Он заговаривал о Ефиме с тем, с другим, с третьим, разумеется, всячески стараясь не выказать своих опасений и своей безотчетной тревоги, потому что это было бы очень уж смешно и унизительно.
Так, однажды, сидя дома за вечерним чаем, он ни с того ни с сего покинул недопитый стакан, торопливо оделся, взял костыль и, ни слова не говоря изумленной жене, направился к Мартину Лукьянычу. Там тоже пили чай.
- Вот и я, - с некоторым замешательством объявил Капитон Аверьяныч, нацеди и мне, Николай Мартиныч!
Чтой-то у нас вода ноне плоха... не то самовар давно не лужен?
Долго говорили о совершенно посторонних предметах, - даже о политике и о том, могут ли обретаться мощи ветхозаветных пророков, или это им не дано. Вдруг Капитон Аверьяныч, как-то потупляя глаза, спросил:
- А что, Мартин Лукьяныч, насчет Ефима Цыгана...
как думаете?
- Что ж, кажется, отличнейший наездник: Кролик бежит на редкость.
- Да, да... бежит в лучшем виде.
Разговор опять начался о другом. Но через десять минут Капитон Аверьяныч спросил снова:
- Ну, а вообще насчет Ефима... как он на ваш взгляд?
- Что ж и вообще... Да вы, собственно, о чем?
Капитон Аверьяныч решительно не мог объяснить, о чем он, в сущности, спрашивает.
- Ну, насчет поведения... и тому подобное, - выговорил он, запинаясь.
- Вот поведение... Груб он, кажется, и пьет.
- Он, папаша, пить совершенно бросил, - вмешался Николай, - с самых сорока мучеников.
- Видите, и пить бросил! Что ж, Капитон Аверьяныч, на мой взгляд, он и поведения достойного. Народ держит в струне, это я отлично заметил, лошади в порядке, не пьяница, не вор, не смутьян.
- Да, да... - задумчиво подтверждал Капитон Аверьяныч и, помолчав, нерешительно добавил: - Вот пить...
Отчего он пить бросил? Это хорошо, что об этом толковать, но отчего? Вдруг взял и сразу кинул!
Мартин Лукьяныч засмеялся.
- Не понимаю, Капитон Аверьяныч, решительно не понимаю! - воскликнул он. - По-моему, образумился человек, вот и все.
Капитон Аверьяныч покраснел: он терпеть не мог, когда над ним смеялись; кроме того, почувствовал нелепость и несообразность своих слов.
- Ефим - нехороший человек, - решительно заявил Николай.
- Чем нехороший? - с живостью спросил Капитон Аверьяныч.
- Как чем?! Вы посмотрите на его обращение с народом... Например, с Федотом. Ведь он решительно не признает в них человеческого достоинства. Ругается, дерется!..
А с женой что делает?..
- Ну, понес! - воскликнул Мартин Лукьяныч. - У конюха достоинство, брат, одно: ходи по струнке. Без этого ни в одном деле порядка не будет. А не ходит по струнке, поневоле морду побьешь анафеме. Что же касательно жены, так это, брат, люди поумней нас с тобой сказали:
их не бить - добра не видать.
- Подлинно пальцем в небо попал, - сказал Капитон Аверьяныч, с видом разочарования отворачиваясь от Николая.
Опять заговорили о другом. Однако через час Капитон
Аверьяныч возвратился к Ефиму:
- Чтой-то есть в нем как будто...
- Да что же вы замечаете?
- Есть эдакое... дух эдакий... Какое-то такое, как будто бы... эдакое!
- Грубит?
- Ну, вот еще! Посмотрел бы я, как он мне согрубит, - и Капитон Аверьяныч выразительно постучал костылем. - А зазубрина какая-то в нем... язва какая-то.
- Разве вот зол он?
- Что мне за дело, зол он али нет? Лишь бы обязанность свою соблюдал.
- Но тогда, позвольте-с, чего же еще требовать от человека? - с досадою воскликнул Мартин Лукьяныч и, сжавши в кулак все пять пальцев, сказал: Наездник отличнейший! - и разогнул мизинец.
- Нечего и говорить, - согласился Капитон Аверьяныч и с любопытством начал смотреть на пальцы Мартина Лукьяныча, точно ожидая, что вот тут и выяснится таинственная причина его беспокойства и страха.
- Не вор, - отсчитывал Мартин Лукьяныч, - не смутьян; не пьет. Конюхов держит в ежовых рукавицах...
Да позвольте-с, чего ж вы еще хотите от человека? - И, разогнувши все пять пальцев, он с торжеством показал Капитону Аверьянычу чистую ладонь. Тот посмотрел на ладонь, вздохнул и стал прощаться.
- Нет, нет, это вы напрасно, Капитон Аверьяныч, - провожал его хозяин, - я так думаю, что нам решительно сам господь послал такого наездника.
- Да, да... - безучастно согласился Капитон Аверьяныч и, ощупывая костылем дорогу, постукивая в стены, около которых приходилось идти, замурлыкал себе под нос тот напев, который обозначал тоскливое и недоумевающее настроение его духа.
Когда волнение от приезда Ефрема улеглось в Капитоне Аверьяныче, - что, кстати сказать, случилось на другой же день, - он попытался привлечь и сына к разрешению мучительных своих недоумений. Медлить было некогда, ибо на днях предстояло посылать в Хреновое.
- Поговори-ка с ним... Вглядись в него хорошенько, в идола, - сказал Капитон Аверьяныч, - может, тебе со стороны-то будет виднее.
Чтобы сделать удовольствие отцу, Ефрем сходил в рысистое отделение, посмотрел на Цыгана при запряжке и, пожимая плечами, сказал отцу:
- Я на твоем месте сейчас же бы прогнал его.
- А что?