- Госпожа Хорешани, надо молебен о благополучии нашего дома отслужить, - упрашивала Дареджан. - Нехорошо вспоминать бога только когда нужен. В день ангела и в праздники бог внимание к себе любит. И в будни об этом надо помнить, иначе обидится и тоже сделает вид, что о нас забыл... Вот Джамбаз погиб...
- Права ты, Дареджан, бог слишком часто притворяется, что не замечает нас.
И Матарс направился в греческую церковь заказать молебен.
В мозаичном дворце засуетились, надевали одежду попроще, чтобы умилостивить святую деву смирением. Женщины, накинув покрывала, шли пешком. Неподалеку, на скромно оседланных конях, ехали мужчины.
Вот и Фанар, скоро церковь.
Навстречу плыл колокольный звон...
Меркушка насторожился: уж не в эту ли церковь направил его священник? Да тут и впрямь медь на четыре голоса! И пятидесятник, приняв вид паломника, зашагал в ту сторону, откуда доносился звон колоколов.
А раньше того было так.
Во двор валашского господаря, куда на постой ввели посольство, явился пристав - эфенди, черный, как остывший уголь, и подвижной, как огонь.
Надобен он посольскому делу, потому и поспешил Семен Яковлев помочь эфенди развязать язык: преподнес ему богатый подарок - соболий мех.
Эфенди язык развязал, охотно поведал: каков верховный везир, как влияет он на султана, кто его друзья и самые близкие люди; каковы другие паши и диванбеки, угождающие султану, от кого будет зависеть, чтобы Мурад поскорее закрепил военный союз Турецкой империи с Московским царством, с кем для того полезнее держать особенную дружбу и с кем быть в ссылке.
Одной рукой касаясь лба и сердца в знак благодарности, а другой прижимая соболий мех к груди, эфенди вышел.
Тут же вошел Петр Евдокимов; морщась, держась за бок, кинул злой взор на померанцы и смокву, внесенные слугами эфенди, на двенадцать кубков стеклянных, на изюм и сахар, на все, чем ублажал их, послов, на первых порах верховный, везир. Взялся было за лапу барана, а есть не стал: не до яств грыжа самого заела.
- А пошто не лежишь, живот мучишь?
- Нечистый дух глумится - кажется въявь в пустой горнице.
- Труда нет, сторона басурманская.
- Мутит! Испить бы толченой крапивы в молоке.
- Прочнее траву пить в вине... в конюшне.
- Пил. Опосля как в конюшню вшел - ажно-де на лошади сидит нечистый дух чернецом и тую лошадь разломил.
- Оторопел?
- Махнул обратью и сотворил молитву.
- А дух-то нечистый?
- Из конюшни побежал на передний двор к сеням, а в которую хоромину вошел, того не видел.
- А рожею нечистый с кем схож?
- С Меркушкой.
- Полно те. В мыльне был?
- Ох, парил в мыльне и пуп, и кости правил. А толку?
- На Русь вернемся как, подмогну: Фомка, мой холоп, людей и лошадей лечит травами, а те травы - богородицкая да юрьева трава...
- Юрьеву траву пил, - безнадежно отмахнулся подьячий.
- С квасом надо, - наставительно сказал Яковлев, берясь за смокву, тихо и смирно.
- Учини подмогу, - глотая слюну, взмолился подьячий. - Дай бог дело посольское разом свершить - да в путь.
- Бог дай! - И Яковлев заложил в рот горсть изюма. - И еще норишная трава.
Подьячий завистливо глядел: "Ишь, как изюм уписывает!"
- А Фомка те травы дает пить от животной хвори и от грыжи?
- Грыжу заговаривает - и свечою горячею около пупа очерчивает, и зубами закусывает, - и уговаривает грыжу у старых и у младенцев.
- А как над грыжею глаголет?
- А вот как: "Не грызи, грыжа, пупа, и нутра, и сердца, и тела у..." имярек. А над травами пальцем водит: "Семьдесят суставов, семьдесят недугов и всякие недужки, праведный чудотворец, утиши те болезни и притчю".
- Господи, умилосердися! Прибавь сил и разума в делах посольских - все свершить царскому наказу да с отпускной грамотой и легким сердцем Москву златоглавую узреть.
Подьячий хотел было осенить себя крестным знамением, но столкнулся со взглядом перешагнувшего порог Меркушки и в сердцах плюнул:
- Как я из конюшни вышел, не ты в хоромину вошел?
- Я.
- Чтоб тебе!
- Вины за собой не ведаю.
- Так ли?
- Так! Потому за христианина пришел ратовать, за казака.
- Православного?
- За донского атамана Бурсака Вавилу.
- А где... ох, бок заломило... казак? Схоронился где?
- На катарге султановой, цепью прикрылся.