Проклинал Георгия Саакадзе и везир Хозрев, подозревая, что упорство султана вызвано тем, что ему неловко нарушить данное Моурав-беку слово.
Султан молчал, как кипарис в безветренный день. Это пугало. Внезапно он стал красноречив. Это озадачило. Он стал оправдывать свою медлительность. Это огорошило. Аллах не подсказывает ему, настаивал Мурад, своему ставленнику, правильного решения. Против такого довода бессилен не только Диван, но и все короли мира.
"О, видит небо, - размышлял наедине султан, - я знаю и без аллаха, что правильно! Но как вырваться из сетей? А вдруг франки не только пятый трон, маячивший где-то у стен владений шаха Аббаса, но и его четыре расшатают? Может, выслушать Моурав-бека? Один шайтан мог подсказать подобное! Непобедимый вскинет на "средоточие вселенной" изумленные глаза и - конечно не вслух - обзовет султана бездарным дервишем. Обозвал бы и... но, слава аллаху, даже в мыслях не посмеет".
Султан продолжал сомневаться, он даже начинал привыкать к мысли, что следует раньше зачем-то устроить кровавый праздник Габсбургам, и начал изыскивать способ, как войну на Западе увязать с войной на Востоке. Моурав-бек не рискнет отказаться от битвы с императором, ибо желание султана - закон! "Но я обещал обрушить полумесяц на Исфахан, а не на Вену, продолжал мысленно сомневаться султан. - О аллах! Кто воспретит мне еще раз обещать обратное?! Полководец гурджи должен знать, что только покорностью мне он приблизит желанную им битву с шахом".
И султан, не скрывая насмешки, патетически произнес:
- О великий Осман! Основатель могущественной династии! Ты, кажется, улучив минуту, когда одалиска Хатум прижалась ко мне сильнее, чем дозволяет приличие, шепнул: "Мурад Четвертый! Мой величественный потомок! Очнись на один песочный час и выслушай мой совет. Смиренно, с трепетом домогайся согласия Моурав-бека на две войны. И если аллах смягчит его сердце и он благосклонно одобрит твое намерение, поспеши между вторым и третьим намазом заключить военный союз с королем Франции Людовиком Тринадцатым, после чего снова сможешь вернуться к усладе из услад".
Хозрев-паша оценил иронию султана. "Но разве только над везиром смеется султан? И для Георгия, сына Саакадзе, воля повелителя вселенной под сенью полумесяца может быть только священной!" И Хозрев поспешил обрадовать де Сези.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В поварской священнодействовал старший повар, беспрестанно взмахивая сверкающим ножом. По настилу, заполненному грудами битой птицы, стекала кровь, и уже снимались котлы с готовыми супами из слив, кизила и вина, ставились на огонь глиняные горшки с чанахи, помощник поворачивал вертела с ягнятами, вдыхая пряный запах чахохбили и других яств, готовых к подаче наверх. В огонь очага летели все новые вороха сухих веток, багровые блики скользили по сосредоточенным лицам слуг, без устали разливавших вино по тунгам и втаскивающих на верхнюю площадку лестницы упругие тики - бурдючки.
Необычное оживление царило и в верхних помещениях Мозаичного дворца. Слуги взбивали мутаки, потом мчались с кувшинами в погреб и обратно и никак не могли понять, какое же вино угодно господину Папуна - белое, как туман, или красное, как закат, терпкое, как поцелуй красавицы, или нежное, как весенняя синева.
Дареджан торжествовала: "Бога вспомнили, и он вспомнил. Колокольный звон принес радость".
Ворота распахнул сам Димитрий. "Барсы" встретили Эракле рукоплесканиями и песней:
Счастлив будь тот, кто встречен
Дружбы дружной дружиной!
Блеском солнца отмечен
Братства круг нерушимый!
С трудом вызволив растроганного Эракле из цепких рук "барсов", Саакадзе повел друга в "комнату еды". И как ни протестовал Эракле, его все же усадили на почетное место. В глазах фанариота отражались застенчивость и признательность, и он смущенно повторял:
- Наконец сбылась моя мечта, и я нашел то, к чему стремился всю жизнь: семью! О боги, какую семью!
Смотря на сияющие лица, Вардан терялся в догадках: "Что произошло? Слава защитнице, видно, радостное!" И еще: "Я давно мог оставить Константинополь, но Моурави не отпускает меня, намекая на какое-то дело, которое вот-вот я возглавлю. Товар же мой не портящийся, и я, Вардан, в убытке не останусь. Так успокаивает меня Моурави. А я так рассуждаю: тот не купец, кто нетерпелив, - и поэтому покорно жду, как парус - ветра. Но сетовать, слава святому Саркису, нечего, госпожа Русудан часто удостаивает приглашением к скатерти, нередко "барсы" обильно угощают, а Моурави жалует разговором. Но почему удерживает, так ни разу и не открыл".
И вот сейчас Вардан не сомневался, что такой радостный пир в будний день устроен недаром. Пытался он выведать что-либо у "барсов", но они лишь отшучивались, доказывая, что настоящий купец сам должен догадаться, почему доброжелательный Моурави задержал его в турецком раю.
- Задержал - мало, - сочувствовал Ростом, - но еще уверяет, что это выгодно Мудрому Вардану.
- А на деле выходит, выгодно нам одним, - умышленно сокрушался Элизбар. - Вот, Вардан, и отгадай, почему так долго замечательную Нуцу не видишь?
- Может, бог решил проявить справедливость и отмерил Моурави тысячу аршин удачи в беседе с султаном?
- О-о, дорогой Вардан! Ты почти угадал, - посмеивался Дато. - Удача пришла, но здесь не аршин нужен, а весы.
Пировали долго, но Вардан так и не смог понять причину веселья, ибо приобретение оружия держалось в большой тайне. И шепнуть купцу об этом решили к концу пира.
Никто из Афендули, по желанию Эракле, не был приглашен на пир: какая же тайна, если в нее проникнут болтливые женщины? Вот почему всех несказанно удивило, когда у ворот остановились крытые носилки и из них выпорхнула Арсана...
С некоторых пор Фатима настойчиво советовала Арсане быть в курсе всех дел дома Саакадзе.
- Что-то затевается, - шептала Фатима, зловеще позвякивая браслетами, слух ходит, что твой дядя Эракле влюблен в ханым Хорешани. Может, все богатство ей оставит? О, что за жизнь без власти? А разве власть не дается богатством? - разжигала она воображение девушки. - Бедная ты, Арсана, ведь Моурав-бек зависит от монет султана, значит, и Автандил ничем не богат, их поместья в Картли забрал царь. О Арсана, Арсана! Открой шире твои прекрасные глаза! - вкрадчиво шептала Фатима. - Следи зорко за тем, что происходит в доме Саакадзе, где Эракле стал бывать до неприличия часто. Выспрашивай, Арсана, у своего возлюбленного, о чем говорят Моурави и его приближенные, по какому случаю пируют, по какой причине печалятся, выспрашивай и говори мне, а я щедро наделю тебя советами, приносящими пользу и счастье. Моя нежность к тебе, прекрасная из прекрасных Арсана, простирается до седьмого неба. Я помогу тебе стать счастливой, властной и всепокоряющей.
Арсана жаждала счастья, власти и богатства!..
Рассказав жене о выгодной продаже им оружия, Хозрев просил совета, как получить его обратно, ибо раз поместье их, на что имеется запродажная запись, незачем рисковать. Капудан-паша может выдать: ведь вместо трехсот ливров он дал ему двести и вместо пяти коней - одного и старую фелюгу. И потом, нехорошо греку иметь оружие. Ай-яй, как нехорошо! Да охранит аллах всех правоверных от гнева султана! Оружие должно быть возвращено!
Преподнесенное ей везиром бесценное ожерелье несколько смягчило Фатиму, и она заявила, что оружие будет возвращено, но не силой, а хитростью.
И вот Арсане почти приказано было внезапно появиться у Саакадзе, когда туда отправится ее дядя, и выпытать, о чем у них тайная беседа. Необходимо пустить в ход все свои чары, ум, ловкость. Пусть любыми средствами раздобудет тот ключ, которым Фатима откроет замок счастья Арсаны.
Наконец настал день, когда Эракле особенно тщательно облачился в богатый наряд и направил носилки к Мозаичному дворцу.
Еще утром пришел Ибрагим и рассказал "барсам", что Рехиме накануне встретила у ханым Фатимы чем-то взволнованную Арсану, которая жаловалась, что на пир к Саакадзе, кроме Эракле, никто не приглашен. И Фатима шептала: "Все равно ты должна быть там, может, против тебя заговор...".
Тщетно упрашивала Арсана сестру отправиться с нею к Саакадзе. О, она лишь взглянет в божественное лицо возлюбленного и тотчас вернется. Елена отказалась. Со времени знакомства с домом Саакадзе она стала чувствовать себя грузинской княгиней, подражая и Русудан и Хорешани. Она стала рваться в Грузию, где всесильный князь Шадиман пусть временно удалился от управления царством, но с новым "богоравным" возвратится к власти и создаст ей, Елене, настоящую жизнь. Она рвалась в Грузию, ибо к этому побуждал ее дядя Эракле. Он даже тайком от всех подарил ей ларец с драгоценными украшениями, дабы блистать ей при дворе. Нет, она не поедет в дом Моурави, поскольку их не пригласили обычно приветливые Русудан и Хорешани. Значит, так надо. Возможно, решают, каким способом отправить сыновей Шадимана с домочадцами в поместье Марабду; возможно, другое решают...
Осыпав Елену насмешками, Арсана обратилась к матери, но старая гречанка слишком боялась Эракле, чтобы ослушаться. Вспылив, Арсана топнула ножкой, приказала подать крытые носилки и с двумя слугами отправилась в Мозаичный дворец.
На недоуменный взгляд Эракле она весело ответила, что слуги не поняли ее и остановились не у дома подруги, а у дома Моурави, и она не смогла противиться соблазну. Но если она лишняя, то сейчас же покинет дворец.
Русудан молчала, но Хорешани, взглянув на побелевшего Автандила, обняла ее и сказала, что красота никогда и нигде не бывает лишней. Это, по-видимому, хорошо осознали "барсы", уже поспешившие наполнить чаши, чтобы выпить терпкое вино за сладкие уста.
Поймав взгляд Хорешани, первым поднялся Ростом.
Так Вардан и сегодня не узнал, по какой причине задан пир.
В зимний киоск, уставленный фаянсовыми кувшинами, в которых благоухали розы, Автандил привел возлюбленную. Она встряхнула серьгами, вскинула гибкие руки, налитые розовым огнем. Сразу стало жарко. Автандил слегка расстегнул ворот. Да, да, он уже просил, и мать обещала выслушать его завтра. - Почему не сегодня? - Сегодня мужской разговор. - Какой? - А разве Арсана забыла, что скоро рождение султана? Советуются, какой подарок возвеселит "повелителя вселенной". - Почему женщин не пригласили? - Боялись разглашения тайны раньше срока: ведь прекрасная Арсана дружна с ханым Фатимой. Нет! Даже владычице сердца его не может он сказать о том, что решили преподнести, ибо поклялся молчать.
Арсана надула пунцовые губы, повелительно сказала:
- Кто по-настоящему любит, тот нарушает не только такую клятву.
- Кто нарушает клятву, - любовно глядя на красавицу, сказал Автандил, тот не витязь, а созданная раем не может любить нарушителя чести.
Арсана нежно прижалась к витязю. Киоск покачнулся, в глазах Автандила заплясали фаянсовые кувшины, к сердцу подступила сладостная волна. Он выхватил из кувшинов розы и закидал возлюбленную, жадными губами припав к источающей аромат шее. Она извивалась гибким телом, то привлекая его, то отталкивая, теребя его шелковистые волосы и целуя их.
- О Арсана моя!! Ты виденье рая на земле! Ты алтарь муки! Ты соткана из пряжи огня.
- О мой Автандил! Запах волос твоих слаще меда! Губы - блаженство сна!
Уста прильнули к устам. Потолок киоска рухнул куда-то вниз. В воздухе замелькали тысячи красных точек, и в них растворились воля, мысли. И сквозь какой-то вихрь донесся страстный, умоляющий шепот:
- Докажи, что любишь! Докажи!.. Нет, нет, сейчас!.. Скажи только, почему пируете?! Поклянись на кресте! - Опьянение не помешало Арсане вынуть крест, висевший на нитке жемчуга. - Поклянись, что говоришь правду! Разве я не твоя? - Она еще сильнее прижалась к его устам, но продолжала держать у его глаз крестик. И после долгого, как вечность, поцелуя: - Теперь говори! Или я убегу...