Корнев и Мангакис переглянулись.
- Похоже, что дело серьезно, - заметил Корнев. - И если их не остановят...
- Как вы можете сейчас об этом думать! Советник нервно вскочил.
- Этот зверь - сумасшедший. И он не остановится перед убийством моей дочери и вашего сына. Для него это ровно ничего не значит. Вы понимаете? Он убийца, профессиональный убийца!
- А что вы предлагаете? Пойти и сказать ему, что они действительно схватили Мануэля Гвено?
Корнев вышел из-за стола, прошелся по холлу. Радист, устроившийся на веранде, не спускал с него настороженных глаз.
- Я не знаю... Я просто не знаю, что делать в таких случаях!
Грек опять хрустнул пальцами.
- Но я не хочу, понимаете, не хочу вмешиваться в эту историю! Я сыт по горло прошлым. Я проиграл войну, я потерял веру в страну, которую любил как страну свободы. Даже жену у меня отняла политика. И единственное, что у меня еще осталось в жизни, - это Елена. И я отдам все, все... - Он помолчал. -...чтобы спасти свою дочь!
- Ценою жизни другого человека? А что она скажет вам, когда узнает об этом?..
Корнев вздохнул, на мгновение задумался.
- Нет, - решительно сказал он. - Мне бы Евгении этого не простил.
- Но нельзя допустить, чтобы...
На Мангакиса было страшно смотреть. Перед Корневым был глубокий старик - с трясущимися руками, опущенными плечами, раздавленный жизнью.
- Что же делать?
В голосе Мангакиса было отчаяние.
- И потом ведь майор сказал, что все равно расстреляет этого человека - министр он или не министр. Корнев посмотрел на часы:
- Пять минут одиннадцатого. Значит, у нас, если верить майору, в запасе 25 минут. Наступать они начнут в одиннадцать и к этому времени рассчитывают захватить радиостанцию.
- А полицейская казарма уже захвачена. Если они победят...
-...все ваши реформы полетят к черту! - окончил его мысль Корнев.
Мангакис вздрогнул и закусил губу.
- И вам придется испытать еще одно поражение в жизни. Последнее и окончательное!
Он пристально смотрел в лицо экономического советника, и голос его был холодным и жестким:
- Вы лжете самому себе, Бэзил. Посмотрите на себя со стороны и признайтесь в этом хотя бы сейчас.
Мангакис упрямо мотнул головой.
- Нет! Нет! И еще раз нет!
Корнев прищурился.
- Нет, Бэзил, жизнь не сломила вас!
Он помолчал, прошелся по холлу. Затем подошел и остановился перед сидящим на стуле советником.
- И напрасно вы стараетесь убедить себя, что можете отречься от того, что вам дорого. Признайтесь хотя бы сейчас, в этот момент: вы любите то, что делаете в Богане вместе с Мануэлем Гвено, вместе с людьми, с которыми вы работаете, позабыв о том, что их кожа отличается от вашей. Признайтесь, ведь вы мечтаете тайком о том времени, когда в Богане люди будут служить тем идеалам, за которые вы в свое время сражались в Греции. Вы мечтаете выиграть здесь борьбу, которую проиграли в сорок девятом. И победить не оружием, а силой своих знаний, отданных людям маленькой африканской страны.
- Но что вы всем этим хотите сказать? - хрипло проговорил Мангакис. Лицо его осунулось, он словно сразу постарел.
- Иногда достигнутое необходимо защищать с автоматом в руках! отчеканил Корнев. - Вы были в ЭЛАС не меньше чем полковником.
- Я отказался от прошлого!
- И это говорит герой гражданской войны Микис...
- Молчите! - вскочил Мангакис. - Вы... Откуда вы знаете мое имя?
Корнев спокойно положил ему руку на плечо.
- В юности я писал стихи о Греции и собирал вырезки - статьи, карты, фотографии. Наша война уже кончилась, и я не успел убежать на фронт, хотя и пробовал трижды. А вы дрались с фашистами...
Он прищурился:
- В одном из наших журналов был напечатан и очерк о вас, о полковнике ЭЛАС Микисе Ставропулосе!
- В газетах было, что я погиб, - глухо ответил Мангакис.
- У меня отличная память на лица, и ваше лицо все время казалось мне удивительно знакомым... полковник.
Грек бессильно опустился на стул.
- Я не хотел, чтобы Елена когда-нибудь узнала об этом. Дети презирают побежденных.
- А вы уверены, что она ничего не знает?
- Да.
- Тогда почему же вы хотите, чтобы она видела вас сейчас побежденным человеком, чьи идеи, чей почти десятилетний труд оказался растоптанным сапогами того фашиста, который, может быть, дрался против вас в Греции?
- Замолчите! Я требую - замолчите!
Голос Мангакиса был яростен, руки его дрожали.
- Я и Елена, мы вне борьбы.