Отпустив видение, в котором узрела перепутье будущего, Неросфет открыла глаза.
Тьму просторной залы храма-дворца разгоняло танцующее пламя масляных чаш. Сквозняк водил за собой тонкие занавеси. В углах высоких потолков сгущались вечерние тени.
Из пустыни донёсся низкий вой калапархасов.
— Прислушайся, — произнесла царица и приблизилась к выходу на террасу с густо увитой лианами балюстрадой. Вдали, под фиолетовым небом темнели горбатые барханы. — Шакалы воют всё громче. Почему ты не отправишь охотников?
Музаффар поставил кубок с вином на стол из чёрного камня и подошёл к жене. Синие глаза тепло посмотрели в такие же ясные глаза наследницы рода великих хранителей.
— Чем громче воют, тем их лучше видно, — произнёс он со всей серьёзностью. — Всему своё время.
— Не сегодня-завтра хищники появятся в окрестностях Джахи. Ато́ны опасаются оставлять малых чад без присмотра. Переживают, что им не хватит силы их защитить.
Правитель бережно убрал с плеча Неросфет золотистый локон.
— Истинная любовь заключается не только в защите, — проговорил он задумчиво, глядя мимо царицы. — Но прежде в правильной науке жизни.
Изучая сосредоточенное лицо первого ато́на и пытаясь угадать его мысли, Неросфет положила ладони ему на грудь.
— Будь осторожен, мой правитель, — предостерегла она, — ты отвечаешь за других. Зло не терпит чужих правил, оно живёт по своим. Если ничего не делать с ним сегодня, завтра его начнут воспринимать как должное. И в чём будет твоя победа, если тьма поселится в самом сердце того, что ты любишь?
Снаружи, в галерее, раздался лёгкий гул торопливых шагов. Двери отворились, и на порог явился человек в одеждах дворцового прислужника.
— Великого правителя ожидают в Храме Ночи, — поклонился он. — Всё готово для ритуала.
Приложив руку к груди, он тотчас удалился.
Музаффар посмотрел на жену. Она ответила полным достоинства взглядом.
— Помни, о чём я просила.
Он согласно кивнул и покинул её покои.
В главном зале подземного храма гудели голоса призывающих божественную Этерну. Преломляясь через кристаллическое оконце, с потолка в жертвенную чашу стекал искристый поток.
Правитель вышел на середину зала. От фигур, с головы до пят укрытых в чёрные просторные одежды, отделился человек с длинными тёмными волосами и серебряными символами наджджа[21] на скулах. Бросив взгляд назад, он взмахнул рукой. Призывный стих умолк, и служители храма потянулись на выход.
Наджджа с первым ато́ном остались одни.
— Что ты узнал, Аршухан?
Лицо верховного жреца омрачалось какой-то заботой.
— Вестовой принёс дурные вести, — ответил он. — Правители Тёмных Империй заключили союз против тебя, Музаффар. Они собираются вести свои армии к землям Харахти.
На лбу потомка рода Великих Ахом пролегла угрюмая складка.
— Что ж… — Он неторопливо прошёл мимо жреца к каменной чаше. Перед ним взволнованно качалась в своей колыбели сияющая субстанция — божественная Этерна. — Значит, нам остаётся одно, — уверенно произнёс правитель. — Мы вступаем в великую битву.
Главный служитель храма застыл.
— Тебе не жаль свой народ?.. — проговорил он, теряя от потрясения голос. — Подумай, на что ты его обрекаешь.
Царь нахмурился. Упрёк Аршухана был ему непонятен.
— О народе Áтон я думаю в первую очередь! — возмутился он. — А что предлагаешь ты?! Смириться? Ждать, когда они войдут в Джахи? Без боя встретить их победителями?! Я не пойду на это. Не отдам наши земли под разграбление алчным стаям. — Музаффар подошёл к жрецу. Взгляд пламенно-синих глаз смягчился. — Неужели ты испугался? Брат мой, — произнёс он спокойно и, взяв Аршухана за плечи, всмотрелся в тонкие благородные черты, — время выбора подошло. Время, когда даже самый слабый имеет все шансы стать сильным. Мы наследники гордых Ахом и обязаны защитить Светлый мир. Таков главный завет праотцов. Вспомни о предназначении Áтон.
— Твоя воля, правитель, — смиренно проговорил Аршухан. — Я надеюсь, нам не придётся жалеть о своих решениях.
____________________
[21] Наджджа — рождённый вторым (перевод с египетского).
Утопая в податливом горячем песке, он направлялся за солнцем. Там, где переплетения ремней оставляли кожу открытой, ступни опалял жар пустыни.
Впереди, с валуна, тяжело взмахнув крыльями, взлетел молодой сильный орёл. Крупная птица с бурым оперением поднялась высоко к небу и огласила бескрайний простор резким криком свободы.
Проводив живой символ рода, властитель глянул вперёд и почувствовал, как в груди разливается нежность. Сквозь дрожащее марево проступил тонкий силуэт. Она шла ему навстречу, гордо неся голову, которую венчал золотой полукруг с символом древнего светила.
По губам Неросфет скользнула лёгкая улыбка, когда Музаффар протянул к ней руку, опасаясь, что это иллюзия.
— Я вижу, ты хочешь что-то сказать, — догадался он.
Царица взяла его ладонь, коснулась двух пальцев, повреждённых на давнем сражении и теперь затянутых в золотую сеть.
— Тайна великих хранителей, — услышал первый ато́н и позволил Неросфет повести его за собой.
Ослепительные волны песка последовательно сменяли зелёные поля и цветущие парки, высокая городская ограда и широкая белокаменная лестница храма.
Они шли запретными тропами. Проходили там, где другим не дано — сквозь звёздные стены, где в зашифрованных формулах Старших хранителей были расписаны тайны вселенной, о которых ведали мудрецы ещё протоцивилизаций. Вслед их шагам звенящий шелест нашёптывал скрытые истины.
— Ты спрашивал меня, откуда появились светлые и тёмные миры? Я отвечу тебе, правитель. Древние умели вскрывать и запечатывать порталы, пока ткань реальностей была рыхлой и неоднородной. С порядком пришло разделение мироздания на две стороны, что поставило перед выбором каждого.
Остановленная тайными силами, Неросфет отступила и оставила его одного. Её голос слабел, удалялся, пока не затих совсем.
Музаффар достиг Сердца Джахи, где его окружила чернота, не имеющая ни конца, ни начала. И в этой бесконечной черноте огненными волнами ходили древние письмена. Запрокинув голову, он закрыл глаза, и знание светлого Бога свободно проникло в разум.
…
— Теперь ты знаешь… — Из черноты появилась царица.
— Но это лишь половина знания. — Лоб царя прочертила складка. — А где хранится главная тайна? Кто знает о ней?
— Только Великое солнце, мой правитель. Бог света откроет её избранному в особенный момент. Обратись к нему, и он подскажет, как усмирить подземного зверя.
— В особенный момент?
— Придёт время, и ты сам всё поймёшь. Будь уверен, ты не ошибёшься.
Отпустив гонца, Аршухан немедленно отправился к Музаффару. Он без предупреждения вошёл в царские покои и увидел сидящую у окна Неросфет. Все последние дни царица коротала в одиночестве. Сегодня она была напряжена — он сразу это отметил.
Приложив руку к груди, Аршухан почтительно поклонился.
— Где мой брат? — спросил он после приветствия.
— Музаффар в нижнем храме.
— Ушёл в Этерну?! — не сдержался жрец. — Опять?!
— Наступают тёмные времена, Аршухан. Он переживает за будущее царства.
— Гордыня моего брата приведёт нас всех к гибели! — всё больше распалялся гость.
— Гордыня?.. — Она в удивлении приподняла брови и порывисто встала. — Что ты говоришь, Аршухан? Музаффар беспокоится за будущее ато́нов.
Заметив на лице царицы дрогнувшую тень возмущения, старший служитель храма покачал головой.
— С новой луны жертвенная чаша переполнялась не раз, — проговорил он с неодобрением. — Но боги молчат. Пусть он спросит себя, почему? Может, они не желают ему помогать? — Глядя с мольбой и упрёком, Аршухан двинулся к Неросфет. — Против нас ополчились другие империи. Разве этого хотели великие Ахом? Жить во вражде с соседями?..
— Соседи слепы, — перебила она, — и желают такими быть. Им не нужна истинная суть Áтон. И не мне тебе объяснять, почему.
Аршухан встал напротив царицы.
— А если они видят её слишком хорошо? — произнёс он мрачно. — Мир сложно очистить от скверны. Начать нужно, иссушив её источник. Так говорят они все.
— Я скажу тебе, что хорошо они видят. Собственное убожество. И, чтобы оправдать свои преступные деяния, наделяют чертами своего уродства других. Не имея успеха, обращаются в бесов. Ты прав в одном — мир действительно сложно очистить от скверны. Только начать нужно с себя. И это касается всех. Тут избранных быть не может.
Высказавшись, она отвернулась. Приблизившись, Аршухан замер у неё за спиной. Они молча стояли, наблюдая, как ветер качает густые ветви кустарника. Из предвечерней пустыни прилетел тоскливо-озлобленный вой.
— Меня всегда удивляли эти дикие звери, — безлико произнёс Аршухан.
— Раньше ты говорил другое.
— У меня было время к ним присмотреться.
Неросфет медленно повернулась.
— Как можно восторгаться трусливыми стайными убийцами, — произнесла она сдержанно. Но переполняющее царицу возмущение было слишком заметно.
Жрец долго смотрел на взволнованное лицо и, забывшись на миг, поднял руку в желании провести пальцами по шелковистой коже щеки. Как прежде, давно-давно… — немало прошло вёсен с той поры, как смолк пернатый вестник юности Тайир[22] — да так и не решился. Рука опустилась.
— Где ты, моя Неросфет? — произнёс он тихо. — Что он с тобой сделал, раз ты всё забыла?
Она отвернула лицо. Грудь поднялась и опустилась от тяжкого вздоха.
— Оставь прошлое прошлому, — попросила царица.
— Ты счастлива?
Он сосредоточенно изучал её профиль. И после горько улыбнулся.
— Не отвечай. Я вижу.
То, как сияли глаза Неросфет при каждом упоминании имени первого ато́на, не могли заменить никакие слова.
Приложив руку к груди, он коротко поклонился и, развернувшись, широким шагом покинул покои царицы.
____________________
[22] Тайир — вымышленная птица. В названии использовано имя, происходящее от слова «таира» («птица» в переводе с арабского). «Смолк пернатый вестник юности Тайир» — цитата из ато́нского мифа. По легенде, в которую верили ато́ны, Тайир пел для человека единожды — в день прощания с юностью. Считалось, что с его хрустальной трелью человек вступал во взрослую пору.