- Распоряжение! Распоряжение на эту ночь!! - кричит он в исступлении. - Какой дьявол хочет разлучить меня с женой!.. Я не позволю этого!..
Он кричит и бьет кулаками в железную дверь. Кандалы впиваются ему в ноги, кулаки разбиты, но он ничего не чувствует, он слепо бьет и бьет по железу, одна из ран на голове вдруг открывается, и кровь заливает ему глаза.
- Джон! - Мэри Дэй кладет ему руку на плечо.
Этого достаточно. Так же внезапно, как пришло бешенство, приходит спокойствие.
Он целует жену.
- Иди, Мэри. Все хорошо. Прощай.
- О Джон... прощай.
- Зачем ты едешь в Ферри?
Мэри Браун бледнеет. Капитан зорко смотрит на нее.
- Зачем ты едешь туда?
- Там... я буду ждать... тело, - запинаясь, говорит женщина.
И Джон Браун понимает, что "тело" - это он.
35. КАЗНЬ
Прижавшись к решеткам камер, пять заключенных слушали шаги своего капитана. Около каждой из дверей шаги на секунду замедлялись, и ясный голос говорил:
- До свиданья, друзья...
Они все верили, что встретятся после смерти там, где не будет ни рабства, ни злобы, ни несправедливости. Через две недели казнят Императора Грина и "студента" Копленда, тонкого темноволосого Кука и молодого квакера Эдвина Коппока. Через шесть месяцев отправят на эшафот Стевенса, которому предварительно залечат раны, и Хэзлета, пойманного в горах Пенсильвании. У властей не было никаких доказательств, что Хэзлет находился с восставшими. До последнего дня осужденные и сам Джон Браун твердили, что он им не известен, что он не был с ними. И все-таки его уличили и казнили. Пока Хэзлет и Стевенс находились в чарльз-таунской тюрьме, северные аболиционисты Хиггинсон и Монгомери подробно разработали план их освобождения. Но план этот потребовал бы множества человеческих жертв, и оба смертника самоотверженно от него отказались.
Давно уже не было такого солнечного утра. Горы сияли, чуть окутанные голубой дымкой. Слегка морозило, и солдаты топали ногами, чтобы согреться. Их было много в этот день в Чарльз-Тауне, так много, будто предстояла не казнь одного старого человека, а большое сражение.
Майор Талиаферро, командующий виргинскими волонтерами, получил письменный приказ губернатора:
"2 декабря с. г. выставьте часовых по всей линии границы от Мартинсбурга до Харперс-Ферри. Предупредите жителей, чтобы они вооружились и были наготове в этот день и за несколько дней перед этим. Не разрешайте отдельным лицам, и особенно группам приезжих, направляться в Чарльз-Таун 2 декабря.
Железнодорожной охране в Ферри прикажите контролировать пассажиров в поездах с Востока и Запада. Будьте готовы, если потребуют обстоятельства, разобрать рельсы. Пошлите верховых охранять заставы. Нужны два отряда для того, чтобы сдерживать толпу на месте казни. Сформируйте два замкнутых каре вокруг эшафота. Пошлите особенно сильную охрану в тюрьму и для сопровождения к месту казни. Не допускайте толпу так приближаться к арестованному, чтобы слышать речь, если он вознамерится таковую сказать".
Майор Талиаферро в точности выполнил приказ. Полторы тысячи войск были выстроены на пути от тюрьмы до площади, где стоял эшафот.
Выйдя из тюрьмы, Джон Браун удивленно повел глазами.
- Я не ожидал, что губернатор Уайз обставит мою казнь так торжественно, - сказал он сопровождавшему его шерифу.
Руки Брауна были связаны за спиной. Кроме шерифа, его сопровождали офицер караульных войск и тюремщик. Он шел, хромая, в домашних шлепанцах и белых шерстяных носках, тех самых, которые связала ему жена. За рядами солдат стояла телега, запряженная парой белых лошадей. На телеге стоял сосновый чистый гроб. Браун обратился к сопровождавшему его офицеру:
- Возьмите у меня из кармана записку, сэр.
Офицер исполнил его просьбу.
- Что это такое?
- Несколько слов. Если хотите, мое завещание.
Шериф помог Брауну взобраться на телегу. Старик сел на гроб. Теперь он возвышался над всеми, и все видели его спокойное лицо и белую бороду, которую шевелил утренний ветерок. Офицер поднес к глазам листок:
"Я, Джон Браун, теперь вполне уверен, что преступления этой греховной страны никогда не смыть ничем, кроме крови. Как я думаю теперь, я напрасно обольщал себя надеждой, что это может быть сделано без колоссального кровопролития".
Джон Браун с наслаждением вдохнул свежий воздух, поглядел на горы.
- Какой прекрасный день сегодня! - заметил он, обращаясь к шерифу.
- Вы храбрый человек, капитан, - сказал шериф.
- Таким воспитала меня мать.
- Вы гораздо храбрее меня, капитан, - снова сказал шериф.
- Все-таки жаль расставаться с друзьями, - отозвался Браун.
Они подъехали к главной площади. Их встретили барабанным боем. Вся площадь была оцеплена солдатами.
Полк чарльз-таунской милиции стоял в полной боевой готовности. Белые лошади кавалерии, красные и синие мундиры военных выглядели так празднично, что черный силуэт эшафота казался нелепостью в этот солнечный день.
Однако настроение людей на площади было далеко не праздничное. Всех от майора Талиаферро до последнего жителя Чарльз-Тауна - мучил неопределенный страх. А что, если вот сейчас, вот сию минуту последует что-то ужасное, какой-нибудь взрыв, внезапный бунт негров, налет вооруженных аболиционистов? Даже крупнейшие плантаторы штата, съехавшиеся поглядеть на казнь своего злейшего врага, испытывали сейчас не радость, а тревогу. Тут были Вашингтон, Бруа, Олстэд и другие. Им отвели лучшие места, откуда виселица была видна как на ладони. Позади, теснимые солдатами, стояли менее именитые виргинцы. В стороне жалась кучка негров с хмурыми, настороженными лицами.
Капитана ввели на помост и набросили ему на голову белый колпак.
Джон Браун неловко шагнул вперед, но не попал на люк. Шериф закричал ему:
- Вы не туда ступаете, капитан! Сделайте еще шаг вперед!
Раздался спокойный голос капитана:
- Я ничего не вижу, джентльмены. Подведите меня сами к моей смерти.
Палач слегка подтолкнул его.
- Хотите, сэр, чтобы я дал вам знак, прежде чем опустить люк? - тихо спросил шериф.
- Все равно. Только, пожалуйста, не так долго, - послышался голос из-под белого колпака.
Тонкая смоляная веревка была накинута на шею прямой неподвижной фигуры. Но солдаты еще долго маршировали, строились, делали повороты. Прошло двенадцать бесконечных минут. Джон Браун все так же прямо стоял у люка.
Но вот наконец раздался звон оружия - это солдаты встали стройным каре. Полковник Престон взмахнул саблей, и над толпой мелькнули ноги в белых шерстяных носках.