- Видит аллах, и мне это каждую ночь снится, но султан за него пол-Стамбула вырежет.
- Бог свидетель, везир, а вам не все равно?
- Машаллах! Почему посол сегодня так недогадлив? Или, думаешь, мне и всему Дивану хочется быть зарезанными, да еще вместе с половиной Стамбула? Время Моурав-бека настанет. Он мешает мне больше, чем тебе. На какой срок Моурав просил ожерелье?
- Мой бог! Просил? Он дурно воспитан, - он грозил рассечь меня пополам вместе с конем. Вы удивлены? Напрасно. Дикарь уверяет, что не раз прибегал к такого рода дуэли. Поэтому мой совет, везир: укройте вашего любимого коня.
Хозрев-паша сузил глаза, блеснувшие желтым огоньком:
- Тебе аллах подсказал одну, ай-яй, богатую мысль - отказаться. До Стамбула дошло, что не иначе как Моурав-бек отделил у Карчи-хана правую сторону от левой. Из одного громкого получилось два тихих.
- Небо, как можешь ты терпеть подобное на земле?! - граф улыбался потому, что ему стало не по себе. - Хозрев-паша, придумайте способ выудить Эракле из развалин. И надо бы узнать, не грызут ли там камни его брат и невестка? Их в греческом квартале не оказалось!.. Нападать второй раз банально. Да и голодная рвань уподобилась псам ада и стережет грека.
- Кто он, как не кол? Торчит и не падает! Ай-яй, обеднел! На что кормит обжор? Бессовестный! Слева от луны звезда раскололась. Везир все знает. Князья распродали на базаре драгоценности, что болтались на них в ночь твоего пира. Я повелел следить за ними в Фанаре и за фелюгами на море. Раз ценности были в Стамбуле, вырученное за них должно остаться здесь...
- Вы полагаете, Эракле намерен переправить ценности в Батуми?
- Вместе с собой.
- Подтверди, святая Клара, что я знаю больше. Грек скроется в своем поместье и... зная ваш нрав, попросит Фому Кантакузина выделить ему охрану.
- Билляхи! Пророк не допустит того, что не угодно первому везиру. Поместье...
- Достанется мне! Не правда ли? Ведь вы, паша, уже присвоили одно.
- Зачем делить сладкое, когда мешает горькое? Раньше возьмем Эракле.
- Отлично! Подкупите двух негодяев из греческой шайки. Пусть в богатых нарядах несколько дней прославляют щедрость Эракле. Потом начнут хвастать: "Так разбогатели, что уезжаем в страну..." Мой бог, какая страна нуждается в остолопах? Допустим... в Эфиопию торговать...
- Разъясни мне, о посол, зачем мне беднеть?
- О, я тоже раскрою кошель. Есть дела, где лучше лишиться украшения в виде кармана, чем украшения в виде шеи. Итак, мой везир, дадим им возможность обрадовать крокодилов, - кажется, там водятся; затем обрадуете султана известием, что фанариот Эракле Афендули подкупил двух плутов, и они, обманув многих османов, доставили греку двести пятьдесят мушкетов, пушки и ядра.
- Пуф! Пуф! Как легко! Эракле пожалуется Фоме Кантакузину.
- Не успеет. Капудан-паше тоже выгодно взять янычар, окружить развалины и, разогнав обжор, бросить Эракле Афендули в яму.
- Аллах свидетель, где не надо медлить, надо спешить. Скоро войско султана выступит на Габсбургов.
- Уплата за это - второе владение Эракле Афендули.
- Раньше уберем горькое.
Хозрев хихикнул. Де Сези, не выдержав, залился серебристым смехом. Еще долго, хоть и были одни, шептались везир султана и посол короля. Наконец де Сези откинулся в кресле:
- Согласен и... концы в воду.
- Если их два, то один туда и другой туда. Шайтан подскажет Моурав-беку отказаться от войны с Габсбургами. Яма примет того одного и этого одного.
- Наши старания предвещают успех. Ба! Спокойно любоваться приобретенным - вот награда за энергию ума. Итак, второе поместье пополам.
- Пусть будет так, а не иначе. Ожерелье я сам тебе привезу.
- Великолепно! И я сам вручу его Эракле... Не могу отказать себе в удовольствии видеть этого Креза обнищалым...
- Машаллах! Если есть одно желание, не надо другого. Прими хороший совет, посол: будь осторожен. Нападай только тогда, если узнаешь, что втрое сильней его стражи.
Ночь напролет пировали в доме Саакадзе. Эракле, в большой тайне доставленный "барсами" в Мозаичный дворец, сидел, как всегда, во главе скатерти, окруженный любовью и вниманием.
Единодушно определили: как только наступит подходящий час, Эракле со слугами отплывет в Венецию и там станет ждать гонца от Георгия Саакадзе. Возможно, пройдет год, два, отбушуют грозы и две фамилии встретятся в дорогой Картли, чтобы навек не расставаться.
Подарки, привезенные Русудан, Хорешани, Дареджан и Магдане, говорили о вкусе Эракле, ибо подходили не только к лицам женщин, но и к их характеру. Получили подарки Папуна и остальные "барсы", и Эрасти, и Бежан, и Иорам. Слугам Эракле роздал турецкие деньги.
- Мой брат и господин Георгий, хотел тебе мое кольцо преподнести, но, увы, у нас разные пальцы.
И под одобрительные возгласы "барсов" Эракле пристегнул к куладже Моурави застежку цвета морской воды. Автандил любовался кольцом, предназначенным отцу, но засверкавшим на его пальце.
Близился рассвет. На востоке ширилась оранжево-алая полоса, будто кто-то расправлял истамбольский пояс. Уже начинали петь птицы. Прощальный пир подходил к концу. Все молча встали, выпитое вино никого не опьянило, съеденные яства не вызвали удовольствия. Было тяжело расставаться с другом, встреченным на пути тяжелого странствия, с неповторимым Эракле.
Не желая смущать витязей, которые несомненно проявят слабость при прощании, женщины тепло простились с Эракле, выразив надежду на скорое свидание, и удалились раньше.
Хорешани искоса взглянула на Русудан; "Неужели, правда, ее сердце в камень замуровано?" Никогда не изменяя установленному порядку, Русудан и сейчас позвала слугу и спокойно приказала наполнить в комнате Моурави кувшин свежей холодной водой и получше взбить мутаки. Хорешани отбросила четки:
- Непонятно, дорогая Русудан, почему четки липкими кажутся? Ага Халил уверял, что агат тверд, как гранит, а Дареджан оспаривает: мягче воска. Следят за мыслями, говорит, потому и форму меняют...
Никто ей не ответил. Дареджан тихо плакала. "Счастливая, - подумала Русудан, - ей незачем сдерживать ни радость, ни горе".
Где-то раздались едва слышные шаги Георгия. Их всегда улавливала Русудан: "Значит, "барсы" проводили Эракле до его развалин. Конечно так. Вот еще открылась дверь... Дато спешит укрыться. Вот осторожный скрип... Ростом боится потревожить кого-нибудь. Еще стук... Элизбар. Нет, он не один... Пануш, Матарс... В другую дверь Папуна вталкивает стонущего Гиви... А-а, Димитрий. Зачем вызывающе хлопнул дверью?.. Разве я поверю твоему спокойствию?.. А ты, Автандил, мой мальчик, напрасно едва дыша приоткрыл дверь, все равно услышала..."
Тишина! Трагическая тишина окутывала Мозаичный дворец! Ни сна, ни бодрствования. Так бывает при затмении солнца, когда мертвенно-бледный мрак поражает воображение людей, наполняя их души еще не осознанными предчувствиями. Как неживые, стояли на площадках слуги-ностевцы, облокотясь на копья. И возле ложа Саакадзе странно отсвечивало знамя: "Барс, потрясающий копьем".
Стамбул - город неожиданностей. Де Сези прислал Боно с известием, что в пятницу он сам отвезет Эракле ожерелье. По этой ясной причине он имеет честь просить монсеньёра Моурави присутствовать на церемонии передачи ожерелья и получения письма и медальона, так неосторожно врученных недостойной...
Едва за откланявшимся Боно закрылась дверь, Дато высказал мысль, что день пятницы выбран не случайно: больше половины стражей, охраняющих Эракле, турки, - значит пойдут в мечеть...
- Выходит, и тут предательство готовит посол?
- Э-э, Матарс, почему Хозрева, верховного везира, упомянуть забыл?
"Барсы" расселись в круг. Начался совет...
К воротам Белого дворца де Сези подъехал с охраной: пятьдесят янычар и пять оруженосцев в монашеских плащах. К приятному удивлению графа, их беспрепятственно пропустили. И тотчас янычары, по заранее установленному знаку, разбежались по всему двору, явно оцепляя уцелевшую часть здания. Пять монахов остались при графе.
- Высокочтимый, если ты пожаловал с ожерельем, то следуй за мной.
Де Сези, приложив к глазам лорнет, оглядел дряхлого грека с повязкой на одном глазу и направился было к мраморной лестнице. Но старик повел его в другую сторону и учтиво попросил войти в крытое помещение, напоминающее конюшню. На недоуменный вопрос старик сокрушенно заметил: