Детский сад, где я работал в конце 1970-х гг., разделялся на три зоны. В закрытом помещении
было место для тихих игр, стояли книжные полки, маленькая песочница с чашками и блюдцами и
была еще тихая комната с набором мольбертов для живописи. Рядом со зданием располагался
«ближний дворик» с двумя песочницами побольше и отдельной площадкой для игр типа
«классики». А затем уже располагался «дальний
246
дворик» с гимнастическими снарядами, большой неогороженной песочницей и другими
приспособлениями для развития моторных навыков.
Утром трехлетние девчушки спокойно входили внутрь, аккуратно вешали свои пальтишки в
шкафчики и медленно и неуверенно проходили в помещение, где они общались, разго-
варивали, играли во внутренней песочнице, готовясь к новому дню. А вот мальчишки вбегали,
бросали свои куртки в шкафчики (у половины они вываливались назад), выбегали вон, хва-
тали грузовички, неслись к дальнему дворику и при этом все время орали.
Так поступали все мальчики, кроме Брэда. Брэд был тихим и задумчивым трехлетним
мальчуганом, добрым и внимательным. Он был одним из самых блестящих учеников за время
моей работы! Каждое утро Брэд входил и направлялся прямо к мольбертам и там целый день
радостно рисовал. Иногда он отдавался живописи полностью, и рисунок выходил за
рисунком, а иногда, немного порисовав, мечтательно смотрел из окна на деревья.
Когда его родители увидели меня, нового преподавателя-мужчину, они с жаром стали
убеждать меня: «Вы должны заставить Брэда выходить в дальний дворик!» Они умоляли
меня, и их глаза были полны ужаса. «Пожалуйста, — снова и снова повторяла мать Брэда. —
Пожалуйста!»
Не нужно ученых степеней в области дошкольного воспитания, чтобы понять, что пугало
родителей Брэда. В воздухе витал призрак гомосексуальности. Брэд вел себя не так, как
другие мальчики, и в его несоответствии тендерным образцам видели знак его будущей
сексуальной ориентации. Я пробовал заверить его родителей, что Брэд выглядит во время
рисования совершенно счастливым, что это занятие ему только на пользу, но родители не
успокоились, пока я не пообещал, что буду поощрять Брэда играть с машинками. Они хотели
быть уверенными, что детский сад воспитает их сына как настоящего, гетеросексуального
мужчину. Брэд, как я думаю, хотел, чтобы его оставили в покое и позволили стать
художником. Что касается меня, я иногда подходил к его мольберту и спрашивал, не хочет ли
он пойти со мной в дальний дворик. Он всегда широко улыбался, отказывался и возвращался к
рисованию.
Несмотря на внешние отличия, опыт детского сада воспроизводится каждый день, в каждой
классной комнате, в каждом городе Америки. Мальчики и девочки учатся друг у друга
поведению, приличному для мальчиков и девочек, и доказывают
247
друг другу, что каждый действует по плану. Менее заметны способы, которыми учителя и
учебные программы явно и скрыто усиливают не только тендерные различия, но и гендерное
неравенство, сопровождающее и даже порождающее эт различия.
Обстановка классной комнаты воспроизводит гендерное неравенство. «Начиная с детского
сада и кончая высшим образованием, девочки получают меньше помощи, времени и внимания
со стороны преподавателя», — пишут профессора педагогики Майра и Дэвид Садкеры.
Многие преподаватели считают мальчиков активными, вспыльчивыми, заносчивыми,
мстительными, а девочек нежными, послушными, отзывчивыми и терпеливыми. Когда
мальчики подавляют девочек, преподаватель (обычно женщина) часто ограничивается замеча-
нием, но ничего не делает, чтобы изменить их поведение, поощряя в них чувство
собственного превосходства. Многие преподаватели думают, что девочки больше «любят»
читать и «ненавидят» математику и естественные предметы, и ожидают от мальчиков прямо