Я проскальзываю за ним следом.
- Будешь зажигать свечу на хавдалу, папа, да? [Хавдала - церемония завершения священного дня с возжиганием особой свечи]
Мы возвращаемся в дом. Я несу толстую витую свечу, оплывшую воском, точно каплями трудового пота... Она горит широким, густым пламенем. Папа гасит ее, погружая в бокал с вином, вино льется через край на скатерть.
- Доброй недели!
- Доброй недели! - отзывается мама, а про себя думает: "Хоть бы она и правда была доброй, новая неделя!"
И тень будничных забот ложится на ее лицо.
НАСТАВНИК
Во двор легкой тенью скользит старенький ребе, наш учитель.
При виде его у меня екает сердце.
Маленький, сухонький, он жмется к стенкам, будто боится кого-нибудь задеть. Выцветшее зеленовато-черное пальтецо еле прикрывает его узкие плечи. Жалко свисает облезлая козлиная бородка.
- Ну что, Башенька? Выучила алфавит? Поди, позови Абрашку. Сегодня мы постараемся хорошо заниматься, да?
- Абрашка! Абрашка! Ребе пришел! - Я бегу в дом.
Но брат уж конечно и сам видел ребе. И шепчет мне из укромного местечка, куда всегда запирается, когда приходит время урока:
- Поди пока что дай ему чаю с вареньем.
- Но ты придешь? - шепчу я в дверную щелку. - Не могу же я все время сидеть с ним одна.
- Иди-иди, я скоро приду. Скажи, что у меня болит живот!
Ребе подходит к столу.
Вздыхает, сморкается, протирает очки и берет понюшку табака. А взбодрившись, раскрывает и принимается листать молитвенник, который у него всегда с собой.
- Ну-с... Где же вы, детки? - Он поднимает голову не отрывая пальца от страницы.
Я здесь, ребе. Вот, хотите чаю? - Я ставлю рядом с молитвенником стакан горячего чая.
Пар от него затуманивает стекла очков ребе. Вишневый дух щекочет ноздри.
Ребе отхлебывает глоточек, обжигается. Но не отодвигает стакан, пока не допивает до конца.
- Налить вам еще чаю, ребе? - И, не дожидаясь ответа, я хватаю пустой стакан и бегу на кухню.
- А где Абрамеле? Он дома?
Старый учитель велит мне перестать таскать чай.
- Да, ребе, сейчас я его позову. Он сказал, что скоро придет.
- Абрашка! - колочу я в дверь. - Учитель ждет! Выходи!
- А ты ему чаю давала? С вареньем?
- Три стакана! Его уже тошнит от этого варенья! Я боюсь... выходи сейчас же!
- Я что, виноват? Не могу я выйти. У меня и вправду живот разболелся!
Врет Абрашка, знаю я его. Ничего у него не болит. Просто тянет время.
Я плетусь назад, к учителю. Он сидит смущенный, перед пустым стаканом.
- Еще стаканчик, ребе? В самовар как раз, я видела, подложили горячих углей. - И, прежде чем ребе успел ответить, беру его стакан.
Ставить полный стакан на стол мне стыдно. Стыди смотреть ребе в глаза. От горячего чая его разморило, начинают моргать глаза.
Мне вдруг становится страшно. Может, ребе дурно? Ага! Он сидит как ватный, закрыв глаза и уронив голову.
Смотрю на него и не узнаю. Он стал совсем-совсем дряхлым. Его хилое туловище скрыто столом, видны только высохшее лицо и бороденка.
Я только теперь замечаю, какой у него изможденный вид, какая тоненькая шея. Он желтее пожелтевших страниц так и оставшегося лежать раскрытым на столе молитвенника. Усы и кончики пальцев тоже желтые - от табака.
Он и правда такой старый? Может, это его убогое пальто пахнет старостью?
"Что, если, - думаю я, - ребе не сможет сам добраться до дому? Может, надо сказать его родным, чтобы пришли за ним? А кто знает, где он живет? Есть ли у него дети? Интересно, они тоже такие замухрышки?"
Да никого у него нет... у меня сжимается сердце. Ребе один на свете, как валун посреди поля.
Хорошо, что он уснул и не видит, как я краснею. Мне кажется, он уснул не от выпитого сладкого чая, а от огорчения. Мы не хотим с ним заниматься. А он такой кроткий, он хочет, чтобы мы по меньшей мере выучили алфавит и, по его выражению, "одолели хоть строчку из Библии".
Но почему же он боится и слово нам сказать? Уж лучше бы кричал! Ведь дети ему не "хозяева"!
А мы, дураки, жалеем ребе, только когда он спит!
Мне хочется сказать ему, что с сегодняшнего дня, клянусь, я буду прилежно учиться и не буду больше упаивать его чаем. Но тише! Я, кажется, шепчу слишком громко. Еще разбужу его...
И я сижу не шевелясь.
Ой! Ведь Абрашка может выйти из своего убежища и разбудить ребе! Пусть бедный старик хотя бы у нас отдохнет от трудов! Дома он, наверное, по ночам изучает Тору и совсем не высыпается.
Из открытого окна вдруг доносится приторный запах горячего шоколада. Пахнет так сильно, что я с опаской смотрю на ребе: не проснется ли?
Ароматное облачко кружит над головой. Щекочет ноздри, дразнит язык. Вкуснота!
Ужасно жалко, что именно сейчас меня нет во дворе. В кондитерской "Жан-Альберт", прямо под нами, варят шоколад. Им поливают свежевыпеченные пирожные.