ЗИМА
График радиофикации исполнялся с небольшим опережением. Зная, специфику боевых порядков первой АЭ, поднапряглись в два дня. На сегодняшний день готова она и звено управления. По плану нужно ещё по три дня на вторую и третью. Ускорения не предвидится. Так как никто особо не вникает в суть дела, мы и так перестали особо шифроваться и тупо делали металлизированное напыление на провода, крышки прерывателей, колпачки, в свечи вживляли гасящий резистор. На этом резервы ускорения исчерпали.
При доработках лётчиков предупреждали, что радио, это не только помощь, но и демаскирующий признак. Как при пеленгации, так и простой прослушкой эфира. Помогло мало. Все кому не лень лезли поболтать с соседом, с земляком и так просто. Пришлось провести разъяснительную работу по сути, необходимости и задачам радиомаскировки с начальником штаба, который сам не совсем понимал этих вопросов. И уже ему с начальником связи причесать и вразумить словоохотливый народ.
— Не было печали, купила баба порося! — выругался Гаврила Тимофеевич, но безобразия устранили, составили правила и порядок радиообмена, заставили изучить всех причастных. Ну и соответственно ответственность за нарушения.
Наличие связи между самолетами позволило протолкнуть старую идею Василия: — Этажерка. Делимся на три группы первая непосредственно в БП штурмовиков или бомберов — прикрытие, вторая 500–800 м выше — связывает боем противника, третья во главе с командиром выше на 1500, он руководит боем, группа резерв и зачистка тех, кто уходит в набор. Проталкивать не пришлось. Слово одному, пару другому. Лётчики быстро ухватили идею, развили, облагородили и забыли от кого исходила. Коллективным автором стала 1ая АЭ. Вскоре пришлось опробовать новую тактику.
Мы с Гришей чуток не успевали. Ударили одновременно. Морозы (если до этого были -3,-4, то теперь завернуло под -40) и наши армии. Началось Зимнее контрнаступление. Жизнь и до этого нельзя было назвать тихой, теперь и вовсе. Летали и полком, и по эскадрильно, и на сопровождение, и на прикрытие войск. Первый же вылет эскадрильи капитана Попова, на прикрытие группы штурмовиков, был отмечен убедительной победой. Шли по схеме 4-4-2, напавших фрицев встретила средняя группа, если кто прорывался подключалась группа прикрытия. Командир руководил, наблюдая всю обстановку сверху. Немцы, провалив первую атаку пошли за высотой, тут и попались. Попов увеличил счёт на два сбитых, его ведомый добил подранка. Больше зачетных не было, за то штурмовики отработали по плану, и все ушли домой. Наши тоже все живы и самолёты почти целы.
При -40 работать с железом, для техников сущий АД. Половина ходили обмороженные. Лётчикам в открытой кабине И-16 тоже не мёд. Но никто не роптал, даже наоборот. Мы наступали и каждый вкладывался по максимуму, не жалея ни сил, ни здоровья. Правда через три дня морозы отступили, и 0, -1 показались теплынью. Что лично для нас с Гришей было важным: — мороз на откат никак не влиял. Заряженные моторы работали отлично, к чему лётчики уже относились как к должному. Беда подступила как слёзы к глазам.
Группа уже закончила работы по радиофикации полка, появилось кое какое свободное время. Мои мысли унеслись к планам по осуществлению мечты. Я прорабатывал компоновку, двигатель. И тут слёг мой Григорий Иванович. Поднялась температура. Ничего не болело, только температура. Поначалу ершился, мол всё пройдёт, мол никогда не болел. Когда перевалило за 39, слёг. Разместили его на рундуке в "гнёздышке". Поскольку без него я почти ничего не мог меня не трогали. Гриша был без сознания или бредил. Есть самостоятельно не мог. Кормил его бульонами и отварами. С начала болезни от него перестала поступать сила, да и бог с ней лишь бы выжил. Прошло два дня без изменений. Друг горел. В третьей АЭ пришло время обслуживания. Через день звено управления затем первая, вторая. Предупредил про откат.
— да ладно, подумаешь, немного хуже будет тянуть мотор, главное лётчик АС, — не приняли многие из них всерьёз. Через два дня, когда откат достиг 50 % — заволновались. Ещё через два, были уже на грани паники, ещё через два на грани паники был весь полк. Только теперь они осознали, что для полка Особая группа мотористов, и Григорий Иванович Киселёв, в частности. Некоторые самонадеянные требования восстановить, разбились о: — мотор выдаёт заводские параметры, а Гриша болеет.
— А как же он…?
— А вот так!
Самое интересное наш доктор не находил у него ничего, ни хрипов в лёгких, ни кашля, ни горла, даже соплей не было. Температура 39,7* держалась седьмой день, люди столько не выдерживают. И у такого могучего организма есть предел. Я брёл от столовой неся котелок с бульоном, одолевали мрачные мысли, не думал о себе, как дальше быть, нет! В кунге умирала часть меня! Вздохнув, взялся за ручку. Вдруг меня окатила волна силы, словно посадочный прожектор, среди ночи, лупанул по глазам. Рванул дверь. Посредине свободного пространства стоял и улыбался Григорий Иванович, мой Гриша, мой Друг, моя половина. Я сделал пару шагов и застыл. Он подошёл забрал котелок, куда-то его поставил, обнял:
— Спасибо!
— За что?
— Я всё видел, слышал, всё понимал, вот только сказать не мог! — и пошатнулся.
Помог ему снова разместиться на рундуке, теперь сидя. Потрогал лоб, вроде нормально, всяко не 39.
— Что там? — указал на посуду.
— Бульон.
— Давай, а то есть хочется, ажж… — не договорив, в два глотка оприходовал порцию. — Может принесёшь ещё чего ни будь по существеннее.
— Да! Конечно!
Новость облетела в миг. В "гнёздышке" побывал, наверное, весь полк. Первым примчался доктор, ощупал, обстучал, прослушал, похмыкал, почесал голову. Констатировал слабость, прописал усиленное питание и сообщил, что пациент в его услугах не нуждается. Командир полка по интересовался, когда сможем возобновить работу. Лётчикам трудно. Гриша хотел прямо сейчас. Но Сушков, видя его состояние, приказал завтра ещё отлежаться. Логика проста: — лучше день потерпеть, чем снова сляжет.
Наконец мы остались вдвоём. Я видел, что Грише не терпится поделиться со мной, чем-то важным, и он не стал затягивать.
— Сашко, а как ты меня видишь?
Я понял о чём вопрос: — если раньше фонарь был, теперь прожектор!
— Я так и думал. Если, я как ты говорил шланг или труба, то меня раздуло в диаметре. Проход стал больше, а стенки тонкие вот я всё это время их укреплял, наращивал. Видимо все силы организма на это уходили. Я как и прежде не вижу, не ощущаю "силу", но есть понимание, всё будет хорошо, надо только по больше кушать. Давай завтра начнём, а то совестно. Люди в бой идут, а я так подвёл.
— Ты еще слишком слаб. Хотя, — потянул я, осмысливая мелькнувшую мысль, — Есть идея. Сделаем санки по типу скандинавских. За одно силу проверим.
Метнулся в прицеп набрал подходящего материала. Принялись за работу. Начальник сидел на рундуке, что-то жевал и внимательно следил….. -за своим состоянием. Иногда прикрывал глаза, как бы осматривая себя изнутри. А я правил и гнул металл и дерево словно пластилин. В итоге получилось нечто, в роде инвалидной коляски на лыжах с длинными задниками, на которые мог стать человек.
— Пропеллера сзади не хватает, были бы аэросани, — оценил работу друг.
— Сам как?
_ Отлично. Есть всё ещё хочу, — улыбается.
— Вот и хорошо! Мысль про аэросани я запомнил.
— Да это я так.
— Так, не так, а сделаем!
— Смотри сам. Ты у нас голова.
Ранним утром состоялось явление Христа народу. Гриша в ватнике, стёганных на ватине штанах, огромных валенка с двойными, проложенными промасленной бумагой портянками, ушанке и меховых варежках, восседал на санях как на троне. А его верный слуга толкал это сооружение, иногда разогнавшись, становился на полозья, и они вместе катились под уклон. Так передвигались от самолёта к самолёту. Фактически достаточно поставить санки рядом с мотором. Но что бы не портить легенду, как всегда общались на немецком: практика и со стороны кажется, что зрелый мастер руководит работой подмастерья. А грубоватый язык создавал иллюзию недовольства.
— Что не тянет подручный? — поинтересовался один из механиков.
— Нет всё отлично! Это я так, что бы не зазнавался.
— Ну ты, это, Иваныч, если хорошо, может не надо так строго! — заступился за молодого механик. Он то знал каково это, крутить железки на морозе. Оно хоть и не -30*, а всё же. Да и моторы к их приходу, оповещённые мотористы, прогревали. Процесс отладки теперь занимал минут пятнадцать, если приходилось устранять мелкие внутренние огрехи. Если чисто профилактика — десять. В более сложных случаях как бог на душу положит. Тем не менее за три дня вошли в привычный режим. На третий же день ГрИв решительно покинул свой трон, посчитав время реабилитации законченным. Санки у нас выпросили оружейники, понятное дело, им боеприпасы на самолет отвезти, оружие на ремонт или профилактику. Предложили вместо сидения ящик вроде кузова пристроить. Идея понравилась. Заказали три, ящиками обещали снабдить. Чего чего, а тары у них хватало. За ними подтянулись радисты, им аккумуляторы возить (так и есть их снимали на зарядку и ставили перед каждым вылетом). Ноу Хау оценили и другие специалисты и вскоре по аэродрому носилась стая саночников. Иногда просто катались, ну что же разрядка тоже нужна.
У меня засела идея напарника про аэросани, как первый этап создания самолёта. На нём я планировал отработать силовую установку, концепция которой всё ни как не вырисовывалась. М 62 не устраивал, схема М 82 казалась громоздкой, но чем-то цепляла.
Морозы ударившие в конце первой декады декабря значительно снизила активность люфтваффе. Работы полку меньше не стало, а вот количество боестолкновений снизилось, почти, до нуля. Почти, но не совсем. Не повезло Лёшке Смирнову, однако сумел сесть на площадку ночных бомбардировщиков. Взлететь от туда было не реально. На эвакуацию напросилась особая группа мотористов, она же авральная команда. Возражений не последовало. В усиление выделили штатный технический экипаж самолёта N 21, запаслись дровами и бензином (улучшенным). Выехали в ночь, чтобы на место прибыть утром. Начинал движение Григорий Иванович, а когда выехали за шлагбаум поменялись местами. В тёплом кунге дрыхли механики, напарник перебрался на пассажирское сидение и вскоре тоже уснул, хотя раздача "силы" не изменилась. Я на такой подпитке видел, как днём, хотя 70 км зимних фронтовых дорог это вам не по автостраде. Прибыли до рассвета. Я завалился спать. Бригада разобралась с самолётом. Делать с ним ничего не планировали. Просто сняли винт и загрузили хвост в прицеп. Приготовились к буксировке, даже крылья снимать посчитали лишним. Выезжать решили ночью, береженного бог бережет. Народ, получив, свободное время, занялся кто чем, а меня потянуло на свалку. Полк ночников базировался на этой площадке не один месяц, их по началу бросили в дневные атаки. Они понесли большие потери. Довольно быстро высокому начальству дошло, что У-2 не для того. Но дров уже наломали. Так что свалка присутствовала и приличная. Добравшись, я осознал концепцию, не дававшегося до сих пор мотора. Пятицилиндровая тройная звезда и крупное литьё, необходимое для неё именно здесь. Присмотрев достаточное количество материала, отправил шефа к местному начальству за разрешением прибарахлиться. Те, уяснив суть вопроса предложили вывезти всю свалку. Это мы не смогли, но затарились от души. Народ недоумевал, зачем нам этот хлам, но добросовестно помогал. Наконец забрали из санчасти слегка помятого Алексея и двинули в обратный путь. Доехали без происшествий.
Рутинная работа выполнялась как бы на автопилоте. Все мои мысли занимала до деталей прояснившаяся картинка силовой установки. Я делал тройную пятицилиндровую звезду на основе М 11, сильно его переработав. Укрепил материалы, уменьшил ход поршня, увеличив его диаметр. Непосредственный впрыск, форкамерное зажигание, немыслимая, в это время, степень сжатия в 17 единиц, система форсирования, принудительный наддув и щелевая схема охлаждения каждого ряда давали мотор с тягой тысячи в полторы, а то и две. Так как испытывать собирался на аэросанях (для легенды) снабдил его шестилопастным толкающим вентилятором относительно небольшого диаметра в обтекателе, который сопрягался с соплом способным отклоняться в лево-право на 15* для управления. Мотораму рассчитанную для установки на самолёт водрузил на полозья. Кабину впереди делал, тоже, самолётную типа тандем. Заднее место чисто пассажирское. Между кабиной и мотором смонтировал бензобак, с возможностью его увеличить. Конструкцию завершал скребковый тормоз. Испытания, по традиции назначили на предпоследний день года.
К этому времени красная армия здорово поднажала. Фрицы испугались окружения и вывели войска с Тульского выступа. Продвижение наших составило более ста километров. Однако для нашего полка мало что изменилось. Закончились задачи на юге и переместились на западное направление. Расстояние до фронта увеличилось мало, так что мы оставались на прежнем месте.
В выбранный день с утра был лёгкий морозец, шёл небольшой снег. Мы с Гришей выкатили агрегат подальше от любопытных глаз. Запуск прошёл штатно, прогрели, провели диагностику и настройку по горячему. Выявился ряд дефектов и недодуманностей, но в целом все системы работали нормально, а КПН (конструктивно-производственные недостатки) — устраним. Испытать мотор, хоть как то серьёзно не получилось. Даже на малом газу тяга была такой, что скребок не держал, а без него скорость стала нарастать так быстро, что двигатель пришлось сразу выключить, а то и тормоз не помог бы. Нужно выезжать на лётное поле. Используя административный ресурс за разрешением отправился начальник группы. Попросил его глубоко в тонкости не влазить, мол сделали доработку на двигатель, поставили на полозья, надо испытать. Разрешили. Мотористы испытывают мотор, что может быть банальнее. Предупредили: " Желтая ракета — немедленно освободить полосу, зеленая — вообще чтоб духу не было." Понятно, что же тут непонятного. Гоняли по дальнему краю лётного поля. Мгновенно разгонялись, долго тормозили. Управление поворотом вектора тяги было настолько чувствительным, что пару раз едва не опрокинулись. Новых КПН не выявили, сожгли невеликий запас топлива, и поскреблись устранять ранее обнаруженные. Испытания признали успешными. По итогам сформировалась идея: — самолёт делать с толкающим винтом, что вело к полной перекомпановке. В процессе обсуждения выяснился неожиданный момент. Двухместную кабину я планировал из расчета на Гришу. В полёте он будет подпитывать меня "силой" и мы всем супостатам кааак дадим! Облом! Григорий Иванович панически боялся высоты, да и скорость недолюбливал. Короче, категорически попросил на него не рассчитывать. Не знаю, если бы посильнее надавить, никуда бы он не делся. Я это делать не стал. 31го декабря полёты были не интенсивные, врага лётчики не встретили вовсе. Это позволило заняться устранением огрехов двигателя, его систем, заготовкой материала для комплектующих, трансформированием бензина в высокооктановый, для машины и самолёта.
Последние дни декабря наступление наших армий ускорилось. Сразу после нового года фронт на нашем участке значительно продвинулся. Нам предстояло перебазирование, теперь на запад. Поэтому сани разобрали и уложили в прицеп. Туда же отправились остальные наши накопления. Третьего числа двинулись в путь с колонной передовой группы. Всё это время в голове и на бумаге вызревал облик моей мечты. Основу решил делать в виде двух параллельных коробчатых лонжеронов с двумя поперечными лонжеронами центроплана. Так как основную массу составляет мотор, то крылья (и центроплан соответственно) оттянуты к хвосту. На продольные лонжероны крепится моторама и обтекатель винта. В этом месте установим, немного в развал два киля, а также механизм управления отклонением сопла. Соответственно, набор шпангоутов. От стрингеров решил отказаться в пользу прочной несущей обшивки. Перед двигателем, между двух бронированных, жаропрочных перегородок расположится протектированный бензобак, возможно даже несущий кессон. В принципе ничего не мешает применить это решение. Форма фюзеляжа в поперечнике снизу почти плоская. Верхняя часть полуовальная. Перед баком, агрегатный отсек. Далее кабина пилота, приборная ниша и длинный, плоский уткообразный нос. На нём стабилизатор цельноповоротный или с рулём высоты. В носу оружейный отсек. ШКАС ставить точно не буду. Хотя, чего зарекаться, что смогу выцыганить у оружейников, то и поставим. У ШКАСа калибр маленький, у ШВАК боезапас. Вот бы что-либо посредине, типа под ПТРовский патрон.
На аэродром прибыли после обеда, даже ближе к вечеру. Нам хорошо заехали под ёлку натянули маск сеть, развесили антенны. Всё готовы к труду и обороне. Начальник пошёл по своим командирским делам. Я решил пробежаться по округе на предмет где, что "вкусное". Взял СУ-2 (санки универсальные на две ноги) и вперёд. На аэродроме совсем недавно базировались немцы. Самолёты у них тоже ломаются, а свалка — наше ВСЁ, и она оправдала мои ожидания. Здесь и мессеры, и юнкерсы, и даже хейнкель затесался. Снял пару приборов, которые можно было восстановить, или использовать на запчасти. У немцев с этим получше. Наши самолёты по оборудованию — бедненькие. Присмотрел металл, тяги, тросы, проводку, но это уже с Гришей надо приходить. Уже на обратном пути, за лётным полем, в сторонке, обратил внимание на не характерный сугроб из которого торчал уголок ящика. Любопытство не порок, а такое хобби. Оказался небольшой штабель. По надписи, вроде, советские авиационные пулемёты УБК. Что там на самом деле, может вопрос вооружения моего детища решится прямо здесь? Так надо срочно искать напарника. Нашёл, получил "люлей": — Ты где пропал? Работы непочатый край! Стало реально стыдно, извинился, рассказал о разведке "вкусностей". Обозвал психом (хоть не козлом), обозначил фронт работ: — подготовить полосу, заровнять десятка два воронок, из них три огромные, подготовить стоянки, жильё. Капитальных строений хоть сколько живых, не было. Восстанавливали и копали новые землянки. Мы присоединились к землекопам. С помощью Гриши выбирал места с менее промёрзшим грунтом и размягчал верхний слой, уже всей гурьбой разгребали снег. Вынимаемый грунт машинами свозила к воронкам и заравнивала другая бригада. ребята, конечно увидели, что копать в указанных нами местах значительно легче. Там где они начали, даже 20 см не пробили. Собрались уже сапёров привлечь. Попеняли нам, что раньше не подсказали (мне вновь стало стыдно, за свою мальчишескую выходку). Визуально косяк отрабатывал друг. Шагающий экскаватор ГрИв (с моей лёгкой руки, или длинного языка) своей огромной лопатой, чуть ли не кубометрами переправлял в кузов машины разрыхленную нами землю. Гриша вновь был герой дня. Отрыв котлован, передавали его бригаде, которая делала накат, ставила печьку, оборудовала лежанки. Мы переходили к новому месту и всё начиналось сначала. Глаза боятся, руки делают. Уже в темноте основные дела были закончены. Остались мелочи, которые будут устраняться по ходу жизни, если на долго задержимся на месте, а нет то кто-то другой. Народ умотался в край. Я тоже валился с ног, однако пересилил себя. Вылазку за ящиками откладывать не стали, пока их никто не обнаружили. В санки поместилось два ящика. Один закинули в прицеп, второй занесли в кунг. В нем, в соответствии с надписью, лежало в солидоле, промасленной бумаге, два УБК, два ЗИПа, одна инструкция. Видимо из партии для войсковых испытаний. Зрелище, как волной смыло усталость, проснулась "жаба". Поддался и уговорил напарника на ещё одну ходку. Оставшийся штабель, кое как засыпали снегом. Позёмка и небольшой снежок довершили дело. Мы потом, его "обнаружим". Нужны ли они будут, вопрос. На наших ишаках стояли по паре ШВАК и ШКАС, и так самое мощное вооружение на сегодняшний день. Удовлетворённые завалились спать.
Утром стали прибывать самолёты. Кто перелётом, кто-то попутно выполнял задачи, в основном разведки. Вот разведчики и обнаружили, километрах в семи-восьми от площадки разгромленную колонну немецких танков. Сейчас, конечно, не до них, а вообще интересно посмотреть. Такая возможность появилась через девять дней. Собралась группа любителей лыжных пробегов, отпросились и покатили. На месте сложилось впечатление, что колонна из пятнадцати "двоек", "троек" и машин сопровождения попали в тупик на лесной дороге. Горбатые их и прихватили. Причесали знатно. Кто выжил разбежались и обратно решили не возвращаться. Из всей колонны две "тройки" и четыре "двойки" имели шансы на восстановление. Обговорили с командиром роты охраны. Одну "тройку" до нормального состояния, "тройку" и "двойку" только дотащиться до площадки, ещё три в приличном состоянии без двигателей. Идея заключалась в том, чтобы из них устроить неподвижные огневые точки на КПП и вокруг аэродрома. Капитан, тот который нас "арестовывал" в истории с "Говнюковым", инициативу оценил, поддержал, обещал согласовать с командованием, поискать в роте трактористов и шофёров из довоенного призыва.
Народные приметы, основаны на статистике длительных наблюдений. Вот и эта гласит: — только дерьмо вспомнишь, уже воняет (или как-то так). Прошло около недели. Мы закончили с подготовкой танков. Я искал капитана, чтобы доложить и обговорить. Посоветовали посмотреть в районе штаба. Подхожу. Из окна полуземлянки слышу визгливый голос "говнюкова", ответы командира. Близко не подходил, но слышал отлично, разговаривали на повышенных. Тема определилась в момент и я рванул спасать полк. В штабе майор наседал, он привёз приказ на атаку объекта всеми силами полка. Сам по себе приказ как приказ. Но!!! Объект имел сильную, многоуровневую ПВО, для полка ИА убийственную с вероятностью выполнения задачи ноль целых и ещё меньше в периоде. Два — три месяца назад, когда долбили чем под руку попадётся — было нормально, сейчас обстановка иная, тем более без какой-то внятной поддержки. Тухлятиной несло за версту. Сушков, без результатно пытался призвать к разуму. Майор обвинял в трусости руководство полка и размахивал приказом, требуя немедленного его выполнения, чуть ли не с пистолетом, обещая всех арестовать. Видимо для этого он приехал с группой поддержки в виде БА-10 и взвода красноармейцев на двух тентованых полуторках. Обстановка накалялась с каждой минутой. Но!!! Приказ из штаба армии! Сушков уже был готов смириться с неизбежным, как вдруг проревела ТРЕВОГА!!! К командиру ворвался дежурный: — Товарищ командир, тревога, немцы, танковая колонна выходит из леса. 25–30 минут будут здесь (где здесь не уточнил). За ним взял слово НШ: — Я поднял людей, зенитчикам приказал выдвинуться на рубеж обороны, но они слабые, сам знаешь, а там тройки.
— Ясно, — ответил Сушков, — нарежь участок обороны для майора, у них БА пушечный.
— Нет, — вскинулся побледневший говнюков, — мы немедленно уезжаем, с какой стороны танки?
НШ указал рукой. Буквально через секунды штабная колонна унеслась в противоположном направлении. Все с омерзением сплюнули и поспешили организовывать оборону. Картина на рубеже была странная. Красноармейцы, летный и технический состав занимали места в окопах, зенитчики водили стволами, проверяя сектор обстрела. На открытом месте столбом стоял красноармеец, которого отчитывал командир. Ротный пытался остановить процесс, объясняя, что тревога ложная, получил отповедь — тревога полковая, отменить может только руководство полка, хотел сосредоточиться на снятии стружки с через чур бдительного часового, перепрыгнувшего его голову. Тут заметил это самое полковое начальство, поспешил на встречу: — Это наши танки, вернее танки немецкие, люди наши. Мы хотели их расставить вокруг аэродрома как неподвижные огневые точки. Я вам докладывал, мы же согласовали!
Тут командир полка вспомнил — докладывали, сам решать не стал, связался с верхним штабом. Там инициативу поддержали, "добро" дали. С этим "говнюковым" (надо же кто-то кличку придумал) всё из головы вылетело:
— А точно наши?
— Да точно! Вы в бинокль посмотрите. — и подал его командиру. Тот навёл резкость на стоявшие в полу километре танки, на башне переднего стоял белобрысый механик из особой группы мотористов и размахивал красным флагом. Ошибиться было нельзя. А капитан продолжал: — Я ему, — указал на часового, — ты что наделал, это же наши! А он мне — танки немецкие. Я ему ты флаг видишь. А он мне — это может быть маскировка…
Иван Маркович слушал в пол уха, в голове ворочалась, становясь всё чётче мысль: — ведь этот боец своей тревогой спас полк от неминуемой гибели (кто не понимает, в армии выполняется приказ каким бы он не казался абсурдным, в планах высшего начальства он может быть вполне адекватным, подтвердить или опровергнуть может только время). Приказ уехал с гонцом, теперь можно спокойно разобраться и с тем, и с другим.
— Молодец! Всё правильно. — повернулся он к часовому, — пока полностью не убедился, считай врагом. Пожал ему руку и неожиданно обнял. Все опешили, не поняв такого выплеска эмоций. Разве только начальник штаба, ещё больше проникшийся узнав подоплёку.
А главный виновник, оставшись в тени, изнывал от неведения. Удался-ли психологический трюк. Было всё так: услышав разговор в штабе жизненный опыт Василия позволил Сашко быстро понять суть происходящего и в какой капкан попал майор Сушков со своим штабом. Нужен был нестандартный ход. И он был! Ставку Василий делал на трусливую сущность тех, кто слишком легко отправляет на смерть других. Если ошибся — это ничего не меняло. Мероприятие было запланировано. Если нет, то услышав про немецкие танки, "говнюков" умчится впереди своего визга. Подобрав, дожидающуюся, бригаду перегоньщиков, поспешили в сторону леса. На выезде тормознул, узнал что часовой сменяется не скоро, предупредил его что будем гнать немецкие танки, на всякий случай, с красным флагом. Но он должен поднять тревогу по полной схеме, объяснил как ему потом отвечать на каверзные вопросы. Пообещал, что получит благодарность за бдительность и от себя нож какого ни у кого в мире нет. "так уж ни у кого"- ухмыльнулся Степан. Пообещав не отлучаться ни под каким видом до конца этого цирка. Ничего опасного для себя не видел: — за бдительность не наказывают, даже если тревога ложная.
Колонну возглавляла самая живая "тройка" с прицепом из "двойки" и грузовика с боеприпасом. Если что, хоть они из леса высунутся. Далее полу живая "3" тянула "2", следом ещё менее живая "2" тянула совсем дохлого собрата. Замыкала колонну, несколько отстав, дабы не светиться, "гнёздышко" с немецким грузовиком на привязи, в который накидали полезного, когда ещё не торопились. Из леса выползли по плану, остановились. "Тройка" номер 2 на совсем (кстати "2" внушавшая наибольшие опасения добралась своим ходом до предназначенного ей капонира и словно отдав последние силы уснула вечным сном). Полюбовавшись на полномасштабную суету, вылез на крышу башни, помахал красным флагом. Увидел, что меня наблюдают в бинокль, помахал ещё и спустился в уже прогретое нутро дожидаться "парламентёра". В его роли прибыл командир роты охраны. Его хозяйство, ему и разбираться. Хотя что разбираться, мероприятие плановое, всё готово, только растащить по местам.
— Что же не предупредил, — были его первые слова, — такой тарарам устроили. Думал Сушков убьёт, а он как-то спокойно воспринял. Часовому даже благодарность объявил. С обниманием, понимаешь!
— Понимаю. А что "говнюков"?
— Ха! Ему предложили место в обороне, так он вместо этого умчался, задрав хвост. Только пыль столбом, если бы была. Короче струсил! — его лицо выразило медленное понимание, — Так ты из-за этого затеял…?
— Да. — Коротко ответил я, — только молчок, никому, даже себе, сам понимаешь.
— Да. Понял! Могила!
Теперь рядового красноармейца и капитана объединяла тайна, отношения перестали быть чисто военные. Оборону он организовывал согласно плана, мы лишь помогли растащить "коробочки" по местам и развезти трофейные боеприпасы по точкам. Через пару дней пришла информация по нашему куратору. Командир стал узнавать, что за приказ, почему отменили таким странным образом, или его, всё же надо выполнять. В красках описал свою версию бегства майора. В дивизии по этому поводу ничего не знали. На фронте в это время, наше наступление, по многим причинам остановилось. Наступила оперативная пауза и наш инцидент получил неожиданно громкий резонанс. Возможно он послужил запалом для каких-то интриг в высоких кабинетах, короче разбор был доскональный. Наша версия получила полное документальное подтверждение, все действия утверждены, а вот с приказом — нескладуха. Оказалось, что удар по армейским Складам ГСМ 2ой ТА планировался, но штурмовиками, с истребительным прикрытием, подавлением наземной ПВО. Сил для этого выделить не давали другие более важные задачи. Проект приказа, вернее его черновик был без указания конкретных сил. Действия "говнюкова" имели триединый смысл: — потрафить своему покровителю, который выступал за нанесение удара любыми силами. За удачу можно было выдать почти любой нанесённый складам ущерб, а это, повторюсь, должности и награды. Третье: — очень ему хотелось подложить свинью Сушкову и его выкормышам, которые имели наглость его игнорировать. Теперь не смогут (возможно, психологи определили бы этот мотив главным)! Не срослось. Его отступление расписали как позорное бегство с поля боя, которого не было. Эх, надо было остаться, каким бы героем сейчас выглядел (тогда так не думал, опасность казалась черезмерной). Вскрылся фактический подлог с приказом. На майора спустили всех собак, не учли никаких заслуг, обозлённый покровитель выручать не стал (самому прилетело). Его понизили в звании (хоть не разжаловали в рядовые) и задвинули в дальний угол с глаз долой.
Оперативная пауза на нашем крыле фронта выразилась в приостановке продвижения на юго-западном направлении, добиванием котла у Сухиничей, неспешное наступление по направлению на Мосальск. Для нас это значило, что боевой радиус покрывает необходимую территорию. Сидим на месте. А лично для меня — могу вплотную заняться мечтой. Правда сначала должок — обещанный Степану НОЖ. Из обрезка немецкого торсиона, естественно С помощью "силы" друга сформировал два ножа, без дизайнерских заморочек, добавил только на тыльной стороне насечку в виде пилы, захват для открывания крышек. По полю одного лезвия вытравил: "за отвагу", второго — "другу". Сами лезвия упрочнил насколько это было возможно. Эргономичную рукоять — по своей руке и Гриши, чему он был рад едва ли не больше чем самому ножу. Ножны деревянные обтянутые перкалью, так же обработанные и покрытые лаком. Получился, на вид, средненький нож. Степану вручил в приватной обстановке. Тот к подарку отнёсся с прохладцей. Видимо "единственный в мире" в его понимании выглядел иначе. Я остановил его неосторожное движение: "этим ножом порезаться не получится, он сразу отхватит палец и руку вместе с костями". Для убедительности рассёк сучёк толщиной сантиметров 7–8. — "точить даже не пытайся ни к чему". Объяснил очевидное назначение пилы, не очевидное зацепа. Попросил не распространяться откуда нож.
— И что единственный в мире?
— Нет, — честно признал я, — у Григория Ивановича такой, только рукоять и надпись другие.
— Это понятно, — сказал вчитываясь в надпись, она его смутила, — да чего я такого сделал?
— По деянию и награда.
— Вот и командир полка так сказал. — Было видно что ему приятно, хотя так ничего и не понял.
Степану повезло выжить на этой страшной войне, вернуться, жениться, вырастить сына. Всегда был с ним, а после стал семейной реликвией, этот нож. С годами всё больше прояснялась его уникальность. Он не ржавел, не тупился (несколько спорыг остались с половинками своих клинков), не было даже маломальских зазубрин. Из чего же сделал его тот белобрысый паренёк? Сказал, что из немецкого торсиона. По началу прокатило, с годами стало ясно, что-то не так. Загадка так заинтересовала старшего сына, что он поступил в металлургический институт, стал учёным-металлургом. Но загадка не давалась, пока не появились новые приборы и методики исследования. Результат ошеломил исследователей и вызвал недоверие специалистов: — такого не может быть, по крайней мере на земле, разве только метеорит и то не похоже. Это трансформированная сталь. Таких методов не существует. Инопланетяне что ли? Но в разговорах с отцом, ясно говорилось, что нож СДЕЛАЛ молодой техник их полка, был и второй такой же. К сожалению паренёк погиб в сорок третьем. Ниточка оборвалась.