Не надо заблуждаться: потребности мальчиков действительно заслуживают нашего
серьезного внимания, и мы уже видели, что будет, если их игнорировать. Но едва ли можно
согласиться с критиками, которые сегодня, как и сто лет назад, говорят, что классная комната
оказывает феминизирующее воздействие. На мои лекции студентки приходят во фланелевых
рубашках, синих джинсах и футболках, кожанках и спортивных кроссовках. Они используют
обращение «ребята» («guys»), даже если группа полностью состоит из девушек. Классная
комната, как и работа, является общественным местом, и, когда женщины входят в
общественную сферу, они зачастую одеваются и ведут себя «по-мужски», чтобы к ним
отнеслись серьезно как к компетентным и способным людям. (Более детально о работе я
поговорю в следующей главе.) Недавняя рекламная кампания детской одежды для игры в
поло Ральфа Лорена показывала малышек лет пяти—шести в рубашках на пуговичках,
спортивных куртках и галстуках из рубашечной ткани. Кто феминизировался, и кто
маскулинизировался?
Мы видели, что агрессия мальчиков не имеет биологических оснований. Напротив, мы
понимаем, что негативные последствия агрессии мальчиков в значительной степени оказы-
ваются побочным социальным продуктом раздутого культа непоседливости и задиристости.
Сами мальчики думают, что такое поведение поможет им ладить с другими мальчиками, в
результате оно превосходит ожидания даже их сверстников. Вместо некритического
культивирования «мальчишеской культуры» нам следует подумать о том, что чувствует
мальчик, когда перестает быть самим собой и начинает демонстрировать свою маскулинность
перед оценивающими взглядами других мальчиков.
В этот момент мы могли бы найти психологический «разрыв», эквивалентный тому, который
выявила у девочек Кэрол Гиллиган. Гиллиган с коллегами описали, как уверенные в себе и
гордые девочки на пороге юности «теряют голос». В этот
258
период они впервые сталкиваются с всеобъемлющим тендерным неравенством, и это еще
больше увеличивает тендерный разрыв19. Мальчики же, наоборот, становятся более уверенны-
ми в себе независимо от своих способностей. Тендерное неравенство показывает, что в тот
момент, когда девочки начинают говорить тихо, мальчики набирают голос, но это ложный
голос бравады, постоянной позы, глупого риска и беспричинного насилия. Как пишет
психолог Уильям Поллак, мальчики в это время узнают, что от них ожидается, что они будут
верховодить, и начинают себя вести соответствующим образом: «Хотя голоса девочек теряют
силу, а голос мальчика звучит резко и полон бравады, он не передает подлинных чувств».
Таким образом, модель воспитания мальчика заставляет его надевать «маску
мужественности». Он, «задираясь, притворяется мужчиной», как писал поэт Уильям Батлер
Йейтс, «скрывая робкое сердце»20.
Девочки «говорят тише», потому что недооценивают свои способности, особенно в
традиционно «мужских» предметах — математике и естественных науках — и традиционно
мужских профессиях — медицине, военном деле, архитектуре. Только самые способные и
уверенные в себе женщины выбирают эти предметы и профессии. Поэтому их мало, но они
отлично успевают. Мальчики же переоценивают свои способности и (часто испытывая
сильное давление со стороны семьи, которая принуждает их выбрать «настоящее мужское
занятие») продолжают свое обучение по тем программам, для которых они менее
подготовлены и менее способны.
Это различие, а не мнимая дискриминация мальчиков, является причиной того, что сегодня
средние экзаменационные отметки девочек по математике и естестгенным предметам
приближаются к оценкам мальчиков. Слишком много мальчиков, переоценивающих свои
способности, остаются в математике и в естественных науках дольше, чем им следует; они
занижают средний балл мальчиков. И наоборот, те немногие девочки, чьи способности и