- Уж и рад же ты будешь, Алешенька, что я привела ее, - знаю, рад-радешенек будешь послушать ее, да и ты, Аришенька, - лепетала старушка, усаживая свою гостью. - Ох, устала я.
- Да вы сами-то, бабушка, садитесь, вздохните хотя, - уговаривала старушку Ириша, целуя ей руки.
- А то чаю, маменька, не выкушаете ли? - предлагал бакалавр, осматривая странницу. - У обедни были?
- У обедни, Алешенька... Ух, как дьякон забирал евангелие, я тебе скажу, - так забирал высоко, что, я думала, окна полопаются... Ах, матушкп мои! как ударит, как ударит! А певчи-то за ним - как подхватят, да как понесут в гору, под самое, кажись, небо хватают... Да и дьячок Парфен с апостолом дал себя знать, ах в животе у меня точно что оборвалось, как он дернул под конец. Славная служба была, Алешенька, тебе бы понравилось... А ты чтой-то не был у обеденки?
- Я, маменька, был с Аришей в Архангельском.
- Бонапарта, поди, поминали тоже?
- Читали, маменька.
- А! пес-то безбожный! замирился-таки... Да его бы как Стеньку Разина, да Гришку Отрепкина с Ивашкой Мазепкой на всех соборах проанафемить, злодея... А! бунт затеял против белого царя, измену учинил... Это другой Емелька Пугачев, что царем назвался.
- И хуже того, матушка, сказывают, - вставила свое слово странница. Верные люди сказывают, - нечистый он, вантихрист - от него следов, матушка, не бывает...
- Следов не бывает?
- Не бывает: это по снегу ли идет он, по песку ли - нету от него следов, матушка.
- Бесследный! ах, Боже мой, Боже мой!
- И тени от его, матушка, нету. - И тени нету?
- Нету, потому дух нечистый, пар, одним словом: какая от ево, от духа, тень быть может?
Странница начинала и бакалавра уж заинтересовывать: такой невообразимой чепухи он ни от кого еще не слыхивал. Он уселся у стола, на который Ириша поставила чайный прибор и в ожидании самовара слушала интересную посетительницу, - и тоже слушал.
- И еще третья, матушка, в ем, в Бонапартие, примета есть, продолжала странница, видимо, польщенная тем, что ее все слушали: - ево, матушка, в зеркале не видать.
- Как в зеркале не видать?
- Не видать да и на-поди... Глядит он это в зеркало ли, в колодец ли, в реку ли - нету ево образа там, не видать ничево...
- Ничево! скажите!
- Ровнехонько ничего, потому тоже дух видь он единый, пар - ну, и не видать духа-то в зеркале... Оттого его, матушка, и пуля не берет.
- Ах, он окаянный!
- Не берет, потому дух... Вдарит это ево пуля - и наскрозь, вдарит и наскрозь, потому - пустое место, аки бы дыры в воздухе.
Вошла Мавра с самоваром, все такая же угрюмая, как ночь: тут Бог гостей посылает, странничков, там пирог пригорел - срам!
- Здравствуй, Мавруша! - ласково обратилась к ней старушка.
- Здравствуйте, матушка барыня.
- Послушай-ка, Мавруша, какие чудобушки рассказывает святой человек, такие чудобушки, волос дыбом становится!
- Недосуг мне, матушка барыня, слушать-то, и лба-то толком перекрестить не успею...
И Мавра бурей вышла из комнаты, возбудив улыбку бакалавра и веселый смех Ириши: у них на уме было несчастье с пирогом.
- Да ты, матушка, сними с себя котомку-то, - снова заговорила старушка к своей гостье, - помеха она тебе большая.
- Нету, матушка, от нее мне никакой помехи, потому святые вещи в ней вее, святые вещий, матушка.
- Святыя? Ах, Господи! - И старушка перекрестилась. - Что же у тебя тамотка, матушка, есть?
- Всякия святыя вещий, родная моя: и водица ерданская, в которой водице сам Христос крещение при-мал; есть и камушек мал от того места, на коем месте ножки святого Ивана Предтечи стояли, как он, батюшка, Спасителя кстил, ерданскою святою водицею обливал. Есть, матушка, и листочек сухонькой от той смоковницы неплодной, что кою смоковницу Христос, батюшка, проклял... Так-то теперь цветет она, так-то цветет! Сама, грешная, своими грешными глазыньками видела...
Мерзляков молчал и только улыбался; но Ириша не выдержала и вся вспыхнула.
- Как же она цветет теперь, вы говорите, когда ее Христос проклял и она тогда же засохла? - сказала она, гремя чашками и торопясь наливать чай.
- Усохла, барышенька-красавица, точно усохла, а теперь цветет: когда Спаситель воскрес, то и велел своим ученикам полить ту смоковницу ерданскою водою - коли я-де воскрес, пущай и она воскреснет, я всех-де приходил спасти и ее спасу. Так она с той поры и цветет, матушка-барышенька, невозмутимо отвечала странница, с умилением глядя в потолок, к мысленному небу.
- Что, Ириней, срезали тебя? - шутя заметил бакалавр.
- Где тебе, Аришенька, с нею тягаться, - заметила внушительно бабушка, - она, поди, и отца Савву загоняет святостью-то да всем божеским. А что, матушка, - обратилась она робко и просительно к страннице, - можно посмотреть водицу-то эту иорданскую, да камушек тот, да листочек сухонький? а?
- Можно, родимая, коли с верою...
- С верою, с верою, уж это как Господь видит. Странница сняла котомку и стала в ней рыться, набожно бормоча: "Господи Исусе, Господи Исусе, открой очи наши грешные, открой слепоту нашу..." Порывшись немного, она вынула бумажку и развернула ее; в бумажке оказался небольшой огарочек желтой восковой свечечки!
- Это, матушка, свечечка от самого гробика Господня, у самого гробика теплилась... А это нагарец на фи-телечке на эфтом - это, матушка, от небесного огня.
- От небесного! ах, Господи!
- От небесного... Сама видела, как с неба сходил... Таково страшно! Стоим это мы, матушка моя, у заутрени, у гроба Господня, в ночь-то на Светлое Воскресенье, - стоим это, слушаем службу божественскую... Коли, мать моя, как запоют, словно бы анделы на небесах, "Христос воскресе", как запоют - смотрим, а с неба-то с самого, через кумпол этот, огоньки-огоньки-огоньки, словно бабочки, - и летят, и летят с неба язычками да так к свечечкам-то, к фитилькам, к светильням самым и прилепились. И востеплились свечечки! У меня, матушка, от такого от чуда чуднаго ажио под коненками задрожало.
- Еще бы! а! свечечка-то какая святая! ах, ты Господи! вот сподобил! Ну, а водицу-то иорданскую покажь, матушка.
Баба опять роется и вынимает пузырек, тоже завернутый в бумажке и заткнутый воском.
- Вот, матушка, и водица ерданская. Сама набирала; целый туесок набрала да роздала добрым людям.
- А! водица-то какая! как слеза...
- Чище, маменька, чем в Мытищах? - с улыбкою спросил бакалавр.
- Чище, Алешенька, чище.
- Чиста, уж и так чиста, что и сказать нельзя... Мы, матушка, страннички, купались в Ердань-реке, так такая, матушка, чистая вода, что наскрось человека в ней видно... Стоишь в воде - как стекло: скрость тебя все видно...