Народ в глазах Некрасова выглядел неоднозначно. Труженик, богатырь и страстотерпец одновременно оказывается и «забубенной головушкой», в пьянстве ищущий забвения от бед и печалей, и предатель собственных интересов. Поэт не осуждает, а старается понять: всегда ли так будет?
Какой представлялась Некрасову деятельность «народного заступника»
Авторская позиция отражена и в песне Гриши Добросклонова, которая завершает текст:
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка-Русь!..
Едва ли не главное достоинство Гриши в том, что «он молод и одновременно отделен от крестьянского мира, ищет свой «необыденный» путь. Он изначально сходит со «столбовой дорожки» – именно потому, что «там души пленные полны греха», и от этого «греха» невозможно не «замараться». <…> Что он несет с собой, неведомо даже для него самого, – но это непременно должно быть что-то особенное, неожиданное, отмеченное «печатью дара Божьего» (В. Кошелев).
И все же, пусть и в общем виде, взгляды Гриши на жизнь народа и избранный им путь могут быть определены. Сам Некрасов возлагал надежды на то, что люди, подобные Грише, окажут благотворное влияние на народ. Недаром в пейзаже, на фоне которого появляется Гриша, преобладают радостные светлые краски («Светило солнце ласково, / Дышало утро раннее / Прохладой, ароматами / Косимых всюду трав»).
В образе Гриши, несомненно, отразились впечатления Некрасова от молодого поколения интеллигенции, начавшей «хождение в народ» с целью «выплаты» нравственного долга дворянства народу. Некрасову было близко такое мироощущение, не случайно он привлекал к сотрудничеству в «Отечественных записках» и писателей, и деятелей народнического движения.
Наиболее полно и отчетливо задачи и цели народнического движения на начальном этапе были изложены П. Лавровым в его статье «Вперед! – Наша программа» (1873). Лавров писал: «Мы не хотим новой насильственной власти на смену старой, каков бы ни был источник новой власти. Будущий строй русского общества, осуществлению которого мы решились содействовать, должен воплотить в дело потребности большинства, им самим сознанные и понятые. При малой грамотности и неподготовленности большинства мы не можем прямо обратиться к нему с нашим словом. Мы обращаемся с ним к той доле цивилизованного русского меньшинства, которое понимает, что будущее принадлежит народу… что им остается лишь стать в ряды народа или отказаться от всякой возможности для них прогрессивной деятельности. <… > Лишь строгою и усиленною личною подготовкою можно выработать в себе возможность полезной деятельности среди народа. Лишь внушив народу доверие к себе, как личности, можно создать необходимые условия подобной деятельности».
Некрасов «не только сочувствовал участникам «хождения в народ», но преклонялся перед их самоотверженностью. Он был недоволен тем, что Тургенев в романе «Новь» не сумел с должной полнотой и объективностью осветить, может быть, самую острую политическую тему эпохи» (В. Жданов).
И некрасовский Гриша намеревается реализовать эту программу. Он видит свое счастье в том, что посвятит жизнь служению народу, его не пугают маячащие впереди «чахотка и Сибирь». Гриша – почти идеальный тип «народного заступника», ведь ему не надо приспосабливаться к народному быту и нравам. Он сам вышел из народа и при этом сумел разглядеть то, что пока еще скрыто от массового сознания.
На первом плане для народников, как уже сказано, стояло просвещение масс. В воспоминаниях одного из активных участников этого движения, Д. Клеменца, говорится: «Прежде чем обратиться к политической деятельности, надо было сначала узнать, как думает о своем положении народ. …Большинство только у нас выучилось грамоте. Слухи о том, что в Петербурге есть люди, которые учат рабочих грамоте, дошли до деревень. Оттуда получился запрос, нельзя ли послать в деревню учителей. С этого и началось хождение в народ. Предполагалось, что путем этого общения удастся внести несколько света в деревенскую тьму, но из этого вышло чуть ли не стихийное движение».
Однако в народническом движении существовало и другое течение, представители которого не надеялись на действенность просвещения и намеревались изменить политический строй с помощью «решительных мер». Под таковыми они понимали террор.
Еще в начале шестидесятых годов возникло тайное революционное общество «Земля и воля», возглавляемое «Русским центральным народным комитетом». «Земля и воля», в деятельности которого принимал участие и Н. Чернышевский, начало готовить всеобщее крестьянское восстание, пребывая в твердой уверенности, что народ созрел для бунта и ему недостает только руководителей.
Крайним выражением программы «землевольцев» стал кружок Н. Ишутина, полагавшего, что для возбуждения «революционной энергии масс» следует показать пример решительных действий – прибегнуть к физическому уничтожению правящей верхушки.
Правда, большинство ишутинцев не разделяло этого убеждения, но один из них, Д. Каракозов, вознамерился в одиночку осуществить убийство Александра II, который, по мнению Каракозова, вверг народ в еще большие бедствия, чем его предшественники.
Покушение, совершенное Каракозовым в 1866 году, оказалось неудачным и привело лишь к запрещению многих общественно полезных начинаний. Над Россией сгустилась атмосфера реакции, породившая уныние и пессимизм в обществе.
Для Некрасова это время совпало и с личными невзгодами – закрытием «Современника», журнала, которому он отдавал все силы и средства. Поэт много и мучительно размышлял над возможными путями улучшения народной жизни.
Приходилось выбирать между программой П. Лаврова, уповавшего на просвещение и образование народа силами интеллигенции, и позицией М. Бакунина. Согласно Бакунину, русский мужик обладал прирожденной революционностью и коммунистическими инстинктами. Народ, доказывал Бакунин, и после отмены крепостного права находится в таком бедственном положении, что умелому пропагандисту не составит труда поднять на бунт любую деревню и даже целые уезды.
В 1875 году П. Ткачев в брошюре «В чем должна состоять ближайшая практически достижимая цель революции», заявлял, что революцию должна начать и осуществить группа решительных заговорщиков. Путем террора против властей они захватят политическую власть, а впоследствии самоустранятся и передадут власть в руки народа.
Некрасову была ближе линия постепенного просвещения народа, а не ткачевские насильственные методы. И хотя в «Кому на Руси…» есть несколько эпизодов народной расправы с угнетателями, изображенных не без сочувствия к протестантам, все же не они выражают политическое credo поэта.
В главе IV последней части поэмы («Доброе время – добрые песни») внимание автора в самом деле «приковано к народной массе», но считать эту массу «пробуждающейся для возможного революционного переворота» (Л. Розанова), а Гришу – застрельщиком таких действий, не позволяет сам текст произведения.
У Некрасова Гриша слагает песню о Руси:
Сила с неправдою
Не уживается,
Жертва неправдою
Не вызывается…
<… >
Встали – небужены,
Вышли – непрошены,
Жита по зернышку
Горы наношены!
Очевидно, что речь здесь идет не о сокрушительном перевороте, а о совокупных многократных, малоэффектных внешне, но эффективных действиях мирного характера («горы», наношенные «по зернышку»). «Искра сокрытая», внесенная в народную среду, должна породить не пожар, а стать источником света.
Недвусмысленно выражена авторская позиция и в таком отступлении:
Довольно демон ярости
Летал с мечом карающим
Над русскою землей.
Довольно рабство тяжкое
Одни пути лукавые
Открытыми, влекущими
Держало на Руси!
Над Русью оживающей
Иная песня слышится:
То ангел милосердия,
Незримо пролетающий
Над нею, – души сильные
Зовет на честный путь.
И хотя «души сильные, любвеобильные» и встают «на бой, на труд», «бой» здесь не более чем риторическая фигура, причем не самая удачная, ибо дальше сказано:
И ангел милосердия
Недаром песнь призывную
Поет над русским юношей —
Немало Русь уж выслала
Сынов своих, отмеченных
Печатью дара Божьего,
На честные пути…
Путь террора и насилия в представлении человека, воспитанного в христианских традициях, никак не может быть отмечен Божьим даром. И ангел милосердия не может призывать к убийству. И в песне Гриши звучит тот же мотив:
Довольно! Окончен с прошедшим расчет,
Окончен расчет с господином!
Сбирается с силами русский народ
И учится быть гражданином…
Если бы расчет с господином только предстоял, тогда Некрасов не выдвинул бы на первый план утверждение «окончен с прошедшим расчет». Очевидно также, что и «учеба на гражданина» – процесс длительный и ничего общего с революционными потрясениями и террором не имеющий.
Некрасов не собирался вслед за экстремистами нечаевского толка призывать Русь к топору. И дело не только в его личных симпатиях или антипатиях. Поэт сознавал, что «…в народных низах не было пока силы реализовать в исторической действительности былинный идеал богатыря – защитника народных интересов, противостоящего и внешним врагам, и собственным неправедным властителям. Характерно, что Матрена никогда не видела Савелия распрямленным («дугой спина у дедушки», ходит он «согнувшись»). Эта деталь портрета Савелия становится символической. Дух его, когда-то взыскующий воли и правды, в конце концов оказывается сломленным и горьким опытом каторги, и семейными бедами. Он внушает Матрене: «Терпи, многокручинная! / Терпи, многострадальная! / Нам правды не найти». И, не надеясь уже ни на собственные силы, ни на потенциалы народа, он смиренно ходит по монастырям, молясь «за все страдное русское крестьянство» и уповая на Божью помощь» (И. Грачева).
Путь народа к подлинно счастливой жизни, по мысли Некрасова, пролегает не через кровь и пожары; искомое можно найти, лишь объединив все «честные» силы и направив их на просвещение масс и воспитание в них гражданского сознания. Одного из таких «народных заступников» и представляет в поэме Гриша Добросклонов, пока еще юный и неопытный, но исполненный бескорыстного энтузиазма.
Что же касается легенды «О двух великих грешниках», которая традиционно толковалась как призыв к бунту, то в наши дни исследователь склонен видеть в ней перекличку с современной Некрасову политической действительностью, не более. Смысл легенды не в обличении только лишь помещичьего произвола, а в обвинении неправедности Российской монархии вообще. В народной среде, как утверждает И. Грачева, Кудеяра считали старшим братом Ивана Грозного, вероломно отнявшим у Кудеяра право престолонаследия, после чего тот стал одним из лидеров оппозиции, противостоявшей тирании царя. «Глубины исторического контекста, проступавшие за строками некрасовского повествования, напоминали, что самые великие грехи отягощали не пана Глуховского, а российских правителей, которые в разные исторические эпохи оказывались виновными перед своим народом и от которых Бог отвратил лицо свое. Среди таких правителей, несомненно, подразумевается и Александр II, своей реформой обманувший народные ожидания».
Некрасов своей поэмой доказывал, что народ вовсе не так благостен и смирен, как это представлялось «охранителям», и в то же время в массе своей он далек от бунта, которого хотели экстремисты. Принимая народ таким, каким он был, поэт искренне желал облегчения его участи, сознавая, что достигнуть этого нельзя ни легко, ни быстро.