"Кто хорошо танцует менуэт, тот все делает хорошо". Церемониальный танец на редкость удавался де Сези. Каждый его шаг отличался плавностью, каждый поклон - чопорностью и торжественностыо. Прекрасный способ за медлительностью танцевальных движений скрывать быструю смену мыслей.
После четвертой фигуры наступили финальная пауза. В канделябрах догорали свечи, бросая мертвенно-бледные отблески на гобелен с турецким сюжетом. Музыка замирала. Как после поединка еще раз взлетают шпаги, так взлетали смычки, отсекая секунды ночи. Гости расходились. Дамы в платьях с длинными рукавами, с двойными буфами и открытыми шеями, украшенными ожерельями, поддерживаемые кавалерами в широкополых шляпах с плюмажем, спускались по широкой белой лестнице в зеленоватую полумглу.
Но Эракле словно попал в оцепление, Хозрев-паша, посмеиваясь, убеждал Афендули, что раз он так редко ходит в гости, то должен уйти последним. Де Сези присоединился к нему и стал с увлечением расписывать мраморный рельеф "Венера и Амур с дельфином", который он видел в увеселительном замке Анэ, ранее принадлежавшем Диане де Пуатье, фаворитке двух королей - Франциска I и Генриха II. "Представьте, - восторгался граф, - отца и сына!"
Женщины дома Афендули пошатывались от усталости.
Заза, теребя усики, подозрительно косился на лоснящегося от удовольствия франка, а отец Елены, купец Иоанн, просто-напросто шепнул зятю:
- Господи помилуй, уж не хотят ли франки пленить нас? Может, убежим?
Боно подошел к графу и что-то шепнул. Де Сези поспешил в приемную. От стены отошел Клод Жермен и приблизился к де Сези:
- Концы в воду...
Вскоре де Сези возвратился и с приветливой улыбкой вновь приблизился к Эракле, принося извинение в том, что проявил себя эгоистом; он так надолго задержал столь приятного гостя. Но у них есть общий интерес - любовь к антикам. О, эта благородная страсть! Он сочтет за честь навестить любезного Афендули, как только монсеньёр пожелает принять его.
Уже совсем рассвело, когда Елена, откинувшись в носилках на подушки, последовала примеру матери и тут же задремала. Эракле и его брат тоже, прикрыв глаза, покачивались в носилках. Заза и Ило ни при каких обстоятельствах не путешествовали иначе, как только на конях. Разве они не грузинские князья?
Но... почему приторное вино, противоестественно отдающее апельсином, которое они в таком количестве поглотили, отдает теперь во рту запахом гари?
- Ило, не кажется ли тебе, что назойливый дым слишком щекочет ноздри?
Ответа не последовало. Внимание Ило было приковано к человеку, стремительно бегущему им навстречу. Но кто это? Султанский скороход? Человек-ветер? Бесноватый? Или шут? Ило не верил своим глазам. Это был Ахилл, взлохмаченный, измазанный сажей.
Помогая Эракле выйти из носилок, Ахилл, глотая слова, рассказывал о происшедшем.
- Что? Что говоришь ты, Ахилл?
- О господин мой Эракле! Горе! Белый дворец разгромлен. Нет у тебя больше твоих богатств!..
- Что слышу я, мой верный Ахилл?! Значит, пока разбойники держали нас в плену, их рабы...
Эракле улыбнулся: "Я так и предвидел, нельзя требовать от волка полета орла, от низменных - возвышенного. Непременно скажу об этом прекрасной госпоже Хорешани..."
Настойчивые мольбы Заза и Ило, уговоры Иоанна - все было тщетно: Эракле отказался тревожить Георгия Саакадзе и приказал следовать дальше. Тихо покачивались передние носилки, в них, покашливая во сне, спали мать и сестра Арсаны...
Внезапно впереди послышался крик: "Господи помилуй!" Слуги, задрожав, чуть не опрокинули носилки.
Соскочив на землю, Елена, еще не осознав, что произошло, впилась в начертанные головешкой слова. Рядом, тяжело дыша, уже стояла ее мать. Был ли перед ними обломок белого мрамора или зияла бездна? Раскаленной докрасна вдруг показалась надпись, сделанная Арсаной, немыслимая в своей бесчеловечности: "Тебе, о мать, месть моя за то, что родила меня!" Две женщины словно окаменели, и потому ни одна слеза не блеснула в их глазах.
- О госпожа! - шептал слова утешения Ахилл. - Да будет над тобой защита святой девы! Мальчики здоровы, они ждут тебя...
Лишь теперь Елена осознала всю глубину ужаса, постигшего ее, и, вскрикнув, рванулась вперед, словно от ее порыва могли исчезнуть мраморные призраки злодеяния.
- Иди поспи, мой верный, - прервал Эракле возбужденного Ахилла, - ты едва стоишь на ногах. Я терпеливо буду ждать разъяснений, но то, что вижу я, уже звучит справедливым приговором содеянному.
Не успел Ахилл отступить и на два шага, как повалился у кипариса с обломанной верхушкой и тотчас заснул.
Из тупика через дверку понуро возвращались слуги. Они окружили Эракле и Иоанна и сбивчиво поведали о случившемся. Но как ясно звучали их слова о подвиге Ахилла, спасшего не только мальчиков, но и слуг. Особенно сетовал привратник, тряся обвязанной головой. Это он, одряхлевший петух, открыл ворота, госпоже Арсане доверился.
Эракле, положив руку на плечо старика, утешал его. Если он, Афендули, умудренный жизнью, не разглядел в Арсане жрицу сатаны, то "одряхлевший петух" перед ним предел мудрости! И с этого дня он разрешает всем величать его не господином Эракле Афендули, а болотной губкой!
Ахилл не сразу понял, почему он лежит в саду. Ведь весна едва началась... И вдруг до мельчайших подробностей припомнил вчерашнее. Все расскажет он господину! Все, кроме... того, как спас он неистовую Арсану, как на руках пронес ее через пустынные улочки, глухие пустыри, в шалаш знакомого огородника. Там он сурово приказал ей не выходить из шатра ни днем, ни вечером, ибо носильщики видели, что она была спасена. Только глубокой ночью она может побродить среди грядок и в тишине подышать прохладой, иначе не прекращающие поисков и рыскающие везде разбойники в капюшонах наверняка схватят ее и утопят... ведь не всегда под руками окажется Ахилл. Просил об этом же Ахилл друзей его отца, старого грека и его жену; не отпускать Арсану ни на шаг, пока он за ней сам не явится; пусть хоть на замок запирают... Да, он, Ахилл, все расскажет господину, но про Арсану ровно ничего... Пусть думает, что скрылась, - пока так безопаснее...
А семья Афендули не сомневалась, что злодейка уже далеко за пределами Стамбула, что ей уже светят македонские звезды, что вода придорожных родников освежает ее и что для нее пастухи в мохнатых плащах играют на дудочках веселые напевы. Так стоят ли проклятий те, к кому всегда благосклонна судьба, слишком часто растаптывающее цветы и слишком постоянно лелеющая крапиву.
- Георгий, оружие погибло!.. - В голосе бледного Ростома слышалось отчаяние.
- А... а Эракле? Где... где Эракле?..
- Он жив... но...
Саакадзе не дослушал. Вскочив на коня, он вынесся из ворот. С трудом поспевали за ним "барсы". Миновали площадь, улицу в платанах... Вот и знакомые ворота, странно накренившиеся. Не обращая внимания на разрушения, Саакадзе внезапно осадил коня и, спрыгнув, ринулся к Эракле, спокойно идущему к нему навстречу.
- Брат мой, Эракле! Слава пречистой деве, я вижу тебя! - И, не в силах преодолеть радость, Георгий крепко обнял растроганного Эракле.
- Может быть, брат мой Георгий, стоило заплатить всем этим, чтобы увидеть твою любовь... Но погибло...
- Знаю... Лишь бы ты был у меня здоров...
Эракле просиял. Он увел гостей в дальние, каким-то чудом уцелевшие, комнаты слуг.
Чем больше слушали Георгий и взволнованные "барсы" Ахилла, которому Эракле велел повторить рассказ обо всем им пережитом накануне, тем серьезнее становились их лица. Но о том, что он спас Арсану, Ахилл не обмолвился ни словом.
- Дорогой брат, - твердо сказал Саакадзе, - ты не можешь оставаться здесь ни минуты. "Барсы" перевезут всю твою семью ко мне, а ты сейчас же выедешь со мною...
- Дорогой мой господин и брат, этого делать не следует. Наши враги скажут, что мы сами все разрушили, дабы в твоем доме злоумышлять против султана. Тебя всеми мерами Хозрев стремится очернить.
- Знаю и не устрашаюсь. Ты поедешь со мною.
Фанариот обнял Саакадзе и вышел с ним в сад. "Барсы" стояли над развалинами. По щекам Гиви текли обильные слезы, но он их не замечал:
- Мой! Мой мушкет погиб!
- Только твой?! Может, еще чей-нибудь? Полторы стрелы тебе в утешение!
Матарс нервно поправил черную повязку и сурово взглянул на Димитрия: не время острословить.
- Что же, друзья, теперь делать? - На виске его забилась жилка. Может, раскопать?
- Напрасно потрудишься.
- Помнишь, Пануш, притчу шадимановского кма о том, как ангелы с неба свалились?
- Если бы и забыл, сейчас как раз время вспомнить. Ибо мы, подобно обреченным, свалились... только не с неба, а с воздушных замков своих надежд.