Поди и возвести Мамаю,
Что я его как черта изломаю!
так раек, я вам доложу, в такой дебош пришел, что хотели после театра ивбшгь того актера, что Мамая играл,
- Мы и избили бы, да нам полиция не дала его, - вмешался "малый";
- Вот так! За что ж его бить? Он русский.
- А он что грозит! Мы б ему помяли бока... Ишь ломается: "дань, говорит, давайте!"
Опять общий хохот. Патриот "малый" был шибко простоват, но до театра был большой охотник и все, что ни видел на сцене, понимал в прямом смысле, как маленький Вася Каратыгин. Так раз, увидев, что актриса Перлова, она же Каратыгина, по смыслу пьесы, должна была поцеловаться с своим возлюбленным за спиной мужа, "малый" не- вытерпел и испуганно, на весь театр, ааорал: "Смотри, смотри! она, стерва, целуется", - за что и был выведен из райка прямо на улицу. Теперь, слушая разговор о Наполеоне, он тоже, как и тогда в театре; чувствовал потребность кого-нибудь помять, так уж своеобразно прилажены были у него руки и голова. И всякий раз, когда он слышал шум на улице или где-бы то ни было, он всегда- торопился туда словно на пожар и непременно спрашивал: "кого бить?" А между тем в сущности был добрый и смирный малый и любил нянчить детей, чьи бы они ни были.
- Так ты-думаешь, Егор Фокич, он нам напакостит, Наполеонтий-то твой? - спросил немного погодя первый купчина.
- На то похоже, - отвечал "политик".
- Да чем же? Войной на нас пойдет? - спросил другой- купец, с бабьим лицом;
- Не знаю, а уж чем-нибудь да- доедет: не мытьем, так катаньем.
- А вот чего не хочет ли? - снова вмешался "малый" и показал кулак. Скулы сворочу.
- Молодец-, молодецу Гриша! - засмеялся первый купчина. - Вон у нас какие калачи ему припасены.
- Горяченьки, - промычаи "малый", - с маслом... Намедни этта мы одного французина в Мойке кстиля.
- Ой ли? И утоп?
- Нет, не утоп пес - выволокли.
- А за что топили?
- За кукиш.
- Как за кукиш?
- Да так, за самый за этот за кукиш... Кукиш нам покавал. Образ нееяипо лрешпехту, a ohj французин, идет и это и шапки не сымает... Ему и сбили шапку, а он - кукиш... ну, ево и в Мойку... Кипяточку прика-жете-с?
- Нет, будет, малый, восьмой пот спущаю.
- Что ж, ваша милость, это немного... Намедни этта у нас купцы со Щукина по дюжине поту спущали - оно для здоровья хорошо.
- Оно точно, и нутры, и кровь перемывает... Потом-то всякая болесть выходит.
- Только не французская - не Наполеонтий вон его, - заметило скопческое лицо.
- Ну, для Наполеонтия мы сулемы припасем, - отвечал "политик".
В трактир вошли два новых посетителя. Это был Крылов Иван Андреич и доктор Сальватори. "Малый" метнулся к ним и осклабился, увидав Крылова, который был постоянным посетителем Палкина.
- Дай нам, братец, водочки да закажи селяночку, да позабористее, сказал Крылов, занимая свободный стол.
- Селяночку какую прикажете? - мотнул парень волосами.
- Московскую - самую что ни есть первопрестольную, для московского гостя (и он указал на Сальватори).
- А водочку какую? - снова мотнулась голова "малого".
- Французскую. Теперь мир с Наполеоном, значит, давай французскую водку.
- Слушаю-с.
И "малый" стремглав ринулся в буфет, словно искал "кого бить" или кого из воды вытаскивать.
- Так вы полагаете, что у Наполеона задние мысли? - спросил Сальватори с еврейским заискиваньем в голосе и в глазах.
- Да у него никогда и не было передних, - отвечал Крылов равнодушно. - Талейран это с него научился сказать: "Язык нам дан для того, чтобы скрывать свои мысли".
По лицу Салъватори скользнула едва заметная тень, которую он старался выдать за улыбку.
- Но какие же могут быть у него тайные планы? - снова спросил он.
- В мире-то с нами?
- Да, в этом.
- Ему англичан хочется допечь. Ведь он сказал, когда в лоск положил Пруссию: "я завоюю у Англии море посредством суши и отберу у нее Индию и Пондишери - на Одере и Висле". Да и как ему не беситься на англичан! Они с ним как с мазуриком обходятся, костят его в мертвую голову. Да от одних их карикатур можно взбеситься и не такому человеку, как Наполеон.
- Да, это правда. Англичане одни преследуют его сарказмом.
- Мало того - презрением. Так теперь ему хочется завоевать Англию через Петербург... Оп ищет Калькутту и Пондишери на Гороховой.
- Слышишь, Авксентий Кузьмич? - многознаменательно заметил "политик" своему соседу. - И господа тоже говорят.
- Ишь ты - на Гороховой... А поди, и впрямь до Гороховой дойдет... и-и-и!
- Помни шестьсот шестьдесят шесть...
- Помилуй Бог... не забуду.
- А вот я сегодня был у Сперанского - свидетельствовать ему свое почитание, так он доволен миром, - сказал Сальватори, умильно глядя в глаза Крылову.
- Сперанский - гениальный человек, но он мечтатель: он думает вырастить ананасы там, где растет репа и крапива.
- Как? Я вас не понимаю, почтеннейший Иван Андреевич.