Как раз в это время в Колобенг прибывает посольство вождя Лечулатебе, который со своим племенем обитает в окрестностях озера Нгами. Посланцы передали Ливингстону приглашение от вождя навестить его. Они рассказали об обилии слоновой кости в их стране. Там, мол, даже загоны для скота строят из слоновых бивней необыкновенных размеров.
Для баквена это не было новостью. Сечеле слышал уже, что там много слонов и слоновая кость очень дешевая, и хотел знать, как туда добраться. Поездка дала бы ему возможность нанести визит своему благодетелю Себитуане, хотя сделал бы он это не столько из чувства благодарности, как полагал Ливингстон, сколько из желания похвалиться новыми познаниями и белым другом, а заодно и получить богатые подарки, полагающиеся гостю.
Путь к озеру Нгами проходил через земли другого племени бечуана бамангвато, вождем которого был Секомо. Сечеле тотчас же отправляет туда посланца, знатного человека, и посылает вождю в качестве подарка вола. Посланцу было поручено добиться у вождя разрешения на проход Ливингстона через земли бамангвато. Вождь баквена, дескать, рад тому, что его белый друг поможет ему проложить туда путь. Однако Секомо отклонил просьбу. Дело в том, что он получает много слоновой кости из окрестностей озера Нгами, и почти даром, так чего ради он будет указывать другим путь к этим сокровищам. Причину же отказа Секомо указывал другую: "На пути к озеру обитают матабеле - смертельные враги бечуана. И если они убьют белого человека, белые будут обвинять бечуана, почему, мол, не уберегли".
Для Ливингстона было ясно, что скрыто за этой мотивировкой, но его нелегко было отговорить от принятого решения. Он пойдет в обход племени бамангвато - вдоль восточного края пустыни Калахари. Своего друга Сечеле Ливингстон настоятельно отговаривал от поездки, боясь, что буры воспользуются отсутствием вождя и осуществят неоднократно повторявшуюся ими угрозу вторжения в земли баквена. Тогда баквена могли бы бросить упрек ему, что он увлек их военачальника и тем самым оказал услугу бурам. Сечеле согласился с доводами Ливингстона и остался в Колобенге. Но перед отъездом он предупредил Ливингстона, что пустыня, протянувшаяся от Оранжевой реки на север почти до озера Нгами, коварна: "Через эти земли ты не доберешься до поселений по ту сторону пустыни. Даже нам, местным жителям, это удается только в необычно дождливое время, когда в Калахари бывает хороший урожай арбузов".
Но прежде чем отправиться к озеру Нгами, Ливингстон предпринимает второе, на сей раз трехсотмильное, путешествие из Колобенга в Трансвааль, чтобы поговорить с Гендриком Потгитером, под водительством которого буры перебрались за реку Вааль. Ливингстон, правда, опасался, что во время его отсутствия буры снова будут угрожать баквена. Они неоднократно письменно требовали, чтобы Сечеле прибыл к ним, перешел под их покровительство и изгнал из своей земли английских купцов, которые продают бечуана оружие. Сечеле отвечал им: "Не вы, а бог облек меня властью независимого вождя моего племени. Англичане - мои друзья. Я достаю у них все, в чем нуждаюсь, и не могу чинить им препятствий". Послания буров и их угрозы продолжались, и баквена жили в постоянном страхе перед нападением. Сечеле не отважился сопровождать Ливингстона в поездке к бурам. Он, как и миссионер, хорошо знал, что его ответ не удовлетворил буров.
К Ливингстону буры относились предупредительно и почтительно. Он не избегал их, бесплатно лечил больных, снабжал лекарствами. Но трансваальские буры - самые закоренелые поборники рабства. Они никак не могли простить англичанам те, по их понятиям, потери, которые они понесли в результате избавления готтентотов от рабства. Буры покинули старые места, чтобы основать собственное "Свободное государство", где они могли бы и дальше безнаказанно "обходиться с черными надлежащим образом" - в их понимании, конечно. Об их "надлежащем обхождении" можно судить уже по тому документу, который они подавали полстолетия назад тогдашнему голландскому губернатору Капской колонии: "Каждый бушмен или готтентот, будь то мужчина или женщина, которые были или будут пленены отрядами или одиночками, являются законной собственностью их владельцев. Они должны из рода в род выполнять для владельца работы. Ежели такой готтентот сбежит, за собственником сохраняется право преследовать и по заслугам наказать его, как он сочтет нужным".
Ливингстон знал, что его пребывание среди баквена служит помехой бурам, они ведь писали уже миссионерскому обществу в Капской колонии, чтобы его незамедлительно отозвали, так как он предоставил, мол, их врагам пушку. Они чернили Ливингстона и перед колониальными властями и преуспели в этом: среди земляков он прослыл "очень подозрительным человеком".
Так называемая "пушка" в действительности оказалась всего-навсего кухонным котлом, который Ливингстон одолжил Сечеле. Котел же, подогреваемый ненавистью буров, превратился в опасную военную машину. А пять ружей, действительно купленных баквена у английских купцов, в глазах буров превратились в пятьсот. Это преувеличение в какой-то мере пошло на пользу баквена: страх перед якобы хорошо вооруженным племенем восемь лет сдерживал желание буров перейти от угроз к нападению.
Впрочем, вполне возможно, что у баквена было не пять, а больше ружей. Время от времени буры заглядывали в Колобенг - одни открыто, чтобы получить врачебный совет у Ливингстона, другие тайком. Они приносили с собой то мушкет, то порох для продажи, а заодно старались выведать у баквена об их оружии, о вожде, а также о деятельности миссионера.
Визит Ливингстона к Потгитеру все же не остался без последствий. Правда, вождь буров пришел в крайнюю ярость, когда Ливингстон сказал ему, что непристойно удерживать язычников от приобщения к Евангелию, и угрожал вторжением в земли любого племени, которое примет у себя африканца-учителя. Но в конце концов успокоился и обещал даже принять меры, чтобы подчиненные ему племена позволили Ливингстону беспрепятственно пройти через их земли.
В пути не обошлось без приключений. Ливингстону довелось испытать многое в глуши, но он не любил говорить о личных заслугах или приукрашивать пережитую опасность. Рассказывал он о них лишь мимоходом. Во время поездки к бурам в декабре 1848 года его сопровождал помощник по миссионерской службе из местных жителей по имени Поль. Когда они искали брод в пересыхавшем русле реки, между ними и фургоном вдруг поднялись со своего лежбища носороги - мамаша с детенышем. Ружья лежали в фургоне, и путникам оставалось лишь, пригнувшись, попытаться укрыться. Потревоженная мать набросилась на фургон, сломала колесо и, довольная, удалилась. Ливингстон и Поль отделались лишь испугом.
В мае 1849 года в Колобенг прибывает двое англичан - Осуэлл и Мэррей, высказавшие желание вместе с Ливингстоном отправиться в путешествие. Один из них, Осуэлл, когда-то жил в Индии и занимал там видное положение. Он богат, а в Африку прибыл, чтобы позабавиться охотой на крупную дичь. Он заметил, что Ливингстону нечем платить проводникам, и взял эту заботу на себя. У Ливингстона как гора с плеч свалилась. Получая сто фунтов в год, он вынужден был считать каждый пенс.
Англичане не раз навещали его в Колобенге. Почти все они были проезжими охотниками на крупную дичь. Один из них как-то, уезжая на родину, "по забывчивости" даже не вознаградил своих проводников и помощников за услуги. "Чтобы не запятнать честь англичан", миссионер вынужден был из своих скудных средств заплатить долг этого господина.
1 июня 1849 года экспедиция выступила наконец в путь к озеру Нгами двадцать человек, двадцать лошадей и более восьмидесяти волов.
Между Колобенгом и озером раскинулась пустыня Калахари, так пугавшая баквена: там не встретишь ни одного ручейка, лишь изредка попадаются родники. Из предосторожности Ливингстон все время придерживался ее края. Он установил, что наводящая ужас Калахари - отнюдь не безжизненное песчаное море. Местами там встречается скудная травяная растительность. Большие участки песчаной поверхности покрыты колючей кустарниковой акацией, то тут, то там торчит отдельное деревцо. Высохшие русла рек из конца в конец бороздят обширную равнину. По ней носятся большие стада антилоп. После дождей в углублениях русел еще долго сохраняются лужи.
Истощенные, малорослые бушмены бродят по просторам Калахари, питаются они дичью, которую убивают отравленными стрелами, а также кореньями и клубнями растений. Кроме них здесь обитают хилые и боязливые бакалахари; "ба" означает люди, отсюда бакалахари - жители Калахари. Ливингстон находит, что это потомки бечуана, издавна оттесненные в пустыню. Они живут маленькими поселками, воду добывают из глубоко вырытых колодцев, обрабатывают крошечные огороды, где выращивают главным образом арбузы и тыквы, разводят скот, в основном овец.
В давние времена дожди в Калахари выпадали чаще, и дикие арбузы росли в изобилии. В последние годы засуха постепенно усиливалась, и прежние урожаи стали редкими.
Погонщики до хрипоты покрикивали на волов, в воздухе щелкали бичи, со свистом опускаясь на спины несчастных животных. Часто колеса глубоко погружались в песок, и волы замедляли и без того неторопливый шаг. Продвигаться можно было только утром и вечером: днем на сильном пекле волы быстро уставали. К колесу фургона был прикреплен прибор, отсчитывавший в пути обороты; сумма их, помноженная на окружность колеса, показывала пройденное расстояние.
Колодцы в поселениях бакалахари были настолько маловодными, что воды не хватало даже для того, чтобы напоить волов, и приходилось сначала углублять их. А бывало и так, что вместо ожидаемого источника путники находили лишь углубление, занесенное илом. Тогда начинали копать, часто на глубину до двух метров, пока не доходили до водоносного слоя. Проводники-баквена предостерегали, что не следует углубляться в самый нижний почвенный слой, состоящий из уплотненного песка или песчаника. Если пробьешь эту корку, накопившаяся над ней вода уйдет в нижние слои. На водопое устанавливалась определенная очередность: сначала поили лошадей они незаменимы на охоте, оставшуюся воду давали волам.
Однажды путникам пришлось три дня подряд преодолевать безводную местность. Трава оказалась такой сухой, что в руках легко превращалась в порошок. Изнуренные волы не могли найти свежего стебелька; но особенно протяжно и жалобно мычали они, когда чуяли, что в сосудах на повозках все еще хранится какой-то запас питьевой воды. На третий день высланные вперед проводники возвратились с радостной вестью: им удалось найти воду. В поисках ее они пользовались тропами зверей. Наконец караван подошел к глубокой луже, образовавшейся от стока дождевых вод. Мучимые жаждой, волы с ходу бросаются в воду и, забравшись по самую шею, пьют длинными глотками, пока не вспучиваются впалые бока, готовые, кажется, вот-вот лопнуть; затем волы спешат пастись - так заманчива была повсюду свежая зелень. Проводники-баквена заверяли: худший участок пути остался позади.
Далее путь шел по высохшему руслу реки. Долина постепенно расширялась, образуя нечто вроде котловины, когда-то, видимо, заполненной водой: в почве Ливингстон обнаружил ракушки, какие позже он находил в озере Нгами. Это навело его на мысль, что Нгами - лишь остаток некогда более обширного озера.
Однажды вечером Осуэлл ехал намного впереди каравана. И вдруг он снимает шляпу, бросает ее высоко вверх, одновременно издавая громкий крик радости: он видит столь желанное озеро! Глазам Ливингстона, скакавшего вслед за ним, также открылась обширная водная поверхность, серебром сверкавшая в лучах заходящего солнца. В воде отражались окружающие, деревья, а вдоль дальнего берега двигалось как будто стадо слонов.
Ливингстон испытывает чувство досады. Миссионера охватывает обида, что не он первым из европейцев увидел озеро, о котором так много говорили и которое до сих пор, однако, оставалось неизвестным. Этот прилив зависти свидетельствовал о том, что Ливингстон не лишен некоторой доли честолюбия, но показательно, что в отчете о путешествии он не умолчал об этой слабости, а искренне рассказал о ней. Читая описание этого момента и вообще всего путешествия, забываешь даже, что оно предпринято миссионером, - так сильно охватили Ливингстона радость исследователя и честолюбие первооткрывателя.
И вот европейцы и африканцы, лошади и волы - все спешат к воде. Но через мгновение, когда туман рассеялся, озеро исчезло, а за полоской деревьев на горизонте простиралось огромное сверкающее соляное блюдце. Мираж вводит в заблуждение не только людей, но и животных. На западе и северо-западе поднимаются черные облака дыма. Местные проводники высказывают мнение, что это жгут камыш на большой реке. Однако до озера Нгами еще далеко - более четырехсот километров!
Через несколько дней экспедиция достигла большой реки, известной под названием Зуга. Говорят, она вытекает из желанного озера. Теперь трудно сбиться с пути. Экспедиция движется вверх по течению. В поселениях путешественников принимают дружелюбно. В одной деревне они оставили фургоны и волов, за исключением небольшой повозки Осуэлла. Надо, чтобы перед отправкой в обратный путь волы отдохнули. Ливингстон, Осуэлл и Мэррей пересели в попутные челны: в них удобнее, чем в фургоне. Владельцы этих челнов, возвращавшиеся домой, предпочитали ночью спать в лодках, а не на суше. "Там бродят львы, гиены, ползают змеи, могут встретиться и наши враги, - объясняют они, - а в челноке, упрятанном в зарослях камыша, несчастье не подстерегает нас". В челноках постоянно поддерживается огонь, над которым висит горшок для варева: не нужно высаживаться на берег, чтобы приготовить пищу.
Плывя вдоль берегов, поросших лесом, путешественники через несколько дней достигли устья широкого притока реки Зуги. "Откуда он течет?" спрашивает Ливингстон. "О, из той страны, где полно рек; там их так много, что не сочтешь; там растет еще множество больших деревьев". Эти сведения заставили Ливингстона задуматься: значит, недоступная внутренняя часть Африки совсем не песчаное плоскогорье огромных размеров, как предполагали европейские географы. Все предвещало дальнейшие важные открытия, и не только для географов. Среди многочисленных рек там, может быть, есть и судоходная река, достигающая берегов океана. Это был бы водный путь, по которому можно проникнуть с океанского побережья во внутренние области материка, чтобы приобщить к христианству и благам цивилизации живущих там людей. В глубине души Ливингстон все же был неудовлетворен: многолетняя трудная и кропотливая миссионерская деятельность в Маботсе, Чонуане и Колобенге принесла жалкие, ненадежные плоды. Это чувство толкало его на поиски выхода из создавшегося "тупика". И тут вдруг вырисовывается выход. Впервые - еще не совсем ясно - перед ним, неизвестным бедным миссионером, предстает захватывающая дух перспектива: найти пути в неисследованные глубинные районы материка ради блага людей, живущих там. Но призрачные идеи быстро блекнут и исчезают, как мираж. Властно вступает в свои права реальная действительность: надо создать новый Колобенг, "родину" для близких ему людей, а для него самого открывается более перспективное поле деятельности в царстве Себитуане.
Спустя двенадцать дней поездка в челноках заканчивается прибытием к озеру Нгами. "1 августа 1849 года все мы подплыли к наиболее широкой его части, и взорам европейцев впервые открылась эта великолепная водная гладь". Почти повсюду, насколько хватает глаз, плоские берега, заболоченные и заросшие тростником. Озеро, по-видимому, мелководно: даже вдали от берега местные жители плыли в челноках, отталкиваясь короткими шестами. Позже оно стало жертвой прогрессирующего высыхания Южной Африки на его месте новые карты показывают лишь обширные заболоченные пространства{2}.
Великий вождь Себитуане
На берегах озера обитает племя, подвластное тому самому Лечулатебе, посланец которого приходил весной в Колобенг, чтобы передать от вождя приглашение Ливингстону. Лечулатебе еще довольно молодой человек, но, как вскоре оказалось, с очень тяжелым характером. Его отец когда-то потерпел поражение в войне с Себитуане, и сам он некоторое время рос пленником, пока дядя не выкупил его и не передал ему власть вождя. Дядя его, старый и очень рассудительный человек, советовал молодому вождю быть предупредительным к чужеземцам. Однако совсем недавно полученная власть, кажется, вскружила ему голову, и он часто поступал вопреки советам дяди. Когда прибыли чужеземные гости, он подарил им козла вместо вола, как полагалось. Ливингстон тут же предложил развязать и отпустить на волю животное: он прекрасно знал местные обычаи и понимал, что принять такой подарок унизительно. Однако его спутники не пожелали огорчать вождя и приняли дар. А когда Ливингстон выразил желание купить пару коз или вола, Лечулатебе предложил ему слоновьи клыки: "Вы, белые, ведь любите эти кости". "Но мы ведь не можем ими питаться, - возразил Ливингстон, - сейчас мы голодны и нам нужна пища". Вождь присмирел, и, подумав, пояснил, что козы нужны ему самому.
На здешних людей слоновая кость не производила должного впечатления. Слоновьи клыки они обычно бросали вместе с отходами после разделки туши убитого слона. Один купец, присоединившийся к экспедиции Ливингстона, за мушкет стоимостью тридцать шиллингов выменял десять больших бивней. Но через два года все изменилось: купцы, шедшие по следам путешественника, заметили, что местные жители имели уже более реальное представление об истинной ценности слоновой кости.
Когда Ливингстон попросил у Лечулатебе проводника для поездки к Себитуане, тот также отказал, потому что он опасался вождя могучего племени макололо. Но еще больше боялся того, что путь к Себитуане будет открыт и другим белым и они будут поставлять ему ружья и боеприпасы. Лечулатебе хотелось, чтобы европейские купцы по-прежнему добирались только до него и не далее и только ему продавали огнестрельное оружие. Со временем он надеялся, таким образом, стать сильнее владыки макололо и поменяться с ним ролями - пусть трепещет тогда перед ним Себитуане!
Ливингстон объяснил ему свое желание: пусть всегда будет мир между обоими вождями. Однако переубедить Лечулатебе было невозможно; он готов предложить Ливингстону столько слоновой кости, сколько тот пожелает, при условии, что Ливингстон откажется от поездки к Себитуане. Ливингстон и Осуэлл все же намерены продолжить путь дальше верхом на лошадях, но Лечулатебе не только не дал им проводников, но и выслал вперед своих людей, которые чинили бы им препятствия при переправе через реку Зуга. Путешественники пытаются перебраться через реку в единственном узком месте. Часами трудится в воде Ливингстон, чтобы соорудить плот, но тщетно: сухое дерево не выдерживает тяжести, а река все же довольно широка и глубока. "Тогда я еще не знал, что в реке Зуга водится так много крокодилов, и вспоминаю о работе в воде не без того, чтобы поблагодарить в душе бога, что мне удалось избежать опасности".
Лечулатебе был непоколебим в своем упрямстве, и Ливингстону ничего не оставалось, как отказаться на этот раз от поездки к Себитуане и вернуться в Колобенг. Но замыслы свои он все же не оставил.
В апреле 1850 года он вторично предпринимает поездку к Себитуане; на сей раз его сопровождают жена, трое детей и Сечеле. И путь избран иной, в стороне от резиденции Лечулатебе. На этот раз и Сечеле купил себе фургон с воловьей упряжкой. Поскольку Ливингстон не пожелал навестить по пути Лечулатебе, Сечеле, намеревавшийся с ним повидаться, расстался с путниками у брода через реку Зуга. Одолев реку, Ливингстон продолжает путь по северному ее берегу и далее вдоль одного из ее притоков. Путь оказался очень тяжелым: приходилось валить деревья, чтобы расчистить дорогу для фургона. Иногда волы проваливались в охотничьи ловушки, предназначенные для крупной дичи, тогда их оставалось только убивать. Однако наибольшее огорчение Ливингстону доставило сообщение, что в окрестностях притока, которым он следовал, водится муха цеце. Нависала угроза лишиться всех волов, тогда пришлось бы бросить фургоны и на какое-то время оставить свою семью в этой глуши, где трудно достать пропитание. Сообщение о мухе цеце вынудило его переправиться снова на южный берег и по пути все же заехать к Лечулатебе, куда приедет и Сечеле.
Молодой вождь снова долго отказывается помочь ему пробраться к Себитуане. Но за хорошее ружье он наконец соглашается дать проводника и в отсутствие Ливингстона обещает снабдить мясом его семью, которой было необходимо остаться у озера Нгами. Однако, когда все уже было готово к отъезду, дети и слуги заболели лихорадкой. Ливингстон не мог оставить их без врачебной помощи. Но лучшее средство против малярии - уехать подальше от озера с его влажным климатом.
Ливингстону пришлось вторично отложить поездку к Себитуане и возвратиться назад. Однако ружье он все же отдал Лечулатебе в счет оплаты проводника в следующем году.
Верный своему девизу "Попытайся еще!", Ливингстон на следующий год в третий раз готовится в путь к Себитуане с семьей и снова новым путем. С ним едет и Осуэлл. Многие сотни миль тянется караван по бесконечной равнине, поросшей низкой травой да одиночными баобабами. То тут, то там простираются обширные солончаки, лишенные всякой растительности, а по краям выходят соляные источники. Здесь живут бушмены. Высокие, темнокожие, они резко отличаются от желтокожих людей карликового роста, которых Ливингстон встречал в Калахари. Один из них, по имени Шобо, вызвался провести чужеземцев по полупустынным местам в земли Себитуане, но предупредил о ненадежности источников в этих местах.
Вначале еще кое-где попадались во впадинах лужи, затем потянулась безводная местность. Изредка встречался низкорослый кустарник, закрепившийся в глубоком песчаном слое. Не было ни птиц, ни насекомых. Уже на второй день проводник заблудился. Безуспешно метался он по следам слонов, навещавших эти места во время дождей, и наконец устало опустился на землю и выдавил из себя: "Воды нет, всюду земля и земля. У Шобо нет больше сил, надо поспать. Повсюду только земля!" Затем он прилег и тут же заснул, а на утро третьего дня бесследно исчез. Двигаясь дальше, Ливингстон определял путь по компасу. Волы были измучены жаждой и трудностями пути; продвижение угрожающе замедлялось.
Около одиннадцати часов путники заметили птиц и обнаружили следы носорога, тотчас же выпрягли волов и отпустили их. Те быстро двинулись на запад. Несколько слуг Ливингстона последовали за ними. Надо было что-то предпринять. Запасы воды, хранившиеся на повозке, из-за невнимательности одного из слуг были бесцельно израсходованы. К вечеру ее осталось так мало, что решено было выдавать только детям. Для Ливингстона и его жены это была ужасная ночь. Наступило утро. Теперь и дети должны были испытать муки жажды. "От одной лишь мысли, что на наших глазах они могут умереть от жажды, становилось жутко. И чуть ли не утешением было бы для меня, если бы кто-нибудь бросил мне упрек, что в этой катастрофе виновен только я; однако мать этих малышей не проронила ни слова, хотя влажные от слез глаза выдавали ее душевную боль".
К вечеру наконец возвратились слуги с волами и небольшим запасом воды: животные, движимые инстинктом, обнаружили-таки речушку. Но на пути к ней бедным волам пришлось изведать укусы мухи цеце. В одну из следующих ночей каравану снова надо было пересечь местность, где свирепствовал этот бич, и последствия не замедлили сказаться.
Для диких животных, а также мулов, ослов и коз укусы мухи цеце безвредны; человек, по-видимому, также имеет иммунитет. (Тогда еще не знали, что цеце - переносчик возбудителя сонной болезни человека.) А лошади и крупный рогатый скот неизбежно погибают от ее укусов. При укусе слепня вол резко вздрагивает, а на укус цеце не реагирует никак. Однако проходит несколько дней, и глаза его начинают слезиться, из носа течет жидкость, а по коже проходит дрожь, как при морозе; на нижней челюсти и около пупка появляются опухоли. Животное, правда, еще ходит, охотно поедает корм, но уже резко худеет; мускулы постепенно слабеют, начинается понос, и наконец животное уже не в состоянии встать, и так может продолжаться месяцами. Иногда оно погибает вскоре после укуса от нарушения центра равновесия и потери зрения.
Ливингстон немедленно переправляется на северный берег, где муха цеце не водится. Волы теперь тщательно оберегаются, и Ливингстон надеется, что в дальнейшем больших потерь не будет.
На реке Чобе, притоке Замбези, путешественники повстречали, как оказалось потом, первых макололо. Те радостно приветствовали Ливингстона, указали дорогу к временной резиденции Себитуане. Когда вождь услышал о приближении европейцев, он выехал им навстречу на сотню миль вперед, чтобы приветствовать. Ливингстон и Осуэлл направились прямо к нему. Себитуане принял их в кругу знатных людей.
И вот Ливингстон стоит перед тем, к кому так упорно добирался. Никто из африканцев, встречавшихся ему, не произвел на него такого яркого и глубокого впечатления, как Себитуане. Он был высокого роста, лет сорока пяти. Кожа у него светло-коричневая, цвета кофе с молоком, волосы слегка поредевшие, осанка царственная, держится с достоинством. После взаимного приветствия Ливингстон рассказал о трудностях, которые ему довелось претерпеть в пути, выразил радость, что все осталось позади и он в конце концов все же дошел до Себитуане. Вождь также был очень доволен встречей и добавил: "Весь ваш скот поражен мухой и, конечно, погибнет, но у меня скота достаточно. Я дам вам сколько надо". И тут же подарил своим гостям вола на мясо и кувшин меду, велел также принести им на ночь в качестве одеял обработанные воловьи шкуры, мягкие, как платок.
На рассвете он появился в лагере путешественников, присел у костра, который распорядился развести для них за изгородью, и стал рассказывать, как ему еще в молодости довелось пересекать ту же пустыню - он был тогда в землях Сечеле. При последующих встречах Ливингстон услышал от Себитуане рассказ о его жизни, полной приключений. Историю его можно слушать как увлекательный роман. Многие страницы своего путевого отчета Ливингстон посвятил воспроизведению наиболее интересных приключений Себитуане.
Родина Себитуане лежала у западного подножия Драконовых гор, вблизи истоков реки Вааль, в девятистах милях южнее нынешнего места его обитания. Вместе со своим племенем он не раз подвергался изгнанию с только что освоенных мест и в свою очередь теснил на пути другие племена: иначе поступить было нельзя, потому что свободных земель не оставалось. Потеряв пастбища и скот, макололо, руководимые Себитуане, вынуждены были воевать с соседями, чтобы овладеть новыми землями и скотом. На племя нападали буры; пользуясь огнестрельным оружием, они наносили макололо тяжелые потери. Силой и хитростью изгнал Себитуане племя батока с островов реки Замбези; владея ими, батока контролировали движение по реке. Плоскогорья у берегов Замбези представляли собой великолепные пастбища, будто специально созданные для такого пастушеского народа, как макололо. Но здесь на них напал Моселекатсе - вождь матабеле, разгромил их и забрал их жен и скот. Себитуане, однако, удалось собрать оставшихся мужчин своего племени, изгнать захватчиков и вернуть потерянное. Он охотно двинулся бы вниз по Замбези до самого моря, где землями владеют белые, чтобы достать у них пушки. Но предостережение одного "пророка" удержало его от этого шага: "Я вижу там огонь, Себитуане, избегай его, иначе он поглотит тебя! Не ходи туда!" "Пророк", видимо, имел в виду огнестрельное оружие европейцев. Себитуане последовал его совету, повернул на запад и не стал изгонять жившую там народность баротсе (балози), а подчинил людей своей власти и заставил их служить макололо. Моселекатсе не мог стерпеть поражения, дважды он посылал большое войско вслед за продвигавшимися на запад макололо. Упорство, с каким Себитуане защищал свое племя от привыкших к победам матабеле, является ярким свидетельством как личного мужества, так и мудрости вождя.
Тогда матабеле направились к берегам Замбези, где в болотистых низинах обитали батока и макаланга; они занимались рыболовством и обслуживали переправу через реку. Себитуане, узнавший от лазутчиков о намерениях матабеле, приказал лодочникам перевезти вражеских воинов на большой остров реки Чобе, и не знающие страну матабеле сочли его за противоположный берег реки. Себитуане старался укрепить в них это заблуждение: заранее велел переправить туда несколько коз, чтобы место выглядело обжитым. И как только войско Моселекатсе высадилось на острове, лодочники быстро повернули назад. Вплавь преодолеть реку матабеле не смогли, а лодки делать не умели; к тому же влажный климат оказался губительным для них - болотистый остров стал для них лагерем смерти. Запаса продовольствия хватило лишь на несколько дней. Мучимые лихорадкой и голодом, они бродили в этой естественной тюрьме в поисках выхода, но перед ними были открыты лишь широкие кишащие крокодилами потоки Чобе и Замбези, которые во время высокой воды сливались, как бы образуя обширное море. Изнуренные голодом и лихорадкой, один за другим падали пленники и умирали. Оставшиеся в живых были добиты макололо. Некому было донести эту страшную весть Моселекатсе. А когда через своих лазутчиков и из рассказов макаланга он все-таки узнал о случившемся и понял, что его военный поход окончился крахом, то поклялся жестоко отомстить макололо.
Он снарядил новое войско, запасся многочисленными лодками, чтобы не связывать себя с прибрежными жителями. Правда, у него не оказалось надежных проводников, без которых не обойтись в болотистых, бездорожных низинах по берегам Замбези. По приказу Себитуане все жители долины покинули селения и угнали скот. Долго, но безнадежно рыскали матабеле по глухим, заброшенным местам: не было видно ни поселка, ни людей, ни животных. Изнуренные лихорадкой и голодом, они решились на крайний шаг переправиться через реку. Весь день гоняли они лодки через широкую реку туда и обратно. А когда наступил вечер и войско было уже на "другом берегу", предводитель войска обнаружил, что в действительности они находятся на большом острове. Тогда, выставив караул, они надумали тут заночевать. Однако их положение было безнадежным: провиант на исходе, силы надломлены болотной лихорадкой. К тому же они так и не установили, где им искать противника.
Ночью внезапно послышались удары весел о воду и до слуха дозорных из темноты донесся голос. Это был Себитуане, их враг; он приказал своим людям неустанно наблюдать за противником и теперь под покровом ночи в сопровождении отряда подплывал к острову. Он велел дозорным подозвать к берегу вождей и затем объявил им о безысходности их положения. Собравшиеся на берегу с ужасом вслушивались в зловещие звуки громового голоса, несшегося из мрака бурлящего потока. Себитуане напомнил им о недавнем поражении, нанесенном силой его оружия; он расписывал страшную гибель предыдущего войска, высланного Моселекатсе, и воскликнул, что им он уготовил такую же судьбу. Они, предвещал он, не найдут здесь ни волов, ни коз, чтобы утолить голод, и не потребуется много дней, чтобы лихорадка и истощение довели их до могилы, а уцелевшие найдут свой бесславный конец под секирами его воинов.