Просто абстрактное единство, факт абстрактного тождества не говорит ни за то, ни за другое. Неудивительно, что диалектика не может расценивать абстрактное тождество слишком высоко.
Итак, мы установили, что мышление в понятиях имеет своим предметом и целью не абстрактное единство, не мертвое тождество ряда единичных и особенных вещей друг другу, а вещи в их реальном живом взаимодействии, в реальной объективной взаимосвязи.
Конкретное единство и есть просто-напросто синоним реальной связи, реального взаимодействия вещей, предметов, явлений, к какой бы области они не относились -- к природе, к обществу или к самому сознанию.
Но ближайший анализ категории взаимодействия, взаимосвязи сразу же обнаруживает, что простая одинаковость, простое "тождество" двух (или более) вещей друг другу не только не составляет, но и принципиально не может составлять действительной связи между ними.
Абстрактное и конкретное "единство" взаимно исключают друг друга. Между двумя совершенно одинаковыми вещами, предметами, явлениями вообще не может возникнуть отношение взаимодействия, взаимообусловленности. Там, где есть абстрактное единство, нет и не может быть единства конкретного.
Два одинаковых события никогда не вступят в реальное непосредственное взаимодействие друг с другом. Они друг к другу останутся абсолютно равнодушны. Они взаимно не нужны одно другому именно потому, что они одинаковы.
Если они и перегрызутся между собой, то только благодаря чему-то третьему, отличному от них обеих, через это "третье", -- хотя бы этим "третьим" была брошенная кость или собака другого пола...
Но уже две собаки разного пола "нужны" друг другу, и вступают в реальную, конкретную, фактическую "взаимосвязь".
Как раз противоположность, а не тождество, не подобие как таковое связывает их реально друг с другом. "Тождество" связывает их в одно только в рефлексии сознания, в общем представлении о "собаке вообще", в абстракции, а не в реальности...
Два абсолютно одинаковых человека, с абсолютно одинаковыми знаниями, вкусами, привычками и настроениями попросту "неинтересны" друг для друга -- им нечем поделиться друг с другом, между ними не может установиться никогда духовного общения и взаимодействия, внутри которого они были бы интересны и нужны друг другу, взаимно обогащали бы друг друга...
Два абсолютно одинаковых по своим химическим свойствам атома не создают химического соединения. Здесь опять-таки требуется различие, как условие взаимодействия.
Два портных, два лица одной и той же профессии, никогда не составят элементарного общественного взаимодействия -- они не вступят между собой вообще ни к какое взаимодействие.
Для того, чтобы между ними установилась какая-либо связь (конкуренция, соревнование и т.п.), опять требуется нечто третье -- ткач или потребитель платья... И если уж они захотят во что бы то ни стало трудиться совместно, они должны поделить между собою труд.
По той же причине крестьянство не представляет собой класса в полном смысле этого слова, а лишь сословие. Внутренней связи между его членами никакой сколько-нибудь прочной не образуется именно потому, что каждый крестьянин делает совершенно то же самое, что и его сосед. Крестьянство поэтому-то во всех решающих общественных переворотах неспособно к самостоятельному классовому действию -- оно нуждается в извне приходящем руководстве. Оно представляет собой совокупность разрозненных "атомов", напоминает, по выражению Маркса, "мешок картошки", а не единое целое, выступающее на политической арене как обладающий своим самосознанием класс.
Между двумя совершенно тождественными вещами вообще и не может установиться никакой прочной, внутренней связи, а лишь связь чисто внешняя, механическая.
Взаимодействия, то есть такого отношения, внутри которого одно единичное предполагает другое единичное в качестве необходимого условия самого себя, -- установиться здесь не может.
Поэтому-то "конкретность", понимаемая как выражение объективной фактической взаимосвязи и взаимодействия единичных вещей, -- и не может совпадать с выражением абстрактного тождества этих вещей друг другу.
Любой, самый элементарный случай взаимодействия в природе, в обществе и в сфере сознания заключает в своем составе не просто "тождество", а обязательно и непременно тожество различного, тождество противоположного.
Взаимодействие предполагает, что один предмет осуществляет свою специфическую природу только через взаимодействие с другим, а вне этого отношения вообще не может существовать как таковой, как этот специфически определенный предмет.
И для того, чтобы выразить в мысли, для того, чтобы "понять" единичное через его связь с другим, и самую их связь, и нельзя искать абстракта, абстракта общего для каждого из них, взятых порознь, "признака".
Обратимся к более сложному и одновременно более яркому примеру. В чем заключается, например, действительная, живая, конкретная и объективная связь, привязывающая друг к другу два таких единичных персонажа, как капиталист и наемный рабочий? Что "общее", чем каждый из них обладает в сравнении с другим?
То, что они оба -- люди, оба испытывают потребность в пище, в одежде и прочем, оба умеют рассуждать, разговаривать, трудиться, наконец. Все это несомненно в них присутствует. Более того, все это даже составляет необходимую предпосылку их связи как капиталиста и наемного рабочего. Но ни в коем случае не составляет самого существа их взаимной связи именно как капиталиста и рабочего...
Действительная их связь покоится как раз на том, что каждый из них обладает таким экономическим "признаком", который отсутствует у другого, на том, что их экономические определения полярно противоположны, как раз на том, что абстрактно общего между тем и другим нет абсолютно ничего, а есть полярно исключающее. Дело как раз в том, что один обладает как раз такой чертой, которая отсутствует у другого, и обладает именно потому, что ею не обладает другой. Каждый взаимно нуждается в другом именно в силу полярной противоположности своих экономических определений -- экономическим определениям другого.
И именно это полное, абсолютное отсутствие "абстрактно-общего" между тем и другим и делает их необходимыми полюсами одного и того же отношения, и связывает их реально крепче, чем любая "общность".
Одно "единичное" является именно таким, а не другим, как раз потому, что другое "единичное" полярно противоположно по всем характеристикам. Именно поэтому одно не может существовать как таковое без другого, вне связи со своей собственной противоположностью. И пока капиталист остается капиталистом, а наемный рабочий -- наемным рабочим, каждый с необходимостью воспроизводит в другом прямо противоположную экономическую определенность. Как наемный рабочий один из них выступает как раз потому, что против него выступает другой -- как капиталист, то есть как такая экономическая фигура, все без исключения "признаки" которой полярно противоположны.
Это значит, что сущность их связи внутри данного конкретного взаимоотношения покоится как раз на полном, на абсолютном отсутствии "абстрактного общего" и тому и другому определения. Капиталист не может внутри этой связи обладать хотя бы единственным признаком из числа тех, которыми обладает наемный рабочий, как и наоборот. А это значит, что ни один из них не обладает таким экономическим определением, которое было бы одновременно присуще другому, было бы "общим" тому и другому... Как раз этого-то "общего" в составе их конкретной экономической связи нет.
Известно, что в "общности" экономических характеристик капиталиста и рабочего упорно пыталась отыскать основание их взаимной связи пошлая апологетика, которую нещадно бичевал Маркс. С точки зрения Маркса, действительное конкретное единство двух (и более) единичных, особенных вещей (явлений, процессов, людей и т.д.), находящихся в отношении взаимодействия, всегда выступает как единство взаимоисключающих противоположностей. Между ними, между сторонами взаимодействия нет и не может быть ничего абстрактно одинакового, абстрактно общего.
"Общее" в них -- это как раз их взаимная связь, внутри которой каждая сторона взаимодействия предполагает другую именно потому, что в ней, как таковой, нет тех определений, которыми обладает другая. И наоборот, через отношение к своей конкретной противоположности каждая из них обретает такую определенность, которая выражает сущность их взаимной связи.
Можно задать такой вопрос: что "общего" есть между мясником с одной стороны, и бараном, которого он режет, с другой? Что общего между читателем и книгой?
Если мы в обоих случаях будем искать ответ на вопрос на пути отыскания "абстракта", одинаково присущего каждой из сторон этого, каждый раз совершенно конкретного, взаимодействия, то мы никогда не придем к истине.
Мы, конечно, всегда увидим, что обе взаимообуславливающих стороны таким -- абстрактно-всеобщим -- свойством обладают. И мясник и баран одинаково "млекопитающие", одинаково обладают мышцами, кровью и т.д. и т.п. Но ни в одном из абстрактно-общих и тому и другому "свойств" мы не обнаружим конкретной их связи, связи их именно как мясника и барана, той самой связи, которую мы хотим разыскать.
Сущность их данной, конкретной связи заключается в более широкой системе условий, внутри которых они выступает именно в качестве конкретных противоположностей -- один как субъект отношения, как "убийца", другой -- как пассивный объект его действий, как "убиваемое"...
Точно то же и в отношении между читателем и книгой. В чем заключается необходимость их взаимного отношения? Конечно, не в том, что они оба "трехмерны", оба состоят из атомов, молекул и т.д. и т.п. -- не в абстрактно общем тому и другому "признаке". Как раз наоборот: читатель именно потому "читатель", что ему противостоят, в качестве условия, без которого он не может быть таковым, не может быть "читателем", -- именно "читаемое", то есть его конкретная противоположность.
Одно существует как таковое именно потому и в силу того, что ему противостоит "другое", и именно -- его другое, конкретное "другое", его собственная противоположность, -- предмет, все "определения" которого как раз полярно противоположны, как раз те, которых ему, как таковому не хватает для того, чтобы быть именно "читателем"...
И ответ на вопрос об их взаимной связи (их конкретного единства) решается не на пути отыскания того "абстрактно общего", чем обладает каждый из них, взятый порознь, взятый вне и независимо от данного, конкретного отношения друг к другу, а на совсем ином пути.
Анализ в данном случае должен быть направлен на рассмотрение той конкретной системы условий, внутри которой с необходимостью рождается читатель с одной стороны, и "читаемое" с другой, то есть два одновременно и взаимоисключающие, и взаимно предполагающие друг друга противоположности. Иными словами, верный в "логическом отношении" путь анализа заключается в рассмотрении того процесса, который создал два элемента взаимодействия, каждый из которых не может существовать без другого именно потому, что каждый из них обладает такой характеристикой, которой не обладает другой, и наоборот.
В данном случае в каждом из двух взаимодействующих предметов будет обнаружено именно то определение, которое ему свойственно как члену именно данного, этого, неповторимо-специфического, конкретного способа взаимодействия. Лишь в этом случае будет в каждом из взаимоотносящихся предметов обнаружена (и выделена путем абстрагирования) именно та сторона, благодаря наличию которой он и оказывается членом, элементом этого, конкретного -- а не какого-нибудь еще "целого".
Аристотель -- как почти во всех своих рассуждениях -- очень метко уловил диалектику взаимодействия между "глазом" и тем, что с помощью глаза делается "видным", "зримым".
Аристотель задает вопрос: в чем "сущность" глаза и его деятельности, в чем заключается "субстанция" зрения? И ответ, который он дает, обнаруживает глубоко диалектический подход к проблеме. "Сущность", "субстанция" этого явления не может заключаться в том, что одинаково присуще и глазу, и предмету зрения. Не в качестве "абстракта", общего и глазу и предмету зрения может быть обнаружена "субстанция зрения".
"Субстанцией" глаза является само "зрение", само "видение", -- отвечает Аристотель, сам тот конкретный способ взаимодействия между глазом и предметом зрения, органом которого является "глаз".
Не в силах разрешить материалистически проблему происхождения и развития органа зрения, Аристотель отсюда приходит, правда, к представлению о "зрении" как о "деятельной форме", как о "цели", ради которой осуществляется "глаз". Таким образом, не в решении, а -- как и везде -- в постановке вопроса Аристотель гениален и диалектичен. Для решения же вопроса требуется нечто большее, чем умение правильно поставить вопрос, -- требуются фактические, экспериментальные данные, которыми он, как известно, не обладал. И если Аристотель усматривает "субстанцию глаза" в "зрении", как "деятельной форме", как "цели", ради которой глаз существует как таковой, как конкретный орган, то здесь он вплотную подходит к справедливой постановке вопроса о том, что "глаз" есть продукт и орган особой формы взаимодействия организма и среды.
Ведь известно, что с помощью категории "целевой причины", "деятельной формы", философия вплоть до Маркса и Энгельса пыталась выразить один из реальных моментов категории взаимодействия.
На деле любой конкретный предмет возникает и развивается внутри и посредством определенной формы взаимодействия с другими предметами, и в этом смысле рождается как "орган" данной системы взаимодействия. Его специфические качества, принадлежащие ему как данному предмету, всегда могут быть на деле поняты лишь исходя из той конкретной системы взаимодействия, внутри которой он осуществляется. Внутри этой системы взаимодействия каждый отдельный "предмет" и играет определенную роль, зависящую от всей системы взаимодействия в целом.
В терминологии Аристотеля этот факт и выражается таким образом, что предмет осуществляется "ради некоторой цели", а отыскание "цели" совпадает с рассмотрением той объективной роли предмета, которую он необходимо играет внутри данной конкретной и неповторимой системы взаимодействия.
Под категорией "деятельной формы", "целевой причины", "цели, ради которой" осуществляется именно такой, а не иной предмет, и пытается он выразить реальную диалектику взаимодействия.
И только отсутствие естественно-научных, эмпирических и экспериментальных фактов не дает ему возможности решить вопрос материалистически. К идеализму в решении вопроса он приходит как раз в силу отсутствия экспериментальных, фактических данных. Но ставит вопрос он всегда по существу диалектически.
"Сущность" каждого единичного предмета, каждого особенного явления он всегда старается понять из его объективной роли в составе некоторого конкретно-специфического "целого", из его необходимой роли, обусловленной со стороны той системы взаимодействующих вещей, внутри которой он рождается и существует.
Именно конкретная система взаимодействующих единичных явлений всегда маячит перед ним, когда он рассуждает о "субстанции" вещей.
"Путается и бьется" он вокруг диалектики "общего" и "отдельного" именно потому, что видит реальную сложность диалектики. И если метафизик-материалист в данном пункте не путается и не бьется, то это только от того, что он реальной сложности проблемы не видит. Для него все просто: вне головы существуют только единичные вещи, а общее существует лишь в виде "сходства" между ними, которое и отражается в голове в виде "общего"...