Они ложатся рядком или откладываются в сторону, вверх рубашкой, а мы смотрим и ждем чуда. Вот бы выиграть!
Углядишь у соседа короля - и сердце падает. Ну, все... Выиграет он.
- Не очень-то задавайся. Иногда мелкая карта стоит больше короля.
- Где это ты у меня видел королей?
- А ты думаешь, раз молчишь, так и карты онемели?
- Подумаешь, короли! На что они мне нужны! У меня есть карточка получше самой дамы!
- Врешь! А ну покажи!
Мы наваливаемся на хвастунишку Абрашку.
- Иди верь этому пустомеле! Ты что брыкаешься? Вон из-за тебя я уронил карту.
- Ну конечно, из-за меня! - Абрашка передразнивает брата. - Дурак! Они у тебя, дурака, сами на пол валятся, от страха.
- Нахал! Отдай мою карту или выходи из игры!
- Как же! Жди!
Абрашка скачет на одной ножке и ржет-заливается:
- А я вас обдурил! Вот она, дама-то! Что, съели?
Он первым увидел у соседа карту, ту самую, нужную.
- Отдай! Это моя! С ворами не играют! Так нельзя! Не считается!
- Откуда ты знаешь, как можно, а как нельзя? Тоже мне, мудрец нашелся!
- А ты жулик! Вечно все перевираешь!
Братья вцепляются друг в друга. На полу около стола настоящая свалка. Разлетаются карты, опрокидываются стулья. Тычки, тумаки, затрещины так и сыплются. Война не на шутку, кулаки вместо пулеметов.
- Все равно дама была не твоя!
- Как это?
Абрашка не унимается:
- Со стола или с пола - не важно, я взял карту, значит, она моя, а тебе шиш!
- Ах так? Вот тебе, собака. Теперь не отвертишься.
- Дети, тихо! Сколько вы будете там вопить! Спать не даете! Уже полночь!
Братья замирают и переглядываются - отцовский голос из спальни действует на них как холодный душ.
Я молча подбираю карты. И мне все кажется, что они тоже дерутся.
Выигранные копейки мешают заснуть.
Я сунула их под подушку, но они пролезают сквозь перья, шепчут, щекочут мне уши.
Притронуться к ним я боюсь, будто они краденые.
Еле дождавшись утра, отдаю их первому нищему, который постучался в дом.
ХАНУКАЛЬНЫЕ ДЕНЬГИ
Мама как-то сказала мне, что я родилась на Хануку, в день пятой свечи.
Но кто у нас в доме знает об этом?
Никому из братьев дела нет до дней рожденья.
- Родились, и ладно. Эка невидаль! Чего тебе надо? Еще раз родиться хочешь?
- Это еще что? - обрушился на меня отец. - Что вдруг за новый праздник объявился? До такого только нечестивая голова могла додуматься.
Что ж, оставалось радоваться Хануке и довольствоваться двумя десятикопеечными монетками, ханукальными деньгами, которые мы, дети, получали от папы и от дедушки.
На эти деньги можно было нанять сани и покататься. А нас было хлебом не корми - дай покататься на настоящей лошади. Вот почему эти две серебряные монетки звенели и пели, как бубенцы в санной упряжке, что везет нас по городу.
Дедушкина монетка особенно блестела, можно подумать, он ее к Хануке специально начищал.
К дедову дому мы с Абрашкой и бежим в первый праздничный день с утра пораньше.
Если дедушка еще спит, мы его будим, уж не забыл ли он, что на дворе Ханука?
А где живет наш дедушка? Как уж так вышло, не знаю, но живет он не на еврейской улице. Она называется Офицерская. Правда, там неподалеку расположено сразу несколько синагог.
Улица состоит из белых домиков. Белоснежная улица. И самая спокойная в городе. Ни одной лавки, тишина. Уснуть можно. Не дай Бог тут громко рассмеяться. Тут же из-за цветочных горшков, которыми уставлены окна, вынырнут головы старушек в пестрых чепцах:
- Эй вы, негодники! Перестаньте хохотать!
Как будто у них во всех этих домиках лежат больные старички.
Домики такие приземистые, что в них только лежать и можно. А если приходил человек большого роста? Наверное, ему приходилось сгибаться в три погибели.
Может быть, поэтому бабушка с дедушкой год от года становятся все меньше.
Некоторые домики совсем осели. Кажется, старички, которые там живут, вросли в землю, и непонятно, стоят ли цветы на подоконниках или растут прямо на улице.