"Дедукция" перестает быть способом формального выведения определений, заключенных априори в понятии, и превращается в способ действительного развития знаний о фактах в их развитии, в их внутреннем взаимодействии. Такая "дедукция" органически включает в себя "эмпирический" момент -- она совершается именно через строжайший анализ эмпирических фактов, через "индукцию".
Но в данном случае название "дедукция" и "индукция" выражают лишь внешнее формальное сходство метода материалистической диалектики с методами рассудочной логики.
На самом деле это и не "индукция", и не "дедукция", а нечто третье, заключающее в себе, как свои "снятые моменты" и то и другое. Здесь они осуществляются одновременно как взаимопредполагающие противоположности, которые именно своим взаимодействием образуют новую, более высокую форму логического развития.
И эта более высокая форма логического развития, органически сочетающая в себе процесс анализа фактов, с процессом анализа понятий, и есть тот "метод восхождения от абстрактного к конкретному", о котором говорит Маркс. Это и есть та форма развития знания, которая единственно соответствует диалектике. Дело в том, что лишь с ее помощью объективная конкретность может быть воспроизведена в мышлении как реальность, исторически возникшая и развившаяся.
Как таковой, способ восхождения от абстрактного к конкретному ни в коем случае не есть лишь способ "изложения" готового, каким-то иным способом заранее полученного знания, -- как то не раз пытались представить ревизионисты учения Маркса, извращавшие метод "Капитала" в духе плоского неокантианства.*
* Так, например, истолковывает способ восхождения от абстрактного к конкретному Р.Гильфердинг. Приведя выдержку из "Введения" к марксовой работе "К критике политической экономии" ["Если идти первым путем, то полное представление испарится до степени абстрактного определения; при втором же -- абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного путем мышления"], Гильфердинг комментирует ее так: "Уже из этого видно, как неправильно приравнивать дедукцию и индукцию, как равноценные источники познания. Дедукция есть скорее лишь способ научного изображения, который действительно сможет перейти в конце концов от общего к изображению частного лишь при том условии, если в мышлении ему предшествовала "индукция". Называя марксов способ восхождения от абстрактного к конкретному "дедукцией" и, следовательно, толкуя его крайне односторонне, только с точки зрения его внешнего сходства с традиционно понимаемой "дедукцией", Р.Гильфердинг отрицает за ним достоинство метода исследования реальных фактов и сводит его к форме лишь изложения, лишь систематического изложения готового знания, "знания, которое само по себе якобы должно быть получено предварительно другим, именно "индуктивным" путем".
В том же направлении рассуждает в своей "Теории капиталистического хозяйства" и известный австромарксист Карл Реннер. Этот сводит существо способа восхождения от абстрактного к конкретному, примененного в "Капитале", к "манере изложения немецких философов", усвоенной-де Марксом от современной ему эпохи. Поскольку эта "манера изложения" стала совершенно чуждой нынешним поколениям читателей, Реннер и считает целесообразным заменить ее иной "манерой изложения". "Я не знаю ни одной книги, которая обязана была бы своим происхождением такой массе опыта, как "Капитал", -- говорит Реннер, -- еще меньше я знаю книг, изложение которых было бы, несмотря на это, столь дедуктивно и абстрактно" (стр. XIX)
Поэтому Реннер считает целесообразным "изложить" содержание теории Маркса в другой "манере изложения" -- в манере, которая "исходит из фактов опыта, непосредственно наблюдаемых, систематизирует их и затем постепенно возводит на ступень абстрактных понятий" (там же), то есть "индуктивно".
В этом случае, полагает Реннер, "манера изложения" будет соответствовать способу исследования, в то время как в "Капитале" одно-де противоречит другому...
В результате этой "манеры" Реннер совершенно некритически "обобщает" эмпирические явления современного капитализма в том их виде, в каком они выглядят на поверхности, а затем выдает свои обобщения за теоретическое выражение "сущности" этих явлений. На этом пути он открывает, например, что рабочий, покупая акции, приобщается тем самым к собственности на общественные средства производства, в результате чего совершается автоматическая "демократизация капитала" -- "социализация" общественного производства, делающая излишней революцию...
Тем самым Реннер показывает, что дело не только в "манере изложения", что под видом "манеры изложения" он жульнически подменил метод Маркса, метод исследования явлений -- способом их апологетики.
Столь же мало способ восхождения от абстрактного к конкретному может быть истолкован как способ чисто логического "синтеза" готовых (заранее чисто аналитическим путем полученных) абстракций -- в систему. Представление о том, что в ходе познания сначала будто бы совершается "чистый анализ", в ходе которого вырабатываются многочисленные абстракции, а уж затем -- столь же чистый "синтез", принадлежит к числу таких же фантазий метафизической гносеологии, как и представление об "индукции" без "дедукции".
В обоснование этого нелепого взгляда иногда приводят в пример научное развитие XVI-XVII столетий. Но при этом совершают невольное насилие над фактами. Если даже согласиться с тем, что для этого периода действительно характернее "аналитическая" форма отношения к фактам (хотя "синтез" на самом деле, вопреки иллюзиям теоретиков, осуществляется и здесь), -- то нельзя забывать, что это -- вовсе не "первая" ступень в научном развитии человечества и что сам "односторонний анализ", характерный для этой эпохи, предполагает в качестве своей предпосылки древнегреческую науку. Для античной же науки -- действительно первой стадии научного развития Европы -- гораздо характернее как раз "обобщенно-синтетический" взгляд на вещи. Так что если уж ссылаться на историю метафизики XVI-XVII вв., то не следует забывать, что она сама есть не первая, а скорее вторая великая эпоха развития мышления. Но в таком случае скорее "синтез", а не "анализ" выступает как исторически первая стадия переработки фактов в мышлении...
Пример, таким образом, доказывает обратное тому, что хотели с помощью его доказывать.
"Анализ" и "синтез" есть (и всегда были) такими же неразрывными внутренними противоположностями процесса мышления, как и "дедукция" с "индукцией". И если та или иная эпоха переоценивала одно в ущерб другому, то это не следует возводить в закон, которому мышление должно подчиняться впредь, в логический канон, в рецепт, согласно которому каждая наука якобы должна сначала пройти "чисто аналитическую" стадию развития, а уж после нее, на ее основе, приступать к "синтетической"...
Но именно на таком представлении основывается мнение, что способ "восхождения от абстрактного к конкретному" может быть применен лишь там и тогда, когда полностью закончен предварительный процесс "сведения" конкретного к абстрактному.
Способ восхождения от абстрактного к конкретному есть прежде всего способ анализа реальных эмпирических фактов, который, как таковой, включает в себя, в качестве своей внутренне необходимой противоположности, "обратное", встречное движение мысли, -- от чувственно данной конкретной реальности -- к ее абстрактному выражению. Поэтому он нуждается в предварительном сведении конкретного к абстрактному. Это сведение протекает внутри его, как форма его применения.
Абстрактные определения фактов, которые способом восхождения "синтезируются в систему", в его же ходе и образуются. Ибо в этом случае абстрактные определения выражают факты как раз в их взаимодействии, в их конкретной живой связи.
И если в утверждении о том, что способ восхождения от абстрактного к конкретному предполагает "чисто аналитическое" сведение конкретного к абстрактному, имеется какой-либо смысл, то этот смысл заключается лишь в том, что рассмотрение фактов в их связи предполагает наличие терминов, абстрактных наименований, наличие развитого словарного запаса. Иного рационального зерна в этом утверждении нет.
Если где-нибудь и имеется чисто аналитическая стадия, на которой происходит лишь "сведение" конкретного к абстрактному, -- то может быть лишь в процессе словообразования, лишь в процессе образования абстрактных терминов, -- но стадии развития понятий она не составляет. Она составляет лишь историческую предпосылку процесса мышления, но не первую ступень его специфического развития.
Итак, можно подытожить: способ восхождения от абстрактного к конкретному -- это прежде всего теоретически вскрытый философией "естественный закон" научного развития. Это ни в коем случае не есть "манера изложения" готового знания, ни формально-логический способ соединения готовых абстракций в систему, ни искусственно придуманный "прием" развития понятий.
Уже у Гегеля (не говоря о Марксе) это прежде всего теоретическое выражение того закона, которому всегда и везде подчинялось и подчиняется развитие объективного познания. Каждое отдельно взятое "индуктивное" обобщение (формула которого -- "от конкретного к абстрактному") на деле всегда совершается в русле всеобщего хода развития знаний, является подчиненным ему "исчезающим" моментом. Вне этого процесса он ни осуществлен реально, ни понят быть не может.
Весь же процесс движения познания в целом реально протекает как процесс развития от абстрактного выражения объективной истины -- к все более и более конкретному ее выражению. Процесс в целом выглядит как процесс постоянной "конкретизации" знания, процесс, в котором плавные, эволюционные периоды сменяются время от времени периодами революционных переворотов, подобных открытиям Коперника, Маркса, Эйнштейна. Но эти революционные перевороты, периоды решительной ломки старых понятий, где, как кажется на первый взгляд, прерывается всякая нить преемственности в развитии, сами суть естественные и необходимые формы, в которых осуществляется как раз преемственность процесса движения к все более и более конкретной истине.
И если то или иное "эмпирическое", "индуктивное" обобщение не является действительным шагом на всеобщем пути от абстрактного к конкретному, не конкретизирует имеющееся знание, имеющиеся понятия, -- то оно с точки зрения науки вообще не имеет никакого смысла.
При таком взгляде на процесс познания имеющиеся, уже созданные человечеством понятия выглядят не просто как мертвый багаж, а как активные орудия дальнейшего теоретического анализа фактов. В ходе действительного применения понятий к анализу эмпирических фактов, с другой стороны, понятиями сами конкретизируются, развиваются. Анализ фактов с помощью понятий и предстает как единственный возможный способ конкретизации понятий, "дедукции понятий".
В этом и заключается реальный смысл способа "восхождения от абстрактного к конкретному".
Будучи раскрыт в качестве всеобщего "естественного" закона научного развития человечества, этот закон был превращен Марксом в сознательно применяемый способ познавательной деятельности, в способ конкретного анализа эмпирических фактов, -- если угодно -- в "прием", хотя это выражение и не отличается точностью, поскольку привносит в логическую терминологию ненужный инструменталистский оттенок.
Все дело в том, что это -- познанный, а затем и сознательно примененный в исследовании, реальный всеобщий закон научного развития. В этом -- его подлинная природа и смысл.
В качестве всеобщего закона, которому реально подчиняется процесс научного развития, способ восхождения от абстрактного к конкретному был открыт и сформулирован Гегелем. Шаг вперед, который в его понимании и применении был совершен Марксом, состоял в материалистической интерпретации этого способа. Именно материалистическое обоснование придало способу восхождения тот рациональный вид, в котором он стал способен служить действительным способом развития конкретно-научного знания, -- в то время как у Гегеля (и именно вследствие идеализма его толкования и применения) он выступал исключительно как способ построения спекулятивной науки наук, всеохватывающей системы "мира в целом".
Маркс не только обосновал этот способ в общетеоретическом плане. Он реально применил его в разработке одной из конкретных наук, -- политической экономии. Созданный с его помощью "Капитал" и заключает в себе конкретное, развернутое практически доказательство необходимости этого способа, его реальное материалистическое обоснование как способа, единственно соответствующего диалектике вещей, диалектике предметного мира.
Товарно-капиталистическая формация, как конкретно-историческая система общественных отношений производства, предстает в "Капитале" как единый, связный во всех проявлениях организм, возникающий и развивающийся силой внутренних противоречий. Капитализм показан в "Капитале" как саморазвивающаяся конкретная система, -- и такому пониманию предметной действительности как раз и служит, как раз и соответствует способ восхождения от абстрактного к конкретному.
Поэтому именно анализ "Капитала" с точки зрения примененного в нем метода исследования и должен показать нам конкретное существо способа восхождения от абстрактного к конкретному.
Этот способ должен быть показан как такой способ, который только и может обеспечить разрешение центральной задачи научного исследования, как она рисуется с точки зрения материалистической диалектики задачи прослеживания конкретной взаимообусловленности явлений, создающих своим взаимодействием систему, исторически возникшую, развившуюся и продолжающую развивать все новые и новые способы своего существования, все новые и новые формы внутреннего взаимодействия.
Никаким иным способом эту задачу разрешить нельзя. Любой другой способ не соответствует объективной природе предмета, который с его помощью воспроизводится.
Поэтому крайне ошибочным было бы усматривать необходимость способа восхождения от абстрактному к конкретному в том, что сознание человека не может охватить "сразу" всю сложность предмета, что ему поневоле приходится "восходить" от неполного, одностороннего ("абстрактного") представления о предмете -- к все более полному и всестороннему знанию о нем.
Такое представление о необходимости способа восхождения было бы крайне поверхностным, и именно в силу своей поверхностности -- ошибочным. Оно было бы ошибочным вдвойне.
С одной стороны, принцип такого обоснования заключался бы в формуле: таково уж сознание, что ему приходится действовать с предметом так, а не иначе, -- такова уж природа сознания (мышления), что оно не может воспринять предмет иным путем. Иными словами, это было бы объяснение из "природы сознания", как из отправного пункта.
Это объяснение, несмотря на то, что на первый взгляд оно кажется рациональным и исчерпывающим, неверно в самой своей основе. "Природа сознания" (мышления) таким объяснением предполагается как нечто данное и заданное: такова, мол, уж природа сознания, что оно не может переварить сразу все богатство неосознанных впечатлений и вынуждено поэтому переваривать чувственные впечатления шаг за шагом, постепенно...
Но такое объяснение неверно не только с точки зрения своего исходного пункта. Оно несостоятельно еще и потому, что в нем с самого начала смазано всякое различие между процессом теоретического воспроизведения предмета -- и процессом простого эмпирического ознакомления с ним. Простое ознакомление с вещью, с предметом, с явлением и системой явлений тоже протекает как процесс постепенного, последовательного вбирания в сознание все новых и новых деталей, подробностей, -- как процесс развития сознания от одностороннего, бедного представления о предмете -- к многостороннему (но по-прежнему чисто эмпирическому) представлению о нем. Процесс простого накопления эмпирических сведений о действительности, посредством которого действительность делается "известной", но не делается еще тем самым познанной, тоже протекает как процесс развития от одностороннего знания -- к знанию всестороннему.
Это толкование, таким образом, ухватывало бы то одинаковое, что процесс воспроизведения конкретности в понятии имеет с процессом простого эмпирического ознакомления с явлениями, не выражало бы специфики ни того, ни другого...
Короче говоря это толкование было бы неверным как по своей исходной точке (природа сознания, как нечто данное), так и по методу.
Действительная необходимость способа восхождения от абстрактного к конкретному как способа развития теоретического понимания, соответствующего прежде всего объективной природе предмета, осталась бы при этом толковании непонятой.
Единственно материалистическим объяснением и обоснованием способа восхождения от абстрактного к конкретному, как специфической формы теоретической деятельности, является объяснение, исходящее из объективного анализа природы предмета, который с помощью этого способа воспроизводится в мышлении.
Формула материализма в теории познания и логике как раз обратна вышеприведенной: предмет таков, что лишь эта форма деятельности сознания ему соответствует, предмет таков, что лишь с помощью этого способа может быть воспроизведен, отражен в сознании (мышлении).
Иными словами, вопрос о способе логической деятельности и тут оборачивается в исследование объективной природы предметной реальности, в дальнейшее раскрытие категории "конкретности" как предметной категории, как категории, выражающей всеобщую форму существования предметной действительности.
И здесь царствует принцип совпадения логики, теории познания и диалектики: вопрос, на первый взгляд "чисто логический", оборачивается в вопрос о всеобщих формах, в которых совершается становление и развертывание объективной конкретности. И его решение реально сводится к исследованию тех всеобщих форм и законов, в которых протекает становление любой объективной конкретности, любой объективной системы взаимодействующих явлений, вещей, событий, людей и т.д.
Иными словами, материалистическое обоснование правильности и необходимости способа восхождения от абстрактного к конкретному может заключаться только в показе тех реально всеобщих законов, которым одинаково подчиняется в своем становлении любая конкретная система взаимодействующих явлений -- товарно-капиталистическая система общественных отношений, -- или солнечная система, химическая или биологическая форма взаимодействия -- безразлично.
Но здесь мы опять-таки сталкиваемся с известной уже диалектической трудностью: диалектика сказывается и в постановке вопроса о самой диалектике. Выяснить и теоретически выразить всеобщие законы становления любой конкретности, по-видимому, совершенно невозможно на пути "индуктивного обобщения", на пути абстрактного отвлечения того "общего", того "одинакового", что имеют между собой товарно-капиталистическая система -- с солнечно-планетной, а биологическая форма взаимодействия в природе -- с электромагнитной, химической и т.д.
Поставить вопрос так -- значит поставить перед собой абсолютно неразрешимую по самой ее природе задачу. Ведь "всех" случаев конкретного взаимодействия в бесконечной природе не знает не только автор работы, а и человечеству в целом до этого весьма далеко. И тем не менее мы стоим именно перед задачей вскрыть именно всеобщие законы становления любой объективной системы конкретного взаимодействия. Иными словами, мы возвратились снова к одной из "вечных" проблем философии: возможно ли, а если возможно, то как, выработать на основе исследования ограниченного, по необходимости "конечного" круга фактов, реально-всеобщее, "бесконечное" обобщение...