- Как не я? - с удивлением спрашивал гусарик.
- Так - не вы...
- Кто же я?
Лиза нагнулась к самому уху нового друга и прошептала:
- Вы - девочка, а не мальчик...
- Кто вам сказал? папа?
- Нет, не папа... я сама догадалась.
- Как же вы догадались, милая? - смущенно. говорил попавшийся воин.
- А когда я взошла, вы читали письмо... А это письмо, я знаю, вашего папы.
- Почему же вы знаете?
- Когда папа получил его летом, как мы еще на даче жили, на Каменном, и там поссорились с Сашей Пушкиным... он сказал, что хоть папа Лизин и любимец царский, а все-таки у Лизы Сперанской облик семинарской...
- Ах, какой злой мальчишка!
- Нет, он не злой, а только шалун - шпилькой мы его называем... Так папа мой читал письмо вашего папы при мне и еще жалел вашего папу, а Соня говорила, что и мы, как вот вы, ушли бы в гусары, да мышей боимся...
Гусарик рассмеялся и погладил девочку... "Какая храбрая..."
- Ну, я и узнала у вас это письмо, и вас узнала... Только я никому не скажу, что вы девочка...
- Хорошо, милая. Вы умница и честная девочка.
- А о чем вы там шушукаетесь, Елизавета Михайловна? - обратился вдруг к Лизе Тургенев.
Озадаченная неожиданностью, девочка не нашлась сразу и несколько растерялась.
- Мы... я говорила... я вам этого не скажу, - вдруг решительно оборвала Лиза.
- Ого! секреты, государственные тайны! - шутил Тургенев.
- Да, мы говорили о каком-то Саше Пушкине, об очень живом мальчике, выручал Лизу ее новый друг.
- О, я знаю этого арапчонка... Елизавета Михайловна к нему неравнодушна.
- Мы с ним помирились уж, - пояснила Лиза.
- Вот как! А вы давно из армии? - спросил Тургенев, обращаясь уже прямо к гусарику.
- Пять дней, как я из Полоцка и из главной квартиры.
- А не знакомы вы с Денисом Васильевичем Давыдовым? Адъютант у Багратиона.
- Да, я его знаю несколько.
- Он мой приятель... Скажите пожалуйста: он мне писал, что там у вас появилась новая Иоанна д'Арк? Видали вы этот феномен? О нем много говорят.
Большие глаза Лизы так и застыли на лице ее нового друга. Она с волнением и страхом ждала. Волнение ее усилилось еще более, когда она заметила смущение на лице друга. Но девочка не выдала ни себя, ни своего друга.
- Да и там на этот счет держатся упорные слухи, - немного помолчав, отвечал гусарик довольно покойно. - Но удивительно - никто ее не видал, хоть все о ней говорят... Я думаю, что это басня.
- Не говорите - слух имеет основание... Признаюсь вам откровенно, глядя на вас и соображая собственноручное пожалование вам государем этого ордена, я бы мог подозревать, что...
Но он не докончил своей щекотливой фразы, которая и Лизу, и ее друга сильно смутила. В комнату вбежала Соня, за ней вошла госпожа Вейкардт и за нею - непременный друг дома Магницкий с последнею, только что полученною из Москвы новостью: умер Херасков.
- Ах, бедный! - жалобно сказала Лиза. - А мы только сегодня с Сашей Пушкиным читали наизусть его "Россиаду...". "Бедненький!
- Очередь за Державиным, - сказал Тургенев.
- Что? что? какая очередь за Державиным? - зашамкал кто-то в дверях.
Все оглянулись - на пороге стоял сам Державин, в своих бархатных, на меху сапогах.
9
Державин вошел сильно старческою походкой. Хотя он и бодрился, но и беззубый рот заметно шамкал, и бархатные йоги словно тоже шамкали.
Особенно вид его поразил Дурову. Читая его сильный стих, его напускной пафос и риторику, которые, казалось, дышали страстью, пылали огнем воодушевления, девушка, мечтательная и увлекающаяся по природе, воображала Державина каким-то титаном, полубогом, а если ей и говорили, что он уже старик, то он не иначе рисовался в ее воображении, как в образе "борея":
С белыми борей власами И седою бородой, Потрясая небесами, Облака сжимал рукой...
А тут она видит шамкающего старца, который не только не потрясает небесами, но у которого собственная седая голова трясется, а глаза, которые ей представлялись орлиными, старчески моргают и слезятся... Господи! как грустно это видеть... И нижняя губа отвисла - но держится... И под носом табак, и на манжетах табак, и на жилете табак... А ноги - точно в валенках, точно у их коровьего пастуха...
- Какая очередь за Державиным? - спрашивал старик, здороваясь с хозяином и гостями.
- Написать, ваше превосходительство, что-нибудь новенькое по поводу мира с Наполеоном, - извернулся Тургенев. - А то вон только и слышно, что о "Дмитрии Донском" Озерова да о "Пожарском" Крюковского*.
- Оба сии творения, государь мой, слабы, - отвечал старик.
- Вот потому-то и ждуг от вашего превосходительства чего-либудь сильнеаького, чего-нибудь "державинско-го" - так и говорят.
- Оно-то так... Я кое-что и скомпоновал, ест Михай-ло Михайлович знает.
- Что же это такое, ваше превосходительство? - спросил Карамзин.
- Гаврило Романович написал оду, - отвечал Сперанский.
- Пророческую, - добавил Державин.