В этом длинном коридоре, набитом вдоль стен старой мебелью, опять погасли почти все лампы. Все, кроме одной — в самом конце, где дряхлые окна выходят не во двор, а на другое такое же унылое полузаброшенное здание. Соседей у меня к новому году почти не осталось, и на этаже практически неделю нахожусь один, лишь изредка пересекаясь с женщиной лет пятидесяти, у которой даже имени не знаю, но здороваюсь. У неё красивый дружелюбный мопс чёрного цвета, порой бегающий по коридору и цокающий своими когтями на коротких нелепых лапках.
Сегодня я вернулся позже обычного, вечерний снегопад замёл все тропы. В своём же дворе чуть не потерялся, дрожащими от холода руками стряхивая пепел от тонкой сигареты. Она затухала каждый раз, когда о ней забывали хотя бы на три секунды. Я курил быстро, ощущая слабость и в ногах, и в голове. Соседку не заметил, лишь её пятка в драных тапках скрылась за закрывающейся дверью в тот момент, когда поднялся на этаж. В этой темноте коридора из озябших пальцев выпали ключи. Я принялся их искать на мокром грязном полу, про себя сильно ругаясь, но вслух не позволил и вздоха, испытывая какую-то практически необоснованную жуть перед ещё одним обитателем этажа. Георгий Владимирович — давно уволившийся почётный инженер времён СССР. Он порядочно стар и ужасен на вид. Бесконечно тучный мужчина, чья походка по старым полам коридора всегда отдавалась эхом тяжёлых шагов и скрипом недовольных досок, давно изживших свой срок. Здороваться с Георгием Владимировичем первым я никогда не мог, и поэтому открывал рот только после того, как он сам соизволял пожелать доброго вечера, доброго утра или, как чаще всего получалось, доброго времени суток.
В моей квартире пахло отвратно. Утром забыл опустошить мусорное ведро, в которое вчера отправил протухшее мясо из морозилки. Не хватило времени засунуть хотя бы в пакет, так ещё и откровенно поленился, вспомнив об этом только уже стоя на пороге, обутый и сонный. Пришлось снова выпереться на улицу и пройти пятьдесят метров в пургу, чтобы выбросить смердящий пакет в мусорку, практически с горкой заваленную свежим снегом. Закурил ещё раз, быстро отправив руки вместе с издыхающей зажигалкой в глубокие карманы распахнутой куртки. Завтра утром пожалею, что не купил заранее зажигалку, если после пробуждения не получу огонька.
В этот раз по возвращении пересёкся с Георгием Владимировичем. Я старался словить его взгляд, проникающий и строгий, но тот так и не поднял глаз, двигаясь неровно и сбивчиво к туалетам. Вид у него совершенно изнеможённый, некогда толстый мужчина сейчас выглядел как воздушный шарик, наполненный водой, из которого постепенно спускали половину жидкости. Он чуть не ударил меня плечом, но я вовремя отстранился. Задел ногой стоявшую рядом столешницу, выкинутую за ненадобностью в общее пространство коммунальных квартир. Я забежал в свои комнаты, услышав напоследок оттяжную отрыжку, пропавшую вместе с Георгием Владимировичем в умывальниках, где любые шлёпанцы гремят сильнее обычного.
Повесил куртку на крючки, снял ботинки и кинул в угол, опять поленившись заранее ещё в подъезде сбить с них снег, и теперь к началу следующего дня на этом же месте будет ждать грязная вязкая лужа. Пришлось открыть форточки, чтобы быстрее выветрился запах стухшего мяса. Снова мёрзну, но это явно лучше, чем рвота от вони вокруг. Начальник прислал сообщение. Завтра из дома немного поработаю за отдельную плату. Я был к этому готов, но всё равно про себя поныл, как обиженный ребёнок. Понимаю, что выходные снова пролетят молнией, и понедельник покажется тяжелее обычного. Ненавижу понедельники, понедельники и понедельничное метро.
Я только распаковал замороженные, почти выпавшие за срок годности, котлеты, как в коридоре залился лаем соседский пёс. Его хриплые и короткие завывания перекрылись быстрыми шагами, явно принадлежавшими его хозяйке, а не пожилому инженеру с грузным телом. В дверь постучались, я не успел поставить котлеты греться, как пришлось ответить на слишком настырное вторжение.
— Здравствуйте, что такое? — я был даже зол в какой-то мере, но приучен к вежливости. — Что-то случилось?
Соседка оттолкнула меня к шкафу и проникла в прихожую. За женщиной заскочил мопс, не находя себе места и крутясь вокруг своей оси.
— Георгий Влади… — соседка задыхалась, распахивая плотный махровый халат в области груди. Она еле дышала, от неё пахло дрянными сигаретами и чем-то спиртным. — Он там… он в туалете… он…
— Что с ним? Я посмотрю и вызову…
— Не ходи!
Это пожилая женщина смогла произнести одним махом. Дыхание вернулось в её тело и позволило предостеречь от того, что я ещё не знал и не понимал. В эту секунду и пёс притих, дав расслышать в коридоре, слишком просторном, чтобы не создавать жуткого громкого эхо, заунывные харканья и рык. Я машинально закрыл двери изнутри и погасил свет в прихожей. Соседка всё это время стояла рядом, пытаясь отдышаться.
Массивная поступь Георгия Владимировича притихла где-то в районе моей квартиры, все звуки застыли вместе с каплями пота на моём лбу. Сердце стучит так, что в висках пульсируют вены, я боюсь даже вздохнуть, лишь бы не нарушить тишины, что зародилась вокруг. Пёс нервно причитал что-то на своём языке, путаясь у меня и у соседки под ногами. Я молился, чтобы он не залаял. Вариантов никаких, и Георгий Владимирович знает, где находятся его соседи. Но что он будет с этим делать?
— Надо вызвать полицию, — шепнул я соседке. — У вас есть телефон?
— Остался в комнате.
Мопс, услышав голос хозяйки, нервно взвыл, и мужская хрипота приблизилась к двери по ту сторону. Я машинально пискнул, когда что-то ударилось об старые створки. Косяки тряхнуло, скрежет дерева расплылся по прихожей.
— Тише, Мотя, прошу тебя.
Соседка села на колени, успокаивая развеселившегося пса. Он не знал, что происходит, и я даже позавидовал ему. Два силуэта, еле проглядывающиеся в свете из другой комнаты, сливались в один, издавая то человеческие, то животные звуки. Я ощупывал стопами дорогу перед собой, чтобы ненароком не наступить на маленького пса. Если всё получится, то доберусь до телефона и вызову… кого-нибудь. И скорую, и полицию, и пожарных на всякий случай. Впервые вижу, чтобы с человеком происходило что-то подобное. На грипп не похоже, а кроме него страшных болезней и не знаю. Ну, может, ещё оспа, но она была лишь на картинках старых учебников в квартире бабушки. Она у меня медсестрой работала, и в той же больнице умерла, прямо на посту, она…
— Аккуратно!
Крича, но шёпотом, соседка юркнула в полуприседе ближе к стене. В темноте я ударился об женщину коленом и опёрся руками об куртку, еле удержавшуюся на петельке. Цокот маленьких когтей мопса стал громче, из коридора послышался голос.
— Вы там? Я вас слышу.
Наполненный бульканьем, словно мямлит человек с бесконечной мокротой. Меня чуть не вырвало от этого, я представил, как это могло выглядеть. Георгий Владимирович и без того смотрелся отвратно со своими огромными родинками на шее и лысой макушке, а теперь и его голос вызывал скверные ощущения в районе желудка. Я шикнул сам себе, делая новый шаг по направлению к комнате. Пёс всё так же тихо ныл, а его хозяйка чуть не нота в ноту повторяла, полностью перейдя с человечьего языка на собачий.
— Эй? Мотя!
Мопс отреагировал на своё имя. Ему плевать, что это была не его хозяйка, а знакомый, которого он видел почти каждый день на просторах длинного одинокого коридора, где нет ни одной другой собаки. Мотя залился лаем и подбежал к двери, царапая дерево лапами, наверное, прося его выпустить.
— Нет, стой!
Соседка ринулась за псом, растянувшись на полу. Я увидел её ноги, торчащие из-под халата. Пришлось встать между комнатой, телефоном в ней и риском открытой двери. Или проломленной, если старику на той стороне хватит сил выкорчевать древние косяки сталинки. Вообще непонятно, что делать — хватать телефон или откидывать пса? Мозг опустел, я застыл морской фигурой на счёт три.
— Мотя, милый мой, открой дверь.
Георгий Владимирович говорил с псом, будто тот его понимал так же, как и мы. Инженеру нет дела даже, может ли маленький пёс самолично открыть дверь. Старик почему-то всё равно звал животное, совершенно игнорируя факт, что оно сидит в квартире с ещё двумя людьми.
— Мотя, не надо!
Они совсем ополоумели? И хозяйка пса и Георгий Владимирович спорили с собакой так, будто это лишь она решала, кто будет распоряжаться дверью. Мотя словно учуял эту взваленную на него ответственность и отчаянно залаял изо всех сил, от чего я вздрогнул и наконец вышел из оцепенения. Ринулся в комнату за телефоном под плачь пожилой женщины у меня в прихожей. Старик за дверью принялся стучаться с новой силой, издавая те же звуки, что и заглохший мотор, который пытаются запустить.
Связи нет, лишь тонкий крест торчит вверху экрана и СМС, успевшая, видимо, прилететь до потери связи.
«Вирус распространяется очень быстро. Основная группа риска — люди в возрасте от пятнадцати до тридцати лет. Власти вводят временный карантин ввиду широкого распространения вируса за последние сутки. Всем без исключения запрещено покидать свои квартиры. Ожидайте дальнейших указаний и берегите себя»
Перечитал два раза, не веря в то, что сейчас предстало перед глазами. Я грубо протёр лицо руками, чтобы стряхнуть с него тот бред, что был в СМС, откинул телефон на рядом стоящее кресло и ринулся в прихожую. Наугад найдя соседку, схватил её и вытащил на свет. Между бедром и предплечьем она сжимала пса, высунувшего язык и будто улыбающегося, но это всего лишь природное строение его наивной морды с глазами, расставленными с стороны.
— Подойдите к окну и позовите на помощь, — я проводил сходящую с ума женщину в комнату и оставил у подоконника. — Пойду, подопру чем-нибудь дверь.
Знаю, что скорее всего соседка не выйдет из своей кататонии, а пёс не эволюционирует достаточно быстро, чтобы решить теперь уже нашу общую проблему. Я остался один, если не физически, то морально уж точно. Единственное, чем можно было подпереть дверь — это огромный шкаф у самого выхода в коридор. Я обхватил деревянную махину обеими руками и попытался сдвинуть с места, но лишь в спине хрустнуло, и во рту появился привкус крови. Шкаф как стоял на месте, так там и остался, будто хихикая над моим проигрышем и мнимой самоуверенностью.
— Слава, не дури, открой мне!
Голос Георгия Владимировича на эту секунду стал обычным, тем самым, к которому мы все привыкли. Меня обуял стыд, я проявлял невежливость, обращался неуважительно к старшим, и рука уже легла на замок, чтобы отпереть его, как старик продолжил.
— Пидор мелкий! Сука, гнида! Открой мне! Я выебу тебя, собаку и ту шлюху, что пускает животное бегать по коридору! А потом я вас сожру, мрази ебучие!
Он хрипел сильнее, чем раньше. Звуки рвоты добрались до меня вместе с запахом, выжигающим глаза и слизистую в ноздрях. Я отпрянул от двери и прижался спиной к противоположной стене. Хочу позвонить кому-нибудь. Не на скорую или в полицию. Хочется позвонить маме и спросить, что делать, ведь сам и понятия не имею, как решать то, что сейчас складывается вокруг.
— Ладно, я вас понял, но что вы будете делать?
Тон Георгия Владимировича сменился на дружелюбный, и я всеми силами хотел бы ему поверить, забыть то, что уже произошло, но никак. Мы в шаге от гибели, и это отвратительное чувство. Это холодок в солнечном сплетении и жар во лбу, от него кружится голова и колени трясутся, встречаясь и отдаляясь друг от друга. Я чуть не упал на пол, тут соседка позвала меня. Не по имени, лишь завизжала, однако мне стало понятно, что я нужен ей в этот самый момент.
Как оказалось, под окнами собрались такие же на вид, как и Георгий Владимирович. Они мычали и протягивали руки вверх, словно могли достать нас на третьем этаже, стоит немного поднапрячься. Я смотрел на них оторопело, думая, что не такая уж и плохая идея — прыгнуть в их мерзкие объятия и мычащие рты. Уже положив руку на подоконник, чтобы подняться, остановился, да и соседка схватила за рукав, дёрнула обратно. Я ввалился в комнату и ударился задницей об скрипучий пол.
— Нам туда нельзя! — кричала женщина, не замечая, как сжимает пса сверх меры, от чего тот начал скулить и извиваться. — Только через коридор и вниз, а там бежать!
— И куда бежать?
Соседка открыла было рот, чтобы ответить, но не нашла для этого ничего. Пёс ответил за неё, вырвавшись из рук хозяйки и приземлившись на пол. Мотя посмотрел на меня пустым взглядом раскосых глаз, вытащив язык и словно улыбнувшись. Я ненавидел этого пса, он глуп и безобразен, а ещё он лает, когда не надо. Словно глумится, знает, когда этого точно нельзя делать.
— Мы можем договориться!
Голос Георгия Владимировича снова не отталкивал. Я встал с пола и на цыпочках добрался до прихожей, прижавшись ухом к двери. Стоило бы побояться, ведь удар по ней сразу отправит меня в нокаут.
— Слава? Ты здесь?
Я сначала кивнул, словно Георгий Владимирович всё равно мог распознать это по другую от него сторону двери. Потом, осознав свою глупость и наивность, я ответил, заранее прочистив горло. Там боль и жжение, как при сильной простуде.
— Я здесь. Да. Что вы хотите, Георгий Владимирович?
— Отдайте пса и будьте свободны.
Я не думал ни секунды. Рванул в комнату и поднял на руки Мотю, лизнувшего мои пальцы. Хозяйка посмотрела на меня, как на предателя родины, но не сдвинулась с места. Она разве не слышала, что от нас потребовали взамен на свободу? Я только двинулся обратно к прихожей, как слабая кисть сжала моё плечо отросшими ногтями. Я тут же остановился, понимая, что делаю нечто безобразно плохое, но потом всё-таки продолжил.
— Куда ты его понёс?
— Отдам, и нас выпустят.
— Что?!
Я рванул телом и выбрался из чужого захвата, так и не повернувшись к соседке лицом. Она же была и хозяйках пса, что тихо сопел у меня в руках, но не хочу позволять ей распоряжаться моей безопасностью. Сделаю то, что велено — отдам чёртову собаку, лишь бы выбраться отсюда.
— Нет, не позволю!
Я резко обернулся и отпрыгнул в сторону. Соседка запнулась об бугристый ковёр и развалилась на полу. Я пнул её по спине и выбежал из комнаты, поставив Мотю на землю. Он крутился на месте, преследуя свой крючковатый хвост. Веселится, что там ему до человеческих проблем? Волосатый коротколапый эгоист. Я запер комнату с соседкой внутри. Та забарабанила по двери, матерясь и ругаясь как в последний раз в жизни. Перешедшая на крик и вопль, режущий уши, она стала противна, и я подкрался к выходу из квартиры. Мотя проследовал за мной, тяжело дыша. Я пригляделся в глазок, но ничего за ним не увидел в темноте коридора. Теперь он похож на кишку, ведущую в никуда.
— Слава? Я тебя слышу. Отдашь собаку?
— Да. А вы пообещаете меня… нас отпустить?
— Обещаю. Клянусь своим инженерским титулом.
Я вернулся за псом, поднял его и открыл дверь, подпирая ту носком ступней, уже мокрых от пота и растаявшего снега. Георгий Владимирович стоял шагах в двух от меня, и его совершенно невозможно было узнать. Огромный некогда живот нависал пустой кожаной массой над коленями, выпадая из допотопного свитера. Впалые глаза спрятались на совершенно иссушенном лице, со рта капали бардовые слюни. Запах шёл такой, что меня чуть не вывернуло на пса, заворожённого тем же отвратительным зрелищем.
— Держите.
Георгий Владимирович подошёл ближе с протянутыми руками. Пальцы на них были совсем чёрные, с побелевшими, разломанными на куски, ногтями. Вонь усилилась, став совсем невыносимой, когда старик взял пса и небрежно сдавил его в своих культях. Мотя занервничал, поднял на меня глаза и проводил взглядом, уносимый подальше Георгием Владимировичем. Я помахал собаке и принялся закрывать за собой дверь. Последнее, что перед этим увидел — старый инженер поднёс голову пёсика к своему рту с кривыми губами, покрытыми порезами и гноящимися нарывами.
Мотя заскулил невозможно громко, а глухой хруст полностью перекрыл собачий вой. Меня передёрнуло, я еле смог защёлкнуть замок обратно, ожидая, что именно в этот момент меня будет ждать та же участь, что и преданного пса. Меня трясло на месте, я держался рукой за дверцу шкафа, чтобы не свалиться на пол без чувств.
— Что там случилось? Что он сделал с Мотей? — соседка верещала, постепенно теряя способность вообще что-то произносить. Мерзкий хрип из её прокуренного горла сливался в одну какофонию чего-то, некогда напоминавшего человеческий голос.
— Пока будьте в комнате. Я скажу, когда можно будет выходить.
— Что с собакой?! Отвечай, сука эдакая!
— Всё хорошо. Мотя — добрый пёс.
Я прижался к двери ухом, снова. Опять верю всем, но не самому себе, особенно после того, что сделал несколько минут назад. Громкое чавканье бегало эхом в коридоре, посещая каждый изгиб стены и трещинку, появившуюся, возможно, даже до моего рождения. Слишком старое здание, чтобы о нём кто-то помнил, кроме обитателей, доживающих свой век, тараканов и вредителей. Отвратительно себя причислять к ним, хотя отдалённо понимаю, что сам являюсь отличнейшим примером таковых. Дождавшись, пока хруст и звуки проглатывания исчезнут, я рискнул спросить:
— Вы нас выпустите?
— Да, но сначала отдай соседку.
В груди всё обрушилось. И в первую очередь от того, что для меня не оказалось разницы между уже съеденным Мотей и сумасшедшей пожилой женщиной, до сих пор беснующейся в запертой комнате. Расстроило то, что меня уже обманули, и теперь совершенно нет никакой гарантии, что это не повторится снова.
В запертой комнате затрещал телефон, лежащий непонятно где.
— Мамашка твоя звонит. Возьми трубку!
Соседка даже не попросила открыть для этого дверь. Это, якобы, само собой разумеется. Они оба играют мной, будто с наивным глупым мальчиком, но я не такой. Не попадусь больше на очевидные уловки, слишком дорого будет стоить промах.
— Просуньте его под дверью! — я наклонился к самому полу, всё ещё не уверенный, что телефон пролезет в эту щель. — Ну же, давайте!
— Ты дуру из меня не строй, щенок! Быстро открывай! Или я возьму трубку и всё о тебе расскажу, тебе же важно мнение твоей мамки?
Дико разозлили эти слова, я вскочил на ноги и собрался уже было пнуть дверь, чтоб съездить обнаглевшей соседке по морде, но тогда есть шанс упустить её как наживку. Не верится никак, что Георгию Владимировичу не нужна падаль — лишь живой организм.
— Или так, или я вас не выпущу никогда! Сами полезете через окно, а я выйду и сбегу. Решайте! — я строил из себя того, кем на самом деле не являлся. Руководителем ситуации.
— Хуй с тобой! Но потом открой, я не останусь здесь. Не бросай меня, пожалуйста.
Сейчас можно и довериться, ведь риск уменьшился. Верхняя часть телефона и правда показалась в щели между дверью и полом, и вот тут я поторопился. Рванул за дисплей и тут же переломил телефон пополам, потому что соседка, оказывается, не захотела так просто его отпускать.
— Доигрался, маленький мудак! И что теперь будем делать?
— На кой хер вы его держали!
— Я тебе не верила и правильно делала! А теперь открывай, у тебя больше нет никакого выбора.
А выбор у меня был. С псом управиться намного проще, чем со взрослым человеком. И я говорю не про себя и свои потуги, а про Георгия Владимировича — пока он будет обгладывать мерзкое старое тело соседки, я смогу сбежать и вырваться на улицу, а там будь что будет. Места для манёвров хоть отбавляй, ведь заражённых у окна было всего ничего, а до подъезда им ковылять ещё метров десять. Я справлюсь, верю в это, ведь только вера и осталась. И соседка, которая уже вывела меня из себя.
Я глянул на сломанный экран. Телефон, гнутый ровно в середине, весь в трещинах и больше не вибрирует. Даже не успел посмотреть, действительно ли это мама звонила, или кто ещё. Теперь остаётся только догадываться и решать, что делать дальше. Хотя и так всё понятно, но где силы на это взять? Спросить бы кого. Я уже у финиша, вот только не могу окончить начатое, что-то не так. И как-то одиноко, аж к земле гнёт. Зареветь хочется, а не могу. Слёзы застревают где-то у самых глаз, прячась и скрываясь от стыда. Стою и хнычу в тишину и пустоту. Свет горит только в запертой комнате, сам держу себя в полутьме.
Стучат с разных сторон, в две разные двери, и я посреди них. Не знаю, что отвечать, что им дать и что сделать, ведь всё окажется не то. Оба меня обманули, и теперь стою, сжимая в руках недееспособный телефон как символ провала. Не слышу, что они говорят мне, делая вид, якобы оба стараются помочь, но один съест, я другая бросит, лишь бы спастись самой. Да, я скормил её пса ходячему гриппу, однако такой сложилась ситуация.
Не виноват, правда.
Я подошёл к двери и в третий раз прижался к ней ухом, втайне желая, чтобы по ней ударили, и я бы не отправился в нокаут, а подох на месте. Не хочу ничего решать, поправлять, чинить и воздвигать. Просто хочу жить, и всё. Не считаю, что это так уж и много.
— Вы точно отпустите? — я шептал, надеясь, что меня услышит Георгий Владимирович, подозрительно притихший в коридоре, но не услышит соседка, переставшая так прыгать и барабанить по стенам.
Шаги приблизились и стихли. Я слышу, как там кто-то чавкает, нечто особенное. Это слюна столь громко капает на пол?
— Да, отпущу. Но сперва отдай соседку, а потом уходи, пока можешь, милый. Договорились?
— Да.
Я ответил незамедлительно, тут же отпрянув от двери и открыв её заранее. Трясущимися руками достал из кармана ключи и вставил в замок к комнате. Соседка тут же оживилась и подбежала, кажется, от подоконника, ко мне.
— Точно, всё правильно. И я помогу тебе, обещаю, мы выберемся отсюда вместе!
Я знал, что она лгала, но даже сама соседка не понимала, насколько её враньё становилось пагубным для неё самой. Я открыл дверь, и старуха, пробежав мимо и толкнув в плечо, рванула к выходу. Она угодила прямо в смердящие объятия Георгия Владимировича. Он тут же вгрызся зубами в лицо женщины и откусил ей нос. Тонкие капилляры и нити мышечных волокон протянулись, пока не лопнули. Соседка даже слишком долго сдерживала крик, завопив только тогда, когда живой труп начал припадать к её щекам и шее поочерёдно, превращая своё лицо в красную маску, а её — в кровавое месиво из мяса и жил.
Я медленно вышел из квартиры, а старая пара постепенно прогибалась к полу, словно они танцевали, и все взгляды были прикованы только к ним. Георгий Владимирович даже держал соседку за руку и талию так, словно действительно кружился в вальсе, а она кричала от восторга, ведь он весьма обходителен с ней. Достойный мужчина для светской дамы.
Я прошёл мимо них, спустился по лестницам, миновав одинокую детскую коляску, стоящую уже несколько лет на одном и том же месте. Забытая, пыльная, покинутая за ненужностью. На улице морозно, но как-то приятно. Слабый ветерок с нежными снежинками прикоснулся к моему лицу. Я вдохнул полной грудью и отпустил в вечерний воздух маленькие клубки пара.
Мертвецов вокруг оказалось куда больше, и за ними не видно горизонта. Ебаный грипп.