В этом, хотя, быть может, и скучном, но важном исследовании я постарался раскрыть второстепенные причины, так сильно содействовавшие истине христианской религии. Если в числе этих причин мы и нашли какие-нибудь искусственные украшения, какие-нибудь побочные обстоятельства или какую-нибудь примесь заблуждений и страстей, нам не может казаться удивительным то, что на человечество имели чрезвычайно сильное влияние мотивы, подходящие к его несовершенны! натуре. Христианство так успешно распространилось в Римской империи благодаря содействию именно таких причин - благодаря исключительному усердию, немедленному ожиданию жизни в другом мире, притязанию на совершение чудес, строгой добродетельной *изни и организации первобытной церкви. Первой из них христиане были обязаны своим непреодолимым мужеством, никогда не слагавшим оружия перед врагом, которого они решились победить. Три следующие затем причины снабжали их мужество самыми могущественными орудиями. Последняя из этих причин объединяла их мужество, направляла их оружие и придавала их усилиям ту непреодолимую энергию, благодаря которой незначительные отряды хорошо дисциплинированных и неустрашимых волонтеров так часто одерживали верх над недисциплинированной массой людей, незнакомых с целью борьбы и равнодушных к ее исходу. Некоторые фанатики, странствовавшие по Египту и Сирии и пользовавшиеся лепсомысленным суеверием черни, представляли в различных религиях политеизма едва ли не единственное духовное сословие157), основывавшее все свое влияние и весь свой кредит на своей священнической профессии и глубоко заинтересованное в безопасности и в цветущем состоянии своих богов-покровителей. А служители политеизма как в Риме, так и в провинциях были большею частию люди благородного происхождения и с большим состоянием, принимавшие на себя, в виде почетного отличия, попечение о каком-нибудь знаменитом храме или о каком-нибудь публичном жертвоприношении; они очень часто устраивали на свой собственный счет священные игры158) и с холодным равнодушием исполняли древние обряды, сообразуясь с законами и обычаями своего отечества. Так как они занимались обычными житейскими делами, то их усердие и благочестие очень редко одушевлялись теми интересами или теми привычками, которые носят на себе церковный характер. Ограничиваясь тем, что касалось их собственных храмов или городов, где они жили, они не имели между собою никаких сношений ни по делам управления, ни по вопросам, касающимся церковных уставов, и, признавая над собой верховную юрисдикцию сената, коллегии первосвященников и императора, довольствовались возложенной на них нетрудной задачей охранять спокойствие и достоинство всех видов богослужения. Мы уже видели, как были разнообразны, подвижны и неопределенны религиозные мнения политеиста. Он почти бесконтрольно предавался тому, что создавала его суеверная фантазия. Случайные обстоятельства его жизни и положения определяли и предмет и степень его благочестия, а пока он поклонялся попеременно тысяче различных ботов, его сердце едва ли было способно искренно и глубоко привязаться хоть к одному из них.
Кота появилось в мире христианство, даже эти слабые и неполные впечатления в значительной мере утратили свое первоначальное влияние. Человеческий разум, неспособный без посторонней помощи усваивать тайны религии, уже успел одержать легкую победу над безрассудством язычества, и кота Тертуллиан или Лактанцнй старался доказать его ложь и нелепость, они были вынуждены заимствовать у Цицерона его красноречие, а у Лукиана его остроты. Зараза от сочинений этих скептиков распространялась не на одних только читателей. Мода неверия перешла от философов и к тем, кто проводит жизнь в удовольствиях, и к тем, кто проводит ее в деловых занятиях; от аристократов она перешла к плебеям, а от господина к домашним рабам, которые служили ему за столом и с жадностью прислушивались к вольностям его разговора. В торжественных случаях вся эта мыслящая часть человеческого рода делала вид, будто относится с уважением и с должным приличием к религиозным установлениям своего отечества, но ее тайное презрение сквозило сквозь тонкую и неуклюжую личину ее благочестия; даже простой народ, замечая, что его богов отвергают или осмеивают те, кого он привык уважать за их общественное положение или за их умственное превосходство, начинал сомневаться в истине того учения, которого он держался с слепым доверием. Упадок старых предрассудков ставил весьма многочисленную часть человеческого рода в тяжелое и безотрадное положение. Скептицизм и отсутствие положительных верований могут удовлетворять лишь очень немногих людей, одаренных пытливым умом, но народной массе до такой степени свойственны суеверия, что, когда ее пробуждают из заблуждения, она сожалеет об утрате своих приятных иллюзий. Ее любовь к чудесному и сверхъестественному, ее желание знать будущее и ее сильная наклонность переносить свои надежды и опасения за пределы видимого мира были главными причинами, содействовавшими введению политеизма. В простом народе так сильна потребность верить, что вслед за упадком какой-либо мифологической системы, вероятно, немедленно возник бы какой-нибудь другой вид суеверия. Какие-нибудь более новые и более модные божества вероятно очень скоро поселились бы в покинутых храмах Юпитера и Аполлона, если бы мудрость Провцдения не ниспослала в эту решительную минуту подлинное откровение, которое было способно внушать самое разумное уважение и убеждение и которое в то же время было украшено всем, что могло привлекать любознательность, удивление и уважение народов. Так как при господствовавшем в ту пору настроении умов многие почти совсем отбросили свои искусственные предрассудки, а между тем по-прежнему были способны к религиозной привязанности и даже чувствовали в ней потребность, то даже менее достойный благоговения предмет был бы способен занять вакантное место в их сердцах и удовлетворить беспокойный пыл их страстей. Всякий, кто стал бы развивать далее нить этих размышлений, не стал бы дивиться быстрым успехам христианства, а, напротив того, может быть, подивился бы тому, что его успехи не были еще более быстры и еще более всеоб^ щи159).
Весьма верно и уместно было замечено, что завоевания римлян подготовили и облегчили успехи христианства. Во второй главе этого сочинения мы постарались объяснить, каким образом самые цивилизованные провинции Европы, Азии и Африки были соединены под властью одного государя и мало-помалу связаны между собою самыми тесными узами законодательства, нравов и языка. Жившие в Палестине иудеи, с нетерпением ожидавшие земного избавителя, отнеслись с такой холодностью к чудесам божественного Пророка160), что не было найдено нужным обнародовать или по меньшей мере сохранять какое-либо еврейское Евангелие161). Достоверные рассказы о жизни Христа были написаны на греческом языке, в значительном отдалении от Иерусалима и после того, как число новообращенных язычников сделалось чрезвычайно значительно162). Лишь только эти рассказы были переведены на латинский язык, они сделались вполне понятными для всех римских подданных, за исключением только сирийских и египетских крестьян, для которых были впоследствии сделаны особые переложения. Построенные для передвижения легионов большие общественные дороги открывали христианским миссионерам легкий способ переезда от Дамаска до Коринфа и от Италии до оконечностей Испании и Британии; к тому же эти духовные завоеватели не встречали на своем пути ни одного из тех препятствий, которые обыкновенно замедляют или затрудняют введение чужестранной религии в отдаленной стране. Есть полное основание думать, что прежде царствований Диоклетиана и Константина христианскую веру уже проповедовали во всех провинциях и во всех больших городах империи; но время основания различных конгрегаций, число входивших в их состав верующих и пропорциональное отношение этого числа к числу неверующих, - все это прикрыто непроницаемым мраком или извращено вымыслом и декламацией. Впрочем, мы постараемся собрать и изложить дошедшие до нас неполные сведения касательно распространения христианской веры в Азии и в Греции, в Египте, Италии и на западе, и при этом мы не оставим без внимания действительных или воображаемых приобретений, сделанных христианами вне пределов Римской империи.
Богатые провинции, простиравшиеся от Евфрата до Ионического моря, были главным театром, на котором апостол язычников проявлял свое усердие и свое благочестие. Семена Евангелия, посеянные им на плодородную почву, нашли тщательный уход со стороны его учеников, и в течение двух первых столетий самое значительное число христиан, как кажется, находилось именно в этих странах. Между общинами, организовавшимися в Сирии, не было более древних или более знаменитых, чем те, которые находились в Дамаске, в Бере или Алеппо и в Антиохии. Пророческое введение к Апокалипсису описало и обессмертило семь азиатских церквей, находившихся в Эфесе, Смирне, Пергаме, Фиатире163), Сардах, Лаодикее и Филадельфии; а их колонии скоро рассеялись по этой густо населенной стране. В самую раннюю пору острова Крит и Кипр, провинции Фракия и Македония охотно приняли новую религию, а в городах Коринфе, Спарте и Афинах скоро возникли христианские республики164). Благодаря своей древности греческие и азиатские церкви имели достаточно времени для своего расширения и размножения, и даже огромное число гностиков и других еретиков служит доказательством цветущего состояния православной церкви, так как название еретиков всегда давалось менее многочисленной партии. К этим свидетельствам верующих мы можем присовокупить признания, жалобы и опасения самих язычников. Из сочинений Лукиана - философа, изучавшего человеческий род и описывавшего его нравы самыми яркими красками, - мы узнаем, что в царствование Коммода его родина Понт была наполнена эпикурейцами и христианами165). Через восемьдесят лет после смерти Христа166) человеколюбивый Плиний оплакивал громадность зла, которое он тщетно старался искоренить. В своем крайне интересном послании к императору Траяну он утверждает, что храмы почти никем не посещаются, что священные жертвы с трудом находят покупателей и что суеверие не только заразило города, но даже распространилось по деревням и по самым глухим местам Понта и Вифинии167).
Не желая подробно рассматривать ни выражения, ни мотивы тех писателей, которые или воспевали, или оплакивали успехи христианства на востоке, мы ограничимся замечанием, что ни один из них не оставил нам таких сведений, по ко* торым было бы можно составить себе понятие о действительном числе верующих в тех провинциях. Впрочем, до нас, к счастию, дошел один факт, по-видимому, бросающий более яркий свет на этот покрытый мраком, но интересный предмет. В царствование Феодосия, после того как христианство пользовалось в течение более шестидесяти лет блеском императорских милостей, к древней и знаменитой антиохийской церкви принадлежали сто тысяч человек, из которых три тысячи жили общественными подаяниями164). Блеск и величие этой царицы востока, всем известная многочисленность населения Кесарии, Селевкии и Александрии и гибель двухсот пятидесяти тысяч человек от землетрясения, разрушившего Антиохию во времена старшего Юстина169), - все эти факты доказывают нам, что число жителей этого последнего города доходило не менее чем до полумиллиона и что, стало быть, христиане составляли только пятую его часть, несмотря на то» что благодаря своему религиозному рвению и влиянию они очень умножились. Насколько изменится эта пропорция, когда мы сравним угнетаемую церковь с торжествующей, запад с востоком, отдаленные деревни с многолюдными городами и страны, недавно обращенные в христианскую веру, с той местностью, где верующие впервые получили название христиан! Впрочем, не следует умалчивать и о том, что Иоанн Златоуст, которому мы обязаны этим полезным сведением, утверждает в другом месте, что число верующих даже превышало число иудеев и язычников170). Но объяснение этого кажущегося противоречия не трудно и представляется само собою. Красноречивый проповедник проводит параллель между гражданскими и церковными учреждениями Антиохии, между числом христиан, открывших себе крещением путь в царство небесное, и числом граждан, имевших право на известную долю в общественных подаяниях. Рабы, иностранцы и дети входят в число первых, но исключены из числа последних.
Обширная торговля Александрии и близость этого города к Палестине облегчали туда доступ для новой религии. Она была первоначально принята множеством терапевтов или ес-сеев с озера Мареотнда - иудейской сектой, в значительной мере утратившей прежнее уважение к Моисеевым церковным обрядам. Строгий образ жизни ессеев, их посты и отлучения от церкви, общность имуществ, склонность к безбрачию, расположение к мученичеству и если не чистота, то пылкость веры - все это представляло живой образчик первоначального церковного благочиния христиан171). Именно в александрийской школе христианская теология, по-видимому, получила правильную и научную форму, и когда Адриан посетил Египет, церковь, состоявшая из иудеев и греков, уже приобрела такое значение, что обратила на себя внимание этого любознательного государя172). Но распространение христианства долгое время ограничивалось пределами одного города, который сам был иностранной колонией, и до самого конца второго столетия предшественники Димитрия были единственными верховными сановниками египетской церкви. Три епископа были посвящены в этот сан руками Димитрия, а его преемник Геракл увеличил их число до двадцати173). Туземное население, отличавшееся суровой непреклонностью характера174), относилось к новому учению с холодностью и несочувствием, и даже во времена Оригена редко случалось встретить такого епштянина, который преодолел бы свои старинные предубеждения в пользу священных животных своей родины175). Но лишь только христианство воссело на трон, религиозное усердие этих варваров подчинилось внушениям свыше; тогда египетские города наполнились епископами, а в пустынях Фиваиды появились массы отшельников.
В обширное вместилище Рима постоянно стремился поток чужестранцев и провинциалов. Все, что было оригинально или отвратительно, все, что было преступно или внушало подозрения, могло надеяться, что увернется от бдительности закона, благодаря той неизвестности, в которой так легко прожить в громадной столице. Среди этого стечения разнородных национальностей всякий проповедник истины или лжи, всякий основатель добродетельного общества или преступной ассоциации легко находил средства увеличивать число своих последователей или своих сообщников. По словам Тацита, жившие в Риме христиане уже представляли, во время непродолжительных гонений со стороны Нерона, очень значительную массу людей 176>, а язык этого великого историка почти совершенно сходен со способом выражения Ливия, когда этот последний описывает введение и уничтожение обрядов поклонения Бахусу. После того как Вакханалии вызвали строгие меры со стороны сената, возникло опасение, что значительное число людей, как бы составляющее иной народ, было посвящено в эти отвратительные таинства. Более тщательное исследование скоро доказало, что число виновных не превышало семи тысяч, и эта цифра действительно страшна, когда она обозначает число тех, кто подлежит каре законов 17?) . С такой же оговоркой мы должны объяснять неопределенные выражения Тацита и ранее приведенные слова Плиния, в которых они преувеличивают число тех впавших в заблуждение фанатиков, которые отказались от установленного поклонения богам. Римская церковь бесспорно была главная и самая многолюдная в империи, и до нас дошел один подлинный документ, который знакомит нас с положением религии в этом городе, в первой половине третьего столетия, после тридцативосьмилетнего внутреннего спокойствия. В эту пору духовенство состояло из одного епископа, сорока шести пресвитеров, семи дьяконов, стольких же помощников дьяконов, сорока двух церковных прислужников и пятидесяти чтецов, заклинателей и привратников. Число вдов, увечных и бедных, содержащихся на приношения верующих, доходило до тысячи пятисот 178>. Основываясь на этих данных и применяясь к цифровым выводам касательно Антиохии, мы позволяем себе определить число живших в Риме христиан приблизительно в пятьдесят тысяч человек. Населенность этой великой столицы едва ли может быть определена с точностью, но по самому умеренному расчету она едва ли была ниже миллиона жителей, между которыми христиане составляли по большей мере двадцатую часть 179К
Западные провинции познакомились с христианством, как кажется, из того же источника, из которого они заимствовали язык и нравы римлян. В этом гораздо более важном случае и Африка и Галлия мало-помалу подчинились примеру столицы. Однако, несмотря на то, что римским миссионерам нередко представлялись благоприятные условия для посещения латинских провинций, прошло много времени, прежде нежели они проникли по ту сторону моря и по ту сторону Альп180), и мы не находим в этих обширных странах никаких ясных следов ни христианской веры,ни гонений ранее царствования Антонинов181). Медленные успехи евангельской проповеди в холодном климате Галлии резко отличаются от того пылкого увлечения» с которым, как кажется, была при-югга эта проповедь среди жгучих песков Африки. Составленное африканскими христианами общество скоро сделалось одним из главных членов первобытной церкви. Введенное в эту провинцию обыкновение назначать епископов в самые незначительные горда и очень часто в самые ничтожные деревни способствовало усилению блеска и значения религиозных общин, которые, в течение третьего столетия, одушевлялись усердием Тертуллиана, управлялись дарованиями Киприана и украшались красноречием Лактанция. Напротив того, если мы обратим наши взоры на Галлию, мы должны будем довольствоваться тем, что найдем во времена Марка Антонина незначительные конгрегации в Лионе и Вене, соединенные в одно общество, и даже так поздно, как в царствование Деция, лишь в немногих городах - в Арелате, Нарбонне, Тулузе, Лиможе, Клермоне, Туре и Париже были, как нас уверяют, разбросаны церкви, существовавшие на благочестивые приношения небольшого числа христиан 182). Молчание легко совмещается с благочестием, но так как оно редко уживается с религиозным рвением, то нам приходится указать и посетовать на немощное положение христианства в тех провинциях, которые переменили кельтский язык на латинский, потому что в течение первых трех столетий они не дали нам ни одного церковного писателя. Из Галлии, которая и по своей образованности, и по своему влиянию основательно претендовала на первое место между всеми странами, лежащими по ту сторону Альп, Свет Евангелия более слабо отразился на отдаленных провинциях - испанской и британской, и, если можно верить горячим уверениям Тертуллиана, их уже осветили первые лучи христианской веры в то время, как он обратился со своей апологией к магистратам императора Севера Но неясные и неполные сведения о происхождении западных церквей Европы дошли до нас в таком неудовлетворительном виде, что, если бы мы захотели указать время и способ их основания, мы должны бы были восполнить молчание древних писателей теми легендами, которые были много времени спустя внушены алчностью или суеверием монахам, проводившим жизнь в праздности и невежестве своих монастырей 184>. Между этими священными рассказами есть один, который благодаря своей оригинальной нелепости стоит того, чтобы мы упомянули о нем, -а именно рассказ об апостоле Иакове. Из мирного рыбака, жившего на Генисаретском озере, он превращен в храброго рыцаря, который в сражениях с маврами бросается в атаку во главе испанской кавалерии. Самые серьезные историки прославляли его подвиги; чудотворная рака в Компостелле обнаружила его могущество, а меч военного сословия в соединении с ужасами инквизиции устранил всякие возражения со стороны светской критики185).
Распространение христианства не ограничивалось пределами Римской империи, и, по словам первых отцов церкви, объяснявших все факты на основании пророчеств, новая религия успела проникнуть во все уголки земного шара в течение ста лет после смерти ее божественного основателя. Юстин Мученик говорит: «Нет такого народа, греческого или варварского или принадлежащего к какой-нибудь другой расе, отличающегося каким бы то ни было названием и какими бы то ни было нравами, хотя бы даже совершенно незнакомого с искусством земледелия, хотя бы живущего под шалашами или перекочевывающего с места на место в закрытых кибитках, среди которого не возносились бы молитвы к Отцу и Создателю всех вещей во имя распятого Иисуса» 186*. На это блестящее преувеличение, которое даже в настоящее время было бы крайне трудно согласовать с действительным положением человеческого рода, можно смотреть только как на опрометчивую выходку благочестивого и небрежного писателя, регулирующего свои верования своими желаниями. Но ни верования, ни желания отцов церкви не в состоянии извратить историческую истину. Все-таки остается несомненным тот факт, что скифские и германские варвары, впоследствии ниспровергнувшие римскую монархию, были погружены в мрак идолопоклонства и что даже старания обратить в христианство Иберию, Армению и Эфиопию не имели почти никакого успеха до тех пор, пока скипетр не оказался в руках православного императора 187). До этого времени, может быть, различные случайности войн и торговых сношений действительно разливали поверхностное знание Евангелия между племенами Каледонии 188) и между народами, жившими по берегам Рейна, Дуная и Евфрата 189\ Находившаяся по ту сторону этой последней реки Эдесса отличалась твердой и ранней преданностью к христианской вере 190>. Из Эдессы принципы христианства легко проникали в греческие и сирийские города, находившиеся под властью преемников Артаксеркса; но они, как кажется, не произвели глубокого впечатления на умы персов, религиозная система которых, благодаря усилиям хорошо дисциплинированного священнического сословия, была построена с большим искусством и с большею прочностью, нежели изменчивая мифология греков и римлян 19Ч
Из этого беспристрастного, хотя и не полного очерка распространения христианства, по-видимому, можно заключить, что число его приверженцев было чрезвычайно преувеличено, с одной стороны, страхом, а с другой - благочестием. По безукоризненному свидетельству Орнгена 192\ число верующих было очень незначительно в сравнении с массой неверующих; но, вследствие недостатка каких-либо положительных сведений, нет возможности с точностью определить действительное число первых христиан и даже нет возможности высказать на этот счет сколько-нибудь правдоподобное предположение. Впрочем, самый благоприятный расчет, какой можно сделать на основании примера Антиохии и Рима, не позволяет нам допустить, чтобы более чем двадцатая часть подданных империи поступила под знамя креста до обращения Константина в христианство. Но характер их веры, их усердие и единодушие, по-видимому, увеличивали их число, и по тем же самым причинам, которые способствовали впоследствии их размножению, их тогдашняя сила казалась более очевидной и более значительной, чем была на самом деле.
Организация цивилизованных обществ такова, что лишь немногие из их членов отличаются богатствами, почестями и знаниями, а народная масса обречена на ничтожество, невежество и бедность. Поэтому христианская религия, обращавшаяся ко всему человеческому роду, должна была приобрести гораздо больше последователей в низших классах общества, нежели в высших.
На основании этого простого факта было возведено гнусное обвинение, которое, как кажется, опровергается защитниками христианства не с таким рвением, с каким оно поддерживалось его противниками, - обвинение в том, что будто новая секта состояла исключительно из подонков простонародья, из крестьян и ремесленников, из мальчишек и женщин, из нищих и рабов, и что она нередко с помощью этих последних вводила своих миссионеров в богатые и знатные семьи, при которых OHrt состояли в услужении. «Эти низкие наставники (так выражались злоба и неверие) так же молчаливы в публике, как они красноречивы и самоуверенны в частной беседе. Осторожно избегая встреч с философами, они смешиваются с грубой и необразованной толпой и вкрадываются в душу к тем, кто по своему возрасту, полу или воспи-танню всего легче воспринимает впечатления суеверных ужасов» 193>.
Мрачные краски и искаженные контуры этого портрета, впрочем, не лишенного некоторого сходства, изобличают работу врага. Когда скромная религия Христа разлилась по всему миру, она была принята многими людьми, одаренными природой или фортуной различными преимуществами. Аристид, представивший императору Адриану красноречивую апологию христианства, был афинский философ 194\ Юстин Мученик искал высших познаний в школах Зенона, Аристотеля, Пифагора и Платона прежде, нежели перед ним явился старец или, скорее, ангел, направивший его ум на изучение иудейских пророков 19S). Климент Александрийский приобрел много сведений, читая греческих писателей, а Тергуллиан - читая латинских. Юлий Африкан и Ориген обладали весьма значительной долей тогдашней учености, и хотя стиль Киприана весьма отличен от стиля Лактанция, однако не трудно догадаться, что оба эти писателя были публичными преподавателями риторики. Даже изучение философии в конце конце» было введено между христианами, но оно не всеща приносило полезные плоды; знания были так же часто источником ереси, как и источником благочестия, и то описание, которое относилось к последователям Артемона, может быть с такой же основательностью отнесено к различным сектам, восставшим против преемников апостолов. «Они позволяют себе извращать Св. Писание, отказываться от древних правил веры и основывать свои мнения на утонченных требованиях логики. Они пренебрегают наукой церкви ради изучения геометрии и, занимаясь измерениями земли, теряют из виду небеса. Сочинения Евклида постоянно у них в руках. Аристотель и Феофраст служат для них предметами удивления, и они высказывают необыкновенное уважение к сочинениям Галена. Их заблуждения истекают из злоупотребления искусствами и науками неверующих, и они извращают простоту Евангелия ухищрениями человеческого разума» 19б>.
И нельзя утверждать, чтобы с исповедованием христианской веры никогда не соединялись выгоды знатного происхождения и богатства. Многие римские граждане были приведены на суд к Плинию, и он скоро убедился, что в Ви-финии множество лиц всякого звания отказалось от религии своих предков 197>. В этом случае его неоспоримое свидетельство имеет больший вес, чем смелая выходка Тертуллиана, когда он старается возбудить в проконсуле Африки и страх и чувство человеколюбия, уверяя его, что, если он не откажется от своих жестоких намерений, он опустошит Карфаген,и что между виновными он найдет много людей одного с ним звания, сенаторов и матрон самого знатного происхождения, друзей и родственников самых близких к нему людей 198\ Впрочем» лет через сорок после того император Валериан, по-вцдимому, был убежден в справедливости этих слов, так как в одном из своих рескриптов он, очевидно, предполагает, что к христианской секте принадлежали сенаторы, римские всадники и знатные дамы 199>. Церковь не переставала уве-личжвать свой внешний блеск по мере того, как она утрачивала внутреннюю чистоту, так что в царствование Диоклетиана и дворец, и судебные места, и даже армия укрывали в своей среде множество христиан, старавшихся примирить интересы настоящей жизни с интересами будущей.
Однако эти исключения так немногочисленны или относятся к эпохе столь отдаленной от первых времен христианства, что не могут совершенно устранить обвинения в невежестве и не-знатности, которое было так высокомерно брошено в лицо первым последователям христианского учения200). Вместо того чтоб пользоваться для защиты нашего мнения вымыслами позднейших веков, мы поступим более благоразумно, если из повода к скандалу сделаем предмет назидания. Вдумываясь глубже в этот предмет, мы усмотрим, что сами апостолы были избраны Провидением между галилейскими рыбаками и что чем ниже было мирское положение первых христиан, тем более основания удивлялся их достоинствам и успехам. Мы главным образом не должны позабывать того, что царствие небесное было обещано нищим духом и что люди, страдающие под шетом лишений и презрения со стороны всего человечества, охотно внимают божескому обещанию будущего блаженства, тоща как, напротив того, люди, живущие в счастии, довольствуются благами этого мира, а люди ученые бесполезно тратят на сомнения и пререкания превосходство своего ума и своих знаний.
Без этих утешительных соображений нам пришлось бы оплакивать участь некоторых знаменитых людей, которые кажутся нам самыми достойными небесной награды. Имена Сенеки, старшего и младшего Плиния, Тацита, Плутарха, Галена, раба Эпиктета и императора Марка Антонина служат украшением для того века, в котором они жили, и возвышают достоинство человеческой натуры. Каждый из них с честью исполнял обязанности своего положения как в деятельной, так и в созерцательной жизни; их превосходные умственные способности были усовершенствованы приобретением познаний; философия очистила их умы от предрассудков народного суеверия, а их жизнь прошла в искании истины и в делах добродетели. А между тем все эти мудрецы (и это возбуждает в нас не менее удивления, чем скорби) не сознавали совершенств христианской системы или отвергали их. И их слова и их молчание одинаково обнаруживают их презрение к зародившейся секте, которая в их время уже распространилась по всей Римской империи. Те из них, которые нисходят до упоминания о христианах, видят в них не более как упорных и впавших в заблуждение энтузиастов, которые требуют слепого подчинения их таинственным учениям, не будучи в состоянии привести ни одного аргумента, способного остановить на себе внимание людей здравомыслящих и образованных 20Ч По мекьшей мере сомнительно, чтоб который-либо из этих философов внимательно рассмотрел апологии, которые много раз издавались первыми христианами в защиту самих себя и своей религии 202); но нельзя не пожалеть о том, что такое дело не имело более способных адвокатов. Они указывают с избытком остроумия и красноречия на нелепости политеизма; они возбуждают в нас сострадание, описывая невинность и страдание своих угнетенных единоверцев; но когда они хотят доказать божественность происхождения христианства, они гораздо более настаивают на пророчествах, предвещавших пришествие Мессии, нежели на чудесах, которыми сопровождалось это пришествие. Их любимый аргумент может служить к назиданию христианина или к обращению в христианство еврея, так как и тот, и другой признает авторитет пророчеств и оба они обязаны отыскивать с благочестивым уважением их смысл и их осуществление. Но этот способ убеждения утрачивает в значительной мере свой вес и свое влияние, когда с ним обращаются к тем, кто й не понимает и не уважает ни Моисеевых законов, ни пророческого стиля 20Э). В неискусных руках Юстина и следовавших за ним апологистов возвышенный смысл еврейских оракулов испаряется в слабых типах, в натянутых идеях и холодных аллегориях, и даже подлинность этих оракулов становится в глазах непросвещенного язычника подозрительной вследствие примеси благочестивых подлогов, которые вкрадывались в них под именами Орфея, Гермеса и Сивилл 204>, точно будто они имели такое же достоинство, как подлинные внушения небес. Эта манера прибегать для защиты откровения к обманам и софитам похожа на неблагоразумные приемы поэтов, которые обременяют своих неуязвимых героев бесполезной тяжестью и стеснительного и ненадежного оружия.
Но «-f»» объяснить совершенное невнимание и язычников, и философов к тем свидетельствам, которые исходили от самого Всемогущего и были обращены не к их разуму, а к их чувствам? Во времена Христа, его апостолов и первых апостольских учеников истина учения, которое они проповедовали, была подтверждена бесчисленными чудесами. Хромые начинали ходить, слепые делались зрячими, больные исцелялись, мертвые воскресали, демоны были изгоняемы, и законы природы часто приостанавливались для блага церкви. Но греческие и римские мудрецы отворачивали свои взоры от этого внушительного зрелища и, не изменяя своего привычного образа жизни и своих ученых знаний, как будто не примечали никаких перемен ни в нравственном, ни в физическом управлении этим миром. В царствование Тиберия вся земля з0*), или по меньше мере одна знаменитая провинция Римской империи 20б>, была погружена в сверхъестественный мрак в течение трех часов. Даже это чудесное происшествие, которое должно бы было возбудить удивление, любопытство и благочестие человеческого рода, прошло незамеченным в таком веке, когда люди занимались науками и когда было столько знаменитых историков 207\ Оно случилось при жизни Сенеки и Плиния Старшего, которые или должны бы были испытать на самих себе влияние этого чуда, или получить прежде всех других уведомление о нем. Каждый из этих философов перечислил в тщательно обработанном сочинении все великие явления природы, землетрясения, метеоры, кометы и затмения, о каких только могла собрать сведения их неутомимая любознательность 20в>. Но ни тот, ни другой не упоминает о величайшем явлении природы, какое когда-либо мен* видеть смертный со времени сотворения земного шара 209>. У Плиния отведена особая глава для необыкновенных и необычайно продолжительных затмений; но он ограничивается описанием странного ослабления света, когда в течение большей части года после умерщвления Цезаря солнечная орбита казалась бледной и лишенной блеска 210). Этот полумрак, который, конечно, нельзя сравнивать со сверхъестественной тьмой евангельского рассказа о страданиях Спасителя, был прославлен почти всеми поэтами 2U> и историками того достопамятного времени 212>.
1)После того как Гиббон издал эту часть своего сочинения он познакомился с третьим затруднением, сопряженным с таким исследованием. (См. его Мемуары, стр. 230.) Предубеждение, которое вначале существовало против этих глав, теперь уже ослабло. Более мягкий тон, в котором указываются заблуждения Гиббона такими переводчиками, как Гизо, и такими издателями, как декан Мильман, свидетельствует о более гуманных чувствах нашего времени, а возобновляющиеся издания сочинения Гиббона не перестают доказывать, как популярно это сочинение и как высоко оно ценится - Издат.)
2)Выла еще шестая причина, которой были обязаны все остальные своим влиянием, а именно то, что и в греческом, и в римском мире начала сильно чувствоваться потребность в лучшей религии. Древние уже пережили в ту пору свой политеизм и начали стыдиться того, что Гиббон слишком льстиво называет «изящной мифологией». Со времен Фалеса и со времен Цицерона философы смутно искали основ для более рациональной теологии. Хотя они в этом и не успели, они все-таки распространили повсюду чувство недовольства популярными формами богослужения Первые македонские правители Египта, может быть бессознательно, придали этому недовольству особую пылкость тем, что деятельно поощряли науки и привили к ним знакомство с религией Моисея чрез посредство многочисленных иудеев, которых они поселили и которым они покровительствовали в Александрии и Кирене, и при помощи перевода еврейских священных книг на греческий язык. Таким образом на востоке, и в особенности в Египте и Сирии, множество людей было подготовлено к тому, чтобы покинуть язычество и принять лучшую веру. - Издат.
3*Эта легкость не всегда устраняла нетерпимость, которая по-видимому, присуща всякой религии, имеющей в своих руках власть. Отделение церковной власти от светской, по-видимому, представляет единственный способ для поддержания в одно и то же время и религии и терпимости, но эта идея слишком нова. Страсти, которые примешиваются к убеждениям, нередко располагали язычников к нетерпимости и преследованиям; доказательством этого служат персы, египтяне, греки и сами римляне. 1. Персы. Победитель египтян Камбиз осудил на смерть мемфисских сановников за то, что они воздавали почести своему богу Апису; он велел принести к себе их бога, ударил его своим мечом, приказал сечь священников и лишать жизни всякого египтянина, который будет праздновать праздник Аписа; он также приказал сжечь статуи всех богов. Не довольствуясь этими актами нетерпимости, он отрядил армию с приказанием обратить аммонитян в рабство и сжечь храм, в котором Юпитер произносил свои оракулы. См. Геродота, кн. Ill, гл. 2527282927; перевод ЛаршедЗ, стр. 22242533. - Ксеркс, во время своего нашествия на Грецию, придерживался таких же принципов: он разрушил все храмы Греции и Ионии, за исключением Эфесского. См. Павсания кн. VII, стр. 533 и кн. X, стр. 887; Страбон, кн. XIV, стр. 941. - 2. Египтяне. Они считали себя оскверненными, если им случалось напиться из одного сосуда или есть за одним столом с человеком иной, чем они, веры. «Кто намеренно убил освященное животное, тот наказывается смертью; но если кто-нибудь убил, даже ненамеренно, кошку или ибиса, тот не может избежать позорной пытки; народ сам чинит расправу и терзает его и иногда даже не дожидаясь судебного приговора.- В то самое время как царь Птолемей еще не был явным другом римского народа и когда египтяне с самым большим старанием ухаживали за приезжавшими из Италии иностранцами., один римлянин убил кошку; тогда народ собрался у его дома, и ни просьбы присланных царем вельмож, ни страх римского имени не могли спасти этого человека от наказания хотя он совершил этот поступок ненамеренно». Диодор Сицилийский, кн.
1 б 83. т. 1. стр. 94. Ювенал описывает в 15-й сатире кровавый бой, происходивший между омбами и тентиритами из-за религиозной ненависти. Их ярость дошла до того, что победители рвали на куски побежденных и пожирали их трепещущие
члены.
Ardetadhuc Ombos etTentyra summus utrinque
Inde furor vulgo. quod numina vicinorum
Odit uterque locus; quum solos credat habendos
Esse deos quos ipse colit Sat XV. V. 35.
3. Греки. «Не будем упоминать здесь, - говоритвббвт Генэ, - ни о городах Пелопоннеса и об их строгих мерах против атеизма, ни о жителях Эфеса, преследовавших Гераклита за нечестие, ни о греках, восставших друг против друга из религиозного усердия во время войны амфиктионий. Не будем упоминать ни об ужасных жестокостях, которым подвергали иудеев три преемника Александра с целью заставить их отречься от своей религии, ни об Антиохе, который изгнал философов из своих владений,и пр. и пр. Не будем искать доказательств нетерпимости так далеко. Афины - цивилизованные и ученые Афины доставят нам достаточно доказательств. Каждый афинский гражданин давал публичную и торжественную клятву в том, что будет держаться местной религии, защищать ее и заставлять уважать. Особый закон строго наказывал всякое выражение, направленное против богов, а строгий декрет предписывал доносить о всех, кто осмелится Отвергать их существование». - «Практика соответствовала там строгости законодательстве. Судебное преследование, начатое против Протагора; цена, назначенная за голову Диагора; опасность, которой подвергался Алкивиад; вынужденное бегство Аристотеля; изгнание Сгильлона; Анаксагор, с трудом спасшийся от смерти; сам Перикл, оказавший столько услуг своему отечеству и покрывший себя такою славой, а затем вынужденный предстать перед судом и защищаться; жрица, казненная за то, что ввела иностранных богов; Сократ, осужденный на смерть и принимающий ад вследствие того, что его обвиняли в непризнании местных богов, и пр_' эти факты так громко свидетельствуют о религиозной нетерпимости даже у самого гуманного и самого просвещенного народа Греции, что она уже не может подлежать сомнению». Lettres de quelques Juifs portugais ё M. de Voltaire, т. 1, стр. 273. - 4. Римляне. Римские законы были и не менее ясны и не менее строги. Нетерпимость по отношению к иностранным культам восходит у римлян к эпохе законов Двенадцати Таблиц; после того запрещения возобновлялись неоднократно. При императорах нетерпимость существовала по-прежнему, доказательством чего служат советы, которые давал Меценат Августу. Эти советы так замечательны, что я считаю нужным цитировать их целиком; «Тщательно чтите богов по обычаям наших отцов и заставляйте других чтить их. Ненавидьте и наказывайте распространителей иностранных религий не только ради богов (кто их презирает, тот никого не уважает), но также потому, что те. которые вводят новых богов, заставляют массу людей держаться иностранных законов, а отсюдэ возникают опасные для монархии соглашения под присягой, союзы и ассоциации». См. Диона Кассия кн. UI, т. 36, стр. 689. Даже законы, написанные афинскими и римскими философами для воображаемых республик, отличаются нетерпимостью. Платон не признает за гражданами права на свободу культа, а Цицерон положительно запрещает им иметь других богов, кроме тех, которые признаны государством. Lettres de quelques Juifs portugais iiM.de Voltaire, том 1, стр. 279. - Гизо. (Некоторые из авторитетов, на которые ссылается Гизо для подтверждения своего мнения, очень сомнительны, а упоминаемые им «ужасные жестокости», к которым будто бы прибегали «преемники Александра с целью заставить иудеев отказаться от их религии», представляют совершенное извращение тех фактов, которые рассказываются Иосифом. Мысль Гизо могла бы быть подкреплена более солидными доказательствами, но, во всяком случае, оказалось бы, что за религиозные мнения подвергали наказаниям и денежным штрафам исключительно с целью охранять богатства или жалованье притеснителей. - Издат)
4^0um Assyrios penes, Medosque, et Persas Oriens furt, despectissima pars servientium. Тацит, Ист. V, 8. Геродот, посетивший Азию в то время, как она находилась под владычеством последней из этих трех империй, слегка упоминает о сирийцах Палестины, которые, по своему собственному признанию, заимствовали от египтян обред обрезания См. кн.2, гл. 104
^Диодор Сицилийский, кн. 40. Дион Кассий, кн. 37, стр. 121. Тацит, Ист., V, 1-9. Юстин, XXXVI, 2.3.
^TradkJit arcano quaecunque volumine Moses,
Non monstrare vias eadem nisi sacra colenti,
Quaesitos ad fontes solos deducere verpas.
Этого последнего закона нет в дошедших до нас книгах Моисея но мудрый и человеколюбивый Маймонид открыто поучает тому, то, если бы какой-нибудь язычник упал в воду, иудей не должен бы был спасать его от гибели. См. Basnage, Histoiredes Juifs, кн. 6, гл. 2&(Маймонед в своем Тракт, об Идололокл., V. 34, VI, 38, X, 69, бесспорно относится к язычникам с большой строгостью, которую истолкователи еврейских священных книг усматривают в выражениях вроде следующего: «ты должен решительно уничтожать их»; они также цитируют то место, которое Гиббон заимствовал от Баснажа. Но он не «поучает» и не старается внушать, что так поступать обязывает долг; подобные внушения были бы несогласны ни с общим характером его сочинений, ни с характером всей его деятельности. Его More Nevochim (Ouctor Dubitantium) считается за самое рациональное сочинение, какое когда-либо выходило из-под пера раввина; оно возбудило между еврейскими ханжами такое сильное против него негодование, что они надписали на его могиле приговор об его отлучении от церкви. По его званию главного доктора при Саладине он был обязан спасать жизнь людей различных верований, которых этот либеральный монарх собрал при своем дворе в Каире и которых иудеи считали язычниками. Все они оплакивали его смерть. На странице, предшествующей той, из которой Гиббон выписал свою цитату, он мог бы увидеть, какую цену имеют не только такие обвинения и антипатии, но и более положительные требования - так как Баснаж говорит на этой странице, что, по мнению Элеазара, иудеи могли в такой мере нарушать вторую заповедь, что даже могли делать разные изображения и украшения для языческих храмов pourvu quon soit bien pay£ Hist des Juifs, т. VI, ч2, стр. Ы7.-Издат)
^Одна иудейская секта, представлявшая некоторое случайное сходство с религией греков, получила название иродиан от Ирода, который увлек ее своим примером и авторитетом. Но число ее последователей было так незначительно, а время ее существования так непродолжительно, что Иосиф не счел ее достойной упоминания См. Connexion Prideaux, ч. 2, стр. 285.
^Цицерон pro Flacco, гл. 28
^Филон de Legatione. Август назначил фоцд для вечных жертвоприношений. Однако он одобрил пренебрежение, которое его внук Гай выразил относительно Иерусалимского храма. См. Светон. in August, гл. 93 и примечания Казобона к этому месту.
1(*См. в особенности Иосифа Antiquitat, XVII, б; XVIII. 3 u de Bel. Judaico 1. 33 и 11,9, изд. Гаверкампа.
14lussi а Саю Caesare, effjgiem ejus in tempk) locave, arma potius sumpsere, Тацит, Ист.. V, 9. Филон и Иосиф очень подробно, но и очень напыщенно, описывают это происшествие, до крайности смутившее сирийского губернатора. При первом известии об этом идолопоклонническом намерении царь Агриппа упал в обморок и пришел в себя только на третий день.
^Касательно сирийских и арабских божеств можно заметить, что Мильтон соединил в ста тридцати прекрасных строках два обширных и ученых трактата, написанных Сельденом об этом малоизвестном предмете.
13Hjsquequo detrahet mihi populus iste? quousque non credent mihi. in omnibus sjgnis guae feci coram eis? [Кн. Чис_ гл. 14. V.llj Было бы нетрудно, но было бы не совсем прилично оправдывать жалобы божества фактами из иудейской истории.
14*Все, что касается иудейских новообращенных, очень хорошо изложено Бас-нажем в Hist des Juifs, кн. 6. гл. 6.7.
1®См. Второзак, XXIV, 23; Кн. Исх, XVI, 16, комментаторов и очень дельное примечание в Histoire UniverseHe. чЛ. стр. 603, изд. in-folio.
16*Когда Помпей,пользуясь правом победителя или. скорее, злоупотребляя этим правом, вошел в Святую Святых, то было с удивлением замечено «Nulla intus Deum effjgie, vacuam sedem et inania arcana». Тацит, Ист., V, 9. Касательно иудеев существовала поговорка;
Nil praeter nubes et coeli numen adorant
^Новообращенный самаритянин или египтянин должен был подвергаться вторичному виду обрезания Касательно упорного равнодушия талмудистов к обращению чужеземцев см. Баснажа Histoire des Juifs, кн. 6. гл. 6,
‘«Эти аргументы изложены с большим искусством евреем Оробио и опровергнуты с таким же искусством и с большим чистосердечием христианином Лимбор-хом. См. Arnica Coliatio (которое вполне достойно этого названия) или отчет о возникшем между ними споре.
194esus~ circumcisus erat cibts utebatur ludaicis; vestitu simili; purgatos scabie mittebat ad sacerdotes; Paschata et alios dies festos religiose observabat si quos sanavit sabbatho, ostendit non tantum ex lege, sed et exceptis sententiis talia opera sabbatho non interdieta. Гроций, de Verit Religionts Christianae, кн. 5 гл. 7. Немного далее (гл.12) он распространяется насчет снисходительности апостолов.
20*Ряепе omnes Christum Deum sud egis observatione credebant Сульпиций Север, 11,31. См. Евсевия Истор. Церкви, кн. 4, гл. 5.
21*Мозгейм, de Rebus Christianis ante Constantinum Magnum, стр. 153. В этом превосходном сочинении, которое я часто буду цитировать, он говорит о положении первобытной церкви более подробно, нежели в своей Всеобщей Истории. Церковь, основанная в Антиохии, была первою христианскою церковью. Деян. XI, 20; XIII, I. - Издзт.