Когда появились американцы, грубоватые, сильные и симпатичные ветераны китобойного промысла, она заговорила на английском:
Этот закон я вам дала сама. И лучше вам думать так.
Мэм, - вступил в разговор один из капитанов, - мы приплываем в Лахайну уже более десяти лет. Мы всегда вели себя здесь прилично, и нам нравился ваш порт. Но теперь я и предположить не могу, что может произойти дальше.
Это я могу вам сказать! - в волнении Малама снова пе решла на гавайский. - Вы будете слушаться моих законов и повиноваться им!
Но нашим матросам нужны женщины, - попытался объяснить положение вещей один из капитанов.
И вы также буяните и деретесь на улицах Бостона? - потребовала ответа Малама.
Если речь идет о женщинах? Разумеется, - утверди тельно кивнул капитан.
Но если полицейский остановит вас, разве он будет не прав? настаивала Малама.
Капитан, которому надоела эта бесполезная беседа, выставил свой указательный палец и, погрозив им, прогремел:
Мэм, на этом жалком острове пусть ни один полицей ский даже не пробует остановить моих матросов!
Наша полиция обязательно остановит вас! - парирова ла Малама. Затем она резко изменила свой тон и заговорила с капитанами просительно: Подумайте сами, мы же - очень маленькая страна. Нам очень хочется вырасти и стать замет ными в современном мире. Для этого мы стараемся изме ниться. И я считаю, что наши девушки не должны плавать на ваши корабли. Да вы и сами понимаете это. И вы должны первыми помочь нам.
Мэм, - прорычал все тот же недовольный капитан, - вас ждут большие неприятности.
Значит, так тому и быть, - тихо ответила капитанам Алии Нуи, закончив на этом разговор.
Келоло хотел пойти на уступки и отменить все новые законы. Кеоки тревожился о том, что в городе будут большие беспорядки, и предвидел крупные разрушения. Ноелани призывала мать к соблюдению предельной осторожности, но Малама заупрямилась. Она отправила письма во все дальние районы, чтобы созвать всех крупных алии. Затем Малама лично осмотрела новый форт и проверила, насколько прочны его ворота, после чего заявила Келоло:
-Сегодня ночью будь готов к сражению. Капитаны пра вы. Нас ждут большие неприятности.
Но когда туземцы разбрелись по своим делам, и никто не мог больше проследить за действиями Маламы, она вызвала к себе Эбнера и напрямую спросила его:
Как ты считаешь, правильно ли мы поступаем?
Безусловно, - уверил ее миссионер.
Будут ли сегодня большие неприятности?
Боюсь, что да, - вынужден был признать Эбнер.
Тогда получается, что мы все-таки поступаем непра вильно, - настаивала Алии Нуи.
И тогда преподобный Хейл рассказал ей десяток притч, описанных в Ветхом Завете, когда сторонникам Господа Бога приходилось сталкиваться и сражаться с крупными и сильными врагами. Когда он закончил свое повествование, то поинтересовался :
Малама, разве вы не понимаете своим сердцем, что зако ны, которые вы прочитали, правильные?
Они являются частью моего сердца, - загадочно ответи ла женщина.
Значит, они обязательно восторжествуют, - убедитель но подвел итог Эбнер.
Маламе очень хотелось верить в эти слова, но ее угнетала трусость других ее советников, поэтому сейчас она, возвышаясь над крошечным священником, все же еще раз спросила его:
-Маленький миканеле (так гавайцы произносили слово "миссионер" ), скажи мне правду. Правильно ли мы поступаем?
Эбнер закрыл глаза, запрокинул голову к травяному потолку и закричал так, как, наверное, взывал, донося свои откровения до иудейских старцев пророк Иезекиль:
-Гавайские острова будут жить по этим законам, по скольку они являются волей Господа нашего!
Убежденная, Малама переключилась на другие дела, но вскоре снова спросила Эбнера:
Так что же произойдет сегодня ночью?
Вас, Малама, они беспокоить не будут. Возможно, они попробуют поджечь мой дом, как и обещали. Можно Иеруше и детям пока что остаться в вашем доме?
Конечно, и тебе тоже.
Я буду у себя, - просто ответил на это предложение миссионер. Глядя вслед этому маленькому прихрамывающе му "миканеле", Малама еще раз осознала, как сильно и ис кренне полюбила его.
* * *
В ту ночь улицы Лахайны представляли собой арену насто ящего безумия. Едва начало смеркаться, как один из пьяных капитанов и Мэрфи привели к форту целую толпу матросов. Стоило засевшим внутри полицейским протрубить в ракови ны - это, вместо предупреждения, оказало на буянов совсем противоположное действие: по всему поселку они принялись
хватать попадавшихся им стражей порядка и швырять их в залив. Затем толпа вновь двинулась к заведению Мэрфи, где под музыку и одобрительные вопли собравшихся танцевали три обнаженных дочери Пупали. По рукам ходили бутылки, а пьяные матросы кричали:
-Хлебайте досыта! Ведь когда эта выпивка закончится, миссионер не разрешит продать здесь ни капли!
Этот призыв, повторяющийся раз за разом, настолько разъярил толпу, что кто-то предложил:
-Давайте раз и навсегда разделаемся с этим мелким за- сранцем!
Они бросились на улицу и направились уже к дому Эбнера, когда кто-то в толпе выдвинул более интересное предложение:
-Зачем с ним связываться? Лучше сожжем его дурацкую травяную церковь!
Четверо из толпы вооружились факелами и, подбежав к церкви, закинули их на крышу. Вскоре ночной бриз раздул пламя, и оно охватило все строение.
Однако этот огромный маяк, вспыхнувший в ночи, вызвал последствия, которых матросы никак не ожидали. Люди, вложившие свой труд и душу в постройку церкви и полюбившие ее всем сердцем, как символ их города, бросились спасать творение своих рук. Вскоре все свободное пространство вокруг церкви было заполнено лоснящимися телами мужчин и женщин, пытающихся сбить огонь со стен. Поливая их водой, гася пламя ветками, а то и собственными ладонями, эти люди своими отчаянными усилиями отстояли почти половину строения. Моряки, потрясенные отвагой невежественных язычников, предпочли отойти подальше и молча наблюдали за происходящим.
Но когда островитяне увидели, во что превратилась их церковь, то место, где произносились слова надежды и утешения, их охватила настоящая истерия. Кто-то прокричал:
-Всех моряков - немедленно в тюрьму!
Жители Лахайны ответили единодушным грозным ревом, и по всему острову развернулась настоящая охота на людей.
Двое-трое крупных гавайцев набрасывались на первого встречного моряка, буквально сминали его и оставляли под охраной одной из самых толстых женщин. Та садилась на бед нягу сверху и время от времени била его по голове чем-нибудь тяжелым, чтобы тот не мог прийти в себя. А мужчины тем
временем отправлялись за следующей жертвой. Будь то боцман, капитан или матрос - со всеми поступали одинаково, а тому, кто пытался оказывать сопротивление, зачастую ломали руки или челюсти. Когда народное волнение улеглось, Ке-лоло отрядил регулярные полицейские силы острова на поиски тел, чтобы оттащить их в недавно отстроенную тюрьму. Затем, с тонкой прозорливостью опытного политика, он выбрал из числа американцев капитанов кораблей и обратился к каждому со следующими словами: