- Кащей бессмертный. С легкими плохо?
- Не очень... За домом, где остановилась Альдона, смотрят.
- Мы знаем.
- Мне бы хотелось повидать ее. В Вильне я опасался потащить за собой филеров... Здесь я надеюсь на организацию... Мне бы очень хотелось увидеть Альдону - она ведь специально приехала... Филеры стоят круглосуточно?
- От трех ночи до пяти их нет - полагаются на дворника. Хорошо, мы попробуем это устроить. Вот деньги, Юзеф, от Главного правления партии; товарищи считают, что тебе необходимо сразу же уйти за границу.
- Я бежал не для того, чтобы уходить за границу, а потому, что чувствовал надобность в работниках здесь, в крае.
- За границей товарищи не сидят без дела.
- Где Уншлихт?
- В тюрьме, - ответил Матушевский.
- Трусевич?
- В тюрьме.
- Тлустый?
- В Берлине, у Розы.
- Иван?
- На каторге.
- Игнацы?
- В Сибири.
- Абрам?
- На каторге.
- Мария?
- В тюрьме.
- Казимеж?
- В Сибири.
- Что ж, значит - все разгромлено?
- Нет, организация работает, Феликс, и работает хорошо, отменно, сказал бы я. Людей, правда, мало...
- Типографии нет?
- "Птаха" обещает помочь.
- "Птаха"? Кто это? Гуровская?
- Да.
- Комитеты в Лодзи?
- Работают. Там очень трудно, многих взяли, но товарищи работают.
- В Домброве?
- Были аресты...
- Ванда?
- Ее взяли...
- Эдвард?
- Арестован.
- Зигмунд?
- Арестован...
- Как же мне уезжать, Винценты? Как?! Я могу работать!
- Антек Росол тоже мог работать...
Дзержинский приблизился к Матушевскому; глаза, как во время стачки артельных в Орше, сузились, потемнели:
- Мог? Что ты имеешь в виду? Почему - "мог"?
Матушевский не ответил. Дзержинский все понял, вспомнил прошлое лето, Варшавскую тюрьму и тот день, когда их выстроили на втором этаже, пересчитали, перед тем как вывести на прогулку, а дверь камеры, где сидел восемнадцатилетний Антек, сын того Яна Росола, что томился в ссылке, заперли ржавым, тягучим ключом.
"Почему Росол лишен прогулки?" - спросил тогда Дзержинский, а надзиратель ответил ему, позевывая: "Больной - шатается, что с похмелюги". - "Откройте дверь его камеры", - сказал Дзержинский.
Надзиратель хотел было погнать арестанта в строй - он имел на это право, но сквозь похмельную пелену вчерашнего дня разглядел жесткий, настойчивый взгляд Дзержинского.
- Идите, - сказал надзиратель, отпирая ключом дверь, - только я правду говорю: не может он гулять.
Дзержинский вошел в комнату, а Антек потянулся к нему - худенький, ссохшийся; на придвинутом табурете чернильница-невыливайка, тетрадки для арифметики и чистописания, в тетрадках - слова красивые, с т а р а т е л ь н ы е.
- Вот, занимаюсь самообразованием, Астроном, - сказал Антек, - когда выйду, пригодится для агитработы...