Наша молитва устами несмелыми.
Наша надежда и воздыхание
Учредительное Собрание,
Что мы с ним сделали?!
Если Октябрь расценивать как легкомысленную или безумную авантюру, ликвидация Учредительного Собрания была не чем иным, как предумышленным преступлением.
IX. ПОЧЕМУ
Почему не удался Февраль и удался Октябрь. - Причины объективные и субъективные. Беда и вина. - Коалиция замиряла революцию и обессиливала власть. - Мистический страх пред гражданской войной. - "Великий Октябрь", как Немезида русской истории и Февраля. - "Антиисторический Октябрь не может надолго затянуться". - Приятие Октября, полное и частичное, иностранными радикалами и лидерами русской политической эмиграции. - Правда антибольшевизма.
1
Я не пишу истории революции. К тому же, я многократно поддерживал в печати взгляд, что современнику не дано быть историком своего времени и, меньше всего, - событий, к которым он так или иначе был причастен. Но поскольку никто не может быть лишен права на свой лад, заведомо неполно, осмыслить то, чему он был свидетелем, постольку, мне кажется, оно оправдано и в воспоминаниях.
Почему восторженно встреченный почти всеми Февраль в конечном счете не удался? Были к тому, очевидно, достаточные основания, - объективные и субъективные. В общей форме можно утверждать, что те же причины, которые определили молниеносную победу Февраля над трехсотлетней монархией, определили в значительной мере и последующую его неудачу и крушение.
Вряд ли следует "вводить земную историю в небесную", как рекомендовал Бердяев, или "выводить" историю России из апокалипсиса, чтобы понять происхождение и смысл Февраля. Немногим больше получится, если "сводить" русскую историю к первичным, физико-географическим условиям подпочвы, к бескрайним русским равнинам и степям, лесам и тундрам, - как советовали евразийцы.
И экономический подход, применительно к развитию производительных сил, по Марксу, - сам по себе не способен удовлетворительно объяснить случившееся. Как явление прежде всего социально-политическое, русская революция и "выводима" прежде всего из социально-политических условий. Не одна какая-нибудь причина вызвала Февраль, - он был обусловлен многими и разными. И некоторые из них столь же очевидны, сколь и общепризнаны.
Неизбежность и в этом смысле "удача" Февраля - в двух роковых просрочках: в запоздалой и неполной ликвидации крепостной зависимости крестьян и в отсрочке ликвидации самодержавной формы правления. Это объясняет и экономическую отсталость России, и культурную отсталость народа, его "анархизм" и "пассивность", и оторванность от интеллигенции, и "нигилизм", и "максимализм" последней, как и недостаточность общегражданского сознания, национального единства и тысячу других больших и малых явлений русской истории.
Февраль случился совершенно неожиданно и молниеносно. Но назревал он в течение многих поколений. История последних 150 лет царствования Романовых была историей борьбы за сохранение крепостничества и самодержавия. "В господствующем землевладельческом классе, отлученном от остального общества своими привилегиями, расслабляемом крепостным трудом, тупело чувство земского протеста и дряхлела энергия общественной деятельности", - свидетельствовал Ключевский.
В другом разрезе на те же полтора века падают пугачевский бунт, "бессмысленный и беспощадный", "стоячая революция" декабристов, "сидячая" петрашевцев, хождение в народ землевольцев, активная борьба народовольцев, движение чернопередельцев, потом с.-д., эс-эров и др. Это был медленный и длительный, полустихийный, но почти непрерывный процесс подтачивания и подрыва строя, сложившегося при Екатерины II, когда, с предоставлением особых привилегий дворянству и окончательным закрепощением крестьянства, право барское и бесправие крестьянское отвердели и разошлись.
Февральская революция была как бы рефлекторным движением народа на требования войны и военные неудачи. Не потому русские солдаты "сделали" революцию, что не хотели больше воевать, а потому и не хотели они больше воевать, что нечто подобное "революции" уже "сделалось" в их головах, умах и чувствах. Для обовшивевших окопных бойцов, как и для высшего генералитета, не исключая членов царствующего дома, стало самоочевидным, что существующий порядок обрекает на неудачу все жертвы и усилия.
На тьму и бесправие, в которых держала историческая власть "свой" народ, на гнет и отстранение от государственного сотрудничества народы России ответили революцией в одну из самых критических минут своей истории. Ощутив неустойчивость власти, они мигом сотрясли ее, как слепой Самсон стены капища филистимлян, - не задумываясь о последствиях, которые это может иметь для них самих и для России.
Была еще и другая причина успеха и крушения Февраля.
Революция произошла и шла под знаком свободы и раскрепощения - всякого: политического, социального, национального, религиозного. "Долой самодержавие" было воистину всенародным кличем, объединявшим все партии, все классы, все национальности, без различия веры, пола, языка. Совпадение во времени ряда задач, разрешавшихся в других странах в разное время в результате нескольких революций, несомненно облегчило роды Февраля. Оно же и безмерно отягчило февральскую революцию, способствуя ее краху.
Пред российской революцией 1917-го года стояли те же вопросы, что и пред революциями: английской и американской в 17-ом веке, французскими в 18-ом и 19-ом веках и германскими в 19-ом и текущем веках. И сверх того еще один труднейший - вопрос о завершении войны в условиях революции. Нельзя сказать: не будь войны, не было бы и революции. Но можно предполагать, что не будь войны, революция не случилась бы в феврале 17-го года.
Для разрешения каждого из названных выше вопросов - в особенности об упразднении самодержавно-сословного строя - русская революция пришла слишком поздно. Но для разрешения всех вопросов, вместе взятых во время войны, она пришла слишком рано. Рок Февраля был в том, что он произошел не во время.
Среди циммервальдцев в эмиграции и в России было популярно утверждение: или революция съест войну, или война съест революцию. Февральская революция не "съела" войны, но и война ее не "съела". Зато Октябрь пожрал и войну, и революцию.
Переходя от объективных причин к субъективным, заметим прежде всего, что существуют самые разнообразные мнения относительно того, "сделал" ли кто-нибудь февральскую революцию и, если "сделал", то кто именно. Наряду с решительным отрицанием того, что кто-либо Февраль "сделал" и утверждением, что он произошел стихийно и всенародно, утверждают, что революцию сделало правительство или что ее сделали внешние враги при посредстве своих агентов и наемников.
Не кто другой, как кузен государя, вел. князь Александр Михайлович в письме, которое он начал писать Николаю II 25-го декабря 16-го года и кончил 4 февраля 17-го, утверждал: "правительство есть сегодня тот орган, который подготовляет революцию; народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных, и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу".
С другой стороны не одни только крайние правые инсинуировали будто русская революция - дело рук инородцев и иноземцев. Много позднее, в 1938-ом году, увенчанный орденами, лаврами и рублями Вышинский обвинил Рыкова, Бухарина, Крестинского, Раковского и других в том, что они с первых же дней революции состояли агентами Германии и Японии. То же утверждают "Краткий Курс Истории ВКП(б)", "Политический Словарь" (стр. 459) и "Большая Советская Энциклопедия" (т. 55, стр. 42 и ел.), добавляя к названным Троцкого, Каменева и Зиновьева.
Не будем сейчас спорить, поэтому, кто "сделал" Февраль, если он не "сделался" сам. Будем исходить из того, что революция произошла на третьем году мировой войны, и попробуем ответить на вопрос об ответственности за конечное крушение Февраля. "Всякая неудача будет виной полководца, хотя бы он и сделал всё, что в силах человека", - говорится у Шекспира.
Февральская революция возникла и прошла под знаком коалиции. В этом было громадное преимущество и в то же время - огромный недостаток. Преимущество состояло в том, что соглашение устраняло угрозу разрешения конфликтов и несогласия между составившими коалицию партиями и группами физической силой. Коалиция предотвращала гражданскую войну или во всяком случае уменьшала шансы ее возникновения.
Громадным же дефектом коалиции в бурную революционную пору было то, что ее предпосылкой являлось непредрешенчество, или отсрочка решений по острым основным вопросам. Такой лояльный член правительства, как кн. Львов, мотивировал свой уход в июле с поста министра-председателя "явным уклонением ее (декларации нового состава правительства) от внепартийного характера в сторону осуществления чисто партийных социалистических (?) целей". Провозглашение республиканского образа правления, постановление о роспуске Государственной Думы и Государственного Совета и даже проведение определенной аграрной программы вряд ли могут считаться мерами социалистическими. Тем не менее они выходили за рамки, намеченные первым составом коалиционного правительства, и вызвали правительственный кризис, который и в дальнейшем повторился.
"Временное" и "Революционное" плохо уживалось вместе. И взаимное самоограничение, сделавшее коалиционное правительство возможным, одновременно подтачивало его существование. Эта "диалектика" шла целиком на пользу большевикам, которые громко вопили о саботаже, в частности, выборов в Учредительное Собрание, а фактически больше других затягивали и тормозили возможность выборов.
Князь Львов был не первым и не последним, который в ходе революции упрекал коалицию, пришедшую на смену первому составу правительства, в том, что она отклоняется от "внепартийных" целей. А в историческом аспекте Временному Правительству ставится в вину как раз обратное - бездействие, а не превышение власти. "Временное Правительство, существовавшее с марта по октябрь, никакой власти не создало, никаких государственных мероприятий и программы не выдвинуло, всё откладывало до Учредительного Собрания", - вспоминает и жалуется А. В. Тыркова в парижской "Русской мысли" 19 декабря 51 г. (Более компетентный проф. Нольде совершенно иначе расценивал законодательную деятельность Временного Правительства. Уже в исторической перспективе, в 22-ом году, он писал:
"Эпоха краткого существования Временного Правительства дала рождение ряду совершенно выдающихся по своим внутренним достоинствам законодательных актов погребенных вместе с собой Временным Правительством в его крушении". В частности, "правила о выборах на фронте навсегда останутся единственным в своем роде прецедентом в истории избирательного права", - утверждал авторитетный автор. ("Архив Русской Революции", Т. 7, стр. 11-12).).
Левые руководители Февральской революции повинны в том, что в большинстве случаев переоценивали опасность справа и недооценивали и презрительно отмахивались от угрозы слева, считая ее игрой расстроенного воображения "паникёров". Признавая это, не следует всё же допускать ошибку исторической перспективы и переносить в прошлое то, что открылось лишь позднее, когда познанное на опыте уже не могло быть исправлено.
Что государством управляют иногда фанатики, карьеристы и преступники, было известно, конечно, и раньше. Но что невежество может быть провозглашено положительным качеством для управления, это, действительно, трудно было предположить. Кому могло придти на ум, что властители станут призывать к грабежу награбленного или доказывать, что и кухарка способна управлять государством?
Деятели Февраля были и недальновидны, и непредусмотрительны. Но если сравнить их недальновидность с той, которую и после 30-летней практики большевиков, продолжают обнаруживать и в Европе, и в Америке, придется признать, что первые по времени жертвы большевистского обмана менее других повинны в легкомыслии. Кто знал, кто мог знать, что под маской народолюбцев и социалистов, сторонников братства трудящихся и народов всего мира, окажутся виртуозы цинизма и жестокости, провокации и заложничества, концлагерей и пыток, ставшие предметом подражания для Муссолини и Гитлера в деле управления, пропаганды и воспитания "нового человека".
Что дело было всё-таки не так просто, как оно кажется на расстоянии десятков лет, следует, в частности, из того, как первоначально встречены были планы ныне канонизированного и непогрешимого "Ильича" в его же среде.
Достаточно напомнить, как отнеслись к знаменитым апрельским тезисам Ленина его ближайшие же единомышленники; какое сопротивление встретил Ленин в своем ЦК, когда поставил вопрос о захвате власти, когда захват сопровождался стрельбой по московскому Кремлю и когда встал вопрос о заключении сепаратного мира с немцами. Можно видеть "гений" Ленина именно в том, что он пошел напролом почти против всех и заставил в конце концов уверовать в себя и тех, кто в нем усомнился. И среди своих большевиков Ленин одно время оставался одиноким. Тем легче было со стороны принять это одиночество за изоляцию.
Власть в Феврале была недостаточно решительной и твердой. Это неоспоримо. Но... Не одно только Временное Правительство отталкивалось от применения насилия для поддержания своего авторитета. Столь же бессильными оказались и другие правительства, даже не революционные, преследовавшие свободолюбивые цели и опиравшиеся при этом на народное волеизъявление или общественное мнение. Если и был здесь порок воли, он не был проявлением специально русской черты или особого свойства русской интеллигенции 17-го года. Это был порок или достоинство - всякой свободолюбивой общественности.
В период Февральской революции 17-го года политическая мораль в России была не той, какой она стала после практики ВЧК-ГПУ-НКВД-МВД и МГБ, после Брест-Литовска, Мюнхена и соглашения Риббентропа-Молотова.
К гибели даже единиц относились бережно, а к гражданской войне относились почти с суеверным страхом. На одной из эс-эровских конференций, если не ошибаюсь, чуть ли еще не в июне 17-го года, М. А. Спиридонова предложила партии с.-р., в виду общего разброда, объявить свою диктатуру. Даже среди своих единомышленников Спиридонова не встретила сочувствия и поддержки. Все другие ее высмеяли.
Во всякой революции различимы два фаса или лика. Один обращен к свободе: это протест диссидента и "нонконформиста", возмущение и восстание против гнета и насилия, прорыв к новому. Другим своим ликом революция обращена в сторону насилия и подавления всего и всех несогласных с нею и с тем, что она провозгласила и утвердила. Это революция "углубленная" или выродившаяся.
Для меня революция произошла в Феврале и Февралем себя исчерпала. В этом отношении я был консерватором, считая необходимым поддерживать Временное Правительство всех составов. И когда десятилетием позже Д. П. Святополк-Мирский, обличая в своих "Верстах" журнал "Современные записки", как "орган русского либерального консерватизма", находил, что "Вишняк, а не Струве имеет право на это имя", я нисколько не был этим ущемлен.
Да, я был "охранителем" Февраля и, как мог, противился всем попыткам его углубить. После радикального упразднения самодержавия главной задачей было закрепить достигнутое - ввести стихию революции в берега, а не подхлестывать ее.
Тотчас же по приезде Ленин засвидетельствовал в тех же своих апрельских тезисах, что "Россия сейчас самая свободная страна в мире из всех воюющих стран".
Он повторил это за месяц с небольшим до октябрьского переворота: "Революция (февральская) сделала то, что в несколько месяцев Россия по своему политическому строю догнала передовые страны". И Сталин был того же мнения. На 6-ом съезде большевистской партии, 30 июля, он признал, что "такой свободы, как у нас, нигде не существует в условиях войны... нигде у пролетариата не было и нет таких широких организаций". Это не помешало большевикам упрекать Временное Правительство в диктаторских устремлениях и произвести переворот. Это, с другой стороны, должно было побудить каждого противника большевиков видеть во Временном Правительстве точку приложения всех свободолюбивых сил. Только при этом можно было рассчитывать на то, что силы разума и социального сцепления одержат верх над силами распада и разложения.
До-февральский аппарат власти оказался неспособным предупредить революцию или противостоять ей и был ею сметен. Новая власть не сумела создать свой аппарат власти. Не успела и не могла. Психология руководящих групп в значительной мере питалась убеждением, что всякая власть и принуждение, если и не от дьявола, то всё же от злого начала в человеке и обществе, и, чем власти меньше, чем сильнее ее ограничить, чем больше людей и учреждений будут ее контролировать, тем будто бы лучше будет для людей, надежнее для свободы. Это был в 20-м веке русский вариант оптимистического и рационалистического 18-го века, когда Запад был убежден, что управление может быть осуществлено путем добрых законов, которые устранили бы злых.
Много имеется оснований считать превентивную войну - внешнюю и внутреннюю - преступлением: и несомненный агрессор обычно ссылается на то, что он был вынужден прибегнуть к насилию, чтобы предупредить нападение на него. Отталкивание от гражданской войны, как братоубийства, было всеобщим в период Февральской революции. Никто не хотел быть ответственным, что ее начал или "развязал", - но одни искренне и убежденно, а другие - лицемерно.
Февраль, может быть, и удался бы, если бы он пошел путем Брест-Литовска. Но этот путь ему был заказан именно потому, что Февраль не был Октябрем прежде всего морально-политически. История никогда не была логикой, которая не мирится с противоречиями и неразрешимыми задачами. История знает и безвыходные положения, когда люди, группы, целые народы оказываются без вины виноватыми. Именно в таком положении оказались Россия и Февраль в 1917-ом году, когда исторически назревшая революция разразилась в неурочное время - во время войны. Это было общей бедой, не снимающей ответственности с активных участников и деятелей Февраля, но в значительной мере смягчающей их вину.
2
За восемь месяцев Февральской революции исторические условия не могли, конечно, существенно измениться. Прежние факторы продолжали действовать. Силы разложения, подрывавшие и подорвавшие старый порядок, способствовали и успеху Октября. Неустойчивость февраля оказала свое влияние на тех, кто "делали историю".