Запугивая княжество, тиран Арагви хотел провозгласить намеченную им сумму, но, боясь, что его заподозрят в измышлении, назвал лишь половину. И тут же похвалил себя за осторожность, ибо князья и от этого обомлели, а потом разразились такими криками, что оруженосцы и телохранители обнажили клинки. Владетели вновь напомнили, что все, что полагалось царю, уже за год вперед заплатили. И еще трех месяцев не прошло... Вдоволь пошумев, князья поинтересовались, какой ответ выковал Зураб в кузнице своего ума. Оказывается, от имени князей Зураб ответил устно отказом и, обратясь письменно к царю, предложил прислать три тысячи дружинников, дабы с их помощью обложить азнауров. Без шашек просимое не собрать.
Долго и дружно хохотали князья, восхваляя Зураба. Качибадзе померещилось, что спинка его кресла стала голубой, как небо. А Гурамишвили облегченно вздохнул, словно ему безболезненно вырвали сломанный зуб.
И, точно в пылу откровенности, Зураб воскликнул:
- Царь царей одобряет обложение азнауров, но... только с помощью картлийских дружинников. А если так, то почему должны кахетинцам собранное отдавать?
- Не должны! - выкрикнул Церетели. - Не должны!
- Ты думаешь, дорогой... - Джавахишвили захлебнулся. - Князья!.. Обсудим!..
- Обсуждать незачем, милостиво соберем с каждого замка по пятьдесят дружинников и ринемся на азнауров.
- А если они царю пожалуются? И вдобавок предложат взять в свою службу и их войско? - осторожно заметил Палавандишвили.
Князья примолкли. Подумав, Липарит сказал:
- Мыслю, царя обрадует наша расправа. Но "богоравный" тут же потребует себе трофеи и до последнего шаури отберет. Кроме убытка, нам ничего не достанется.
- Вселюбезные! Я еще такое думаю, - заметил Цицишвили. - Азнауры молчать не будут, тоже оружие обнажат. Многие из них выученики Саакадзе. Значит, мы и людей должны потерять и конями пожертвовать.
- А прибыль кахетинцы заберут! - завопил Квели Церетели, задыхаясь так, словно без скакуна промчался не менее чем две агаджи. - Я не согласен, и так от саакадзевцев потерпел.
- А кто согласен за чужих сражаться?
- Почему за чужих, князь Качибадзе?
- Э-э! Если добротой страдаешь, пошли от замка Эмирэджиби свою долю... На твоем знамени лев рубит гиену.
Затихшие было князья опять заволновались. Уж очень соблазняла возможность присвоить азнаурские богатства. И кто-то воскликнул:
- Достойные витязи, выходит - мы преданы поруганию? И на своей земле отныне не властны?
Выждав, когда князья распалились до предела, Зураб медленно произнес:
- Князья! Как ни горько, вы правы: мы не властны на земле своей! Ибо все лучшее забирают приближенные царя... А они, покарай их бог, все кахетинцы... И это теперь, когда мы сами можем обогатиться, особенно землей, лесом, виноградниками... Ведь если монеты можно укрыть, то землю никак не схоронишь. А вы знаете, как щедро Саакадзе раздавал именно землю своим азнаурам.
- Что же ты предлагаешь, Зураб? - почему-то насупился Вахтанг Кочахидзе и стал похож на филина.
- Не я, а вы, цвет царства, должны решить: или совсем отказать, уповая на справедливость, или отдать трофеи кахетинцам, или...
- Или что? Говори, князь! Выходит, раздразнил богатством и мимо хочешь пронести?
- Не таков князь Зураб Эристави, чтобы мимо князей проносить не только фазанку, но и воробья. Я предлагаю использовать золотое правило: "Сильный, не спи!" и отнять у злейших врагов наших, азнауров, все, от пашни до папах, и добычу честно поделить между нами, князьями.
- А если царь свою долю потребует: и папахи и пашни?
- Царь сам не потребует - "богоравный"! А его советчикам откажем.
Вновь наступила тишина. Владетели погрузились в раздумье. Их соблазняло богатство, но... пойти против царя?.. Наиболее благоразумные уже решили отказаться, используя серебряное правило: "Своя голова ближе к телу". Но большинство не в силах было это сделать. Поднялся Липарит:
- Значит, князь, к непокорности царю призываешь?
- Я?.. Уж не ослышались ли? Теймураз-царь - отец моей жены. Я кровь пролью за ту любовь, которую он питает ко мне. Призываю ударить по рукам кахетинских князей, вырывающих у нас изо рта не только лучшие куски сочного мяса, но и кости, предназначенные для кормления собак. Достойные! Даже купцы собираются дать отпор кахетинскому купечеству. Что же, княжество глупее или трусливее владык майдана?
- Прав! Прав Зураб!.. Доколе нам лобызать цаги Чолокашвили, из дерева вытесанного!
- Кто лобызает? Ты, Церетели, перестал ездить в Телави, а мы еще не начинали, помогай нам бог!
Дружным хохотом ответили на шутку старика Эмирэджиби.
Нельзя было понять, согласны князья или нет: одни настаивали: "прав!", другие упрекали, что призывает к недопустимому - унижению престола царского.
Не ожидал Зураб такого сопротивления наиболее влиятельных и, хотя не верил в легенду о Тэкле, решил применить это сильно действующее оружие. Встав, он придал лицу торжественное выражение:
- Друзья! Я главное не сказал: нам грозит непомерная опасность, ибо воцарение Тэкле равно возвращению Саакадзе.
- Помилуй и спаси нас, пресвятая богородица!..
- Ты прав, Квели Церетели. Ибо спасутся только Мухрани, Ксани и Барата.
- Мало спасутся, но еще помогут "барсу" доконать нас.
- А о Шадимане почему забыли? Или не он чудом избежал удара твоего меча, Зураб Эристави? - сухо спросил Липарит, кинув на черную спинку кресла взгляд, полный ненависти. - Еще недооцениваешь азнауров, - тоже от тебя, Зураб, немало гозинаков с перцем поели. Сейчас жаждут запить их вином, похожим на княжескую кровь.
Тревожно оглядел князей Зураб. Снова скакун его судьбы топтался перед барьером строптивцев. И он решил, что надо отступать, ибо временное отступление, как учил Георгий Саакадзе, не есть поражение. Приложив ко лбу перстень с вырезанным на камне хевсурским крестом, он медленно проговорил:
- Благородный князь Липарит, мы все знаем твою мудрость и отвагу и внимаем тебе, как воин трубному призыву. Что ты предлагаешь?
- Прибегни, Зураб, вновь к обложению азнауров, ибо царица Тэкле уже воцарилась над ангелами в раю.
- Если так, почему церковь играет на том, что стало достоянием неба?
- Выгодно, князь Цицишвили. А еще - на духовенство Кахети сердятся наши иерархи: за первенство те сражаются. Пока царь колеблется, но может и согласиться. А наш святой отец такое не любит. И определило черное княжество пугать паству именем страдалицы Тэкле, мужественной и самоотверженной жены святого царя-мученика Луарсаба Второго. Не грех ли, князья, тревожить тень ушедшей за своим царем?
Когда разверзаются могилы, молчат даже святотатцы. Не по себе стало владетелям - некоторые, смущенно потупив взор, теребили мех на отворотах куладжи, другие почему-то не могли расстаться с платком и мяли в потных руках шелк.
Лишь Зураб сохранял наружное спокойствие, и только голос его стал звучать несколько глуше, словно зал обложили сумерки серым войлоком.
- Если духовенство вводит в заблуждение Картли, мы ни при чем, привыкли верить церкви, да продлит нам всеблагий бог дни и лета.
- И я добавлю, - сурово сказал Палавандишвили. - Наше духовенство действует на благо Картли. Разве мало нам бед от кахетинцев, еще не хватает их церковь, разоренную персами, содержать?! А разве не к тому идет?! Одна надежда: наш католикос не уступит, а в таком деле любое оружие хорошо.
- Да, "цель оправдывает средства"! - внезапно расхохотался Качибадзе. Это мне один иезуит в Самегрело сказал, куда я ездил, чтоб купить для дочери моего двоюродного брата знатного жениха.
Ражден Орбелиани властно поднял руку. Зураб обрадовался: скажет о самом важном. Орбелиани предложил: