социальное подчинение женщин». С тех пор женщины продолжают терпеливо объяснять нам,
что именно мужчины, а не женщины, придают огромное значение обладанию пенисом. В
конце концов, как женщины вообще могут знать ощущение от этого обладания? Как
выразилась одна из психоаналитиков, «именно мужчина относится к своему члену как к
ценному органу и предполагает, что женщина также должна чувствовать нечто подобное. Но
женщина не может в действительности вообразить сексуальное удовольствие, получаемое
мужским членом, — она может только оценить социальные преимущества, которые даны его
обладателю»11.
Так что у женщин, скорее, может быть политическая и социальная «зависть к привилегиям»
мужчин, чем к чему-то, связанному с их телом.
На самом деле, по мнению некоторых авторов, Фрейд вывернул все наизнанку. У женщин
зависть к мужскому члену меньше мужской «зависти к матке». Женщины, в конце концов,
способны рожать детей, и они явно делают это сами (по крайней мере, в тех культурах, в
которых само мгновение зачатия
127
девятью месяцами ранее не помнят или оно не считается чем-то существенным)! Независимо
от того, чем занимаются мужчины, они не способны дарить жизнь. Бруно Беттельхейм и
некоторые другие предположили, что происхождение женского подчинения берет начало в
страхе мужчин перед женской репродуктивной силой, и указали, что мужские ритуалы ини-
циации, в которых мужчина подражает мукам рождения, являются признаком ритуального
«присвоения» репродуктивной функции женщины, маскирующего острую зависть мужчин12.
Другая линия критического анализа была призвана полностью изменить исходные суждения
Фрейда. Вместо того чтобы спрашивать, как и почему женщины стали считать себя
неполноценными по отношению к мужчинам, почему бы не спросить мужчин, как они
пришли к выводу освоен превосходстве над женщинами? Несколько феминистских авторов,
таких, как Нэнси Чодороу, Лилиан Рубин, Дороти Диннерштейн и Джессика Бенджамин,
задали именно этот вопрос13. Вдохновленные школой объектных отношений в
психоаналитической мысли, эти теоретики указали и на другие глубоко скрытые маскулинные
предубеждения в формулировках Фрейда. Ведь он считал высшей точкой тендерного развития
достижение автономии — независимости от матери и, таким образом, создание потребности в
групповой идентификации. Мальчик достигает автономии в отказе от идентификации с
матерью и в последующей идентификации с отцом. Однако в «Воспроизводстве материнства»
Чодороу утверждает, что Фрейд не продумал вопрос об источниках мужского чувства
превосходства и, следовательно, мужского доминирования14.
А что, если предположить, писала Чодороу, что способность к близости, эмоциональной связи
и сотрудничеству является свойством здорового взрослого человека? Это подразумевало бы,
что стадия, предшествующая эдипову кризису, а именно стадия глубокой привязанности
мальчика и девочки к матери, имеет решающее значение. На самом деле, когда мальчик отво-
рачивается от матери и обращается к отцу, он теряет способность к установлению связи и
близости, в то время как девочка сохраняет эту способность. Более того, такой опыт
оказывается для мальчика настолько травматичным и в то же время настолько необходимым в
нашей культуре, что он должен постоянно демонстрировать, насколько успешно с ним
справился. Мужественность определяется как дистанция между мальчиком и его матерью,
между собой и прежним «маменькиным сынком». Он должен тратить значительное время и
энергию на демонстра-
128
цию успешного достижения этого разрыва, что и делает, обесценивая все женское, включая
сюда свою мать, девочек, саму женственность и, конечно, все эмоции, с ней связанные. Муж-
ское доминирование требует маскулинной девальвации женского. Как выразилась Чодороу: