Как мы уже знаем, истоки Тигра и Евфрата берут свое начало в горах Армении, то есть именно там, где, согласно Книге Бытия, находился Эдемский сад.
Буквально все детали этого мифа подсказывали Крамеру, что искать следует в районе восточных горных хребтов, то есть именно там, где, как мы установили, некогда находился библейский Эдемский сад. Следовательно, легендарный, скорее мифический, рай, известный шумерам под названием Дилмун, явно располагался не на острове, лежащем в самом сердце Персидского залива.
Свои размышления на эту тему Крамер опубликовал в статье, озаглавленной «Дилмун, Страна Живых», увидевшей свет в декабре 1944 г. на страницах «Бюллетеня американских институтов, занимающихся исследованиями Востока». В этой статье он приходит к выводу, что, «по всей вероятности, Дилмун следует искать… на юго-востоке Ирана, и его никак не следует отождествлять с островом Бахрейн». Такова точка зрения выдающегося переводчика древнешумерской литературы, который приводит один небольшой аргумент: Дилмун эпических преданий мог находиться где-то за хребтами гор Загрос.
В заключительном эпизоде эпоса о Гильгамеше царь-герой Урука отправляется на поиски источника вечной жизни. Он только что стал очевидцем того, как его спутник, Энкиду, умер мучительной смертью перед стеной богов, ибо двое его друзей дерзнули нанести оскорбление Небесному Быку.
Смерть Энкиду сильно повлияла на Гильгамеша, который начал опасаться за свою жизнь, ибо он тоже был смертным. Он решил во что бы то ни стало отыскать Утнапишти, чтобы выведать у него, каким образом этому славному герою, пережившему потоп, удалось достичь бессмертия. Путешествие к обители Утнапишти оказалось долгим и трудным, но в конце концов Гильгамеш, переправившись через Море Мертвых, оказался в Земле Живых. Там он и повстречал Утнапишти и его жену, и тот решил испытать Гильгамеша, чтобы решить, достоин ли он вечной жизни. Само собой разумеется, Гильгамеш выдержал все эти испытания и был признан достойным бессмертия. И тогда Утнапишти указал ему растение, растущее под волнами морскими, которое дарит вечную молодость всем, кто вкусит от него. Гильгамеш, привязав к лодыжкам тяжелые камни, тотчас нырнул в море. Едва он сорвал растение вечной молодости, как его острый стебель обрезал до крови руку царя. Эта деталь ясно показывает, что волшебное растение было не чем иным, как разновидностью коралла.
Гильгамеш отправился на родину, храня в сердце знание о том, что, даже если ему не удастся стать одним из бессмертных, он все же сможет вернуть себе молодость. Однако он опять нырнул в водоем и оставил там волшебное растение без присмотра. И тогда приползла коварная змея и похитила это растение, даровав тем самым всем змеям способность менять кожу и, перерождаясь, возвращаться в свою юность.
Вернувшись, Гильгамеш с ужасом обнаружил, что его источник вечной молодости исчез. Так он и возвратился в Урук с пустыми руками, ожидая общей для всех кончины и перехода в потусторонний мир.
На первый взгляд этот колоритный эпизод из жизни царя-героя действительно свидетельствует о том, что Земля Живых находилась в Персидском заливе, то есть, другими словами, на Бахрейне. Дело в том, что кораллы распространены в водах вдоль всего побережья архипелага, а практика привязывать камни к ногам — прием, и в наши дни применяемый на Бахрейне ныряльщиками за жемчугом. Однако следует учитывать возможность того, что эта часть эпоса о Гильгамеше представляет собой позднейшее добавление, сделанное в те времена, когда исторический Дилмун возник и стал важным центром широкой сети торговых путей позднешумерской эпохи. Исторический Гильгамеш мог побывать в легендарной Земле Дилмун, которая лишь значительно позже была отождествлена с островом Бахрейн. Тогда-то в древний эпос и была внесена вставка, рассказывающая о растении вечной молодости. Рональд Винкер убедительно показал, что эпизод с волшебным растением — это практически наверняка позднейшая вставка в древний эпос. К такому выводу ведет целый ряд несоответствий, в том числе и высказанное перед прибытием Гильгамеша в обитель Утнапишти утверждение, что Море Мертвых несет смерть всем, коснувшимся его вод. Однако Гильгамеш не стал медлить и нырнул в море, чтобы добыть волшебное растение из пучины у берега, на котором стояло жилище героя, пережившего потоп. Совершенно очевидно, что речь идет о двух разных морях и что первоначально эти два эпизода были никак не связаны друг с другом.
Однако иногда, чтобы совершить прорыв или переосмыслить сложившиеся представления, нужен «молодой козлик». И на следующей странице нас как раз и ждет встреча с таким молодым козликом дилмунологии — американским археологом и ученым Питером Брюсом Корнуэллом.
В 1946 г. Корнуэлл откликнулся на статью Крамера поистине разгромной серией контраргументов. Его выводы со всей определенностью показывают, что исторический Дилмун действительно находился на острове Бахрейн.
«…необходимо помнить, что клинописные источники, в которых упоминается Дилмун, распадаются на две разные группы:
1. Исторические, деловые, эпистолярные, посвятительные и астрологические надписи.
2. Шумерские литературные своды.
В источниках первой группы Дилмун выступает реальным географическим объектом — в этом нет никакого сомнения. В текстах второй группы Дилмун — сказочная страна, странное преддверие духовного мира. Вполне возможно, что оба Дилмуна мыслились древними как нечто единое; однако я смею утверждать, что доктору Крамеру не следовало определять местоположение Дилмуна, ориентируясь только на литературные памятники Древнего Шумера, потому что факты, содержащиеся в источниках первой группы, со всей определенностью позволяют поставить знак равенства во фразе Дилмун = Бахрейн».
Это выдержка из короткой, но весьма и весьма убедительной статьи Корнуэлла, озаглавленной «О том, где же находился Дилмун» и опубликованной в том же «Бюллетене американских институтов, занимающихся исследованиями Востока» в октябре 1946 г. В 1940 г. Корнуэлл провел раскопки в тридцати тумули на острове Бахрейн и знал археологию раннего Бахрейна, что называется, из первых рук; кроме того, он был хорошо знаком и с историческими текстами, позволяющими установить связь между памятниками культуры на Бахрейне и жителями Дилмуна. Более того, он осуществил специальное исследование этих важных текстов в качестве материала для своей докторской диссертации, озаглавленной «История о. Бахрейн в эпоху до Кира», которая, к сожалению, так и осталась неопубликованной. Комментарий Майкла Райса к этому блистательному исследованию весьма красноречив:
«Это — глубокий и проникновенный синтез всех исторических и легендарных свидетельств древних источников, в которых упоминается Дилмун, труд, не имеющий себе равных по тщательности, масштабности и обстоятельности анализа документов. Он остается бесценным кладезем увлекательных и важных материалов для всякого серьезного ученого, занимающегося изучением проблемы Дилмуна».
Сегодня нет никаких сомнений в том, что Питер Корнуэлл был совершенно прав, отождествляя остров Бахрейн с историческим Дилмуном. Его аргументы, изложенные ниже, вынудили Крамера отказаться от дальнейшей полемики.
1) Саргон II[172], царь Ассирии (721–705 гг. до н. э.), указывал, что царь Дилмуна «живет как рыба, проводя тридцать беру (двойных часов) в глубине морской на восходе солнца». Другой ассирийский царь, Ашшурбанапал[173], сообщает, что Дилмун был расположен «посреди Нижнего моря» — другими словами, находился в Персидском заливе.
2) Путешествие по морю на Дилмун занимало шестьдесят часов (тридцать беру). Тихоходному судну, идущему под парусами при преобладающем северо-западном ветре со скоростью примерно 8 км в час, потребуется примерно шестьдесят часов, чтобы достичь Бахрейна, отправившись из устья Шатт-эль-Араб, то есть чтобы преодолеть путь длиной около 480 км.
3) Авторам эллинистической и классической эпох остров Бахрейн был известен под названием Тилос, по которому этимологи без особого труда могут реконструировать более древнее его имя — Тилмун, или Дилмун.
4) В клинописном тексте, найденном в 1879 г. капитаном Дюраном на Бахрейне, упоминается бог Инзак (шумерск. Эншаг). Это имя, данное жителями Дилмуна древневавилонскому богу Набу, культ которого пользовался широким почитанием на Дилмуне во второй половине II тысячелетия до н. э. Эншаг был сыном Энки, Владыки Бездны, также обитавшего на Дилмуне.
Эти четыре ключевых аргумента не оставляют практически никаких сомнений в том, что исторический Дилмун, по крайней мере — часть его, находился на острове Бахрейн. Итак, вопрос о местонахождении Дилмуна можно считать решенным. За прошедшие пятьдесят с лишним лет не было сделано никаких открытий, способных поколебать эту точку зрения. Однако некоторые факты, сведенные воедино, все же наводят на серьезные размышления. Быть может, Крамер был прав, утверждая, что доисторический или мифологический Дилмун находился где-то за горными хребтами Загроса? Но был ли мифологический, легендарный Дилмун столь же реальным местом, как и исторический? Другими словами, что в глубокой древности существовали два Дилмуна — древнейший, первобытный Дилмун, расположенный в Эдеме, и более поздний, священный Остров Мертвых в Нижнем море, лежавший на скрещении оживленных морских торговых путей. Первый из двух Дилмунов был раем, обиталищем богов и средоточием вечной жизни, а второй — тоже райской землей, куда возвращались души умерших. Со временем первобытный Дилмун из Страны Живых превратился в исторический Дилмун, Страну Мертвых.
Круглые (штамповые) бахрейнские печати — одно из важнейших свидетельств культурных связей древних жителей Дилмуна. Во время археологических раскопок на главном острове Бахрейнского архипелага, в частности в портовом городе Саар, были обнаружены несколько сотен печатей. Штамповые печати вдавливались в мягкую глину, тогда как цилиндрические прокатывали по ней для получения глиптического оттиска.
Перед нами — несколько примеров наиболее характерных сюжетов из Шумера и Сузианы, включая и мотив «Повелитель животных». Здесь воспроизведены две такие печати. На левой (илл. 264) герой удерживает пару антилоп. У его ног видны голова быка (слева) и звезда, символ бога солнца (справа). Повелитель животных на печати справа (илл. 265) облачен в длинную «юбку», знакомую по шумерской глиптике. Он держит антилоп за рога.
В следующем ряду слева (илл. 266) показаны — спиной друг к другу — две антилопы, между которыми красуется знамя-штандарт с изображением полумесяца. Штандарт Сина показан и на печати справа (илл. 267), между двумя фигурами, стоящими на лодке с высоким загнутым носом. По обеим сторонам рисунка изображены пальмовые ветви, а внизу, под лодкой, — стилизованные волны.
В третьем ряду на печати слева (илл. 268) изображены бог и богиня, пьющие через трубочки, а между ними — штандарт Сина и солнечный диск. На печати справа (илл. 269) показаны два богоподобных человека-быка, держащих штандарт Сина, а над ним — солнечный диск. Вокруг них показаны еще несколько символов, не поддающихся интерпретации, в том числе — прямоугольные объекты, которые могут символизировать и храм, и ритуальные предметы мебели.
Одна из самых значительных находок на Бахрейне за последнее время — печать из Саара (вверху в центре), изображающая сцену убийства бога в рогатом шлеме. Бог поражен ударом меча в грудь, а позади верховного бога показан жестикулирующий третий персонаж. В нижней части композиции — фигура быка. Даже в Месопотамии примеры такого сюжета исключительно редки. Возможно, печать изображает сцену убийства бога Гештуэ или Кингу первобытными божествами, вознамерившимися добыть кровь жизни для Человека, сотворенного из глины. С другой стороны, эта сценка с таким же успехом может изображать и историю некоего злодеяния, рассказ о котором не дошел до нас среди сохранившихся памятников эпической литературы Месопотамии. Самый известный пример убийства бога — египетское предание об убийстве Осириса (египетск. Асар) его братом Сетом.
Эта концепция не чужда и христианству: утраченный земной рай (Эдемский сад) уступил место раю небесному, в котором праведников (точнее, их души) ожидает вечное блаженство.
Существуют и другие ключи, свидетельствующие о том, что некогда действительно существовало два Дилмуна. Шумерский царь Лагаша по имени Урнанше[174] покупал на Дилмуне древесину для строительства огромного храма, однако нам известно, что на Бахрейне растут только финиковые пальмы. Вполне естественно предположить, что необходимую ему строительную древесину шумерский царь мог приобрести и в нагорьях Загроса. Но в те времена Дилмун на Бахрейне уже успел стать важным торговым перевалочным пунктом, и его купцы выступали в роли посредников при покупке качественной древесины. Это отчасти подтверждает и запись времен правления царя Лагаша Гудеа[175], который покупал медь, диорит и древесину в Магане, а это, как мы уже знаем, древнее название Омана. Все эти поставки, вне всякого сомнения, осуществлялись через Бахрейн. Однако ко времени правления Гудеа уже (согласно Корнуэллу) началась эпоха исторического Дилмуна, тогда как Урнанше правил несколькими веками раньше и вполне мог получить древесину из доисторического Дилмуна, описанного Крамером и находившегося в горах Загрос.
На мой взгляд, в данном случае мы имеем дело с примером переноса топонима. Другими словами, название некоего места или земли было перенесено вместе с жителями, мигрировавшими со своей исторической родины в некий новый географический локус. В качестве примера этого явления можно упомянуть мигрантов, переселявшихся в XVIII–XIX вв. в Австралию и Америку и дававших вновь основанным поселениям названия городов и земель своей покинутой родины. Так в Америке, в Новой Англии, появились «Манчестер», «Уорчестер» и «Уорвик», а в штате Нью-Йорк — «Потсдам», «Рим» и «Амстердам». На другом конце света, на ином колонизированном континенте, мы встречаем австралийские «Блэкберн», «Ньюкасл» и даже «Ливерпульские горы» в Новом Южном Уэльсе. Кроме того, американские пионеры очень любили давать своим поселениям на новых землях библейские топонимы. Так появились «Салем» (от первоначального Иерусалим) в Массачусетсе, Огайо, Орегоне, Вирджинии (и т. д.), а также Гошен в штатах Нью-Йорк и Индиана. Все это вполне естественно для иммигрантов из дальних краев, ибо позволяет восстановить хотя бы виртуальные связи с покинутой родиной и религиозными верованиями. Древние тоже не были исключением из этого правила. Они тоже охотно давали колониям на новых землях названия городов своей родины.
Наиболее активными мигрантами/колонизаторами древнего мира были финикийцы, которые в IX–VII вв. до н. э. основали множество поселений по всему побережью Средиземного моря и даже по ту сторону Геркулесовых Столбов (например, Кадис). Но наиболее известной их колонией был знаменитый Карфаген на побережье Северной Африки. Однако этот Карфаген был отнюдь не первым (название Карфаген происходит от ханаанского Кархадашт = «Новый город»), и располагался этот Кархадашт на южном берегу острова Кипр.
Мы убеждены, что остров Бахрейн — Тилос древних греков — уже в историческую эпоху был знаком древним жителям Месопотамии под названием Дилмун. Но возможно ли найти свидетельства существования более древнего Дилмуна на земле библейского Эдема? В наших странствиях по землям, упоминаемым в самом начале Книги Бытия (см. главу вторую) я уже упоминал целый ряд топографических «указателей», задающих координаты земель: Нод (восток), Хуш (север), Эдем (запад) и Хавила (юг). Все эти земли расположены вокруг обширной плодородной равнины, которую мы уверенно отождествили с легендарным Эдемским садом — первым земным раем. Если же Эдемский сад Книги Бытия можно отождествить с райским садом Энки в Земле Дилмун, нам придется заняться поиском ключей к его позднейшему местоположению.
Несмотря на огромную дистанцию времени между до-Потопной эпохой и нашими днями, едва различимая память о древнешумерском названии Дилмуна могла сохраниться в долине Аджи-Чай, подобно тому, как мы узнаем древний Хуш в топониме Кушех-Даг и Нод в Нокди. Менее чем в 50 км к западу от Тебриза, между солеными низменностями в окрестностях озера Урмия и реки Мейдан, в том самом месте, в котором, по нашему мнению, находился райский Эдемский сад Книги Бытия, сегодня расположено небольшое селение, называемое Дилман.
Одна из самых больших загадок в археологии Шумера — зияющий провал в археологических данных по региону исторического Дилмуна (то есть Бахрейнского архипелага и прилегающего побережья Аравийского полуострова). В Убаидский период в этом регионе (особенно вдоль западного побережья Персидского залива), что называется, бурлила жизнь, о чем убедительно свидетельствуют раскопки, в которых было найдено множество образцов Убаидской керамики (места находок артефактов Убаидского периода показаны на карте). Но, к сожалению, артефактов, относимых к более поздним, Урукскому и Джемдет-Насрскому, периодам, когда культура Шумера в южной Месопотамии достигла своей вершины, найдено очень и очень мало. Столкнувшись с этим странным археологическим фактом, ученые решили, что рано или поздно артефакты культуры Протописьменного периода в регионе Персидского залива будут найдены в более внушительном объеме.
В своей гипотезе, изложенной ранее, я утверждаю, что Бахрейн/Дилмун сыграл важную роль в истории рассеяния народов, которая описана в 10-й главе Книги Бытия. Я считаю, что эта миграция произошла вскоре после строительства Вавилонской башни, в правление Энмеркара/Нимрода, приходящееся на Урукский IV период. Совершенно очевидна первостепенная важность вопроса о том, был ли Бахрейн обитаем в Урук-Джемдет-Насрский период, или, по крайней мере, служил ли он перевалочным пунктом в ту эпоху.
Местные арабские ученые убеждены, что на острове Бахрейн были найдены археологические артефакты, относящиеся к Протописьменному периоду. На кладбище тумули возле Мединет-Хамад найдены захоронения, в которых содержится керамика Джемдет-Насрского периода. Одно из таких захоронений показано на фото внизу. Однако существуют разные мнения относительно того, можно ли эту керамику датировать Джемдет-Насрским периодом. Важность находок захоронений людей Протописьменной эпохи на Бахрейне/Дилмуне вскоре станет очевидной, когда мы поговорим о миграции древних жителей через море.
Итак, мы подошли к поворотному моменту нашего повествования. Вместе с вами, дорогие читатели, я бродил по нагорным равнинам Эдема по следам до-Потопных патриархов и их последователей. Затем мы наблюдали за тем, как потомки Эноха и Ирода основывали первые поселения, сначала — на Сузианской равнине, а затем в болотистых низинах Шумера. Эти предприимчивые люди вскоре научились строить тростниковые лодки и суда, чтобы иметь возможность плавать по Нижнему морю в поисках новых земель, расширяя тем самым горизонты освоения. Свидетельства их присутствия (керамика Убаидского периода) найдены на развалинах древних поселений, разбросанных по берегам Персидского залива. Потомки Адама, ставшие мореходами, увели нас из Месопотамии и опустошительного Великого Потопа в возрожденный мир после-Потопной эпохи, когда началась активная миграция сынов Хама. И вот теперь, поднявшись на борт кораблей Хуша, Мицраима, Фута и Ханаана, отправляющихся в долгое плавание к берегам Африки и восточного Средиземноморья, мы стоим на пороге новых великих открытий.
Чтобы отправиться по стопам второго поколения землепроходцев, я должен познакомить вас с увлекательной и запутанной легендой, которая выходит за рамки месопотамской и библейской традиции, хотя последняя все же таит в себе знания, которые станут предметом нашей дискуссии.
Давайте заглянем в ливанскую школу и сядем в уголке на уроке истории. Послушаем учителя, объясняющего детям, что современные ливанцы — это потомки древних финикийцев, которые, в свою очередь, являются потомками жителей островов Персидского залива. Эта легенда о происхождении финикийцев не является плодом вымысла христианской общины Ливана, пытающейся обосновать этническую инакость своей традиции, собственную обособленность от исламских соседей. Идея о том, что предки финикийцев были выходцами с далекого Бахрейна, основавшими новые города в Ханаане и восточном побережье Средиземного моря, хорошо известна таким авторам классической античности, как Иустин, Плиний, Птолемей и Страбон, и все эти авторы в один голос считали общепризнанным историческим фактом, что древней прародиной финикийцев был регион Персидского залива. Поэтому я только напомню об этой версии.
«Продолжая плавание дальше (в Эритрейское море), вам вскоре встретятся другие острова — я имею в виду Тир и Арадус, на которых высятся храмы, напоминающие финикийские. Бытует предание (по крайней мере, среди жителей этих островов), что острова и города финикийцев носили те же названия, что и их далекие колонии».
Тиряне (жители Тира) считали своей древнейшей прародиной остров Тилос в Эритрейском море. В древности Эритрейское, или Красное (Чермное), море было совсем не таким, каким мы знаем современное Красное море — точнее говоря, залив, расположенный между западным побережьем Аравийского полуострова и восточным побережьем Египта, Судана и Эфиопии. Как ни странно это может показаться, древним топонимом современного Красного моря был… Аравийский залив. Древнее же Красное море было море, которое в наши дни носит название Персидского, или Аравийского, залива и прилегающего к нему Индийского океана. Это название ему дали эритрейцы (жители Эритреи), которые, согласно легенде, были погребены в огромном кургане на острове Тилос. Эритрея — слово греческое, и означает оно «Красный» (уж не намек ли это на землю, из которой был сотворен Адам?).
Сегодня в ученой среде преобладает мнение, что греческий Тилос — это позднейшая переогласовка аккадского топонима Тилмун. Таким образом, финикийцы восточного Средиземноморья считали себя потомками выходцев со священного райского острова древнешумерских легенд. Но могли ли завзятые мореходы региона Персидского залива, жившие в III и II тысячелетиях до н. э., быть предками знаменитых мореплавателей-финикийцев, обосновавшихся в Средиземноморье? Майкл Райс так решает это деликатную историческую дилемму:
«Мы абсолютно убеждены в том, что жители Дилмуна не были финикийцами; однако мы не располагаем никакими данными, свидетельствующими, что финикийцы не могли быть выходцами с Дилмуна».
«Мескиагкашер переплыл море и высадился на сушу на гористом берегу».
Истоки цивилизации фараонов всегда были окружены ореолом тайны. Что же могло вызвать столь динамичный подъем культуры в долине Нила, причем за относительно короткий промежуток времени? Уже давно установлено, что «возникновение власти фараонов совпадает по времени с целой серией совершенно беспрецедентных событий», лежащих в основе поразительного феномена, который известен нам под названием «Египта фараонов». До нас дошло ничтожно мало сведений о царской власти и сакральных ритуалах, восходящих к эпохе, предшествующей правлению I династии; не найдено никаких следов постепенного развития обработки металла, искусств, ремесел, монументального искусства и письменности — то есть решающих критериев для оценки уровня развития ранних цивилизаций. Создается впечатление, что большая часть того, что нам известно о фараонах и сложной, высокоразвитой культуре их времени, возникла почти мгновенно, по мановению волшебной палочки.
Следующие пять глав нашей книги мы посвятили вопросу, который нередко затрагивается в кругах ученых-египтологов, но который лишь изредка упоминается за пределами этой научной дисциплины. Академические дебаты, начавшиеся около ста лет тому назад, ставят во главу угла один весьма противоречивый вопрос: каково же происхождение самых первых фараонов? Нет никаких сомнений, что возникновению этой великой цивилизации в Египте способствовал некий мощный внешний импульс, имевший место в конце Додинастической эпохи, но в чем же конкретно этот импульс проявился? Проще говоря, были ли Последователи Гора[176] (египетск. Шемсу-Гор), непосредственные предки первых фараонов, уроженцами долины Нила, или же они были элитой чужеземного происхождения, силой оружия захватившей власть в Египте?
В главе десятой мы рассмотрим «Теорию династической расы», которую поддерживали такие видные ученые, как Петри, Дерри, Баумгартель, Мюррэй и Эмери — короче, все египтологи с той же университетской кафедры, на которой мне довелось защищать свою диссертацию. Да, их взгляды сегодня, прямо скажем, не слишком в моде, ибо идеи «старшей расы» неизбежно ассоциируются с идеологией «арийской расы», отбрасывающей науку Европы далеко назад, в 1930-е гг. Но вправе ли мы отрицать актуальность исторических событий далекого прошлого только из-за того, что их аналоги нанесли человечеству в наши дни глубокие травмы?
В третьей части этой книги мы подробно остановимся на искусстве и иконографии фараонов и попытаемся продемонстрировать, что многие и многие мотивы искусства Египта фараонов на самом деле уходят корнями в традицию Месопотамии. Вместе с Артуром Вейгаллом в 1908 г. и Хансом Винклером в 1936 г. мы отправимся на изучение пересохших вади в Восточной пустыне, займемся раскопками вместе с Флиндерсом Петри в Накаде и попытаемся найти следы первой великой битвы в истории Египта. Все это неминуемо приведет нас к Ступенчатой пирамиде в Саккаре, где, прибегнув к помощи воображения, мы станем очевидцами таинственных ритуалов духовного обновления и возвращения молодости, совершенных фараоном Джосером и его жрецами. И, наконец, мы будем сопровождать царя в его эпическом путешествии по потустороннему миру — путешествии по реке Тьмы, уносящей мертвых на таинственный Остров Огня.