Их было четверо: Окуджава, Евтушенко, Вознесенский и Рождественский. Не так давно, уже в Америке, второй из них воскликнул:
Пускай шипят, что мы бездарные,
продажные и лицемерные,
но всё равно мы – легендарные,
оплёванные, но бессмертные!
Какой выразительный образец того, о чём сказано: уничижение паче гордыни. Ну во-первых, бездарными их никто не считает, никто об этом не шипит и не визжит. Все они, бесспорно, талантливы. Другое дело, что талант того или другого из них кому-то не по душе. Это обычное дело в мире искусства. Допустим, мне нравятся многие песни Окуджавы, но его повести и романы из жизни XIX века не могу читать без смеха. Да что Окуджава! Даже если взять такую глыбу как Достоевский. Его не любили – одни после первоначального восторга, другие как бы выборочно, третьи всегда и целиком - многие замечательные художники и выдающиеся личности: Тургенев, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Чайковский, Бунин, Горький, Ленин... Но никто не отказывал писателю в таланте. Горький, ещё в 1914 году выступавший против инсценировки «Бесов» во МХАТе, но в 1932 году защищавший от «Правды» (Д. Заславский) публикацию тех же «Бесов» в издательстве Aкademia, считал Достоевского по изобразительной силе равным Шекспиру. А самого Шекспира решительно отвергал Лев Толстой.
Во-вторых, «продажные»? Нет никаких оснований сказать это не только о Рождественском, но, я думаю, и о Вознесенском, хотя он и признался:
Нам, как аппендицит,
поудалили стыд.
Нам – это всей квадриге? Не думаю, нет. Но вот в 1967 году в американской газете «Русская мысль» поэт напечатал стишок, обращенный к Михаилу Шолохову, которому в 65 году присудили Нобелевскую премию:
Сверхклассик и сатрап,
стыдитесь, дорогой.
Чужой роман содрал -
не мог содрать второй.
Это, конечно, очередной припадок бесстыдства. И подумать только, в пароксизме бесстыдства он призывает стыдиться других! Правда, позже уверял, что это о Василии Ажаеве. Такие фортели для него были привычны. Был такой факт: свои стихи, под которыми значилось «Памяти Толстого», он через много лет объявил посвященными Пастернаку. Но тут сразу было ясно, что это было враньё во вранье: кто в Америке знал Ажаева и какой он «суперклассик»? Однако в конце концов все-таки признался: метил доплюнуть до Шолохова.
Известный Рой Медведев, именующий себя историком, в частности, и литературы, подлинный «корифей антишолоховедения» сорок лет, как Сизиф, в поте лица трудившийся над доказательством плагиата «Тихого Дона», вдруг очухался - написал книгу, в которой признал-таки Шолохова великим писателем, гением и автором романа. Вот радость-то! Кто следующий? Может, вдова Солженицына за покойного мужа покается? При этом в книге Медведева столько самых высоких похвал писателю, как отмечает в «ЛГ» Ю. Дворяшин (№37’12), трудно сыскать даже в работах подлинных шолоховедов.
«Лицемерные»? А вот это что такое? Окуджава писал:
Меня удручают размеры страны проживания...
Россия для него «страна проживания». Думаю, даже Смердяков не сказал бы так. У Евтушенко, например, стран, где он проживал, было около сотни, вот теперь - США. А сказал это Окуджава в 1995 году, вскоре после того, как «размеры» страны сократились на 4 миллиона квадратных километров. Но ему и этого мало! Его и уменьшенные размеры жутко удручают! Вот бы ещё Сахалин отдать Японии, Сибирь – Китаю, Карелию – Финляндии... Успокоился бы? Я тогда посоветовал ему: если так, то поезжай пребывать в какую-нибудь малогабаритную державу. Назвал Грузию, откуда родом его отец. Не нравится? Тогда - в Армению, где родилась мать. И туда не поехал. Так что же это, как не лицемерие? - голосил, что великая Россия его удручает, а переселиться в портативную державу, что так просто, отказывался, не пожелал обрести там покой и счастье. Чего ж тогда народ мутил?
Но надо признать, что в древнем искусстве лицемерия не знает соперников все-таки Евтушенко. Я когда-то написал о нём:
Как много у него идей!
Как он печёт за книгой книгу!
И с разрешения властей
Властям показывает фигу.
Приведу только один пример. Уж как он всю жизнь клялся в любви к родине, уж как божился вплоть до прямого уподобления родины своей персоне:
Моя фамилия – Россия,
А Евтушенко – псевдоним!
Но как только двадцать лет тому назад на обожаемой родине запахло жареным – и ведь не немцы под Москвой - тотчас укатил в Америку. И никто же его не гнал, ничто не понуждало к этому, как некоторых других. Притом всё сделал очень обдуманно и ловко: и не бросил роскошную квартиру в доме на Кутузовском, где жил Брежнев, и ухитрился приватизировать отменную дачу в Переделкине, которая по уставу является собственность Союза писателей. Хочу, говорит, иметь здесь прижизненный музей. И заимел.
Что ещё - «оплеванные»? Это вопрос многосоставный. С одной стороны, все они в Советское время издавались и переиздавались, некоторые не только на родине и за рубежом, снимались в кино (Евтушенко сам и ставил фильмы, и главные роли играл), имели широчайшую аудиторию читателей, слушателей и зрителей, катались по заграницам, занимали важные посты разных членов, председателей, секретарей в журналах, в Союзе писателей и вне его (Окуджава занимал 24 таких поста), получали квартиры и дачи, некоторые - литературные премии и ордена... Где ж тут «оплёванные»? В антисоветское время всё это только приумножилось.
С другой стороны, некоторые из них оплёвывали себя сами. Так, Окуджава, вспомнив однажды свою фронтовую молодость, заявил: «Я был фашистом» («Известия», 8 апр. 1992). Ведь мог бы промолчать. Нет! Дай сам на себя плюну. Пожалуйста. А через полтора года он подтвердил это, рассказав с каким чувством смотрел по телевидению 4 октября 93 года расстрел грачёвскими танками Дома Советов: «Для меня это был финал детектива. Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости к ним у меня не было... Заключительый акт...» («Подмосковные известия», 11 дек. 1993). И после этого слушать его песенку о виноградной косточке, о «маленьком оркестрике надежды под управлением любви»? Об этом признании Окуджавы я узнал тогда же, в 93-м. И, конечно, уже «терпеть не мог» его как человека. Ничего удивительного. Это порой случается и по менее серьёзной причине.
Вот Мария Арбатова рассказывает: «Неведомая сила занесла меня на заседание правления Литфонда. Я была на 17 лет моложе и на 17 лет наивней, чем сейчас, и потому онемела от восторга, когда рядом со мной опустился в кресло Окуджава. Прошло пять минут, вдруг мой кумир, как заведённый ключиком, выпрыгнул из кресла и безумно заорал: «Нельзя давать дачу Воронову! Не смейте давать дачу Воронову! Воронов не должен получить дачу!» Это какой же Воронов – Владимир? Николай? Блокадник Юрий? Скорее всего, последний, который некоторое время был главным редактором «Комсомолки».
И дальше: «Маэстро орал так, словно от этого зависела судьба его детей и его страны. А в промежутках между ором глотал таблетки, тяжело дышал и темнел лицом. Кончилось тем, что Окуджаву увезли на «скорой» с сердечным приступом и полученной дачей в зубах. Если бы я не сидела рядом, то никогда не поверила бы в подобную историю. Кумир кубарем слетел с лестницы моих иллюзий». («ЛР», №15, 11 апр. 08).
Кумир слетел кубарем... Но когда через три года он умер в Париже, я не только не «насладился этим», как сам он зрелищем расстрела, но пожалел талантливого барда.
Что там у Евтушенки ещё - «легендарные»? Ну, это точно. Есть легенда, что в КГБ работала не только его первая тёща, а сам он имел личные прямые телефоны Брежнева и Андропова, иногда позванивал им, беседовал. Жива легенда, что Пастернак однажды сказал о Вознесенском: «Он начинал как мой ученик, а стал учеником Кирсанова», у которого, как в своё время говорили, главных три качества – трюкачество, трюкачество и трюкачество. Ходит легенда, что Окуджава был когда-то исключён из Союза писателей, из партии и лишён той самой дачи в Переделкине... Впрочем, только вот это последнее, об Окуджаве, и есть легенда в прямом и точном смысле слова, а всё остальное легендарно лишь в переносном смысле как нечто трудно вообразимое, но вообще-то действительно имевшее место, достоверное. И впрямь, можно ли представить себе русского писателя, который имел бы поместья по обе стороны океана? За всю историю русской литературы таких не было. А вот в нынешние времена мы их воочию увидели – почивший Солженицын и здравствующий Евтушенко.
Ну а что касается, наконец, «бессмертия» всей пятёрки, то это, как говорится, вскрытие покажет.
21 сентября этого года в редакции «Правды» состоялся «круглый стол» на тему «Опыт и уроки советской цивилизации». Очень хорошо и полезно. Было много дельных выступлений. Интересно выступила и артистка Жанна Болотова. Она не теоретизировала, а говорила конкретно – о жизни. Между прочим, сказала о Роберте Рождественском: «Его стихи и песни многие годы были с нами, мы их любили, они настолько естественно выражали наши чувства и мысли, что забыть их невозможно. И вот вспомнились мне такие строки:
Мне земля для жизни более пригодна
После Октября Семнадцатого года.
Я в державу верую вечную эту,
Красную по смыслу, по флагу, по цвету.
Никогда не прячусь за кондовой завесой,
По национальности я – советский»
Этими строками я могу
и сейчас сказать о себе».
Прочитанные строки – пример поэтического заострения мысли. Если быть рассудительным и обстоятельным, то надо сказать, что все мы, разумеется, оставались кто – русским, кто - украинцем, кто - белорусом, но по духу мы были единым советским народом. Эту мысль поэт и выразил кратко и сильно. Такой приём заострения был известен ещё деду Щукарю. Однажды он в поле во время уборки урожая варил кашу для бригады, а воду в котёл взял из какой-то лужи, и каша получилась с лягушками. И вот, побитый за это колхозницами, он воскликнул: «До чего вы, бабы, вредная нация!»
Но Жанну тут же перебил Виктор Кожемяко, который вёл беседу: «Но как обидно: кончил Роберт Иванович, увы, совсем иными стихами. Попал-таки под влияния перестройки».
Жанна ответила: «А я не читала... Что ж, очень жаль, что попал...» («Правда», 5 окт. 12). Собеседник, как видно, перепутал Рождественского с Межировым. Тот действительно в молодости написал стишок «Коммунисты, вперед!», а в эти дни того же коммуниста вопрошал:
Что ты хнычешь, старая развалина?
Где она, священная твоя
Вера в революцию и Сталина,
В классовую сущность бытия?
Однако в «Правде» до сих пор чтят автора стишка «Коммунисты»: и цитируют, и отмечают знаменательные даты его жизни...
Я позвонил Жанне и сказал, что она и не могла читать у Рождественского ничего «перестроечного» и жалеть ей не о чем – ничего такого он не писал. И вообще в этой «легендарной» четверке он был белой вороной, «красной по смыслу». В самом деле, он, как это проделывал Евтушенко, не хвалил Сталина, чтобы потом проклинать его; не издавал за границей своих сочинений, чтобы потом каяться за это, бить себя в грудь и клясться на пленуме Союза писателей: «Я больше не буду... Это урок на всю жизнь»; не писал стихов о Бабьем Яре, чтобы потом переделывать их; наконец, у него и мысли не могло быть – бросить родину, податься за океан, дабы США стали страной его постоянного пребывания, а Россия в немалой степени – страной пропитания. Рождественский, как Окуджава, не сочинял песни с антисоветским намёком, двусмысленные повести с фигой в подтексте, и уж, конечно, немыслимо представить, чтобы Роберт наслаждался зрелищем любого расстрела, не говоря уж о расстреле своих соотечественников. И никогда он не фокусничал со словом, не выворачивал его наизнанку, как Вознесенский-Кирсанов, в его стихах всё было ясно, доходчиво, они шли из глубины сердца; разумеется, не мог он написать стихи, посвященные памяти Пушкина, а через тридцать лет объявить, что они посвящены Мандельштаму; и уж, конечно, орда клеветников Шолохова была ему отвратительна.
Но поразительное дело! Человек всю свою литературную жизнь прожил в тесном житейско-бытовом окружении таких фигур, по-своему очень сильных, энергичных, даже агрессивных, да ещё с молодых лет имел под боком супругу, которая ныне голосит: «Я всегда была крупной антисоветчицей!» и при всём этом кошмаре не поддался ему, устоял, выдюжил и до конца остался советским человеком, советским поэтом.
Тут уместно определенного рода сопоставление Рождественского с поэтом старшего поколения Ярославом Смеляковым.
Три мальчика, три козыря бубновых -
три рыцаря российского стиха.
Так вспоминал он молодость Бориса Корнилова, Павла Васильева и свою. Великий старший собрат сказал будто бы и о них:
Плохая им досталась доля...
Двух первых погубили клеветники и доносчики, а Ярослава как только жизнь ни трепала, как ни пыталась переломить, сплющить, стереть в пыль! Ведь он трижды сидел – при всех властях, при всех режимах! Мало того, во время войны еще и выпал на долю плен у финнов. Другой написал бы 33 тома о несправедливости жизни вообще и о советский жизни в особенности, о своих мучениях, страданиях, терзаниях. Критик Борис Рунин был уверен, что Смеляков «скрывал от своей музы, что его трижды лишали свободы». Нет, не скрывал, просто музы бывают разные. У Солженицына рифмовалось «муза – пузо», а у Смелякова муза – дочь Советского Союза.
Мучеником, жертвой изображает Смелякова критик Андрей Турков: «Сложная и драматическая действительность 30-х годов доверчиво воспринималась молодым поэтом в прямолинейном, подсказанном пропагандой духе». Жертва сталинской пропаганды! Только такая, мол, жертва могла тогда писать с такой яркой жизнеутверждающей силой:
Если я заболею,
к врачам обращаться не стану.
Обращусь я к друзьям
(не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом,
в изголовье поставьте ночную звезду.
Я ходил напролом,
я не слыл недотрогой.
Если ранят меня в справедливых боях,
забинтуйте мне голову
горной дорогой
и укройте меня
одеялом в осенних цветах...
От морей и от гор
так и веет веками,
как посмотришь – почувствуешь:
вечно живём.
Не облатками белыми
путь мой усеян, а облаками.
Не больничным от вас ухожу коридором,
а Млечным путём.
Вот истинное чудо поэзии! Ведь речь идёт о болезни, хоть и предполагаемой («если») даже о смерти («от вас ухожу»), но сколько здесь жизни и любви к ней! Какой вселенский размах чувств!
А. Турков уверяет: «Смеляков был и остаётся одной и самых трагических и противоречивых фигур отечественной поэзии». В жизни – да, трагическая фигура. Но, впрочем, ни три ареста, ни плен не помешали ему получить две высоких литературных премии и быть председателем секции поэзии московского отделения Союза писателей. А его поэзия трагична в той мере, в какой трагична вся человеческая жизнь. Вот хотя бы:
Одна младая поэтесса,
живя в довольстве и красе,
недавно одарила прессу
полустишком, полуэссе.
Этот полустишок о том, что вот едет поэтесса в поезде и видит в окно, как женщины орудуют лопатами, ремонтируют железную дорогу. И поэтессу радует, как они, по её мнению, ловко это делают.
А я бочком и виновато,
и спотыкаясь на ходу,
сквозь эти женские лопаты,
как сквозь шпицрутены иду.
И поэтесса – дура, и женщины на тяжелом труде, и чувство вины, и боль в сердце поэта, и утрата друзей юности – всё это трагедия.
«Три мальчика, три козыря бубновых...» А был ещё четвертый - «суровый мальчик из Москвы», погибший на войне. О нём в 42 году Смеляков писал:
И если правда будет время,
Когда друзей на Страшный Суд
Из всех земель с грехами всеми
Трикратно трубы призовут, -
Предстанет за столом судейским
Не бог с туманной бородой,
А паренёк красноармейский
Пред потрясённою толпой...
Он всё увидит, этот мальчик
И ни йоты не простит,
Но лесть от правды, ложь от фальши
И гнев от злобы отличит.
О Роберте Рождествеском могут сказать: «Но ведь его подпись стоит под позорно знаменитым письмом «Раздавите гадину!», с которым 5 октября 93 года после расстрела Дома Советов наша либеральная интеллигенция обратилась к Ельцину: «Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу... Они будут всех нас вешать...» Это о нас, защитниках Дома Советов...
Да, подпись стоит. Но тут я должен рассказать одну поучительную историю.
6 июня 2008 года в «Литературной России» была напечатана моя статья, в которой я очень неласково говорил о тогдашних стихах Константина Ваншенкина и Андрея Дементьева, напечатанных главным образом в «Литгазете». Через несколько дней Дементьев позвонил мне и сказал, что в целом согласен с моей критикой – редчайший, в моей жизни только третий, случай в нашей литературной жизни! Но вот, мол, я негодую по поводу его подписи под письмом 5 октября 93 года, а я, говорит, его не подписывал. Как так? И он рассказал, что в те дни в Москве не был, находился в Пятигорске, но покойный поэт Владимир Савельев, подпись которого там есть, позвонил жене и спросил, можно ли поставить имя Андрея. Верная супруга, хорошо зная умонастроение мужа, сказала, что да, конечно, о чём тут говорить! И подпись появилась. Есть веские основания думать, что так же появились там подписи и Роберта Рождественского, и Михаила Дудина. Все трое они были очень популярны, Дудин ещё и Герой Социалистического Труда - то и другое весьма желательно и полезно для такого письма. В самом деле, как можно сопоставить никому неведомою Татьяну Бек и всем известного Дементьева, почти безвестного Нуйкина и популярнейшего Рождественского, литературную перепёлку Чудакову и героя-фронтовика Дудина!
Рождественский и Дудин в ту пору уже тяжело болели, и по одному этому могли быть непричастны к письму. До того ли им было... Первый умер через десять месяцев после письма, второй не прожил и трех месяцев. А главное, супруги всех троих – духовные сёстры жены Роберта, которая, повторю, сейчас говорит о себе: «Я всегда была самой крупной антисоветчицей» (если смотреть со спины).
Разговор о гнусном письме 5 октября возникал в нашей печати неоднократно, и те, чья подпись оказалась там невольно, случайно, могли заявить об этом публично. Рождественский и Дудин не могли сделать это из-за болезни и скорой смерти. Но никто не раскаялся и из тех, у кого было достаточно времени. А сейчас, насколько мне известно, из 42 подписантов благополучно здравствуют Зорий Балаян, Борис Васильев, Александр Гельман, Даниил Гранин, Андрей Дементьев, Сергей Каледин, Татьяна Кузовлева, Александр Кушнер, Андрей Нуйкин, Александр Рекемчук, Андрей Чернов и Мариэтта Чудакова – всего 12 человек. И все до сих пор молчат...
Дементьев, в разговоре со мной свалив вину на супругу и вроде бы оправдавшись, отринув это письмо, осудив его, однако же потом вновь заявил: «Письмо я не подписывал. Меня вообще не было в Москве» (подчёркнуто им). Мало того, попытался и оправдать это письмишко: «оно было подписано академиком Д.С. Лихачёвым, Белой Ахмадулиной, Виктором Астафьевым, Василием Быковым, Булатом Окуджавой, Робертом Рождественским, Владимиром Войновичем, Юрием Левитанским и другими... Оно было продиктовано тревогой за зарождающуюся в стране демократию» («Тверская газета», 12.2.12). Дудин не назван...
Нет, это была не тревога за демократию, а страх за собственную шкуру: «Они нас всех перевешают!..» Знали, что заслужили это тем, что уже несколько нет помогают установлению в стране под видом демократии бандитского режима ограбления и истребления народа. Нет, Михаил Дудин и Роберт Рождественский не могли быть с вами, висельники.
Вдова Роберта вот уже не раз устраивала в Переделкине грандиозные вечера, посвященные его памяти. Их показывают по телевидению. Прекрасно.
Но в этих вечерах большой советский поэт предстаёт как чистый лирик, певец любви и дружбы. Всё советское в нём, всё, что делало невозможным его подпись под таким письмом рядом с подписями Бакланова и Дементьева, Разгона и Чудаковой, Нуйкина и Окуджавы, - всё это изгнано, вытравлено и даже не упоминается...
Когда я смотрю на эти шоу, мне невольно вспоминается, как однажды в расписном кафе ЦДЛ Роджественский подошел ко мне (может быть, после того, как в 1971 году стал секретарём правления Союза писателей) и вдруг спросил: «Старик, тебе нужна какая-нибудь помощь?». Помощь, конечно, была нужна хотя бы в том, чтобы для блага детей получить дачу в Переделкине или протолкнуть книгу стихов, которую в «Совписе» мурыжил Егор Исаев, но я растерялся и сказал, что мне ничего не надо, спасибо. А сейчас хочется сказать ему: «Роберт, помоги своей вдове представить тебя в истинном свете – большим советским поэтом».
Владимир Бушин
Убили ли В.П. Чкалова в 1939 году или он погиб в результате случайной катастрофы, доподлинно неизвестно и вряд ли вопрос когда-нибудь прояснится. По поводу кончины таких людей всегда много мнений и разночтений. Но вряд ли можно сомневаться, что память о Чкалове убивают очередным сериалом. Достаточно посмотреть его, чтобы убедиться.
Сделать из великого лётчика дурачка не удавалось никому – это ещё одна попытка. С самого начала фильма я ждал, когда же герой начнёт свершать подвиги? Так и не дождался! А между прочим, для нас Валерий Павлович что Илья Муромец. И как же так? Как сумели авторы выхолостить биографию героя до такой степени, что в ней ничего героического не осталось – одна пьяная удаль да бесшабашность? Суметь надо! Воистину: если очень хочется, то можно.
Ладно, с 1924-го по1927 год чего только ни творил, и так ведь вплоть до полёта через Северный полюс в Америку! Неужто пил без просыпу пока не свершил великий подвиг?
Впрочем, с последним звонком до меня наконец дошло, что фильм совсем не о подвиге и не о герое, а об отношениях между женщиной и мужчиной. О том, как нехорошо знаменитым забывать своих скромных жён. Но, по сути, и не о том ли, как плохо увлекаться водкой и гулянками? Диву даёшься терпению Ольги Эразмовны – другая уже давно бы от такого Чкалова сбежала!
О том, что у сериала простое содержание, развенчивающее народного героя, говорит удивительная концовка: точка поставлена в момент его примирения с женой. Впереди была лебединая песня великого лётчика, испытания истребителя И-180, впереди было всенародное признание и трагическая гибель, но авторов уже ничего не интересовало. Чкалов помирился с супругой, и более от жизни ждать нечего!
Можно бы понять, если бы показали, как после бурной молодости, в которой и злоупотреблял, и сидел, остепенился. Но не показали же! А между тем герой в 1930 году, восстановленный в звании, работает в НИИ ВВС РККА лётчиком-испытателем и за два года совершает более 800 полётов на новых самолётах, осваивает до 30 типов, изобретает две фигуры высшего пилотажа – восходящий штопор и замедленную бочку!
Это как, всё в пьяном виде? Главное, из-за чего фильм не состоялся и не имеет никакого отношения к реальному Чкалову, - пренебрежение трудом. Лётчик никогда бы не стал великим без колоссального труда, а его-то в фильме и нет.
Как получается? Байдуков и Беляков, трудяги, приглашают известного лётчика возглавить экипаж. В качестве кого? Свадебного генерала? По фильму он им и не нужен, без него бы долетели! Но на самом деле именно Чкалов был двигателем этой рискованной операции. Как же быть с исторической правдой, господа киношники? Зачем понадобилось спустя 75 лет шельмовать сталинского сокола? Можно предположить, но это предположение не понравится создателям сериала.
В сущности, фильм - сборище анекдотов. Следом за ним не надо ли ждать такого же о Василии Ивановиче Чапаеве? А что? Готовый сценарий! Поколение «пепси» будет смотреть…
Больше всего кино напоминает «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Я долго вглядывался в титры, не написал ли сценарий Владимир Войнович? Всё же не он – нынче у него много конкурентов. Кое в чём мэтра и превзошли.
К примеру, Иосиф Виссарионович с Валерием Павловичем под биллиардным столом – это шедевр! Или: чекисты отпустили из ГУЛАГа другого брата вместо расстрелянного! Или – как разыскивали отца Байдукова. Или о назначении Чкалова наркомом внутренних дел. Или как Козловский «бодался» с Чкаловым. А верить ли, что Валерий Павлович был на «ты» и пил на «брудершафт» с вождём и учителем? Это же намёк на то, что ни вождём, ни учителем он его не признавал!
А Поликарпов, работающий в подземелье, за множеством железных дверей и в одиночку сочиняющий новый истребитель? А шасси И-15, которые лётчик вручную вытягивает под брюхо самолёта? Так и вспоминается американский боевик, в котором советский космонавт на космической станции действует кувалдой!
Из анонса Интернета: «Как обещают авторы, фильм «Чкалов» расскажет о неизвестных страницах из жизни советского лётчика, биография которого полна тайн, которые долгое время скрывались». И впрямь«находкам» нет числа!
Туполев и Орджоникидзе показаны дурачками под стать лётчику. Я всё думал, а что это за клоун, Гроховский? Была ли такая личность в истории? Оказывается, известный конструктор, стоявший у рождения ВДВ, замечательный и серьёзный во всех отношениях. А в кино точно из цирка сбежал! Но из цирка сбежали и многие другие персонажи, подружка Анисимова, мечтающая о Чкалове и о Париже, Поликарпов, упивающийся в дым после сдачи нового истребителя, рыженькая вертлявая «Полина Осипенко», самоуверенный поляк «Леваневский», тупой орденоносец «Громов», да и сам «Чкалов», отправляющийся в полёт через Северный полюс не иначе как в качестве свадебного генерала. Зачем он Байдукову с Беляковым? Дышать по очереди из кислородного баллона?
Стоило ли режиссёру, поставившему комедию «Каникулы строгого режима» и смахивающий на комедию фильм «Есенин», браться за кино о Чкалове? Ну ладно поэт, пьющий у Зайцева без конца и края - ему не управлять самолётом. Но лётчик, который как в первых кадрах ухватился за бутылку, так и не расставался с ней до самого полёта через Северный полюс в Америку! Не ошиблись ли авторы, кино не про Чонкина, а про Чкалова! Однако с некоторых пор про кого не снимают, всё получается Чонкин. И не сказать, что Евгений Дятлов не похож на героя, но… рожа похожа, а по сути опять же… Чонкин!
Повторюсь, в фильме начисто отсутствует труд, благодаря которому Чкалов стал тем, кем он стал. Сериал не иначе как карикатура на великого лётчика и всю советскую авиацию предвоенной поры, от которой остался, да и то без слов, разве что знаменитый авиационный марш «Всё выше, и выше, и выше…», звучащий за кадром с самого начала и до конца.
А не привести ли его здесь полностью, этот удивительный, великолепный авиационный гимн, написанный то ли в 1920-м, то ли в 1923-м, то ли в 1931-м году? Уже в песеннике 1955 года его не было. Не потому ли, что он сталинский? Ныне его часто исполняют на парадах, но опять же без слов. Между тем это официальный гимн ВВС СССР. Но в кино о Чкалове он звучит под сурдинку, за кадром.
Марш авиации
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца пламенный мотор.
Припев.
Всё выше, и выше, и выше
Стремим мы полёт наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
Бросая ввысь свой
аппарат послушный
Или творя
невиданный полёт,
Мы сознаём, как крепнет
флот воздушный,
Наш первый в мире
пролетарский флот.
Припев.
Наш острый взгляд
пронзает каждый атом,
Наш каждый нерв решимостью одет.
И верьте нам, на каждый ультиматум
Воздушный флот
сумеет дать ответ.
Припев.
Много ли осталось от марша сталинской авиации в фильме про Чкалова? Судите сами. Впрочем, я уже сказал, что это кино о чём и о ком угодно, только не о нём! Есть такой американский боевик «Убить Билла» - так и хочется переименовать новую поделку (или подделку?) в «Убить Чкалова». Было бы в самый раз!
Ю.М. Шабалин
P.S. Исходя из логики событий, фильм «Чкалов» - не последний «римейк» советских фильмов о героях. Явно же сделан в пику кинопроизведения 1941-го года «Валерий Чкалов», своеобразной эпитафии на могилу безвременно ушедшего великого лётчика…
Известному фильму «Котовский» противопоставили сериал, в котором герой Гражданской войны показан бандитом. Чкалов в современном сериале выведен запойным пьяницей. Если вспомнить сколько было советских фильмов о героях, на кого следующего обратят внимание кинематографисты - на Щорса, на Пархоменко, на Чапаева, на Зою, на Марите Мельникайте, на Ковпака, на Александра Матросова? Выбор богатый! Героев было много, и народ любил своих героев. Дискредитировать их придётся долго.
Но для начала выбирают самых-самых. Я заглянул в Википедию. Там приведён длинный список городов, посёлков, заводов, станций метро, улиц, названных именем Валерия Павловича Чкалова. Город Оренбург прежде назывался ЧКАЛОВ. Чкаловском зовут посёлок (с 1955 г. город) на Волге, где он родился. Именем героя названы два авиазавода, в Новосибирске и Ташкенте. Станции метро едва ли не на всех советских метрополитенах. Памятников, начиная с самого знаменитого на волжском откосе в Нижнем Новгороде, – не счесть! Улиц – необыкновенное множество.
Любили Чкалова в СССР, отдавали должное и за рубежом, к примеру, в США, в Ванкувере. Помнят и любят и в современной РФ. Не для того ли и сделан фильм, чтобы поумерить эту любовь? «Демократам» не хочется, чтобы в России любили своих героев. Им хотелось бы, чтобы героев у нас вообще не было! И из каждого героя - что из Есенина, что из Чкалова - норовят сделать пьяницу и забулдыгу. А совесть у них есть? Чистыми руками надо делать кино о народных любимцах!
P.P.S. Как раз когда собирался отправлять статью в редакцию, потоком пошла информация о том, как финны учат русских воспитывать детей, и о том, как к ним прислушиваются наши законодатели, принимающие закон, по которому можно отнять детей у родителей по имущественным показателям.
«Бедность – не порок» - вслед за Библией повторил и замечательный русский драматург Александр Николаевич Островский. Читали ли депутаты ГД, смотрели ли его пьесу? А может, и сериал «Чкалов» не видели? Спроси любого из них - герой Чкалов или не герой? - ни один от него не откажется. А мимо попрания его памяти проходят. Раньше, чем о материальной нищете, надо думать о духовной. Любящие родители и в бедности вырастят гражданина, если им не будет мешать телевидение, дискредитирующее народных героев, и государство, считающее бедность первейшим пороком. Не касайтесь грязными руками чкаловых, если хотите, чтобы дети выросли патриотами Отечества!
Шалом, Александр Анатольевич.
От всего сердца поздравляем вас с очередным днём рожденья, желаем вам всех земных благ.
Мы, советские эмигранты, даже находясь на Земле Обетованной уже более 20 лет, не забываем свою Малую Родину и всегда интересуемся её судьбой.
Наряду с традиционно читаемыми бывшими советскими гражданами сайтами: http://www.sem40.ru/, http://www.newsru.co.il/, в наши закладки попал и ваш замечательный форум.
Также отдельное спасибо хотелось бы сказать за ваши прекрасные песни.
Ваша лирика даёт нам возможность вспомнить чудесные годы Советского Союза, моя коллега Сара часто плачет, слушая их.
Вообще наша дружная компания часто устраивает музыкальные вечера, где помимо национальной музыки слушает также творчество русских бардов: Талькова, Розенбаума, Круга и, конечно, Харчикова.
Да и вообще - хотим вам сказать большое спасибо за ваше титаническое противодействие антисемитизму - ваше творчество стоит костью в горле у махровых антисемитов, которые не понимают фундаментальной пропасти между евреями и жидами.
Мы ждём вас, Александр Анатольевич, в гости к нам, на Землю Обетованную - вы всегда найдёте приют в гостеприимном доме любого из нас.
А пока что мы для вас собрали скромную сумму - но не знаем, как её отправить и в какой валюте. Вы это заслужили.
Ещё раз с праздником вас!
С уважением,
Семён Шмуклер, преподаватель Хайфского университета,
Аркадий Зиновьев, лейтенант ЦАХАЛ, участник кампании 2006 в Ливане и операции “Литой свинец”,
Ева Михельсон, многолетняя поклонница творчества А. Харчикова,
Сара Хинштейн, преподаватель Хайфского университета.
Прислал А. Харчиков