- Где расположено издательство "Розен унд Шварц"? - спросил один из собравшихся.
- Нибелунгенштрассе, восемь. Если хотите, можно сходить к господину Герберту Розену.
Сидевший в углу стола - быстрый, резкий, с подвижным лицом - попросил:
- Опишите дом, в котором помещается издательство.
- Серый, кажется, трехэтажный. На втором этаже, третья дверь налево.
- Что на столе Розена бросилось вам в глаза?
- Я не помню... Ничего не бросилось. Какая-то фарфоровая лампа... Очень большие ножницы.
- Розен вас угощал чем-нибудь?
- Нет. Он предложил кофе - я отказалась.
- Где вы сидели?
- Я? Напротив него.
- В кресле? - продолжал ставить резкие, глотающие вопросы быстрый человек, громыхавший от нетерпенья карандашами, зажатыми в кулаке.
- Кажется... Не помню. Или на стуле.
- Стул с резьбой?
Дзержинский нагнулся к Люксембург и спросил недоуменно:
- Зачем это надо Карлу?
Та шепнула:
- Он знаком с директором издательства Розеном.
Гуровская быстро глянула на переговаривавшихся Люксембург и Дзержинского, стараясь понять, о чем они, не поняла и снова обернулась к допрашивавшему ее:
- Кажется, да. Я не помню...
- Какие кольца на пальцах Розена?
- Я не обратила внимания.
- Цвет костюма?
- Серый. В мелкую голубую клеточку...
Дзержинский не выдержал:
- Карл, не надо обращать наш разговор в судебные словопрения! Здесь нет прокуроров и присяжных поверенных!
Гуровская потянулась к Дзержинскому, в глазах ее зажглась надежда:
- Давайте позвоним сейчас к Розену. Он подтвердит!
Дзержинский обернулся:
- А полковник Шевяков подтвердит, если к нему позвоним?
Гуровская, побледнев, словно мел, встала. Отступив от стола, она прижалась к стене.
- О чем вы?! - взгляд ее метнулся к двери, возле которой сидел высокий парень, видно рабочий, - руки у него были тяжелые, с черными закраинами у ногтей. - Кто такой Шевяков?!
Гуровская хотела вжаться в стену, глаза ее бегали по лицам собравшихся затравленно, но видела она отчетливо только большие руки парня, сидевшего у двери, с черными заусеницами вокруг ногтей.
- Послушайте, - сказал Дзержинский, - мы знаем больше, чем вы думаете. Мы бы не посмели унизить ни себя, ни вас этим разговором. Мы готовы выслушать правду: если вы честно, искренне расскажете, что знаете о подполковнике Глазове, каким образом и на чем склонил вас к сотрудничеству Шевяков, кого вы ему о т д а л и, или, - угадав протестующий жест Гуровской, - вы ограничивались лишь дачей данных о нашей работе, мы не будем созывать партийный суд.
- Возможно, мы попросим вас и дальше продолжать работу в охране, - сказал Карл, - но уже в интересах партии...
- Я возражаю, - немедленно повернулся к нему Дзержинский. - Я не хочу, чтобы у Гуровской были ненужные иллюзии. Я возражаю!
- Послушаем, что скажет Гуровская, - предложила Люксембург.
- Это какой-то бред, товарищи, - Гуровская по-прежнему стояла у стены, да о чем вы все?! Я же объяснила, откуда деньги, я назвала вам Розена, его адрес; он готов подтвердить мою правоту. Я получила от него семьсот марок соблаговолите выяснить это! Да, я виновата в том, что не сообщила о таком гонораре, да, я была обязана внести часть денег в партийную кассу, да, я была обязана...
- Вы ничем никому не обязаны, - сказал Дзержинский. - Товарищи, этот разговор я продолжать не намерен. Я не говорю с тем, кому не верю. Если бы эта... Этот чело... Этот субъект был мужчиной, я бы сейчас проголосовал за казнь! Потому что убили Мацея Грыбаса!
- Нет, нет! - закричала Гуровская. - Нет! Дайте мне уйти! Я не виновата! Вы не вправе не верить мне! Я дол...
- Курт, - негромко сказала Роза Люксембург, - отворите дверь!
Высокий парень поднялся во весь свой огромный рост. Гуровская смотрела на всех затравленно, и в сухих глазах ее были боль и страх.
...Гуровская стремительно пробежала через комнату, припала к окну: нет ли слежки. Пока она ехала в Варшаву из Берлина, ее неотрывно преследовала мысль, что казнь, смерть, небытие - где-то все время рядом с нею; на соседей по купе она глядела затравленно, успокаивая себя тем единственно, что истинная опасность настанет тогда, когда ей придется остаться одной.
И вот сейчас, отперев дверь варшавской квартиры, она пробежала сквозь комнаты, вдыхая устоявшийся запах "кэпстэна", готовая разрыдаться от сознания сиюминутного чувства безопасности, оттого, что рядом Влодек, которого она всегда считала слабым и ощущала свою силу подле него: сила появляется, если ты нужен кому-то одному, живому, а не отвлеченному понятию, как тем, в Берлине, бессердечным, живущим мечтою, химерой - не жизнью.
- Геленка! Откуда ты? - Ноттен лежал на диване, обложенный газетами.
Она оторвалась от окна, обернулась, пошла к нему, ткнулась лицом в шею и жалобно прокричала:
- Я погибла, Влодек! Я погибла, погибла, погибла!
- Что? Что произошло? Что с тобой? Что случилось? - тихо спрашивал Ноттен, понимая в глубине души, что случилось то с т р а ш н о е, чего ждал он сам и неведомо каким знанием - Глазов.
- Погибла, погибла, погибла! - длинно, по-детски, тянула Гуровская. - Я погибла...