И, расставив руки, бакалавр полуласково, полусердито смотрел ей в глаза.
- А! скажите пожалуйста! А верь рожица в самом деле пресчастливая и глазенки превеселые! Точно опа Наполеона победила... Ах, молодость, молодость! Сколько-то в вас глупости - непочатый край глупости и непочатый край счастья...
И бакалавр, грустно поникнув головой, задумался... А у молодости действительно оказался непочатый угол счастья... Мерзляков понял это, и ему стало грустно: как поэт и. мечтатель, он боялся, что у него этот угол заполнился уже жизненным опытом и всяким ненужным мусором, который обыкновенно сваливается на задний двор нашей жизни, хотя творцу знаменитой канты "Среди долины ровныя" было в это время не более тридцати лет.
- Так благодарственный молебен, говоришь... "яко раби недостойнии", бормотал он задумчиво.
- Да, дядя милый.
- Ах, Ириней, Ириней ты мой маленький, - ласково шептал он, тихо гладя голову Девушки.
А она припала губами к его сухой руке и расплакалась.
15
В это время в комнату вошла баба, сильно изъеденная оспой, и молча подала Мерзлякову записку.
- От кого это?
- От Хомутовых... Яшка принес.
Баба говорила сурово, нетерпеливо двигая локтями.
- Ты что, Мавра, мрачная такая? - спрашивает Мерзляков.
Баба молчит, но еще энергичнее двигает локтями, не смея, по-видимому, взглянуть в лицо барышне, которая, видя мрачное расположение бабы, как нарочно улыбается.
- Что, верно, пирог не удался? - допрашивает бакалавр. - А? не удался?
- Да у вас разве что удастся! - гневно отрезала баба.
- Что так? Чем я виноват в твоем пироге? а? Опять молчит баба.
- Ну, говори, чем я помешал твоему пирогу?
- Чем! а все у вас воняет! и пирогом воняет, и кухней воняет, и луком воняет... Ну!
- Ну что ж, пирог тут при чем?
- А при том! И платок, Мавра, подай, и туфли сыщи - ну...
- Ну?
- Ну, и подгорел...
Барышня не удержалась, так и покатилась со смеху. Рассмеялся и Мерзляков.
- Ну, Мавруша, так я лакея себе найму, чтоб не отвлекал тебя от кухни, - сказал он, улыбаясь.
- Ни в жнсть не хочу лакея! - протестовала баба. - Коли на вас не угожу, так отпустите меня.
- Да Бог с тобой!
- Не хочу лакея! Охальники они все.
- Да полно, Мавруша, дядя шутит, - ласково заговорила барышня. - А вы, дядя, читайте, не держите ее. Ступай, Мавруша, пускай лакей подождет.
Мавра ушла, сердито хлопнув дверью. Мерзляков развернул записку и, увидав почерк, покраснел как-то неловко. Девушка заметила это, но не показала виду.
- Это от моей ученицы... от Хомутовой барышни, - пробормотал он, точно школьник, краснея еще более.
"А, плутишка дядька! - подумала про себя девушка. - Верно, там что-нибудь есть; а каким философом притворяется!"
Бакалавр наконец овладел собой и снова весело зашагал по кабинету.
- Ну, Ириней Иринеич, сегодня я в большом свете, - сказал он, держа в руках записку и как бы любуясь ею. - Кучу, брат Ириней.
- У кого, дядя, у Хомутовых?
- Да, у сенатора Хомутова... Вон моя ученица пишет, что она сегодня не будет со мной учиться, но не от лени - "с вами, пишет разбойница, с вами, говорит, я готова день и ночь учиться", а сегодня, говорит, у нас будут гости - Ростопчин граф, князь Иван Михайлович Долгорукой, Глинка Сергей Николаевич, Козлов - ну, этот повеса всегда у них торчит...
- Это все сочинители, дядя? - спросила девушка.
- Сочинители, а то и вельможи. Да еще, говорит, мы вам покажем редкость невиданную - героиню...
- Какую, дядя, героиню?
- Ай Бог ее ведает, не пишет моя воструха... Да и еще, говорит, одного господина, который приехал прямо с войны и Наполеона видал нос к носу...
- Ну уж, Наполеона! Злодей он! - вспыхнула девушка, вспомнив, что по милости Наполеона разбито ее счастье и страдает дорогое ей существо.
На крыльце послышался чей-то разговор и старческий голос проговорил:
- Милости просим, матушка, отдохнешь и пообедаешь с нами.
- Это бабушка с кем-то, - проговорила, в свою очередь, девушка, прислушиваясь. - С кем это она?
- Да с кем же больше быть маменьке, как не с святыми людьми? отвечал Мерзляков, улыбаясь. - Надо полагать, поймали еще какую-нибудь юродивую или странницу, которая и плетет им мрежи словесные - врет не запинаясь, а маменька век готова этакое все слушать.
Действительно, в комнату вошла старушка, седенькая, благообразная, с детским, добродушным выражением сморщенного лица, при совершенно белых волосах. Это была мать Мерзлякова, до сих пор смотревшая на него как на маленького и называвшая его не иначе, как Алешенька. За ней выступала чумазая, загорелая, краснощекая, с умильными глазами, набожно смотревшими из-под черного платка, баба-странница. Вздернутый кверху нос, приподнятые брови и осунувшиеся углы губ как будто силились показать, что жирное лицо это постоянно пребывает в молитвенном умилении.
- Ну, Алешенька, мой друг, вот Бог послал нам богомолку и молитвенницу нашу. Святой человек, я тебе скажу, Алешенька, - и-и-и святой! - затараторила старушка.
Баба мотнула спиной и головой, желая изобразить глубокий поклон хозяину, после того, как она мотнулась таким же образом перед висевшею в переднем углу иконою.
- Святой, святой жизни человек!