- Хорошо все-таки быть международным чиновником. В вашем посольстве меня угощают водкой. Французы предлагают отличное вино...
- А что англичане?
Грек помрачнел.
- Вы спрашиваете это лишь затем, чтобы еще раз услышать о моей любви... (он выделил голосом последнее слово) к этим носителям демократии?
Корнев почувствовал себя неловко.
- Извините, Никос.
Мангакис поспешил сменить тему:
- Вы мне лучше скажите, когда появится мой дорогой шеф мистер Гвено? Откровенно говоря, блестящий молодой человек. Отличный экономист, умница, а вот кое-какие африканские черточки ему все-таки мешают, например неточность.
При свете, падавшем с веранды в сад, Корнев задумчиво смотрел на Мангакиса.
Кто он, этот непонятный человек? Его лоб исполосован глубокими морщинами. Левая щека обезображена бело-розовым, не поддающимся загару рубцом. Подбородок тяжелый, квадратный, решительный. В черных блестящих глазах глубокая грусть, сменяющаяся напряженной настороженностью.
Они знакомы уже много лет, но что он, Корнев, в сущности, знает о Мангакисе?
Советник словно прочел мысли Корнева.
- Все наблюдаете, - сказал он и непонятно почему вздохнул, отвернулся, забарабанил пальцами по своему стакану. Неожиданно он обернулся и глянул прямо в лицо гостя:
- Скажите... вы верите в предчувствия? Лицо его было напряженно-внимательным.
- Я верю в телепатию, - отшутился Корнев. Грек не принял шутки.
- Нет, - покачал он головой. - А я... не то чтобы верю в предчувствия... - он улыбнулся беззащитной и грустной улыбкой, -- но вот уже несколько дней, как мне почему-то очень тревожно.
Корнев прищурился.
- Это потому, что газеты и радио уже много недель твердят о предстоящем вторжении?
- Нет!
Советник резко отодвинулся.
- Они не посмеют!
- Почему же? - спокойно продолжал Корнев. - Правительство Боганы зашло, по их мнению, достаточно далеко. Монополиям здесь уже не развернуться. Собственность иностранцев практически национализирована. Земельная реформа идет полным ходом. И если этот процесс не остановить...
- Вы с ума сошли! - почти выкрикнул Мангакис. - Ведь это только эксперимент!
- Вот те, кто готовит вторжение, и не желают продолжения этого эксперимента, - жестко отрезал Корнев. - Кроме того, если для вас лично это эксперимент, то для боганийцев это выбор будущего.
- Ладно...
Мангакис махнул рукой. Он был взволнован, лицо его напряглось.
- В конце концов, сейчас уже не время "дипломатии канонерок". Вторгнуться в независимую страну, чтобы свергнуть правительство, это уж слишком.
- И тем не менее вы не хуже меня знаете, что всего в каких-нибудь ста пятидесяти милях отсюда португальцы обучают наемников.
Мангакис неожиданно усмехнулся.
- Знаете что, Николае? - сказал он с грустной улыбкой. - А я ведь думал, что здесь, в Африке, я в общем-то найду то, что искал много лет, покой. Покой, интересную работу. Буду воспитывать дочь и ловить рыбу. И никакой политики. Быть вне лагерей - не бороться, а просто жить - без побед, но зато и без поражений.
Корнев промолчал. Он тянул коктейль и смотрел в небо. Луны не было, и звезды казались особенно яркими. С океана время от времени набегал прохладный, пахнущий прелыми водорослями ветерок и шелестел в невидимых гривах высоких королевских пальм, гладкими серыми колоннами стоящих в саду.
Корнев перевел взгляд в глубину сада по направлению к лагуне. Там, облокотясь на белый камень парапет, лицом к лагуне, стояли юноша и девушка - Евгений и Елена.
- Не люблю, когда опаздывают. Даже министры! - проворчал хозяин дома. Корнев взглянул на часы.
- Скорее всего он в штабе "борцов за свободу". Мистер Кэндал разыскивал его по всему городу, звонил даже мне.
Мангакис помрачнел.
- Ох, как не нравятся мне эти срочные встречи с Кэндалом.
Он встал, расправил плечи, сделал несколько шагов по саду, затем резко обернулся.
- Кстати, почему вы упорно называете Кэндала "мистером", а не товарищем? Ведь он не скрывает, что он марксист, а его "борцы за свободу" собираются после изгнания португальцев строить "новое общество"?
- А вам это не нравится?
Грек внимательно посмотрел на него и отвернулся. Он молча смотрел в темноту, в сторону лагуны.
- Завидуете?
Корнев чуть заметно кивнул на расплывчатые силуэты Елены и Евгения.
- Я?
Мангакис пожал плечами, сел в заскрипевшее кресло и откинулся на его пружинистую спинку. И опять при свете, падавшем с веранды, Корнев заметил на лице отца Елены грустную улыбку. И вдруг тот заговорил - медленно, словно в раздумье:
- А вы никогда не ощущали той пустоты в душе, когда страсти не остается, когда все проходит - и любовь, и ревность, и когда воспоминания становятся мучительными?
Корнев удивленно посмотрел на Мангакиса. Потом непроизвольно поднес к лицу левую ладонь, стиснул большим и указательным пальцами переносицу, провел их снизу вверх, сдвигая тяжелые очки на лоб, надавил пальцами в уголки глаз и зажмурился. В мозгу вспыхнули желтые молнии, глаза пронзило болью... Корнев всегда делал так, снимая усталость глаз: это была спасительная привычка, Африка все-таки давала себя знать.
- У вас, наверное, есть что вспомнить? - осторожно спросил он.
Мангакис понял и мягко улыбнулся.
- Разве я похож на героя-любовника? Он кивнул в сторону лагуны, где Елена и Евгении о чем-то оживленно разговаривали.