Мурад слушал муфти, а видел все тот же пятый трон шаха Аббаса. Ненависть подкрадывалась к его сердцу.
Благоуханный дым фимиама все больше окутывал "оду встреч". Муфти как бы продолжал плести шелковую паутину вокруг Моурави:
- О избранник аллаха всемогущего, всевидящего, подумай о Моурав-беке, который может принять за ложь истину и очутиться в безвыходном положении. Заметив на лице султана печать неудовольствия, поспешно добавил: - Падишах вселенной, не подсказал ли тебе все унижающий и все возвышающий Мухаммед поставить верховного везира Хозрев-пашу, тень твоего имени, во главе орт похода? Мудрость советует не забывать, что Непобедимый хорошо знает тех, кто дал ему это высокое звание...
Ничуть не удивился Саакадзе, получив повеление султана явиться в Сераль. Почтительно стоя перед троном, он догадывался, о чем поведет разговор Мурад IV. Заметив на лице султана нечто похожее на смущение, Моурави решил приготовиться к самому худшему.
- Скажи, о Моурав-бек, какой совет дал тебе Кирилл Лукарис?
Ни одна жилка не дрогнула на лице Георгия Саакадзе:
- Патриарх благословил те орты, которые я поведу против кровожадного шаха Аббаса...
- Имеет ли силу благословение того, кто дважды был низвергнут с патриаршего престола?
- Мухаммед много страдал, потому и сильна вера в него. А низвергнут патриарх был по проискам де Сези за сочувствие борющимся против Габсбургов, замысливших покорить все царство и даже великую Турцию.
Султан с удовольствием слушал Георгия Саакадзе: "Не тайно шептался он с патриархом, если открыто говорит об этом. Аллах, аллах, сколько злобы внедрил ты в сердца тех, кто тобою создан!" И внезапно опустил брови, как сабли в ножны.
- Пусть будет мне свидетелем вселенная, Моурав-бек, ничто не изменит моего обещания. После победы над "львом Ирана" дам тебе янычар, дам пушки и мушкеты. И начальствовать над поставленными под твое знамя ортами будут, как ты пожелал, не паши и беки, а твои "барсы". Ты сам поведешь одолженное тебе турецкое войско в твое царство. Да будет над тобою молитва Айя Софии!
Кавказский хребет - естественный рубеж, к нему стремилась Турция, но султан об этом умолчал.
Саакадзе, став на одно колено, приложил руку к губам, лбу, сердцу и низко поклонился султану:
- Пусть меч мой выпадет из онемевшей десницы, если я не сдержу слово и не добуду тебе с помощью аллаха пятый трон шаха Аббаса. Все мои мысли, все желания у твоих золотых ног.
Грузия - магнит, притягивающий султанат. Но Георгий Саакадзе об этом умолчал.
- Видит аллах, я верю тебе. Но ты не со всеми вилайетами знаком. Птица не пролетит, караван не пройдет - пустынны дороги Анатолии. Тебе нужен спутник... Пусть янычары видят, что с ними знатный паша.
- О султан славных султанов, разве на мне не будет одеяние двухбунчужного паши? Или я плохо изучил нравы своевольных янычар? Или мною плохо усвоена благородная речь османов? И не я ли в долгие месяцы ожидания обдумывал план похода, учитывая положение земли и воды?
- Все это так... - Мурад готов был смутиться, но вспомнил, что он султан. - Вот... если бы ты принял ислам... Нет, нет, Моурав-бек, я не принуждаю тебя, не беру сына в залог или жену друга... Но... Диван и муфти выразили опасение - не выкажет ли тебе войско непослушание, раз ты христианин? А знаешь, как опасно для войны, если янычары перевернут котлы?
- Еще не создано такое войско, которое осмелилось бы не подчиниться моей воле на поле битвы... - и вдруг осекся, припомнив Базалетское озеро. О "прибежище справедливости", кому повелишь ты пойти со мной?
- Видит полумесяц, по знатности он в первом созвездии и не омрачит твое путешествие. Я повелеваю мужу моей сестры, Хозрев-паше...
Слова стучали, как град о щит. Саакадзе их не слышал. Какой-то ледяной ветер пошевелил его волосы. В памяти всплыло, как шах Аббас тоже в последний час заявил, что возглавит персидское войско не он, Георгий Саакадзе, как было обещано, а Карчи-хан. Что-то похожее на ятаган, прикрепленный к древку копья, пронеслось перед затуманенными глазами Моурави: "Неужели конец?.. Тогда сына потерял... а теперь?.." Напряжением воли Саакадзе вернул себя к действительности: "Разве впереди не обещано мне возвращение в Картли?.. Надо верить, иначе... что иначе?!"
- "Средоточие вселенной", ты мудрый, подобно пророку, прозорливый, как всевышний, тебе открыто небом, что лучше для твоего блестящего солнца-царства! Я во всем буду покоряться Хозрев-паше.
- Нет! Нет, Моурав-бек! - испуг мелькнул в глазах султана. - Ни в чем! Сохрани аллах, ни в чем! Не должен его слушать! Он только для виду... для... успокоения османов. Пусть кичливо едет впереди, но мысленно разрешаю считать его тенью хвоста твоего коня... Знай, я повелеваю тебе выступить на поле битв двухбунчужным пашой.
Султан подал знак, и тотчас, словно из стены, выступили Дальмендар-ага, держа на подставке красный тюрбан Мурада IV, сверкающий огромным алмазом, и Селикдар-ага, приподняв султанский ятаган, чарующий бело-синими ножнами. Они важно стали по обе стороны трона.
Появился чауш-баши - верховный церемониймейстер. Отдав низкий поклон, он повторил знак султана. Забили барабаны.
Едва касаясь ковра, смиренно вошли два янычарских капитана в шлемах, покрытых белой кисеей, обшитых вокруг золотым галуном. Оба капитана по чину были в желтых сапогах и подпоясаны золотыми шарфами. Отдав низкий поклон султану, они повторили знак чауш-баши.
Два чауша в красных кафтанах и в шапках с черными перьями внесли бунчуки. На высоких древках колыхались конские хвосты, выкрашенные красной краскою, увенчанные головкой из тонких волосяных веревок, которые ниспадали на хвосты, мешая белый цвет с черным, а над головкой высилась медная позолоченная маковка. Низкий поклон, и чауши остановились как вкопанные.
Мурад IV повелительно указал на бунчуки:
- Моурав-бек, вот два моих бунчука! Я их получил от аллаха - и во имя аллаха препоручаю тебе! Верховный везир по званию имеет их пять, но твои два - тень бунчуков аллаха на земле! Пронеси их до башен Исфахана, и пусть их тень падет на пятый трон шаха Аббаса! Ты разум и сердце войска! Ни в чем не выражай послушание...
Султан сделал энергичный жест рукой. Тотчас все придворные скрылись. Исчезли, как видение, и войсковые бунчуки.
- ...Хозрев-паша! Золото, которым блещет он, не более, чем отражение медного котла в дождевой луже. Он создан творить нечестивости, но я, "средоточие победы", сказал ему: "Во имя закона Мухаммеда, не препятствуй ни в чем тому, кто устремит к славе два моих бунчука. Аллах милосерд, посылай ко мне гонцов на чайках, конях и верблюдах. Каждая победа приблизит тебя к третьему бунчуку. Да сопутствует тебе память: султан - могущество! Вечная слава! Счастье и благополучие! Власть! Здравие! И бесконечные дни! Да погибнет шах Аббас! Аллах с теми, кто творит справедливость! Я запасусь терпением, а ты - желанием побеждать!
Нередко черные тучи обволакивали душу Георгия. И теперь, несмотря на витиеватые речи султана, чудилось ему: эти тучи превратили день в ночь, из которой нет исхода ни по одной тропе войны и мира.
Но с присущей ему волей он заставил свое лицо выражать одно лишь спокойствие. Шаги были так же тверды и равномерны, а рука по-прежнему не спеша теребила волнистый ус.
Он старался как можно мягче объявить "барсам" волю султана, вернее волю злобствующих пашей и мулл. К его удивлению, "барсы" не проявили особого гнева, только Димитрий побагровел и выругался:
- Яд везира на его же язык! Пусть хоть на полторы агаджи тащится впереди, мы умышленно отстанем. Пусть собачий петух кичится полумесяцем на зеленом шелке, - судьбу сражений решит "барс, потрясающий копьем".
- О-о, Димитрий, молодец! - подхватил Дато. - Подкинем игральные кости так, чтобы у Хозрева заныли его собственные! Пропустим вперед его пять бунчуков и "священные" знамена - пусть за везиром шуршит шелк, за нами будет бряцать оружие.
"Барсам" пришлась по сердцу затея превратить верховного везира в передового гонца, извещающего встречные вилайеты о выступлении войска султана на битву с ненавистными всем османам вероисказителями - шиитами.
- О Георгий, на чайках, конях и верблюдах устремятся в Стамбул гонцы. Пусть "средоточие победы" легко расходует запас терпения. Он скоро узнает, что на войне, где бы ни находился Великий Моурави, он всегда впереди.
В Мозаичном дворце шли последние приготовления, "Барсы" отбывали на войну. И хотя этого события ожидали давно, но женщинам казалось оно грозой, согнавшей голубизну с неба и румянец с их щек.
Не было ни суеты, ни оживления. Почему? Ведь с этого часа они начинают приближаться к Картли. И разве впервые покидают очаг бесстрашные ради поля брани?
Нет, конечно, нет! Но... Русудан молчала, Хорешани заботливо пересматривала хурджини, особенно переметную суму Гиви, - ведь этот вечный мальчик никогда о себе сам не позаботится. А Дареджан? О, у нее есть причина лить двойные ручьи слез: с Эрасти привычно прощаться, но впервые уходит от нее Бежан. Сам умолил отца взять. Уж не божий ли промысел?
И как-то все обрадовались, когда нежданно пришел Халил, этот вестник удач. Да, он пришел пожелать витязям "бархатную дорогу" и, кстати, обрадовать их известием о том, что Вавило Бурсак покинул Стамбул на рассвете и все будет, как порешили.
"Барсы" предались радости за атамана, Халил вновь повел разговор, но совсем не о бархате. Благодаря Рехиме, которая посещает гаремы влиятельных пашей, многое узнается, ибо умащивание лица душистой мазью не мешает знатным ханым обливать друг друга помоями и у себя в гареме, и в гаремах дружественных пашей. Но сейчас они шипят об одном: верховный везир не допустит Моурав-бека стяжать себе славу победителя, он, Хозрев, сам идет против шаха Аббаса и... конечно, вернется победителем. Не кто иной, как везир, блеск пяти бунчуков! Особенно свирепствует Фатима: "О, разве правоверные допустят гяура пресечь дорогу всесильному везиру к славе?! Недолго ждать - скоро Стамбул захлебнется от восхищения тем, кто одержит невиданные победы, - любимцем полумесяца, первым везиром Хозрев-пашою!"
И внезапно Халил разволновался:
- Моурав-бек! И вы, благородные спутники, внемлите моим предостережениям: что-то подлое затевают против вас. Не надо, чтоб сломался обух у топора. Будьте осторожны, как те олени. Но, видит аллах, этого мало! Разве пример с семьей Афендули вам ничего не говорит? Разве против бешеных зверей достаточны храбрость, отвага, бесстрашие?
- Что же ты предлагаешь, благородный друг, кроме осторожности и отваги?
- Моурав-бек, выслушай благосклонно совет, подсказанный мудростью. Но против всех бешеных помогает оружие, ибо они хитры и не имеют совести; они сеятели несчастья, а сами остаются не только неуязвимыми, но еще победителями.
- Э, дорогой, что же, кроме оружия, может помочь?
- Яд.