Пресса теперь именовала серийного убийцу «Ночным ястребом». А Дятлов тем временем пытался отработать кличку «Черт». Он залез в центральную оперативно-розыскную картотеку, направил запросы в территориальные органы. Но в расставленные сети крупная рыба не попадалась: «Черт» — это презрительное прозвище мелких уголовников, ни один не тянул на опасного маньяка-убийцу. Стал искать похожие фамилии авторитетных преступников: Чертов, Чертовский и т. п., но выйти на верный след так и не удалось. Опрашивал арестантов, уголовников, агентуру — тоже безуспешно: про Черта вроде бы все и слышали, но ничего конкретного сказать не могли. Это очень странно, обычно так не бывает…
В истории Черта вообще много странностей. Как, впрочем, в любом серьезном уголовном деле, тем более нераскрытом, а особенно связанном с убийствами. Некоторые странности искушенный в криминалистике специалист вполне способен объяснить. Дятлов был таким специалистом. И знал, что отсутствие отпечатков может быть вызвано ухищрениями маньяка: в розыскной практике известны случаи, когда преступник обжигал кончики пальцев кислотой или даже пересаживал на них кожу… Один насильник вставлял в рот искусственную челюсть с устрашающими клыками, другой изготовил перчатку с ножевыми лезвиями, как у Фредди Крюгера. Когда преступление раскрывается, и все остальные странности получают объяснение.
Павел Сергеевич полистал папку с материалами о знаменитых «серийщиках». «Вампир из Дюссельдорфа» оказался сорокасемилетним Питером Кертеном, который в девятилетием возрасте отрубал головы лебедям и пил их кровь, утопил двух своих товарищей и всю последующую жизнь совершал сексуальные убийства девочек и взрослых женщин, причем пил их кровь. Признался в 68 убийствах, осужден за девять, был приговорен к отсечению головы. На пути к гильотине спросил: «Скажите, после того как голова будет отрублена, я смогу услышать, хоть на мгновенье, звук крови, льющейся из моей шеи? Было бы удовольствием закончить так все удовольствия…» Животное! Но у него и отец был животным: настрогал 13 детей, избивал всю семью, насиловал дочерей… «Джек-Потрошитель», от четырех до девяти жертв, все проститутки. Своеобразный «почерк»: у всех перерезано горло, отрезано ухо, распорот живот, иногда унесены внутренние органы… «Потрошитель» так и остался неизвестным — преступления не раскрыли, хотя он сам писал письма в полицию… «Витебский душитель» — Михасевич, тоже писал письма в милицию, чтобы отвести от себя подозрения, по его делу расстрелян непричастный к преступлениям человек, второй был необоснованно арестован и повесился. В конце концов и самого Михасевича расстреляли… Слинько, Чикатило, Пичужкин… Когда наступила пора гуманности, расстреливать перестали, так что Черту грозит, самое большее, пожизненное заключение…
Заперев папку в сейф, Дятлов поехал на очередную встречу с агентом. Но в мутном потоке оперативной информации не попадались золотые крупицы истины…
Тем временем желтые газеты взахлеб писали про неуловимого маньяка.
«Невидимка на тропе войны»… «„Ночной ястреб“ ищет жертву»… «Когда ястреб ударит снова?», «Число убитых замалчивается!»
Дятлов был вне себя. В статьях не было ни слова правды. Материалы журналисты высасывали из пальца или из какого-то другого органа. Но хуже всего то, что в погоне за сенсацией они, по существу, давали рецепты совершения преступлений и провоцировали психически неустойчивый сброд на подражание главному герою.
В конце недели по телевидению показали модное ток-шоу, посвященное таинственным убийствам. Две королевы красоты, списанный политик и постоянно мелькающий на экране депутат беспомощно комментировали события, о которых очень поверхностно знали из желтых газет. В результате они пришли к выводу, что во всем виновата милиция.
Прямо или опосредованно, но пресса сделала свое дело: в РУВД прибыла комиссия, проверила организацию розыска, обнаружила нехватку бумажек в розыскном деле и определила виновного, которого умело подставил полковник Смирнов. Виновным оказался капитан Дятлов.
Его с начальником УР Иванцовым вызвали на аттестационную комиссию в кабинет заместителя начальника ГУВД по кадрам. За длинным столом собрались девять старших офицеров. Сам Логашов сидел во главе. Вызванным даже не предложили присесть, они неловко застыли у высокой полированной двери.
— Вы провалили розыск, подполковник! Документация оформлена небрежно, план розыскных мероприятий никуда не годится! Результатов нет! А ведь дело имеет большой общественный резонанс!
Зам по кадрам Логашов — моложавый полковник с холеным лицом, говорил короткими рублеными фразами. Тон его был раздраженным. Члены аттестационной комиссии тоже смотрели с явным осуждением.
— Кому вы поручили это ответственное задание? Оперуполномоченному Дятлову? Ему сорок пять, а он все еще капитан! У вас что, нет опытных перспективных сотрудников?
— Товарищ полковник, Дятлов был майором, но его разжаловали за… — попытался оправдаться Иванцов.
— Я знаю, за что его разжаловали, — махнул рукой Логашов. — Я читал личное дело! Кстати, полковник Смирнов негативно характеризует вашего подчиненного. Непонятно, почему вы его защищаете!
Иванцов замолчал.
— Предлагаю объявить капитану Дятлову неполное служебное соответствие, а подполковнику Иванцову — замечание! — резко подвел итог зам по кадрам. — Рекомендовать капитана Дятлова к увольнению как бесперспективного сотрудника, достигшего предельного для капитана возраста службы.
Логашов побарабанил пальцами по столу, перелистнул страницы лежащего перед ним довольно толстого личного дела.
— Вам ведь исполнилось сорок пять?
— Через полгода, — оглушенно выговорил капитан. Он никак не ожидал, что дело кончится увольнением.
— Полгода, — задумчиво повторил полковник. И, обращаясь к членам комиссии, спросил: — Дадим доработать капитану шесть месяцев, товарищи? Пусть получит еще пятипроцентную надбавку к пенсии. Личное дело у него неплохое, есть много поощрений. Мы должны быть объективными!
— Капитан Дятлов добыл определенные положительные результаты, которые позволяют активизировать розыск, — вмешался Иванцов. — Композитный портрет подозреваемого, вещественные доказательства… Он считает, что дело обо всех однотипных убийствах надо объединить в одно производство…
— Тем более, — кивнул Логашов. — Согласимся, товарищи?
Сидящие за столом офицеры согласно закивали головами.
— Согласимся!
— Конечно, согласимся…
— Поддержим ветерана…
— Ну, и хорошо, — улыбнулся Логашов. — Сегодня подписан приказ о создании в отделе особо опасных преступлений оперативно-розыскной группы «Маньяк», которая объединит все дела о нераскрытых убийствах девушек. Мы прикомандируем капитана Дятлова к этой группе. Правильно, товарищи?
— Правильно, товарищ полковник! — вновь закивали члены аттестационной комиссии.
В народе это называется: «подсластить пилюлю». Но сладость не помогла, у Дятлова все равно было горько во рту и горле, будто разлилась желчь. Ошеломленный, он шел по коридору и ничего не видел вокруг. Честно говоря, опер не ожидал такого убийственного результата.
Его догнал Иванцов.
— Извини, Паша, что не смог тебя отстоять, — тихо проговорил он. — Тут все было предрешено заранее.
— Да нет, Виктор, спасибо за поддержку. Другой бы вообще рта не раскрыл.
— А дела, видишь, объединили. Значит, ты был прав…
Дятлов не ответил. Некоторое время они шли молча.
— Поработаешь в группе, если дашь результат, можно будет все переиграть, — не очень уверенно сказал начальник УР, когда они вышли на улицу. — Получишь награду, звание, а там, глядишь, и срок службы продлят…
— Спасибо, Виктор Сергеевич, — тяжело проговорил Дятлов.
И начальник, и подчиненный понимали, что это только вежливая форма поддержки.
Группа «Маньяк» располагалась на третьем этаже знаменитого здания на Петровке. Дятлов пришел за пять минут до начала планерки. Это был не рабочий кабинет, а скорей нечто вроде комнаты для совещаний. За столом в углу сидела высокая девушка лет двадцати семи и с самым серьезным видом перебирала какие-то бумаги.
— Здравствуйте, я капитан Дятлов, — представился сыщик. — Пришел на планерку…
— Здравствуйте, — ответила девушка и почему-то улыбнулась. — Проходите, мы скоро начнем.
Дятлова покоробило и от небрежного тона, и от этой улыбки. Держа потертую папку под мышкой, он прошел вдоль длинного полированного стола с криво разложенными листками серой бумаги и выглянул в окно. Бледно светило негреющее солнце, порывистый ветер мел по бульвару охапки сухих листьев. Город жил в своем обычном ритме, по дороге текли плотные потоки машин, а по тротуарам — еще более плотные потоки прохожих. Многие несли в руках яркие фирменные пакеты с покупками. Никто из них не думал о ночном маньяке, методично забирающем жизнь за жизнью.
За спиной вдруг сразу стало шумно. Он обернулся. В дверь уверенно входили молодые, продвинутые «важняки» и старшие опера: плечистые, деловые, знающие себе цену. Они мельком осматривали капитана, небрежно здоровались, многие улыбались. Дятлов вдруг увидел себя их глазами: крашеный огрызок прошлого, направленный на полгода пересидки перед пенсией, потому что больше его деть было некуда. Тяжело вздохнув, он двинулся к крайнему стулу в конце стола, сел, открыл папку и приготовил файл с документами. Кроме него в комнате собрались восемь мужчин и та самая девушка. Невооруженным взглядом было видно, что они не освобождены от своих основных обязанностей и работать по маньяку будут параллельно с основными делами. Опера рассаживались, что-то рассказывали друг другу, кто-то разговаривал по телефону, кто-то двигал стулья, выбирая место поудобнее, когда вошел старший группы Колесов.
Высокий, с массивной фигурой и угрюмым, похожим на кирпич лицом, он бегло осмотрел собравшихся, усмехнулся, наткнувшись взглядом на Дятлова, по-хозяйски сел во главе стола, постучал ручкой по столешнице.
— Даже не спрашиваю, все ли познакомились с делом, — сказал он, раскрывая потрепанный ежедневник с массой каких-то закладок из разномастных и разноцветных бумажек. — Приказ был — значит, выполнили. Текущие дела ужимайте, высвобождайте время для поиска маньяка. Район все завалил, наработок для раскрытия практически нет, работу надо вести с нуля.
Дятлов поднял руку, но Колесов не обратил на него внимания. Никто из оперативников на капитана тоже не взглянул. Он был для них пустым местом.
— Значит, так, Володя, отрабатываешь психушки по обычной схеме: кто выписан к началу серии, кто состоит на учете по садистской линии…
— Понял, — сказал плотный краснощекий паренек.
— Женя, то же самое по колониям и тюрьмам.
— Есть.
— Леня, готовишь Марину как подставу, по вечерам ведешь поиск «на живца». Возьми пару ребят для подстраховки.
— Ясно, — кивнули оперативник и высокая девушка.
— Александр поднимает агентуру.
— Сергей, изучаешь все акты вскрытия. Лично, подчеркиваю, лично беседуешь с патологоанатомами. И лично встречаешься с криминалистами, которые выезжали на место происшествия. Нам нужна достоверность способа совершения.
Все время, что длилось совещание, Дятлов просидел, хмуро разглядывая свои ногти. Раздражение внутри копилось и распирало грудь. Здесь совсем другой уровень работы: это не кустари, моющие золотишко в присмотренных местах на свой страх и риск. Здесь широкомасштабный, индустриальный подход: русло реки выпрямить, углубить, пустить драгу и взять все золото. Про этих парней никак не скажешь, как в известном стишке, который ходит по низам милицейских структур — «задерганный, задроченный оперативный уполномоченный». Четкое разделение обязанностей, отработанные приемы, типовые схемы направлений поиска. И они уверены, что сейчас возьмутся всем скопом, навалятся и играючи это дело раскрутят! Не то что эти недоумки из района… Хотя между добычей золота и раскрытием преступлений существует большая разница.
— Вопросы есть? — раздав задания, спросил Колесов.
— Есть, — подал голос Дятлов. — Я хотел доложить свои материалы.
Колесов выпятил вперед челюсть.
— Мы должны собрать первоначальную информацию и выдвинуть свои версии. Я читал ваш рапорт. Уголовник, который разыскивает в Москве какую-то женщину, а попутно убивает всех похожих, это для голливудского фильма. И слепки зубов собаки, которая загрызла другую собаку — тоже для фильма ужасов.
Опера рассмеялись. Теперь Дятлов понял, почему его появление вызвало улыбки.
— Ясно, — кивнул Дятлов. — А почему вы не дали мне никакого задания?
— Занимайтесь тем, чем занимались. По личному плану. Мы не будем нагружать ветерана. Ведь вам осталось полгода до пенсии? Отдохните, отоспитесь, в бассейн сходите… А если понадобится помочь ребятам — подворный обход совершить, опросить свидетелей, то мы вас попросим.
Обходы и опросы обычно поручают зеленым стажерам или совсем никудышным сотрудникам.
И хотя Колесов был предельно вежлив, капитан почувствовал себя униженным и оскорбленным.
Не один Чикет боялся Черта до колик в желудке. Чувствовалось, что даже матерый «законник» Гвоздь, за спиной которого стояла вся его кодла, тщательно подбирает слова, чтобы они не прозвучали как предъява и ненароком не разозлили страшного гостя.
— Мне Анзор Кутаисский позвонил, — глядя мутными глазками мимо сидящего рядом Черта, сообщил он. — Говорит, родственники Князя Шалву Младшего пригласили на Москву, разбор сделать… И пропали все: Шалва со своими ребятами и Князевы родственники…
В бильярдной было тихо. Никто не гонял шары, не дымил у окна, не пил водку или виски в баре. Гвоздь и Черт устроились на высоких табуретках за стойкой, еще человек двадцать сидели и стояли вокруг, внимательно слушая и наблюдая. В отдалении с безразличным видом стояли у стола и рассматривали кии Чикет и четверо его бойцов.
— Ну, и что с того? — лениво отозвался Черт.
— Да ничего, — Гвоздь по-прежнему смотрел в сторону. — Он говорит, они к тебе, Червень, на рынок поехали, и больше их никто не видел.
— Значит, не доехали, — безразлично произнес Черт.
Гвоздь кивнул.
— Я Анзору так и сказал. Но он прет буром: делай разбор, спрашивай, как положено, иначе война будет…
— Ну, так делай и спрашивай, — равнодушно произнес Черт. — Раз тобой какой-то лаврушник[24] командует!
Тишина сгустилась и пропиталась напряжением. Это был откровенный вызов, «наезд», который нельзя оставлять без последствий.
Гвоздь пожевал иссохшими губами, вздохнул и обреченно посмотрел на Червня. Смотрящий не хотел связываться с «отмороженным» убийцей. Но у него не было выбора. Если честного бродягу кто-то назвал козлом, а тот не ответил, то значит согласился и, значит, он действительно козел и место ему под шконкой! А если в ответ воткнул вилку в бочину, или пальцем выбил глаз, или кирпичом проломил голову, — то доказал, что никакой он не козел, а правильный пацан. И тогда весь спрос с оскорбителя, теперь его самого загонят под шконку! Поэтому промолчать сейчас означало признать, что никакой он не Смотрящий, не авторитетный босяк, а прихвостень Анзора Кутаисского, и то, что Анзор — солидный вор, «законник», никакого значения не имело и ничего не меняло.
— Фильтруй базар, Червень! — повысил голос Гвоздь. — Не забывай, с кем терки трешь!
Черт усмехнулся и оглядел все общество, будто приглашая принять участие в их разговоре.
— Я ничего не забыл, Гвоздь! Помню, как ты Пашке Живоглоту, спящему, гвоздь в ухо вогнал! Будто он стукачом был! А на самом деле он знал, что ты Великану карточный долг не отдал! Великана поездом разрезало, а Пашку ты кончил — вот и все, концы в воду!
— Ничего себе! — воскликнул Башка. — Гвоздь, это правда?!
Но тот не мог отвечать: спазм перехватил ему горло. Он побледнел, вытаращил глаза и только тряс головой. Правую руку он сунул в карман брюк и шарил там, будто искал валидол.
— Это ты забыл «закон», в коммерса превратился, не за порядком в обществе смотришь, а за своим карманом! — продолжал обличать Черт.
Гвоздь, наконец, нашел то, что искал, и вытащил руку. Вместо лекарства в ней был зажат крохотный «браунинг». Но Черт оказался проворней, и выпрыгнувшая из рукава финка вонзилась «законнику» в сердце раньше, чем он успел нажать спуск. Смотрящий откинулся назад и с грохотом упал на пол. Из искривившихся губ вытекла струйка крови.
— Не дергайтесь, пацаны! — предупредил Черт, водя окровавленной финкой слева направо и справа налево. Чикет, Шарик и Бубна достали пистолеты, Хрипатый и Носач вытащили ножи.
Но никто из кодлы Гвоздя не двинулся с места. Все словно остолбенели.
— Гвоздь сам нарвался! — через некоторое время произнес Башка. — По всем «законам» он не прав! На Черного пушку поднял!
— Да зажрался он! Давно надо было ему по ушам дать! — выкрикнул Камаз, поводя могучими плечами.
Собравшиеся зашумели.
— Надо Черного ставить Смотрящим! — крикнул Худой. — Он за общество болеет, на общее благо не жадится отстегивать!
— Точно! — поддержал товарища Шлеп-Нога. — О людях заботится!
— И авторитет у него есть! — согласился Башка.
Бригада Чикета спрятала ненужное оружие. Как часто бывает и в правильном обществе, воровская кодла быстро становилась на сторону победителя. Черта избрали Смотрящим, и вечером в шашлычной на рынке шумно отметили это событие.
— Так что конкретно интересует, начальник? — спросил Пистон, озираясь. Ночной парк зловеще шевелил давно скинувшими листву черными ветками, будто сотни рук тянулись к суке-стукачу, продающему своих братьев-корешей менту позорному. — Ты реальную тему назови! И разбежимся: ветер до костей пробирает!
— Это тебя страх пробирает, — усмехнулся Дятлов. — Мнительный ты стал, Пистон!
Они сидели на скамейке в запущенной части парка, неподалеку имелись выходы в разные стороны, и все же каждая встреча оперативного сотрудника со своим осведомителем — как боевая операция: никогда не скажешь с уверенностью, чем закончится… Особенно, когда работаешь по особо опасным преступлениям.
— А интересует меня все необычное в вашей сутенерской кодле. Ты слышал, что маньяк девок валит? Да и мужиков тоже. Вот тебе и основная тема… Бляди твои должны быть напуганы и молоть языками, как мельницами, да и сутенерам лишние проблемы… Короче, кто и что базарит по этой теме?
— Какой я тебе сутенер… У меня всю жизнь другой «окрас» был…
В темноте послышался скребущий звук — это Пистон яростно чесал голову. Действительно, раньше он приторговывал наркотой, а теперь держал сауну со всеми сопутствующими пороками. Прежним занятием он гордился, а нынешнего стеснялся.
— Про маньяка никакого разговора не было, он ведь свои дела в одиночку лепит… А странное… Странное было, Сергеич, тут ты в цвет попал… С душком нехорошим странность-то…
Дятлов весь превратился в слух.
— Ну, давай, выкладывай, не води му-му!
— На прошлой неделе, в полночь, заехали ко мне трое блатных, — с придыханием зашептал Пистон прямо ему в ухо. — Все незнакомые, старший у них наглючий — худой, рожа зверская… Приказал, чтоб никто к ним не заходил: я и водку, и закусь в предбаннике оставлял, стучал, а они забирали… Потом девочек потребовали…
— И что тут странного? — спросил Дятлов. Осведомитель услышал, что опер усмехнулся.
— Обожди, Сергеич, не торопись…
Обычно Пистон в таких случаях добавлял: «говно хлебать», но сейчас оборвал привычную присказку на середине.
— Я им послал Ингу и Верку, девки видные, опытные, кого угодно обслужат как положено… А тут Инга через час убежала! Вкуриваешь тему? Дело серьезное: за такое с меня могут спросить… Хорошо, что обошлось: старший залупаться не стал, водку пил да парился, а Верка с двумя другими нормально отработала…
— И что тут странного? — повторил Дятлов уже с раздражением. — Может, ее сигаретами прижигать стали, может, издеваться начали, может…
— Да она утром мне отзвонилась, — перебил Пистон. — Встретились, я, конечно, свистулей ей ввалил: мол, что за кидалово?! А она аж трясется вся: «Это псих, — говорит. — Импотент психованный! У него не встает, он злится, сам себя заводит, начинает меня дергать, царапать, бить… Чем больше пьет, тем злее становится… Рисунок какой-то женщины мне показал, говорит, найду эту суку — на ремни порежу! И зубами скрежещет… И меня хватает, рвет, дергает — я вся на синяках! Если бы не убежала — убил бы!»
Дятлов внутренне напрягся. Вот и сработали «дурацкие вопросы», сети, в мутную воду заброшенные, — кажется, рядышком рыбка хвостом по воде ударила…
— Выходит, садист?
Он скорей почувствовал, чем увидел, как Пистон пожал плечами.
— Выходит… Или садист, или онанист… Кстати, он резаный, может, поэтому…
— Как «резаный»? — не понял капитан.
— Очень просто. Инга сказала: у него жуткий шрам через все тело — от горла до паха. Красный, грубый, страшный… Может, после операции импотентом стал?
Капитан даже привстал, как гончая, почуявшая след.
— Девка твоя где? Мне с ней поговорить надо!
Осведомитель вновь с остервенением почесал голову.
— Нету ее. Я тогда подумал, что чушь какую-то несет, пригрозил: если от клиентов предъява будет, то я ей харю попорчу… А она на следующий день и пропала.
— Как пропала?! Почему так решил?
— Так на работу не выходит, телефон отключен.
— Заболела, завязала, ушла работать на другую «точку»…
— Ты че, Сергеич? — возмутился Пистон. — У нас не все так просто. Мы друг у друга девочек не принимаем, а то они начнут с места на место бегать, как мандавошки. И самостоятельно она работать не может. Только попробует на чужом месте встать или в чужую гостиницу сунуться — ей так рожу разрисуют, что больше ни один клиент не позарится. Да и Верка к ней ходила, говорит, что неделю дома не появлялась.
— Стоп. Давай про Верку.
— Ее тоже не ищи… Отзвонилась, сказала: уезжает, чтоб не искали. Напугана она очень.
— Куда уехала?
— Кто ж знает! Они ведь только в бане подружки, а так друг о друге почти ничего не знают и секретами не делятся.
— А ты сам-то о них тоже ничего не знаешь?
— Нет, конечно. Практически ничего, да и ни к чему мне это. Знаю только, что Инга на самом деле Ирка. Инга она для клиентов, ну и кликуха как бы в наших кругах. Верка, вон, Вероникой представляется…
— Блатных узнаешь в лицо?
— Я ж говорю, Сергеич, что мельком видел, да и темно уже было, — замялся Пистон.
— Заткнись и слушай, — прервал сутенера Дятлов. — Дома берешь листок бумаги и описываешь во всех подробностях приметы и установочные данные Инги и Верки. Утром приносишь мне в отдел. Затем сутки тебе на то, чтобы в задушевной беседе выяснить, что твои девочки знают о пропавших подругах. Все до мелочей, включая то, в каком магазине они прокладки покупали. Третье: кто эти блатные? Кликухи, от кого пришли…
— Блатных я не знаю, зуб даю! Они с улицы приехали. Я заикнулся про оплату, так мне старшак чуть финкой глаз не выколол…
На следующий день Пистон опознал по рисунку предполагаемого убийцу Галины Малиновской как старшего троицы бандитов, которого он назвал Резаным. А потом Дятлов проверил установочные данные проституток по компьютерной базе данных и установил, что Ирина Владимировна Костенко, 23 лет, и есть седьмая жертва неизвестного маньяка. Труп ее был найден как раз неделю назад. Пистон по фотографии опознал Ирину Костенко как исчезнувшую Ингу.
Смена караула у дворца происходила, конечно, не так четко, как в свое время церемониальное действо у Мавзолея, и чем-то напоминала игру в казаки-разбойники. По свистку офицера закончившие службу бойцы срывались с места и бежали строиться на обочину дороги, а прибывшее подразделение врассыпную бросалось занимать места вдоль периметра. Шум, гам, неразбериха, но даже в этот момент атака на превосходящие в двадцать раз силы противника оставалась совершенно безнадежным делом. Вздохнув, Волк опустил бинокль.
— Ну что, командир, насмотрелся?! — в который уже раз за последние дни возмутился Зуб. Теперь он говорил не злым шепотом, а в полный голос и с явным расчетом на поддержку стоящих полукругом наемников. Здесь были Цыган, Плуг, Хвост, Качок и Царь. Лица у всех были мрачными и злыми. Обстановка в группе была тяжелой, и бунт мог вспыхнуть в любую минуту.
— Не хер здесь ловить, уходить надо! Нас уже пасут: Рысь следы видел, Хвост тоже! Только куда нам деваться?! Как ты купился на билет в один конец?! Или тебе это отдельно проплатили?!
Договорить бывший мотострелок-разведчик не успел. Волк рванул крышку кобуры и в бешенстве повернулся к Зубу и вогнал пистолет ему в гортань. Ствол АПС раскроил рот и выбил передние зубы, палец до середины выжал спуск и остановился в последнюю секунду.
— Струсил, шкура?! Знаешь, что положено за панику в боевой обстановке?! — бешеным взглядом он сверлил искаженное страхом, окровавленное лицо Зуба, с трудом подавляющего рвотный рефлекс.
Пятеро находящихся рядом бойцов замерли на месте, будто окаменев. Командир был в ярости, курок действительно отошел наполовину, еще миг — и тупая пуля разворотит Зубу затылок.
Но Волк выдернул оружие из разорванного рта, Зуба тотчас же вырвало с осколками зубов и кровью. Ствол Стечкина тоже был испачкан кровью. Он по очереди уставился в лицо каждому из свидетелей происходящего. И неизвестно что было страшнее — девятимиллиметровое отверстие дула, кровь или неистовый взгляд татуированного человека, так не похожего на всех известных им командиров, который заглянул в глаза каждому, проникая до самой души.
— Если еще кто откроет рот, пристрелю! — страшным голосом прохрипел он. — У нас только один выход — выполнить задание. И мы его выполним!
Никто не возразил, бойцы молча отвели глаза. Волк смачно сплюнул и спрятал оружие в кобуру. Акцию следовало проводить в ближайшее время, пока дисциплина окончательно не разложилась. Есть много случаев, когда наемники убивали командира и превращались в неуправляемую банду. Он почувствовал, как чешется кожа. Так бывало всегда, когда татуировки беспокоились и начинали шевелиться.
«Гля, как разошелся! — неодобрительно сказал Пират. — Чуть их всех не перекоцал!»
«А ты чего, не видел, как он чертяку распорол на две половины? — поежился Кот. — С ним лучше не схлестываться! Кого угодно закопает…»
«Как бы его самого не закопали, — зло проскрипела Русалка. — С нами вместе… Он ведь своих пацанов на целую армию вести хочет. Совсем башню снесло!»
— Заткнуться всем! — рявкнул Волк. — Сейчас бритву достану!
— Так мы молчим, командир! — растерянно сказал Плуг. — Какую бритву?
— Все равно заткнуться! Давай, Царь, смени посты, проверь боевое охранение, готовьте обед! Хватит языками трепать!
Татуировки испуганно замолкли. Пример Черта оказался очень убедительным, и они боялись страшной бритвы. И вдруг раздался голос Софьи. Он был таким же нежным, как в действительности. Словно серебряный колокольчик прозвенел.
«Мне страшно, Володя. Когда ты вернешься?»
«Не знаю, — безмолвно ответил Волк. — Чего ты боишься?»
«Меня мучают страшные сны».
«Какие сны?»
«Черт… Он гримасничает, гоняется за мной, угрожает убить. Я просыпаюсь в поту, а страх все равно остается.»
«Брось, девочка! Это же только сны. Ты в Москве, что там с тобой может случиться?»
«По х… стосковалась, — цинично хихикнула Русалка. — Мне бы ее проблемы».
«Одно у вас на уме, лахудры, — сипло возмутился Пират. — Мы тут в полной жопе торчим, с хозяина вот-вот шкуру сдерут!»
Волк нахмурился и полез в нагрудный карманчик. Там он хранил завернутую в обрывок газеты ту самую бритву. Голоса сразу стихли.
«Русалка сама по этой штуке скучает, — злобно сказал про себя Волк. — Если еще хоть одна падла без разрешения рот раскроет, всех почиркаю крест-накрест. И про Софью чтобы ни слова больше не слышал!»
«Нет базара, хозяин, не кипешуйся!» — смиренно ответил за всех Кот.
Чужие следы вокруг лагеря действительно находили, Волк сам их видел — отпечатки ребристых подошв армейских ботинок. Один раз кто-то украл упаковку пищевого концентрата, другой раз у Царя пропал нож… Бойцы толковали эти факты по-разному: от происков врага до шалостей своих. Волк был противником усложнений, а потому объяснял все просто: кражи списывал на обезьян, а следы — на кого-то из группы: наследил случайно и забыл.
Но сейчас все столпились у туши убитого Французом кабана и молча разглядывали свежую рану на задней ляжке: совсем недавно кто-то вырезал кусок окорока! Вряд ли это сделали обезьяны, да и свои не настолько оголодали, чтобы есть сырое мясо за полчаса до того, как его приготовят.
Волк задумчиво почесал затылок — последний факт не укладывался в упрощенную схему.
— На два слова, командир! — Француз отвел его в сторону, прищурившись, огляделся по сторонам.
— Это какой-то вконец оголодавший бродяга, — понизив голос, сказал он. — Сейчас начнет жарить мясо, и мы с Птахом можем вычислить его по запаху…
— Действуйте, — кивнул Волк.
И задумался. До сих пор они питались концентратами и фруктами, но личный состав истосковался по настоящей еде и, после удачной охоты Француза, настроился на мясо. Запретить жарить кабана — значит еще больше осложнить обстановку в группе. Он незаметно осмотрел бойцов. Зуб сидел, прислонившись к дереву, и прижимал к кровящему рту марлевый тампон из индивидуального пакета. Глаза его зло блестели, свободная рука нервно стискивала автомат. Его товарищ Цыган тоже старался не встречаться глазами с Волком. Да и у других наемников мрачные лица — весть о происшествии мгновенно облетела всю группу, и каждый примерял поведение командира к себе — вдруг татуированный здоровяк и ему сунет в рот пистолет, да еще не удержит палец на спуске, а снесет полчерепа? Нет, обозлять людей нельзя… Но надо подстраховаться от неприятностей.
— Рысь, проверить патрулирование по периметру! — приказал он. — Царь, разведи огонь без дыма…
Долматов отправился проверять посты, остальные бойцы расположились на отдых. В специально вырытой яме Царь привычно запалил костер, нарезал большими кусками кабанью мякоть, насадил на заостренные ветки, положил над жаром, сверху прикрыл пальмовыми листьями… Дыма действительно почти не было, однако вскоре ощутимо запахло шашлыком. И хотя лагерь они разбили в глубине леса, это слабо успокаивало. Если кто-то целенаправленно ищет группу, то запах жарящегося мяса — мощный демаскирующий признак. Каждый час пребывания здесь грозил опасностью разоблачения…
«Надо взять „языка“»! — неожиданно пришла здравая мысль. Додумать ее он не успел.
«Повязали твои пацаны этого гада! — вдруг сказал Кот. — Чисто розыскные овчарки!»
«Цыц», — приказал Волк и напряг слух. Действительно, еле слышный шорох в кустарнике выдавал приближение к лагерю нескольких человек.
Волк поднял руку, подавая знак: «Внимание!» Чуть шевельнулись стволы автоматов. Часть повернулась на шорох, часть — в других направлениях, на случай круговой обороны. Волк тоже медленно навел оружие на кусты, когда раздался условный посвист, похожий на птичий. Птах! Как Котяра их распознал?
Из густых зарослей выскользнул Француз, как всегда, сосредоточенный и неулыбчивый. Но сейчас сквозь суровые черты проступало явное торжество. В левой руке он держал веревку, небрежно перекинутую через плечо.
— Принимай гостя, командир! — легионер отступил в сторону. За ним двигался то ли куст, то ли дерево, привязанное к концу веревки. Нет, не куст и не дерево — какая-то мешковатая фигура неопределенной формы. Такую иллюзию создавал маскировочный костюм, сплошь обшитый мелкими лоскутами ткани всех оттенков, от черного до желтого. Следом, стволом подталкивая незнакомца в спину, шел Птах.
— Вот она, твоя обезьяна, командир! — сходу сообщил он. — И нож она спиз…ла, и мясо… Держи, Царь!
Птах бросил нож, и хозяин ловко поймал его за рукоятку.
— Без всякой маскировки костер развел, — удивленно сказал Француз. — А зубами в мясо вцепился так, что даже по сторонам не смотрел!
И, усмехнувшись, добавил:
— Потому мы его и не покалечили!
Волк шагнул навстречу, внимательно осмотрел пленника. Но тот по глаза зарос густой черной бородой, поэтому рассмотреть лицо и определить возраст было нельзя. Только ответный взгляд настороженный и подозрительный, что, впрочем, соответствовало ситуации. Да одежда была знакомой.
— Ты с вертолета? — спросил Волк и сопроводил свои слова красноречивым жестом: вертящийся указательный палец будто опускал расслабленный кулак сверху вниз.
— Уи, уи! — закивал человек и, судя по движению в бороде, улыбнулся.
— Иностранец? — Волк повернулся к легионерам.
— Француз, — кивнул Птах. — Назвался Жаном. Вроде они золото искали, нашли, а конкуренты с другого вертолета обстреляли, пилота убили и еще одного парня. А двоих местные поймали и повесили. Он тут уже около двух месяцев кружит — деваться некуда, жрать нечего — короче, хана приходит. По-моему, он нам даже обрадовался.
— А чего ему радоваться, — буркнул Качок. — Кончать его придется. По-любому!
Бойцы обступили пленника и внимательно слушали разговор. По их лицам было видно, что они согласны с Качком и радоваться незнакомцу действительно нет оснований. Волк многозначительно переглянулся с Французом — он лучше других знал жестокое правило специальной разведки: любой свидетель, обнаруживший группу, подлежит ликвидации.
Судя по глазам, пленник помрачнел.
— Оружие его где? — спросил Волк.
— Не видели, — покачал головой Француз. — Сказал, всего два автомата у них было.
Казалось, Жан хотел кивнуть головой, но все же не кивнул.
«Слышь, хозяин, никакой этот пассажир не француз, — сказал Кот. — Он каждое слово сечет!»
У Волка тоже создалось впечатление, что незнакомец понимает русскую речь.
— Что-то не похож твой Жан на золотоискателя! Этот маскировочный костюм больше для снайпера или диверсанта подходит! Только пусть не говорит, что снял его с убитого, а сам местный, живет в туземной деревне, женат на чернокожей красавице, а в таком камуфляже просто удобно охотиться в джунглях… А то придется его прямо сейчас в расход отправить!
Волк внимательно следил за реакцией пленного, но ничего подозрительного не заметил. Разве что моргнул тот несколько раз чаще, чем обычно. Птах бегло заговорил по-французски, Француз задавал уточняющие вопросы. Жан отвечал спокойно и рассудительно.
— Он говорит, когда за золотом идешь, такой костюм в самый раз, — перевел Птах. — Это опасней, чем снайпером или диверсантом…
Что ж, объяснение вполне убедительное. Но Волку показалось, что дыхание у допрашиваемого несколько участилось.
«Не верь ему, — продолжал нагнетать Кот. — Подсадной, гад, сукой буду!»
— Развяжите его! — приказал Волк. — Накормим вначале, потом поговорим. Только глаз с него не спускать! Если что — в расход!
Он перехватил взгляд Француза, который показывал фляжку со спиртом. Волк кивнул. Легионер отвинтил крышку и протянул фляжку Жану. Тот машинально взял, сделал несколько больших глотков, тут же закашлявшись.
— Ничего себе, как французы спирт лакают! — прокомментировал Качок. — Я думал, так только русские могут!
— Это на нервной почве, — пояснил Птах. — Вообще-то они от такой порции и загнуться могут. Хотя и там крепкие парни попадаются!
Все, кроме Зуба, который не мог есть, жадно набросились на жареное мясо, Жан вдобавок налегал на галеты. Чувствовалось, что пленник давно не видел настоящей пищи.
— Чего ты жрал-то? — поинтересовался Птах. — И тут же перевел ответ: — Бананы, финики всякие, иногда из туземных ловушек мелкую дичь воровал…
— Молодец! — похвалил Качок.
Насытившись, Жан снова попросил фляжку и сделал пару глотков. Француз усмехнулся и отобрал спирт обратно.
— Тихо, парень, тихо, а то вырубишься, — проговорил легионер. — Расслабился маленько, наелся, и хватит. Не все разговоры еще переговорили.
— Спроси, почему он не попытался отсюда выбраться? — спросил задумчиво Волк, пожевывая травинку.
— Не удавалось, — перевел Француз. — Сколько ни плутал, а все получается: по кругу ходил.
— А чего во дворец не пошел? — поинтересовался Волк. — Попросил бы помощи…
Пленник мрачно усмехнулся.
— Два моих товарища там висят на заборе. Мне уже не хотелось помощи просить. Хотя наблюдал я за этим дворцом… Самый главный их правитель раз в неделю выезжает, ездит куда-то туда…
Жан махнул рукой в сторону, где находилось побережье.
Волк насторожился.
— Ну-ка, расспросите, почему он решил, что это самый главный? И как он выезжает?
Француз и Птах принялись расспрашивать пленника, потом перевели:
— По охране видно, что главный. Два БТРа его сопровождают, много солдат, сам в бронированном «хаммере» едет…
— Интересно, — задумчиво сказал Волк. — Это реальный шанс!
К вечеру Волк собрал всю группу, отозвав патрульных и дозорных. Последними явились Лис с Гидом с противоположной стороны дворца. Гид, увидев лохматый камуфляж Жана, сразу начал балагурить:
— От оно как! А на хрена вы его с забора сняли? Гляди-ка, а выглядит как живой!
Но, увидев Зуба с разбитым ртом, осекся.
— Чего-то я не пойму… Одних лечите, других калечите?
— Он забыл, кто здесь командир! — угрюмо сказал Волк. — Вопросы есть?
— Нет, — за всех ответил Рысь. — Все ясно.
— Очень хорошо! — кивнул Волк. — Теперь слушайте. Атаковать дворец мы не можем. Но Жан сказал, что наш объект регулярно выезжает к побережью. По его прикидкам, следующий выезд завтра, в десять-одиннадцать утра. Я принял решение устроить засаду. Но у противника серьезное преимущество в технике и живой силе… К тому же это элитный спецназ — «черные леопарды»…
— Африканцы не очень хорошие вояки, — заметил Француз. — Особенно, когда попадают в серьезную переделку.
— Это точно! — подтвердил Птах. — Если сделать крутой замес, они просто разбегутся!
— Тем лучше, — кивнул Волк. — Может, кто-то не хочет участвовать в операции? Предпочитает соскочить с поезда и выбираться отсюда самостоятельно?
Все почему-то посмотрели на Зуба, переглянулись.
— О чем базар, командир! — за всех ответил Плуг. — Давай быстрей заканчивать и уносить ноги! Раз есть шанс, надо его использовать. Сделаем дело, срубим свои бабки и всю оставшуюся жизнь можно пузом кверху лежать на Канарах. Не получится, ну и хрен с ним. Лучше так, чем побираться всю жизнь и вышибалой в кабаке торчать. Давай, Волк, диктуй диспозицию!
Среди сидевших на поляне «диких гусей» прошел одобрительный гул.
Софья Чучканова собралась варить борщ. Выйдя из метро, она купила на стихийном рынке несколько картофелин, свеклу, капусту и сушеные грибы. Опрятная бабулька, сидящая за импровизированным прилавком из двух деревянных ящиков, старательно отобрала плоды получше, очистила от вялых листьев крепкий кочан, сложила все в новый пакет.
Софья поблагодарила, потом подошла к стоящему рядом киоску. Молодая продавщица тоже знала ее и встретила приветливой улыбкой.
— Здравствуй, Любочка! Мне во-он тот томатный сок и банку растворимого «Нескафе».
— «Нескафе» давно лежит, лучше возьмите «Чибо», его сегодня завезли…
— Спасибо, Любаша!
Перекинувшись несколькими дежурными фразами о погоде и ценах на ЖКХ, они попрощались.
— Приятная женщина, — с удовольствием заметила старушка, подойдя к киоску. — Муж у нее, видать, большой начальник, и при доходах семья, а очень скромная, культурная.
— Мне б такого мужа, — усмехнулась продавщица. — Я бы знаете, какой культурной сразу стала…
Сзади затормозила дорогая машина. К торговкам подошел худощавый, зловещего вида мужчина в хорошем костюме. Кроме костюма, ничего хорошего в его внешности не было. Неопрятный облик, хищный вид, угрожающие манеры. Чем-то он был похож на черта, и бабке первым делом захотелось перекреститься.
— Ну что, мочалки, — скрипучим голосом произнес он. — Вы, я смотрю, тут постоянно тусуетесь?
Он поймал бабку за руку, удержав метнувшуюся было ко лбу кисть со сжатыми в щепоть пальцами.
— А что такое? — испугалась та, решив, что это кто-то из милицейского начальства и повыше рангом, чем прикормленный местный участковый. — Все со своего огорода, чистое, без химикалий…
— Не кряхти зазря, — раздраженно отмахнулся незнакомец. — Сестру пропавшую ищу. Может, видала?
Он протянул потрепанный листок бумаги, и старушка, надев очки, пристально рассмотрела рисунок. Странный, как детской рукой нарисованный, но свою недавнюю покупательницу бабка узнала сразу, и не по кривым линиям, а по общему впечатлению.
— Конечно, видела! Она недавно у меня овощи и сушеные грибы для борща брала!
Обрадовавшись, что страшноватый человек не из милиции и не будет ее прогонять или штрафовать, бабка стала словоохотливой.
— Хорошая женщина, часто мимо ходит и покупает: то морковку, то огурчики, то помидорчики…
— А как зовут, где живет?
— Да где-то неподалеку, — бабка повернулась к продавщице киоска. — Люба, а ты ту даму-то знаешь?
— Ну-ка, покажите, — продавщица протянула руку и внимательно осмотрела рисунок. — Каракули какие-то… Но, она это, точно… Вон туда ходит, — кивнула продавщица в сторону старых желтых домов, которые из-за удобной планировки и высоких потолков очень ценились среди людей с достатком.
Не поблагодарив, Черт, складывая на ходу рисунок, быстрым шагом пошел к оставленной на обочине машине. Наконец-то он приблизился к цели! Круг сузился.
Лаврушник — презрительное название кавказских воров.