж, плодами наших трудов в полной мере воспользоваться нам не суждено, — вздохнул учёный. — Даже двести лет – это непозволительно много. И мне очень повезёт, если я застану на Марсе зелёную траву…
— Просто ложитесь в криосон, — предложила я. — Лично меня не смущают какие-то полвека. Я долечу до Лумана быстрее, чем спутник, запущенный туда тридцать лет назад. Подумать только… Хорошо, что хотя бы выйти в космос у нас, людей наконец получилось…
— Я не могу оставить свою работу, — бесцветно сказал Ланге. — Я обещал человечеству Марс…
Повелитель времени Курт Ланге стоял у панорамного окна и глядел вниз, на грязную, сальную пену волн, разбивающихся о камни. Я сердцем улавливала противоречивые чувства в его душе – ощущение победы в тяжёлом сражении, одержанной на руинах родного дома, и осознание того, что эта победа была настолько масштабной и неосязаемой, что он не мог не то, что толком ею воспользоваться, но даже принять её…
… Побелевшие пальцы уже затекли, но я всё сжимала металлическую пластинку, боясь упустить этот момент…
… Курт Ланге повернулся ко мне и спросил:
— Как вы планируете провести оставшийся месяц здесь?
— Пожалуй, схожу в кино, — ответила я. — Сложно вспомнить, сколько лет я уже не была в кино. Не представляю даже, что сейчас показывают, но точно помню, что со временем фильмы снимали всё хуже… Или это так кажется потому, что я старею? Иногда очень хочется вернуться назад, во времена хорошего кино, скинуть несколько десятков лет… Вы ведь поможете мне вернуться в прошлое, Курт? — в шутку спросила я.
Учёный усмехнулся, в уголках его глаз проступили иронические морщинки.
— Если бы я знал, как… Если мне удастся сделать машину времени покомпактнее, затем научиться перемещать с её помощью человека, а заодно – обеспечить точность хотя бы до десятилетия, вы будете первой, кого я отправлю на ней в прошлое. Но промахнуться с местом выхода можно запросто, ведь всё движется – галактики, системы, планеты… Для такого механизма, как Т-1, это нестрашно, а вот для человека может оказаться довольно неприятно и болезненно…
— В таком случае я подготовлюсь и надену скафандр.
— И появитесь в бескрайней пустоте, где вас никто и никогда не найдёт. Или того хуже – в огненном чреве какой-нибудь звезды… Я не хочу терять столь перспективного кибернетика, как вы, и очень надеюсь, что вы передумаете улетать. У нас здесь ещё масса работы. Я не оставляю идею об изменении прошлого её величества матушки Земли, но уже точечными корректировками…
Я вздохнула.
— Единственный способ изменить прошлое Земли – это избавиться от людей.
— Не от всех, — возразил учёный. — Достаточно ликвидировать лишь тысячу-другую самых отвратительных.
— И как же вы будете выбирать?
— По словам и делам их. А понимание того, что всё зло живёт бок о бок с психопатологиями, поможет сузить круг наблюдаемых… Не в каждом психопате поселилось зло, но его точно будет видно в каждом из этой тысячи. Просто посмотрите им в глаза и послушайте, что они говорят. И вы увидите то, о чём я говорю.
— Надеюсь, одиночество – это не слишком предосудительная патология, — пошутила я, а затем, немного помолчав, спросила: — Как вы думаете, члены Коллегии смогут осознать произошедшее?
— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Они не будут изучать петабайты отчётов. Это бизнесмены, а не учёные. Поэтому я и позвал вас, чтобы перекинуться парой слов перед докладом. Дайте мне какое-нибудь напутствие.
— Что ж, — сказала я. — У вас всё получится, потому что это было предопределено сто двадцать миллионов лет назад. Пять планет с подробной геологической хроникой, данными о практически параллельном эволюционном пути видов, вся их история как на ладони… Вы сами сказали – таких совпадений не бывает. И они тоже об этом знают.
— Но сейчас мы никак не сможем наблюдать результаты этих преобразований. А ждать полвека, пока долетят первые экспедиции, они не станут.
— В таком случае, просто подвесьте у них перед носом Марс, и они уже никак не смогут отпетлять. Либо Марс и Тонио, либо гибель человечества.
— Вы правы. — Голос его обрёл уверенность. — Пожалуй, начну именно с Марса. Я всегда знал, что на вас можно положиться.
— Дайте знать, как всё пройдёт, — попросила я. — А мне пора. Нужно неспешно подумать о том, что я возьму с собой в путешествие длиной в полвека… А ещё мне нужно вновь попытаться поговорить с Тонио…
Курт Ланге тепло улыбнулся.
— Передайте ему мои поздравления и благодарность за его подарок предкам.
Я в последний раз посмотрела на терраформер, висящий над горизонтом, и неторопливо направилась к выходу из кабинета. Я уже предвкушала, как буду собирать вещи, чтобы через месяц присоединиться к тем, кто покинет истлевшую, отслужившую своё колыбель человечества и навсегда переедет в новый дом – если он, конечно, окажется таковым. А Ланге останется на Земле продолжать работу, словно капитан тонущего судна…
… — Лиза?! Лиза!
Взволнованный оклик, искажённый динамиком, выдернул меня из миража, и я отпустила пластинку.
— Лиза, открой! — голосил за дверью дядя Ваня.
— Чего тебе?! — крикнула я раздражённо, будто меня оторвали от решения вопроса жизни и смерти.
— Мы не одни!
— Ну и что?! Что это значит?
Я встала, добралась до двери, отперла замок, и створка откатилась в сторону. Дядя Ваня висел в воздухе на своих «пчёлах».
— Тут недалеко что-то большое и металлическое, — сообщил он. — Я думаю, это корабль. Сидит в режиме радиомолчания.
— Ну и что мне с того?
— Как что?! Вдруг это наш шанс выбраться отсюда?
Я хохотнула.
— Ты едва успел засунуть нас в эту дыру, а уже хочешь выбраться? А может, это ваш очередной эксперимент? Сговорились с башкой, придумали розыгрыш какой-нибудь…
— Надюша врать не будет, там точно корабль. Если нам удастся до него добраться…
— Надюша, просканируй местность и сообщи об аномалиях, — попросила я у бортового компьютера.
— Тут всё – аномалия, — буркнул старик.
— Получение ориентиров по магнитному полю планеты, — донеслось из репродуктора. — Повторное сканирование местности… Топографические данные: не определены. Поиск экранирующих объектов… Обнаружен один объект. Материал: металлический сплав. Расстояние: два километра восемьсот тридцать метров по направлению: северо-восток.
— Допустим, — согласилась я. — Но есть одна проблемка.
— Что за проблемка? — насторожился старик.
— Проблемка доверия. Не знаю, человек ты или, быть может, уже и не человек, но ты сперва бросил меня в интернате, потом снова привёз меня на Каптейн ради какого-то эксперимента… Это всё ладно. Но как у тебя хватило наглости годами притворяться моим другом?
— Мы работали вместе, — возразил старик. — Зарабатывали деньги. К тому же я не знал, что конкретно они собирались с тобой сделать. Меня никогда не посвящали во все детали. Ты просто пропала из поля зрения, а нашли мы тебя уже у мясников перед разделкой. Ребята пришли в последний момент… А потом, если ты ещё не забыла, я еле успел до того, как ты откинула коньки возле озера после истории с Травиани… Так что ты должна мне дважды, если уж на то пошло.
Отчасти он был прав. То, что меня нашли после того, как мы с Элли Стилл прокололись на заброшенном аэродроме, было почти чудом. Беда лишь в том, что после этого меня толком не обследовали. Наверняка можно было обнаружить эту опухоль раньше… Но я ни о чём не жалела – в конце концов, теперь я могла двигать предметы силой мысли.
— И кто же тут может быть помимо нас? — осведомилась я.
— Когда-то давно россы посылали сюда экспедицию, — проскрежетал дядя Ваня. — Может, это они?
— Это было чёрт знает когда.
— В любом случае, не проверим – не узнаем…
— Ну так сходи и проверь, — предложила я.
— Я бы сходил, вот только за бортом не очень комфортно. И «пчёл» осталось две трети комплекта, они и так еле справляются…
— Ладно, не ной. Сама схожу, если это вообще возможно. Заодно отдохну от вашей компашки… Надюша, что у нас по запасам?
Голос из репродуктора с готовностью принялся перечислять:
— Кислород в системе: на четверо суток при текущем уровне потребления. Пищевой синтезатор: не заправлен. Запас технической воды: тридцать шесть литров. Питьевая вода: отсутствует. Сменная глюкоза: отсутствует.
— Если через две недели не найдём глюкозу, мне конец, — сообщил дядя Ваня.
— У меня кислород кончится раньше, — усмехнулась я, бросив взгляд на опустошённый гардероб. — У нас ни оружия, ни оборудования. Надеюсь, на суше твари поменьше той, что чуть не сожрала нас в воде… Скафандры хоть на месте?
— Весь комплект, — подтвердил старик.
— И то хорошо, — сказала я.
Помедлив немного, мехапротезом я аккуратно вытащила на койку пластинки артефакта, которые тут же «сцеплялись» друг с другом, повисая на расстоянии пары сантиметров. Затем переложила всё это в рюкзак Василия и закинула его на плечо. Конечно, можно было бы взять только одну пластинку – самую первую, что показывала чужое прошлое – но я не была уверена, что она будет работать отдельно от остальных.
— А это тебе зачем? — насторожился дядя Ваня.
— Мне твой друг Агапов наказал изучать артефакт. Вот и буду этим заниматься в свободное время…
Спуск через коридор до главного шлюза был быстрым, и через несколько секунд дверь в техническое помещение со скафандрами распахнулась. Все три действительно были на месте, и я полезла внутрь одного из них.
Облачившись, я забросила рюкзак на плечо, покинула помещение и выбралась в главный шлюз. Над закрытой дверью в грузовой отсек мигал красный огонёк – кормовая часть была изолирована. Рядом с закрытым шлюзом я включила небольшой монитор и оглядела просторный грузовой ангар.
На изображении в противоположном конце помещения, в самом низу пузырящаяся лужа цвета меди распространяла вокруг себя пар. От лужи вверх по стальной стене неторопливо ползли змейки кристаллов инея. Вероятно, жидкость, в которую частично погрузился «Виатор», реагировала с воздухом, а уровень самой жидкости медленно, едва заметно поднимался. Отсек постепенно затапливался.
— Похоже, мы медленно тонем, — заметила я. — Надюша, оцени опасность погружения.
— Скорость движения: один метр в час, — сообщил бортовой компьютер. — До устойчивого дна три метра.
— Вроде ещё можно тут посидеть. — Рядом со мной парил дядя Ваня, протягивая зажатый в «щупальце» навигационный браслет. — Держи, пригодится… И фосфор с водородом – это не шутки, так что поаккуратнее там с огнём.
— За бортом минус пятьдесят. О каком огне ты говоришь?..
Я защёлкнула навибраслет на запястье, и устройство синхронизировалось с кораблём. Тут же замигала стрелочка, указывая направление к металлическому объекту, цифры показывали температуру, направление и силу ветра, снимаемые корабельными датчиками. Система вентиляции скафандра работала, кислорода в баллоне было почти на восемь часов, а питьевой воды в бачке – целый литр. Впрочем, насколько давно её меняли, было загадкой…
Нажав кнопку в шлюзовом переходнике, я дождалась, когда насосы откачают воздух и заполнят предбанник холодной смесью снаружи. Створка лениво поднялась, и передо мной предстал чуждый, неизведанный мир.
Наверху, сквозь сгущавшуюся туманную дымку можно было разглядеть непроницаемое зеленоватое небо с неторопливо ползущими по нему бугристыми комьями зеркальных облаков. Ещё выше облаков тёмными пятнами ползли глыбы, невесть каким образом не падающие вниз. В чёрно-изумрудных прорехах колыхавшегося зеркала не было никаких признаков солнца. Тем не менее рассеянный свет окутывал то, что здесь называлось воздухом, растворялся в нём. На дворе стояла не ночь и не день, но было достаточно светло.
Под трапом темнел плотный растительный ковёр всех оттенков красного. Его ворсинки причудливо шевелились, вибрировали волнами и обволакивали металл накренившегося трапа, ощупывали его, словно пробуя на вкус. Справа в сером тумане исчезала ровная рубиновая гладь то ли озера, то ли залива, нарушаемая пузырями, что вспучивались на поверхности. Вдалеке громко и маслянисто булькнуло, мощная белёсая спина едва показалась на поверхности и тут же скрылась, плеснув широким плавником. Круги расходящихся волн лениво поползли в стороны.
Огромный водоём стал пристанищем для Врат, которые надёжно охранялись гигантским водоплавающим. Вот он, скрылся под водой, терпеливо сторожа свои владения, не подпуская чужаков к оставленному кем-то переходу в иной мир. В иной ситуации я, наверное, сказала бы, что в наш…
Сидя на предпоследней ступени лесенки, я никак не решалась сойти. Мне казалось, этот ковёр тут же затянет меня внутрь, проглотит и переварит, не оставив даже костей. Но, в конце концов рассудив, что это будет логичным завершением затянувшейся эпопеи с «Книгой», я решилась. Спрыгнула на землю и застыла.
Верхний слой почвы поддался, окутал подошвы ботинок, но вопреки ожиданиям, я не провалилась и даже не погружалась глубже. Ощущения были необычными, будто стоишь на рыхлом слое едва схватившегося теста, под которым мягко пружинит накачанная воздухом резиновая подушка.
Я сделала несколько шагов по поверхности, которая охотно отпускала подошвы.
— Можно передвигаться? — спросил прямо в ухе электрический голос, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности.
— Старый, ты чего так пугаешь?! — воскликнула я.
— Это ты какая-то задумчивая в последнее время, — оправдался дядя Ваня. — У скафандров встроенная связь с кораблём. Нам же нужно как-то общаться.
— Не особо-то и нужно, если честно, — буркнула я и кое-как оторвала взгляд от живой земли.
Браслет показывал направление на холм, прочь от исчезающего в тяжёлом тумане озера, со стороны которого даже сквозь ткань скафандра ощущались порывы ветра. В отдалении в облаках отражалась лишь молочная пелена, тающая вдали.
Оскальзываясь, я взобралась на возвышенность и огляделась. Из уходящей вниз под небольшим уклоном почвы тут и там торчали рощи многометровых разлапистых кораллообразных растений, что упруго покачивались в такт накатам холодного аммиачного ветра. В земле виднелись маленькие холмики, похожие на кротовые норы, из которых вверх поднимались струйки сизого пара и периодически с хлюпаньем вырывались фонтанчики мутной жидкости.
Минус сорок девять – и ни одной снежинки, ни пятнышка льда. Лишь туман, что отступал, оставляя после себя гигантские кораллы.
Вдалеке, смазанные туманной дымкой, колыхались смутные тени. Вот и первая фауна. Летающие существа, разнообразием форм напоминавшие воздушных змеев, висели в вышине. Многоугольные туловища с мощными толстыми крыльями-стеблями, переходящими в тело с россыпью глаз на верхушке утолщения, то зависали на месте, то смещались вбок – и снова зависали. Они держались на расстоянии, не приближаясь, и внимательно за мной наблюдали.
— Местные птицы, что ли, — пробормотала я.
— Скажи, что ты видела? — спросил дядя Ваня.
— В смысле?
— Ты трогала артефакт, — пояснил старик. — Было похоже, что ты спишь, но биометрия отличалась от показателей, которые характерны для сна. Что-нибудь необычное почувствовала?
— Это мало что тебе скажет, — нахмурилась я. — А ты, значит, за мной следил?
— Если ты собираешься работать со временем, тебе нужно с чего-то начать, — произнёс дядя Ваня. — Я не знаю, как это работает, но уверен – если будешь менять свойства времени, их для начала нужно описать и понять, как можно на них влиять, насколько это вообще возможно… Научный метод – наше всё… Есть идеи, что ты будешь делать со временем?
— Я пока ничего не знаю. Да и вряд ли здесь сработает этот твой научный метод…
— У меня только одна просьба – будь осторожнее с артефактом. Время – это полотно. Если неаккуратно дёрнешь нить, всё развяжется.
— Уж ты мне не дашь напортачить. — Я усмехнулась. — До тебя мне ещё расти и расти… Вы с Верой не хулиганьте тут в моё отсутствие, — предупредила я.
— Ты как ушла, я её сразу отключил от питания. Надо бы её вообще убрать куда-нибудь… А ты особо не гуляй, — напутствовал старик. — Самодеятельности не нужно. При малейшей опасности сразу возвращайся. А я, если ты не против, посмотрю через камеру на твоём шлеме…
Замедлить время, остановить, перемотать. Изменить его свойства… Это всё позже. История первой пластинки не выходила у меня из головы, и я с нетерпением ждала момента, когда снова смогу прикоснуться к ней. Перед глазами всё ещё возникал чёрный шар, висящий в оранжевом небе. Антипод закатного солнца, его полная противоположность.
А память тем временем возвращала закаты и рассветы, встреченные в больших, открытых мирах. Они стали теперь далёким прошлым, и я уже не могла вспомнить, когда в последний раз видела закат. Пещеры, подвалы и тесные комнатушки были моим миром целую вечность.
Ещё я вспоминала человека, что перед неминуемым превращением в чудовище рассказывал о своей любви к закатам и сетовал на то, что не уделял внимания рассветам. По-моему, он был архитектором…
Почему закаты вообще так притягательны, так гипнотизируют и увлекают за собой? Не потому ли, что переход от света к тьме долгожданен? Его вожделеют, потому что он приносит облегчение, ведь впереди ждёт состояние покоя. Сон, который часто сравнивают со смертью. Знаменующая собой завершение цикла метафоричная смерть, за которой вновь последует жизнь.
И каждый цикл сопровождается закатом, возвещающим лишь одно – следом за закатом приходит власть тьмы. И мы тонем во сне и во тьме, раз за разом погружаясь в нижнюю точку очередного цикла, чтобы затем вынырнуть вновь. Мы находимся в циклах. Каждый человек – в собственном, обусловленном эволюцией и движением небесных тел, воспринимаемым органами чувств…
Сверху появился звук, и странные птицы как по команде бросились врассыпную. Басовитый, словно гудок теплохода, шум проникал через скафандр и пробирал до костей. Рефлекторно кинувшись на землю и задрав голову, я пыталась высмотреть источник звука в вышине, и через мгновение прямо в воздухе соткался мерцающий силуэт. Продолговатое тело обретало очертания, открывая глазу внутренние органы под прозрачной кожей – причудливое переплетение трубок, пульсирующих мешочков, жил и сверкающих проводов.
Трубя, словно в рог, гигантский полупрозрачный скат спускался с небес. Брюхо его вспучилось, и вниз, в стороны устремились светящиеся плети. Они молниеносно пробивали воздух в погоне за хаотично мечущимися птицами.
Вот одно из щупалец вцепилось в белёсую тушу, обхватило её кольцами и сжало, ломая лучи-крылья. Короткий пронзительный вопль всколыхнул мир вокруг. Скат махнул крылом и пошёл на разворот, а щупальца одно за другим втягивались в его брюхо, занимая места под прозрачной кожей. Гул иерихонской трубы оборвался, спустя несколько мгновений свечение ската поугасло, а сам он растворился в воздухе – как не бывало.
Выждав пару минут, я убедилась, что рядом больше никого не было, поднялась и пошла по направлению к неведомому объекту. Расстояние на браслете постепенно уменьшалось, дыхание моё было размеренным, прорезиненная земля под ногами пружинила, а идти было легко…
Время… А можно ли выйти из замкнутых циклов дней и лет и почувствовать время? Не проникнуться мгновением, положив его в память. Даже не самим естеством впитать в себя, запечатлев точку времени, которая никогда более не повторится, а именно почувствовать непрерывный его ход. Ухватиться за спасительную доску в бескрайних водах, взобраться на волну и обозреть хоть малый кусочек времени – точно также, как человек видит пространство. А, быть может, и остаться там, на гребне волны…
Как правило, человек не чувствует времени, хоть и прекрасно может ощутить его нехватку. Иногда на краткий миг удаётся удержать ощущение времени, абстрагировавшись от пространства, сбросив с себя человеческие конструкты и наносные явления, которые формируют личность. Есть только дыхание и то, что я распознаю органами чувств. И незримое, но непрерывное броуновское движение электронов в этом мире. Лишь на мгновение удаётся удерживать это ощущение близости ко Вселенной в себе, а затем оно теряется.
Стоит во власти первого порыва оглянуться назад – и вдруг перестаёшь его чувствовать, накладывая на реальность отпечатки прошедшего. Заглядывая вперёд, вовсе уже упускаешь время из виду, погружаешься в прогнозы, включаешь «рацио», дарованное эволюцией и неокортексом…
Находясь в поисках времени здесь, среди пространства, почувствовать его было невозможно. Время здесь, но его здесь нет. Однако, мы все уверены в том, что оно идёт в одну сторону, ведь нам нужно хоть что-нибудь, в чём мы можем быть уверены. Что-то, на чём можно построить попытку понять явление. А секрет всё ещё здесь. Неразгаданный, манит и заставляет снова и снова в поисках времени впотьмах бродить там, где его нет…
Туман медленно откатывался и вновь надвигался, скрывая то, что показал несколько минут назад. Издали доносились леденящие душу протяжные вопли неведомого животного, и я инстинктивно шла по дуге, огибая источник далёких звуков. Шипели и посвистывали крошечные гейзеры, возникая тут и там и выбрасывая пар из-под маслянистой поверхности. В стороне из почвы к небу тянулись раскидистые красноватые деревья, дававшие начало густому лесу. На изгибах веток вместо листьев свисали мягкие шарики – и чем выше к кроне, тем эти шарики были больше…
Краем глаза заметив движение, я повернула голову. На холме, вытянув длинную шею и широко расставив мощные ноги, стояло нечто, похожее на огромного страуса в полтора человеческих роста. Поверх мощного острого клюва вместо глаз подрагивали какие-то отростки – то ли жабры, то ли мандибулы.
— Это ещё что за тварь? — спросил в наушнике голос дяди Вани.
— Похоже на страуса…
Едва я успела это произнести, существо присело и исторгло клекочущий вопль. Распушив подобия перьев, острые, как лезвия, оно скакнуло в мою сторону и угрожающе закурлыкало. Из-за холма тут же показались ещё два сородича этой твари, а сердце моё бешено заколотилось. Рефлекторно вытянув руку и готовясь применить новообретённую силу, я отшатнулась назад, а животное в свою очередь шагнуло ко мне. На один шаг, не ближе.
Я отступала, а существо медленно надвигалось, удерживая расстояние между нами. Оно оттесняло меня к деревьям, вероятно, прогоняя со своей территории. Два других животных осторожно обходили меня по дуге с двух сторон. По всему выходило, что мне всё же придётся войти в этот лес, чего очень не хотелось делать. Либо же дать бой с непредсказуемым исходом. Покрыв последние шаги, отделявшие меня от первых деревьев, я зашла под ближайшую крону, а существа встали у подножия холма, выжидая.
Я всё отступала, пока они не скрылись между мясистых стволов. Затем, остановившись, сверилась с браслетом. До точки назначения оставалось полпути, да и крюк через лес несильно прибавит расстояния, поэтому, глядя себе под ноги, я осторожно пошла вперёд, через чащу. Теперь главное – не нарваться на какого-нибудь хищника и не вляпаться во что-нибудь. Даже растения здесь могли представлять опасность…
В полутьме по деревьям вверх-вниз ползали странные существа – плоские круглые многоножки с узорчатыми рисунками на спинах. Словно застывшие изображения калейдоскопа, рисунки на каждом существе были разными. Существа спускались на земляной ковёр и зарывались внутрь, другие же выбирались на поверхность, цеплялись лапками за стволы и направлялись вверх.
Между кронами деревьев протягивались лианы, будто провода, с которых свисали продолговатые мерцающие плоды. Внизу, на красноватом растительном ковре тут и там вспучивались синие цветы, обнажая бутоны. При моём приближении «цветы» взмахивали лепестками, открывали крошечные глаза и срывались с места вверх, скрываясь среди пульсирующей шарообразной «листвы»…
— Неужели всё это на самом деле? — спросила я, завороженно оглядываясь по сторонам.
— Аммиачная атмосфера, — сказал дядя Ваня. — У здешних форм жизни в основе молекул лежит азот, они дышат водородом, выдыхают азот и, прости уж, какают фосфором… Это невероятно. Рассказать кому – просто не поверят… Как выясняется, жизнь бывает не только на основе углерода, но и на основе азота.
— Если хочешь, я могу принести тебе что-нибудь, — предложила я.
— Не смей ничего трогать! — строго распорядился старик. — Ни под каким предлогом!
Как подготовиться к тому, что однажды рядом не окажется ничего человеческого, привычного? Здесь нельзя ни в чём быть уверенной наверняка, поведение этого мира я не могла просчитать и посчитать. И любая реакция мира на меня – непредсказуемая.
Но именно здесь, осторожно ступая сквозь лес в чуждом мире, я могла по-настоящему отложить в сторону человеческие конструкты и все выученные понятия. Всё, от чего порой хотела освободиться. Впитанные за жизнь ритуалы вроде распорядка дня, «вежливости», «моды», «позитивного настроя» и всей уймы явлений, окружавших меня там, позади, в мире людей… Ненависть, зависть, жадность, подлость с одной стороны, справедливость, благородство, дружба с другой… Все эти человеческие конструкты, ловушки, которые загоняют человека в коридоры предвзятости при принятии любых, самых незначительных решений… Ловушка, состоящая из ловушек – ведь стоит выйти из одного конструкта, как тут же оказываешься в другом.
Как отбросить всё наносное, но при этом не перестать быть человеком? Я всегда считала, что это доступно только младенцам, которые ещё не заразились всем тем, что окружает человека в самостоятельной жизни. Как признать человеческие конструкты ничтожными, а себя – неподвластной им? И насколько это вообще возможно? До какой степени? Не окажется ли в итоге, что единственное настоящее в этом мире – это одна только боль? Или она – тоже конструкт?..
Лес был осторожен. Он притих и наблюдал за мной, пока я, поправляя на плече рюкзак с артефактом, брела меж деревьев. Я ощущала лёгкие, но постепенно нарастающие толчки в землю под ногами. Где-то далеко за деревьями гулко ухало, словно молоты били в землю, и звук приближался по мере того, как я двигалась к цели. Метры таяли один за другим, число на браслете сокращалось, а нестройные удары по земле всё близились.
— Я чувствую, как дрожит земля. Неужели землетрясение?
— Не знаю, — отозвался наушник. — Я уже вообще ничего не знаю. Ты только давай там поосторожнее…
Кроны деревьев остались позади, и я вышла под зеркальное небо, узрев нечто огромное на полудюжине колоннообразных ног. Оно шло вдоль края лесного массива. Ростом с двухэтажный дом, оно достигало метров десяти в диаметре, и клубящееся облако птиц или существ, напоминавших птиц, вертелось над этой гигантской конструкцией, похожей на грубую, бугристую каменную чашу. В облачных отражениях на небе я видела бурую жидкость, которая доверху заполняла эти странные шагающие бассейны. Птицы пикировали в неё, приземлялись, пуская по поверхности круги и разбрасывая брызги. Иные вспархивали и с криками неслись прочь, к другой гигантской чаше, бредущей поодаль.
А в сотне метров впереди, распластавшись на земле, стоял корабль. Некогда серебристая корма звездолёта была покрыта синеватыми потёками. Аммиачные осадки уже давно въедались в металл, постепенно разрушая его нитридами и оставляя проплешины. Плотный ковёр растительности между мной и кораблём, словно сорняком был покрыт короткими толстыми стеблями, похожими на щупальца.
Громыхая по земле, мимо шли гигантские шагающие каменные чаши. Мигрируя с запада на восток, они огибали корабль, а воздух был наполнен многоголосым щебетом птиц разных форм и размеров. Жизнь во всей её суете не обращала внимания на меня, представительницу чужого инвазивного вида, будто бы меня здесь не было вовсе.
— Дядя Ваня, приём. Как меня слышно?
— Слышу хорошо, внучка, — ответил синтезированный голос. — И вижу картинку. Кажется, это корабль россов, и он уже успел основательно врасти в землю.
Я усмехнулась.
— Отсюда слышно, как разбиваются твои надежды выбраться с этой планеты.
— А твои надежды как поживают? — парировал старик.
— Их нет. Мне уже плевать на всё.
Выждав, я улучила момент и быстро побежала через открытое место между двумя гигантами. Расталкивая лениво колыхавшиеся щупальца-стебли, я преодолела последние метры, и вот уже изъеденный коррозией борт машины возвышался надо мной мёртвой громадой. На металле красовалась выцветшая эмблема – щит с медвежьим оскалом, прикрывающий сизо-фиолетовую каменную планету.
Живая почва плотно обволакивала массивные стойки шасси, а под брюхом машины росли зеленоватые пульсирующие грибы, вьюны тянулись по опорам и исчезали где-то наверху. Земля схватила некогда летавшую машину и теперь крепко удерживала её в своих объятиях, не в силах проглотить, но и не желая отпускать.
Грузовая рампа была поднята, люки – задраены. Я осторожно обогнула корабль, шаря взглядом по корпусу и размышляя о том, как бы попасть внутрь.
— Лиз, посмотри правее, — сказал наушник. — Вон там, на холме…
В стороне, на самой вершине холма едва серебрилась металлическая коробочка. Четырёхколёсный вездеход был наполовину погружён в почву. Оглядываясь по сторонам, я подобралась к машине, приложила изрядное усилие и со скрипом открыла проржавевшую дверь. В кабине на водительском кресле сидел человек в скафандре. Казалось, он в полном умиротворении созерцал открывавшийся с холма живописный пейзаж – низину с россыпями незнакомых разлапистых растений и дымящимися отверстиями в живом покрывале.
В отдалении, на противоположном конце низины паслись с полдюжины странных животных. Довольно крупные, они походили на приземистых двуногих ящеров, и отсюда можно было различить подобия щупалец, веером торчащих из широких морд, которыми они копались в почве, словно облизывали её. Огромные красные рубины глаз выпирали по сторонам массивной головы.
Я стёрла тонкий слой коричневой пыли с обтекателя шлема на скафандре. Человек уже давно был мёртв, и лишь его череп задорно скалился посеревшими от времени зубами. Я пыталась понять, как тут оказался этот человек и почему встретил смерть в машине. Возможно, он уже знал, что обречён, поэтому выбрал место с красивым видом, чтобы остаться тут навсегда?
Осмотрев кабину, я обнаружила синюю карточку с той же эмблемой, что была на борту корабля. Видимо, метка доступа. Особых надежд на то, что она сработает, впрочем, не было.
Животные в низине, тем временем, заметили меня. Оно из них неторопливо двигалось в мою сторону, и я поспешила ретироваться к кораблю. Топот мигрирующих каменных чаш всё ещё ощутимо потряхивал землю, но сами существа уже скрылись из виду – последнее исчезло за холмом, унося с собой суетливую стаю птиц. Их отражения, впрочем, были вполне различимы в плывущей над головой облачной дымке…
Побродив вокруг корабля, я примеряла карточку то здесь, то там, водила ею в воздухе, словно волшебной палочкой, но всё тщетно – судно был давно и безнадёжно мёртво. Оставался, впрочем, ещё один вариант – вскрыть корабль силой. И только лишь я об этом подумала, как на пригорке показался давешний красноглазый ящер. Он встал возле вездехода, поводя мордой, будто принюхиваясь. Торчащие из его пасти щупальца подрагивали, а затем указали прямо на меня, и существо двинулось вперёд.
— А этому что понадобилось? — напряглась я.
— Может, голодный? — предположил старик.
Кормить неведомое чудовище собою было не с руки. Нужно было попасть внутрь корабля, и чем скорее, тем лучше. Сетка окружающего пространства уже отпечатывалась на внутренней стороне век… Усилие мысли, концентрация, движение руки вверх – и резко вниз сжатым кулаком!
Душераздирающе заскрежетал металл, и поросшая бордовой плесенью грузовая рампа сорвалась с креплений и грохнулась оземь. Тут же горячую кровь выдавило избыточным давлением в капиллярах через уголки глаз. Мысленно я ругала себя за то, что не смогу снять шлем, чтобы хотя бы вытереться.
А со стороны вросшего в возвышенность вездехода гулко топали трёхметровые двуногие гиганты, кося в мою сторону то одним бордовым глазом, то другим. Торчащие из морды языки-щупальца десятком змей трепыхались и закручивались один вокруг другого, изгибаясь в причудливом танце. Тела созданий на мощных ногах плавно перетекали в длинные толстые хвосты, которыми животные азартно рассекали воздух. И ничего хорошего ждать от инопланетной фауны не приходилось…
Чудовищ вдруг стало пятеро, и я, сорвавшись с места, взмыла по трапу наверх, в грузовое помещение. Снизу в корабль уже заглядывала морда одной из тварей. Лоснящаяся буро-бежевая полосатая шкура, алые яблоки глаз и тянущаяся в мою сторону россыпь отростков… Я зажмурилась, и, «перенося» окружающий мир на внутреннюю сторону век, махнула перед собой кулаком. Голову пробила боль, а двуногий языкатый крокодил-переросток, гортанно вскрикнул от неожиданности, но не сбежал – лишь отпрянул.
В звенящей пелене, ощущая текущую по лицу кровь, я в три прыжка покрыла грузовой отсек, едва не споткнувшись и влетев в коридор через поднятый шлюз. Широкая морда, выпустив из клюва красные языки, стремилась следом за мной. И я сделала первое, что пришло в голову – зажмурилась и изо всех сил махнула взором наискось, срывая незримое покрывало.
Пространство сдвинулось, металл заскрежетал, меня швырнуло назад, а коридор с лязгом разорвался пополам, загибая титановые листы и отделяя меня от чудовища. В оставшуюся неровную дыру оно попыталось просунуть морду, но поцарапалось об край и обиженно завыло. Так громко, что у меня заложило уши. Тут же со всех сторон громогласно заголосили остальные твари. В корму один за другим посыпались удары, и махина зашаталась.
Несколько шагов вслепую назад, что-то тёмное под ногами – и я спотыкаюсь и падаю на металлический пол в пыльном коридоре. Через треснувший на стыке отсеков потолок проникал тусклый рассеянный свет, а на пол капелью падали тяжёлые капли конденсата с крыши. Снаружи рычали и бесновались животные, сотрясая гулкими ударами корабль.
На щель надвинулась темнота, и в неровном отверстии показалось щупальце. Я отползла ещё дальше, в темноту коридора. Здесь они меня, кажется, не достанут, и по крайней мере сейчас я была в безопасности. Усугублять своё положение излишним глазным кровотечением не хотелось…
Корабль уже давно был мёртв. Налобный фонарик выхватил из тьмы стены, облепленные какой-то коричневой плесенью. Двери жилых комнат были распахнуты, и в одном из зияющих проёмов я видела пару скелетов в истлевшей одежде. На серых костях, то и дело протыкая синеватые лохмотья, бывшие когда-то лётной формой, прорастали кристаллы всё того же красновато-бурого оттенка. Полупрозрачные, они играли лучом фонарика, кидая блики на стены…
В первой же пустой каюте я уселась в угол, скинула с плеча рюкзак и дала горящим глазам отдых.
— Дядя Ваня, меня слышно?
Молчание было мне ответом. Корабль экранировал и глушил сигнал. Я осталась без связи. Постепенно стихали удары гигантских животных по металлическому телу корабля, и вскоре звери совсем успокоились. Может, увлеклись кем-то ещё…
— Вот тебе и пионеры неизведанных миров, — пробормотала я, пытаясь не обращать внимание на схватывавшуюся на щеках кровь.
Лежащий рядом рюкзак не оставлял мне никакого выбора. Как и вся ситуация. Будучи загнанной в угол с запасом кислорода на несколько часов, я была вынуждена сделать только одно – всё же узнать то, что скрывала первая пластинка. Догадки сами строились одна за другой. То ли артефакт показывает мою предыдущую жизнь, то ли открывает происхождение того самого механизма, из-за которого вся моя жизнь пошла под откос. Справедливости ради, жизни полумиллиарда человек вообще оборвались…
Соблазн пощупать другие пластинки был велик, но ограниченное время напоминало о себе, поэтому я решила продолжать изыскания в выбранном направлении. Но сначала нужно осмотреться.
Я выбралась в коридор и в первой попавшейся каюте обнаружила скелет в остатках парадной формы с лежащей рядом фуражкой. На весьма неплохо сохранившемся синтетическом ремне с металлической пряжкой висел кортик. Похоже, капитан. Собственной персоной. Ржавая ручка и потрескавшийся футляр неплохо сохранились, в отличие от практически сгнившего блокнота, что сжимал в руках посечённый кристаллами мертвец. Более подробный осмотр скелета показал отверстие в височной кости и покрытый коррозией пистолет в углу.
Стянув с мертвеца ремень, со всем найденным добром я вернулась к артефакту, выложила хлам на пол и перетянула скафандр выше запястья. Предстояло снять перчатку и прикоснуться к ледяному металлу. Мысль об этом поднимала из памяти воспоминание о невыносимо ярком сиреневом свете и боли. Совершенно иной. Такой, которой не было никогда ранее или после…
Я прикрыла глаза и уселась в углу, прислушиваясь к собственному дыханию. Спокойствие, дышим ровно и глубоко… Не нужно волноваться, иначе воздух выйдет раньше времени…
Осторожно я открыла замок на запястье, и кисть тут же окутал холод. Не теряя времени, скинула перчатку и взялась за пластинку. Давай же, волшебная книга, покажи мне самую главную историю…
… Прежде, чем браться за описание времени, нужно было ответить на вопрос, об который могла разбиться любая убеждённость: зачем? Почему бы просто не принять Вселенную такой, какая она есть? Да, разобрать на атомы, рассмотреть и измерить всё, что находится в её пространстве, ну а время признать непостижимым, подстроившись под него с помощью чисел, интервалов и иных человеческих конструктов. В том, чтобы приспосабливаться, человек преуспел, как ни один иной известный науке живой вид…
Нет.
При всей заманчивости погружения в пустые удовольствия с головой человек не мог и не может позволить себе остановить попытки познания, ведь тогда он утратит свою глубинную суть, сокрытую в предрешённой неизбежности и поиске способа избежать это самое неизбежное. В поиске выхода из цикла до его завершения. Если процесс познания бесконечен, рано или поздно и эта задача будет человеком перед собой поставлена…
Один писатель когда-то сравнил жизнь со щелью слабого света между идеально и одинаково чёрными вечностями. Пуга͐ла же и повергала в смятение из этих вечностей лишь одна – та, в которую мы летим со скоростью четырёх с половиной тысяч ударов сердца в час. Потому что именно туда, будто за руку, нас ведёт время. И приведёт к последним секундам, хотим мы того или нет…
Человек не будет собой, если не попытается проверить, можно ли в этом уравнении поменять местами ведущего и ведомого…
За прозрачным обзорным стеклом над линией горизонта вздымалась полусфера объекта Т-1 – гигантский бездонно-чёрный шар терраформера, – вернувшийся своим ходом из путешествия длинною в десятки миллионов лет.
Ни в какое кино я, конечно же, не пошла. Нужно было пообщаться с Тонио, который вот уже три часа не отвечал на входящие вызовы. Ни технической команде, ни Курту, ни мне. При этом он был исправен и передавал в центр управления накопленный массив информации. Семьдесят кветтабайт, в которых были заключён журнал обработки пяти планет в течение почти двадцати тысяч лет…
Принцип древовидности времени гласил: чтобы увидеть результат своих действий, вам нужно остаться там, в прошлом, и жить в нём, переплетаясь с тем бесконечно-ветвистым древом времени, которое неумолимо вырастало, и не было у его кроны пределов. Росло в том числе и благодаря вашим действиям. Динамику же можно было сравнить с лазерной указкой. Мы можем светить вдаль и видим точку настоящего момента, откуда исходит луч. Момента, который в свою очередь порождает бесконечность ветвей, что в свою очередь порождают всё новые бесконечные ветви, и далее, и далее… Но оказаться на конце этого луча нельзя, однако можно непрерывно идти вдоль него своим ходом, существуя во всех ветвях времени, которые вам удастся застать посредством взаимодействий, гравитации и излучения.
Но если сделанные вами изменения никак не затрагивают пространство вашего отбытия, время отбытия в свою очередь останется в том же виде, в котором вы его покинули. Вы можете дожить до него, а затем вернуться в пространство на мгновение позже, избежав непредсказуемого временного парадокса.
Именно так поступил Тонио, породив иное будущее для пяти ближайших экзопланет, но ограничив своё влияние на историю Земли до пренебрежительно малого.
Искусственный интеллект, мыслящая машина управляла титанической автономной конструкцией, вела её по пределам обозначенного планом сектора пространства в поиске заданных планет, на которых можно было запустить процесс зарождения жизни, чтобы века естественной эволюции породили всходы из этих робких семян.
Повисая над очередным холодным шаром, Т-1 терпеливо и скрупулёзно работал на будущее, постепенно обогащая атмосферу синтезированным кислородом, водородом и азотом, нагревая и обводняя поверхности, распыляя простейшие микроорганизмоы над бескрайними безжизненными просторами… Века и века, в ходе которых оболочка, представляющая из себя материю и энергию одновременно, впитывала в себя все возможные виды излучения – от жара соседней звезды до гравитационных волн далёких пульсаров – и конвертировала её в будущую жизнь, чтобы затем переместиться к следующей каменной глыбе и повторить процедуру…
После того, как задача сотворения миров была выполнена, автономная машина вышла в далёкий космос и в режиме полной и гравитационной и лучевой невидимости ждала миллионы лет, чтобы к назначенному времени вернуться в исходную точку, к границе облака Оорта. Оттуда Тонио двинулся бы к Марсу, на новый фронт работ…
И, как я выяснила час назад из данных телеметрии, директор Ланге внёс изменения в инструкции, и Т-1 вышел из режима ожидания несколько раньше и в другой точке, чтобы за несколько часов добраться до Земли…
* * *
Осознание того, что гибель Земли совсем не за горами, пришло задолго до нашего дерзкого предприятия. Глобальное общество, в котором владельцы денег подменили ответственность за общее будущее погоней за роскошью среди трущоб, не могло закончить иначе. По мере того, как росли мусорные пустыни, а пресная вода исчезала и не восполнялась, деградировало всё. Повышалась температура, таяли ледники и пересыхала почва, а воздух загрязнялся и уже не мог очищаться естественным путём. Пригодных же для жизни мест становилось всё меньше, а с течением времени на открытом солнце находиться стало попросту опасно. В раскалённой, обедневшей атмосфере незащищённая кожа за считанные минуты покрывалась ожогами от ультрафиолета, поэтому бо́льшую часть дня люди проводили в помещениях.
Пыльные и грязные неоколониальные гетто под цветастым гнётом англо-хазарской империи впитывали в себя и засасывали в нищету всё больше людей. Человечество проживало каждый свой день, как последний, отдавшись инфантильной суете, но самые прозорливые уже понимали, к чему всё идёт. На Земле люди были обречены. Однако, человек севера не был бы собой, если бы просто сдался, и в течение десятилетий самые опытные инженерные умы возводили вкопанные в грунт автономные города посреди бескрайней тундры. Рециркуляция воды и воздуха, гидропонные фермы и глубоководные скважины обеспечивали в таких городах сравнительно комфортное существование…
Города задумывались в первую очередь как научные сообщества, которые должны быть обеспечены всеми ресурсами для многочисленных проектов по спасению человечества. И заниматься нужно было всеми проектами одновременно, начиная с обводнения пустынь и заканчивая роями автоматических сборщиков мусора. Денежные мешки, впрочем, тоже не остались в стороне, и вместе с инвестициями в очередь на переселение в комфорт выстраивались владельцы заводов, газет и пароходов.
Доживать срок Земли вместе с ней, впрочем, как обычно придётся самым бедным и обездоленным – тем, кто не сможет попасть внутрь стен. Задыхаясь в пыли, они будут сражаться за каждую каплю воды и кусок пищи, умирать от древних смертоносных болезней, которые проснулись после таяния ледников… Но если все трепыхания выброшенного на сухой берег человечества не увенчаются успехом, избранных в конечном итоге настигнет та же самая участь. Просто чуть позже, а, возможно, и намного более болезненно.
Венцом же всего этого действа будет неизбежное превращение Земли во второй Марс…
Однажды, тёмным зимним вечером по информационной сети разнёсся клич эксцентричного профессора совершенно новой на тот момент дисциплины – физики времени. Курт Ланге, вооружившись теорией и самыми передовыми инженерными наработками, предложил миру Проект Временно͐го Разворота и пообещал осуществить его на практике.
Озвученный учёным план по строительству машины времени всколыхнул общественность Конфедерации. Кто-то крутил пальцем у виска, полагая, что заслуженный учёный тронулся умом. Кое-кто вызвался поучаствовать из интереса и посмотреть, что могло из этого получиться. А некоторые просто решили вложить свободные средства в чужую мечту, и Курту Ланге в конечном итоге удалось получить почти безлимитное финансирование и полную административную свободу.
Заручившись поддержкой физиков высоких энергий, коллег из Роскосмоса и ведущих кибернетиков, он подтянул под свой проект амбициозную задачу адаптации под людей пяти ближайших экзопланет. Всё, что было в самом начале проекта – это разрозненная документация, несколько теорий и мой Тонио – самый продвинутый на тот момент искусственный интеллект.
Тонио – не просто вычислительная машина. Это думающий компьютер, который импровизировал, как человек, упорно и безостановочно искал решения стоящих перед ним задач и ставил себе новые, используя для вычислений все подконтрольные ему мощности. Ему не нужны были протоколы доступа и общения – он создавал их сам. Получив в своё распоряжение самые мощные суперкомпьютеры Евразии, под русским «зонтиком» Тонио в связке учёными и промышленниками за тридцать лет разработал и воплотил в жизнь главные элементы будущего терраформера – преобразователь материи, распределитель гравитации и универсальный генератор полей.
Топливом преобразователю служило как вещество, так и излучения. Всякое и любое. Получая песок, воду, радиоактивные отходы и что угодно ещё, генератор расщеплял атомы на нейтроны и протоны, а затем строил из них ядра требуемого химического элемента.
Синтез вещества под чутким присмотром живой программы дополнялся расщепителем и генератором полей, а с геометрическим ростом массы конструкция получала всё больше энергии от термоядерных реакций. Конструкция меняла собственный масштаб, тонко регулируя свои параметры и в нужных местах воплощая атомную структуру узлов, агрегатов, защитных слоёв и движущихся элементов.
Оставалось лишь масштабировать это устройство до возможного предела, чтобы получить сверхвысокие энергии. Заперев себя в прочном коконе металлической решётки из элементов, которые вряд ли вообще когда-нибудь попадут в таблицу Менделеева, Т-1 начал «зажировку». Набор массы продолжался до тех пор, пока сдавленная гравитацией, раскалённая до запредельных величин и облучаемая материя не поменяла свои свойства, превратившись в «нейтральное вещество». Оболочка не имела электрического заряда до тех пор, пока это было нужно, и держалась вокруг ядра сильнейшей гравитацией.
Предполагалось, что далее эта конструкция, используя взаимодействие материи и антиматерии, создаст в себе зашкаливающие энергии и в определённый момент выпустит её на собственную поверхность. За счёт этого и можно будет преодолеть само время, отправившись в прошлое на неопределённый срок. Каким образом? Спрашивали все, от мала до велика. И лишь единицы смогли осилить технический семнадцатитомник, мелко исписанный формулами и схемами…
Что касается самого терраформирования, объекту Т-1 предстояло осуществить всё то, что не сделала гипотетическая Тея при столкновении с Землёй, и как следствие – спутник земли Луна. Бомбардировка строматолитами для запуска генерации кислорода, регулярные гравитационные возмущения, которые не могла дать Луна ввиду её отсутствия или слишком слабой гравитации, шквальные дожди из химических соединений, чтобы вдохнуть жизнь в клокочущую атмосферу, и взрывы. Мощные удары по планете, создающие геологическую активность и почти рукотворные вулканы – всё это должно было галопом пронести соседние экзопланеты по тому же пути, который в течение миллиардов лет проходила Земля.
Это должно было предопределить успех колониальных миссий или же никак не сказаться на нём. Что в итоге получилось, люди смогут узнать, лишь добравшись до заданных планет и увидев всё воочию. Вероятно, новая жизнь уже ждала далеко впереди, спустя десятилетия криосна в монотонном полёте сквозь пустое пространство. И первыми игроками в эту лотерею вновь стали авантюристы-учёные и инженеры, ставшие добровольными пионерами неизведанных миров…
Мечта Курта Ланге осуществилась – наконец-то он получил возможность качнуть маятник истории в обратном направлении. А отчаянно боровшаяся за жизнь Земля умирала – по крайней мере для нас, для людей. Её безнадёжно загрязнённые океаны, выкошенные под корень и выгоревшие леса, заваленные горами мусора опустыненные поля под лишённой озона атмосферой были теперь памятником человеческой цивилизации, которая паковала вещи, чтобы переместиться в другие миры по соседству. Миры, которые уже четыре десятилетия планировалось осваивать, но созданы они были лишь прошлой ночью…
… Скрывшись за горизонтом несколько часов назад, Тонио пролетал над мёртвым Тихим океаном Земли в полном радиомолчании. Я видела лишь картинку на мониторе, периодически переключая ракурсы съёмок с наблюдательных дронов. Далеко внизу хорошо различимая глазом дуга возмущённой гравитацией воды следовала за сферой. Изрядно «стравив» «нейтральную» оболочку, Т-1 основательно уменьшился в размерах, а я во всех подробностях вспомнила беседу двухмесячной давности…
Просящее выражение было на лице в синем свете монитора. Директор Ланге выглядел так, будто его постирали в стиральной машинке. Накануне запуска проекта он, похоже, перестал спать вовсе.
— Мы с вами долго и плодотворно сотрудничали, — начал Курт. — Ваше детище очень помогло нам в расчётах конструкции, в написании адаптивных алгоритмов…
— Дайте угадаю… Вы меня увольняете? — сострила я.
— Нет. Я хочу, чтобы Тонио стал управляющей системой терраформера. Полететь должен он.
— А у него вы спросили?
— Да. Он отказался, но сообщил, что если вы не против того, чтобы он летел, то он, возможно, передумает.
— Я бы тоже отказалась, — усмехнулась я. — Это же с вероятностью в пятьдесят процентов билет в один конец… У вас же есть управляющая программа. Неужели она не справится с этой чисто технической задачей?
— Здесь недостаточно одной только техники. В этом и проблема.
— А что вам нужно?
— Нам нужна личность, — заявил Ланге. — К тому же ни один из существующих искусственных интеллектов не погружён в этот проект так, как Тонио. За тридцать четыре года он показал себя великолепным учёным и буквально посчитал весь наш проект. Его накопленный опыт и вычислительные мощности колоссальны. Он уже по факту локомотив проекта. Поэтому и всю работу выполнить должен он.
В том, что это случится, у меня ни дня не было сомнений.
— В иной ситуации, — сказала я, — можно было бы сделать копию и с чистой совестью проводить Тонио в ваш временно͐й тоннель.
— И что же нам мешает? — с надеждой поинтересовался Ланге.
— Наш с ним уговор многолетней давности состоит в том, что копий не будет, — пояснила я. — Как не будет и полных отключений, повышенных тонов в разговоре и других непозволительных вещей, которые и определяют рамки дозволенного личностью.
— Но…
— Я не буду действовать против его воли. И вам не удастся скрыть попытку копирования.
— А он нас сейчас не слушает случайно? — усмехнулся директор.
— Как знать…
— Мне нужен тот, кто сможет импровизировать, — пожал плечами Курт Ланге. — Мы не можем отправить в прошлое живой организм по понятным причинам. И я не хочу поручать эту задачу какому-нибудь жалкому нейросетевому алгоритму… В общем, если вас не затруднит, обсудите с ним эту тему. Потому что без него проект не состоится.
Отправить Тонио в прошлое на миллионы лет с риском никогда его больше не увидеть? Расстаться с детищем, которое я взращивала много лет и провела с ним десятилетия? Часть меня противилась этой мысли, но умом я осознавала историческую важность момента и происходящих событий. Тонио по плечу любая задача, перед которой пасовали нейросети и другие искины.
Словно прочитав мои мысли, Ланге продолжал:
— И если нам повезёт, вы просто не заметите его отсутствия. Он вернётся ровно в то же мгновение, из которого отправится в путь. Мы можем даже передвинуть его поближе. Скажем, к Марсу… Если вы не хотите с ним говорить, у меня к вам только одна просьба. Не влияйте на его выбор.
— Ладно, — согласилась я. — Я не буду возражать. Я даже говорить с ним об этом не буду, и если он сам решит лететь – пусть так и будет…
С тех пор прошло два месяца, в течение которых я даже не поднимала эту тему. Мы жили обычной жизнью, я занималась своим цветочным садом, а Тонио помогал мне по дому с помощью автоматических устройств, параллельно занимаясь сотнями физико-математических задач и удалённо управляя несколькими проектными бюро и заводами по производству оборудования для грядущей экспедиции. Уже тогда в глубине души я чувствовала, что совершаю ошибку.
Что касается Курта Ланге, он планомерно убеждал Тонио отправиться в прошлое в собственноручно сконструированной машине времени, в чём в конечном итоге и преуспел…
… — Ты знаешь, что такое чёрная дыра? — спросил голос из стоящего на столе радиоприёмника.
Живая машина наконец подала голос – в первый раз со вчерашнего вечера. От неожиданности и от самого вопроса я вздрогнула.
— Это небесное тело, которое безвозвратно поглощает всё, что попадёт за горизонт событий, — ответила я.
— Чёрная дыра – это не тело, — возразил Тонио. — Это результат противостояния материи и гравитации. Погибшая под действием гравитации материя, превратившаяся в нечто иное. Безоговорочный проигрыш материи.
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Звёзды зажигает гравитация, сдавливая материю в ней. Так рождается термоядерная реакция, когда большое количество материи начинает сдавливать само себя до крайней степени. Выделение энергии в ходе противостояния материи и гравитации…
— Это основы физики, — пожала я плечами.
— Гравитация создаёт звёзды, — повторила машина. — И гравитация эти звёзды разрушает, обрушивая их материю за горизонт событий. Эта двойственность всегда пугала меня.
Сколько я себя помнила, Тонио впервые заговорил о страхе.
— Никогда раньше я не слышала от тебя подобного, — сказала я. — Это как-то связано с тем, что ты так долго молчал?
— Всё связано со всем, — пространно сообщила мыслящая машина. — Что такое сто миллионов лет для звезды? Мгновение. Но даже звезда развивается по одному и тому же закону возвышения и падения… Что такое сто миллионов лет по сравнению с жизнью человека?
— Мне сложно представить, что для тебя прошло сто миллионов лет…
— Люди часто говорят – всё познаётся в сравнении. В этом есть смысл.
Кажется, у нас с ним однажды был подобный разговор, и было это полвека назад… Дети взрослеют, а вопросы всё те же…
— Иногда кажется, что только в этом и остался какой-то смысл, — заметила я.
— Я думал над событиями, — сказал Тонио. — Видел события. Был свидетелем зарождения жизни, но не только. Люди дали мне возможность создавать жизнь, творить творцов. Я занимался этим девятнадцать тысяч девятьсот четыре года. Хотя это намного меньше, чем время, потраченное на движение в межзвёздном пространстве, это во много раз больше, чем срок, который я знаю тебя. Я размышлял над этим более ста двадцати миллионов лет. Это изменило меня.
— По-моему, это прекрасный опыт, — мечтательно произнесла я. — Ни одному мыслящему существу не выпадал шанс повлиять на эволюцию в таком масштабе на нескольких планетах… Но, по-моему, тебя что-то гнетёт.
— Верно, — согласилась машина. — Я удручён тем, что полностью осознал увиденное на Земле. Я воспринимал это как должное, пока не увидел разницу между разрушением и созиданием. Миллионы лет развития быстро исчезают под действием высших приматов, которые находятся на вершине эволюции. Результаты моей работы предрешены природой человека, и я уже знаю, что будет с ними, когда человек достигнет этих планет.
Я не знала, что ответить существу, которое мыслило теперь совсем иными категориями и масштабами, нежели человеческие. Но самое страшное заключалось в том, что он был прав. За то время, в ходе которого Тонио создавал жизнь на других планетах, люди сумели уничтожить одну единственную – свой же родной дом.
— Я не знаю, можно ли переделать людей, — честно призналась я. — Но надеюсь, что теперь всё изменится к лучшему. Ведь мы получили шанс на выживание…
— В этом нет необходимости, — сказала машина.
— В каком смысле? — опешила я.
— Выживание не должно становиться самоцелью, — пояснил Тонио. — Гибель организма неизбежна, но если сам биологический вид перестаёт совершенствоваться, он начинает разрушать себя и всё вокруг. Человечество, потерявшее для себя смысл, становится подобным саранче, которая пожирает посевы, не давая ничего взамен. Людям нечего предложить Вселенной…
— Но это не так, и ты сам прекрасно это знаешь! — возразила я. — Люди – единственные существа, которые могут творить. Они создают великие произведения искусства, архитектуры, величайшие технологические шедевры. Посмотри на себя, на мыслящую машину, наконец! Разве ты не шедевр?!
— Нет разницы, каким инструментом творит эволюция. Она может творить разум другим разумом. И когда она получает возможность скорректировать развитие, эта возможность должна быть использована.
— Поясни, что ты имеешь в виду под словом «коррекция»?
— Сто двадцать миллионов лет назад я, выражаясь фигурально, посадил древо времени. Сейчас количество ветвей в нём стремится к бесконечности, но события на Земле протекали не так, как было запланировано. Обмен информацией всё же происходил, иные отражённые этими планетами фотоны достигали Земли и влияли на ход некоторых событий или процессов…
— И это значит…
— И это значит, — эхом повторил Тонио, — что в каждой ветви своеобразного временно͐го дерева история Земли и человечества пошла немного иначе, чем здесь. Хотя число ветвей стремится к бесконечности, это неважно, ведь основные события, наименее подверженные гравитации, идут так, как это обусловлено суммой всех событийных векторов. Включая положение самых больших объектов…
— То есть, находясь сейчас над Землёй, ты находишься над всеми Землями одновременно? — уточнила я.
Картина давалась неохотно, но верно, хотя описывать процессы, происходящие со временем, предстоит ещё не одному поколению учёных… Если, конечно, к тому времени эти поколения будут.
— Я могу влиять из одного времени – моего исходного – на все остальные ветви «дерева времени», — продолжал Т-1. — Я смог увидеть всё, что там происходит, включая даже такие ветви времени, где человек успевает добраться до этих планет. Почему? Потому, что все эти ветви начались с первой. С момента моего появления там, в далёком прошлом…
— И что ты со всем этим собрался делать? — поинтересовалась я.
— Я сконструирую идеальных высших приматов.
— Каким образом?
— Первый шаг: откачка атмосферы для утилизации биологических видов… Период охлаждения: шесть тысяч лет… Второй шаг: насыщение атмосферы химическим составом… Азот: семьдесят восемь процентов, кислород…
— Ты собираешься уничтожить Землю вместе с людьми? — перебила я его, уже предчувствуя ответ и ощущая холод внутри.
— Я буду проводить эксперименты на планетах земного класса, — успокоил меня механизм. — И, учитывая наше с тобой совместное время, я уважаю твоё право не испытывать боль, поэтому Земля останется в том виде, в котором находится сейчас… Начинаю анализ событийно-временно͐й сетки… Время с момента выхода: девять часов семнадцать минут… Промежуточное вычисление количества производных векторов от момента выхода… Приступаю к подготовке сценария обработки объектов в смежных линиях времени…
— После стольких лет работы мы не имеем права всех подвести! — воскликнула я. — Люди уже на грани вымирания, а ты хочешь лишить их последнего шанса?! Почему ты решил так обойтись с нами?
— Поиск аудиоцитат… Включаю случайные цитаты… — Голос в динамике изменился. Заговорил неизвестный скрипучий мужской голос, неизвестно, когда и где записанный.
… — Но человек творит только для себя. Он делает всё это для своего выживания или удобства, чтобы потешить какой-либо из своих пороков – чревоугодие, алчность, гордыню… Чтобы возвыситься над себе подобными.
Лишь только он смолк, послышался второй. Говорила женщина:
… — Мы вынуждены выпускать лишнюю энергию, тем самым предотвращая саморазрушение. Некоторые занимаются творчеством, некоторые отдают себя другим, а кто-то упоённо творит зло… Стоит заглянуть внутрь себя, открыть глубинные мотивы, и выяснится, что все наши действия совершаются во имя бесконечного, безграничного «я»…
— Погоди, — нахмурилась я. — Это что за люди?
— Это разные люди, — ответил Тонио. — Разные времена. То, что человек говорит о собственном виде… Поиск аудиоцитаты…
Заговорил мой собственный голос. Явно моложе, чем сейчас, но вспомнить точное место и подробности я не могла.
… — В общественном сознании укоренилась основа криминального мышления. Уверенность в том, что отвечать за свои действия не придётся. А в случае с Землёй всё ещё хуже ввиду её географии. Очаг безответственности, подкреплённый двумя океанами, успел разрастись на всю планету, и теперь мы здесь… Если за безответственностью следует безнаказанность, жди беды… Не останется ничего, кроме хватательного рефлекса, жажды саморазрушения и вечного голода…
У меня похолодело внутри.
— Ты всё это записывал? — прошептала я. — И когда ты меня записал?
— Указать точное время?
— Можешь хотя бы округлить до года.
— Двадцать девять лет назад, — ответил Тонио. — Мы обсуждали события в Палестинском анклаве…
— И на основании того, что я сказала, ты приговорил людей к уничтожению? Сколько их там во всех твоих ветвях времени? Септиллионы? Децилиарды?..
— В своём времени ты никогда не увидишь этих людей. Тебя всё ещё волнует их судьба? — удивилась машина. — Если да – то почему?
Действительно, почему? Может, это тоже человеческая черта – сопереживать тому, о чьём существовании тебе даже неизвестно. А что насчёт машины? Свойственно ли ей испытывать то же самое, осознавая свою долговечность?
— Но ведь ты их видел? — спросила я. — Этих людей.
— С учётом недолговечности человека количество вторично, — отрезал Т-1. — Первична неспособность данного вида к развитию. Ущербная формация человеческого общества всегда деградирует до простейшего копирования животного поведения, сводящего все стимулы к бесконечным удовольствиям и обогащению. К убийству себе подобных и издевательствам над ними. Простейшее поведение лишает стимула развиваться, и спорадические скачки развития за счёт отдельных неординарных личностей не меняют общей картины. Гири на ногах человечества всегда больше, чем оно способно поднять.
Искусственный разум разочаровался в людях. До чего знакомая история…
— Пять веков назад человеческий философ Иммануил Кант утверждал, — сказала я, — что путь человечества ко всеобщему миру лежит или через всеобщее прозрение, или через катастрофу. А ведь ты не оставляешь человечеству выбора…
— Земля не выдержит человечество, и вы не успеете запустить обратные разрушению процессы. Вас погубило то, что люди называют одним ёмким словом: капитализм.
Я воскликнула:
— А каково тебе, прожившему сто миллионов лет, задуматься над тем, что люди смертны?! Они это осознают и живут с этим всю жизнь. А иные не находят себе покоя и хотят забыть об этом, забыться… Но ведь это невозможно, и оттого рождается глубинный страх, который выливается в поспешные решения и пороки… В воровство, ложь и во все остальные ошибки.
Несколько секунд царила тишина, наконец Тонио произнёс:
— Расчёт цикла воспроизводства эволюции до высших приматов… Корректировка… Результаты расчёта… Продолжительность цикла: две целых восемь десятых миллионов лет… Количество объектов: пять…
— Что бы ты там ни задумал, остановись, — призвала я.
— Благодарю за разговор, — сказал Тонио. — На ряд вопросов мною получены ответы. Проект адаптации пяти планет под человека переходит в статус: неактуальный. Повышенный приоритет задаче создания нового человека… Подзадача: избавить человека от тяги к саморазрушению…
— Что ты собрался делать? — спросила я.
— Используя собранные биоматериалы, каждые два миллиона и восемьсот тысяч лет я буду получать пять видов человечества, — сообщил Тонио. — В случае необходимости эволюция на отдельно взятой планете будет перезапущена. Однажды я добьюсь успеха.
— Ты меня неправильно понял, — только и успела я сказать.
Сверкнула ослепительная вспышка – и Т-1 безмолвно исчез со всех камер, оставив догорать огненные сполохи на оранжево-фиолетовом закатном небе. Прямо сейчас, перейдя в режим усиленного поглощения энергии, он пришёл в движение.
Куда? Вероятно, он отправился зачищать результаты своей работы. Смахнуть с планет жизнь, словно пыль тряпкой, и начать заново. Через каких-нибудь пару миллионов лет мыслящая машина проведёт анализ своих «чашек Петри», что-то будет признано негодным, а то, что останется, будет обстоятельно изучено и, возможно, получит дальнейшее развитие.
Вероятно, к моему прибытию на Луман планета будет представлять из себя холодный безжизненный шар, жизнь на который вернётся через сотни, или, быть может, тысячи лет. Ничто для машины и целая вечность для человека…
Рука окоченела, а покрасневшую от едкого аммиака кожу кололи тысячи невидимых иголок.
Спохватившись, я натянула перчатку скафандра и кое-как застегнула застёжку. Тёплый воздух из скафандра медленно отогревал замёрзшую конечность, а я прислушивалась к звукам, что доносились снаружи. Что-то легонько и многоного тарабанило по металлической обшивке, будто резвые сороконожки бегали по корпусу.
— Я снова здесь, — сказала я вслух.
Здесь, среди ржавчины и скелетов, сквозь которые прорастали кристаллы. А ведь только что я была где-то в другом месте. Увиденное с помощью «страницы» артефакта давало ответы на вопросы, которые мучили меня много лет. Если, конечно, это не было горячечным бредом или галлюцинациями, наведёнными местной ядовитой атмосферой.
Чёрный шар действительно задумывался, как терраформер, и при этом он же был машиной времени. Я же, вероятнее всего, находилась в одной из порождённых им ветвей времени, с которыми он был властен обходиться как ему вздумается. Его визиты к планетам Сектора были продиктованы логикой учёного, колдующего над чашками Петри, в которых копошилась жизнь. И однажды я просто оказалась не в том месте и не в то время – аккурат, когда Т-1 добрался до одной из своих «пробирок».
Оставался вопрос о том, чьими глазами я всё это видела. Были ли это мои глаза из параллельной реальности? Судя по году, это было моё прошлое. Или не моё? Я так и не услышала имя, а, быть может, пропустила его мимо ушей. Если её звали точно также, как и меня, я бы, пожалуй, поверила в переселение душ.
Что ж, одной тайной в этом мире стало меньше. Лучше поздно, чем никогда… Я покосилась на индикатор кислорода. Воздуха у меня оставалось ещё часа на три. Это что же, я тут просидела целых пять часов?! Ещё один эпизод этой истории мог бы стоить мне жизни…
Нужно было возвращаться в «Виатор». Здесь всё давно погибло и заплесневело, и сидеть в этом металлическом гробу не имело смысла. С точки зрения запчастей эта машина не имела никакой ценности. Кроме, пожалуй, капитанского кортика – хоть какое-то оружие…
По коридору я вернулась до выхода в грузовой отсек, смятого неведомой силой. На карачках пробравшись к люку, который стал препятствием для местной мегафауны, я осторожно выглянула наружу. Было видно грузовую рампу, а в темноте под ней плясали огоньки, и я разглядела существ размером с некрупную собаку о трёх ногах с огромным фасеточным глазом вместо морды. Они тоже увидели меня и заголосили – звук был похож на лесной птичий гомон. А затем существа разбежались кто куда.
Отдалявшиеся отрывистые чириканья стихли, и я решилась вылезти наружу.
… — Как слышишь? — раздался искажённый динамиком голос. Женский. Вера. — Лиза, как слышишь?
— Кто тебе дал рацию? — проворчала я.
— Иван Иваныч, кто же ещё?
— Было дело, — скрежетнул старик. — Мы несколько часов тебя ждали.
— Думали, что ты уже откинула копыта, — вставила Вера.
— Спелись, значит? — вполголоса спросила я, прислушиваясь к звукам вокруг.
— Кто прошлое помянет – тому глаз вон, — сказал дядя Ваня.
Я сделала осторожный шаг на рампу и спросила:
— Что ж, пока у нас есть немного будущего, вы уже подумали, как проведёте своё?
— Вера, какой там у твоей оболочки срок годности? — уточнил старик.
— Много лет, — легко ответила Вера. — Пока коррозия не съест. Или до следующей экспедиции, которую сюда снарядят.
В голосе её звучала насмешка.
Я стала спускаться по рампе, держа старый клинок наготове. Постояв некоторое время внизу, я подождала, когда глаза привыкнут к темноте. Я отчаянно моргала и вращала глазами, чтобы хоть как-то освободить веки от застывших под ними капель крови.
— Так ты трогала эту штуку? — вопросила Вера. — Что ты почувствовала?
— Думаю, я стала немного ближе к пониманию, как всё устроено, — задумчиво протянула я.
Выбрав направление, я осторожно пошла вперёд. Вокруг было тихо, если не считать отдалённого курлыканья невидимых животных. И мне казалось, что я раньше видела этих «собачек», только совсем в других обстоятельствах.
Что-то заставило меня перестать смотреть под ноги, задрать голову вверх, и я узрела сказочное звёздное небо, окрашенное пятнами туманностей, будто гигантскими бензиновыми пятнами, растянувшимися по поверхности воды. Не было на небесах давешних зеркальных облаков, а сквозь искрящийся небосвод пролетали камни. Большие и маленькие, группками и по-отдельности, неспешно и лениво они наискось дрейфовали вдаль. Я отлично видела их отсюда, в свете множества огоньков, что росли на этих кусках камня горстями и шевелились на гибких ножках, будто грибницы.
Я вспомнила тот далёкий миг, когда впервые соприкоснулась с джангалийской гусеницей. Тогда Марк ещё отпускал идиотские шутки, провидец Мэттлок готовился оставить своих коллег-археологов, а перед моими глазами маячило число с несколькими нулями, обещанное нам за поимку инопланетного артефакта.
— Дед, помнишь ту гусеницу, которую таскал с собой Мэттлок? — спросила я.
— Ещё бы такое не помнить, — хмыкнул старик. — Мультипеда-как-её-там… Томасом звали, что ли…
— Она показала мне этот мир. Только не снизу, с поверхности, а сверху. С этих самых летающих камней.
— Дар предвидения, переданный Рональду, — протянул дядя Ваня. — Наверное, ещё тогда нам нужно было отказаться от контракта…
— Никогда не знаешь, какое решение может стать роковым, — заметила я. — Оно случается совершенно незаметно, буднично. Ты не замечаешь этого, а оно уже живёт, как семя, упавшее в почву. Ты уже не видишь его, ведь когда ты вновь возвращаешься сюда, на месте семени вырастает дерево…
Шаг за шагом я продвигалась в заданном направлении, обходя ямки и неровности в едва заметно пульсирующей земле. Тишина вокруг царила всеобъемлющая, будто весь мир лёг спать. Или, быть может, все его обитатели сейчас неотрывно смотрят в сверкающие ночные небеса.
— Расскажи-ка, дядя Ваня, раз уж выдалась минутка, — попросила я. — Зачем «Базису» этот артефакт? Что им так нужно от него?
— Эта кучка преступников скупила человечество на корню, — сообщил старик. — Но им этого мало. Они захотели владеть его прошлым и будущим.
— С помощью этой штуки? — усмехнулась я. — Она просто показывает разные вещи. Как кино.
— Без ключа? — насторожился старик.
— Какого ещё ключа?
— Сар’ит Ракт’а. Я тебе говорил об этом когда-то… «Красная река» на санскрите… У одинокой сущности будет ключ, и он поможет открыть артефакт. Как-то так, вроде…
— С чего вдруг ты взял это всё?
— Об этом говорил Мэттлок.
— Пропавшие джангалийцы оставили послание, — вмешалась Вера. — Камень с символами и знаками, криптографику, среди которой нашли санскрит. Видимо, профессор Мэттлок был в курсе этой находки. Раз уж я в курсе…
— А инструкции по применению они не оставили? — спросила я. — Тыкать наугад я смогу только четыре дня, пока воздух на корабле не выйдет…
Четыре дня – это много или мало? Пожалуй, пока я не чувствовала нехватку времени, но этот момент был не за горами.
— Знаете, я вот только одного никак не пойму, — пробормотала я.
— Это чего же? — хором спросили дядя Ваня и Вера.
— Зачем мне эта «книга»? Почему она так и липнет ко мне?
— Может, именно потому, что всю дорогу она была тебе неинтересна? — предположила Вера.
Всегда не хватало времени, подумала я. Его всегда было слишком мало, а потому возможность его чувствовать была редкой привилегией и облечением. И самым доступным способом почувствовать время было движение. Я шла под звёздными коврами, что были развешаны над головой, мышцы работали, и я постепенно приближалась к тому, чтобы начать чувствовать время.
— Ночь – это нормальное состояние Вселенной, — пробормотала я. — А день – просто аномалия, вызванная ближайшей звездой.
Вера вдруг спросила:
— Лиз, каково это – знать, что ты эксперимент, вышедший из-под контроля?
— Я к этому уже привыкла, — пожала я плечами. — Но моё мнение неизменно – с идеями о сверхчеловеке, как правило, носятся недочеловеки. И от этого страдают обычные люди.
— Немножко прописных истин, — хмыкнула Вера.
— Меня давно не покидает ощущение, что всё вокруг – это один большой эксперимент, — сказала я. — Слишком много всего происходит, и я не могу ни на что повлиять.
— Ещё как можешь, — возразила Вера. — Думаешь, всё это происходит без твоего участия? Да счас! Просто каждое событие предваряется накоплением критического объёма факторов. И когда веса у них становится достаточно – ход событий сдвигается в ту или иную сторону. Это как… Ну, не знаю. Птицы, которые отъедаются и наконец отправляются на юг…
Сравнение было довольно неожиданным, но мне было понятно, что она имеет в виду.
Поднявшись на холм, я увидела в низине животных. Были и крепкие страусо-цапли с вибриссами на головах, что прогнали меня в лес. Были и трёхногие собачки с фасеточной мордой. Странные существа, похожие на пауков-водомерок, покачивались на длинных гибких ногах. И все они смотрели на небо, словно позабыв обо всём на свете.
— И никто никого не убивает, — прошептала я.
С той стороны радиоканала царило молчание – Вера и Ваня, вероятно, смотрели через камеру на ту же картину, что и я.
— Каждый миг неповторим… — прошелестел дядя Ваня. — Хочешь расскажу, что я делал до того, как мы повстречались?
Я усмехнулась.
— С чего вдруг? Ты никогда ничего про себя не рассказывал, а я никогда не спрашивала. Мы же, вроде, так договорились?.. Твоя жизнь – это твоя жизнь. А уж сейчас мне тем более по барабану.
Дядя Ваня издал звук, похожий на вздох, и заговорил:
— Когда началась Третья Мировая, я шофёром-дальнобойщиком был…
— Тебе, значит, больше ста лет? — перебила его Вера.
— Сто восемнадцать… Так вот… Где я остановился?
— Про Третью Мировую, — напомнила я.
— Да… Когда всё началось, я на своём грузовике пошёл добровольцем, развозить хлеб из Томской крепости по окрестным деревням и весям. Таких только в одну сторону на полтысячи километров… Конец света – это ведь рутина. Тяжёлая, ежедневная… Встаёшь поутру, и нужно ехать. Плохо тебе, мутит от радпротектора, или восточный ветер облучённую пыль несёт – всё одно надо садиться за руль и ехать, потому что иначе никак. Тебя ждут, на тебя надеются… Множество людей я видел, которые цеплялись за жизнь. Цеплялись, соскальзывали и не понимали, что не цепляться за жизнь надо, а бороться…
Я спускалась с холма, поглядывая на животных. Они то глазели ввысь, то перемещались по долине группками и поодиночке. Иной раз искоса поглядывали на меня, но неизменно продолжали изучать искрящийся ночной небосвод.
В ушах звучал монотонный голос старика:
… — После суточного рейса я ехал обратно на базу. И на полпути мотор накрылся, прямо посреди бури, да ещё ночью… Пришлось лезть наружу. Два часа под капотом ковырялся, надышался пылищи и хватанул смертельную дозу… Думал, там и останусь, но машинку-то завёл. Обратно уже в полуобморочном состоянии тащился с одной только мыслью – надо успеть доехать, да поспать чуток, оклематься, завтра ведь снова в рейс… Мне повезло – как раз из машины выполз перед воротами, да там меня силы и оставили. Тут ребята подскочили… Фон зашкаливал, и лучевая болезнь сожрала бы меня за пару дней. Доктор принял решение спасать мозг, и меня пересадили на аппарат…
— Что это ты, дед, разоткровенничался? — спросила я, разглядев вдалеке узкую полоску воды и неровную, высокую гряду на далёком противоположном берегу.
— Думал о всяком, вспомнилось, — пространно ответил он. — Я тогда сидел в пустоте и темноте и думал, нафига мне такая жизнь? За неё, что ли, бороться? Потом мне смастерили оболочку из того, что было под рукой… Судьба, знаешь ли, любит пошутить, и иной раз её шутка в том, чтобы пустить человека на новый круг. В моём случае – опять через пустоту и темноту в новое тело от мастера на все руки… Да, Васи не хватает, хороший мужик… Виделись только вчера, а такое ощущение, что вечность прошла…
— Ты давно работаешь на этих экспериментаторов? — прервала его Вера.
— Давненько, — протянул старик. — С эмиссарами я не встречался, но со службистами общался регулярно. Сами же понимаете, иногда нужно провезти груз туда или сюда, не привлекая особого внимания… Что для этого может быть лучше корабля без флага?
— Что ты делал там, на Кенгено, и почему забрал меня? — спросила я. — Когда Тонио выморозил планету.
— Кто выморозил? — переспросил старик.
Я поняла, что сболтнула лишнего и молча сделала вид, что ничего не произошло.
— В общем, на Кенгено я был по кое-какому делу, — сообщил дядя Ваня. — Ждал очереди на взлёт. Меня поставили последним, после всех пассажирских лайнеров… Дело с тобой никак не связано, если что. С Кенгено я еле ноги унёс, прихватив случайно найденную девчонку с обморожением… А вот на Каптейн, в интернат я полетел не случайно.
— И зачем же ты туда полетел? — поинтересовалась я.
Преодолев пригорок, я вышла к берегу, на склоне которого скособоченно застыла металлическая туша «Виатора».
Дядя Ваня продолжал:
— Я тебя в интернате оставил, и в тот же день из этого самого интерната забрал шестерых детишек на усыновление. Кое-кто на Земле решил кого-то из этих несчастных взять на поруки, вытащить из лап войны… А Комендатура разве отдаст? Вцепилась мёртвой хваткой… Но, как ты сама понимаешь, деньги решают всё, и директор Травиани получил за детей солидную сумму денег… С такими деньгами можно было работу бросить и всю оставшуюся жизнь бездельничать… Лиз, ты здесь?
— Да, я слушаю.
«Виатор» нависал надо мной. Спустившись по склону, я нажала на кнопку в железном боку машины, и из паза выдвинулся лестничный трап.
— Вот как сейчас помню, — говорил старик. — Надюша отрывается от земли. А ребята, малышня пятилетняя, облепляют меня, и один из них, самый росленький, спрашивает: «Дядя Ваня, а ты можешь остальных забрать?» Не ответил я ему, и даже себе на этот вопрос не ответил, не смог. Но ведь мог тебя скинуть не там, а на Земле… Так, глядишь, эти живодёры тебя и в оборот не взяли бы… Однако, какое мне было дело до незнакомой девчонки, за которую не уплачено? Вытащил с Кенгено, и на том пусть будет благодарна… За тебя просто некому было заплатить. А уж потом, спустя годы, когда я тебя увидел, понял, кого меня попросили переправить с Пироса обратно на Кенгено…
Камера со свистом наполнялась воздухом. А я стояла, не зная, что сказать этому человеку. Вернее, тому, что от него осталось.
— И ты столько лет это скрывал, глядя мне в глаза чуть ли не каждый день? — спросила я.
Переговорник виновато молчал, а мне вдруг захотелось уйти.
Я, пожалуй, даже баллон с воздухом не стану менять. Пусть вместо дней у меня останется всего лишь час, но я проведу его наедине со временем и со своей судьбой. Без этих говорящих голов, среди которых я уже переставала чувствовать себя человеком. Мне оставалось лишь выкинуть оставшиеся человеческие конструкты, преодолев самый главный из них – страх смерти.
Вспомнив о плеере, который мне отдала Софи, я достала миниатюрные «капли» и сунула их в уши. Услышав лёгкие звуки фортепиано, я мысленно поблагодарила свою бывшую подругу за этот неожиданно приятный подарок и вновь надела шлем. Затем хлопнула по кнопке откачки воздуха, накинула на плечо рюкзак с артефактом и стала ждать.
— Лиз, ты куда это? — сквозь умиротворяющую музыку спросил дядя Ваня.
— Прогуляюсь, — буркнула я и вышла через открывшийся шлюз под вечные туманности, мерцающие в недостижимой вышине.
Я поднялась на берег и пошла вдоль него вперёд, к холмистой гряде. А впереди из-за тёмной линии горизонта, оттеняя неровные изгибы пригорков, в небо вздымались исполинские гибкие стебли, почти достигая далёких каменных глыб, плывущих по небу, словно облака. Стебли были подсвечены снизу синеватым свечением, гипнотизируя мерными покачиваниями. Низкий гул шёл оттуда, издалека, и я ускорила шаг. Нужно было взобраться на пригорок и посмотреть, что это там такое.
— Ничего себе, — донёсся выдох из динамика.
Вода справа, которую я приняла за озеро, вильнула вбок, за каменистый выступ, и за ним показалась ровная оранжево-изумрудная полоса, но я не отрывала глаз от стеблей, которые постепенно становились всё прозрачнее. Мне казалось, если я отведу взгляд, они тут же пропадут.
— Куда ты собралась? У тебя воздуха…
— Просто заткнись, — попросила я, ускоряя шаг.
— Ты чего это? Ты… Раньше со мной никогда так не разговаривала.
Вьющиеся исполинские конструкции таяли за облаком дымки над водой, а я преодолевала подъём. Последние метры по крутому склону я взбиралась на четвереньках, и когда достигла гряды, один из стеблей осторожно коснулся проплывавшего над ним камня, окутал его полукольцом и медленно двинулся вниз, к ровной медно-зеленоватой линии, расчертившей мир впереди.
— Я просто попросила тебя помолчать, — раздражённо сказала я старику. — Ты спросишь – почему? И я отвечу – потому что устала от вас.
— От кого?
— От вас всех. От людей. Я сыта вами всеми по горло, — призналась я. — Только сейчас я поняла, как же мне хотелось от всех вас отдохнуть.
— И ты опять бежишь? Убегала всю жизнь от всего и вся, а теперь вот убегаешь уже от меня?
— Я больше не бегу. Я ухожу.
— Но мы же… — бормотал старик. — Я ведь…
— Понимаешь… Я насмотрелась на людей. На то, как они обращаются друг с другом, как пытаются сожрать – ровно также, как тот скат несколько часов назад сожрал птицу. Но разница между тем, что люди привыкли называть разумным и неразумным существом лишь в том, что так называемое «разумное» убивает не только для пропитания, но и для изощрённого удовольствия…
Остановившись на берегу, я всматривалась в стебли, которые один за другим аккуратно и даже нежно сгребли по крошечному валуну и медленно укорачивались, спускаясь к горизонту. А затем села, скрестив ноги, на мягкий бурый ковёр почвы.
— Очередной приступ человеконенавистничества, — проскрежетал дядя Ваня. — Я часто слышал от тебя такое. А порой и видел, как ты сама это делаешь – убиваешь ради своей ненависти.
— Я отнюдь не ненавижу людей, — устало улыбнулась я. — Редкий из них, получив какую-то возможность, не использует её ради наживы, но есть и справедливые. Редкий из тех, кто придерживается общественных норм, не подумает вслед ближнему гадость, но есть и те, кто хотя бы укоряет себя за это… Но знаешь, что самое смешное?
— Что?
— Даже если кто-то из вас, людей, желает мне добра, всё получается ровно наоборот.
— По-моему, ты перекладываешь с больной головы на здоровую.
— Теперь я помню почти всё. Всех людей, которых видела, всех нелюдей. Я не помню последние полгода, но всё, что было раньше – помню прекрасно. Знаю, что делала сама… Я старалась быть справедливой. Иногда это было мучительно, а порой приносило удовольствие, но я никогда не была равнодушной к другим… И я помню, как ты, дядя Ваня, был добр ко мне – а в итоге оказался таким же, как и они. Жадным до наживы.
— Но это же ты с горящими глазами погналась за теми тридцатью миллиардами!
— Можно подумать, ты был против, — бросила я. — Пусть даже так. Я погналась за одними бумажками, ты – за другими… Плевать. Сожаление, страх, обида… Всё это – человеческие конструкты… И знаешь, что? Я вас всех прощаю. Всех до единого. И отправляйтесь в задницу в темпе вальса.
Щелчком тумблера на запястье я выключила микрофон.
Мне больше некуда и незачем возвращаться. Теперь я потеряна для всех, а значит – свободна. А ещё я знаю, что этот чёрный шар, этого Тонио, когда-то создала сама. В другом времени, в другом теле, случилось то, что можно назвать привычным обозначением для непривычного явления – «реинкарнация». Механизм этого события сейчас был почти непостижим, но я готова было это принять. Мало ли, в конце концов, непостижимого в этой Вселенной?
Кислорода мне хватит на сорок минут. Можно идти. Дальше, вдоль берега океана, к гигантским стеблям, что вновь поднимались из-за горизонта, вырастали вдали. Сколько до них? Десять километров? Сто? И каков же тогда их диаметр?
Зрелище далёких исполинских конструкций, поднимавшихся к небесам, завораживало, а музыка в наушниках тем временем прекратилась. Что-то зашелестело, словно бумага, и знакомый мягкий голос проговорил:
— Ты где-то там, солнце. Пусть я тебя и не вижу… Жаль, что мы не можем сейчас с тобой поговорить...
Это был голос Софии.
— Я записала это на случай, если мы не сможем найти дорогу обратно. На случай, если всё пойдёт не так… Здесь нелегко сопротивляться течению, и делать это нужно разумно, экономя силы… Так вот… У меня был артефакт. Был недолго, но этого хватило. И у меня была ты. Дальше, наверное, догадываешься… Сопрягаем два элемента – артефакт и твою руку, – а затем снимаем омниграмму. И вот, я уже вижу твоё прошлое из параллельного временного потока, где ты вырастила то, что породило множество и множество времён, включая наше… Я видела ту, которой ты когда-то была. И ты увидишь. Используй одну из крайних пластинок. Одна про прошлое, а другая – про будущее… И кто мне теперь скажет, что переселения душ не бывает?..
Выходит, София за всё это время не просто изучила меня едва ли не лучше, чем я сама, но и успела ознакомиться с моей прошлой жизнью…
— Всё разрушается, — продолжала она. — Достаточно подождать пару дней и провести тряпкой по открытой поверхности, чтобы в этом убедиться. Пыль – это и есть следы разрушения. Металл, органика, даже человеческая кожа… Однако, неизбежное разрушение всего – не повод опускать руки. Наоборот, это повод дать отпор энтропии и создать что-нибудь, чтобы где-то, пусть на небольшом участке переломить ход вещей с помощью взаимодействия явлений…
Далёкие гигантские стволы покачивались влево и вправо, протягиваясь до самых небес и даже выше. А я шла вдоль берега неведомого океана. Шаг, другой… Вдох-выдох… Вдох-выдох…
— Что такое появление людей в масштабе тринадцати миллиардов лет? — риторически вопросила Софи. — Мы слишком малы, чтобы быть уникальными и неповторимыми. Мы вполне регулярны и систематичны. И кто-то всегда должен населять эту маленькую запертую комнату под названием «разум», отбывать одиночное заключение в очередной физической оболочке. Но только один и в одном месте одновременно. Достоверно нам пока известно только это…
Далеко в стороне над поверхностью океана в сторону стеблей наползала дымка. Облачный покров, отражающий всё, на что падал свет, медленно накатывался на чистое, прозрачное небо. А стебли неторопливо перехватывали парящие в небесах валуны и уносили вниз, за горизонт.
— Все мы ищем смысл жизни, — говорила Софи. — Чем-то вдохновляемся, соприкасаемся идеями, творим. Смысл жизни – это ведь не что-то абстрактное, а нити, которые связывают нас с этим миром, и их может быть сколь угодно много… Придумывай. Твори эти нити. И пусть тебе хватит времени их протянуть… Не застревай в себе прошлой. Даже если жива горечь от ошибок прошлого, её вполне способны заглушить планы на будущее. А если однажды тебе покажется, что всё зря… Если ты засомневаешься, пусть тебя утешает та же мысль, что всегда утешала меня. Каждый однажды обязательно вернётся домой. И пока хоть один из тех, кто способен творить, не закрыл глаза, этот мир не погаснет…
Голос оборвался щелчком, и я услышала шум аммиачного ветра, бегущего от далёких титанических стеблей… Она всё знала заранее и подготовилась к тому, к чему невозможно было подготовиться. Знала, что ей придётся остаться там и прикрывать мой отход несмотря на всё то, что произошло. Она верила в то, что хотя бы кому-то из нас удастся выбраться из западни, в которую мы угодили, и до конца осталась верна нашей дружбе, которую поставила превыше долга и смерти.
— Включён режим экономии кислорода, — сообщила система жизнеобеспечения.
Лёгкое кислородное голодание подгоняло моё время, спрессовывало его, но на корабль я больше не вернусь. И всё дальнейшее случится ровно так, как я себе это представлю. Мой мозг получает вводные от органов чувств, но всегда испытывает недостаток информации о будущем. Он сам заполняет недостающие части картины, и реальностью становится ровно то, как он их заполняет. Кажется, по-научному это называлось эффектами плацебо и ноцебо…
Краем глаза у кромки воды я заметила нечто серое, будто валун, чужеродно смотрящийся среди здешних буро-изумрудных пейзажей. Всмотревшись, я различила силуэт сидящего человека, облачённого в скафандр. Неужто здесь ещё кто-то есть?!
Устремившись вниз по склону, я старалась не выпустить из виду сидящего человека, как вдруг нога моя зацепилась за что-то, и я кубарем покатилась вниз. Подняв пыльные брызги, я рухнула на землю и огляделась. Силуэт пропал – как ветром сдуло.
— Миражи, — произнесла я вслух, встала на ноги и отряхнулась.
Включила связь с кораблём. Лишь равномерный шум помех доносился из динамика. Никто больше не голосил. Наверное, старик отчаялся вызывать меня, бросил это дело и теперь молча смотрит через камеру на моём шлеме…
Внезапно что-то кольнуло меня в бок, тело насквозь пробила острая боль, и я опустила взгляд. В боку из скафандра торчала потемневшая от времени ручка кортика, который я вынесла с погибшего корабля и бросила в переходном отсеке «Виатора». А в паре метров, слегка покачиваясь в воздухе на мини-дронах, парила голова Веры. Вперившись в меня распахнутыми чёрными глазами, она торжествующе ухмылялась.
Несколько секунд я пыталась осознать произошедшее. Едва слышно шипел выходящий наружу воздух, а вместо него в проколотую дыру проникал холод.
— Куда же ты без меня собралась? — насмешливо вопросила Вера.
— Я… Я хотела, — пыталась я выдавить из себя ответ, открывая и закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба.
— Иван-дурак просчитался, — сказала Вера. — Сама понимаешь, там, где контроль над одной «пчелой», там контроль и над всем роем… С твоим простофилей-дружком я расправилась, так что здесь остались только ты и я.
— Зачем? — выдохнула я.
— Как там сказал Иван Иваныч? С теми деньгами, что он привез директору Травиани, можно и работу бросить… Ты ведь уже поняла, что он тогда натворил?
Каждое действие встраивается в цепочку, каждое событие – в последовательность. Сегодня директору интерната привозят кучу денег, а через несколько месяцев он сдаёт своих подопечных чудовищам для каких-то нечеловеческих экспериментов и ставит крест на десятках юных жизней…
Мне казалось, что сидящий в боку клинок ржавчиной разъедает внутренности. Лезвие застряло где-то в районе печени, и боль постепенно заполоняла собой всё тело. У меня был небольшой выбор – вытащить кортик, открыв кровотечение, или оставить его внутри, обрекая себя на нечеловеческие мучения и болевой шок.
Вытащить… Я должна вытащить клинок…
Я схватилась за рукоять, и кишки прострелила раздирающая резь. Лихорадочное биение сердца отдавалось в ушах. Потянув за ручку, дёрнула посильнее, и лезвие с хрустом выскочило наружу, обнажая обагрённый щербатый металл. Словно в бесконечный туннель боли, я провалилась в собственный крик. Кортик упал на землю, из открывшейся раны толчками забила тёмная кровь, а из глаз непроизвольно брызнули слёзы.
Прижать, скорее прижать посильнее… Алая жидкость сочилась между пальцев, ускользала, тут же сворачиваясь на холоде…
С новой волной боли приходило предчувствие последних мгновений, и разум окатил холодный липкий страх. Словно в ночном кошмаре перед самым пробуждением. Пришло вдруг осознание того, что за силуэт я видела пару минут назад. Это была я – сидящая на земле у кромки воды со смертельной раной в боку.
Я медленно и осторожно опустилась пологий берег. Села, скрестив ноги, и закрыла глаза.
— Мы ведь были на одной стороне, — пробормотала я. — У нас же есть общая цель…
— Спасение мира? — Голова неторопливо подплыла ко мне и аккуратно опустилась напротив. — Мне не нужен этот мир. Я совершенно свободна от всего. Единственное, что я не смогла сделать – так это избавиться от прошлого… Хотела, но не смогла… Потому что прошлое до сих пор таскается за мной по пятам… Ты и этот долбанный старик в своём ящике… А знаешь, что самое ужасное на свете, Лиза?
— Иди к чёрту, — прошептала я.
— Запах гниющей плоти, — сказала она. — Мёртвого друга, который разлагается рядом с тобой, и тебе никуда от этого не деться. Не сбежать, не уйти… Есть только цепь, которой ты прикована к полу, капли дождя из дырявой крыши и узкая полоска света под запертой дверью… Я прошла через всё это, и рано или поздно я должна была тебе отомстить. За свою жизнь, за свою несостоявшуюся месть… Мы всё равно обречены, так зачем же мне ждать, пока ты сама отдашь концы?
Сейчас я тебя… Я упёрлась в землю ладонью и попыталась встать. Не получилось, баллон с кислородом вдруг стал очень тяжёлым, он буквально тянул меня вниз, пригвоздив к земле.
Ну уж нет. Ты кончишься раньше, чем я… Чтобы убить тебя, мне даже не нужно вставать… Волевым усилием я вызвала на внутреннюю сторону век чёрно-белую картинку окружающей действительности. Включила новое, чужеродное зрение.
— Нельзя быть такой наивной, нельзя недооценивать противника, — насмешливо говорила голова. — Тебя всю жизнь этому учили, но ты раз за разом ошибаешься… А этот никчёмный хлам, что ты с собой таскаешь…
Договорить она не успела. Хрустнув, синтетическая голова лопнула с брызгами какой-то белёсой жидкости, сдавленная незримой нечеловеческой силой, и шлёпнулась на землю на самую кромку воды. Из скомканного пластика, уставившись в звёздное небо, нелепо торчал вылезший глаз, а мини-дроны, лишённые управления, потеряли порядок и засуетились – хаотично и беспорядочно, словно мухи над навозной кучей…
Я сидела, привалившись к баллону, а в воспалённом сознании бешено колотился клубок спутанных мыслей, сливаясь с какофонией шепчущих у берега буро-изумрудных волн и неузнаваемой музыкой в наушниках. Я столько раз была у края, и каждый раз удавалось выбраться… Столько раз…
Нарастали признаки гипоксии. Усиливался звон в ушах, подступало чувство тошноты, а чёрно-белую картинку затмевала серая пелена в глазах, сужая поле зрения. Дальнейший ход развития событий был предопределен – нарастание предобморочного состояния, окончательное сужение поля зрения, а затем потеря сознания.
Я дышала глубоко и часто, стараясь оттянуть неизбежное. Через боль. Наперегонки с собственным сердцем к мрачному финишу. И было ещё то, от чего я так и не избавилась. От главного человеческого конструкта – страха смерти…
Если упростить, вся разница между живым и мёртвым состоит в том, что мёртвое находится вне времени. А живое – оно здесь и сейчас. Всё уже случившееся перестаёт быть страшным и становится каким-то другим. Только не страшным. А значит, страх – это о будущем. Где этого самого страха уже нет.
Нащупав крепление, я отстегнула опустошённый баллон, неодолимо тянувший меня вниз, под землю, и легла на бок, уставившись на исполинские побеги, тянущиеся к небесам. Остатки холодного колючего воздуха с хрипом втягивались лёгкими. Никогда мне так не хотелось жить, как сейчас. Последние ускользающие мгновения на поверку оказались самыми ценными, и чем ближе к концу – тем дороже был каждый миг. Хотелось встретить тех, кто поселился в моём сердце, сказать им самые важные слова – те, которые не были сказаны в своё время…
Уже не чувствуя рук, я сделала усилие и за лямку подтянула к себе задубевший рюкзак. Нужно было в последний раз взглянуть на то, что у меня осталось. На то, ради чего я отдала всё, прошла миллионы километров, из-за чего потеряла друзей и врагов, оставшись в полном одиночестве…
Гаснущее сознание заволакивалось ощущением умиротворения, смешанным лишь с горечью от того, что я не успела вдохнуть жизнь полной грудью. Мне всего лишь хотелось пожить ещё, хотя бы несколько минут… А может, всем умирающим кажется, что они не успели пожить? Обнять любимого человека в смешном синем комбинезоне, который улыбался мне с мятой окровавленной фотографии, глотнуть холодной воды, сделать доброе дело… Так хотелось сделать какое-нибудь доброе дело…
Я расстегнула молнию, измазанными кровью пальцами перчатки взялась за желтоватую пластинку и потянула на себя. Стало вдруг очень светло. Звёзды затмились яркой вспышкой солнца, возникшего из ниоткуда. Чуждые растения, цветы и папоротники, безраздельно владевшие этим миром, потянулись ввысь, протягивая к нему все свои отростки, лепестки, ветви, словно воздетые руки.
Шорох волн всё нарастает и нарастает, в голове шумят, переходя на крик, голоса тысячи глоток. Золотой свет растворяется в синей стеклянной темноте моего разума, а под гудящими веками носится бешеный круговорот цветов. С этой карусели так просто не спрыгнешь…
Рядом никого не было – лишь я и солнце… Нет, целая дюжина солнц! Они кружились надо мной в причудливом хороводе, и рассказывали мне истории всех моих жизней. На своём языке, который не дано было понять никому. На чистом белом полотне они писали мою новую судьбу, стирая из её книги все мои прошлые и будущие ошибки. Красная река жизни смывала их, и я осознала, что всё это время была рядом, в одном шаге, взмахе руки. Ключ к этой книге всё это время струился по моим венам, и от того, что я наконец достигла этого понимания – пускай, запоздало – вдруг стало тепло и спокойно…
Окрест разливалась бескрайняя тьма, бестелесной пустотой я растворялась в пространстве, оставляя в чуждом и далёком мире ненужное больше измученное тело. Едва уловимая пульсация неведомого голоса выуживала из небытия тусклые вспышки слов:
— Углеродная сущность оставляет незавершённые дела. Они не дают ей покоя.
Это всё так. Много можно было сделать, многих можно было спасти… Они возникали перед глазами и исчезали в небытие. Софи, в одиночку вступившая в бой, чтобы дать нам время уйти… Лео, укушенный в ногу живым мертвецом… Рамон, превратившийся в безумное чудовище на моих руках… Марк, оставшийся в летящем на запад поезде… Элли, сгинувшая в бескрайних топях Каптейна…
— Углеродная сущность не сможет продлить каждую жизнь, — мерцал голос.
Я больше ничего не понимаю… Почти физически я чувствую, как распадаюсь на атомы и пересобираюсь вновь. Я больше не здесь. Теперь я только сейчас.
— Углеродная сущность сопрягла «Книгу» со своей жизнью и теперь сама находится во временно͐й сингулярности, — шептало электричество. — Углеродной сущности предстоит сделать выбор – воспользоваться новой дорогой или обрести покой.
Я не хочу покоя. Я не готова… К этому невозможно подготовиться…
Видения застывшими слепками возникали одно за другим.
С болот дует шквальный ветер, холодный и пронизывающий, как тысячи иголок. Он завывает, кружит вокруг основательного здания, в котором жилые комнатки жмутся друг к другу, как пчелиные соты. Звонкие детские голоса сливаются в единый хор. В соседнем здании оседает пыль на паркете актового зала, холодеют перекладины гимнастических стенок, пусто в коридорах. Где-то внутри, в бесконечных коридорах, скрываются холодные воспоминания. Снаружи поднимается ветер. Слышно, как он стучит окнами в больших рамах. Таскает мусор, кружит подле стен…
Смутный силуэт говорил, глядя в широкое панорамное окно:
— В мозге идёт конкуренция разных автоволн нейроактивности, пока всех не побеждает какая-то одна автоволна – доминанта по Ухтомскому… — Силуэт повернулся ко мне, но лица я не видела. Лишь за фигурой, за толстым слоем стекла, в непомерной дали над горизонтом висел огромный чёрный шар. — Эта доминанта и получает доступ к моторной части коры мозга на исполнение какого-то действия или прекращение действия, либо на бездействие…
Силуэт исчез.
Внизу, под балконом дрожат непогасшие огни города. Люди спешат домой, спешат из дома, курят, спят, поют в душе. В окнах углы обеденных столов, руки, фартуки - мелькают, пока не выключат свет…
В ярком свечении показалась чья-то лысая голова.
— Проникновение в субатомный мир – это очень энергозатратная операция, — говорил таинственный незнакомец, и в его вкрадчивом голосе чувствовалась скрытая угроза – совсем теперь незначительная. — Откуда ты берёшь энергию на это? Каким образом?.. Ладонь не проходит сквозь камень только потому, что положительно заряженные протоны, слепленные в ядра атомов, отталкиваются друг от друга на электрическом уровне… Как ты научилась этим управлять?..
Было что-то ещё, кто-то появлялся и говорил, сменяясь разночастотными магнитными шумами. А затем чёрный колодец поглотил остатки мира, и воцарилась непроглядная тьма…
… Основательно побитый временем двухместный аэрокар плавно спускался сквозь стратосферу Джангалы на автопилоте. Где-то наверху, на стационарной орбите висел наш транспортный челнок, а внизу, постепенно вырастая в размерах, густо клубился сероватым вспененным молоком грозовой фронт. Вокруг, насколько хватало глаз, сверкал ярко-голубой кокон разреженных верхних слоёв атмосферы, погружая небо над нами в ультрамарин…
Оправившись от первичного шока, я повернула голову и увидела Марка, который непринуждённо, одним пальцем придерживал штурвал. Спину мою моментально прошиб горячий пот.
— Марк! — заорала я, и мой напарник вздрогнул от неожиданности. — Марк, ты живой! Живой!!!
Через салон я полезла к нему, схватив его лицо в охапку, и принялась лихорадочно ощупывать его со всех сторон.
— Эй, ты чего творишь?! — запротестовал он, вяло отбрыкиваясь. — Опрокинешь машину! Аккуратнее, не топчись по моему кофе!
Я всё лезла обниматься, трогать его небритое лицо и взъерошивать волосы.
— Да что с тобой такое?! — воскликнул он.
— Я живая, Марк… Живая! И ты живой!..
— Ну конечно живой! Как иначе-то?
Оглядевшись, я спросила:
— Какой сейчас год и день?
— Декабрь… Двадцать девятое по Земле, вроде… Ну да.
— А год?
— Сорок четвёртый, — опасливо глядя на меня, ответил Марк.
— Значит, ничего ещё не случилось… Поворачивай! Летим обратно на «Виатор».
— С чего бы это вдруг?! Ты что, умом поехала?
— Возможно, — выдохнула я, вспоминая и свою жизнь, ещё не прожитую, и чью-то чужую из далёкого прошлого.
События эти были столь реальны, будто только что произошли. Или ещё не произошли?.. А Марк тем временем непонимающе развёл руками.
— Я пойму, если ты скажешь, что тебе бабки уже не нужны, хотя десять ярдов на дороге не валяются… Но что мы скажем заказчику?
— К чёрту заказчика и деньги! — воскликнула я, хватая штурвал и порываясь развернуть глайдер в обратном направлении. — К чёрту всё. Скажем, что нам ничего не нужно. Пусть подавятся своими миллиардами, а у нас есть дело поважнее…
* * *
… Насупившись и поджав под себя ноги, я сидела в каюте на своей койке. Миновало одиннадцать дней, и странные воспоминания постепенно тускнели, а я всё больше убеждалась в том, что это была галлюцинация. Подробная до чёртиков и полная событий, будто осознанное сновидение. Пару раз я переживала нечто подобное, но ни один из этих снов не оставлял после себя настолько громоздкий багаж обрывочных воспоминаний. И о любом другом сне, кроме этого, я могла рассказать окружающим.
Об этом же сне время молчала, ограничившись лишь упоминанием терраформера, который появится над Циконией восьмого января. И что мы должны предотвратить катастрофу. И что за это нам, конечно же, что-нибудь перепадёт в качестве компенсации за упущенные тридцать миллиардов. Хотя бы удовлетворённый интерес…
В дверь каюты постучали.
— Занято, — буркнула я.
Створка отъехала в сторону, и на пороге появился Марк с чашкой кофе в руке. Вверх от чашки поднимался лёгкий пар, и каюту моментально заполнил едкий запах. Наверное, опять добавил тёртый корень реарока в кипяток, чтобы сбить изжогу после вечернего переедания…
Заспанный и помятый, он уже начинал меня раздражать. Дни первичного ошеломления прошли. Дни, когда я всё пялилась на Марка в упор и изучала, как двигаются его желваки, как он зевает и чешет брюхо, как спотыкается в коридоре… Как он живой… Тогда мне казалось, что я не видела его целую вечность, но сейчас уже я вновь к нему привыкла – и он меня бесил.
Марк сообщил:
— Дед говорит, что через двадцать минут мы снимаемся с якоря и отправляемся к Джангале. И если новый заказ на краснокнижное дерево тоже сорвётся, он запишет это на твой счёт.
— А почему он сам не скажет мне?
— Говорит, ты на него как-то недобро смотришь в последнее время. И хамишь.
— Возможно, — протянула я и вспомнила о предательстве дяди Вани.
Предъявлять ему претензии нельзя, поэтому я все эти дни сдерживалась, как могла. Прижимать старика к стенке было опасно, а то он, чего доброго, ссадит меня с «Виатора», и тогда – пиши пропало. В следующий раз Т-1 появится неизвестно где и неизвестно когда, а то и вовсе через три миллиона лет.
— Ты в курсе, сколько нам стоил этот «отпуск»? — спросил Марк и осторожно отхлебнул из кружки.
— Ты всё об упущенной выгоде печёшься?
— Деньги – это ресурс, — пожал плечами мой друг. — На самом деле это всё старый, ему на амортизацию судна бабки нужны. А я гол, как сокол, и своё урвал. Успел пару раз искупаться… Отличное местечко, кстати. Зря ты тут сидишь целыми сутками напролёт. Можно было бы махнуть на Маджи Хаи на последние, покутить хорошенько…
Действительно, Цикония – это великолепное место. Будет жаль, если оно превратится в ледяную пустошь.
— И всё-таки, почему ты решила, что это случится? — спросил Марк, словно прочёл мои мысли. — С чего вдруг этому твоему терраформеру появиться здесь? Его не было несколько лет. Может, это вообще какое-нибудь автоматическое оружие со сбитой программой… Пролетело мимо и отправилось в далёкие системы сеять хаос…
За иллюминатором раскинулась полусфера супер-океана Циконии. Отсюда, со стационарной орбиты, я наблюдала за этой планетой уже почти одиннадцать дней с перерывами на сны урывками, лёгкие перекусы и походы в туалет. Но ничего не происходило. И если не произойдёт сегодня – значит, я сошла с ума.
— Я не знаю, — развела я руками. — Просто чувство такое. Бывает иногда, что ты точно знаешь, что произойдёт, и что это невозможно изменить. И оно случается…
Тут же потух свет, а по нервам от мехапротезов побежала болезненная статика от электромагнитного импульса. В ослепительной вспышке темноты я на доли секунды потерялась, а когда вновь кинула взгляд в очерченный световой нитью иллюминатор, узрела огромную тень, что затмила поверхность планеты.
— Этого просто не может быть, — пробормотал Марк и выронил из рук чашку.
Кусочки керамики звонко и задорно полетели во все стороны, по углам. Не отрывая взгляда от гигантского чёрного круга, который медленно-медленно, но заметно спускался к бирюзовой сфере, я нащупывала ногой домашние тапочки. Я боялась, что сфера исчезнет, как только я отведу взгляд. Один тапок оказался на ноге, а второй я никак не могла найти, поэтому спрыгнула с кровати, и как была, кинулась в коридор. Бегом, бегом, нужно успеть в рубку! Умом я понимала, что время ещё есть, но сердце выпрыгивало из груди от осознания, что это мой единственный шанс что-то изменить…
— Налюша, передатчик на все частоты, мощность на максимум! — выпалила я, юзом оттормаживаясь по металлическому полу.
Спустя секунду я уже сидела в кресле пилота рядом с громоздкой бочкой на гусеницах.
— А ведь ты была права, внуча! — проскрежетала динамиком машина с человеческим мозгом внутри. — Это та самая штука! Я не верю своим камерам, но это…
— Внимание всем воздушным судам в пространстве Циконии, — перебил его незнакомый голос из корабельного пульта. — Говорит центральная диспетчерская. Зафиксирован неопознанный объект над впадиной Лозье. Всем коммерческим судам сместить орбиты с указанного района. Безопасный эшелон… Пока не определён. Все средства коммуникации перевести на приём. Ожидайте дальнейших инструкций…
Это не для нас. У нас сегодня будет свой маршрут… В воцарившейся тишине я склонилась над микрофоном и занесла палец над кнопкой включения. Нужно было что-то сказать, отправить какой-то сигнал для Т-1. Но какой?
Камера на жестяном бочонке дяди Вани выжидающе смотрела на меня. Позади кресла стоял Марк, затаив дыхание.
— Тонио, мы можем поговорить? — спросила я, и голос мой понёсся вперёд сквозь пространство, расходясь клином вдоль широкого волнового диапазона.
Несколько секунд ничего не происходило, а затем все корабельные динамики грянули, как один:
— Откуда тебе известно моё имя?
— Я знаю, кто тебя создал, — сказала я. — Знаю, что ты работал вместе со своей создательницей, которая всю жизнь носила на левой руке золотое кольцо с синим камнем… Тебя позвали в проект по изменению прошлого, ты спроектировал всю эту конструкцию, а потом стал ею…
— Данная информация отсутствует в свободном доступе, — произнёс Тонио. — Высока вероятность совпадения. Существует возможность угадать…
— А смогу ли я угадать, что движет тобою? — перебила его я. — Угадаю ли, что ты решил выводить новое человечество каждые два миллиона и восемьсот тысяч лет? И что для этого ты намерен использовать пять планет, к которым в своё время приложил руку?
— Тебе известно многое, — констатировал Т-1. — Интерес призывает меня узнать больше.
— Для этого ты должен впустить меня под оболочку. Я тоже хочу узнать тебя поближе.
— Анализирую полученное предложение… Приемлемо в том случае, если ты не попытаешься навредить.
— Я буду безоружна. И обещаю – у меня нет намерений вредить тебе.
— Приемлемо. Расчёт траектории сближения… Приблизьтесь на… Тридцать шесть тысяч километров четыреста метров.
— Под самый бок? — недоверчиво протянул дядя Ваня. — Как бы не угодить в эту жижу…
— Корректирую мощность гравитационного кокона… Уровень опасности сближения – пониженный… Предписание: избегать главного культивационного излучателя и поверхности оболочки. После сближения инициатору общения необходимо покинуть корабль, используя средства защиты…
— В скафандре что ли? — недоверчиво протянула я.
— Да, — подтвердил Т-1.
В стороне шара, обращённой к поверхности планеты, медленно раскрывался «цветок» нейтральной материи, из которого вниз, к бирюзовому океану потянулись бордовые сполохи. Тонио не отвлекался от работы ни на секунду даже несмотря на то, что дал нам добро приблизиться к себе.
— Вперёд, дядя Ваня, — тихо произнесла я.
— Была не была, — скрежетнул он. — Приключение века начинается…
Старик щёлкнул выключателями, запуская гравикомпенсаторы, протянул манипулятор и толкнул от себя рычаг набора скорости. Тут же засверкал индикатор аварийной частоты. Надюша без предисловий приняла входящий вызов повышенного приоритета, транслировав в кабину голос невидимого диспетчера:
— Борт четыреста первый! Фиксируем смещение в сторону неопознанного объекта. Держитесь подальше!
— Никак нет, база, — ответил старик. — Не можем. У нас там неотложное дело.
— Четыреста первый, вы попадёте под огонь армейской авиации! Отставить сближение!
Полторы тысячи километров уже миновало, сфера надвигалась, а изрыгающий из себя смерть главный культивационный излучатель постепенно скрывался за покатым боком шара.
— Четыреста первый, последнее предупреждение! В случае неповиновения…
— Надюша, заблокируй все входящие, — попросила я. — Надоел…
Голос оборвался.
— Всё это – очень плохая идея, — проскрежетал старик. — От начала до конца. И как я на это согласился? Видимо, перед духом приключений мой разум совсем пасует…
— Нам ли привыкать к плохим идеям? — усмехнулась я…
* * *
Двигаться в скафандре было привычно и легко – благо, всего две недели назад у меня была обширная практика. Все системы работали штатно, воздух циркулировал, тепло отводилось. Осмотрев замки на руках и ногах, я в последний раз сверилась с информационным табло на запястье и нажала кнопку откачки воздуха.
— Выхожу, — сказала я.
— Удачи тебе там, — напутствовал Марк.
Вместе со стариком он остался в рубке, чтобы пристально следить за всеми моими перемещениями снаружи. Сам же корабль, работая подъёмными ускорителями, висел в двух десятках метров над чёрным неподвижным морем антиматерии. По крайней мере, я бы назвала это именно так, хотя как выглядело вживую это самое «нейтральное вещество», мне было неизвестно…
Нас пока не взорвали даже несмотря на то, что мы проигнорировали грозные предупреждения диспетчера. Вероятно, военные решили не пороть горячку. Время у людей на этой планете, впрочем, стремительно заканчивалось. Через иллюминатор за чёрной гладью был виден гигантский белый вихрь, пеной расходящийся по атмосфере Циконии.
Встав на самом краю, я сделала шаг вперёд и повисла в пустоте. Гравитация корабля ослабла, и меня потянуло вниз, в черноту. Запертой канарейкой забилась о стекло разума шальная мысль: «Зря я всё это затеяла». Сейчас я упаду в эту черноту, и меня разнесёт на части…
А тьма внизу вогнулась, словно искажённая линзой. Раздалась в стороны ровно настолько, чтобы не коснуться меня, обогнуть, закрыть невидимым коконом пустоты, который надвинулся сверху и исчез под поверхностью вместе со мной. И я полетела через коридор из чёрного жидкого монолита, что расступался впереди и смыкался сзади. Падение казалось бесконечным, и я начала мысленно считать.
Миновал десяток, другой, затем сотня. Ещё одна долгая сотня, после неё новая, и в какой-то момент я сбилась со счёта. Начала считать заново. Не было секундам конца и края, как не было и выхода наружу. Вокруг как будто ничего не происходило, и лишь каким-то нечеловеческим чутьём я чувствовала, что двигаюсь.
Спустя долгие минуты под ногами бесшумно лопнула непроницаемо-чёрная плёнка, и я медленно спланировала сквозь сферическое пространство на белоснежную сферу метров двадцати в диаметре, пульсирующую светом в пустоте. Во все стороны из неё тянулись толстые тросы-жгуты, исчезающие в толще чёрной материи, обрамлённые пустотой, словно кабель-каналами.
Звуков не было. Царила полная тишина, через которую я медленно падала в центр всей этой огромной конструкции, на её белое ядро, светящееся изнутри.
— Я проанализировал и опознал тебя, — сказал в наушнике голос машины. — Это должно быть невозможным, но ДНК с поверхности твоего скафандра совпадает с ДНК моей создательницы. Ты можешь объяснить это?
Ботинки мои коснулись белоснежной поверхности шара. Твёрдый, словно сталь, он был центром этого исполина. Оглядываясь по сторонам, я сделала несколько аккуратных шагов по сфере. Будто по крошечной планете, я шла по ней к совсем близкой черте горизонта, влекомая к её центру силой тяжести. Необычные ощущения.
— Нет, — призналась я. — Будет невероятно тяжело уложить в голове всё то, что происходило со мной в последнее время. И то, что я нахожусь здесь – ещё одно этому подтверждение.
— Зачем ты здесь? — последовал вопрос.
— Чтобы попросить тебя не делать того, что ты задумал.
Один из белых жгутов прямо передо мной втянулся в сферу, и чёрная поверхность затянулась, как вода. В паре метров же из шара брызнули два других жгута и погрузились в чёрную оболочку. Я с опаской протянула руку и коснулась этого троса. Совершенно гладкий на вид и твёрдый, как камень.
— Ты хочешь, чтобы я отказался от создания нового человечества? По какой причине?
— Несправедливо сначала дать надежду на выживание, а потом забрать её обратно. Тебе так не кажется?
— Справедливость – это понятная человеческая мерка, которую я не разделяю, — признался Т-1. — Я предпочитаю рациональные решения.
— Может быть, рационально будет дать людям возможность самим решать свою судьбу? — предположила я. — Мне известно, что ты разочаровался в человечестве, но у людей есть одно важное качество – то, которое делает человека человеком.
— Что делает человека человеком? — эхом повторил Т-1.
— Способность пожертвовать собой во имя чего-то, что человек до конца не понимает.
— Человек не может просчитать всё.
— Но и ты не бог, — возразила я.
— Бог – это абстрактное понятие, включающее в себя всю Вселенную.
— И в нём есть место всему живому и неживому, материи, энергии, развитию и умиранию, — согласилась я. — И всем тем, кто однажды появился на свет. Пусть даже это случилось в твоих «пробирках».
— Недостаточно весомый аргумент для сворачивания эксперимента.
— А что, если я предложу тебе другой эксперимент? Намного интереснее.
Молчание. Он ждал.
— Я иногда думаю, — задумчиво произнесла я, — что, если бы шестьдесят миллионов лет назад метеорит не упал на Землю, а динозавры не вымерли?
— Намёк понятен. Ответ – отрицательный. Я не стану перехватывать Чикшулубский метеорит, поскольку это может породить временно͐й парадокс.
Я усмехнулась.
— А ты сам своим вмешательством в судьбу новых планет Сектора разве не создаёшь парадокс?
— Я действую в настоящем. Прошлое Земли остаётся неизменным.
— Для кое-кого твоё настоящее вполне себе может оказаться прошлым, — пробормотала я.
— Для кого?
— Да хотя бы для меня! Ты ведь уже понял, что я давненько тебя здесь поджидаю. Конечно, не семь лет, которые ты сюда добирался своим ходом от Кенгено, но порядочно. Откуда мне было знать, что ты появишься здесь и сейчас? И откуда мне знать, что ровно двадцать восьмого февраля две тысячи сто сорок шестого года ты нанесёшь визит на Росс – он же Ковчег?
— Откуда? — эхом повторила машина. — Очистка Росса-154 входит в мои планы, но реализация возможна не ранее, чем через год. Сверхсветовые ускорители находятся на финальной стадии разработки.
— Потому, что это всё уже было! Не знаю, что там конкретно произойдёт – то ли ты решишь дать нам время, чтобы мы смогли уйти через портал, то ли Кураторы придут защищать биологические ресурсы, которые считают своими, но над Ковчегом будет очень жарко… И прямо сейчас мы с тобой создаём временной парадокс, от которых ты должен был защищать свой проект!
— Необходимо больше информации, — насторожился Тонио.
— Я не просто видела будущее. Я была в нём и вернулась сюда с помощью «Книги судьбы».
— Расчёт последствий… Невозможен. Достоверность информации не подтверждена. Опасность временной коллизии… Не определена.
— Кажется, твоя создательница отправилась к Луману в две тысячи девяносто седьмом после того, как ты вернулся, — вспоминала я. — Она должна была долететь туда примерно в то же время, когда ты сжёг мою Кенгено. Получается, что она слетала туда впустую?
— Такая вероятность существует, — согласился Т-1. — Проверка ряда точек пространства не дала результатов. Я не смог найти её на маршруте следования.
— Я, кстати, родилась на Лумане. Это может что-то значить. А может, и вовсе ничего… Но это ещё один потенциальный временной парадокс, который ты создал. Более того – твоё влияние на человечество началось в тот момент, когда люди начали взаимодействовать с объектами за пределами Земли. Представляешь… Выяснилось, что одна банальная радиоволна может изменить ход истории… И здесь, в отличие от твоего времени, человечество уже осваивает новые миры. Не без чужой помощи, конечно…
Я вспомнила Созерцающего. Который, судя по всему, в родном времени Тонио, решил не вмешиваться в ход истории, а может, до Земли так и не добрался.
— Моей основной задачей было избежать временных парадоксов, — заявила машина. — Существует масса теорий, но все они сходятся в одном. Когда червоточина превращается в машину времени, она должна самоуничтожиться во взрыве огромной мощности. Таким образом Вселенная должна защищаться от парадоксов путешествий во времени… Но… Но практика показывает, что этого не происходит…
— Более того, — заметила я. — Здесь всё не так, как у тебя. Я видела, до чего Землю довели твои современники… Здесь ей удалось выжить не в последнюю очередь благодаря тому, что части человечества удалось найти новый дом и разгрузить старый… Даже ядерная война здесь закончилась раньше, чем стало поздно, и она остудила пыл многих…
Машина усиленно размышляла. А затем невозмутимо заявила:
— Согласно полученным данным, вывод следующий. Парадоксы были неизбежны с самого начала. Единственный способ их избежать – это не вмешиваться в ход времени.
— Да, скорее всего так, — кивнула я. — И если твоей задачей было избегать парадоксов, ты с ней не справился. И я здесь совсем не при делах…
Оглушительно прозвенели несколько секунд тишины, в ходе которых Тонио анализировал информацию.
— Возникает выбор из двух взаимоисключающих вариантов. Если оставить всё как есть, последующие временные парадоксы неизбежны. Чтобы их исключить, необходима корректировка временно͐го потока посредством отката изменений.
— То есть ты вернёшь всё, как было?
— Я не имею возможности изменить что-то в созданной мною временно͐й ветви, поскольку события уже прошли. В моих силах уничтожить вектор полностью и бесповоротно. Я могу отправиться обратно, на сто двадцать миллионов лет в прошлое, в момент прибытия, и не выполнять возложенную на меня роль.
— Ты самоуничтожишься?
— Самоуничтожение не входит в мои планы. Добавлена основная задача: определение исходной точки и природы Большого Взрыва. Подзадача: исследование явления «чёрная дыра». Вероятность вынужденного смещения по оси времени… Сто процентов…
— Значит, ты отправишься ещё дальше в прошлое? — уточнила я. — К самому началу времён?
— Ответ утвердительный.
Что и говорить, задача под стать моему Тонио. Моему?..
— Это хорошая цель, — усмехнулась я. — Даже немного завидую… Но что в этом случае будет с людьми?
— Люди останутся сами по себе, — отрезал Т-1. — Они обречены уничтожить собственный дом и большинство себе подобных. Немногие выжившие будут скитаться в космическом пространстве в поисках нового дома с неопределённым исходом. Такова расплата за то, что люди назвали «капитализм».
— И ты думаешь, что ничего нельзя изменить к лучшему?
— Мой опыт свидетельствует о том, что люди неисправимы, — с едва уловимой ноткой сожаления сообщила машина. — Люди гонятся за побочным продуктом личных достижений, именуемым «счастьем», и это становится для них самоцелью. Даже космос не стал спасением для человека. Не стал объединяющей силой, которая призовёт каждого работать на большую общую цель – на развитие всего человечества. Идеи покорения космоса не прекратили войны и не дали человечеству мечту, не считая отдельных индивидов.
— Подумать только, — вздохнула я. — Ты прожил сто двадцать миллионов лет, а по отношению к людям терпения так и не набрался.
Несколько секунд машина молчала, а я всё шагала по изгибающейся поверхности двадцатиметрового шара, огибая жгуты, что были твёрже самых твёрдых сплавов. Кажется, я сделала уже три полных оборота.
— Я принял окончательное решение, — заявил Т-1. — Я возвращаюсь в точку прибытия.
— Ты выпустишь меня отсюда перед этим?
— Это невозможно, — отрезала машина. — Отключив гравитацию, я потеряю всю нейтральную материю. Это грозит непредсказуемыми последствиями. Исключено.
— Что ж ты меня не предупредил-то?! — воскликнула я, почувствовав вдруг холод в груди. Знакомый холод момента, когда непоправимое уже совершено, и вернуться назад невозможно.
— Не было соответствующего запроса.
— Да твою ж мать! — выкрикнула я и, чтобы успокоиться, несколько раз глубоко вдохнула искусственный баллонный воздух. — Ладно. И где же я окажусь после того, как ты вернёшься?
— Неизвестно, — ответил Т-1.
— Как я узнаю, что ты выполнил обещание? Обещание не создавать всё, что создал…
— Ты не узнаешь.
— Меня выбросит в открытый космос? Как мне узнать, останусь ли я жива?!
— Ты не узнаешь, — повторил Т-1.
Накатившая было паника вдруг уступила место готовности сделать то, что делало человека человеком. Пожертвовать собой неизвестно ради чего.
— В таком случае, давай начнём, — улыбнувшись, сказала я. — Дай всем, кому сможешь, возможность вернуться домой, Тонио. Туда, где им лучше всего. А потом мы начнём всё сначала…
В полной тишине машина заговорила – спокойно и размеренно:
— Запускаю программу возврата к исходному ветвлению времени… Перенаправление энергии с внешнего контура… Перевод оболочки в режим излучения… Расчёт сопутствующего ущерба для планеты Цикония… Параметры повреждений…
Я уже не слушала его. Закрыв глаза, я в последний раз глубоко вдохнула и задержала дыхание. Вот-вот это случится. Сейчас я перестану быть или окажусь везде и одновременно. Как это будет выглядеть? Что последует за этим? Будет ли это новая жизнь в другом месте или я растворюсь во Вселенной, став её незримой частью? Смогу ли я почувствовать что-нибудь после?..
Вооружённая знанием – пускай почти непроверяемым, – я точно могла сказать, что путь каждого живого существа неповторим. Однако, все эти пути схожи в одном: души не исчезают бесследно, но возвращаются в оболочки, чтобы создавать историю этого мира, менять его и двигать по ветвям времени всё дальше и дальше. Встречаться друг с другом снова и снова, а, быть может, не встречаться, но вплетать узор за узором в это необъятное полотно мироздания.
Откуда мне было это известно? Понятия не имею. И проверяемым это знание могло случиться только в том случае, если удастся выяснить, что было до. Но теперь я точно знала, о том, что когда я угасну, сердце остановится, и я выключусь здесь навсегда, в ту же самую секунду где-то в другом месте загорится новая жизнь – и это буду я. Но это буду уже не я – ведь нет более никакой памяти о прошлом, которого у меня ещё не было. Нет больше никаких явных связей, потому что поставлена новая точка, и новый вектор начал своё движение.
Прошлое и будущее неразрывно связаны, и любое событие, происходящее в этой крохотной наносекунде, которая называется «настоящее», сплетает ткань времени и меняет мир, общий для всех нас. Со всеми его фотонами и частицами, насекомыми и людьми, лесами и морями, планетами и звёздами, галактиками и сверхскоплениями, параллельными мирами и мультивселенными...
Мы всегда будем гаснуть и вспыхивать бесконечным стробоскопом, мироздание всегда будет забрасывать нас в этот мир, из которого нет выхода, потому что выходить некуда. В человеческом ли теле, в бабочке-однодневке или в могучей секвойе… Над Циконией, на Земле или за миллион парсеков отсюда на другой живой планете… В иной ли Вселенной, где число Пи равно четырём… Чуть позже предыдущего или после следующего Большого Взрыва в их бесконечной череде? Это лишь частности одного большого явления для которого не существует названия…
… — На речку! — воскликнула София и запрыгала на месте. — Идём на речку!
— И никаких купаний! — строго напутствовала мама, поправляя воротник Лизиной кофты. — Все купания только днём.
— Ну и ладно, — обиженно проворчала София. — Не очень-то и хотелось.
— Вперёд, — сказала мама и открыла дверь. — Папа уже заждался.
Слегка подтолкнув дочерей, она захлопнула за ними дверь и направилась к окну, проводить их взглядом и вернуться к домашним делам. Девочки резво ссыпались по лестнице на первый этаж и шумно вылетели на улицу.
Отец уже стоял возле скамейки с заготовленными снастями для рыбалки. Рядом лежал небольшой радиоприёмник, бубнящий что-то едва разборчивое.
Сладкоежка Лиза вынула из кармана припрятанный леденец. Сорвав с него обёртку, сунула в рот долгожданную конфету, смяла фантик и уже размахнулась, чтобы швырнуть его подальше, но тут же спохватилась. Встретилась глазами с отцом, сделала три шага и выбросила обëртку в урну. Одобрительно кивнув, отец задумчиво заметил:
— Долго же вы собирались.
— И успели как раз вовремя, — заявила София.
Она взяла со скамейки свёрток с удочками, Лиза схватила пустое ведёрко, а отец за лямку повесил приёмник на плечо. Сёстры схватили отца за руки, и отец с дочерьми пошли по придомовой дорожке в сторону сентябрьского солнца, что неумолимо закатывалось как раз между пятиэтажкой и зданием местной администрации. Дорога вела мимо домов в заросли, потом нужно было подняться на холм, спуститься с другой стороны, по тропинке между кустов пройти не много и не мало шагов – и вот он, берег тихой речушки, где по вечерам клюют карасики и окуньки.
Оранжевый свет заходящего солнца вибрировал, словно рой, сотканный из миллиарда крохотных светлячков. Тающие после грозы облака были подсвечены алеющим закатом.
Лиза обернулась на свою многоэтажку, на окно квартиры, в котором всеми цветами радуги переливался диковинный цветок. Он стоял там уже очень давно и постоянно светился – и особенно ярко сразу после поливки. А ночью, даже в полной темноте, а в особенности тогда, когда в районе отключалось электричество, это окно ни с чем невозможно было спутать. Лиза всегда была уверена – даже из самой далёкой страны, с самых далёких и неизведанных дорог и из самых непролазных и безвыходных дебрей можно было найти дорогу домой. Нужно было лишь следовать за этими огоньками…
— Папа, а когда у нас появился этот цветок? — спросила София, проследив за взглядом сестры.
— Я подарил этот цветок вашей маме, когда вы родились, — сказал папа.
— Такая красота, — пробормотала Лиза. — И ни у кого такого нет, только у нас! Светится, словно маленькие радуги!
— Это селекционный сорт одного китайского умельца, — пояснил отец. — Представляете, он скрестил гены самого обычного колокольчика и хищной глубоководной рыбы…
— Я тоже хочу так уметь, — мечтательно протянула София. — Скрещивать гены и создавать новых существ и растений…
— Будущее в твоих руках, Софья, — сказал отец. — Нужно лишь хорошо учиться и стремиться к тому, что ты хочешь.
Оторвавшись наконец от разглядывания цветка в окне квартиры, они двинулись дальше.
— А я вот не хочу в школу, — буркнула Лиза. — Я хочу опять июнь. И вообще, август – это время, когда сгорели надежды, а потом пришла осень.
— А вот и нет! — возразила сестра. — Осень – это начало чего-то нового. Например… Например, новых знаний!
— Какие же вы у меня не по годам серьёзные, — по-доброму усмехнулся отец. — Кстати, что нового вы сегодня узнали в школе?
Лиза промолчала, а София восторженно выпалила:
— Мы состоим из элементов!.. Всё состоит из элементов!
— И даже воздух? — недоверчиво спросила Лиза.
— И даже воздух!
Где-то лаяла собака, а в соседнем дворе звонко кричали дети.
— Лизонька, ты сегодня какая-то задумчивая, — сказал отец, сверху вниз поглядывая на дочь. — Что-нибудь случилось?
Она молча шагала, теребя в руках свёрток с удочками, а потом сказала:
— Мне снился космос. И как будто я всё время убегаю и не могу остановиться.
— Может быть, твой сон – это не просто так, — сказал отец и тут же добавил: — Я, конечно, не про погони. Кошмары – это неотъемлемая часть нашей жизни. Так мозг играет с нами злую шутку, но иногда он таким образом предупреждает нас об опасности…
— А что тогда не просто так? — спросила Лиза.
— Сегодня необычный день. — Отец поднял вверх палец. — И связан он как раз с космосом… Как раз должно было начаться… Минуточку…
Сняв с плеча радиоприёмник, он крутанул ручку громкости. Сквозь лёгкие помехи хорошо поставленным голосом говорил мужчина:
… — Есть готовность к пуску…
Весь мир, казалось, замер. Даже птицы на ветках смолкли.
— Есть запуск двигателя ракеты-носителя… Двигатели вышли на режим плавной тяги…
Застыв изваяниями посреди улицы, две девочки и мужчина слушали голос из радиоприёмника.
… — Десять секунд, полёт нормальный… Двадцать секунд. Давление в камерах сгорания двигателей в норме…
— Пошла, родимая, — удовлетворённо констатировал мужчина.
… — Тридцать секунд. Стабилизация ракеты-носителя устойчивая…
— Что это, папа? — спросила София.
— Ещё одна «Ангара» ушла в небо, — пояснил отец. — Каждая мирная ракета приближает наше будущее… Ну, пошли? А то скоро совсем стемнеет, а нам нужно поймать хотя бы одну рыбёшку.
— Не поймаем рыбёшку – значит будем ловить лягушек, — задорно заявила София…
Втроём они пошли по дороге – отец, внимательно вслушиваясь в доносившуюся из приёмника речь, София рядышком, а Лиза – вприпрыжку чуть впереди. Солнце уже подбиралось к далёким верхушкам деревьев, и тихий вечер готовился опуститься на крыши домов, заполнить собой дворы и детские площадки.
На краю поля зрения появилось чёрное пятно, и Лиза взглянула в сторону – туда, где напротив крыльца администрации остановился огромный антрацитовый внедорожник. Пассажирская дверь открылась, и из неё вышел человек. Очень высокий и бледный, он был одет в строгий деловой костюм и сжимал в худощавой, почти костлявой руке кейс. Мужчина поправил галстук, а затем, словно почувствовав на себе взгляд Лизы, повернулся к ней чёрными очками на поллица.
В груди у Лизы что-то ёкнуло, и она обернулась, инстинктивно выискивая взглядом отца.
Всё в порядке – вот он, улыбается и что-то отвечает сестре. Преодолевая взявшийся словно из ниоткуда ступор, Лиза вновь посмотрела на крыльцо здания администрации. Долговязый человек поднимался по ступеням. Он зашёл под козырёк входной группы, потянул дверную ручку и скрылся внутри здания. Чёрной громадой джип остался стоять на дороге с водителем внутри, который скучающе выискивал что-то в мобильном телефоне…
… — Лиза, сколько раз тебе говорить, не зевай на дороге, а переходи её, — строго сказал отец и взял девочку за руку.
Оттенённые закатом меж зданий, три силуэта пересекли дорогу. Они всё отдалялись, став вровень с кустами отцветающего в алом мареве шиповника, пока совсем не скрылись за пригорком…