И то и другое в его глазах сливаются: и то и другое выражает "общее" в эмпирических фактах с помощью абстрактного термина... Номиналистическая позиция Локка была для него -- как типичного представителя и классика этого периода в развитии политической экономии -- самой естественной и подходящей.
Решающий шаг вперед по сравнению с А.Смитом сделал, как известно, Давид Рикардо.
Философски-исторический смысл совершенного им поворота заключался прежде всего в том, что он впервые сознательно и последовательно различил задачу собственно теоретического рассмотрения эмпирии, задачу ее выражения в понятии, -- от простого описывания и каталогизирования явлений в том виде, в каком они непосредственно даны созерцанию и представлению.
Рикардо прекрасно понимает, что наука (мышление в понятиях) имеет дело с теми же самыми эмпирическими фактами, что и простое созерцание и представление. Но в науке эти факты должны рассматриваться с более высокой точки зрения -- с точки зрения их внутренней связи. У А.Смита эта точка зрения не выдерживается строго и последовательно. Рикардо же требует неукоснительного ее проведения. Точка зрения понятия должна выдерживаться и в процессе самого "описания" фактов. Простое описание фактов, произведенное с нестрого продуманной теоретической точки зрения, вовсе не свободно от какой-либо вообще "точки зрения". Это просто их описание с неверной, чисто случайно принятой или навязанной обстоятельствами точки зрения.
Нетрудно заметить, что в данном отношении критика теории Смита Давидом Рикардо очень напоминает характер той критики, которой картезианцы подвергали школу Ньютона.
Его взгляд на природу научного исследования гораздо больше напоминает точку зрения Спинозы, нежели точку зрения эмпирика Локка: это последовательно выдерживаемая точка зрения "субстанции". Каждое отдельное экономическое образование, каждая отдельная форма "богатства" должна быть не просто описана, но понята в качестве модификации одной и той же всеобщей субстанции.
И в данном отношении Рикардо и Спиноза на сто процентов правы против Смита и Локка.
Маркс с классической ясностью и категоричностью расценил роль Рикардо в развитии политической экономии:
"...Выступает Рикардо и кричит науке: стой! Основа, исходный пункт физиологии буржуазной системы -- понимание ее внутренней органической связи и жизненного процесса есть определение стоимости рабочим временем. Отсюда исходит Рикардо и требует от науки, чтобы она оставила свою прежнюю рутину и дала себе отчет в том, насколько остальные, развитые, выясненные ею категории -- отражения производства и обращения -- соответствуют или противоречат этой основе, этому исходному пункту; насколько вообще наука, только отражающая, воспроизводящая формы проявления процесса, точно так же, как и сами явления, соответствуют основе, на которой покоится внутренняя связь, действительная физиология буржуазного общества или которая составляет исходный пункт; как вообще обстоит дело с этим противоречием между кажущимся и действительным движением системы. В этом-то и заключается историческое значение Рикардо для науки..." ("Теории прибавочной стоимости")
Иными словами, точка зрения Рикардо заключается уже не в "сведении" сложных явлений к ряду их "простых" составляющих, а в выведении всех сложных явлений из одной-единственной простой субстанции.
Но это сразу же ставит Рикардо перед необходимостью сознательно отказаться от того метода образования теоретических абстракций, который рекомендовала науке локковская логика.
"Эмпирическая индукция" никак не соответствовала вставшей перед Рикардо задаче. Перед ним стояла задача выведения теоретических определений из одного строго продуманного принципа -- из трудового понимания природы стоимости.
И если Адам Смит, поскольку он в действительности давал нечто большее, нежели простое выражение эмпирии и "общего" в этой эмпирии, нежели простое описание фактов, -- бессознательно и стихийно на каждом шагу вставал в противоречие со своими собственными философскими установками, усвоенными от Локкка, и делал не совсем то, и даже совсем не то, что думал, то Рикардо вполне сознательно встает на путь теоретической "дедукции категорий".
Строго дедуктивный характер его мышления давно вошел в поговорку в политической экономии. Но лишь Марксу удалось правильно расценить смысл этой "дедукции", показать его как естественное логическое выражение решающего достоинства теоретического подхода Рикардо к вещам его стремления понять все без исключения формы буржуазного "богатства" как более или менее сложные и отдаленные продукты труда, производящего товары, труда, производящего стоимость, а все категории политической экономии -- как модификации стоимости.
От Смита его отличает отчетливо и серьезно осознанная необходимость рассматривать эмпирические факты последовательно и неуклонно с одной и той же, раз выясненной и строго зафиксированной в исходном понятии точки зрения на факты -- с точки зрения трудовой теории стоимости.
У Адама Смита эта точка зрения тоже присутствует, -- и именно поэтому он теоретик. Но она не является у него единственной точкой зрения, и в этом пункте Рикардо решительно возражает Смиту. У Смита теоретическое рассмотрение фактов (то есть их анализ с точки зрения трудовой теории стоимости) то и дело уступает место чисто эмпирическому их описанию. Но "чисто эмпирическое" описание вовсе не свободно от какой-либо "точки зрения" вообще. Разница между теоретическим рассмотрением фактов и их простым эмпирическим описанием заключается вовсе не в том, что первое руководится определенной точкой зрения, а второе нет, не в том, что первое исходит из определенного представления о всеобщей природе явлений, а второе якобы есть чисто "непредвзятое" рассмотрение.
"Непредвзятое", "чисто эмпирическое" описание фактов на самом деле всегда заключается в том, что эти факты рассматриваются эклектически -- то с одной, то с противоположной точки зрения, но в каждом случае -- с непродуманной, случайной.
Рикардо стихийно, исходя из логики рассмотрения, нащупал этот верный взгляд на природу теоретического рассмотрения фактов. Отсюда и вытекает его стремление к строго дедуктивному рассмотрению явлений и категорий.
В таком понимании "дедукции", как нетрудно понять, нет еще ничего метафизического, ни идеалистического, ни буржуазного, ни формально-логического.
В данном понимании "дедукция" равнозначна пропросту отрицанию эклектики в отношении к фактам. Это значит, что раз установленное понимание всеобщей природы, "субстанции" всех особенных и единичных явлений должно оставаться одним и тем же на всем протяжении исследования, и давать руководящую нить для понимания любого особенного и единичного явления.
Иными словами, "дедукция" в данном понимании (но только в данном понимании!) является вообще простым синонимом действительно теоретического отношения к эмпирическим фактам.
Известно, что именно отказ от попыток развить всю систему экономических категорий из одного раз взятого принципа (из трудовой теории стоимости) явился первым формальным признаком "разложения" школы Рикардо в политической экономии. Представители т.н. "вульгарной экономии", а в еще большей степени -- той "ученовенигретной и бессистемной компиляции", которую Маркс заклеймил презрительным названием "профессорской формы разложения теории", восстают прежде всего как раз против "дедуктивной" манеры исследования учителя.
Для них неприемлемо как раз то, что составляет решающее преимущество Рикардо как теоретика, -- его стремление понять каждую особенную категорию как превращенную форму стоимости, как сложную модификацию труда, создающего товар.
Принцип "вульгарной" и "профессорской" формы теоретизирования заключается в следующем: не удается вынести понимание реальных явлений из одной, общей им всем основы (в данном случае из трудовой теории стоимости) не упираясь тотчас же в противоречие -- значит вообще не нужно пытаться это делать. Значит надо ввести еще один принцип объяснения, еще одну "точку зрения". Не помогает? -- Значит надо ввести второй, третий. Надо-де учитывать и то, и это, и пятое, и десятое. "Дело не в противоречиях, а в полноте..."
Не объясняется реальная рыночная стоимость ("цена") капиталистически произведенного товара величиной затраченного на его производство количества необходимого рабочего времени? -- Ну, что ж. Не будем упрямствовать в односторонности. Почему не допустить, что стоимость проистекает не из одного-единственного всеобщего источника, как полагал Рикардо, а из многих различных источников. "Труд"? -- Да, и труд. Но не только труд. Нельзя недоучитывать и роли капитала, и роли естественного плодородия почвы; надо принять во внимание и капризы моды, и случайности спроса, и влияние времен года (валенки стоят зимой дороже, чем летом), и многое, многое другое... Вплоть до влияния на рыночную конъюнктуру периодических изменений количества пятен на солнце...
(Последнее представляет собой отнюдь не полемическую выдумку автора работы, а вполне реальное "открытие" современной буржуазной экономической науки).
Маркс ни одну другую манеру теоретизирования не высмеивал так презрительно , как манеру "вульгарной и профессорской" псевдотерапии. Эта "плюралистическая" манера объяснять сложное явление множеством факторов и принципов, никак внутренне между собой не связанных, представляет собой, по меткому выражению Маркса, "настоящую могилу для науки".
Теории, науки, мышления в понятиях здесь уже нет. Есть лишь перевод на доктринерский язык, на язык экономической терминологии, ходячих поверхностных общих представлений и систематизация этих представлений.
С этим органически связано и то обстоятельство, что подобные "теоретики" (а они водились и водятся не только в буржуазной политической экономии) примыкают в философии к позитивизму, а единственной "логикой" считают традиционную "формальную" логику, -- и это как раз потому, что она самой своей постановкой вопроса о мышлении в понятиях намеренно стирает всякую границу между теоретическим мышлением и простым пересказыванием, описыванием эмпирических фактов, данных в созерцании и представлении.
Более же высокую логику, логику, совпадающую с диалектикой, такие "теоретики" считают обременительным спекулятивным мудрствованием, не имеющим ничего общего с "реальной жизнью", с "фактами", с "настоящей", "положительной наукой" и т.д.
А все дело заключается, как это показал Маркс, всего-навсего в том, что представители "разложения рикардианской школы" отказываются на деле от действительно теоретического подхода к эмпирическим фактам.
Отвергая "дедукцию" Давида Рикардо и ратуя за возврат к "индуктивному" изучению фактов, они просто-напросто ратуют за эклектику против теории. Для них неприемлемо его стремление понять все без исключения категории с последовательно выдержанной точкой зрения трудовой теории стоимости, -- ибо, как они могли убедиться, эта точка зрения в тенденции своей неизбежно приводит к пониманию системы буржуазной экономики как системы неразрешимых антагонизмов и противоречий. Движущим мотивом этого отношения к Рикардо и к его "дедуктивному методу" является здесь просто апологетическое отношение к действительности.
Итак, мы показали, что Рикардо приходит к необходимости избрать "дедуктивный" способ рассмотрения эмпирических фактов вовсе не из своей приверженности к рационализму. Такой метод развития теоретических определений он принимает только потому, что он единственно соответствует его стремлению понять систему буржуазной экономики не как совокупность более или менее случайных отношений людей и вещей, но как единую связную во всех своих проявлениях систему, Любую частную, особенную форму отношений производства и распределения "богатства" Рикардо хочет "вывести" из трудовой теории стоимости, из теории, выражающей всеобщую субстанцию, "реальную сущность" всех экономических явлений.
Это стремление Давида Рикардо составляет его абсолютное достоинство как теоретика. Отказ от этого стремления равнозначен вообще отказу от теоретического отношения к эмпирическим фактам. Уже здесь, таким образом, прорисовывается то обстоятельство, что способ мышления, исходящий из абстрактного, всеобщего теоретического выражения действительности, как из строго выверенного основоположения, способен обеспечить теоретическое отношение к эмпирическим фактам. В противном случае мысль соскальзывает на рельсы эклектического эмпиризма.
"Эмпирический" момент в исследовании Рикардо отнюдь не отвергает. Напротив, он понимает, что подлинное понимание эмпирически данных фактов, подлинный (а не эклектический) эмпиризм может быть осуществлен только в том случае, если эмпирические факты рассматриваются не с произвольно выбранной "точки зрения", а с точки зрения, которая сама по себе теоретически обоснована как единственно верная и объективная.
При этом Рикардо понимает достаточно ясно, что сама исходная точка зрения (трудовая теория стоимости) не может быть принципиально обоснована "индуктивным" путем. Определение стоимости как исходной категории реально получается им вовсе не путем абстрагирования того абстрактно общего, что товар имеет с деньгами, с заработной платой, рентой, с капиталом и т.д., а путем анализа (хотя и недостаточного) прямого безденежного обмена одного товара на другой товар, то есть одной единственной, и притом вполне особенной, а именно простейшей формы стоимости.
В этом смысле он сознательно примыкает к своим предшественникам Адаму Смиту и к В.Петти, последовательно развивая "рациональное зерно" их подхода к вещам.
Иными словами, он добывает исходное основоположение науки из фактов (в этом смысле "индуктивно"). Однако эта его "индукция" существенно отличается от той "индукции", которую ему могла порекомендовать локковская гносеология.
Согласно последней всеобщее определение вещей, выражение их всеобщей "субстанции" он должен был бы вырабатывать на пути отвлечения того "общего", что товар имеет с деньгами, капиталом, с прибылью, с рентой и всеми прочими особенными формами и видами "стоимости". Он, однако, поступает совсем наоборот. Он рассматривает товар и только товар, и выясняет путем его анализа, что стоимость товара есть выражение рабочего времени, затраченного на его производство. Это определение стоимости он совершенно справедливо и считает всеобщим теоретическим выражением всех остальных "особенных" видов стоимости, хотя он их еще и не рассматривал. Все остальные виды и формы стоимости он хочет понять как модификации этого всеобщего определения -- "дедуктивно".
Иными словами, он стихийно, подчиняясь логике вещей, приходит к тому отправному пункту теории, который Марксом был впоследствии принят уже вполне сознательно.
Но тот факт, что Рикардо приходит к такой точке зрения на действительность, и на способы ее воспроизведения в понятии чисто стихийно, не отдавая себе ясного отчета в той диалектике "всеобщего, особенного и отдельного", с которой он н самом деле столкнулся, не остается без последствий.
Те сознательно-философские представления, которыми он располагал об отношении "дедукции" к "индукции", "всеобщего" -- к "особенному", "сущности" -- к "явлению" и т.д. и т.п., конечно не остаются в стороне от реального процесса познания, который им осуществляется. Они влияют на ход его исследования весьма и весьма существенно, и в определенных пунктах прямо предопределяют неудачу его поисков.
То, что он делает реально, -- это вовсе не "дедукция" в том ее смысле, в каком ее только и понимала метафизическая логика его эпохи, -- это вовсе не "спекулятивное выведение" понятия из понятия. В его руках это прежде всего способ, метод теоретического выражения эмпирических фактов, эмпирических явлений во внутреннем единстве. Как таковой, этот способ включает в себя "эмпирическую индукцию". Но то обстоятельство, что это совпадение "дедукции" и "индукции" осуществляется в его методе чисто стихийно, не остается для него безнаказанным. В тех случаях, когда ему приходится отдавать себе отчет о том методе, которым он исследует факты, он вынужден прибегать к современному ему пониманию "дедукции", "индукции", вопроса об отношении "всеобщего" -- к "особенному", закона -- к формам его проявления и т.д. и т.п. И это метафизическое понимание категорий логики и путей воспроизведения реальности в мышлении сразу же дезориентирует его как теоретика.
Проанализируем ход его мысли, чтобы это показать. Его метод заключается в следующем. Он исходит из определения стоимости количеством овеществленного в товаре рабочего времени, как из всеобщего основоположения системы категорий, которую он старается развить, а затем прямо и непосредственно пытается приложить это всеобщее основоположение к каждой из особенных категорий с целью проверить, согласуется ли она с этим всеобщим основоположением или нет.
Иными словами, он поступает в точности так же, как поступают в формально-рассудочной логике по модусу "Barbara", согласно которому любое "особенное" ("видовое") определение должно непосредственно подводиться под "всеобщее".
Он везде стремится показать непосредственное совпадение экономических категорий с законом стоимости.
Он, совершенно в духе современной ему метафизической логики и философии, предполагает, что всеобщее определение, положенное им в основание "дедукции", есть непосредственно "родовое понятие", то есть абстрактно-общее понятие, заключающее в себе "признаки", непосредственно общие для всех обнимаемых им явлений и ничего более.
Отношение понятия стоимости к понятию денег, к понятию прибыли, ренты, заработной платы и т.д. ему кажется "род-видовым" отношением между понятиями. Согласно этому же представлению, основывающемся на чисто метафизическом понимании отношения "всеобщего" -- к "особенному" и "единичному", в определение понятия стоимость должны входить только такие "признаки", которые одинаково общи и деньгам, и прибыли, и ренте, и каждой из остальных категорий.
В духе того же представления он понимает, что любая "особенная" категория не исчерпывается признаками, выраженными в определении "всеобщего понятия", что каждая "особенная" категория обладает, кроме этих "общих" определений, еще и дополнительными, "видовыми признаками", которые выражают как раз специфику ("особенность") каждой частной категории -- "дифференцию специфику" (видовое отличие).