Юлия тронула его руку:
- Мне очень неловко перед тобой. Прости, пожалуйста, Феликс.
Возница остановил коней и пробурчал:
- Эй... Приехали.
Юлия тороплиго сказала:
- Здесь надо быстро, Феликс. До встречи.
Дзержинский, по-прежнему не глядя на нее, пожал ее руку, потом взял ту, которой она держала его голову, поцеловал ладонь и молча вылез из повозки.
В корчме Казимежа Новаковского было, как всегда, шумно, пьяно, смешливо какие только люди не собирались в этом маленьком, приграничном с Пруссией польском местечке! Контрабандисты, спекулянты, коммивояжеры, шившиеся вокруг международных поездов, пьянчужки; охотники - в камышах садилось много уток и гусей, по полям можно было т о п т а т ь зайца и фазана; торговцы лесом и рыбой, богатые крестьяне, знавшие р а з н и ц у цен на кружева, чай и ситец в Пруссии и Королевстве Польском, жившем по разлаписто-неуправляемым, туго поворотливым законам Российской империи; жандармы из корпуса, отвечавшие за пограничную стражу, картежники с каменными лицами и с воротничками из жесткого, сероватого целлулоида.
Дзержинский знал, что в одиннадцать часов, когда шум, по словам Винценты, будет отчаянный, когда каждый станет принадлежать только своему столу и своей компании, когда все окутается табачным дымом и хозяин, Казимеж Новаковский, выпьет которую по счету рюмку воды, изображая, что это водка, в корчму войдет маленький, чернобородый Адам, остановится возле пана Казимежа и громко спросит:
- Фазанов мне Владислав не оставлял?
Это был пароль.
Потом Адам должен сесть к вешалке, взяв у пана Казимежа большую кружку с черным пивом, и сделать два глотка. После этого Дзержинский мог подойти к нему и сказать:
- Если у вас будут фазаны, я бы с радостью купил их для моего друга Юровского.
Эта партийная фамилия Матушевского была отзывом: Адам помогал переправлять нелегальную литературу, когда жандармы начинали особенно усиленно ш у р о в а т ь пассажиров на границе.
(- У них есть провокатор, - провожая Дзержинского, сказал Матушевский. Они слишком хорошо чуют запах наших книжек.
- И заграничная агентура, - добавил Дзержинский. - Мы, к сожалению, обращаем на нее мало внимания, а она в Берлине имеет большие связи - товарищи в Александровской тюрьме говорили мне...)
Пробило одиннадцать часов; Адама все еще не было, хотя дым щипал глаза, и Дзержинский с трудом сдерживал подступавший к горлу кашель, опасаясь больше всего, что снова, как там, на островке, в Сибири, ощутит тепло крови и не сможет скрыть ее, а здесь кровь сразу заметят, а откуда чахоточный - это яснее ясного для всех собравшихся: тут каждый второй служит на охранку, полицию, корпус жандармов, железнодорожную службу - сколько их, проклятых этих служб, в России-то?!
"Винценты сказал, что Адам помогает нам не столько за деньги, сколько из-за симпатии, - продолжал думать Дзержинский. - Контрабандист и симпатия к социалистам? Впрочем, вполне возможно: не ради ж интереса он жизнью рискует, таская через реку шерсть, зеркала и шевиот. Дали б человеку возможность кормить семью на честный труд - разве б пошел на преступление закона? Человека всегда подводят к грани; жизненные обстоятельства принуждают его преступить черту - этот Рубикон, обычный, маленький, житейский - пострашнее Рубикона Цезаря. Там - честолюбивое желание властвовать, здесь - старание прокормить семью. Наказывают проигравших и там и здесь одинаково, а какова разница в истоке преступления черты?"
Адам пришел в одиннадцать двадцать три.
В одиннадцать пятьдесят они пересекли запретную зону.
В одиннадцать пятьдесят семь тропку, по которой они шли, перегородили четверо: в руках поблескивали длинно отточенные ножи.
- Деньги, барахло, какое под куртками намотано, кидай к ногам, - сказал тот, что стоял в тени, - маленький, худенький, по голосу подросток. - Шум поднимете - перья пустим в ребра.
- Денег нет, - сказал Адам. - Что ж на своих-то, братья?
- Мы - не твои, - отрезал маленький. - Барин - ты, ты, длинный, выворачивай карманы.
- У меня есть двадцать девять рублей и восемнадцать марок, - ответил Дзержинский.
- Политик, - радостно сказал кто-то из бандитов. - Идейный, "граф", просто самый настоящий идейный. Нам за него отвалят, "граф", отвалят!
- Сними шляпу, - приказал маленький Дзержинскому.
Тот шляпу снял, прищурился яростно: попасться так глупо!
- Повернись к луне, - так же бесстрастно приказывал маленький, которого называли "графом". - Я хочу посмотреть на тебя.
Дзержинский повернулся к луне, сказав:
- И на этом кончим комедию, ладно?
- Ты в мае в Александровке красный флаг поднимал? - спросил "граф".
- Это тебя бил Лятоскович? - изумился Дзержинский.
- Ты поднимал флаг? - снова спросил "граф".
- Я!
- Пустите их, - сказал "граф", Анджей, брат Боженки. - Иди, Дзержинский. Воры помнят добро. Иди.
- Сколько тебе лет?
- Мне тысяча девятьсот два года от рождества Христова, - ответил "граф" и скрылся в камышах. Следом за ним исчезли остальные - без споров или вопросов. Шум слышался мгновение, потом стихло все, будто случившееся только что было миражем, вымыслом, дурным сном. 1903-1904 гг. 1
Новорожденный век подрастал, год шумливо грохотал за годом; юный "трехлеток" удивлял человечество, разучившееся уже, казалось, удивляться: хирург Боташов заявил о возможности операций на сердце, за что был изгнан из императорской военно-медицинской академии как шарлатан; инженер Попов обивал пороги военных ведомств, предлагая начать эксперименты, связанные с передачей голоса на дальние расстояния, но всюду получал отказ: "Нас не проведешь, голубчик, где ж это видано, чтоб голос из Москвы услышали в Берлине?! Дураков нет, на государственной службе люди сидят грамотные, нас вокруг пальца не обкрутишь"; жадно искал субсидий на изыскания, связанные с новой тормозной системой, путеец Матросов, - его гнали отовсюду, презрительно разглядывая бритое, а потому подозрительное лицо - какой нормальный человек бороду и усы стрижет? Ясное дело, социалист!
Ушлые газетные критики звонили во все колокола тревогу: вместо столь дорогого интеллигентному сердцу мелодизма стали рваться на подмостки распущенные хулиганы, дерзко именовавшие себя композиторами, всякие там Рахманиновы да Скрябины, - ничего своего нет за душою, одно подражание западным Равелям и прочим Дебюсси!
Того, кто по-своему, не на показ или эгоистично ("после меня хоть потоп") думал о судьбе России, подвергали гонению и травле, разрешенной, более того, поощряемой власть предержащими.
Несмотря на свирепые жандармские расправы, Россию потрясали крестьянские бунты, рабочие фабрик бросали работу, объявляя стачки; этому не могли помешать ни аресты, ни голод, ни полицейские штрейкбрехеры; бурлили университеты, особенно студенты, которые пришли в храмы науки на последние гроши, не порвав еще связи с теми, чьей кровью и потом капитал расширял "первоначальное накопление", начавшееся в России с опозданием в добрых две сотни лет, а потому особенно яростное, увертливое, прикрываемое словесами об "общем благе", классовой гармонии и русском единородстве. Родство-то было единое, в этом спору нет, только миллионы русских жили в бараках и темных, дымных избах, в "азиатчине и дикости", а сотни таких же вроде бы по крови "радели о будущем" в мраморных залах своих дворцов.
Когда прорывался сквозь свирепые полицейские запреты отчаянный вопрос: "Отчего же так? почему по-разному живем? до каких пор? кто повинен?" - ответ был готов заранее, отпечатан, размножен, вызубрен: "Виноваты социалисты, жиды, полячишки, смутьяны и прочие книжники". Однако поскольку повторялось это изо дня в день на протяжении многих десятилетий, а пропасть между власть имущими и угнетаемыми росла угрожающе, несмотря на аресты социалистов, ссылки "книжников и смутьянов", несмотря на ограничительные национальные цензы, народ постепенно переставал верить в спасительные слова официальных разъяснений. Люди искали правды, люди требовали, чтобы им объяснили истинную причину, которая рвала общество на сотни богатых и миллионы нищих.
Ленин (о нем и его партии вообще не поминали - не то что письменно, даже в разговоре запрещалось) напечатал в "Искре" "Письмо к земцам".
"Приводим полностью гектографированное письмо к земским деятелям, которое ходило по рукам... - писал Ленин: - "...Длинный ряд печальных и возмутительных фактов, молчаливыми свидетелями которых мы были за последнее время, мрачной тучей тяготеет над общественной совестью, и перед каждым интеллигентным человеком ребром ставится роковой вопрос: возможно ли далее политически бездействовать и пассивно участвовать в прогрессирующем обнищании и развращении родины! Хронические неурожаи и непосильное податное бремя в вида выкупных платежей и неокладных сборов буквально разорили народ, вырождая его физически.
Фактическое же лишение крестьянства всякого признака самоуправления, мелочная опека официальных и добровольных представителей "твердой власти" и искусственная умственная голодовка, в которой держат народ непрошеные блюстители "самобытных и законных начал", ослабляют его духовную мощь, его самодеятельность и энергию.
Производительные силы страны нагло расхищаются отечественными и иноземными деятелями при милостивом содействии играющих судьбами родины авантюристов. Тщетно "благодетельное правительство" рядом одно другому противоречащих и наскоро придуманных мероприятий силится заменить живую и планомерную борьбу экономических групп страны. Попечительное "содействие" и "усмотрение" бессильны перед зловещими предтечами хозяйственного и финансового банкротства России: земледельческим, промышленным и денежным кризисами - блестящими результатами политики случая и авантюры. Печать задушена и лишена возможности пролить свет хотя бы на часть преступлений, ежечасно совершаемых защитниками порядка над свободой и честью русских граждан. Один произвол, бессмысленный и жестокий, властно возвышает свой голос и царит на всем необъятном пространстве разоренной, униженном и оскорбленной родной земли, не встречая нигде должного отпора..."
Это очень поучительное письмо, - заключал Ленин. - Оно показывает, как даже людей, мало способных к борьбе и всего более поглощенных мелкой практической работой, сама жизнь заставляет выступать п р о т и в самодержавного правительства...
Мы не знаем пока, какой успех имело воззвание старых земцев, но почин их кажется нам во всяком случае заслуживающим полной поддержки...