вероотступницу к поклонению древним божествам, но, похоже, старания их успеха не имели. К тому же, кахуны не имели ничего против христианства. Они понимали, что новый бог куда могущественнее их старых богов, и поэтому проявили благоразумие, со смирением признав превосходство "пришельца". Тем не менее, они не могли оставить своим попечительством Маламу до самой ее смерти, поэтому, пока Эбнер возносил молитвы Яхве, они молча обращались к Кейну. Кахуны по-прежнему делали ей массаж, искали для нее целебные травы и участвовали в приготовлении любимой пищи. Алии Нуи не утратила аппетита и продолжала поглощать еду в огромных количествах, чувствуя, что только этим может поддерживать в себе жизненные силы. Она ела по четыре, а то и по пять раз в день. За один прием Малама потребляла фунт или два жареной свинины, солидный кусок собачатины, печеную рыбу, большую порцию плодов хлебного дерева и, как минимум, кварту напитка пой, а иногда и две-три. После этого служанки постукивали Маламу по животу, чтобы стимулировать ее ослабевшее пищеварение. Доктор Уиппл не находил себе места:
-Рано или поздно она укушается до смерти. Хотя Малама привыкла к этому с двадцатилетнего возраста. Просто неверо ятно, что женщина может столько съесть!
Когда до других островов доползли слухи о том, что Малама, дочь короля Коны, умирает, все алии сочли своим долгом собраться у ее смертного одра, как это было принято на островах в течение долгих столетий. И если бы иностранца, посещавшего в те дни Лахайну, спросили, какое событие ему наиболее запомнилось, он, скорее всего, назвал бы даже не сопровождаемый пушечной пальбой мятеж китобоев, а вот это траурное собрание знатных гавайцев. Он, наверное, выразился бы так:
-Они прибывали с дальнего Кауаи на попутных кораблях, а с Ланаи - на собственных каноэ. Алии съезжались поодиноч ке и группами. Некоторые были одеты по-европейски, другие же, как мне помнится, предпочитали традиционные желтые накидки из перьев. Но все они высаживались на маленьком пирсе, с каменными лицами проходили мимо старого дворца Камехамеха и направлялись на восток по пыльной дороге, вдоль которой с обеих сторон росли деревья коу. Я до сих пор хорошо помню их. Какие же это были великаны!
Королева всех островов Каахуману появилась вместе с коро левами Лилихой и Кинау, женщинами тучными и очень высо
кими. С острова Гавайи приплыла принцесса Калани-о-маи-хеу-ила, весившая фунтов на сорок больше, чем Малама, а из Гонолулу - юный король Кауикеаоули. Собирались великие люди островов: Паки и Боки, и Хоапили, и могущественный вождь, которого представители западных стран называли Билли Питт. Увидев такое впечатляющее собрание, доктор Уиппл подумал: "На протяжении одной человеческой жизни они смогли поднять свои острова от язычества до Господа Бога, от каменного века до современности. Чтобы достичь этого, они были вынуждены сражаться и с русскими, и с французами, и с англичанами, с немцами и особенно с американцами. Всякий раз, когда в их порт причаливало военное судно из цивилизованной страны, результат получался один и тот же. Моряки забирали на борт гавайских девушек и спаивали островитян ромом".
Прибывшие алии представляли собой удивительную расу, древнюю расу алии Гавайских островов, и вот теперь они съехались в Лахайну в своих официальных одеяниях, и, горюя о Люке Маламе Канаока, они, в сущности, горевали по самим себе.
Доктор Уиппл заметил, обращаясь к Эбнеру:
Они напоминают мне эхо, оставшееся после тех гигант ских животных, которые когда-то бродили по всему миру, но постепенно вымерли, поскольку не смогли приспособиться к изменениям, произошедшим на планете.
Какие еще животные? - насторожился преподобный Хейл.
Те самые, гигантские, которые обитали на Земле еще до ледникового периода, - пояснил Уиппл. - Вот, например, некоторые ученые считают, что они исчезли только потому, что были чересчур огромными, чтобы суметь приспособиться к переменам.
Такие предположения меня мало интересуют, - помор щился Эбнер.
Малама, лежавшая в своем травяном дворце, лично приветствовала каждого старого друга.
Алоха нуи нуи, - без конца повторяла она.
Горе нам, горе! - причитали приехавшие алии. - Мы прибыли сюда, чтобы плакать вместе с нашей любимой сестрой.
Когда сильная боль пронзала Маламу, и ей становилось не выносимо дышать, она закусывала нижнюю губу, и тогда воз дух со свистом проходил через уголок рта, но стоило приступу закончиться, как улыбка неизменно вновь появлялась на ее
устах. А вокруг смертельно больной женщины встали полукругом великаны - алии, сгорбившись и нашептывая старинные молитвы.
И вот настал момент, когда Келоло решил, что пора переместить эту женщину, которую он горячо любил всю жизнь, на ее последнее ложе, где она и встретит свою смерть. Он послал своих людей в горы, чтобы они набрали там множество ароматных листьев: апи - для защиты от злых духов, ти - за их целебные свойства, и таинственные листья маиле, запах которых больше всего любила Малама. Когда все было доставлено во дворец, благоухания растений напомнили Келоло те времена, когда он еще только ухаживал за Маламой. Великий вождь надломил каждый листок, чтобы усилить его запах, и уложил их в определенном порядке, как это было принято с древних времен, на одеяле из тапы. Поверх этого ароматного слоя он набросил мягкую циновку из пандануса, затем тонкую тапу, и накрыл все это китайским шелком с вышитыми на нем золотыми драконами. Как только Малама переместилась на это ложе, она сразу же обратила внимание на приятный аромат листьев маиле.
После этого Келоло отправился к берегу моря и велел своим рыбакам добыть особую рыбу "ахолехоле", которую потом приготовил сам по старинным рецептам. Он сам перетер кокосовые орехи и проследил за тем, как были испечены плоды хлебного дерева. В последние дни Малама ничего не ела, а если и принимала пищу крохотными кусочками, то только из рук своего любимого супруга. Долгими ночами только ему было позволено нежно помахивать опахалом, чтобы отгонять назойливых мух от огромного тела Маламы. Он приближался к своей любимой на четвереньках, поскольку хотел, чтобы она не забывала, что все-таки по-прежнему является Алии Нуи, той самой, от которой проистекает вся мана. Но самое большее удовольствие ей доставил другой его поступок. Как-то утром Келоло ненадолго оставил Маламу, а когда вернулся, то подполз к ней на локтях, потому что руки его были заняты: он нес своей любимой красные цветы лехуа и желто-белые хау. Он успел донести их так, что на лепестках еще оставались капельки росы. Так он делал когда-то очень давно, еще до тех времен, когда сражения в годы правления Камехамеха полностью изменили их жизнь.
Она умерла, продолжая смотреть на Келоло, и видя его та ким, каким он был в молодости, еще до того, как между су
пругами встали странные боги и миссионеры. Однако последние слова Маламы свидетельствовали о том, что она все же приняла новый общественный строй, который сама же помогала установить на острове. Она сказала:
- Когда я умру, никто не должен выбивать зубы и ослеплять себя. Оплакивание должно пройти легко. Похоронить меня следует по христианским обычаям.
Затем она призвала к себе Келоло и что-то зашептала ему на ухо, в последний раз приподнявшись для этого на локте. Выдохнув, она откинулась на спину, и словно большая волна прошла по ее телу. В следующее мгновение Малама была уже мертва, и только благоухающие листья тихо хрустнули под ее огромной массой.
* * *
Желание Маламы было исполнено, и ее хоронили по-христиански. Ее опустили в землю в кедровом гробу на небольшом острове в самой середине тихой озерной местности, куда часто выезжали алии на отдых. Эбнер произнес трогательную проповедь, а огромные алии, возвышающиеся возле христианской могилы, которую некоторые из них видели впервые в жизни , думали: "Пожалуй, это лучший способ хоронить женщину, чем было принято у нас с давних времен". Простые островитяне, которым запрещалось даже посещать этот островок, стояли по берегам реки и оплакивали Маламу, как это издавна повелось у гавайцев. Правда, никто из них не стал ни выбивать себе зубы, ни выдавливать живой глаз, как это всегда происходило после смерти алии нуи. Вместо этого они скорбно наблюдали за тем, как собирается погребальная процессия: впереди шли Макуа Хейл и его жена, монотонно напевающие молитвы в память о своей любимой подруге, за ними следовали доктор Уиппл и капитан Джан-дерс с супругами. Затем шли кахуны в украшенных листьями маиле одеждах. Они произносили свои древние заклинания про себя или чуть слышно, а завершали шествие величественные алии, рыдающие от горя. Восемь мужчин в желтых накидках несли шесты, на которых был установлен кедровый гроб, усыпанный цветами маиле и лехуа поверх шелкового покрывала с вышитыми пурпурными драконами.
Когда процессия в полной тишине дошла до самой могилы, алии начали причитать:
-Горе, о горе нам! О, наша старшая сестра!
Этот плач был настолько жалобным, что Эбнер, полностью занятый христианским погребением, при котором исключались любые языческие ритуалы, даже не обратил внимания на то, что Келоло, Кеоки и Ноелани не стали подходить близко к могиле, а оставались чуть поодаль, о чем-то совещаясь с высшими кахунами. Келоло же в эту минуту признался:
-Когда Малама умирала, вот что она прошептала мне в са мый последний момент: "Пусть меня похоронят по-новому. Это пойдет на пользу Гавайям. Но когда миссионерская часть закон чится, не допусти того, чтобы мои кости могли быть найдены".
Заговорщики молча смотрели друг на друга, и пока Эбнер зачитывал длинную молитву, старый кахуна прошептал:
-Мы должны уважать новую религию, это верно. Но бу дет позором для всего дома Канакоа, если ее кости останутся там, где их можно будет найти.
Другой кахуна поддержал его:
-Когда великий Камехамеха умирал, он передал то же са мое пожелание Хоапили, и ночью Хоапили забрала его кости и исчезла с ними, и до сих пор ни одному человеку не извест но, где они спрятаны. Вот так должно быть и с любым алии.
Пока Эбнер взывал к Богу со словами: "Господи, прими свою дочь Маламу!", самый старый из кахун прохрипел на ухо Келоло:
-Такое предсмертное желание стоит выше всех осталь ных. Ты сам знаешь, что должен сделать.
У могилы три супружеские пары миссионеров затянули гимн: "Благословенен наш отряд...", в то время как в таинственной группе, возглавляемой Келоло, каждый по очереди сказал ему: "Это твой долг, Келоло". Правда, великий вождь не нуждался в подобном напоминании, потому что он уже знал, как должен поступить, в тот самый момент, когда об этом его попросила умирающая супруга. Поэтому, когда пение у могилы закончилось, и Эбнер приступил к последней молитве, Келоло принялся взывать к своему богу:
-О великий Кейн! Помоги нам, направь нас на верный путь. Помоги, помоги нам!
Так закончились первые христианские похороны в Лахайне. Когда вся процессия возвращалась к лодкам, Келоло осторожно взял своего сына за руку и шепнул ему:
-Я был бы рад, Кеоки, если бы ты остался здесь.
Молодой человек предвидел это приглашение, хотя втайне надеялся, что сумеет избежать этого. Но теперь, когда отец произнес свое желание вслух, он сразу же принял его и так же тихо ответил:
- Я помогу тебе.
В этот момент он принял для себя очень важное решение.
* * *
Какое-то время он чувствовал, что некая ловушка вот-вот захлопнется за ним, поскольку никак не мог утаить от отца и кахун свое горькое разочарование по поводу отказа преподобного Хейла сделать его священником. Чувство обиды усилилось еще и после того, как и доктор Уиппл, и Авраам Хьюлетт вышли из рядов миссионеров и покинули церковь. Ведь это значило, что с самого начала они были менее преданны Господу, нежели он. Кахуны упрямо шептали одно и то же: "Миссионеры никогда не допустят, чтобы в их рядах появился хоть один гаваец". С другой стороны, в момент своего посвящения, когда благодать Божья снизошла на него во время снегопада перед Йельским колледжем, он полностью посвятил свою жизнь Богу и до сих пор с болью наблюдал за тем, как людей, которые вовсе не призваны служить Господу, тем не менее назначают миссионерами. Он любил Бога, знал его и на закате неоднократно беседовал с ним. Он был готов посвятить всего себя служению Господу, и ему даже стало стыдно, когда он впервые подумал: "Почему я должен сохранять свою веру и преданность, если миссионеры отказывают мне лишь потому, что я гаваец? "
Ему даже стало приятно находиться в таком противоречи вом положении: он одновременно любил Господа и ненавидел его миссионеров. И пока он оставался в таком шатком равнове сии, он все же мог не принимать никакого кардинального реше ния. Но со смертью своей великой матери его стали притяги вать к себе и отец, и кахуны, и он должен был серьезно пересмо треть свои воззрения. Пушечная стрельба в Лахайне и мятеж американцев-христиан вынудили его задать себе важный во прос: "А так ли уж хороша эта новая религия для моего наро да?" Теперь же, в вечер похорон собственной матери, когда языческое солнце садилось за желтовато-коричневые холмы Ланаи, освещая море мерцающими золотыми бликами, как это
было испокон веков, еще до прибытия сюда капитана Кука, Ке-оки сделал свой выбор. "Я помогу тебе", - ответил он отцу.
После наступления темноты Келоло, Кеоки и двое молодых сильных кахун прошли к свежей могиле своей Алии Нуи и аккуратно убрали цветы с земли. Затем они принялись копать при помощи специально припрятанных для этой цели палок. Когда палки ударились о дерево, они расчистили крышку кедрового гроба и сняли ее. Затем кто-то бережно убрал Библию в черном переплете, и они еще раз увидели великую алии, лежащую в обрамлении листьев и цветов маиле. Они аккуратно перекатили неподвижное тело на кусок парусины и, подняв Маламу из гроба, приготовились так же тщательно придать могиле ее прежний вид.
- Ты срубишь банановое дерево, - приказал Келоло, и Кеоки послушно удалился в глубь острова, где нашел подходящее банановое дерево, которое всегда помогало служить связи между богами и человеком. Когда он нашел ствол достаточной толщины, он вырубил кусок, по высоте равнявшийся росту матери, и это дерево заговорщики положил в кедровый гроб, чтобы, в случае чего, Бог Яхве не рассердился на них. Поверх ствола они бережно уложили Библию, и уже после этого окончательно засыпали могилу и снова разложили на ней цветы. Потом четверо сильных мужчин подняли парусину, в которой лежала Малама, и понесли ее туда, где должны были состояться настоящие похороны.
Темной ночью они приплыли на лодке к тому берегу, где их никто не смог бы увидеть, а затем начали свое траурное шествие в направлении холмов Мауи. Наутро они достигли уединенной долины, где уже при первых солнечных лучах вырыли неглубокую могилу, заполнили ее нижнюю часть пористыми камнями, поверх которых уложили слой банановых листьев и листьев дерева ти. Когда все было готово, они бережно опустили Маламу в это углубление, накрыли ее священной тапой, а затем влажными листьями и травой. Потом они соорудили высокий костер из всех тех веток, которые только смогли набрать, и подожгли его. Три дня они поддерживали огонь, и пока горел этот погребальный костер, кахуны нараспев читали заклинания: