генетически заложен промискуитет сексуального хищника, и он всегда на охоте ради самой
возможности новых сексуальных завоеваний. У женщины, наоборот, биологически
обусловленные моногамия, фантазии о романтической любви и преданности неразрывно
связаны с сексуальным поведением и предполагают сексуальную сдержанность,
преодолеваемую лишь после данной мужчиной рыцарской клятвы верности и преданности.
Эволюционисты используют и другие данные репродуктивной биологии для того, чтобы
толкование биологических различий между мужчиной и женщиной заодно стало бы объяс-
нением социального неравенства между полами. Например, разделение сфер деятельности,
оказывается, коренится в далеком начале эволюции: «В обществе охотников и собирателей
мужчины охотятся, а женщины остаются дома. Это распределение функций сохраняется в
большинстве аграрных и индустриальных обществ. Уже исходя только из одного этого,
можно утверждать, что такое разделение имеет генетическое происхождение, — пишет
Эдвард Уилсон. — По моим собственным догадкам, эта генетическая склонность настолько
интенсивна, что и в будущем она будет служить причиной значительного разделения труда
даже в наиболее свободных и наиболее эгалитарных обществах»13.
Лайонел Тайгер и Робин Фокс подчеркивают значимость социальных требований к мужчине и
женщине в течение эволюционного перехода к обществу собирателей и охотников. Во-
первых, охотничье сообщество должно строиться на принципах солидарности и
сотрудничества, а это требу* т прочных связей между охотниками. Биология женщины,
особенно менструальный цикл, становится ее значительным недостатком в таком требующем
согласованности действии, как охота. Более того, само присутствие женщин опасно — с их
близостью конкуренция и агрессия среди мужчин нарушают принцип мужского
сотрудничества. Женщин одолевает также и «материнский инстинкт». Следовательно, имеет
смысл, чтобы охотились именно мужчины, а женщинам пристало оставаться дома и растить
детей14.
По мнению этих ученых, благодаря таким различным репродуктивным стратегиям и
эволюционным императивам постепенно возникли разные типы темперамента и личности,
каковые мы и наблюдаем у мужчины и женщины. Самой последней
47
реинкарнацией социобиологии является так называемая «эволюционная психология»,
объясняющая психологические различия между мужчиной и женщиной их разными
эволюционными траекториями. Мужчина считается более агрессивным, склонным к
контролю и управлению благодаря навыкам, «отполированным» веками его эволюции в
функциях охотника и воина. В то же самое время женщина занималась лишь воспитанием
детей и домашними делами, что и сделало ее более сенситивной, более эмоциональной и
более пассивной15.
Наконец, ученые пытаются найти объяснение различного поведения мужчины и женщины в
межвидовой агрессии и насилии. Например, психобиолог Дэвид Бараш сочетает социо-
биологию с банальностями движения «Нью-Эйдж»*, утверждая, что «гены помогают себе
сами своим хорошим поведением». К сожалению, это не обязательно означает хорошее
поведение по отношению к другим. Эгоистичные гены не знают такого золотого правила.
Например, Бараш объясняет сексуальное насилие репродуктивной адаптацией мужчин, у
которых никак не получается найти объект своего ухаживания. На основе своих исследований
поведения скорпионов и диких уток Бараш, Торнхилл и другие эволюционисты утверждают,
что мужчины-насильники удовлетворяют генетически заложенную в них потребность в
воспроизводстве единственным известным им способом. «Возможно, насильники из рода
человеческого по-своему и, с точки зрения закона, неверно делают все, что в их силах, чтобы
наилучшим способом приспособиться к своей ситуации», — пишет Бараш. Оказывается,
насилие — это тот же половой акт, но он обусловлен иной «адаптивной» репродуктивной