Старый Казимир хранил молчание в течение всего этого разговора, смысл которого остался для него во многом недоступным. Его сильно удивил преобразившийся облик друга.
Робен был и в самом деле неузнаваем. Глаза горели, на бледном лице заиграл румянец. Свойственная ему молчаливая сдержанность уступила место внезапной говорливости. Голос его звучал без умолку... Он рассказывал, захлебываясь в словах, о своей работе, борьбе, о своих надеждах и разочарованиях. Он пытался растолковать непросвещенному старику негру разницу между уголовным и гражданским правом*, между рецидивистами** и политическими. Он пытался объяснить, какая пропасть разделяет тех и других. Бедный негр никак не мог уяснить, за что же так сурово карают людей, которые не совершили никакого преступления.
______________
* Уголовное право - свод законов об ответственности за уголовные преступления (кражи, ограбления, убийства и т.п.); гражданское право - свод законов об имущественных и личных взаимоотношениях граждан страны.
** Рецидивист - уголовный преступник, неоднократно отбывавший наказание по приговору суда.
- А теперь, - заключил бургундец, - когда я почти спокоен за судьбу моих близких, рукоятка топора жжет мне руки! За работу, Казимир, за работу! Будем долбить и тесать эту колоду без передышки, завершим дело нашего освобождения, и пусть наша лодка побыстрее и подальше увезет нас от зловещих берегов...
- Так и будет, - ласково поддержал его старик.
И двое мужчин горячо взялись за работу.
* * *
Дней за сорок до побега Робена в Париже, на улице Сен-Жак разыгралась трогательная сцена. Было первое января. Сильный мороз, нечастый гость в столице Франции, да еще в сочетании с леденящим северным ветром, превратил огромный город чуть ли не в сибирскую глухомань.
Женщина в трауре, бледная, с глазами, покрасневшими от холода, а может быть, и от слез, медленно поднималась по грязной лестнице одного из тех огромных и уродливых каменных домов, какие еще встречаются в старых парижских кварталах. Настоящие казармы с бесчисленными закутками, доступные и людям с самым тощим кошельком; в таких домах находит пристанище множество обездоленных.
Женщина держалась с достоинством и с достоинством носила бедное вдовье одеяние, свидетельствовавшее о постоянных заботах и о мужественной борьбе с нуждой.
Поднявшись на шестой этаж, она перевела дыхание, вынула из кармана ключ и осторожно вставила его в замочную скважину. На негромкий звук отпираемого замка тотчас откликнулся хор детских голосов.
- Это мама! Мама!
Дверь отворилась, и четверо мальчуганов, из которых старшему было лет десять, а младшему не более трех, обступили вошедшую. Она расцеловала каждого с той нервной и пылкой нежностью, в которой одновременно угадывались и радость, и душевная боль.
- Ну что, мои милые, вы хорошо себя вели?
- Хорошо, - ответил старший серьезным тоном маленького мужчины. Смотри, мама, Шарль даже награжден крестом за хорошее поведение.
- Вот он, - с важным видом произнес очаровательный трехлетний бутуз, указывая пухлым пальчиком на крестик у себя на груди, который по всем правилам, на красной ленточке, был пришпилен к его серому шерстяному костюмчику.
- Замечательно, детки, очень хорошо. - И мать снова обняла детей.
Только теперь она заметила в глубине комнаты рослого юношу, лет двадцати с небольшим, в черной шерстяной блузе. Он стоял и с выражением явной неловкости на лице вертел в крепких, сильных руках маленькую фетровую шляпу.
- Ах, это вы, дорогой Никола, добрый вечер, мой друг, - приветливо поздоровалась женщина.
- Да, мадам, я пораньше ушел из мастерской, чтобы забежать к вам... Поздравить с Новым годом, пожелать добра и счастья вам и детям... и дорогому патрону*... месье Робену... да, и ему!
______________
* Патрон - покровитель, хозяин.
Она вздрогнула. Красивое лицо, осунувшееся от житейских тягот, побледнело, кажется, еще сильнее. Женщина подняла глаза к большому портрету, позолоченная рама которого так не вязалась с голыми стенами мансарды*, со случайной и разрозненной мебелью, - жалкими остатками былого благополучия.
______________
* Мансарда - комната со скошенным потолком под самой крышей дома.
Крохотный букет анютиных глазок - большая редкость в эту пору года! стоял в стакане с водой перед портретом молодого мужчины в расцвете сил, с энергичным и выразительным лицом, тонкими каштановыми усами и блестящими глазами.
Скромный подарок, который преподнес парижский рабочий своему покровителю, - свидетельство душевной деликатности простого ремесленника, наполнило глаза хозяйки дома слезами.
Стоя перед портретом отца, дети тоже расплакались, заметив слезы матери. Страдания в юном возрасте особенно остры. Мучительно было видеть, как молча, без единого слова, плачут четыре малыша, для которых горе сделалось таким же привычным, как для других детей беззаботный смех.
Между тем первый день Нового года шел своим чередом. Маленькие лавчонки торговали так же бойко, как и большие магазины, Париж праздновал, детвора радовалась новым игрушкам, и взрывы веселого смеха доносились не только из особняков, но и из мансард. А дети осужденного плакали.
Они не просили игрушек. Они давно уже лишились многих детских радостей и научились обходиться без них. Да и какие могут быть радости у сыновей изгнанника?.. Что значил для них Новый год? Такой же хмурый и бесцветный, он занимался безо всякой надежды, он не сулил ничего хорошего.
Женщина вытерла слезы и протянула руку молодому рабочему:
- Спасибо! Спасибо от него и от меня...
- Мадам, нет ли новостей?
- Пока ничего. Мне все труднее с деньгами... Работа дает мало. Молодая англичанка, которая брала у меня уроки французского, заболела. Она уезжает на юг. Скоро у меня останется одна только вышивка, а от нее так устают глаза...
- Мадам, но вы забыли о моей работе! Возьму сверхурочные часы. Ну и... зима-то не навек!
- Нет, дорогой Никола, я ничего не забыла, я знаю вашу доброту и самоотверженность, вашу привязанность к моим ребяткам, но я ничего не могу принять от вас.
- Да ведь это такие пустяки! Патрон заботился обо мне, когда мой отец погиб при взрыве машины. А кто помогал моей больной матери? Бедная мама умерла со спокойной душой, и этим я тоже обязан патрону. Нет, нет, ваша семья для меня вовсе не чужая!
- И ради нас вы готовы изнурять себя работой, когда вам самому едва хватает на жизнь!
- На жизнь хватает всегда, когда руки и голова умеют трудиться. Подумайте только, механик-наладчик, да еще сверхурочные часы... Я буду получать как старший мастер!
- И будете отдавать деньги нам, лишая себя необходимого...
- Но ведь это ради моей семьи!
- Да, мое дитя, это родная для вас семья, и, однако, я должна отказать. Ладно, поживем - увидим... Если нужда станет нестерпимой... и, не дай Бог, начнут болеть дети... Голод... Сохрани нас Господь! Это было бы ужасно. Но я надеюсь, что до этого не дойдет. Поверьте, я так тронута вашим великодушным предложением, как будто уже приняла его.
- Ну... а его не собираются перевести оттуда? Я слышал, что кое-кто уже возвращен из Бель-Иля* и Ламбессы...
______________
* Бель-Иль - небольшой остров, лежит в 40 км от южного берега Бретани (Франция). Здесь находилась центральная тюрьма одиночного заключения.
- Это те, кто подавал прошение о помиловании. Мой муж никогда не станет просить тех, кто его осудил. Он не изменит своей натуре, главное для него честь, собственное достоинство.
Молодой человек молча опустил голову.