- Вот он - глыбко, у самова дна.
- Ну, твои глаза молоденькие - лучше видят, а я его не вижу.
Ириша, любопытство которой возбуждено было странным разговором до крайней степени, взглянула с плота в воду и в прозрачной глубине ее увидела большую, тонкую, с острою головой рыбу.
- Это щука?
- Щука, - пояснил Микитейка.
Мерзляков, видимо, ждал объяснения всему тому, что он видел.
- Вон и ученики, Микалай Иваныч, стали приходить... всда-вон, радостно говорил Микитейка.
И Ириша, и Мерзляков ясно уже видели, что к плоту стала собираться рыба и выигрывать на поверхность озера: плотва, красноперы, окуни, гольцы все это поблескивало на солнце своими серебристыми чешуйками и, видимо, теснилось к плоту.
- Вот мои ученички, - сказал добродушный старик, указывая на воду. С прошлого года я их учу и уже кой-чему научил. Каждое утро я хожу сюда с кормом и бросаю его в воду. Рыба скоро поняла мои лекции и аккуратно в назначенный час является в мою аудиторию. Но что удивительно, так это то, что эти окуни да гольцы узнают меня в лицо, когда я прихожу в неурочный час на плот, они тоже выплывают и заглядывают на меня...
- А к деду, Микалай Иваныч, они нейдут, - неожиданно пояснил Микитейка.
- Нейдут, нейдут, а ко мне идут... Вот вы и посу" дите: у окуня ум, у гольца соображение, у плотвы, видите ли, тоже ум - она сильна в физиогномике...
- Ах, дедушка!.. (Ириша весело смеялась.)
Рыбы между тем показывали нетерпение, плескались как угорелые.
- А! не терпится? проголодались?
И старик, взяв из рук Микитейки корзинку, стал бросать в воду крошки хлеба, кашу, мух, тараканов. Рыбки наперехват ловили бросаемое, иногда старались отбить одна у другой лакомый кусок, перегнать друг дружку...
- А! вот и ссорятся из-за куска... значит, голодны... а как сыты - не ссорятся, - говорил старик, стараясь равномерно оделить своих питомцев.
В это время рыбы шарахнулись в разные стороны, а иные даже выскочили со страху на плот: у плота показалась щука.
- А! это он! старик! ах он, варвар! - говорил старик, покачивая головой... - А я заметил, что и рыбки стали у меня умней, осторожнее - не всегда даются разбойнику.
- Однако соловья баснями не кормят, - спохватился старик. - Рыб-то я накормил, а дорогих гостей морю с голоду... Вот что значит старость-то... Идемте же ко мне в палаты - добро пожаловать... А ты, Микитейка, мигом лети к деду и вели вырезать лучший соток медку из того улья, что сама барышня воспринимала от купели...
- Это, дедушка, у которого матка ночью плакала? - спросила Ириша.
- Да, сладкая моя.
Микитейка полетел стрелой на пчельник, расположенный по ту сторону озера, а Новиков и его гости направились к усадьбе.
4
Усадьба Новикова стояла при въезде в село Авдотьи-но, несколько на отшибе и в стороне от проезжей дороги. Это был обыкновенный средней руки помещичий дом - деревянный, одноэтажный с высокою соснового, почерневшею от времени крышею и с широким крыльцом-баяко-ном, обращенным к северу. Некоторые окна дома были закрыты ставнями, большая половина обширного двора поросла травой, через которую были протоптаны дорожки к кухне, к скотному и птичьему двору, к конюшне и леднику, находившимся под одною крышею. Двор представлял некоторую запустелость, запущенность, а когда-то, во времена детства Новикова, в половине XVIII столетия, на этом дворе и в этом обветшалом теперь доме бойким ключом била жизнь среднепоместного дворянина. Барство сказывалось когда-то здесь и в псарне, и в псарях, и в доезжачих, и в сворах собак. Дворовые девки кружева плели, Акульки да Малашки иногда наряжаемы были Венерами да Психеями.
А с тех пор как вырос молодой барин, Николвнька, да поступил в гвардию, а потом, скинув с себя гвардейский мундир, зарылся там где-то в Петербурге или в Москве в грудах книг да старых бумаг - опустела как-то барская усадьба Новиковых и двор ее травою зарос... А там еще хуже пошло: приехал сам барин и обратил усадьбу в какой-то монастырь... Бумаги да книги, бумаги да книги - только и было всего добра... За то до мужиков, до своих - у-у! как добер был барин Микалай Иваныч - пальцем никого не трогал... И жаль было мужичкам своего барина; все он смутный такой да невеселый, ни пиров у него, ни забав - все по-монастырскому.
Когда Новиков и его спутники пришли на двор, ямщик уже давно отпряг лошадей, поставил их в конюшню, засыпал им корму, а сам, усевшись с кучером Новикова на крылечке людской, рассказывал ему о французе-фараопе, о том, как француз-фараон из воды вышел, из самова Черного моря, и замиренье дал...
Так как Ириша пожелала остаться на балконе, то хозяин приказал кухарке полнотелой, с толстейшими руками бабе Сиклитинье, матери Микитейки, собрать самовар тут же, на воздухе, и на завтрак приготовить яичницу глазастую, которую очень любила Ириша, да зажарить грибков в сметане, до которых Мерзляков был большой охотник.
- А Микитейка каких грибков набрал - и-и Заступница! - пояснила словоохотливая Сиклитинья.
Новиков сел у стола, стоявшего на балконе-галерее, снял с себя картуз, расправил руками волосы и бороду в о чем-то как будто задумался.
- Какой вы хорошенький, дедушка, - сказала Ириша, подходя к нему: точно апостол.
Старик с любовью взглянул на нее.
- Ах, ты, яичница глазастая!.. а глаза-то все больше у тебя делаются... А! какова! всегда дедушке какой-нибудь комплимент скажет, говорил старик, любуясь девушкой.
- Да это не комплимент, дедушка, а правда.
- А вот и я тебе скажу правду, глазастая: ты очень похорошела и возмужала... И уж думаю, что этими буркалами ты, наверное, прострелила сердце какому-нибудь герою... А? признайся - прободила еси?
Ириша вспыхнула. А старику почему-то вспомнился тот вечер, когда он, летом 1767 года, накануне отъезда из Петербурга в Москву, в качестве делопроизводителя в комиссии депутатов, прощался тоже с Иришей - только не с этой... а такие же глаза при черных волосах... Что за ночь то была в Царском, в саду!.. "Не забывай меня, милый-милый! не забывай ни на момент!" - шепчут жаркие от поцелуев губы, а холодеющие руки так и замирают, обнимая и лаская... "Не забуду, жизнь моя! рай мой! не забуду и на краю могилы"... Да, правда, и край могилы уже виднеется, и вспомнилась та Ириша, вспомнилаеь при виде этой... Первое всегда остается первым и не вытравляется никакими вторыми и последними...
Но старик тотчас опять овладел собой.
- А вот я заболтался с вами, да и не спрошу досель: что нового у вас в Москве? что новенького у вас в России? - сказал он, обращаясь к Мерзлякову.
- Да что новенького, почтеннейший Николай Иванович!.. О мире с Бонапартом вы, конечно, слышали уже?
- Слыхал - и радуюсь этому... Все же меньше крови будет пролито.
- Так и многие думают, но Москва недовольна.
- Ростопчин, конечно, - Сила Богатырев?
- Он первый, да он же и с голосом, а за ним и все "русские", не галломаны... А есть новость, лично вас касающаяся, Николай Иванович: вас подозревают в сношениях с французами.
- Я с разбойниками никогда не вступал в сношения, - брезгливо сказал старик. - А кто это считает меня способным надеть на себя дурацкий колпак?
Тут Новиков пустился в оценку "лиц и событий" и незаметно перешел к изложению своих философских взглядов на природу и человека.
- Но ведь согласитесь сами, Николай Иванович, что хищничество - общее явление в природе, - говорил Мерзляков.
- И воробей, дедушка, вор, - добавила Ириша.
- И всякое животное - вор и хищник, - пояснил Мерзляков.
- Нет, други мои, - задумчиво отвечал старик, - по вашему толкованию и сия лилия - вор: она ворует влагу из земли, она ворует тепло у солнца.
- Да, все это воровство, говоря в строгом смысле слова.