- Ах, нет! Прошу ваше высокопреосвященство не продолжать, Лучшей наградой и утешением для меня послужит то, что вы вернули свое расположение моему несчастному су" пруту, а значит, и мне, так как Библия учит нас, что "муж и жена едины". Вы сняли камень с моей души, ваше высоко" преосвященство. И г-жа де Кавуа попросила разрешения удалиться. - Я поспешу к постели больного, чтобы сообщить ему радостную весть.
- Так, значит, муж ваш жив?!
- К счастью - да, ваше преосвященство.
- Но ваш траур... Я подумал было, что...
- О, слава Богу - нет, ваше преосвященство. Я всем сердцем верю, что ему станет лучше, когда он узнает, что вы вернули ему свое благоволение. Он скоро поправится...
Он снова сможет служить вам, а я - благословлять вас в своих молитвах.
Кардинал почувствовал, что подагра набирает силу.
- Однако, сударыня! Позвольте заметить вам, что ваш траурный наряд и убитый вид с полной очевидностью свидетельствовали о том, что вы...
- ..овдовели, вы хотите сказать?
- Я хотел сказать - "что я лишился своего капитана".
- Но я действительно была сражена горем, ваше высокопреосвященство! Несчастье нашей семьи заключалось в том, что она утратила ваше расположение. Но теперь у меня нет причины скорбеть, и я сегодня же сниму траур.
С этими словами г-жа де Кавуа подарила Ришелье одну из своих очаровательных улыбок и попросила разрешения поспешить обрадовать мужа.
Кардинал ответил кислой улыбкой. Он понял, что его провели. Однако сердиться было глупо, и если г-жа де Кавуа имела ясный ум, то кардинал тем более не был им обделен. Ришелье вздохнул, представив себе, как при дворе будут на все лады обсуждать эту историю, и.., расхохотался.
- Мадам, - сказал он, отсмеявшись. - Я попрошу господина Мондори принять вас в труппу театра Маре, в вас мы теряем великую актрису.
- Ах, ваше высокопреосвященство! - с очаровательной гримаской отвечала г-жа де Кавуа. - После того как господин Мондори поставил пьесу маркизы Рамбулье "Виргиния", мне больше по душе Бургонский отель <В Париже во времена Ришелье было всего два "респектабельных" театра - театр "Маре" к Бургонский отель". Ответ г-жи де Кавуа имеет некий подтекст в силу того обстоятельства, что кардинал покровительствовал первому, а Людовик XIII, в пику кардиналу, второму.>.
С этими словами она упорхнула, оставив министра в одиночестве и задумчивости. В этом состоянии и застал его вошедший в кабинет конюший, имевший привилегии не стучаться, если это не было оговорено специально.
- Знаете, в чем я только что имел случай убедиться, Рошфор? - спросил кардинал, массируя колени, атакуемые подагрическими болями. - В том, что даже самый опытный политик ничего не стоит в сравнении с обыкновенной женщиной. Впрочем, нет, умной женщиной!
И кардинал снова расхохотался, позабыв о подагре.
Глава тридцать восьмая
Перст Божий
В Люксембургском дворце царило тревожное ожидание. Никто не нарушал уединения королевы-матери, которая почти все время находилась в своих покоях, принимая лишь герцога д'Эпернона да еще двух-трех приближенных. При ней неотлучно находились г-жа де Бретеиль и духовник Сюффрен - тот, которого некоторое время назад вызывал из дворца, не желая входить туда, Арамис, и с которым он после о чем-то совещался. В коридорах дворца было тихо, но все понимали, что это затишье перед бурей.
- Вы, помнится, обещали мне дать почитать одну книгу, отец мой, проговорила, обращаясь к своему духовнику, королева-мать.
- Какую книгу вы имеете в виду, ваше величество? - почтительно осведомился иезуит.
- Ту, где, как вы сказали, один ученый богослов обосновывает теорию о целесообразности физического устранения тиранов... Я правильно припоминаю?
- Да, это сочинение знаменитого монаха Марианны, - тихо отвечал духовник.
- И какие же соображения он приводит в пользу своей теории?
- Он говорит о том, что приговор выносят народы, их суд. А уловить это умонастроение народов и их согласие на устранение тирана, разумеется, под силу лишь людям посвященным...
- То есть?
Духовник устремил на Марию Медичи пристальный взор, но ничего не ответил.
- Полагаю, ученый Марианна принадлежал к... - она намеренно не договорила.
- Он принадлежал к нашему святому Ордену, - невозмутимо согласился иезуит. - Мы учим людей распознавать добро и зло, даже в правителях. И направляем их по правильному пути. Увы, не всегда сильные мира внемлют голосу истины.
- И если такой правитель остается глух к доводам разума...
- Его надлежит устранить из мировой истории, причинив зло малое во избежание зла большого.
Королева-мать удовлетворенно наклонила голову.
- Таким образом, свершение малого зла для того, чтобы избежать большего, - не есть грех? - спросила она.
- Всякое зло - грех, - отвечал Сюффрен. - Но перст Божий указует путь. Так выбор судьбы может пасть на человека, который предназначен к свершению, но и сам осужден небом за свои прошлые грехи. Таким образом, через него совершается акт небесного произволения, однако возмездие за грехи столь же неотвратимо. И это только справедливо.
- Но очень тонко, отец мой!
Губы иезуита изогнулись в усмешке.
- Столь же тонок узор, который сплетает провидение.
Мария Медичи вздохнула. Она старалась отогнать гложущие душу воспоминания. Тень окровавленного супруга беспокоила ее по ночам.
- Что, если Гастон будет разбит? Королевское войско сильно и прекрасно организовано.
- Это вполне возможно, - согласно кивнул иезуит.
- Но остается еще Монморанси... - продолжала королева-мать, стараясь успокоить саму себя. - О, Генрих искусный полководец!
- Но его войско необучено и плохо вооружено, - заметил отец Сюффрен.
- Но в таком случае - нас ждет гибель!
- Вы забываете о руке провидения, ваше величество.
- А...а, да... Но могу ли я надеяться.., на нее?
- Человеку дана свобода воли, мадам. Он может выбрать любой путь.
"Все-таки он хочет, чтобы я сама отдала приказ! - подумала Мария Медичи. - Ну что ж, пусть так и будет".