65845.fb2
- Спросите, отец не слишком разволнуется, если я войду, - попросила Катрин. Питу прошел в комнату, поговорил с доктором и почти тотчас вернулся к Катрин.
- Он получил такое сильное сотрясение мозга, что никого пока не узнает. Так сказал господин Жильбер. Держа маленького Изидора на руках, Катрин вошла.
- Дайте мне мальчика, мадемуазель Катрин, - предложил Питу. С секунду Катрин пребывала в нерешительности.
- Дайте, дайте, - настаивал Питу. - Это все равно как если бы вы сами держали его.
- Да, вы правы, - согласилась Катрин. И она передала ребенка Анжу Питу, как передала бы брату, если бы он у нее был, а может, сейчас она это сделала даже с большим доверием, и подошла к кровати отца. У изголовья сидел доктор Жильбер. Состояние больного мало изменилось; он все так же полулежал, опираясь спиной на подушки, и доктор смоченной в воде губкой увлажнял бинты повязки, наложенной на рану. Из-за страшной потери крови лицо Бийо было смертельно бледно, несмотря на то что у него началось воспаление и лихорадка; опухоль дошла до глаза и захватила часть левой щеки. Почувствовав прохладу, раненый пробормотал что-то бессвязное и приоткрыл глаза, но неодолимая тяга ко сну, которую врачи именуют комой, вновь затворила ему уста и смежила веки. Катрин, подойдя к кровати, опустилась на колени и, воздев руки к небу, прошептала:
- Господи, ты свидетель, что я от всего сердца молю тебя сохранить жизнь моему отцу! Это все, что она могла сделать для отца, который хотел убить ее возлюбленного. При звуках ее голоса по телу раненого пробежала дрожь, его дыхание стало чаще, он открыл глаза, и его взгляд, проблуждав некоторое время словно бы в поисках, откуда донеслись эти слова, наконец остановился на Катрин. Его рука дернулась, чтобы отогнать видение, которое раненый, вернее всего, принял за порождение лихорадочного бреда. Взгляд дочери встретился со взглядом отца, и Жильбер с ужасом увидел, как их глаза вспыхнули, но не любовью, а скорее ненавистью. Катрин встала с колен и тем же уверенным шагом, каким вошла, подошла к Питу. А Питу, встав на четвереньки, играл с ребенком. Катрин схватила сына с каким-то неистовством, которое подошло бы, пожалуй, любящей матери-львице, а не женщине, и, прижав его к груди, воскликнула:
- О дитя мое! Дитя мое! В этом крике выразилось все - страх матери, жалоба вдовы, боль женщины. Питу вызвался проводить Катрин до конторы дилижансов. Дилижанс на Виллер-Котре отходил в десять утра. Однако Катрин воспротивилась.
- Нет, - заявила она, - вы же сами сказали: ваше место с тем, кто остается один. Не провожайте меня, Питу. И она подтолкнула Питу к комнате, где лежал раненый. Ну, а когда Катрин приказывала, Питу мог только подчиняться. Питу вернулся к постели Бийо; тот, услышав звук достаточно тяжелых шагов капитана национальной гвардии, открыл глаза, и на лице его появилось благожелательное выражение, пришедшее на смену той ненависти, что омрачила его, подобно грозовой туче, при виде дочери; Катрин же, держа на руках сына, спустилась по лестнице и дошла по улице Сент-Оноре до особняка Пла-д'Этен, от которого отходил дилижанс на Виллер-Котре. Лошади уже были запряжены, форейтор сидел в седле, но в карете оставалось одно свободное место, и Катрин заняла его. Через восемь часов дилижанс остановился на Суассонской улице. Было шесть вечера, то есть еще совсем светло. Будь Изидор жив, а ее мать здорова, Катрин, приехавшая повидаться с нею, велела бы остановиться в конце улицы Ларньи и, обойдя город, прошла бы незамеченной в Писл?, потому что ей было бы стыдно. Но сейчас, став вдовой и матерью, она вовсе не думала о насмешках провинциалов и вышла из кареты без вызова, но и без страха, тем паче что в трауре она казалась ангелом печали, а ее сын - ангелом лучезарным, который должен был был прикрыть ее от оскорблений и презрения. Поначалу Катрин не узнали: она так побледнела и так изменилась, что стала не похожа на себя; к тому же лучше всего укрывало ее от взглядов жителей Виллер-Котре достоинство, с каким она держалась и которое переняла, общаясь с благовоспитанным человеком. Узнала ее только одна особа, да и то когда Катрин была уже далеко. Этой особой была тетушка Анжелика. Тетушка Анжелика стояла у дверей городской ратуши и судачила с несколькими кумушками о присяге, которую должны принимать священники; она сообщила, что слышала, как аббат Фортье заявил, что никогда не присягнет якобинцам и революции и скорее примет мученический венец, чем склонит шею под революционное иго.
- Ой! - вдруг вскрикнула она, прервав свою речь. - Господи Иисусе! Да это же дочка Бийо со своим ублюдком вылезла из дилижанса!
- Кто? Катрин!.. Катрин!.. - всполошились кумушки.
- Ну да! Видите, как она улепетывает по переулку? Тетушка Анжелика заблуждалась: Катрин не улепетывала, Катрин торопилась к матери и потому шла быстрым шагом. А в переулок она свернула, потому что тут дорога была короче. Несколько ребятишек, услышав, как тетушка Анжелика воскликнула: "Это дочка Бийо!" - и возгласы кумушек: "Катрин? Катрин!" - побежали вслед за нею, а догнав, закричали:
- И правда, это же мадемуазель!
- Да, дети, это я, - ласково ответила им Катрин. И дети, которые любили ее, потому что она всегда чем-нибудь их одаривала, а если у нее ничего не было, то просто говорила доброе слово, закричали ей:
- Здравствуйте, мадемуазель Катрин!
- Здравствуйте, дружочки! Моя матушка еще жива?
- Да, мадемуазель! А кто-то из ребятишек сообщил:
- Доктор Рейналь говорит, что она протянет еще дней восемь-десять.
- Спасибо, ребятки! - поблагодарила их Катрин и дала несколько монеток. Дети побежали обратно.
- Ну что? - обступили их кумушки.
- Это она. Спросила про свою мать и дала нам по монетке, - отвечали ребята и продемонстрировали полученные монеты.
- Видать, она задорого продает себя в Париже, раз может раздавать детям серебряные монеты, - заметила тетушка Анжелика. Тетушка Анжелика не любила Катрин Бийо. Да и то сказать, Катрин Бийо была молода и красива, а тетушка Анжелика стара и страшна; Катрин Бийо была высока и стройна, а тетушка Анжелика - коротышка, да к тому же хромая. И потом, на ферме Бийо нашел приют Анж Питу, когда тетушка Анжелика выгнала его из дома. И наконец, это Бийо пришел к аббату Фортье в день объявления Декларации прав человека и заставил его отслужить мессу у Алтаря отечества. Всего этого было уже достаточно, а ежели прибавить сюда омерзительный характер тетушки Анжелики, то и более чем достаточно, чтобы она возненавидела всех Бийо вообще, а Катрин в особенности. А уж когда тетушка Анжелика ненавидела, то ненавидела всей душой, как истая ханжа-пустосвятка. Она помчалась к м-ль Аделаиде, племяннице аббата Фортье, и сообщила ей новость. Аббат Фортье ужинал карпом, изловленным в прудах Валлю; карп был обложен ломтиками крутых яиц и подан со шпинатом. День был постный. Аббат изобразил суровую, аскетическую мину, подобающую человеку, который каждый миг ожидает мученического конца.
- Ну, что там еще? - крикнул он, услышав шушуканье в коридоре. - Пришли за мной, чтобы испытать мою твердость в вере?
- Еще нет, дорогой дядюшка, - ответила м-ль Аделаида. - Это только тетушка Анжелика, - вслед за Анжем Питу все стали так звать старую деву, - пришла рассказать мне о новом скандальном происшествии.
- Мы живем во времена, когда скандалы стали привычным делом, - заметил аббат Фортье. - Ну и о каком же новом скандале сообщила тетушка Анжелика? М-ль Аделаида впустила тетушку Анжелику пред светлые очи аббата Фортье.
- Покорная слуга господина аббата! - приветствовала его тетушка Анжелика.
- Вы должны говорить .служанка." Запомните это, тетушка Анжелика, - поправил ее аббат, в котором заговорил педагог.
- А я всегда слышала, как говорят .слуга., - объяснила та, - и говорю так, как слышала. Простите меня, господин аббат, если я обидела вас.
- Вы не меня обидели, тетушка Анжелика, а синтаксис.
- Я извинюсь перед ним, как только увижу, - смиренно пообещала тетушка Анжелика.
- Ну, хорошо, хорошо. Не хотите ли стаканчик вина?
- Благодарю вас, господин аббат. Я не пью вина.
- И зря. Каноны церкви вина не запрещают.
- Я не пью его не потому, что оно запрещено или нет, а потому, что оно стоит девять су за бутылку.
- А вы все такая же скупердяйка? - поинтересовался аббат, откидываясь в кресле.
- Господи, да как вы можете так говорить, господин аббат? Какой же мне еще быть при моей-то бедности?
- Ну уж, будто вы так бедны! И это при том, что я даром отдал вам сдачу внаем стульев, хотя любой другой платил бы мне за это сто экю в год.
- Ах, господин аббат, а на что бы жил этот любой другой? Я и то перебиваюсь с хлеба на воду.
- Вот потому-то, тетушка Анжелика, я и предлагаю вам стаканчик вина.
- Соглашайтесь, - шепнула м-ль Аделаида. - Дядюшка рассердится, если вы откажетесь.
- Вы думаете, господин аббат рассердится? - удостоверилась у нее тетушка Анжелика, умиравшая от желания согласиться.
- Ну конечно.
- Тогда, господин аббат, чтобы не обидеть вас, пожалуйста, налейте мне вина на два пальца.
- Ну, то-то же! - промолвил аббат Фортье и налил полный стакан превосходного, прозрачного, как рубин, бургундского. - Выпейте, тетушка Анжелика, и, когда вы будете пересчитывать свои экю, вам покажется, что их у вас вдвое больше. Тетушка Анжелика уже поднесла стакан ко рту.
- Мои экю? - воскликнула она. - Ах, господин аббат, не говорите так! Вы - служитель Божий, и вам могут поверить.
- Пейте, тетушка Анжелика, пейте! Тетушка Анжелика, словно для того, чтобы доставить удовольствие аббату, омочила уста в вине и, закрыв глаза, с благоговением выпила примерно треть стакана.
- Ох, какое крепкое! - промолвила она. - Не понимаю, как можно пить неразбавленное вино.
- А я, - заметил аббат, - не понимаю, как можно разбавлять вино водой. Но это к слову. Знаете, тетушка Анжелика, я готов держать пари, что у вас припрятана тугая кубышка.
- Господин аббат, да как вы такое говорите! Мне даже годовой налог в три ливра десять су заплатить не из чего! И старая святоша отпила вторую треть стакана.
- Говорите, говорите, а я вам скажу, что если ваш племянник Анж Питу в день, когда вы отдадите Богу душу, хорошенько поищет, то небось найдет какой-нибудь старый шерстяной чулок, на содержимое которого сможет купить всю улицу Пл?.