АННОТАЦИЯ РЕДАКЦИИ
Книга известного датского путешественника, исследователя, публициста и писателя Арне Фальк-Рённе посвящена началу колонизации Австралии в конце XVIII века. Обладая даром высокой художественности и опираясь на огромный документальный материал, автор воссоздает картину Англии времени промышленного переворота с ее чудовищными социальными противоречиями. Герои книги - каторжники, привезенные в только что созданную колонию в Австралии и сумевшие совершить дерзкий побег.
О ПУТЕШЕСТВЕННИКЕ И ПИСАТЕЛЕ А. ФАЛЬК-РЁННЕ
Арне Фальк-Рённе - известный датский писатель и путешественник, проведший несколько десятков лет в странах Тихоокеанского региона. Австралийский материк, Новая Гвинея, Новая Зеландия, пестрая мозаика островов Океании - весь этот яркий и красочный мир тропической и субтропической природы, растения и животные, а главное люди - знакомы Фальк-Рённе в живых деталях, из которых создавалась ткань многочисленных произведений писателя. В этих работах причудливо переплетаются прошлое и настоящее, традиции и современность, романтический полет фантазии и неприкрытая правда реальной действительности. Книги Фальк-Рённе не раз переводились в нашей стране. Особенно большую популярность завоевали две из них - "Слева по борту рай", повествующая о судьбе мятежной команды корабля "Баунти", и "Путешествие в каменный век" [1], знакомящая с племенами, населяющими самые глухие районы Новой Гвинеи, с их нравами и обычаями, которые дают представление о жизни наших далеких предков.
Новая книга датского писателя "Где ты, рай?", вероятно, наиболее совершенная в литературном отношении, сразу же захватывает воображение читателя необычным сюжетом и подлинным драматизмом изображаемых событий и человеческих судеб. В ней мастерски выписаны характеры основных героев, каждый из которых наделен ярко индивидуальными чертами. Читатель погружается в описание полного опасностей плавания горстки смельчаков, бежавших с каторги, по необъятным просторам Тихого океана, перелистывает страницы гражданской истории Англии конца XVIII века, знакомится с начальным периодом освоения Австралии европейцами. Интересный познавательный материал органично вписан в рамки художественного произведения, в котором ставится извечный вопрос о праве человека на свободную и счастливую жизнь.
ВВЕДЕНИЕ
Арне Фальк-Рённе
Кассемосе-Санн, июль 1982 г.
Несколько лет назад я путешествовал по Тихому океану, следуя по пути мятежного корабля "Баунти" [2] к далекому острову Питкэрн [3], где и поныне живут потомки Флетчера Кристиана [4] и других бунтовщиков и их полинезийских жен. Лейтенанта Вильяма Блая и 18 моряков, оставшихся верными долгу, которые сами захотели или по каким-то причинам были вынуждены присоединиться к своему командиру, посадили в баркас, и на этом утлом судне опытному мореплавателю Блаю удалось преодолеть расстояние в 4000 морских миль по океану от острова Тофоа [5] в архипелаге Тонга вдоль внутренней (западной) стороны в ту пору неизвестного Большого Барьерного рифа через Торресов пролив и Арафурское море. Они добрались до голландской фактории на острове Тимор, аванпоста цивилизации, 28 апреля 1789 года.
После пребывания на острове Питкэрн я повторил маршрут Блая по воде и по воздуху. Вместе с австралийским ботаником Ричардом Девенпортом мы проехали от Куктау-на до маленького острова в пределах массивного Барьерного рифа, где Блай и его спутники впервые увидели землю.
Это был прекрасный январский день в разгар лета Южного полушария. Глядя вниз из окна вертолета, мы оба, я и Девенпорт, ощутили, насколько велик крупнейший риф нашей планеты. Он простирается почти на 3000 километров от субтропического острова Фрейзер на юге до тропических островов в Торресовом проливе на севере, что соответствует кратчайшему расстоянию от Копенгагена до Гибралтара, однако, кроме того, риф извивается как змея, что делает его еще длиннее. Местами, как, например, у мыса Мелвилл на полуострове Кейп-Йорк, риф подступает так близко к берегу материка, что можно слышать, как отдается гул набегающих волн в чаще влажного тропического леса, но зато в других местах риф далеко отстоит от материка, например, у мыса Таунсэнд на 400 километров. В этом месте встречаются также группы других рифов, что оправдывает данное ему название - "кладбище судов". На небольшом вертолете мы подлетаем к двум рифам и проходим над ними во время отлива на высоте нескольких метров. Зеленые и красные голотурии - морские огурцы [6] - как раз в это время высовывают верхние части тел над водной поверхностью, а бурые кружева водорослей расстилаются пучками. Сверху все это похоже на гигантский персидский ковер, зачем-то погруженный в воду. "Одно плохо: на этом ковре можно спать только до обеда", - усмехается Девенпорт [7] и указывает вниз на красочную неразбериху. Теперь я тоже замечаю тысячи сероватых, иногда почти совсем белесых объектов, которые проглядывают среди морских огурцов, водорослей и морских звезд. Это - кораллы с еще живущими небольшими особями, окруженными миллиардами их отмерших сородичей. Одни из них похожи на наконечники стрел, другие напоминают зубы акул, третьи - сталактиты, которые, словно миниатюрные минареты, пробиваются сквозь пелену водорослей.
Машина снова взмывает ввысь, в бесконечную, пронизанную солнечным светом голубизну небес. Далеко внизу под нами виден тот проход в рифе, сквозь который Блай и его спутники на баркасе вошли в спокойные воды. Сверху риф похож на жемчужное колье огромных размеров; его овал в длину превышает пятьдесят километров; мористый край отмечен сотнями белых точек и столбиков: этот прибой у коралловых островов виден с высоты нашего вертолета. Жемчужное колье наброшено на светло-голубой бархатный полог моря. Пилот снова направляет машину вниз, и на мгновение жемчужная цепь превращается в лунный кратер, а там внизу среди огромной массы крохотных окаменевших животных от зоны прибоя поднимается дымка водяного пара, которая колышется, словно жертвенный костер в индийском храме, над полосой белого песка, который теперь показался со стороны рифа, обращенной к лагуне.
Пилот готовится к посадке на твердый песчаный грунт поблизости от острова Ресторейшн. Мы раскачиваемся над банкой на высоте нескольких метров, снова взмываем вверх, разворачиваемся и летим обратно. Пилот мгновенно ориентируется в обстановке. Он показывает жестами нам, что песок достаточно уплотнен, чтобы вертолет мог снова подняться в воздух. В третий раз он пролетает на небольшой высоте над маленьким песчаным островом и касается земли; некоторое время колеса продолжают вращаться, выбивая плотный песок, и наконец мотор останавливается. В тот же миг несущий винт тоже поворачивается в последний раз, и этот звук гулко отдается в наших барабанных перепонках. Потом оглушительный грохот обрушивается на нас, так как риф находится совсем близко - всего лишь в нескольких сотнях метров. Здесь он состоит из двух высоких скал, напоминающих корни сломанных зубов во рту. Чуть подальше возвышаются остатки еще одного гигантского коренного зуба, окаймленные белой полосой прибоя, и затем, насколько хватает глаз, тянется низкий край кораллового рифа. На привезенной с собой резиновой надувной лодке мы осторожно гребем к острову Ресторейшн, где джунгли подступают почти к самому берегу.
Девенпорт срывает со стебля несколько продолговатых листьев и протягивает их мне. "Знаешь, что это такое? - спрашивает он. - Это листья сарсапарильи [8]. Если бы Блаю и его спутникам было известно это растение, они бы меньше страдали от жажды, причем даже самые слабые из моряков сохранили бы свои силы и не были бы так вымотаны тропическими болезнями в Голландской Ост-Индии".
Это было мое первое знакомство с листьями кустарника сарсапарильи, или "сладкого чая", как его называли раньше. У человека, пожевавшего их, возникает ощущение насыщения, позволяющее длительное время обходиться без воды и пищи. В этом отношении есть сходство с листьями растения кока, которые жуют индейцы, живущие в Андах. Вечером в нашем лагере, устроенном на берегу, Девенпорт сварил пригоршню этих листьев, и мы пьем красно-бурую сладковатую жидкость как чай. Этот прекрасный вечер сменяется спокойной ночью, когда стихает шум прибоя (во время отлива) и шелест ветра в свисающих кронах пальм создает умиротворенность в душе.
В ту ночь у костра на острове в Большом Барьерном рифе образ Мэри Брайент вошел в мою жизнь.
Ричард Девенпорт рассказывает, что благодаря этим листьям "сладкого чая" осуществилось одно из самых рискованных предприятий в истории мореплавания. "Я имею в виду не Блая и его спутников, - говорит он. - Их плавание, конечно, было незаурядным, но ведь в конце концов на баркасе были компас и секстант [9], Блая считали одним из лучших капитанов того времени, а все его спутники были опытными моряками. Нет, я думаю о молодой женщине из Ботани-Бея, о Мэри Брайент, о ее двух маленьких детях и восьми других беглецах из страшной каторжной колонии, которые на небольшом баркасе бороздили эти воды среди островов и рифов через три года после плавания Блая. Правда, один из них, по слухам, раньше был пиратом в Вест-Индии и, и, возможно, умел пользоваться квадрантом [10], но все же их предприятие кажется фантастически смелым. Они тоже добрались до Купанга на острове Тимор после того, как на них нападали австралийские аборигены, их преследовали каннибалы на каноэ, их уносило далеко в океан. Там они сбились с пути и израсходовали весь провиант. Но они выжили благодаря собранным Мэри листьям сарсапарильи". Девенпорт закурил трубку и помешал угли костра. "Может быть, им помогло преодолеть все испытания совсем другое, - добавляет он. - Они хотели быть свободными. Эти люди выросли в обществе, где быть бедным само по себе преступление, и жили в обстановке сословных предрассудков, которые нам теперь трудно понять. Они были осуждены на смертную казнь, которая была заменена пожизненной ссылкой, за ничтожные проступки, например за кражу дюжины шелковых носовых платков, контрабандный провоз двух бочек вина без уплаты налога на таможне или угон овцы. К сожалению, мы так мало знаем о замыслах этих людей, а о Мэри и ее спутниках по баркасу известно лишь, что они наверняка добрались до Купанга. Мне кажется, что их судьба гораздо более интересна, чем участь чванливого и склонного к интригам лейтенанта Блая. И их плавание, наверное, гораздо более героическое, чем плавание Блая, поскольку эти простые люди совершили морской поход, который не всякий опытный моряк рискнет предпринять, даже напрягая все силы. Кто же они были такие и как им удалось в открытой шлюпке проплыть более 4000 морских миль? Говорят, что у них возник своеобразный ритуал, который быстро вошел в обычай. Когда им становилось особенно плохо, один из них спрашивал: "Где же рай? Я не вижу его". А другой отвечал: "Мы обязательно его найдем. Только держитесь"".
Где-то здесь на этом берегу или совсем рядом Мэри Брайент и ее товарищи устраивали лагерь. Рассказ Девенпорта о беглецах из Ботани-Бея почему-то произвел на меня неизгладимое впечатление. Может быть, этому способствовала и вся окружающая обстановка. Впервые осенью того же 1981 года я смог проверить исторические факты. Занимаясь в библиотеке имени Митчелла [11] в Сиднее в связи с работой над книгой "Король острова", посвященной пребыванию датчанина Йоргена Юргенсена на каторге на Тасмании, я имел возможность просмотреть большую выборку иллюстративного материала, посвященного тому историческому периоду, когда Австралия была английской колонией, в которую ссылали каторжников. Библиотекарь выкладывал пакеты разных бумаг на стол, и, когда я открыл один из них, там оказался засушенный лист сарсапарильи. "Это недоразумение, - извинился библиотекарь, - это относится к совсем другому побегу с каторги".
Так я снова напал на след беглецов из Ботани-Бея и с тех пор стал заниматься этим делом, как детективной историей. Я хотел больше узнать о Мэри Брайент и ее товарищах прежде, чем все это обратится в пыль и забудется. Работа захватила меня. Лист "дикого сладкого чая" снова навел меня на след каторжников, бежавших на баркасе из Ботани-Бея.
Дружелюбный библиотекарь сообщил мне, что лист сарсапарильи был прислан в библиотеку имени Митчелла профессором Ф.А. Поттлом, который, разбирая архив покойного шотландского литератора Джеймса Босвела, обнаружил этот лист в одной из книг. Рядом лежала записка, которая подтверждала, что этот замечательный шотландец спас Мэри Брайент от виселицы и в знак благодарности она подарила ему эту единственную реликвию, сохранившуюся от страшного путешествия по неведомым морям. Поттл считал, что лист "чая" должен храниться на родине, в Сиднее, а не в Оксфорде, и таким образом он нашел пристанище среди старинных документов эпохи каторжной колонии в Австралии.
Как уже упоминалось выше, у меня появилось стремление к поискам: я хотел знать все, что известно о Мэри Брайент и ее товарищах по побегу. С этой целью я снова прилетел в Австралию и в библиотеке имени Митчелла погрузился в чтение старых судебных протоколов эпохи "первой флотилии" [12]. Позднее в британских архивах я получил копию списка узников тюрьмы Ньюгейт. Таким же путем мне удалось обнаружить копию дневника, который вел один из беглецов, ирландец Джеймс Мартин, во время побега. Первоначальный текст дневника был утерян, однако, когда Мартин в качестве узника был водворен в Ньюгейт, он подготовил там рукопись под названием "Меморандум важнейших событий во время побега". С этим меморандумом, а также двумя газетными статьями (1792 года) я смог ознакомиться и на этой основе написал заключительные разделы книги, после того как посетил местности, где разворачивались основные события. Повествование о Мэри Брайент и ее побеге, разумеется, не могло быть создано без великодушной поддержки, оказанной мне сотрудниками архивов Нового Южного Уэльса и библиотеки имени Митчелла. Пользуясь случаем, я благодарю их за неизменную предупредительность и большую помощь.
Глава 1
Плимут, Англия, 1786 год. - Жестокость, повседневная жизнь и классовые различия в английском обществе. - Ужасные условия на судах английского флота. - Мэри Брод арестуют за воровство. - Кольцо виселиц вокруг Лондона. - 223 нарушения закона караются смертной казнью. - 300 ударов кнутом за кражу овцы. - Мэри приговаривают к смертной казни, которую милостиво заменяют семью годами каторжных работ. - "Белых невольников" отправляют в Северную Америку. - В связи с войной за независимость в Северной Америке местом ссылки выбирается Новая Голландия.
1
Находясь в некотором смятении духа после двух рюмок молочного грога, почтенная Агнес Лейкмен решила отправиться из порта Плимут через неприглядные переулки портовых кварталов в дом на окраине города, где она жила вместе с братом. Мачты судов покачивались на воде, словно живой лес, а тот, кто выпил теплое молоко с джином, естественно, мог испытывать некоторую неустойчивость и на суше. Кварталы, прилегающие к порту, отнюдь не пользовались лучшей репутацией, и в этот почти весенний январский день тысячи людей толпились на узких, плохо вымощенных улицах, загрязненных различными отбросами. Брат мисс Агнес, добродетельный и деловой мистер Эдмонд, работает в одной из контор судового снабжения, которая обеспечивает капитанов торгового флота всеми видами товаров, необходимых на Золотом Берегу [13], где погружают на суда невольников для отправки в Вест-Индию. А из Вест-Индии корабли возвращаются в Плимут с сахаром и ромом, иногда с шелком и другими красивыми тканями, это и есть так называемая "трехсторонняя торговля".
На этот раз мистер Эдмонд дешево выторговал у одного из матросов красивую шелковую косынку и подарил своей сестре. Она восхищена подарком, хотя в обычном состоянии, наверное, никогда бы не решилась надеть ее на себя среди всей этой грязи. Видимо, под бодрящим влиянием молочного грога она завязывает косынку узлом на шее и прижимает к себе сверток с двумя серебряными подсвечниками, предназначенными для капитана судна. Эдмонд должен передать их ему, когда тот снова отправится в плавание.
Плимут и Портсмут - два крупных порта английского флота и очаг смуты, которая в самом конце XVIII века переросла в массовое восстание во флоте Великобритании. Как все города этой страны, они носят отпечаток жестокости, которая была присуща всему английскому обществу и фактически привела к состоянию гражданской войны, когда социальные низы ополчились против имущих, образованных, титулованных. Люди, не имевшие образования, бедные и отверженные обществом, были обречены жить на улицах, на задворках, в жалких кабаках, где можно вволю набраться джина за шесть пенсов и затем улечься спать на полу где-нибудь в вонючем подсобном помещении. И жестокость проникла всюду. В длинных извилистых темных переулках часто поливали скипидаром пойманных крыс (а их было множество) и поджигали на потеху народу. В 1792 году, когда Дэвид Тайри был осужден за измену, его казнили публично, сняли с виселицы еще живым, растянули и разорвали на четыре части. Горожан Портсмута и приезжих согнали к месту казни, чтобы они насладились этим зрелищем. Толпа прорвала ограждение, люди хватали оторванные части тела и расчленяли их на еще меньшие куски. Кабатчик из Госпорта раздобыл голову казненного и выставил ее, чтобы увеличить доходы своего заведения.
Вероятно, флот, офицеры и матросы несут значительную ответственность за атмосферу грубости и жестокости, которая прочно утвердилась на военных кораблях его величества, а также на торговых судах. Рядового матроса можно бить кнутом за малейший проступок, практикуются бесчеловечные телесные наказания, людей заковывают в кандалы и бросают в трюм судна. Матросы жалуются и на питание, непостижимо плохое по современным меркам: в пище кишат черви, а вода отдает тухлятиной. Однако главные предметы недовольства касаются жалованья и увольнения на берег. Матросам и даже офицерам платили по тарифам, утвержденным еще во времена Кромвеля. Таким образом, лейтенант Вильям Блай с корабля "Баунти" зарабатывал всего около трех шиллингов [14] в день. Офицеры, как старшие, так и младшие, могли получить увольнение на берег, когда хотели, но рядовых матросов капитаны не решались отпускать на берег, опасаясь дезертирства. Сопоставление числа рекрутов, набранных во флот, и потерь в военный период с 1774 по 1780 год показывает, что всего было взято 175.990 рекрутов, во время прохождения службы убито 1243 человека, 18541 "выбыл по болезни" и 42069 дезертировали.
Из-за тысяч беглых моряков, укрывавшихся в Портсмуте и Плимуте, эти портовые города становились небезопасными "для порядочных людей". Многих дезертиров снова насильственно завербовывали, а некоторые из них обзаводились подложными увольнительными документами, которые изготовлялись ловкими людьми, умевшими писать, и продавались в розницу в трактирах. Бумаги не всегда подвергались тщательному изучению. Като Мартин, матрос с судна "Долли", плававшего в Ост-Индию, показывает вербовщикам увольнительную, в которой приведены его приметы - рыжеволосый и голубоглазый. На самом деле он негр, черный как смоль. Увольнительную он приобрел на стороне и поскольку сам не умел ни читать ни писать, то не знал, что там написано.
Таков Плимут, по которому в этот январский день 1786 года идет Агнес Лейкмен. Как, однако, здесь воняет! И отчего люди так орут! Веснушчатые рыжие женщины с наполненными рыбой корзинами на головах и маленькими трубками, крепко зажатыми между гнилыми зубами, оставляют шлейф скользкой рыбьей чешуи на неровных камнях улиц. В сточных канавах, которые, словно реки, текут вдоль мостовых, среди непролазной грязи проплывают корки апельсинов, дохлые крысы и тухлые рыбьи головы. Двое оборванных ребятишек присели на корточках над канавой и, не стесняясь, справляют нужду.
Может быть, было бы лучше нанять носильщиков; их достаточно много, и они готовы отнести куда угодно; ее непрерывно окликает какой-нибудь носильщик, надеясь заработать: "Миледи! Миледи! Не пачкайте ваши красивые ноги. Позвольте доставить вас к вашему дому". Но Агнес Лейкмен не поддается соблазну. Вероятно, она не чересчур скупа, но понимает, что надо экономить по мелочам, чтобы скопить деньги к старости. Себя она считает старой женщиной, так как ей скоро исполнится сорок лет. Зубы у нее в ужасном состоянии, их осталось всего три, однако она утешает себя тем, что у большинства дам в ее возрасте тоже плохие зубы. Немногие мужчины пытались за ней ухаживать. Откровенно говоря, Агнес называют старой девой. Она совсем некрасива и непривлекательна: ужасно тощая и долговязая, как будто созданная из сплошных линий и углов. В своем квартале она известна по прозвищу Лошадь, некоторые называют ее также "богатой лошадью". Тот, кто в этот день наблюдает, как она, спотыкаясь, ковыляет по грязи, должен также признать, что ее грубое вытянутое лицо под красивой шелковой косынкой сильно напоминает морду усталой лошади.
2
Три молодые девушки увидели Лошадь. Они стоят, прислонившись к стене, поблизости от общественного колодца. Мимо проходят разные люди, преимущественно не из благородных сословий: служанки, ищущие работу, но тем не менее имеющие достаточно времени, чтобы восхищаться спесивыми лакеями в ярких ливреях; бойкие посыльные и медлительные тунеядцы; дамы легкого поведения, вышедшие подцепить клиентов; вербовщики кадров для королевского флота, словно работорговцы, они не упустят случай сбить с ног какого-нибудь молодого человека и затащить его на борт корабля, где капитан покупает молодых парней, которых можно продать как слуг (этот термин применяется для обозначения беглых невольников в североамериканских колониях, которые недавно дерзнули назваться "свободными штатами"); старые евреи в меховых шапках, торгующие шнурками для обуви; девочки и мальчики, которых посылают к колодцу, чтобы они принесли полные ведра воды.
Мэри Брод и две ее подруги, Кэтрин Фрайер и Мэри Хейдон, которую зовут также Мэри-Пастушка, несколько месяцев назад появились в Плимуте. Они уроженки деревень Корнуолла. Сама Мэри родом из небольшой общины Фовей, ее отец - рыбак. Несмотря на все, что ей пришлось испытать в Плимуте, у нее сохранился веселый блеск в глазах. В свои 22 года, имея привлекательную внешность, она вполне могла бы пополнить ряды куртизанок. Но она вовсе этого не хочет и не отзывается на подобные предложения. Ведь Мэри, так же как и ее подруги, отправилась в большой город, надеясь получить работу, приличный заработок. Первоначально она мечтала стать портнихой и шить платья дамам высшего света, но невозможно найти такую работу. Вместо этого пришлось стать камеристкой у благородной дамы в Девоншире, но она сбежала с этой службы, а дома, в Фовее, тоже не было работы.
Английские земельные законы, которые вступили в силу еще во время правления королевы Елизаветы, теперь впервые привели к наглядным результатам. Благородные феодалы всюду прибрали к рукам бульшую часть земель и превратили их в пастбища для овец, одновременно расширив площади своих охотничьих угодий. Крестьян вынуждали продавать землю, часто себе в ущерб, и в сельской местности не находилось работы для молодых людей. Тем, кого не привлекал невольничий труд на прядильных фабриках и кто не хотел работать в угольных шахтах, где 7-8-летние мальчики толкали вагонетки ногами и руками, была уготована жизнь в крайней нищете.
Положение в стране походит на гражданскую войну между богатыми и бедными. На больших дорогах орудуют разбойники, а в городах - шайки карманников; каждый человек в опрятной одежде подвергается риску быть ограбленным. Перед въездом в города установлены деревянные скелеты виселиц, над которыми кружат стаи черных воронов, рвущих трупы повешенных преступников. На реях судов в порту тоже качаются несчастные, застигнутые на месте преступления. Не менее 223 нарушений закона караются смертной казнью, в том числе карманное воровство, кража со взломом, убийство, ограбление дома на сумму более 40 шиллингов, отправление писем с угрозами, выкапывание деревьев из частных садов и на улицах, разорение шестов в посевах хмеля, мятеж и дезертирство, изнасилование, преступление норм нравственности, похищение наследника, разрушение прудов для рыбы, нанесение увечий скоту, изготовление фальшивых документов и банкнотов, морское пиратство, кража лошадей и других видов скота, кража белья или одежды стоимостью свыше 40 шиллингов, незаконное возвращение из ссылки, утаение смерти незаконнорожденного ребенка, измена, святотатство.
Бедные по необходимости вынуждены преступать букву закона, и к ним повседневно обращены цинизм и бесцеремонность властей. Даже самое маленькое нарушение закона карается поркой, например невежливый ответ слуги дворянину или невнимательность матроса во время прохождения службы. Триста ударов кнутом вряд ли могут вынести многие здоровые мужчины; такая кара причитается за кражу овцы; за браконьерство наверняка полагается виселица, причем не играет никакой роли, кто совершил преступление: молодой человек лет двадцати или подросток. Ведь он преступник, грех бродит в его крови. Пятнадцатилетние мальчишки раскачиваются на виселицах Плимута.
Поверьте, что боязнь таких ужасных наказаний удерживает Мэри Брод и ее двух подруг от занятия тем, что мы теперь довольно скромно называем воровством. Однако девушки три дня не ели, и в преуспевающей Англии, где еды хватило бы на всех, ежедневно люди умирают от голода. Когда предоставлен выбор между тем, чтобы умереть от голода или умереть на виселице, разница не очень велика. Теперь взгляните на тощую костлявую старую деву с лошадиным лицом, с красивой шелковой косынкой и свертком в руке. Края косынки развеваются на ветру. Не требуется особой сноровки, чтобы сорвать эту косынку и быстро убежать с ней. Она наверняка стоит не менее пяти шиллингов. А на пять шиллингов три человека могут прокормиться много дней, да еще в придачу получить кувшин доброго хмельного пива. Но почему у нее такая неуверенная походка? Не исключено, что она утром пропустила рюмку водки в портовом квартале. Она направляется в темный переулок, и, как только в него войдет, можно осуществить замысел.
Три девушки сразу принимают единодушное решение. Мэри сорвет шелковую косынку, Кэтрин и Мэри Хейдон попробуют вырвать сверток. В переулке довольно темно, но там также очень тесно. В это время как раз прогоняют стадо свиней вниз по переулку, и людям приходится расступаться во все стороны. Агнес Лейкмен отходит к стене дома, и этот момент Мэри использует, чтобы сорвать с нее косынку. Кэтрин проползает между ногами толстого господина и снизу резким движением вырывает у нее сверток, затем перебрасывает его Мэри Хейдон, и в тот же миг три девушки быстро проносятся сквозь толпу людей подальше от места преступления.
Агнес разражается истерическим воплем, который заглушает грохот телег и крики продавцов, расхваливающих свой товар. "Меня обокрали, - орет она. Меня хотели убить". Но это не производит никакого впечатления, пока сиплый голос не объявляет: "Даю крону тому, кто поймает вора".
Крона, целых пять шиллингов, - это состояние для многих людей, находящихся в переулке. Маленький юркий сапожник бросает то, что у него было в руках, и пускается в погоню за воровками. Если он получит вознаграждение, то сможет кормить свою семью, немощную мать, кашляющую жену и четырех тощих ребятишек, целую неделю. Две долговязые немолодые проститутки, которые пытались скрыть свои оспины столь многими кремами и румянами, что больше напоминают клоунов, чем женщин, причмокивают языком при мысли о том, сколько джина можно приобрести на крону. И они тоже бросаются в погоню за девушками. За ними устремляются многие другие. Там и сям среди разного рода товаров идет дикая охота. Кэтрин удается пнуть ногой телегу лудильщика с кастрюлями, горшками и сковородами, так что вся эта посуда вываливается в грязь переулка. Кто-то толкнул старую бабу, несущую на голове плоскодонную корзину с живыми угрями, содержимое корзины соскользнуло вниз и лежит в липкой жиже. Угри обвились вокруг шеи и плеч одной из рябых проституток, которая разразилась потоком грязной брани. Теперь большинство людей в переулке участвует в погоне. У трех девушек мало шансов ускользнуть, поскольку пронзительный крик "Держите воровок!" распространяется в толпе, словно огонь, который бежит быстрее, чем девушки. Из одного переулка они бросаются в другой, который выходит в грязный двор, и попадают в узкий проход, заканчивающийся высоким зеленым дощатым забором. Они запутываются в своих юбках, перелезая через забор. Однако это удается только Мэри Хейдон; Кэтрин и Мэри схватывают, и на них обрушивается град ругани, плевков и пинков. Через несколько минут Мэри Хейдон тоже поймана, и их всех ведут к мисс Агнес.
Возникает новое, непредвиденное осложнение. Кто получит обещанные пять шиллингов? Сапожник и одна из рябых проституток затевают драку, причем удары сопровождаются отборной руганью. Много других добрых людей тоже претендуют на получение награды. Гнев обращается от трех девиц на мисс Агнес. "Ты костлявая старая кляча! - кричит одна из женщин легкого поведения и плюет ей прямо в лицо. - Ты намереваешься обмануть порядочную даму и утаить положенное вознаграждение".
Но вот вооруженный человек прокладывает себе путь сквозь толпу, и плотный мужчина с пистолетом за поясом и саблей в руке требует объяснить, что здесь происходит. Это один из констеблей городского шерифа, его сопровождают шесть солдат, которые быстро разгоняют толпу и одевают наручники Мэри, Кэтрин и Мэри Хейдон.
"Арестуйте трех воровок, - говорит мисс Агнес. - Они пытались украсть мой головной убор и серебряные подсвечники, которые я несла в свертке". Она наклоняется поднять сверток и тут обнаруживает, что вместо подсвечников в нем лежат две головки сыра. Пронзительным голосом она вопит: "Констебль, вокруг нас воры, арестуйте их всех..."
После этого переулок сразу становится безлюдным, помощник шерифа и солдаты препровождают трех арестованных девушек в городскую тюрьму. Мэри успевает рассказать мисс Агнес, что ни она, ни ее подруги не крали подсвечники. "Позвольте нам убежать, - просит она. - Миледи, мы решились на кражу только потому, что были голодны".
"Позволить вам убежать! - Мисс Агнес разражается дьявольским смехом. Нет, вы посягнули на то, что я заработала. Обещаю вам, я сама выйду посмотреть, как вы качаетесь на виселице".
3
Через два месяца, 20 марта, в его величества год 1786, Мэри Брод (ее фамилию сонный невнимательный писец между тем превратил в Браунд) и ее двух подруг привели к его милости сэру Джеймсу Эйру, судье Эксетерского суда, высокопоставленному господину, чья толщина была равна его длине; под его серо-белым париком трепыхалось розовое лицо, потное и упитанное, чем-то похожее на ветчину. Его милость известен как "мастер виселиц", так как он никогда не упускал возможности вынести приговор о смертной казни через повешение. Он член судейской коллегии, которая прозвана "счастье кнута", так как она приговаривает к порке за малейший проступок: 13-летний мальчик, который по тогдашнему обычаю вылил ранним утром содержимое ночного горшка из окна третьего этажа на улицу и, к несчастью, попал в возвращающегося домой дворянина, наказывается сотней ударов кнутом; 72-летний служащий береговой охраны при высадке на берег из лодки нечаянно толкнул толстого священника, и помазанник божий оказался в том месте гавани Плимута, куда стекают воды городской канализации, за это виновник должен понести наказание в 50 ударов кнутом по голой спине. Мальчики и молодые мужчины, которые, находясь в городской толпе, не успевают быстро уступить дорогу, когда мимо проносят благородного джентльмена на носилках, должны ощутить безжалостный кнут на своей коже. Для человека из простого народа это привычно, так как его спина имеет опыт общения с власть имущими. Зато джентльмена нельзя трогать, поскольку на него распространяются совсем иные законы.
Мэри и ее две подруги принадлежат к сословию, которое стоит ниже мужчин из простонародья. Они относятся к женскому пролетариату, таких нарушительниц закона редко приговаривают к наказанию кнутом, но они плотно заполняют тюрьмы и тюремные суда, а иногда их продают как служанок в Америку.