Дурова взглянула на младшую Кульневу. Та, чтобы скрыть свое смущение, нагнулась к цветам, стоявшим у открытого окна.
- Что ж, Вера Григорьевна, я сам того же мнения, как и Надежда Григорьевна, - тоже несколько смущенно заговорила Дурова. - Да это и не мое только мнение - это мнение Сперанского, с которым я имел честь познакомиться... Вы помните, конечно, оду "Бог" Державина?
- Помню, потому что ее постоянно твердит господин Талантов, отвечала барышня.
- Помните то место, где он говорит: "я червь, я раб"...
- Еще бы! - это и Митя постоянно твердит.
- Так Пнин в оде "Человек" вот что говорит об этом "черве":
Какой ум слабый, униженный,
Тебе дать имя червя смел?
То раб несчастный, заключенный,
Который чувствий не имел:
В оковах тяжких пресмыкаясь
И с червем подлинно равняясь.
Давимый сильного рукой,
Сначала в горести признался.
Что человек - лишь червь земной,
Потом в сих мыслях век остался.
Дурова декламировала это с увлечением. Голос ее звучал силой, убеждением.
- Вот так и Надя теперь постоянно храбрится, - засмеялась старшая сестра.
- Что ж, разве это не возвышенно? Разве Пнин не прав? И разве он не сильнее Державина? - продолжала Дурова.
- Ну, пошел, теперь его не остановишь, - комически говорил Бурцев, обращаясь то к тому, то к другому. - Вот Господь насылает на меня друзей, которые все помешаны на стихах: там Денис Давыдов везде сует стихи, словно соль во щи, а тут и Александруша - словно бесноватый с своим Пнином.
Но в это время явился лакей и доложил, что кушать готово. В столовой ожидали уже господ лакеи и казачки - дворовые мальчики, одетые в нанковые казакин-чики, которые назначались для мелких, совершенно ненужных услуг, как-то: стоять у дверей и лениво хлопать глазами, отгоняя от господ мух, чесать у барина спину, так как при коротких руках и тучности своей он сам не мог этого делать, да и не хотел - для этого-де Бог холуев создал. Лакеи были в белых сомнительной чистоты перчатках, и один, за неимением перчаток, которые находились в стирке, стянул где-то сушившиеся на веревке барышнины чулочки и напялил их себе на руки: издали все равно не видать, было бы бело.
Когда все уселись за стол, хозяин, сидя на почетном месте и что-то вспомнив, обратился к младшей дочери:
- Да ты что, царевна Неулыба? а?
- Что, папа? я не знаю.
- Как не знаешь! Пнина какого-то наизусть выучила, а обязанности свои забыла.
- Какие обязанности, папа? - улыбалась она, видя, что отец шутит.
- А возложу на тя убрус бел.
- Ах, виновата, папа, - забыла.
Она вскочила, подошла к отцу, взяла с его прибора салфетку и обвязала ее вокруг шеи отца. Подвязывать отцу во время стола салфетку на грудь - это была ее обязанность. Исполнив эту церемонию, она нагнулась и получила от родителя поцелуй в лоб и ласковый щипок за розовую щеку.
- То-то, Пнин, червь ты этакий, - сострил отец.
К столу явился и господин Талантов с Митей. Талантов казался задумчивым и глубокомысленным, а Митя за супом порывался фыркнуть и смотрел на мать превеселыми и плутоватыми серыми глазами, как бы желая сказать что-то очень забавное и интересное.
- Ты что, Митя, не кушаешь суп? - спросила его мать.
- Так, мама, - загадочно отвечал мальчик.
- Почему же так? Дети всегда должны суп кушать... А ты, верно, успел у няни побывать - не голоден.
- Нет, мама, я голоден, - еще загадочнее отвечал мальчик.
- Ну, так что ж не кушаешь?
- Я после скажу.
Всех насмешил этот лаконический ответ. Даже царевна Неулыба засмеялась.
- О! Он у меня продувной мальчишка - верно в дядю пойдет, - заметил отец.
Талантов изредка бросал ядовитые взгляды на младшую "богиню", а Бурцев больше налегал на горячие, поджаренные пирожки, чем на любезничанье с своей "богиней", которая тоже кушала с аппетитом. Одна Неулыба казалась не в своей тарелке, но эта позиция в чужой тарелке, по-видимому, никем не была замечена, кроме господина Талантова, который чувствовал, что и у него тарелка как бы чужая.
- Все утро я рыскал по работам, по полям своим, - говорил между тем Кульнев. - Уж и бестии же эти мужики! Как Бог их сотворил хамами, так хамами и остались!.. Сам издали вижу, что не работают, прокла-жаются, а как заметят только моего гнедка да беговые дрожки, так словно прилипнут к работе... Ну, и постегаешь.
Суп между тем убрали. Переменили тарелки. Митя смотрел еще веселее так и сиял.
- Ну, продувной мальчишка, говори, почему не ел супу? - спросил отец.
- Как же, папа, - мама боится тараканов, а в супе был таракан... Если б я раньше сказал, так мама испугалась бы и не кушала, - торжественно отвечал находчивый молодой человек.
Но эффект, который последовал за его ответом, был не тот, какого он ожидал. Лида у всех вытянулись. Хозяйка и дочери вспыхнули. Сам хозяин побагровел.
- Как! таракан в cyneJ - закричал он, задыхаясь от гнева. - Позвать сюда каналью повара!.. Я его!..
Лакеи и казачки стремглав бросились исполнять приказание барина. Зазвенели тарелки.
- Стой, скоты! - кричит рассвирепевший господин. - Пускай идет сюда с кастрюлькой и с горячим судом... чтоб кипел суп... Я ему этот суп, каналье, на голову вылью... ошпарю... задеру.
Лакеи, дрожа от страху, снова бросились. Все онемели - ве знали, что начать, что сказать... Все знали крутой нрав обезумевшего барина и ждали страшной развязки.