В 2006–2010 годах были рассекречены некоторые документы высших эшелонов командования Красной Армии, в том числе переписка (входящие и исходящие шифротелеграммы) Генерального штаба и наркома обороны СССР. При всей своей неполноте и хаотичности этот массив информации позволяет добавить несколько новых элементов к сложной мозаике событий последних предвоенных месяцев 41-го года.
Прежде всего документы подтверждают содержащиеся в мемуарах маршала Жукова да и других высших советских военачальников утверждения о том, что весной 41-го года Генеральный штаб работал, «счёт потеряв ночам и дням», по 18 часов в сутки. Если не больше. Время отправления телеграмм в два, три, четыре часа ночи встречается сплошь и рядом.
Решение о создании ПТАБРов (противотанковых артиллерийских бригад РГК) было оформлено Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 23 апреля и соответствующими директивами НКО от 26 апреля 1941 года. К 1 июня 1941 года предстояло сформировать десять таких бригад (1, 2, 3, 4 и 5-я ПТАБР в Киевском ОВО, 6, 7 и 8-я в Западном ОВО, 9 и 10-я в Прибалтийском ОВО). Решение безупречно нужное, правильное и своевременное. Наш главный потенциальный противник – гитлеровская Германия – создал и успешно использовал в сражениях польской и французской кампаний принципиально новый «инструмент» войны – крупные высокомобильные танковые соединения (дивизии и корпуса). Сдержать удар «танкового клина» тонкая «нитка» обороны пехотной дивизии не могла ни теоретически, ни практически. Массированию сил и средств наступающих нужно было противопоставить аналогичное массирование средств обороны, крупным танковым соединениям – столь же мощное и мобильное противотанковое соединение.
По утвержденному штатному расписанию на вооружении ПТАБР должно было быть 120 противотанковых пушек – да еще каких! 48 (четыре дивизиона) 76-мм пушек Ф-22. Летом 41-го года это великолепное для своего времени орудие могло пробить лобовую (то есть самую прочную) броню любого немецкого танка на километровой дальности. Ещё четыре дивизиона были вооружены 85-мм зенитными пушками 61-К обр. 1939 г. Использование этого орудия было уже «чрезмерной жестокостью»: на дальности в 1000 метров зенитка могла пробить броневой лист толщиной в 110 миллиметров, но ничего подобного у немцев не было – ни в боевых частях, ни даже на чертежах новых танков. Но и этого показалось мало, и в состав ПТАБР ввели два дивизиона (24 орудия) 107-мм пушек! Впрочем, «запас карман не тянет»: избыточная на первый взгляд мощность орудий могла быть (при наличии соответствующей оптики и подготовки наводчика) конвертирована в повышенную дальность стрельбы, в способность орудийного расчёта уничтожить вражеский танк на такой дистанции, что противник не сможет даже понять – откуда прилетел смертоносный снаряд.
Противотанковые пушки были основным, но отнюдь не единственным вооружением ПТАБР. В состав бригады включили и минно-сапёрный батальон, и автотранспортный батальон снабжения, и необычайно многочисленные средства противовоздушной обороны: 16 скорострельных 37-мм зениток и 72 крупнокалиберных пулемета ДШК. Маршал Москаленко (на тот момент – генерал-майор, командир 1-й ПТАБР) с законной гордостью пишет в своих мемуарах: «Мощное высокоподвижное огневое противотанковое соединение – такой была наша бригада».
Всё бы хорошо, но за всё хорошее приходится платить. За огромную бронепробиваемость поставленных на вооружение ПТАБРов орудий было уплачено их совершенно ненормальным (по меркам типичных орудий ПТО) весом. Если основная на тот момент немецкая 37-мм противотанковая пушка РаК-36 весила 450 килограммов, а наша «сорокапятка» обр. 1937 г. – 560, то вес 85-мм зенитки составлял 4300 килограммов (немногим легче – 3900 кг – была и 107-мм М-60). И если малокалиберную пушку ПТО по полю боя мог, напрягая последние силы, катить орудийный расчёт, а к полю боя её могла притащить на крюке любая автомашина, то для 4-тонных орудий нужен был специальный гусеничный тягач. Теоретически, по штатному расписанию, каждой ПТАБР полагалось по 165 тракторов. На практике всё оказалось гораздо хуже.
17 мая за подписями Военного совета Киевского ОВО в полном составе (Кирпонос, Вашугин, Пуркаев) на имя наркома обороны маршала Тимошенко отправлена телеграмма следующего содержания: «Для формирующихся ПТАБРов требуется 600 тракторов СТ-2, 300 СТЗ-5, для артчастей формируемых мотомеханизированных (так в тексте. – М.С.), танковых и стрелковых дивизий требуется 503 трактора СТ-2 и 792 СТЗ-5. Орудия поступают, возить не на чем. Прошу приказания об ускорении высылки автотракторного парка формируемых частей…»
Прошёл месяц. По состоянию на 18 июня в КОВО для ПТАБРов было отгружено 75 тягачей СТ-2 и 188 тракторов СТЗ-5, причём большая их часть (50 СТ-2 и 120 СТЗ-5) поступила в Луцк, то есть в 1-ю ПТАБР генерала Москаленко; 25 СТ-2 и 68 СТЗ-5 были отгружены в Скалат, то есть во 2-ю ПТАБР. Остальные три бригады округа не получили ни одного тягача. И это – самый мощный во всей Красной Армии Киевский ОВО (будущий Юго-Западный фронт); в других округах ситуация была ещё хуже.
По состоянию на 18 июня для двух ПТАБР Прибалтийского ОВО было отгружено всего 18 тракторов ЧТЗ-65, к 1 июля (то есть ко дню установленного решениями партии, правительства и наркома обороны завершения формирования противотанковых артбригад) обещали отгрузить еще 45 тракторов СТЗ-5. Самая же безрадостная картина была в Западном ОВО, то есть в полосе будущего наступления самой крупной в вермахте группы армий «Центр».
7 июня начальник Оперативного отдела штаба Западного ОВО генерал-майор Семёнов докладывает начальнику Генштаба Жукову о ходе формирования ПТАБРов. При штатной численности 5322 человека три бригады округа (6, 7 и 8-я) имеют соответственно 5332, 5187 и 5147 человек личного состава. Практически полная укомплектованность. Противотанковых орудий пока ещё меньше половины от штата (60, 52 и 54). «До 1 июля получают из центра 72 пушки 76-мм и 60 пушек 85-мм». Но при этом в 6-й ПТАБР всего 4 трактора, в 8-й ПТАБР – 7 тракторов, в 7-й ПТАБР – ноль. Далее Семёнов бесстрастно констатирует: «В течение мая получено тракторов частями округа из центра 73, в первых числах июня – 20».
Неподвижная противотанковая бригада – это что-то вроде мухобойки, прибитой гвоздём к стене, мухи по такой комнате могут летать совершенно безнаказанно. В ситуации отсутствия средств мехтяги 4-тонные пушки ПТАБРов превратились в их главный недостаток; если бы бригаду вооружили противотанковыми ружьями весом в 16 кг – и то было бы больше толку (особенно принимая во внимание, что летом 41-го года треть танкового парка немецких сил вторжения представляла собой лёгкие танки и танкетки).
Оказаться на пути наступления немецкой танковой дивизии неподвижная ПТАБР могла только по чистой случайности, но на Западном фронте на это можно было и не рассчитывать – накануне войны три бригады ЗапОВО дислоцировались соответственно в районе Белостока, Гродно и Лиды, то есть именно там, где наступала немецкая пехота. В полосе предстоящего наступления самой мощной в вермахте 2-й танковой группы Гудериана, в направлении Брест – Кобрин – Барановичи ни одной ПТАБР не было. (В скобках заметим, что прикрывавшая брестское направление 4-я армия оказалась той единственной (!) армией первого стратегического эшелона Красной Армии, в составе которой ПТАБРа не было даже теоретически – весьма красноречивая иллюстрация многолетней брехни про то, как «секреты Гитлера ложились на стол Сталина через два дня после подписания соответствующих документов…»)
И не надо думать, что пресловутая «история» отпустила нам так мало времени, что задача найти 1650 тягачей (тракторов) для полного укомплектования всех ПТАБРов была совершенно неразрешимой. Худо-бедно, но по состоянию на 15 июня 1941 года (то есть еще до объявления открытой мобилизации и поступления в войска десятков тысяч тракторов из народного хозяйства) в Красной Армии числился 2601 специализированный артиллерийский тягач типов «Ворошиловец», «Коминтерн» и СТ-2, а также 19 381 трактор типов ЧТЗ-65 и СТЗ-5. Так мало их получается, если не считать 14 277 «устаревших» тракторов типа ЧТЗ-60, СТЗ-3, «Коммунар» и 6672 новейших бронированных тягача «Комсомолец», предназначенных для буксировки 45-мм противотанковых пушек в стрелковых и моторизованных дивизиях. Как-то плохо сочетаются все эти цифры с донесениями о том, что в одной противотанковой артбригаде всего четыре трактора, а в другой – ноль…
А в довершение картины «стального сталинского порядка» – отсутствие в войсках бронебойных снарядов. 16 мая 1941 года начальник Главного артиллерийского управления маршал Кулик отправляет в Минск начальнику артиллерии Западного ОВО телеграмму №1481, в которой сказано: «По Вашей телеграмме №6/арт. состоящие на складах округа 76-мм бронебойные выстрелы отправляются в войска только в июне. Предлагаю немедленно оперативным транспортом вне обычного плана перевозок отправить бронебойные выстрелы в войска, в первую очередь – танковые дивизии. Держите связь с начальником АБТ в округах, немедленно обеспечьте выстрелами прибывающую матчасть». Телеграмма аналогичного содержания за номером 1482 была в тот же день отправлена в Киевский ОВО.
Прошёл месяц и еще четыре дня. 20 июня в 15.30 маршал Кулик отправляет очередную (за номером 1543) телеграмму в Минск: «По докладу одного из командиров (так в тексте. – М.С.) ПТАБР округ не выдаёт бригаде боекомплект артвыстрелов. Предлагаю немедленно выдать всем ПТАБР боекомплект, в том числе положенные бронебойные выстрелы. Телеграфируйте 21 июня Ваше распоряжение и объяснение причины недопустимой задержки отпуска боекомплектов». Мне пока не удалось выяснить – поступило ли в Москву какое-нибудь «объяснение причины» или катастрофический разгром Западного фронта сделал переписку на эту тему бессмысленной.
Одним из самых распространенных и живучих является миф о немецких самолётах-разведчиках, которые накануне войны безнаказанно летали над советской территорией, всю систему базирования советской авиации (да и не только авиации) досконально выявили, а сбивать обнаглевших от безнаказанности фрицев нашим соколам-лётчикам не разрешали. А ещё, бывало, не выдержит душа у какого лётчика, бросится он к своему верному И-16, поднимется в небо да и свалит меткой очередью фашистского стервятника. Так вот, после посадки этого героя хватают «особисты» и волокут в расстрельный подвал – не провоцируй, мол, немцев, не нарушай «приказ Сталина, который хотел оттянуть войну». Есть ещё подвариант этого мифа – пресловутый приказ, запрещающий сбивать нарушителей, отдал не Сталин (Сталина подло обманули), а кровавый сатрап Берия…
В подлинных документах история эта выглядит по-другому. Не так красочно.
«Доношу о нарушении госграницы германскими самолетами 25 мая сего года.
1) В 11.23 в районе поста ВНОС 2063 Велиново, 40 км юго-западнее г. Бельск (то есть 5–7 км от линии границы того времени. – М.С.) один самолёт тип До-17 на большой высоте [пересек границу] и прошёл над пунктами (следует перечень хуторов и местечек. – М.С.) и в районе Следяново в 11.51 ушёл на свою территорию. При нарушении производилось оповещение аэродромов Бельск (в 11.23), Тарново (в 11.23), Белосток (11.41). Вылет нашей авиации произведён с аэродрома Бельск (в 11.26), Тарново (в 11.26) и Белосток (в 11.43). Самолёт нашей авиацией обнаружен не был.
2) Один самолет тип До-17 на высоте Н=1000 м пересёк границу и находился над нашей территорией 2 минуты.
3) В 13.05 один самолёт 2-моторный, не установленного типа, на высоте Н=7000 м нарушил госграницу в районе Домачево (южнее г. Брест), прошел по курсу 360 град. до Бреста, повернул на 180 град. и в 13.37 ушёл на свою территорию в районе Приборово (южнее Домачево 10 км). При нарушении произведено оповещение аэродрома Брест в 13.06. Вылет нашей авиации произведён с аэродрома Брест в 13.08. Самолет нашей авиацией обнаружен не был».
Это – текст телеграммы, отправленной 26 мая 1941 года начальником штаба Западного ОВО генерал-майором Климовских начальнику Генштаба Красной Армии генералу армии Жукову.
Вот ещё одна телеграмма, подписана Военным советом Западного ОВО в полном составе:
«Заместителю предсовнаркома тов. Молотову.
Наркому обороны тов. Тимошенко.
По донесению командира 10 САД (дивизия базировалась в полосе Брест, Кобрин, Пинск. – М.С.) полковника Белова в 19.30 26 мая самолёт Ме-110 в районе Семятыче (приграничный посёлок в 60 км северо-западнее Бреста. – М. С.) на высоте Н=8500 м нарушил госграницу. Вылетевший на перехват нарушителя капитан Савченко, командир эскадрильи 123 ИАП, на самолёте И-153 на высоте Н=8600 м эволюциями потребовал от экипажа Ме-110 следовать на наш аэродром. Нарушитель открыл заградительный огонь. В свою очередь капитан Савченко открыл ответный огонь. Нарушитель с большой скоростью ушёл на свою территорию. Капитан Савченко произвёл посадку благополучно на аэродроме Лыщицы. Повреждений на нашем самолёте нет. Для детального расследования на месте в 4.00 27 мая вылетел зам. начальника штаба 10 САД майор Тимченко. Результат донесу.
Одновременно докладываю, что 25 и 26 мая немецкие самолёты подозрительно часто, в ясную погоду, теряли ориентировку и залетали на большой высоте на нашу территорию, следуя вдоль границы на незначительном удалении (3–10 км), а один самолёт 25 мая прорвался до н.п. Боцоки (10 км юго-западнее Бельск). С подъёмом наших самолетов нарушители сразу уходят на свою территорию.
Павлов, Фоминых, Климовских».
30 мая. Телеграмма, подписанная Ватутиным, летит из Москвы в штаб Ленинградского ВО:
«Шифротелеграммой №40/оп от 30 мая начальник штаба ЛВО [генерал-майор] Никишев донёс о нарушении госграницы финским самолётом. Из донесения видно, что ни истребительная авиация, ни зенитная артиллерия не имели попытки противодействовать нарушителю. Нарком обороны приказал:
1. Повысить готовность истребительной авиации и зенитных средств. Нарушителей границы уничтожать, не допуская нарушения границы нашими самолётами.
2. Донести через Генштаб – почему не вылетели истребители 29.5 для уничтожения нарушителя».
6 июня. Начальник Оперативного отдела штаба Западного ОВО генерал-майор Семёнов докладывает начальнику Генштаба Жукову:
«6 июня сего года по донесению пограничного поста №2087 Студенично в 13.05 в районе Августов была нарушена госграница германским самолётом типа разведчика на Н=2000. Самолёт находился над нашей территорией до 13.11 и в пункте Студенично (10 км северо-восточнее Августов) ушёл на свою территорию. При нарушении производилось оповещение аэродрома Новый Двор (42 км от Августова. – М.С.) в 13.05, взлёт был в 13.06. Германский самолёт обнаружен северо-западнее пункта Грузки. Посадить самолёт не удалось ввиду перехода последнего на свою территорию».
9 июня 1941 года. Начальник штаба Одесского ВО генерал-майор Захаров шлёт телеграмму в Генштаб. Ситуация стандартная: в 12.00 самолёт-нарушитель пересёк границу, в 12.26 ушёл обратно на румынскую территорию. «В 12.04 с площадки Куза-Вода (2 км севернее Этулия) подняты два истребителя И-16, обнаружившие в воздухе указанный самолёт курсом на юго-запад. Преследование закончилось безрезультатно».
Синим карандашом на документе резолюция с подписью Жукова:
«Молния. Тов. Захарову. Что значит «преследование закончилось безрезультатно» не можем (далее неразборчиво. – М.С.). Вам ставлю на вид за такое безответственное донесение. Донести с исчерпывающей полнотой для доклада наркому и правительству. Кто виновен?».
На этом прервёмся, внимательно перечитаем и обдумаем прочитанное. Прежде всего оценим интервал времени между оповещением аэродромов и взлётом дежурного звена. Никто не спит на «мирно спящих аэродромах»: система ВНОС, связь наблюдательных пунктов с аэродромами истребительной авиации работают, как часы. Перехватить, принудить к посадке или уничтожить самолёт-нарушитель не удаётся – но вовсе не из-за вредительских козней сатрапа Берия. Всё гораздо проще и банальнее – хотели, но не смогли. А не смогли потому, что техника той эпохи решению такой задачи соответствовала мало.
Марк Солонин, www.vpk-news.ru, С сокращением
От редакции. Автор данного материала долгие годы подвизался на ниве злобного извращения истории и пещерного антисоветизма, за что неоднократно получал по заслугам от «Дуэли», «К барьеру!» и не только от них. Жизнь учит, иногда даже лечит. Здесь М. Солонин, не избавившись от своих прежних эмоциональных оценок нашей страны – СССР, оперируя архивными документами, обнаруживает (видимо, неожиданно для себя), что Советский Союз совершенно не являлся тёмным царством лжи, глупости, несправедливости и властного насилия (каковым является РФ). И поскольку он приводит интересные документальные данные, мы перепечатываем этого автора из «Военно-промышленного курьера». Правда, он не всегда верно понимает описываемые им события. Например, в одном из своих материалов недоумевает по поводу действий некоторых соединений Красной Армии летом 1941 г. в Белоруссии. При этом ему и в голову не приходит, что причиной несуразиц является банальное предательство, масштабный заговор, не выкорчеванный до конца в 1937-м и последующие предвоенные годы.
Однако признаем, что до недавнего времени очень мало кто из ныне живущих соотечественников знал о подлинной причине жестоких поражений Красной Армии в начальный период войны.
Елена Дмитриевна Варфоломеева, один из влиятельных в своё время лидеров Интердвижения Молдавии и СССР, рассказывает о «кровавом референдуме» 1991 года за СССР в Молдавии. По профессии она механик-конструктор, работала в Кишинёве в “СОЮЗЭНЕРГОРЕМОНТе”, занималась ремонтом и модернизацией ГЭС и ГРЭС. Во времена «перестройки» - один из создателей Интердвижения Молдавии. Близкий соратник В. Носова, Е. Когана, В. Алксниса. Сильный оратор, русский вариант Долорес Ибарурри и Луизы Мишель. Один из создателей Приднестровья. Ныне - политический беженец в России без признания этого статуса российскими властями. Фактически она сослана российским режимом в деревню Орловской области.
Референдум о сохранении СССР был назначен на 17 марта 1991 г. Наша организация, Интердвижение Единство, отнеслась к нему как к последней мирной возможности доказать, что Молдавия из состава СССР выходить не хочет. За несколько месяцев до референдума организация «легла на дно». Прорумынские нацисты думали, что мы вообще прекратили своё существование, но нами это было сделано умышленно.
Горбачёв издал тогда двусмысленный указ: если руководство республик выступает против проведения референдума, то трудовые коллективы предприятий имеют право создавать участковые избирательные комиссии и сами его проводить. Референдум разрешалось проводить и в воинских частях, расположенных на территории республик.
Мы очень серьёзно к этому готовились, причём тайно, иначе нам бы такой возможности не дали, вмешалась бы молдавская милиция и участки прекратили своё существование ещё до открытия. Мы провели собрания трудовых коллективов на многих предприятиях. Где-то народ струсил, где-то нет. Аэропорт, например, открыл несколько избирательных участков, завод «Мезон», Научно-исследовательские институты - каждый у себя. Один из этих НИИ был расположен на бульваре К. Маркса, дом 7, я ещё вернусь к нему. Говорят: что знают двое, знает и свинья. А тут знало, в той или иной степени, по крайней мере, несколько тысяч, но серьёзной утечки информации не произошло. Председателем республиканской избирательной комиссии был Вилей Сергеевич Носов (лидер Интердвижения), а я - секретарём.
ЦК Компартии Молдавии очень серьёзно препятствовал проведению референдума. То же делал и ЦК профсоюзов. На всех предприятиях и учреждениях были проведены партийные собрания, на них членам партии, а также и не членам, категорически не рекомендовалось участвовать в референдуме, это объяснялось возможными провокациями. Угрожали увольнением с работы и исключением из партии, и это играло свою роль. На некоторых из этих собраний я присутствовала, чтобы знать обстановку.
Мы подготовили листовки. Они были размером в половину листа А4, на синей бумаге (самой дешевой, у нас всегда была проблема со средствами), текст был напечатан с двух сторон. На одной стороне призыв, четверостишие из стихотворения «Мужество» Анны Ахматовой (написанное 23 февраля 1942 г.):
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
И далее шло строкой: «ВСЕ НА РЕФЕРЕНДУМ!» Это на самом деле был час мужества для нашей республики, особенно для Кишинёва. На второй стороне был адрес избирательного участка, чтобы люди знали, куда идти, потому что голосование производилось не в традиционных местах. Воинские части тоже открыли у себя участки. Участков было, естественно, меньше, чем обычно.
Мы знали, что нас будут громить, и мы должны были их упредить. Я ездила от имени нашей организации в Москву, в комиссию по референдуму за СССР, и там добилась официального разрешения начать его на два дня раньше. Долго-долго объясняла им там всем, для чего нам это нужно – в России совершенно не понимали, что у нас происходит. Я им объяснила, что если мы начнём 17-го, то нас попросту перебьют. И что нам нужен официальный документ, который бы разрешил провести референдум на два дня раньше, в противном случае он мог быть признан нелегитимным. Соответствующее письменное разрешение я получила. Я также попросила у них рации – тогда ещё не было мобильных телефонов – они были крайне удивлены:
- Зачем?
- Если у нас обрежут телефонную связь, то как же мы будем связываться между собой и с участками? Вы верьте нам, мы вернём!
Рации нам не дали. Они очень удивлялись:
- Как же вы готовитесь так предусмотрительно!
Потом пару раций нам дал замполит полка МВД Иван Моторный, и они пригодились. Он дал нам и УАЗик.
Мы начали голосовать не 17-го марта, а 15-го. В ночь перед референдумом, с 14-го на 15 марта, в каждый почтовый ящик по республике положили нашу листовку. Я лично проводила инструктаж, чтобы к ним относились бережно, не больше одной в почтовый ящик - мы были бедной организаций, листовок у нас было мало. Лично составляла план, организовывала людей: кто, куда и что разносит. Работа эта проводилась в обстановке особой секретности, в ней напрямую участвовало несколько сот человек и никто не предал!
Когда утром открылись избирательные участи, для прорумынских нацистов это был шок. Они знали, что Приднестровье и Гагаузия будут точно голосовать, и заранее направили своих боевиков туда. Но они не ожидали, что начнёт голосовать Кишинёв, столица. 15-го марта в 8 часов утра потянулись голосовать в основном молдаване (кишинёвские молдаване почти все выступали за СССР, нацисты собирали своих сторонников в некоторых самых глухих сёлах и везли в города автобусами), русские почему-то ждали 17-го. Молдаване, мои соседи, объясняли мне это так:
- Вы, русские, не знаете румын, они непременно будут бить, надо проголосовать быстрее.
Поскольку избирательных участков было не так много, то очереди на каждый участок были, как в своё время в Мавзолей Ленина в Москве. Власть растерялась, на передислокацию их боевиков ушло полтора дня, и 16-го марта в середине дня началось побоище. Там не щадили никого - ни стариков, ни женщин.
Участок Карла Маркса-7, о котором я уже упоминала, громили семь раз, это происходило следующим образом. Вот мы догадываемся: идут боевики. Но у них же нет знаков различия, а как мы можем не пропустить их на избирательный участок? Мы пропускали всех, они скапливались внутри и окружали участок снаружи, после этого начинали бойню. Для них самое главное было захватить урну с бюллетенями. Со списками было так – перед каждой женщиной был всего один лист. Когда он заполнялся, сзади подходили наши мужчины, забирали этот лист и прятали его в подготовленное убежище. Женщинам была дана инструкция: когда начнут громить, схватить этот единственный лист и бежать. Они так и делали.
Мужчины должны были сохранять урны, поэтому они бросались за них в бой. Было много покалеченных, с переломами, с пробитыми головами, причём властями было дано указание: в больницу пострадавших не принимать! Единственным местом, куда их соглашались брать, был госпиталь МВД. Встречались открытые переломы, закрытые, черепно-мозговые травмы.
Я сама видела настрой людей – они шли в бой за Родину. Их били, а они изворачивались, лезли через забор, но прорывались, чтобы проголосовать. Все понимали, что происходит. Мы добились, что бюллетени нигде погромщикам не достались, хотя что-то и порвали. Были и такие бюллетени, которые залиты нашей кровью – членов избирательных комиссий. Так было на всех участках, за исключением таковых в воинских частях, туда боевики не врывались, но тех, кто туда шел, тоже избивали, не щадили никого.
На всех участках делали вид, что бюллетени свозятся к нам, в Дом офицеров, хотя на самом деле они вывозились в центральную избирательную комиссию, находившуюся в распоряжении парашютно-десантного полка, это у нас удачно получилось. Мы находились в Доме офицеров на втором этаже в угловой комнате и прекрасно видели, что боевики собираются вокруг здания. Но у нас ничего при себе не было, все бюллетени и списки уже были в полку, где сидели наши люди и производили подсчёт.
Около Дома офицеров у нас стоял УАЗик. Мы должны были продолжать свою игру, а не просто тихо убежать. На участках нацисты продолжали бесчинствовать, и мы должны были оттянуть их силы на себя. Нас там было шесть человек.
Среди нас был Серавино Мирко Савва, серб, у них не принято называть по отчеству, но мы его называли именно так. Участник войны, в 15 лет, после оккупации его Родины немцами, он перешёл через горы, чтобы воевать, – героический товарищ. После войны добровольно остался в СССР, служил в армии, дослужился до подполковника, вышел на пенсию. Он был уже пожилым, но стройным и высоким человеком. Я заметила, что он как-то странно переминается и смотрит на окна, и спросила:
- Савва, вы о чём сейчас думаете?
- Елена Дмитриевна, сейчас бы пулемёт в окно, ни одной бы сволочи не осталось!
- А кем вы были на войне?
- Командиром стрелковой роты.
Ворота боевики взломали, они уже висели на заборах. Солдатик наш, шофер, спросил:
- Ну как же ехать? Я же их задавлю.
Я ему ответила:
- Разбегутся, дави!
И знаете, они действительно разбежались, мы на этом УАЗике прорвались сквозь толпу. Потом петляли по городу, потому что нас догоняли на автомобилях, и в конечном счёте мы укрылись в военной комендатуре. Там просидели сутки - на военную комендатуру они ещё не решались напасть. Но при нас, повторяю, никаких документов не было, все, в том числе и бюллетени уже были в воинской части.
Ещё эпизод. Моя мать голосовала 16-го марта на заводе Счётмаш, прямо рядом с нашим домом. Она пошла голосовать вместе со своей подругой, обеим было далеко за 60. Туда они прошли, а обратно выйти не могли, потому, что участок окружила банда боевиков, но внутри была сильная группа дружинников с завода, которая парализовала их действия. Тут подъехала машина Маршала Ахромеева (в марте 1989 года он был избран народным депутатом СССР от Бельцкого терр. округа №697 Молдавии, советник Горбачёва по военным делам, 24 августа 1991 г. был найден повешенным в своём кабинете). Когда он вышел из машины, толпа на него набросилась, с него сорвали погоны, плевали ему в лицо. Самое смешное, что моя мама с подругой вместе с дружинниками кинулись защищать Маршала. Они отбили его и сопровождающих его лиц у бандитов. затащили их в здание. Мама была потрясена: как же можно, Маршал, Герой Советского Союза!
Через день или два после того, как мы сдали все документы, Ахромеев встретился со всеми членами участковых избирательных комиссий Кишинёва. Он был очень тронут, благодарил нас всех, гордился нами, пожал руки мужчинам, женщинам – поцеловал руки. Он сказал:
- Раз такие люди есть, то Советский Союз будет.
Но он ошибся. Я хочу отметить следующее: он совершенно не производил впечатление неврастеника, который может засунуть голову в петлю. Несмотря на то, что он был уже пожилым, но выглядел сильным, крепким и мужественным человеком. Когда нам сообщили, что он повесился у себя в кабинете, я не поверила в эту чушь собачью – он был не из той породы людей. Очевидно, его повесили.
Потом мы тоже приехали в центральную избирательную комиссию и помогали считать голоса. Я посмотрела: боже мой! За исключением женщин, которые удирали, практически все мужчины были с травмами, причём многие - с серьёзными. Но они всё равно приехали, потому что могло что-то оказаться нелегитимным, если бы какой-то подписи не хватило. С перевязанными головами, руками, ногами люди приходили и считали бюллетени.
Поскольку мы оттянули в Кишинёве на себя все силы боевиков, то Бельцы, Кагул, Комрат, другие города и посёлки, а также всё Приднестровье смогли проголосовать свободно. В городе Сороки избирательного участка не было, его население в основном цыгане. Они все приехали в ближайшую воинскую часть, кажется, это были Бричаны. Я потом спросила у командира части:
- У вас населённый пункт небольшой, а проголосовавших много, в чём дело?
- Цыганский барон привёл цыган из Сорок и сказал: мы, цыгане, хотим жить в Советском Союзе и будем голосовать за него, у нас в Сороках голосовать негде.
Никто из членов ЦК компартии Молдавии не голосовал, да и из аппаратчиков пониже голосовали лишь единицы. Всего проголосовало около 60% от общей численности избирателей Молдавии, повторяю: не все смогли прорваться. Из них 72% - за СССР. Власти сделали свой хитрый ход – подготовили целую сеть ложных избирательных участков, куда люди бы пришли, а бюллетени потом были уничтожены. Но они готовили их к 17-му числу, когда все уже проголосовали, да и народ туда не пошёл, потому что за два дня все уже усвоили, где голосуют на самом деле. Кроме того, все верили нашим листовкам, Интердвижение уважали. Всё было по-честному, по 2-3 раза никто не голосовал. Мы всё отправили в Москву.
Через несколько дней после проведения референдума мне сообщили, что во Дворце культуры в Приднестровье состоится собрание с участием активистов, на котором будет присутствовать Еремей – председатель ЦК профсоюзов республики. Мы понимали, что речь пойдёт о референдуме и дружно туда поехали. Члены избирательных комиссий Кишинёва заняли первый ряд, частично второй, третий. Выступает Еремей:
- Товарищи, мы, ЦК профсоюзов и ЦК компартии, в таких сложных условиях, с таким противодействием, провели в г. Кишинёве референдум. Вы знаете, что там было, что там творилось!
И продолжает рассказывать то, о чём я говорила выше. В первый момент мы оторопели. Потом я встала, долго стояла у микрофона - мне его не хотели включать. И сказала:
- Господин Еремей! Насколько мне известно, ни ЦК компартии, ни ЦК профсоюзов не только сами не участвовали в референдуме, но и препятствовали его проведению, причём очень активно.
- Нет! Да вообще, кто вы такая? Вы лжёте!
- Хорошо. Тогда назовите мне номер избирательного участка и его адрес, на котором голосовали лично вы. Причём учтите: в первых рядах сидят все члены избирательных комиссий г. Кишинёва. И если вы солжёте, вас тут же поставят на место.
Он начал возмущаться, зафыркал и ушёл. Я сказала, обращаясь ко всем - там были тираспольские активисты, рабочий комитет Бендер, руководство Приднестровья:
- Вы видите, товарищи, он не может назвать участок, на котором голосовал, потому что не голосовал совсем.
Я рассказала, как они предупреждали, что те, кто придёт на референдум, будет уволен с работы. В те времена быть уволенным с работы означало, что положение очень серьёзно, русскоязычных увольняли запросто.
Через неделю, когда мы приехали по какому-то вопросу в Приднестровье, у нас был включён телевизор. Выступал Горбачёв и заявил: «Молдавия участия в референдуме не принимала!» Вы можете себе представить, что это было?
До России тогда информация о том, что у нас творилось, не доходила, Интернета не было, в центральных московских СМИ царила строжайшая цензура.
В заключение хочу сказать, что все бюллетени голосования, с протоколами, подписями и печатями о якобы «несостоявшемся», согласно Горбачёву, референдуме сегодня хранятся за пределами Молдавии в тайнике. Они ждут своего часа, лучших времён – это юридические документы страшной взрывной силы. Повторяю: там есть бюллетени в бурых пятнах: пусть будущие историки знают, что пятна эти - наша кровь…
Записал Александр Сивов