Жандарм обворожительно улыбнулся:
- Наша бюрократия всегда и везде отстает - от роста цен тоже. Ничем не могу помочь.
- Когда их заберут?
- Их? Хм... Думаю - послезавтра. Мы подготовим к этапу семьсот человек, так что в тюрьме, думаю, станет чуть попросторней. Честь имею.
Рядовой Пилипченко, отлежав после порт-артурской контузии в читинском госпитале, отправлен был на отдых, в тыл. Домой не пустили - погнали в Королевство Польское: там харчили сносно и кров был теплый. Вечером, поднявшись на мыски, он заглянул в окно домика, где содержались арестанты, долго разглядывал, как люди разговаривали, шутили, собирались в кружки спорить, а потом спросил того, что был ближе:
- Слышь, а вон тот, худой, вокруг которого все вьются, ваш начальник?
- Почему начальник? Товарищ. Коли спорить можно с человеком - какой он начальник? Если с кем спорить нельзя, боишься, что с работы за то прогонят, хлеба семью лишат, - тот начальник.
- Это понятно, - согласился Пилипченко, - это дураку ясней ясного.
Проходивший мимо унтер гаркнул:
- Пилипченко! Прекратить разговорчики! Разболтался мне, сволачь!
- Слуш, вашродь! - гаркнул солдат, подмигивая арестанту.
Тот рассмеялся, кликнул Дзержинского. Когда унтер отошел, Пилипченко снова поднялся на мыски и столкнулся лицом к лицу с Дзержинским.
- Эк обращаются, а? - удивленно, с жалостью, сказал Дзержинский. - Каждый болван имеет право ударить, "тыкнуть"...
- Не-е, - ответил Пилипченко, - энтот унтер добрый, он редко когда затрещину даст, а "ты" кажному хорошему человеку говорят.
- Если мне говорят "ты", и я тоже могу ответить "ты" - тогда верно, а вот когда он "ты", а ему в ответ: "вашбродь" - это никуда не годится. Ну-ка, обратитесь к нему на "ты", попробуйте...
- Он по шеям отпробует, - ответил Пилипченко и как-то изумленно посмотрел на Дзержинского. - А верно, голова у тебя светлая, я чегой-то ни раз и не думал об этом. Нам положено "вы" говорить, а им "тыкать", ну и пущай себе шло б...
- А может, лучше не надо, чтобы "шло"? Может, лучше по-новому попробовать?
- Попробовать-та хоцца, а коль в Сибирь? Тогда как - ответь мне, начальник?
- Не начальник я. Товарищ я тебе, товарищ, а не начальник
- А как же без начальников можно? Без них разбегутся. У барантов-то, небось, тоже начальник есть, а у курей - пятух.
- Пятух, - беззлобно передразнил Дзержинский, прислушиваясь к протяжному треску цикад. - Когда мы победим, начальника тебе ставить не будут - сам выберешь из товарищей: кому веришь, кого знаешь честным, кто грамотней тебя и умней.
- И-и-и, - с внезапной злобинкой рассмеялся Пилипченко, - это, значится, рай опустится на землю?!
- Рай не опустится, а будет так, как говорю я.
- Не будет так никогда: власти без начальника нет. Не удяржишь, коли плетью по бокам не охаживать. Сам-то из господ будешь?
- Из дворян.
- Все дворяне худые, это от кровной вашей старости. Купец - тот молодой, у него две морды заместо одной, как у хорошей куры два яйца в желтке.
Подошли другие солдаты, стали чуть поодаль, оперлись ладонями на стволы, задумчиво и грустно слушали Пилипченко, разглядывая в то же время Дзержинского с настороженным, сторожким интересом.
- Ну а почему же я, дворянин, ушел из поместья? Зачем по тюрьмам скитаюсь, по чужим квартирам, а ты, который в покосившейся избе живешь, меня, словно врага, стережешь? Я ж ради тебя, ради вас вот, - Дзержинский кивнул на солдат, - ото всего отказался. Сам отказался, никто меня не заставлял.
- А может, вы блажной, - сказал один из солдат.
- Он на "ты" приглашает, - пояснил, не оборачиваясь, рядовой Пилипченко.
- Блажной - не верит, - задумчиво, без обиды, откликнулся Дзержинский, вера - это если знаешь и убежден в правоте дела.
- Завсегда были баре и господа, завсегда останутся, - сказал Пилипченко, грустно разглядывая лицо Дзержинского. - Так в Писании сказано, куды ж против слова попрешь? Чай, его не люди выдумали.
- Люди.
- Рази апостолы - люди?
- Конечно.
- Так у людей же крыльев не бывает?!
- Бывают, - сказал Дзержинский.
- Это я тебя понял, - сказал Пилипченко, - это ясно, куда ты клонишь... Мамаша-то жива?
- Умерла.
- Моя - тоже.
- Женат? - спросил Дзержинский.
- Увезли невесту в город, стала всякому женой. А у тебя есть жена?
- Умерла.
- И-и, бедолага... От чего ж?
- От чахотки.
- Тоже из господ?
- Из купцов.
- Я думал, купцы в бунт не ходят, только мы... - Пилипченко испугался слова "мы", обернулся на трех солдат; те по-прежнему разглядывали Дзержинского. - Это я не про вас - "мы", - поправился он, - мы трону служивые, слуги государевы.
- Не государевы вы слуги, а палачевы, - сказал Дзержинский. - Вдолбили вам в головы: "царь-батюшка, наш заступник, от всех ворогов защитит, от всех бед упасет"! А ты подумал, отчего живешь в России хуже, чем здесь, в Польше, крестьяне живут? Ты видал, как другие живут? Германцы, французы? Ты книжку хоть одну прочел? Ты только то повторяешь, что тебе унтер-дурак на голове тешет: "Мол, социалисты, православия враги, народности супостаты - горе тебе принесут и вражду". А ты веришь.