…приятных сновидений…
…не утруждайте себя…
…вас доставят куда нужно…
…спокойного сна…
…вюр Йаови…
…вюр…
А ведь совсем недавно он говорил «господин» … Сраный ублюдочный имбецил! Хотя, почему он должен быть ублюдочным имбецилом? Он выполнял свою работу. Работа у него такая, и надо сказать, профессионал он знатный. Так ввести меня в заблуждение! Заставить забыть всё на свете! Это надо уметь, чёрт возьми! Надо уметь! И я всё-таки попался. Вот теперь точка.
А что будет дальше? Помниться, этот… как же зовут-то его… попутчика моего… А, да! Вспомнил. Кларке Вислу. Так вот, помнится, он говорил, что неспроста я ношу имя с внутренней приставкой, которое предназначено только для так называемого «высшего сословия». И именно поэтому меня до сих пор не ликвидировали; именно поэтому меня и доставят «куда нужно». Вот только, куда? И что я должен буду делать?
Для чего я им нужен?..
И только теперь, после того как в моей голове появился этот вопрос, я вдруг понял, что, оказывается, уже пришёл в себя, только глаза до сих пор закрыты… и тишина вокруг гробовая… и холодно как-то… и воздух переполнен озоном, словно бы я парю внутри грозовых туч… и ноющее во всех местах тело налито свинцом.
Что это? Где я? Меня доставили «куда нужно»?
Надо открыть глаза. Веки слиплись, голова тяжёлая, во рту (извините) кака… Но дыхание ровное, а это хороший знак. То, как я себя чувствовал, очевидно, не что иное, как отходняк от действия «фонарика» Кларке Вислу. Значит, пройдёт. Ничего страшного. Гораздо страшнее другое: что со мной теперь будет. А впрочем, я знал, что будет! Тот самый, вездесущий Инструктор пришлёт ко мне очередного агента, и тот будет заставлять меня что-нибудь делать. Будут угрожать, может быть даже — бить, а может, ещё чего похлеще!..
Да… Не весело. Будущее представлялось самым что ни на есть мрачным. И самое паскудное, что я не мог пошевелиться! Пробовал, но всё тщетно! И глаза мог приоткрыть только лишь совсем чуть-чуть; да и то, если и открывал, — видел лишь размытые полупризрачные круги, которые бесшумно витали вокруг, как самые настоящие привидения.
Тишина. Тишина невыносимая! Звенящая тишина.
И в какой-то момент, среди этой одурманивающей тишины послышался низкий пульсирующий звук. Интересно, что это? Глаза до сих пор видели лишь размытое белёсое пятно.
Лёгкие сжаты, словно тисками. Не хватает воздуха. Я с усилием вдыхал, пытаясь насытить омертвевший и закоченелый организм кислородом.
И вдруг:
— Не вздыхайте, не вздыхайте так! Обречённо, тяжело, безысходно. Я бы даже сказал, наиграно-театрально. Можно подумать, что жизнь подошла к своему логическому завершению! А вот и нет, уважаемый Йаови Ирвин Орайи, он же Вирослан Кирпе, он же Яви валл Юлас.
Инструктор! Это его голос! В это невозможно было поверить!
Неужели… Хотя, нет. Сам он никогда бы не решился навестить меня. Скорее всего, я просто слышал его голос, а сам Инструктор сидит сейчас где-нибудь… скажем, за сотню-другую световых лет отсюда.
— Ну чего молчишь, зэк?
— Здра… — голос предательски сорвался, перейдя на смешной фальцет; в горле запершило, и пришлось прокашляться; после чего я смог-таки выдавить из себя: — Здравствуйте, вюр-вюрыч.
Хочу заметить: я был зол на него, как никогда! Убить готов гада! Готов растерзать эту мразь зубами! До чего же мерзкий этот тип! Хоть и не видел его сейчас, но отлично помнил его лицо: белое, словно мел, с кроваво-красным росчерком тонких губ, вечно сжатых в коротенькую прямую линию, с раздутыми ноздрями и тонкими, почти незаметными бровями над тёмными глазами. Его взгляд… Чёрт возьми! Если действительно где-нибудь существует дьявол, то, я уверен — взгляд у него точно такой же! Хитрые, тёмные глаза и пронизывающий взгляд. Но, когда нужно, этот взгляд может быть надменно-благородным, взглядом милостивого короля из старинных саг. Его улыбка всегда обнажает блестящие белые зубы. И запах от этого субъекта всегда одинаков — самые благородные духи́, самые дорогие, ненавязчивые, но проникающие так глубоко в подсознание, что память об этом запахе остаётся надолго.
— «Вюр-вюрыч», говоришь, — ехидно передразнил он. — Ладно. Сделаем скидку на твоё состояние. — Он слегка хохотнул и повторил: — Вюр-вюрыч… А ты, я вижу, парень не без чувства юмора, правда? Такую кличку придумал! Молодец. Значит, приходишь в себя. Да ты не беспокойся. Ещё минутку, и ты полностью очухаешься.
— Кто это был? — неожиданно для самого себя вдруг спросил я.
— Ты о ком?
— Об этом… всё время забываю, как его зовут… Кларке Вислу.
— А! Вюр Вислу! Это очень хороший человек, профессионал своего дела. Смысла нет скрывать, особенно теперь. Ты сообразительный парень и сам уже догадался, что он работает на меня.
— Да, я это понял.
— Так зачем спрашиваешь?
— Хотел услышать это… от вас.
— От меня? Смысл? А! Маленькая победа. Кажется, я понимаю, куда ты клонишь.
— Я никуда не клоню.
— Нет, — причмокнул он языком, — клонишь. Тебя поймали, и ты хотел хоть как-нибудь отыграться, почувствовать себя хоть на немного выше меня; словно ты раскусил меня, сломал и заставил признаться. Нет? Не правду я говорю?
Я молчал.
— Ну, молчи, молчи, — продолжал он. — Сейчас к тебе вернётся зрение, и мы начнём наш разговор. А пока… пока я хотел бы поздравить тебя с завершением трудного дела, которое ты блестяще исполнил на Киппе. Прими мои искренние поздравления. Только вот, кого мне благодарить? Вирослана Кирпе? А может быть, некоего субъекта с тройным именем? Всегда недоумевал для чего нужны тройные имена! Не поймёшь толком — ты Йаови или Ирвин, или всё ж таки Орайи?
Он засмеялся своим приглушённым смехом.
Признаться, меня всё же задело. Но я сдержался.
— Очень жаль, что я не знаю вашего имени, — как можно спокойнее проговорил я.
— Моего? А зачем тебе моё имя?
— Чтобы знать.
— Знать? Хм… Иногда знания бывают очень опасными, — философски заметил он. — Людям твоего круга знать надо только то, что положено знать. Узнаешь больше — можешь исчезнуть, и тебя никто никогда не найдёт. Ты же сам это понимаешь. Поэтому оставим эту тему и перейдём к насущному.
Он помолчал немного, а потом я снова услышал его голос; но на этот раз я не только мог слышать его, зрение практически вернулось, пелена с глаз спа́ла, и теперь передо мной сидел чёрный костюм с ярко-белым пятном сверху. Ярко-белое пятно — это его лицо, которое я ещё не до конца мог распознать.
— Ты, я вижу, очухался, поэтому действительно пора переходить к делу.
— По-моему, своё дело я уже сделал, — вставил я, — и прошу заметить, уговор был только об одном деле, после которого я должен был улететь в систему Альфойца.
— В систему Альфойца, — как будто бы про себя проговорил он. — В эту отдалённую систему ты и отправишься, только слегка кружным путём.
— Как это понимать?
— Понимай как хочешь. Дело в том, что на К-164 у тебя будут дела. И я жду от тебя только самых лучших результатов. — Голос его был металлическим, слова вылетали словно из дула пистолета, такие же острые, холодные, несущие в себе смертельную угрозу, готовые продырявить тебя насквозь.
— Какие могут быть у меня дела на К-164?! — возмутился я.
Зрение вернулось окончательно, и теперь я мог видеть Инструктора во всей красе! А также видеть то место, где происходил наш разговор. Это был непрозрачный стеклянный куб; я висел в воздухе, зажатый со всех сторон невидимым полем, не дававшим мне нормально двигаться. Мой оппонент находился напротив и тоже висел в воздухе, но очевидно поле, что его держало, не сковывало движений; он как бы сидел в удобном кресле, закинув ногу на ногу, в то время как я, словно бы скукожился на неудобном жёстком и невидимом стуле.
На моё возмущение Инструктор лишь слегка улыбнулся, растянув прямую прорезь рта. При этом его глаза оставались невозмутимыми.
— На К-164 очень много дел, — ответил он.
— Я не согласен!
Он вдруг вскинул брови, осмотрелся по сторонам и удивлённо уставился на меня.
— Я что-то не вижу здесь никого, кто интересовался бы согласен ты или нет, — заявил Инструктор.
— Вот так значит.
Он пожал плечами.
— Ну, хорошо, — с вызовом сказал я. — Вот, что я вам скажу, уважаемый… Инструктор!..
— Инструктор? — удивился он и издевательски улыбнулся. — Это что, новая кличка? Как много у меня имён, оказывается!
— Если нет настоящего, можно использовать любое! — парировал я.
— Ух ты! А ты колючий! Как кактус! Так вот, вюр Кактус, слушайте внимательно…
— Нет, это вы слушайте внимательно! — Терпение практически сошло на нет; я еле держался. — Я не собираюсь больше плясать под вашу дудку. Я сделал своё дело, и покончим с этим! Я выполнил то, что обещал. И вы!.. Вы! Вы теперь обязаны выполнить то, что было обещано мне!
— М-м-м… давайте вспомним, что было обещано. После успешного завершения дела некий зэк, — (На этом слове он сделал особое ударение.) — должен был отправиться на К-164… Хм… Теперь я говорю этому самому зэку, что он прекрасно справился со своим делом и летит на К-164… Что же ему не нравится? По-моему, уговор остаётся нерушимым.
— Не совсем так.
— Что именно не так?
— Уговор был о том, что после успешного завершения дела я буду свободным. И никто: ни вы, ни кто-либо другой не будет заставлять меня выполнять ещё что бы то ни было! Я должен был удалиться в самую… жопу галактики и кануть там в лету! А теперь оказывается, что вы имеете на меня какие-то виды! Вы заставляете работать на себя, хотя это противоречит всем правилам!..
— Правилам?
— Да. Правилам!
— Правилам чего?
— Правилам уговора!
— Скажи мне, уважаемый работник, какой уговор может быть между таким человеком как я и обычным зэком?
— Я не обычный зэк!
— Вот! Это ты правильно сказал.
— Я не то имел в виду. Я имел в виду, что вообще не должен был быть в тюрьме. Моё обвинение было сфабриковано, и вы это отлично знаете.
— Я знаю?!
— Да!
— Откуда мне знать такие… м-м-м… как бы это сказать… подробности?
— Вы перекопали моё дело, изучили его досконально, просмотрели всю мою жизнь! И ещё! Вы прекрасно знаете всю правду, благодаря кому я отправился в тюрьму! Вы это знаете! Вы все из одного круга! А! Как же я раньше не догадался! Так может быть, тот нарик специально был подослан в мой дом, чтобы потом обвинить меня?! Вам нужен был хороший стрелок, и вы искали его среди простого народа, чтобы потом, после того как он всё сделает, ликвидировать его, и дело с концом! Я не прав? Вот, скажите мне, что я не прав!
— Ты не прав, — невозмутимо ответил он.
— Нет! Я прав! Только вы в этом никогда не признаетесь! Кто я для вас? Мелкая сошка! Мышонок, которого можно прихлопнуть в любой момент, и никто этого никогда не заметит! Своих людей вы бережёте. Потому что сами вы не хотите засветиться в ваших тёмных делах. И поэтому вам нужны такие отбросы общества, как я. Меня можно выбросить в утиль, как отработанный материал, а самому остаться чистым! Вы все — так называемые люди высшего общества — вы все сволочи, твари, беспринципные и безнравственные уроды! Для вас жизнь простого человека ничего не стоит! Превыше всего вы цените свой статус! Деньги! Власть! Вес в вашем проклятом обществе! Вы выстраиваете свои дела, не оглядываясь на последствия! Вам всё равно, что будет с населением! Население вам нужно только для того, чтобы организовать видимость демократии во время очередных выборов! Жалкие людишки должны уметь читать для того, чтобы увидеть нужную фамилию в избирательных списках, и уметь писать буквы, чтобы, где надо поставить подпись и написать фамилию! А всё остальное простым смертным не положено! Все блага, вся настоящая жизнь, наполненная комфортом и довольствием, предназначена только лишь тем, кто носит в своём имени эту проклятую внутреннюю приставку! Вы даже здесь отделяете себя от основного народа! Вы думаете, что вы другие, что вы вылеплены из другого теста! Но у вас также есть две руки и две ноги! Вы также ходите срать по утрам и от вас воняет также, как ото всех остальных! Одно отличие — срёте вы в золотые унитазы! Беситесь с жиру в то время, как где-нибудь кто-то голодает, или какой-нибудь ребёнок мучится от ужасной болезни, ему нужна срочная операция, которая стоит бешеных денег, а у его родителей таких денег нет, и ребёнок продолжает мучиться пока не умрёт! А вам всем наплевать! Вот, если бы каждый из вас направил бы средства таким нуждающимся, как тот ребёнок, вы спасли бы миллионы жизней! А что делаете вы? Вы трубите по всем каналам, мол, вот номер, по которому вы можете перевести какую-угодно сумму, и вместе мы спасём ребёнка! Не стыдно ли вам, сидя на миллиардах, просить простой народ перечислять деньги? Хватает ли у вас совести…
Моя тирада прекратилась на полуслове. Горло сжали невидимые тиски. Дышать стало трудно. Очевидно, мне всё же удалось задеть этого Инструктора за живое. Я кричал, что есть сил, и это ему надоело — он активировал функцию, которая в нашей тюряге называлась «заткнись»: особое электромагнитное излучение сковывало голосовые связки, и нежелательный оратор мигом прекращал говорить неправильные вещи.
Я знал, что захват продлится недолго; не пройдёт и десяти секунд, как меня отпустит, но, к сожалению, продолжить возмущаться я уже не смогу; голос у меня станет хриплым и тихим, и продлиться это состояние до следующего дня; да ещё плюс ко всему, разболится голова, а шея будет ныть, как от сильной ангины.
Сволочь он. Что я ещё могу сказать…
Его губы скривились; острые уголки были презрительно опущены вниз. Его тёмный, злобный взгляд из-под нависающих бровей вонзился в меня, как копьё. Да уж. Я действительно его задел, вывел из себя! Могу себе представить, какой вулкан сейчас клокочет в его нутре! Мыслимое ли дело! Дождевой червь осмелился кричать на бога! Но этот «бог» хорошо держится. Он не выходит из себя; он вылит из стали; и только лишь сквозь глаза струится яростное пламя, словно джет квазара, что испепеляет всё на своём пути.
Наконец, он слегка поднял голову, как будто бы очнувшись от оцепенения, и уже совсем другими глазами посмотрел на меня и слегка покачал головой.
— Как скверно-то, а, — протянул он. — Твой пульс учащён, артериальное давление повысилось, температура тела скакнула на одну третью градуса. И всё из-за чего? Из-за разыгравшегося воображения, из-за ненависти к людям иного круга? — Он покачал головой. — Я считал тебя более… более…
Инструктор замолчал ненадолго, но потом продолжил:
— Впрочем, это не важно. Важнее всего на данный момент другое. И знаешь что?.. Молчишь? Даже головой не махнёшь? Ладно. Продолжим. Все твои разглагольствования насчёт каких-то людей, каких-то кругов, обществ и так далее, я позволю себе пропустить мимо ушей. Это всё обычная софистика. Пустышка, не несущая в себе никакого смысла. Никогда не видел смысла в философии. Мужи, считающие себя в чём-то умнее других, несут чушь, переливая из пустого в порожнее. А мне нужно прежде всего дело в любом разговоре. А если просто сотрясать воздух, то человечество никогда не сделает шаг вперёд. Философия всегда топчется на месте, переиначивая любую тему то так, то этак, в итоге, не приходя ни к чему.
Он сжал пальцы в плотный замок, перевёл дыхание и продолжил:
— Итак. Ты говоришь, что не будешь дальше работать на меня. Но у меня имеется кое-что, что заставит тебя слушаться, хочешь ты этого или нет. Вот, как раз и проверим твою нравственность и человеколюбие, о котором ты только что весьма пространно изволил рассуждать, обвиняя других в беспринципности. Посмотрим какой ты. Что́ ты есть на самом деле.
— У меня нет никого, — едва слышно прохрипел я. — Вы не сможете сыграть на моих близких, потому что у меня их попросту нет. Я один.
— Правда, что ли? — Инструктор покачал головой и тихо рассмеялся. — А я не ошибся в тебе. Ты действительно умён. Сразу раскусил мой план. Хвалю. Ты ошибся только в одном… Впрочем, твоей вины тут нет, и это не говорит о том, что ты глуп. Ты просто не знаешь кое-чего, что знаю я. Знал бы ты то, что известно мне, говорил бы по-иному. — Он сделал паузу, пристально глядя мне в глаза. — Опять молчишь? Хм. Мудро. Главное, не показать своей неосведомлённости перед оппонентом. Это хорошее качество, присущее тебе, и как раз оно очень пригодится в том деле, которое я хочу тебе поручить. Прошу заметить: дело важное. И трудное. Я долго искал человека, которому это дело могло бы быть по плечу. И я нашёл тебя. В вонючей дыре, среди зэков. Откопал тебя из отбросов. Вывел… вернее, выведу в люди. Да что там говорить! Я дал тебе имя! Открывающее все двери! Настоящее имя! Имя, дающее право на многое! Тебе не нравится? А зря. Это сейчас ты воротишь носом. Поверь: к хорошему быстро привыкают. А вот, отвыкать от хорошего гораздо сложней. После исполнения своего задания, ты будешь бегать за мной, умоляя оставить тебе внутреннюю приставку. А я… Что сделаю я, как ты думаешь? А я сам не знаю, что сделаю. Всё зависит от того, как ты поведёшь дело. Поведёшь его так, как нужно — не пожалеешь. Испортишь дело — получишь соответственную плату. И поверь, эта плата будет очень весомой. Ну а теперь, к делу.
Перед моими глазами возникло полупрозрачное изображение: светловолосый мужчина с зеленоватыми глазами, на вид — лет тридцать пять; бледный, но эта бледность придавала его лицу чопорной аристократичности; взгляд таил в себе какую-то загадку; даже несмотря на то, что это было всего лишь изображение, казалось, что эти глаза пристально тебя изучают и выведывают у тебя все твои тайны. Одежда простая — снежно белая обтягивающая футболка и лёгкие брюки… Сквозь футболку отчётливо просматривалась умеренная мускулатура. Так, стоп! Этот мужик мне кого-то сильно напоминает… Я где-то его уже видел.
Ну, конечно! Как же я мог забыть! Это же и есть я! Я имею в виду, тот «я», роль которого я сейчас играл. Это был Яви валл Юлас собственной персоной. Девяностолетний старик, прошедший дорогостоящее омоложение, доступное лишь представителям высших сословий.
Я вопросительно взглянул на Инструктора.
— Как ты понял, перед тобой Яви валл Юлас, — начал мой дотошный собеседник. — Первый сын сикосского графа Иока валл Юласа, уроженца Алайи. Их старинный род уходит корнями в тысячелетия, что является редкостью и значительно увеличивает значимость рода. Но оставим в покое древнюю историю, перейдём к дню сегодняшнему. В данный момент Яви валл Юлас является третьим наместником планеты Сико. Такой статус — третьего наместника — есть желание самого валл Юласа, так как этот человек не гонится за слишком большой властью, считая это дело чересчур «грязным», как он любит выражаться.
— Постойте, — хриплым голосом перебил я Инструктора. — Что-то не вяжется.
— Что именно?
— Уроженец Алайи — столицы галактики, является графом на планете Сико?
— Да. Что тут удивительного?
— Вы же говорите, что это один из самых старинных родов. Вес у таких родов обычно слишком запредельный, если можно так выразиться. Так почему же алаец отправился на Сико?
— Не стоит недооценивать эту маленькую планетку. Сикоский валовый продукт превышает все мыслимые и немыслимые нормы. На самом деле Сико снабжает различными товарами чуть ли не пятьдесят процентов галактики, а если учесть, что галактика имеет в поперечнике около шестидесяти килопарсек, то представь себе мощности их производственных линий. Это колоссальное, невероятно масштабное производство чего угодно — от семидесятикилометровых космических крейсеров до субатомных нанороботов. Ни одна планета в галактике не имеет столь высоких производственных показателей. И почему же ты думаешь, граф валл Юлас не должен был иметь виды на Сико? Естественно, он сделал ставку на Сико и не прогадал, заключив триллионные контракты с местными правящими кругами, профинансировав сотни заводов и фабрик. Приобрёл бо́льшие половины акций самых крупных компаний. На данный момент граф является собственником восьмидесяти восьми заводов, девяти естественных спутников различных планет, где разрабатываются недра, сорока трёх фабрик, не считая различных мелких фирм.
— Которые наверняка являются подставными, — тихо вставил я.
Инструктор улыбнулся, но пропустил мимо ушей мою колкость.
— Далее, — продолжил он. — Граф Яви валл Юлас заседает в сикоском сенате, и его слово играет не последнюю роль. Граф всегда слыл добропорядочным, справедливым и умным человеком, к нему прислушиваются, он всегда даёт дельные советы, поэтому во всех самых высших кругах этот человек пользуется большим уважением. Не буду скрывать: на Алайе граф валл Юлас тоже не последний человек, хотя предпочитает по большей части держаться в тени, так как всегалактический закон запрещает двойное гражданство для правящих кругов. Ты должен об этом знать.
— Знаю, — прохрипел я. — Поэтому у меня вопрос. Он что, умер?
— Кто?
— Яви, который валл Юлас, который граф, который не последний человек, роль которого я играю сейчас.
Инструктор еле заметно вздохнул, и мне было непонятно — от скорби или от скрываемого удовлетворения. Всё же он ответил:
— Яви валл Юлас — это ты.
— Значит, мне не положено знать, что сталось с этим человеком, — утвердительно заявил я.
— То, что тебе знать положено, ты будешь знать. Не буду юлить, тем более что, человек ты не глупый, а я отношусь с должной долей уважения к неглупым людям. Поэтому скажу: ты будешь знать ровно столько, сколько понадобится тебе для исполнения твоей работы. Вся остальная информация тебя не касается.
— Но я же, по вашим словам, должен играть его роль. Я должен в самом прямом смысле, быть именно этим человеком. Я буду встречаться с людьми, которые могут знать графа с очень давних пор. И если я не буду знать всей подноготной, то проколюсь сразу же. Вы об этом подумали?
— Подумал.
Но я не унимался:
— И подумайте ещё вот о чём: я человек одинокий и шантажировать меня в общем-то нечем. Поэтому, если я упрусь рогом и не захочу на вас работать, то вы, сколько бы не старались, не сможете меня заставить. Прошу заметить: пытками меня не сломить. Я лучше подохну, чем изменю своему слову. Терять мне абсолютно нечего. И вот вам моё слово: идите к чёрту вместе со своими валл Юласами и сикоскими графьями.
Вопреки моим ожиданиям, Инструктор не разозлился (а я хотел именно вывести его из себя), он просто мило улыбнулся и посмотрел мне в лицо самым добродушным взглядом, на какой только был способен.
Спустя несколько секунд умилённого рассматривания моей персоны, он негромко, снисходительно-издевательски сказал:
— Достопочтенный вюр Орайи. Вы изволили недооценить мои способности. А способен я порой на многое.
— И что это значит? — спросил я, а внутри всё сжалось в маленький дрожащий комочек, ведь передо мной человек, способный на что угодно, несомненно имеющий невероятную власть; а средств, для того чтобы меня «расшевелить», у него предостаточно; я вёл себя вызывающе, полностью отдавая себе отчёт, перед кем я распускаю хвост; я в его руках, и теперь он даже мёртвого меня сможет заставить делать всё то, что ему надо; нужно отдать должное его терпению, — сколько раз я его подкалывал, а он всё оставался невозмутим; впрочем, невозмутим он был также, как великан, на которого фыркает маленький ёжик; он может разделаться со мной, щёлкнув пальцами; но ежики — это такие животные, который тоже имеют, хоть и маленькие, но острые колючки; может, мои «колючки» и не причинят этому «великану» боли, но вот, если их обмакнуть в яд…
Мои размышления были прерваны сменившимся изображением. Вместо девяностолетнего «молодого» графа возник другой образ, и от этого образа по спине моей пробежали мурашки.