других местах, Мария Гимбутас, Райан Эйслер и другие говорят, что неолитические общества
поклонялись богиням и были гендерно равноправными, истинным райским садом, в котором
женщины и мужчины, возможно, и действовали в разных сферах, но были равны и уважали
друг друга. Символом этого, пишет Эйслер, служит чаша, знак разделяемого разнообразия,
которое для древних народов было «партнерской» моделью
46
человеческого взаимодействия .
Потом вторглись варвары, принесли мужское доминирование, единственного всемогущего
мужского Бога и создали «смертельную власть меча», насильственный и иерархический мир,
пропитанный кровью войн и убийств. Мы жили ста-
110
кой хищнической моделью власти, в которой мужское господство, мужское насилие и вообще
иерархическая и авторитарная социальная структура являются нормой. В таком мире,
«яростно лишавшем Богиню и женскую половину человечества всей власти, управляли боги,
мужчины или война, — пишет Эйслер, — а мир и гармонию можно было найти только в
мифах и легендах о давно утраченном прошлом»47.
Другая история в жанре «только так»? Возможно. Для меня всегда сомнительны аргументы,
основанные на исследованиях смутного исторического прошлого, имеющих целью создать
модели будущего социального преобразования, поскольку они полагаются на селективные
свидетельства и часто используются для реакционной политики. И я не очень люблю
всеохватное разделение культур на «женские», миролюбивые, и противопоставленные им
«мужские», брутальные и насильственные. В конце концов, современный мир, при всей своей
склонности к убийствам, алчности и кровожадности, намного менее насильственен, чем
древние общества охотников и собирателей. Этнографические данные свидетельствуют, что
только около 10% таких обществ редко участвовали в войне, большинство же культур
оказывались вовлеченными в конфликты или непрерывно, или несколько раз в год. Среди тех
же самых бушменов из племени !кунг, которых Эйслер превозносит как «безобидных людей»,
уровень убийств выше, чем в Детройте или Вашингтоне! «Печальные археологические
находки, — пишет Фрэнсис Фукуяма, — указывают на то, что систематические массовые
убийства мужчин, женщин и детей происходили и в неолитические времена. Не было
никакого невинного века»48.
С другой стороны, почему мы так хотим верить в то, что мужское доминирование, так или
иначе, естественно и неизбежно? Некоторые из аргументов Эйслер выстроены на устойчивой
эволюционной базе: кажется вполне вероятным, например, что происхождение определялось
по материнской линии. Это делало бы его гораздо более определенным в культурах, которые
не понимали связи между половым актом и рождением ребенка девять месяцев спустя. И
можно поверить убедительным свидетельствам о том, что женщины играли большую роль в
ранних человеческих обществах, не принимая лишь аргумент про вторжение варваров,
принесшее бедствия и потерю Эдема.
Если антропологические исследования что и продемонстрировали, так это богатое
разнообразие человеческих культурных установлений и совершенно разные определения ген-
дера и сексуальности в разных культурах. Несколько теорий
ill
объясняют историческое происхождение этих моделей и предлагают способы изменить или
отбросить некоторые исторически навязанные или эксплуативные практики, не нанося при
этом ущерба нашему эволюционному наследству, Культурный релятивизм говорит нам о том,
что в огромном культурном разнообразии и историческом развитии традиций и культур мы
теряем обычаи, в которых больше не нуждаемся, как только они выполнили определенные
социальные задачи. «Поэтому утверждение о подчиненном положении женщин в прошлом не